Падение Нузула

Ах, Нузул!

Громада улитки ползет, накренившись, в небольшой долине, клином прорезающей горный хребет, дальние пики которого уходят по обе стороны в горизонт и теряются в синеве. Улитка прокладывает свой путь по лесу, оставляя за собой след – просеку, покрытые слизью, объеденные стволы деревьев.

Это - гора, ощетинившаяся иглами древних башен, укрывшаяся панцирем жилищ человеческих. Живая гора – великая улитка Нузул, порождение Фёхуул-гиа (Фё – женщина, мать; Хуул – Зеленый; Гиа - Земля, здесь: «принадлежащая Земле») и Больга, хозяина болот, отвергнутого сына повелителя волн.

Медленно движется бурое и бесформенное, подобное земле, тело Нузула в розоватом свете восходящего ему навстречу, из-за гор, солнечного глаза.

Черные тучи по земле ходят, не по ясному небу. Охотники – многоголосое собрание: бездомные, скитающиеся по полям кочевники Пекали, оседлавшие-ветер, коневоды Хургони, племена темнокожих людей – Ассары, Уди и Хира, огненноволосые варвары из далеких снежных земель – Фарнринги, Арди, пришедшие из-за Моря, и даже тугоумные дети Фали, что мирно пасли овец на здешних лугах, вышли с палками и камнями. Все они теперь одно – черное пятно, растекшееся по равнине у подножия гор. Орда саранчи человеческой. И след Нузула меж ними. Много месяцев Большая Охота следует за древней улиткой, что подобна горе.

Множество раз пытались они взобраться на панцирь и взять город Нузул'оро'тул (Дом народа Нузулова) Но крючья и веревки их сбрасывали, ломали лестницы, а самих охотников побивали камнями, цепляли острыми баграми, пронзали копьями и стрелами. О, стойкие стражи Нузула! Стотысячный рой разноязыких хищников идет по вашему следу. Теперь их добыча попала в капкан – в узкую долину, прорезающую снежные пики Аяс.

*

Солнечный глаз, обрамленный птичьим щебетанием, выглянул меж башен-близнецов двуглавого дворца Ар'тул (Дом Ара). На каждой из этих башен, крепко сложенных из блоков желтого кирпича, трепетали знамена Нузул'оро'тула – завиток панциря улитки меж двух линий, черная точка сверху, и светлая – снизу.

Ар, Мехильседек из рода Нузул'агатай (Покоритель Нузула), буйногривый полуседой старик в шафрановом одеянии цвета утренней зари, стоял посреди подвесного моста, протянутого между плоскими вершинами башен. Мост накренился и слегка раскачивался, ибо Нузул поднимался в горы.

«Вся жизнь наша висит меж двух башен, раскачивается на ветру, в дыхании Богов. Никому не ведомо, когда порвутся связующие канаты. Одни падают в бездну, другие стоят, цепляются изо всех сил. Вот я, Мехильседек, стою, держусь. Пока держусь»

Черты старика, словно высеченные из камня, были чертами древнего и могучего божества и только глаза говорили об его человеческой природе, ибо в их тусклом блеске отразились страдания, выпавшие на долю этого человека, старика, закаленного в горниле власти, омытого золотом и кровью, благословленного и проклятого Богами.

Двуглавый замок Ар'тул – высшая точка на панцире Нузула, ниже, по линии хребта, стоит Зиккурат, покрытый пластинами черного и белого мрамора, украшенный позолоченными аппликациями Великого Колеса Каха и Лио. Венчает зиккурат площадка с каменным алтарем, к ней, со всех четырех сторон, тянутся лестницы.

Первосвященник в черно-белой рясе, с золотым колесом на шее, что сверкало на утреннем солнце, поднимался к алтарю. На вершине он развел руки, как разводил сам тысячу раз прежде, как разводили до него и другие первосвященники Нузула, и поклонился, приветствуя восход Солнца, приветствуя новый день.

«…день, что не принесет добрых вестей, но, тем не менее, солнце встает, и сердце мое радуется этому. Я слышу птичье щебетанье, горы стоят вокруг, незыблемые. И будут стоять. После…»

Город, что уже двенадцать веков носит на себе улитка Нузул, просыпался.

*

Ах, Нузул'оро'тул!

Закрученный панцирь улитки был полностью скрыт под слоем почвы и камня. Кое-где даже росли деревья, на гребне, что нависал над самой головой улитки, была сосновая роща, были сады Ара, раскинувшиеся вокруг дворца – увядающие, поросшие бурьяном, здесь статуи древних правителей высились языческими истуканами среди мертвых деревьев, бессильно грозящих небу безжизненными крючьями и пиками ветвей.

От мощеных площадок вокруг Ар'тула и Зиккурата вниз опускались три широкие лестницы, разбегались сосудистые сеточки пологих тропинок. Три больших улицы опоясывали весь панцирь. На верхней улице располагались дома богатых людей и галереи. На средней – дома горожан, несколько храмов Фёхуул-гиа и редкие палатки торговцев. Нижняя, самая длинная из улиц, почти опустела, все бедняки жили теперь в полуразрушенных каменных домах и деревянных, разросшихся, словно грибки плесени, хижинах. А на самом краю панциря, на уровне верхушек деревьев, находились ощетинившиеся деревянными кольями бастионы и спусковые механизмы.

Ар вдохнул воздух, что пах свежим утром, пах дымом, пах людьми.

- О, древний Нузул! – прошептал он.

Улитка остановилась, Мехильседек почувствовал, как прекратилось мерное покачивание. Он сошел, держась за трос, на площадку, спустился вниз по ступеням, опоясывающим башню, вышел на плоскую, с широким резервуаром для дождевой воды, крышу, и вошел во дворец.

Ар попал в тронный зал через потайную дверь, и сел на свой трон. Зал был пустым и сумеречным, хотя с одной стороны сквозь узкие окна над галереей пробивался утренний свет.

*

Копья ударили о пол. Отворились каменные врата. В зал, в сопровождении двух воинов, вошел Ми'Ар Косаадек. Черные кудри спадали на медный доспех времен золотого века Улитки, на солнечном сплетении сверкал четырьмя гранями инкрустированный изумруд размером с ладонь. Он подошел к трону, преклонил колени.

Ар жестом, не дрогнув ни мышцей на каменном лице, поднял мужчину.

- Отец, Повелитель, Ар'Нузул! – голос молодого льва - Позволь мне взять воинов и спуститься вниз. Мы отбросим шакалов, рыскающих вокруг, встанем щит к щиту – насмерть, и будем держаться, чтобы Оро'Нузул (Народ Нузула) спустился, набрал воды и пищи – в этих горах есть дичь, есть грибы и плодовые деревья Коха. Отец, общество Нузула испытывает голод. Воинам, чтобы сражаться, нужна хорошая пища, вода нужна – для жизни!

