Жизнь за пределом людей

 

«Дирижабли плыли среди облаков, окрашенных в розовый цвет, словно киты в океане мороженого. Драконы выглядели на их фоне крохотными, словно ящерицы, которых Каэль ловил возле дома. Аэропланы и вовсе казались стрекочущими жуками. Юноша смотрел на небо и не мог оторваться от величественного вида воздушного флота империи…»

Закончив абзац, Том оглядел пухлую стопку листов возле пишущей машинки. За четыре дня он смог набрать три четверти книги.

- Ты есть идешь, Пушкин? – раздался с кухни голос матери.

Том нехотя встал и прошел в кухню, где Джоанн накрывала на стол. Стояла невыносимая среднеазиатская жара и, несмотря на три вентилятора, мать выглядела красной, как будто провела после долгой зимы три часа под солнцем.

- Я почти закончил перепечатывать рукопись.

- Ты бы лучше учебники почитал. Если профессор тебя похвалил, это вовсе не гарантирует, что ты поступишь в ВУЗ.

Том сам установил твердую систему занятий для подготовки в университет, но его мать продолжала ворчать и читать нотации – это была неотъемлемая черта ее характера, доставшаяся в наследство от ее отца, англичанина-коммуниста, приехавшего в СССР еще до того, как черные люфтваффе вспороли небо тревожным свистом. Для Тома это означало «давно». Он вообще с трудом ориентировался в официальной истории. Ему она казалась скучной и непонятной, так же как и остальные гуманитарные науки. Это было еще одной причиной раздражения матери, учительницы английского языка, которая, однако, считала русский язык неким идеалом, незримой благодатью, пронизывающей все на свете и которую необходимо принять в себя путем повышения культуры речи и постоянной практикой.

- На экзамене тебе сочинение писать. По Чехову, Пушкину или Маяковскому. Неизвестно, что попадется. А твои фантастические опусы там не примут.

Когда-то она была рада, что ее сын принялся днями напролет корпеть над тетрадкою. Но вскоре она поняла, что для Тома это просто новый способ уйти в себя от привычных проблем.

А несколько дней назад Джоанн осознала, что она просто завидует. Так как ей уходить было некуда.

 

Горы вдали были синеватого оттенка. И лишь приближаясь к ним, Генрих видел, как они становятся зелеными. Это казалась ему какой-то магией этого проклятого места, которое он успел возненавидеть, несмотря на красоту пейзажей – сверкающий снег на высоких пиках среди облаков, стремительные ручьи, яркие цветы, скалы и «каменные моря». Генрих жалел, что его брат-художник не может запечатлеть эту красоту, и вынужден рисовать богачей да унылые панорамы своего города. Мало кто из республики Зеленого архипелага был в центре Мира, и гораздо меньше было тех, кто оставил записки об этом удивительном месте.

Но горы были и опасным местом. Опасней даже, чем Великая мать, огромная пустыня, раскинувшаяся у их подножий. Узкие тропки, дикие звери, нелюдимые аборигены. А поверх вершин летали наездники драконов из Великой Империи Двух Континентов. Генрих ненавидел их, так как всякий крылатый всадник вынуждал его прижиматься к земле, из-за страха, что его обнаружат. Он им завидовал, потому что у них в небе была абсолютная свобода и невероятная скорость, а ему приходилось плестись по земле. Шакки, молодой проводник-туземец, разделял его мнение и даже пытался грозиться зеленым летучим ящерицам, бормоча проклятья на своем языке.

 

После обеда Том снова вернулся к рукописи. Перечитывая свои бумажные записи, он всегда ощущал странное, похожее на волнение и экстаз одновременно, чувство. Набирая текст и перечитывая при этом свое произведение, ему казалось, что он смотрит самое реалистичное кино и радуется, как ребенок в новогоднюю ночь. С трудом успокоив себя, он принялся дальше набирать на машинке текст. Перед тем, как приняться за бумажную рукопись, он переделал последний напечатанный лист, убрав сравнение неба с мороженым. Он счел его каким-то детским.

Погружаясь в мир своей книги, Том зачастую не замечал, что происходит вокруг. Он летел вместе с Каэлем на драконе; общался с королем племени богини Дану, которые вышли из лесов, чтоб помочь империи; скитался по странам и континентам.