- У меня полторы тысячи копий – услышал Ар свой шелестящий голос – врагов наших бессчетно.

- Знаю, отец! Знаю, но разве это имеет теперь значение? Мы подарим Оро'Нузулу целый день. Позволь…

Тишина. Слышно, как кружатся в лучах света пылинки.

- Иди – старик слышит слабый голос издалека. Благородное, но болезненное, уже износившееся лицо юноши печально улыбается.

- Иди… - не шепот, но шелест мертвой листвы – … возьми лишь тех, кто пойдет за тобой по доброй воле.

Ми'Ар, плоть и кровь Ара, поднялся и кратко кивнул.

- Прощай, отец – Косаадек развернулся и зашагал к выходу. Бряц-бряц-бряц – звенел его щит, ударяясь о медные пластины на бедрах. Покачивался малахитовый плащ, и золотое шитье, сплетение нитей, переливалось. Словно какая-то ниточка из живого сердца каменного старика вплелась в золотые нити и все растягивалась, растягивалась, растягивалась, натягиваясь, как тетива. Скрылся сын, за ним воины – пурпурный танец плащей. Сузился просвет и исчез, захлопнулась дверь, глухо. Там, между створок и оборвалась ниточка и отдалась глухой болью. Каменный старик не шелохнулся.

*

Через час в зал ворвался советник Джукей'до'Нузул – шестеро рабов в золотых безликих масках, принесли его носилки и водрузили у подножия трона. Он, маслянолицый, с трудом, поднялся. Тысяча золотых цепей и цепочек опоясывали необъятное, заплывшее тело. Джукей с трудом, словно шел по колено в горной реке, сделал шаг и слегка поклонился.

- О, Светоч Нузула, неужели твои взоры затуманились!? – советник запричитал тонким, словно у женщины, голосом – Последняя надежда, Ми'Ар покидает нас! О, Ар’Нузул, неужели отпустил ты единственное дитя свое, младшенького сыночка? Разве ты не помнишь, как погиб старший твой – Аганус в битве на Агарских полях? О… Боги да смилостивится над нами, О…

- Замолчи! – рывком поднялся Ар, раздался властный шепот, и был услышан.

- Замолчи… - Ар упал в кресло - … мой сын покуда еще жив. И если он погибнет – так тому и быть. Я буду стоять, и ты будешь стоять, покуда великий Нузул несет нас на своей спине.

- Вижу - сказал Джукей, устало улыбнувшись - вижу, сердце ваше говорит иное, мой повелитель.

За такие слова Ар мог бы распять советника, но старик промолчал, замолчал и Джукей, лишь цепи, словно змеи, шелестели при каждом движении.

В открытые (Они не закрываются, покуда посетитель не покинет тронного зала) врата уверенным шагом вошел предводитель воинств Нузуловых, клинок Ара, Али-тигр. Смуглый короткостриженый мужчина поклонился.

- Мой Ар – отчеканил он - Ми'Ар Косаадек говорил на всех трех витках перед Оро. Три сотни воинов идут с ним.

- Хорошо – шелест ветра – когда они скроются, пусть выйдут люди, даже женщины пусть идут вниз, пусть берут воду из реки, пусть берут плоды Кохи, пусть ищут ягоды и грибы. А воины пусть охраняют их от шакалов. Так я сказал.

- Так и будет, Ар.

*

Так шли три сотни воинов с копьями и клинками, и смотрели на них жители города из своих домов. Безмолвие. Не слышно даже женского плача, был раньше, теперь слезы кончились. Похоронное бряцанье доспехов. Трижды обошли они панцирь Нузула: мимо знакомых, родных башен, мимо старых мозаик, мимо пещер и расколотых изваяний.

На бастионе их встретил Первосвященник, и в собрании тысячи воинов, выстроившихся во много рядов на уступах, он, темнобородый старик с добрыми, печальными глазами, благословил их, но не именем Лио-животворящей, не священной водой окропил головы, но прахом из усыпальниц отцов осыпал головы уходящих – то благословение смерти Каха.

Спустились воины в тридцати деревянных люльках, сошли наземь и двинулись вниз по долине, чтобы насмерть стать позади Нузула.

Никто не подходил к городу на выстрел, ибо лучники, хоть у них и остались лишь деревянные стрелы без наконечников, никогда не покидали своих постов. Но всюду в окрестных горах укрывались небольшие лагеря следопытов, и в часе пути за Нузулом шли племена.

Вскоре, словно муравьи из гигантского муравейника, вышли и рассеялись по земле жители и воины – Оро'Нузул.

Ар смотрел со своего моста. Смотрел, как люди передают из рук в руки глиняные сосуды с водой, смотрел, как одни возвращаются из леса с полными корзинами, смотрел как из того же леса выносят мертвых и раненых, повстречавшихся с охотничьими отрядами, но видел он только одно – далекий порог горной речки позади Нузула, скрытый среди переломанных деревьев. Там, он знал, встали пурпурные плащи, как знал и то, что варвары уже выступили, услышав о том, что Оро сошел в поисках пищи. Совсем скоро тремстам храбрецам предстоит встреча… Сколько они простоят? Будет чудом, если хоть четверть дневного пути Солнца!

Ар уже ничего не чувствовал - ни скорби, ни сожаления.

«Каменный старик – вот кто я» - он вздохнул и стал спускаться вниз.

*

Совет Нузула, в тронном зале двуглавого Ар'Тула. Здесь, на троне, восседал Ар Мехильседек, полукругом расположились остальные – советник Джукей'до'Нузул, воевода Али-тигр, первосвященник Хаади и Жнец Каха Мхак.

- Сегодня люди будут есть – спокойно сказал Али, даже улыбнулся.

- Скудно-скудно… - покачал головой Джукей.

- И какой ценой – Первосвященник теребил бороду – Ках забрал многих. И я говорю тебе, Ар, сегодня следует нам, и всему Оро, обратиться в месте в молитве к Лио!

- Зачем – советник рассмеялся своим истеричным тонким женским смехом – мы в руках Каха… ничто-ничто нам не поможет. Сейчас его очередь крутить колесо. Да-да-да!

- Да! Да! Да! – закаркал Жнец, его терпели здесь лишь согласно обычаю, в обязанности же этого жреца входили погребальные ритуалы и все, связанное с кровавыми подношениями. Первосвященник не мог заниматься такими делами, чтобы не утратить чистоты в очах Лио.

- Если мы – начал Мках медоточиво - принесем в жертву, подобно нашему Ару, Светочу Нузула, своих детей…

- Замолчи, не то прикажу отрезать тебе язык, жнец – спокойно прошелестел Ар, на несколько секунд воцарилась тишина - Собери народ, первосвященник. Сегодня на закате.

- Так и будет, Ар! – черно-белый жрец поклонился.

- Так и будет. Но мы все в руках Каха. Куда мы идем? - звон цепей – Куда идет Нузул? Куда…

- Через горы - мрачно ответил Али-тигр - эта долина сообщается с пустыней на той стороне. К концу завтрашнего дня Нузул подойдет к ущелью.

- И у нас появится шанс вырваться из ловушки… – неуверенно полу-вопросил Джукей – …но и племена пойдут за нами, даже на ту сторону. Или мы истребим их в ущелье?

- Нет, они нас. Будет чудом, если мы выберемся из этого капкана. Нузул пойдет, и будет скрести боками о скалы. Лучшего места, чтобы взять город не найти. Но мои люди ходили к ущелью и видели, что неподалеку в горах есть деревня. Люди-ни-на-чьей стороне. Мы должны склонить их к Нузулу, и тогда у Оро появится надежда.

- Там сотни тысяч псов идут по нашему следу! Люди-ни-на-чьей стороне не пойдут на самоубийство, лучшее для них – остаться в стороне.

- Там сотни тысяч – хищником улыбнулся Али - А здесь великий град, наша цитадель!

- Их собственный дом предадут огню.

- Предложим взойти и стать частью цитадели. Примем их в Оро'Нузул, такое случалось раньше.

- Раньше, но не сейчас! Я ничего не понимаю в войне, ты же наивен как ребенок в дипломатии! – резко ответил Джукей, гремя цепями – Чтобы чужой народ оставил свой дом ради Нузула - невозможно!

- Я не все рассказал – Али говорил спокойно – люди видели изваяние улитки посреди их Тула. Они связаны с древними братьями Нузула, и наверняка почитают Улитку, если сделали ее своим Знаком.

- Тогда - Джукей тяжело вздохнул, покачнулся - шанс действительно есть. Но, боюсь, даже их знание местности и несколько сотен рук не спасут Нузул'оро'тул…

- Пусть идут люди, прямо сейчас, пока есть время – Ар оборвал советника – Пусть идут и говорят, пусть несут дары – золото, камни, оружие! Пусть несут знаки и знамена Нузула.

*

Вышли послы Нузул'оро'тула. Десять их было.

Нузул воспрянул и двинулся в путь.

*

Вечер. Закатный глаз витает над долиной, заполненной черными людьми. Слышен их гул, видны их костры, грозящие огнем Нузул'оро'тулу.

Глаз колеблется в остывающей дымке. Оро собрался вокруг Зиккурата, храма великого колеса Лио и Каха. Здесь, на верхней площадке, их Ар, каменный старец: его седая грива развевается по ветру; здесь их первосвященник. Так мало людей на пологих, ибо Нузул ползет в гору, плитах. Их темные лица - лица страдания, лица голода, лица отчаяния.

Этим людям жрец Хаади собирается говорить о надежде! И говорит, говорит о Лио, читает молитвы, лопочет о спасении, нет, не лопочет – взывает всем своим сердцем, искренне.

«Но то ли уготовано нам богами?» - думает Оро. Совсем скоро решится их судьба, все чувствуют это.

Священник говорит о чудесах избавления, свершившихся силой Лио в заплесневелой древности. Но Лио не такова. Жизнь не такова, она так же жестока, как и брат ее – Ках. Сострадание? Заступничество? О! – Нет, это слепая безликая животворящая сила, первооснова.

«Но как так получилось!? Как, мы стоим здесь, в отчаянии! Ведь Нузул'оро'тул был бичом племен, великой цитаделью, куда стекались богатства!»

- Даже если нас истребят, Нузул будет жив – сказал Али-тигр Мехильседеку - Мы умрем. Он останется, он будет ползти. Вот во что я верю, мой Ар.

Старик – камень.

- Ведь и мы – захватчики. Наши предки четыре века назад взяли спину Нузула, истребили мечом, выжгли огнем Оро'Нузул. Теперь мы сами – Оро'Нузул. Улитка будет жить, Нузулу нет дела до того, что происходит на его спине. Будет другой Оро, другие люди, другие… Светоч Нузула, если я говорю недостойно, можешь лишь презрительно махнуть рукою, и я брошусь на меч. Но… я рад, что он… Нузул будет жить после нас.

- Нет. Будет время и для твоей смерти, оно не сейчас – багровое в закате лицо старика, словно каменный истукан, напившийся крови – делай то, что должно, храбрый воин – он похлопал Али по меди нагрудника.

А первосвященник продолжал свою речь, и сердца людей были закрыты для него. Оро чувствовал тщетность молитв, люди стали расходиться. Всего семь тысяч их живет на спине Нузула, а ведь год назад, когда Великая Охота только началась, жителей было куда больше. Пустуют многие дома.

Уже полвека упадок подтачивает этот древний, разбросавший по миру свое богатство, утративший силу, город. Камень стачивается, ступени истираются, трещины ползут по древним монументам – время берет свое. Старое рушится. Нового нет. Уродливыми деревянными лачугами залечивает город свои раны. Оро почти забыл, что такое строить из камня, хоть и живет среди прекрасных дворцов. Оро проел несметные богатства захваченного города, проел запечатанные сокровищницы, которые теперь опустели. На что надеются охотники? Что возомнили эти варвары о богатствах улитки?

Какие-то люди поднимаются к Зиккурату, Оро, тревожно ропща, расступается, пропуская их. Первосвященник не чувствует беспокойства, и продолжает свою тщетную речь. Пришедшие несут плетеные сети. Каплет красное, впечатывается в древние плиты и ступени. Кто впустил этих чужаков? Чернолицых, смоляноусых, с отрешенными, насмешливыми глазами обреченных. Даже воины расступаются, и вот они подымаются на вершину Зиккурата, туда, где стоит встревоженный Ар.

Видит Ар, как подымается голова чужака, облитая кровью лучей умирающего солнца. Видит воронье перо на груди, видит клепаный пояс, видит перчатку. И голову сына своего в руке чужака. Мир сузился до одной головы. Нет – до многих! Пришедшие опрокидываю сети и мешки, и все падают, сыплются, как спелые сливы перед ногами Ара десятки голов, катятся к алтарю, катятся вниз, по ступеням, летят к ногам волнующегося моря Оро.

Только теперь первосвященник замолчал, и тупым овечьим взглядом уставился на кровавые плоды перед ним.

Чужак швырнул голову Косаадека к ногам отца.

Ар смотрит на кудри своего сына, раскачивается, открывает и закрывает рот в немом рыбьем крике.

Первый из чужаков смотрит сквозь горе старика, в закат, ибо это последнее, что увидят его глаза.