Из этого состояния его вывел громкий стук дверью. Вернулся отец.

- Ну, что, когда мы поедем? – спросила Джоанн, выйдя в коридор.

- Скоро, скоро. Но не в Выборг.

- Почему, Вань?

- Сегодня от брата письмо пришло. В общем, он набросал план квартиры и сказал, что не сможет нас принять ни при каких условиях.

- Сволочь, - произнесла мать.

Том не удивился. Его мать, женщина, которую в спокойном состояние, даже слово «дурак» вгоняло в краску, выходила из себя, когда люди не выполняли свою обязанность или долг. Или предавали.

Том стал невольным свидетелем разговора, так как говорили родители на повышенных тонах, мать даже срывалась на крик. Обычно, он старался не обращать внимания, но сейчас, наоборот, навострил уши. В таком сосредоточенном состояние его и застал отец. Он выглядел изможденным. Лицо его осунулось, под глазами появились круги, а на лице впервые появилась щетина, словно он ушел в запой.

- Привет, все пишешь?

Том кивнул.

- Интересно, в самом деле. Только какая-то странная фантастика. Не научная. Больше сказки или мифы напоминает, - отец улыбнулся, - но мне нравится. Я уже прочел немного.

- Я в конце постараюсь дать объяснения. Как у Кира Булычева. Драконы, например, это просто рептилии.

- А Дану?

- В фантастике есть же инопланетяне. Почему бы нескольким расам не жить на одной планете. Или древние цивилизации. Остатки их научных технологий вполне могут сойти за магию.

- Ты извини, что мы задерживаемся. Обстоятельства.

- Ничего, пап.

- Я думал, к началу лета поедем, поэтому заставил тебя экзамены пораньше сдать. Но мы до июля, думаю, останемся. Можно почитать, что написал?

Том робко протянул листок.

«Битва заканчивалась. Броненосцы Республик Зеленого Архипелага покидали битву, как шпана при появлении милиционера. Подводные лодки были потоплены зажигательными снарядами гномов, пущенными с дирижаблей.

- Мы победили! – радостно закричала Кристина Росс, забегая в каюту, где был оборудован лазарет.

Каэль привстал на кровати.

- Лежи, лежи, - девочка замахала руками, - у тебя контузия.

- Нет у меня никакой контузии. Пустите меня к Альхе.

Каэль очень беспокоился за своего дракона.

- Я вам вот что скажу, молодой человек. Может, вы и в звании генерала, но на корабле главный капитан и я вам приказываю лежать.

Каэль улыбнулся. Капитан же, заглядывавший в лазарет исчез. Несмотря на то, что дракононосец отплыл с места, где разворачивалась морская баталия, он все равно был под риском атаки…»

Отец улыбнулся:

- Как я вижу, конец счастливый. Хэппи-энд, как говорят родственники твоей мамы. Империя победила, все хорошо. Ну, так, что, можно и в редакцию отослать. «Вокруг света» подойдет. Или новый журнал «Если».

Том кивнул.

 

Архипелаг Черепахи находился в семи днях пути морем от мрачного полуострова Черных Сосен. Обнаружили его сравнительно недавно и сочли необитаемым. Вскоре там появились колонисты. Они стали пахать зеленые склоны гор на этих неприветливых островах, основывали поселения. Вскоре появился губернатор, военные и прочие ненужные вещи, которые, однако, не смогли уберечь колонии от нашествия гоблинов. Те, теснимые колонистами на материке, массово погружались в свои грубо сделанные лодки и отправлялись пересекать океан, в надежде найти новую землю, не зная, что она поделена. Архипелаг Черепахи оказался на пути следования Лиги Снега – объединения десяти племен гоблинов, связанными запутанными родственными отношениями. Колонистов они сочли слабым противником, поэтому без раздумий бросились в бой. Перевес в численности этих маленьких вояк, их низкий рост и проворность превзошли ружья и артиллерию колонистов.

Генрих никогда не плакал. Во время нашествия гоблинов, его спрятали в пещере вместе с остальными детьми, и он был слишком напуган. Не заплакал он, когда узнал, что коротконогие коричневые пришельцы убили его родителей, а потом подожгли ферму. Об этом узнал позже, когда от поселений колонистов остались лишь пепелища. После этого его не пугали ни грязные трущобы Терции, где он жил у двоюродного брата; ни экзамены в монастыре; ни грязная работа на орден Искупителя и Кабинет Безопасности Республики. Он искренне верил, что сможет сделать мир лучше, если будет добросовестно исполнять свой долг. Судьба была благосклонна к его взглядам – сирота из колонии быстро продвигался по службе, обгоняя заносчивых сынков офицеров.