Ар колыхнулся, подался вперед, словно готов был упасть, но выхватил короткий клинок из костяных ножен на бедре своего воеводы и вонзил в человека, принесшего голову его сына. Глухой крик-стон слетел со старых губ. Быстро поразили воины безоружных вестников смерти, всех до единого – три десятка, и легли их тела на вершине Зиккурата.

- Что вы наделали!? – закричал первосвященник – Безоружных мужей кровь пролита здесь, это величайшее оскорбление Лио, плевок в лицо Фёхуул-гиа! – он решительным шагом направился к Ару, споткнулся и упал среди мертвых голов под ногами каменного старика.

Еще сильнее прежнего бушуют людские волны, Оро грозится бурей. Двое, из послов, что ушли с дарами, несут сундук обратно. Воины помогают им, и люди эти, изможденные, поднимаются со своей ношей по кровавой лестнице Зиккурата, восходят к оскверненному святилищу. Перед Аром падает сундук, старик уже знает что внутри:

Головы послов. Вот каков ответ племени, живущего здесь. Все еще живые, смертельно уставшие посланцы падают, и лежат, сжавшись, среди мертвых.

Старик обернулся к закату, глаз застыл в туманном, синеватом мареве, жадно наблюдает с небесного амфитеатра за развернувшейся трагедией.

Гул – голоса Оро.

Жнец встал на место первосвященника:

- То знак, люди Нузула – кричит он – то знамение Богов! Не будет мира, не будет избавления! Боги жаждут! Ках жаждет! Грядет час его жатвы! Жнец должен собрать виру Каха! И мы, Оро'Нузул, должны заплатить, мы должны откупиться от смерти! Кровь эта, пролитая, здесь не оскверняет святилище, это – знак, так Ках говорит нам свою волю!

- Я отрежу его поганый язык, только прикажи… - Али тронул край шафранового одеяния.

- Нет, нет… - Мехильседек коснулся рукой виска – ...пусть, пусть говорит… - и Ар, в смятении бросился вниз по ступеням, хромая и спотыкаясь, спустился, пробежал, стеная, в развевающих одеждах сквозь расступившуюся толпу к своему двуглавому замку.

- … Боги жаждут крови! Подобно тому, как Ар отдал сына своего, так и мы, его народ, отдадим детей своих! Да! Да! Пусть Ках получит свою виру, и пребудет с нами против Охоты!

И народ открыл сердца свои, ибо слова Жнеца нашли благодатную почву. Подле зиккурата была глубокая яма, где когда-то жили большие улитки – дети Нузула, теперь – мертвые панцири. Много сухого дерева принесли и бросили вниз, окропили горючими маслами, и разожгли большой костер, голодное пламя, что видели издали все племена, сидевшие у своих костров, дающих свет и тепло.

Удивительно человеческие вопли жаждущих богов.

Мрачная сутулая фигура худощавого жнеца отбрасывала воронью тень и сама в глазах людей стала воплощением жестокого бога. А черный человек улыбался и воздевал руки, щеки его блестели в огне. Горожане кидали в яму свое золото и драгоценности. Потом кто-то подвел под ликующий аккомпанемент воющей толпы испуганного, в одних коротких штанишках, жмущегося к полам багрового плаща, мальчишку лет десяти. У самого края фигура – мужчина в плаще, укрывший лицо свое капюшоном, попытался столкнуть свое дитя, но мальчик боролся изо всех сил, как маленький зверек, вырывался, кусался, и когда мужчина резко пихнул его, мальчик ухватился ручонкой за край плаща, человек пошатнулся и сам едва устоял на ногах. Языки пламени лизали аппетитного ребенка, повисшего над костром. Мужчина сорвал застежки, и мальчик, вместе с алым полотном, улетел, вопя, в огненную бездну.

Взвыла толпа, приветствуя кудрявого воина, начальника над сотней, что, закрыл свое лицо руками, пошатнулся, упал на колени, и затерялся в толпе, вой которой поглотил крик ребенка. Но все почувствовали запах горелого мяса.

Так началось пиршество Жнеца, и вели люди детей своих и кидали их в огонь, и вопили, и плясали, и славили Каха. Иные вламывались в дома, проливали кровь братьев своих, отнимали детей от семьи, и несли в дар огню. Неудержимая огненная радость саморазрушения и горькое горе отчаяния смешались в единой песни диссонанса, песни хаоса, песни агонии, песни умирания.

Такова была агония Нузул'оро'тула в эту ночь.

*

Старик слепо метался по залам дворца, выбежал в один из узких коридоров, ведущий в пещеры под замком.

- Светоч Нузула… - окликнул его один из стражей, но Ар не ответил. Он бежал мимо разоренных сокровищниц все ниже и ниже, по лабиринту темных, освещенных редкими лампами, коридоров. Таяли границы света, все гуще была тьма между огоньками, пока, наконец, последний светоч не остался позади. Ар несся во тьме, вперед, вперед, вперед, не видя, не слыша ничего. Его тело, далекое, вдруг нелепо вздрогнуло, словно отскочило назад, и вот он лежит, а ноги все дергаются в продолжающемся беге, теплота разливается в голове, темнота…

«Я ведь… из камня…» - прошелестели чужие мысли, и сознание Ара ступило во тьму.

*

Жар, затхлый органический запах. Бульканье темной пучины. Темнота, развеваемая слабым огоньком в стеклянной лампадке. Грот, пещера…

Незнакомый и страшный старик.

- О, мой Ар – Оно расплылось в саркастичной улыбке - светоч Нузула, вы очнулись!

- Ар, Ар… ка-амень…

- Нет-нет! Вы не камень, мой Ар, вы – человек.

- Неправда, старик.

- О, но разве камень кровоточит, мой Ар?

Теплое. Корочка, липкая. Кровь на виске и затылке.

- Нет… – шелест, старик ощупывает раскалывающуюся мутную голову. Все вокруг плывет, мысли сливаются с окружением, путаются, убегают.

- Я был перед Оро… Головы, головы… где?

- Все позади, мой Ар, вы в безопасности.

- Где? – Ар с трудом приходил в себя - И кто ты, старик, называющий меня своим Аром, видят боги, твое лицо не знакомо мне.

- Я – хранитель древних скрижалей Нузула, его библиотекарь, и ты, мой Ар, в глубинной библиотеке в самом теле его, под панцирем.

- … я слышал легенды! Люди исследовали темные глубины, находили тайные сокровищницы, гробницы…

- Но не это – улыбнулся старик – это особое место, Ар, сюда вхожи лишь безумцы и святые. Здесь хранится всё, пережитое Нузулом, все знания и не-знания, собранные в этом великом городе.

- … почему тогда они не служат Оро'Нузулу!?

- Эти свитки, эти скрижали для вас бесполезны, мой Ар.

- Как!?...

- Знание – сила, но город тонет в агонии, и ее не остановить. Рука Каха над вами.

- Мы могли бы сделать древние машины! Мы могли бы запечатать огонь в горшках! А порошок Грома…

- Да, все это записано здесь… все это когда-то было.

Ар схватил старика за грудь, крепкой, львиной хваткой.

- И ты, крыса, что хуже шакала, знал и жил здесь, библиотекарь! Все годы! Все годы Великой Охоты!

- Да – Оно лишь улыбается – и все годы твоего отца и отца твоего отца, и вашего предка, захватившего город, и годы Оро, знавшего некогда золотой век Нузул'оро'тула!

Ар отпустил старика и бессильно обмяк в своем ложе. Голова его пульсировала от боли, зрение снова помутилось.

- Тогда ты хранишь не знания, но бесполезные кости… - прохрипел Мехильседек.

- Таково твое слово, светоч Нузула. Но когда меня не станет, я буду хранить их и впредь, они сформируют будущность, они еще понадобятся…

- Кому!?

- Колесо оборачивается. Время Каха, и время Лио – грядущее.

- Скажи… есть ли у Оро'Нузула шанс, хоть небольшой! Хоть одна возможность обрести благословение богов и минуть хребты Аяс!?

Оно рассмеялось, облизнуло верхнюю губу, и помогло Ару приподняться. Мятая карта в слабом свете лампады.

- Смотри, Ар, знаешь ли ты, что лежит за Аясами?

- Пустыня Калих.

- Верно – морщинистая рука легла на пространство за горами – Но другое ее название, и ты это знал, знал, Ар! Пустыня Ках'Мулиту.

- Если мы выживем, Нузул войдет в Калих… или Ках'Мулиту, тяжело будет выжить в бесплодных землях, но иного пути для нас нет.

Оно только смеется.

- «Ар» значит «Светоч», а знаешь ли ты, что значит слово «Мулиту»?

- Улитка…

- Не будь слепцом. Ках'Мулиту - разве место с таким именем может быть шансом для великого древнего и очень-очень старого и уставшего мулиту Нузула?

- …

- Нузул стар, и он идет умирать.
Ках'Мулиту – место, куда приходят дети Фёхуул-гиа и Больга – Азул, Беул, Зузул, Ванул, Кухул, Нурул, Верул, Мирул, Гарзул, Гол-Гул, Зап-Инул, Нузул. Двенадцать древних мулиту, семеро из них – великие города человечества. Все они пали. Гол-Гул канул в северных пустошах. Трое ушли в Ках'Мулиту – Азул, Ванул и Верул – их панцири и по сей день лежат, погребенные в песках. И в этих горах живут потомки последней мулиту, прошедшей этим путем, потомки Верул'оро'тула – Оно улыбнулось – время великих цитаделей-мулиту на исходе. Нузул – младший, и последний из этого рода.

- Сам Нузул… идет умирать… - прошептал Ар, и обхватил руками седую голову – сам – благоговейно – Нузул, бич племен, великий мулиту! О, Нузул…

- О, Нузул!

- Нет надежды… ни лучика, мой свет угас. Боги оставили меня, и что я – Ар, угасший светоч своего Оро, должен делать!? Что?

- Делай то, что должно, храбрый воин – улыбнулся Хранитель, и Ар ясно вспомнил - это были его собственные слова, сказанные Али-тигру на вершине Зиккурата.

- Я сберегу твою историю, и, быть может, твои кости – продолжило Оно, и говорило еще много всего, но слова переливались в ушах Мехильседека, завязывались в тугие узлы и расплывались…

«Разве сам ты не слышал о Ках’Мулиту, разве не знал этого слова? Разве люди твои не знали того? О, Нузул! О, глупая, горькая надежда, Ар моей души, зачем ты угас? О, Нузул…»

Свет меркнет.

*

Головы-голова в мешках-мешке. Ми'Ар, надежда Нузула, с изумрудом во лбу, трясется в сети.
Незнакомая рука. Чужие сапоги. Чужой запах. Сын.
Закат. Зиккурат.

*

Молодой лев бежит сквозь солнечный лес, зебра лучей на его лоснящейся шерсти.
Лев делает прыжок и настигает добычу, рвет и пожирает ее.

*

Лев греется на солнце, на льве – медный доспех, изумруд во лбу его.

Сытое, царственное животное восседает на утесе. Утес движется. Не утес – мулиту! Вокруг – бескрайние равнины, окольцованные горизонтом. Вольные ветры играют львиной гривой, убаюкивают царя.

То Вершина Мира, и звери все внизу, в страхе.

*

Лев состарился, ковыляет в гору сквозь злой, темный, торчащий обломанными зубами, лес пней.

Льва гонит Охота. В боку его присосалась стрела. Облезшие язвы, ребра и дряблая кожа, изумруд выпал со лба и потерялся. Черная туча насекомых нагоняет и захлестывает льва, он отмахивается лапой, рычит.

Летят стрелы и поражают грудь. Лев делает несколько шагов, и падает. Тело укрывает живым покрывалом черный слой насекомых.

*

Пир. Подходят звери – зайцы и зебры, белки, даже олени-травоеды откусывают куски плоти и жуют.

Жуки и черви копошатся во льве. Красно-склизкие мягко-вязкие податливые тугие переплетения кишок.

*

Пустой лев с разверстым брюхом. Глаза - стекла, шкура нетронута, пустота в утробе. В эту безжизненную оболочку прилетают пчелы, возятся внутри, вьют свой улей.

И вот во льве – величайшая из сокровищниц, где в ясном свету блистают златоцветные прозрачно-янтарные богатства. Сладкий мед льется вязкими потоками среди костей.

Соты в утробе. Пчелы крутятся в Колесе. Стяжают пыльцу, трудолюбивые. Мед переполняет тушу и вытекает, сладкая гниль, из распоротого брюха. О, медвяный лев!

Перевернутый панцирь мулиту до краев наполнен медом.
Мед бурлит, бьет фонтаном в небо, покрывает горы, захлестывает долину. Вязкий янтарь растекается по бескрайней равнине, покрывает зеленые поля толстым слоем, и лишь самые макушки деревьев виднеются на поверхности.

*

В меду плавает зеленый изумруд.

*

Черная туча во все небо – от горизонта до горизонта гасит свет солнца, тьма. То насекомые, они опускаются, пожирают мед. Остатки меда поглощает почва, и снова все как прежде.

*

Труп льва зиждется на постаменте из голов. Голова же льва – человечья, то сын Ара!

И все головы, и львиные останки гниют и обращаются в прах. Остаются лишь старые кости.

*

Зеленая жизнь – поцелуй Лио. Маленький росточек – нежное дитя природы, пробивается, растет, расправляется, и вот вьющийся стебель оплетает львиные ребра.

Сквозь трещину в человеческом черепе льва поднимается, словно башня – стебель, венчает его царственный бутон, окруженный свитой трепалых листьев.