Единственная эмоция, которая у него осталась, была удивлением. Он был ошарашен, когда его вызвали к первосвященнику Искупителя и тот объявил, что он отправляется в обитель монахов в далекие горы за тысячи миль. Генрих не понимал, что ему делать у этих язычников и почему эту религиозную миссию, более подходящую монаху или проповеднику, доверили ему, человеку, связанному с церковью, но все-таки светскому. К тому же шла война с империей, и Генрих считал, что он был бы более полезен в разведке.

И еще он не понимал, почему его вызвал сам первосвященник, лидер Церкви, глава многомиллионной паствы. Говорили они мало, и подлинную причину Генрих таки не узнал. Все что от него требовалось – доставить послание. Почему именно он, что это было за послание и как найти загадочную полулегендарную обитель Тра-ла, он не знал. Зато ему дали деньги. Много денег. И не церковь, а Кабинет Безопасности Республики.

 

Том был одинок все время, сколько себя помнил. В детском саду дети играли в шумные игры, а все его предложения отклоняли, а то и вовсе посмеивались и называли дурачком. Чужим он был в старом дворе, где прошли первые десять лет его жизни. Там его называли «интилихэнтом» взрослые и «локатором» из-за очков дети. В школе, он так же поначалу не нашел друзей. Единственным исключением были два таких же отрешенных от мира сего приятелей – Катя и Вадик. Первая была худой девочкой, вечно читающей стихи. Второй был помешан на Крапивине и считал, что им просто не повезло с городом:

- В других городах пионеры роботов делают, на яхтах катаются. Эх, а мы в глуши сидим, - часто говорил он, когда они сидели в совсем укромном шалаше, выстроенном на пустыре.

Том считал взгляды Вадика наивными, но разочаровывать его не любил. К тому же он был его единственным слушателем. На него Том мог часами изливать то, что он узнал от старых потертых книг и подшивок журналов. Дальние страны, миры и эпохи разворачивались перед двумя детьми. Том был источником грез. Вадим – первым человеком, который это воспринял.

Том в семь лет прочел несколько книг Жюль Верна. Затем попытался прочесть Уэллса. В девять листал Вальтера Скотта, Сервантеса и Дюма. Потом на краткий миг открыл для себя детскую фантастику. Но она была фальшиво доброй. Дети там не ссорились и не дрались по пустякам. Умных малышей никто не дразнил «очкариком» и прочими прозвищами. А еще там всем нравилось заниматься интересными делами, а не курить дешевые папиросы. Даже Крапивин выглядел наивно, так как добро слишком часто одерживало верх над злом. Поэтому он снова вернулся во взрослую фантастику. В двенадцать ему попались Стругацкие. Затем пошли другие писатели. В магазине подобной литературы было мало, и отец приносил ему книги с работы, покупая их у знакомых или доставал по блату. Но Тому все равно не хватало. Некоторые книги он прочитывал за день или два. В промежутки ему приходилось «перебиваться» журналами «Вокруг света» и «Иностранная литература». Но это было лучше, чем томик стихов Васи Пупкина «Широко шагает рабочий класс» и тому подобные произведения соцреализма.

Так и шли его годы в небольшом городке где-то в степях под Ростовом. Тома постепенно перестали обижать в школе, махнув на него рукой – реагировал он вяло, а бить «умника» было себе дороже. Во дворе по-прежнему смеялись над ним, а в соседних дворах могли и избить, но Том научился быстро убегать. С Катей и Вадиком он играл в тех местах, где хулиганов, обычно не было. Все лето они носились по пустырям и зарослям, строили потайные базы, пытались сделать радио и запускали самолет. Когда небо заволакивали серые тучи, то для Тома наступало время «норки», так он называл время с октября по май. На улицу мальчик выходил, кроме походов в школу или в магазин, только в самых исключительных случаях. Все остальное время он сидел в своей крохотной комнатке и читал, распивая чай с малиновым вареньем и печеньем. Иногда к нему приходил Вадик и тогда они играли в солдатиков. Том придумал определенные правила, где каждое действие определялось броском кубиков. Часто он придумывал к каждой битве своеобразную «легенду». Вадик обычно после таких баталий выдвигал идею отправиться на завод игрушек и предложить им выпускать солдатиков прямо с правилами и набором. Том с грустной улыбкой глядел на прожектера, не желая охлаждать его пыл.

Иногда к играм присоединялся отец. А вот Катя любила наблюдать со стороны. Однажды после сражения, она обратилась к Тому:

- Слушай, а расскажи, что было дальше.

Тот погрузился в описание, свободно паря на крыльях своей фантазии. Даже Вадим так не слушал его. Девочка сидела, с интересом глядя на Тома, словно завороженная и ее слегка приоткрытый рот время от времени растягивался в улыбке. Мальчик засмущался. Так он начал рассказывать свои собственные истории.

 

Генрих был не единственным, кто отправился в далекий путь. Кроме него в далекие горы отправилось несколько десятков агентов. Он узнал об этом не сразу. Что-то ему сказал намеками первосвященник, что-то он узнал от других агентов. Но каждая группа, так или иначе, встречала препятствие. Кого-то арестовали, кого-то убили, как будто при случайном происшествии.

Но самую шокирующую информацию он узнал в маленьком городке на краю пустыни. До гор отсюда было рукой подать. Немногочисленное население жило в глинобитных хижинах, выращивая скудный урожай, орошая землю арыками. Единственным намеком на цивилизацию была фактория Республики Зеленого архипелага. Кроме нескольких купцов, которые покупали у местных жителей гашиш, здесь находился старый миссионер. Он не пытался обращать жителей в свою веру, а просто пил.

Генрих прибыл сюда, чтоб найти кого-нибудь из горцев, чтоб добраться до Тра-ла. Он толкался в крохотной чайхане, но каждый раз ему отвечали отказом. Для местных жителей расстояние было далеким, если до него приходилось добираться более трех дней. Путь до Тра-Ла занял бы месяцы. Поэтому, он немного удивился, когда к нему в гостиницу постучался старик из посольства.

То, что он сказал, первоначально показалось Генриху бредом старого пьяницы. Хотя, что можно было ожидать от старика с испитым землистым лицом, от которого несло сивухой. Сначала миссионер заявил, что знает, кем является Генрих, а потом долго поздравлял его.

- Ты третий из почти сотни агентов, кто смог добраться до городка.

У агента возникла идея убить падре, а потом уйти, но тот внезапно описал весь его путь, а потом сказал:

- Ты знаешь, почему Империя Двух Континентов идет вперед, а мы находимся в конном навозе?

- Драконы, союз со всеми туземцами. Куча денег.

- Нет, дурак! Демиург. Наш мир всего лишь игрушка злой твари. Я не знаю, когда он решил нами поиграть, но эта тварь превратила нас в театр и дергает за нити.

Раньше еретиков, утверждавших, что этот мир создан демиургом жгли на кострах. Но перед Генрихом сидел типичный спившийся священник. Таких он часто видел в провинции – наивные дураки, верящие в добро и бежавшие от несправедливости в мир иллюзий. Единственное, что удивило Генриха – как такой глупец смог живым добраться до таких далеких краев. Но после слов о демиурге перед агентом сидел высокий подтянутый мужчина, сбросивший прежнее обличие, словно актер роль после спектакля.

- Демиург вовсе не злой, как считали еретики. Просто он не Бог. Если Бог всеблаг, всеведущ и всемогущ, то Демиург лишен всех этих качеств. Хотя, зачем мне тебе объяснять – все написано в письме на чистом листке бумаги.

Мужчина положил руку на рукоять. Маленький, сделанный на заказ револьвер, всегда был припрятан у него в потайной кобуре, расположенной в голенище сапог. Священник же извлек стеклянную трубку. «Наивный дурак. Неужели верит в магию?», - пронеслось в голове у Генриха.

- Вы не верите мне? Хотите застрелить, да? Скажу сразу – мне не в первый раз умирать. Умирал я больше, чем агент Кабинета Безопасности, даже такой удачливый, как вы.

- Зачем вам кристаллы Душ?