Всюду произрастает трава, разные растения оплетают черепа. Небольшое деревце поднимается над поляной, раскрывает зонт своей кроны, тенью укрывает кости от белого солнца.

*

Цветение.

Раскрывается бутон – белые воротнички вокруг алых лепестков, обрамляющих желтое медвяно-солнечное ядро, состоящее, словно соты, из множества ячеек – цветочков.

Вьюнки, оплетшие кости льва, раскрываются синими птицами.

Полевые, ромашки, цветы, ландыши, в черепах, колокольчики, и васильки, сапфировые капли, блистают на солнце.

Поднимается высокая трава, и кости тонут в ней и трескаются и крошатся, и обращаются в прах, окончательно сливаются с Гиа.

*

Гармония цветочной лужайки, в тени высокого кедра. Жужжат пчелы, порхают синие бабочки, сражаются кланы черных и рыжих муравьев: насекомые заняты своими делами.

Изумруд лежит в траве, пятигранный, незамутненный.

*

Пришествие огня. Разрушение - смена формы. Пылает луг, сгорают насекомые. Исходит язвами и тлеет сама земля. Раскалывается пополам небо, и звезды падают в образовавшуюся воронку и кружатся, все кружится в безумном танце, сливается перемешивается, переплавляется одно в другое, течет, утверждается в мимолетном порядке, и снова меняет свою форму. Бессчетно…

*

Ар проснулся в собственной постели, под шелковым покрывалом. Его нашли в одной из глубоких пещер, в тупике. Мехильседек ударился головой о стену и долго пролежал во тьме, так ему говорили.

Мехильседек хранил молчание. Ар думал о снах.

*

 

Еще одно утро застало Оро живым, но души были разбиты. О, Нузул, что за ужас ты вынес на собственной спине? Что за агонию? Яма, где некогда жили большие улитки, дети твои, полна пепла и костей.

Нет в городе детей, немногим удалось спастись в глубоких гротах – да не напрасно ли? Боги возжаждали крови, возжелали дикого пиршества, и получили его. Но после разгула всегда остается опустошение.

Нузул проделал большой путь за ночь. Теперь перед ним широкое ущелье меж двумя невысокими скалами. Нузул устал за ночь и остановился. Снова встречаешь ты рассвет, мулиту! Снова говорят с тобой птицы. Снова чистые горный ветер омывает тебя, и уносит запахи смерти.

Но горе тебе, Оро'Нузул, ибо по пятам за тобой идут охотники. Горы вокруг тебя полны глаз, темные фигуры мельтешат в утреннем свете на скалах. Что за знамена реют там?

Чувствуете дыхание Каха, заклавшие детей своих?

*

И был день. И стоял Нузул.

Вечером он двинулся.

*

Снова закат. Дымчато-розовый обнаженный диск солнца. Вязко тянется медовое время. Жители Нузула сидят взаперти, жаждут прижать детей своих к себе, и проклинают Жнеца и уповают на него. Солнечная пыль кружится в их домах.

Лучники, несущие по десять стрел с железными наконечниками, горожане, с корзинами, полными камней, засели на башнях по всему городу. Предводитель воинств Нузуловых отдал приказания, и сам охраняет врата Ар'Тула.

Алые плащи трепещут в дыхании Богов. Влажные холодные пальцы сжимают гладкие древка копий.

Первосвященник на вершине оскверненного храма стоит, не в богатых одеждах, но в нищенской робе и слышит неумолимый скрип Колеса, поворачиваемого костлявой рукой Каха.

Ущелье приближается, медленно-тягуче. Люди, подобно муравьям, облепили скалы, приготовили веревки и крюки, натянули свои луки, зажгли факела, лают. За улиткой тянутся черные толпы, воют.

О, Нузул! Какое буйное море разлилось вокруг тебя!

*

Взвились первые ласточки – робкие стрелы.

Шакалы вьются, потеряв страх, под самыми бастионами, подходят к телу Нузулову. Что им камни, что стелы? Рвут глотки, топочут так, что дрожит земля, громыхают железом. И леденеет сердце Оро’Нузула.

Ар говорит перед собранием у дворца. О, как мало их. Нет верного Джукея, его хлебоподобное тело лежит в одной из комнат Ар'тула, мертвое, с пеной у синих губ. Яд.
Али-тигр стоит, бесстрастный, пять десятков его воинов здесь, теплые сердца Нузула. И небольшая толпа богатых и бедных горожан – вперемежку.

- Боги не оставили нас! – возвысился голос Ара – Ках с нами…

Замешательство и страх на лицах тонут в шуме варварских криков.

- Ках Нузул! – прокричал сиплым голосом Ар. Непонимание, ропот.

- Колесо обернулось и мы не властны над ним! Но почему в сердцах ваших страх? Почему вы, великий Оро'Нузул, словно жалкие крысы, попрятались в своих домах и ждете, что вас порежут как свиней!? Встаньте, смело примите Колесо, и делайте то, что должно, то, что достойно!

«Как должно, достойно - … есть ли различие в итоге? То, что запишет Хранитель…?»

- Каждый член общества Нузулова пусть войдет в царство Каха не один, но с даром – с душами убитых им врагов! Войдем же в Ках’тул как те, кто возвращается домой, после долгого изнурительного пути!

- Ках-Ках-Ках! – прокричал Ар во всю силу своего голоса.

- Ках-Нузул! Ках-Нузул! – ответил ему Оро.

- Ках-Ках-Ках! – кричали все.
- Ках-Нузул! Ках-Нузул! – кричали с безумным отчаянием: с надеждой.

- Знайте, что нет спасения. Знайте: сегодня погибнем мы, сегодня погибнет Нузул! Воспойте эту гибель языком крови и железа!

«Таков порядок вещей. Нет загробной жизни, нет ни мук Ках'Тула, ни блаженства Лио'Тула – все это – здесь» - Ар вдохнул закатный воздух - «И загробная жизнь – здесь. Она творится мгновением, она творится историей. Загробная жизнь – будущее живущих!»

«Есть неразрушимые причины, что привели к такому исходу. Я, Светоч, принимаю объятия Каха»

- Ках-Ках-Ках!
Ках-Нузул! Ках-Нузул! - скандировали люди, и шли они и несли слова Ара всему Нузул'Оро'Тулу, расходились по венам и нервным окончаниям улиц. И гремел город-улитка страшным гимном своего падения.

Ар же удалился, и сел на трон во мраке и одиночестве. Смутный гул доносится сквозь толстые стены.

*

Охота терпеливо ждала, пока Нузул войдет в свой капкан.

И после тягучего ожидания, взвыла статысячеголосая гидра. Окна домов медленно проплывали мимо скальных наростов. Обреченные, повторяющие как молитву - «Ках-Нузул!», и скальные хищники, взирающие с восхищением на город, встретились взглядами.