- Это не кристаллы Душ. Это лампа. Она работает вроде тех дуговых фонарей, которых демонстрировали на Всемирной промышленной выставке в прошлом году. Тоже электричество.

Священник придвинул к себе здоровый кейс, с которым он пришел и извлек оттуда несколько непонятных приборов. Вскоре стеклянная трубка была зажата меж проводов и вдруг вспыхнула мягким фиолетовым светом.

- Вам дали несколько писем, зашифрованных стандартным способом, да? Что-то вроде приветствия верховному Елану, так зовется у этих туземцев первосвященник, и слова напутствия, не так ли. Но истинное послание находится на этом листке. Монахи могут его прочитать. Но сперва мне надо его проверить. Вдруг слуги демиурга подменили его.

- Причем здесь кристаллы Душ? Неужели это просто лампа? Древние владели электричеством?

- Да, все слухи о магии древних всего лишь отголоски их знаний. Они в совершенстве владели технологиями, которые нам невозможно и представить.

Генрих заколебался. То, что священник описал его путь, назвал имя начальника, а теперь собирал неизвестный прибор, вовсе не гарантировало, что он «свой». Однако, поколебавшись, агент извлек спрятанный конверт, откуда миссионер достал несколько чистых листов.

- Невидимые чернила известны давно. Но просматривать лампами древних, их могут только в горных обителях эти странные монахи. Ты не думай, что если они язычники, то глупцы и мракобесы. Да, местные дикари глупы, это естественно, так как они низшая раса, мало чем отличающиеся от троллей.

- По-моему, это ложь… Люди везде равны…

- Белые люди, хотите вы сказать?

- Нет, все.

- Хорошо, считайте так. Но дело в том, что в их монастырях сидят достаточно сообразительные ребята, которые владеют технологиями, не уступающие нашим. Однако они редко находят им практическое применение, предпочитая созерцать свои животы. Вот в этом, они достигли совершенства. У них интересная вера. Наш мир не более чем иллюзия, входящий в сотни других миров. Для простого народа вся метафизика, естественно, упрощена – будешь хорошо себя вести, то родишься в племени Дану или богачом или в другом мире, а будешь вести себя плохо – тебя ждет участь животного или пребывание в аду. Но в остальном они правы – наш мир не более чем игрушка. Наши души здесь по ошибке. С нами играет Демиург. И сейчас он решил помочь Империи. Потому что ему так нравится. У них Демиург обозначается, как некий демон, который окутывает иллюзиями. Впрочем, отбросим метафизику.

- Падре, разве вы не верите?

- После смерти что-то будет. Но если будет, то чего бояться тогда? Все равно наш мир далеко не сахар. Религия же не более чем сон-трава. Лекарства из нее облегчают страдания больного. Религия облегчает страдания народа. Но плох тот лекарь, кто пристрастился к зелью. Плох тот священник, кто верит в Бога.

Генрих уже привык, что и низы и элита смотрели на церковь, как на декорацию или организацию, не связанную с верой, но слышать подобные слова от священника ему приходилось впервые. Сам он хранил веру где-то глубоко в сердце, считая, что служение Отечеству и помощь церкви оправдают его. Сейчас же ему впервые казалось, что его задели. Священник, глядя с усмешкой на вспыхивающие синие буквы. Произнес:

- Так я и знал. Вам предстоит убить демиурга.

 

Первые свои истории Тому не удавалось изложить на бумаге полностью – не хватало усидчивости. Если же что-то и получалось, то потом самому приходилось краснеть от количества ошибок. «Ну что поделаешь, весь в отца», - шутила мать, просматривая его оценки по русскому языку и литературе. Гораздо чаще она упрекала сына за то, что он никак не желает подтягиваться по этим предметам и читать «серьезные» книги. Отец в таких случаях выступал защитником сына. Инженер в НИИ, Иван так же увлекался фантастикой, хотя и критиковал ее с точки зрения науки. Часто он помогал сыну и с другими его увлечениями – помог сделать детекторный приемник, запустил модель самолета. Том никогда не ходил в детские кружки, опасаясь травли, но к технике его все равно тянуло. Но еще больше его тянуло к красоте. Научная фантастика тяготила его своей простоватостью. Сказки и мифы были гораздо прекрасней, как и романы о рыцарях.