Последние слабые лучи солнца пробивались сквозь щели между мулиту и скалами.

Стрелы взяли собирая дань с обеих сторон. Падали тела катились со скалы вниз, забирали с собою живых. Плащи алыми кляксами расплескались на бастионах и улочках. Воины Нузула укрылись за стенами, в пещерах и под арками, лучники же продолжали стрелять из башен, летели камни.

Жнец стоял на подвесном мосту Ар'Тула, смотрел и восхищался продолжением жатвы.

Мимо просвистела стрела, другая, третья впилась ему в живот, скрутив кишки болью. Жнец забыл и о жатве, и о прекрасном зрелище – он вдруг понял, что и сам умрет, ухватился обеими руками за толстые канаты, так, словно они – залог его жизни перед Богами.

*

Звякнули крючья о парапеты, уцепились за бастионы, ухватились железными пальцами за окна и двери. И хлынули, словно муравьи по ниточкам, черные люди. Иглы-копья пронзали их брюшка. Лезвия лишали их лапок, срезали канаты, и падали муравьино-человеческие отряды в самую бездну.

Но тек по канатам поток, неудержимый, темнолюдный.

Это было не организованное сражение, не битва полководцев, но возня в муравейнике, где разноцветные соперники мечутся в хаосе, гонимые инстинктами - страхом и жаждой убийства.

Хаос правит! Варвары носятся среди домов, вламываются в дома, убивают хозяев, жгут, и по-детски крича от восторга, наивно глядят в лицо Каха, идут к своей гибели.

Бастионы мечутся в беспорядке защитники бастионов, и вот уже – лежат тела. Охотники ищут добычу, другие - теряются, бродят бесцельно по улицам. Уже слышны стоны раненых, какой-то жрец с бельмом на глазу идет, шатаясь, выкрикивает проклятия.

Дым стал подниматься из оскверненных жилищ, языки пламени поползли по деревянным грибкам хижин, и варвары с факелами ринулись выше. На среднем витке все еще держатся разрозненные отряды плащей. Одни отступают выше по лестницам, другие бегут в пещеры.

Дисциплина, строй копий – вот было их преимущество. Но варвары, безразумная толпа жестоких детей все прибывают, и кидаются в бой – подверженные безрассудному бесстрашию, ровно как и паническому страху.

На лестницах толкаются вспотевшие люди, тычут железом. Каждая ступень оплачена кровью. Падают подбитыми птицами вниз тела, живые и мертвые.

Кто-то подрезал трос и люлька, в которой сидели лучники, покачнулась и рухнула прямо на башню с изваянием Мулиту на вершине. Взвилась пыль, затрещало, башня надломилась и рухнула, опрокинулось изваяние, панцирь расплющил медный хитин, сломал ребра и головы, и сама улитка раскололась, как арбуз.

Огонь, крики, искры и хлопья пепла. В сумерках разгорается большой пожар, пляшут огненные языки, славят чужих богов! О, Нузул, ползешь ты все так же медленно вперед. Боишься ли? Слышишь ли шум? Понимаешь ли, что происходит?

Ар во мраке. На дрожащем каменном троне слушает пульсацию сердца своего.

Первосвященник в слезах повторяет имя Лио, разрывает темную мякоть горла отчаянным криком. Никто не слышит его. Ветер подхватывает и развевает слова, словно прах, по долине.

Жнец, пронзенный многими стрелами опрокинулся через тросы, упал, окрасил крышу Ар'тула цветом своей крови.

Гремят боевые кличи. Ках-Нузул! Танцуют в огне плащи. Танцуют бесстрашные огненноволосые Фарнринги. Танцуют Арди со змеевидными клинками, по-змеиному проходят под копья, защищенные пластинами не из металла, но из полых деревянных трубок. Наконечники застревают в них. Воины бросают копья, тянутся к рукоятям мечей, но и такого замешательства довольно для смертоносного укуса тонкого лезвия.

- Ках-Нузул! Ках-Нузул! Ках-Нузул! – все меньше и меньше голосов. Такова агония Нузул'оро'тула, охваченного язвами пожаров. Среди огня рыскают шакалы, заходят в пещеры, отыскивают тайные гроты и видят мертвецов – мужчин, заколовших своих жен, и павших на лезвия. О, Нузул!

Охотники-муравьи карабкаются наверх, чтобы поразить сердце Нузула. Вот они уже на вершине, у дворца, у зиккурата!

«Страдание. Агония моего народа. И это порядок вещей… перерождение в огне и меди. В пепле. Теперь уже не важно. Ничего – для меня. Для Оро. Для Нузула»

Падает первосвященник, пораженный на своем алтаре.

- О, Нузул… - вырывается из уст каменного старика Мехильседека, Ар рывком подымается с трона, лицо его – на миг искажено гневом, потом – обидой ребенка, и вдруг делается спокойным. Так он и застывает во мраке.

*

Битва почти окончена. Копья брошены, мертвецы лежат на мертвецах. Чужие языки звучат в садах Ар'тула, под взорами древних царей узкоглазые, в коричневых куртках люди с булавами, убивают последних защитников, сбивают с ног и яростно колотят по панцирям-шлемам.

Отворились ворота Ар'тула, стены малого зала были изукрашены цветной мозаикой – улитка в центре Колеса Лио и Каха. Сам предводитель воинств Нузуловых встречает гостей у двери в тронный зал. Темный тигр, глаза – тлеющие угли. Шлем подобен панцирю улитки, во все стороны из него торчат пучки крашеных конских волос. Али рычит, обнажая ровные белые зубы, бьет копьем о щит. Черные люди, подобные охотничьим псам, окружили его, но никто не решается подойти – ждут хозяина.

Вышел высокий бледнолицый воин с золотым знаком солнца на шее. Посеребренный доспех, волчья шкура покрывает спину. Длинноволосый гигант из далеких снежных земель. Хуртыг – зовут его кочевники. Тан – огневолосые Фарнринги, Ар Охоты - другие племена. Имя его – Зикс, варвар тоже бьет рукоятью полуторного клинка по щиту, скалится. То большая честь – убить воеводу Нузула!

Оба рычат, кружат друг против друга.

Али выкинул руку с копьем, направляя в бедро, Зикс дернулся, шаркнул ногой по полу, копье царапнуло древние плиты. Клинок поднялся над вытянутой рукой, сжимающей древко. Звон о щит.

Снова кружат.

Али отступил на шаг, другой, в два мгновения мгновение поднял копье и метнул, но Зикс уже прижался к земле. Воздух всколыхнул его волосы. Крик – кто-то позади ранен, или убит.

Тигр выхватил клык – короткий клинок с яблоком-улиткой, волк отразил выпад своим длинным зубом. Сшиблись, закружились – щит к щиту, обмениваются яростными ударами – доспехи в царапинах. Расступились. Снова сшиблись, варвар ударил щитом, Али пошатнулся. Клыки встретились лязгом. Тигр отступает, пропускает удары в грудь, медь проминается. Где-то тепло – бедро, пока боли нет.

Волк, разгоряченный, клацает пастью. Цепляет щит с другой стороны, рывком раскрывает Али, и вперед, железом прижимает хрипящего тигра к стене, словно в объятиях. Резко отступает назад. Обоюдоострое лезвие обрывает смуглую руку, судорога. Али сцепил зубы, его щит болтается теперь безвольно, надломленная кость и мышцы, и тонкая полоска кожи, красное и белое.

Волк играет с добычей, злословит на радость толпе мелких хищников.

Али срезал ремни, щит звякнул на пол. С одним лишь клинком человек, нет – зверь, бросился на человека, нет – волка, в последнем, отчаянном прыжке. Сшиблись клинки-клыки. Ложное отступление, и - рывок вперед, в клинч, и, держа лезвие Зикса на гарде, подался вперед, ударился медной грудью о щит, мотнул плечом и безвольно повисшая рука ударила тыльной стороной ладони по лицу варвара. Зикс с омерзением, не владея собой, ударил наотмашь по кровавой конечности. Секундного замешательства хватило, тигр, перехватив обратным хватом, вонзил свой клык в шею волка.

Пал тан Охоты Зикс.

Едва лишь тело коснулось земли, копье пробило грудь Али-Тигра, другое вошло ему в ногу, упал предводитель воинств Нузуловых рядом с волком, и умер.

*

Вождь кочевников Хургони поднял цепь Солнца с тела Зикса, ему бросили вызов огненноволосый тан и темнокожий Эбу – оба пали там же, рядом с тигром и волком.

Новый Хуртыг, опьяневший от крови, в одиночку открыл тяжелые створки каменных врат. Неясный, дрожащий свет прорезал мрак тронного зала. Тан Охоты вошел во мрак в одиночестве. Ватная тишина обволакивала уши, за стенами слышался шум, похожий на гул далекого моря. Кочевник уверенно направился к трону, и… вскрикнул, и пал перед ним на колени.

Вожди и чемпионы – герои кровавого пира, входили в зал и замирали в тени у трона. Все они были остановлены одним лишь взглядом каменного божества, застывшего перед ними, старика с неземным умиротворенным лицом. О, как глубоки его морщины, высохшие русла рек жизни его, о, как величественен, царственен весь его вид.

И стоят перед каменным идолом те, кто истребил народ его Оро'Нузул и молятся своим богам, и боги их бессильны. Один шаг – верят эти могучие мужи, и они будут обращены в пепел.

Вошел внутрь Хесек, сын Мосин, что чистил конюшни, праздный человек. На нем был трофей – кираса с огромным изумрудом на груди. Неровным шагом, пьяный от вина, этот человек прошел мимо не смеющих двинуться царственных хищников, подошел к старику, постучал лезвием о полы одежд – камень!

Тогда Хесек помочился на трон. Спустился – перед ним на коленях был Хуртыг кочевников, они встретились взглядами, Хесек, не медля ни секунды, отсек своему тану голову. Кровь окропила пол перед взорами каменного старика. Человек поднял золотую цепь и надел себе на шею.

Хесеком, сын Мосин, поднял золотую цепь и надел, перед ним расступились величайшие из вождей. Хесек вышел и встал перед всей Охотой, перед стаей хищников. И провозгласили его имя, и разнесли его на устах:

- Боро'Нузул (Покрывший Нузула) – приветствовали нового тана Охоты на вершине Зиккурата.

Таково было падение древнего Нузул'оро'тула.

*

Никто не заметил когда умер Нузул, навеки оставшийся посреди ущелья. Был пожар, огонь забрал большую часть города. Варвары оказались в ловушке, многие сгорели, иные погибли в давке.

К утру покрытый пеплом город был разграблен, были вскрыты все полупустые сокровищницы под двуглавым замком. Боро'Нузул Хесек погиб через два дня – его зарезали во время большого пиршества в Ар'туле, на глазах у каменного старика, закиданного объедками и испражнениями.

Долго бродили вокруг мертвого города племена, много еще крови пролилось на древние плиты, много танов сменилось. Но люди расходились, унося с собой золото и вкус пепла во рту.

Труп мулиту стал гнить, источая неслыханную вонь, и последние стервятники покинули город.

О, Нузул! Ты подвергся поруганию, все мертво – и люди, жившие на твоей спине, и ты сам! И роща на гребне предана огню. И даже твои разорители покинули тебя.

Год гнил мулиту, отравляя землю. Черви поедали тело, а в мертвом городе поселился Повелитель Мух со своей свитой и кочевники ходили к нему на поклон.

Минул еще год, тело Нузула обратилось в прах, ущелье вокруг мертвого панциря зацвело. Пришел Оро'Верул, что некогда отказал Оро'Нузулу в помощи, и стал жить в руинах древнего города. Отстраивали дома, протянули с обеих скал подвесные мосты. Приходили и другие люди из далеких земель, и оставались жить. Так, медленно, из года в год восставал древний град из пепла, теперь – неподвижный. Дома строились вокруг панциря, расползались в долину. Протянулись дороги во все части света. И были войны. Много войн. Много побед и поражений. Долго рос великий город Мулиту'тул, закалялся пролитой кровью, омывался золотом, вновь стекавшемся в сокровищницы двуглавого замка, порабощал племена, некогда покорившие Нузул'оро'тул.

Через пять веков Мулиту'тул стал торговым и культурным центром: сюда шли верблюжьи караваны через Ках'мулиту, шли отары степных кочевников, здесь можно было купить пряности и специи, сталь и бумагу, шелк и пурпур. Выросли стены и башни, великолепные дворцы, затмившие красотой и величием двуглавый Ар'тул.

И все это видели каменные глаза старика, ставшего легендой и хранителем города, каждый знал историю последнего Ара Нузула. Его водрузили на высокую стелу, после того как был разрушен Ар'Тул, оттуда старик смотрит на город и по сей день.

- Подними взгляд, путник. Видишь гору в ущелье, это – панцирь Нузула. Видишь белую стелу – спицу в голубом небосводе, там, на ее вершине стоит Ар, что значит – Светоч, Мехильседек четвертый. Старый хранитель расскажет тебе его историю, а всего за пять медных мулит можешь купить статуэтку из глины…

О, Мехильседек, угасший светоч, увидят твои каменные глаза увядание, увидят смерть и новое рождение. Все обороты Колеса до скончания дней земных.

О, Нузул… Нузул…

 

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 12. Оценка: 3,42 из 5)
Загрузка...