Через два месяца после того, как мальчику исполнилось тринадцать, отца перевели в другой город, расположенный в Средней Азии. Путь туда на поезде занял больше недели. Исчез в небытие пыльный городок где-то под Ростовом. Ушли за горизонт тополя, улочки, покосившиеся дома, зеленые речки, бочки с квасом. Мать говорила, что у их городка есть особая провинциальная красота, хотя для Тома, проводившего время с октября по май исключительно дома, где его воображение рисовало неведомые просторы, где парят серебряные дирижабли или пейзажи Марса, это было непонятно. Единственное о чем он жалел, что пришлось расстаться со своими приятелями – Вадимом и Катей. Даже то, что они обещали никогда не терять связь, не уменьшало горечь расставания. Первое письмо он начал писать еще в поезде.

Город, куда они приехали, был новый. Все дома были здесь белые, улицы широкие, в центре находилось много кафетериев и кино. Солнце слепило глаза. Тому поначалу город показался каким-то футуристическим проектом. Барельефы с восточными мотивами и непонятные слова на другом языке подчеркивали элемент фантастичности. Ему впервые здесь захотелось не сидеть дома, а пойти погулять. Но разочаровался Том достаточно быстро.

Здесь он был дважды чужой. Русские жили здесь только в одном районе, где они работали на каком-то военном предприятие. Остальной город занимали азиаты. Уже через несколько дней, когда Том бродил по окраинам, наивно полагая, что наткнется пустыню, на него налетела толпа из мальчиков лет двенадцати, которые его больно избили. На все крики они лишь громко смеялись и ругались на незнакомом языке. В слезах он пошел домой.

Мать негодовала долго. Говорила что-то про милицию и хулиганов. Отец качал головой, а потом сказал только:

- Учись. Каждый человек должен быть полезен в обществе. Иначе всю жизнь проведешь среди таких хулиганов, и никто на защиту не придет.

В школе было не очень много детей. Класс ему попался тихий, но и здесь ему доставалось на первых порах. Дразнили его из-за фамилии – Побудько – и нелепого имени. Том Побудько и вправду звучало смешно, особенно для худенького мальчика с большой головой. К счастью, от него быстро отстали. Том решил уйти в себя.

Это было гораздо тяжелее, чем в маленьком городке. Здесь круглый год царила жара. Ни гудящий вентилятор, ни литры холодной воды не спасали. Тому чудилось, что жара подобно дыханию какого-то гигантского монстра преследует его, постоянно напоминая, что от него не скрыться. После жары тома преследовало странно ощущение безысходности. Он словно находился в тюрьме. Его свобода была ограничена несколькими квадратными километрами района, за которыми находилась странная и злая Азия. Его еще несколько раз ловили и били до крови. Иногда Том пытался защищаться. Но все было безуспешно. У мальчика не было родственника, который мог ему объяснить, что в любой ситуации надо давать сдачи. Том глотал по вечерам слезы и спрашивал у отца, когда они уедут отсюда. Иван лишь разводил руками. Деваться было некуда. Только книги и собственные миры.

Теперь Том сочинял гораздо больше. Стараясь не терять связь с Катей и Вадиком, он писал им почти каждую неделю. Информации о себе там было все меньше, а вот обрисовок мира все больше.

На досуге Том сделал карту из старых атласов. Написал названия новых городов. Воздвиг взмахом карандаша горы. Протянул ручкой реки. Насыпал черные точки пустынь. Прочертил границы государств. Написал за три вечера историю. Отослал точную копию карты и хронологии друзьям и принялся писать рассказы.

 

Генрих отправился из городишка на следующий день после странного разговора с миссионером. Он отправился в горы вместе с торговцем травами. Тот был не человеком, а кобольдом, занимающимся изготовлением всяких зелий. На народную медицину образованные люди давно уже смотрели, как на шарлатанство, но все равно находились те, кто платил за непонятные настойки круглую сумму. Поэтому кобольд отправился в столь дальние края не один, а с экспедицией, состоящий из доброго десятка гномов. Последние были вооружены отличными винтовками, хотя по законам почти всех цивилизованных стран гномам носить огнестрельное оружие запрещалось вообще, хотя они же его изобрели. Несмотря на таких суровых спутников, сам кобольд оказался очень добродушным и с легкостью поверил в легенду, что Генрих географ.

С гор в Великую матерь текли бурные реки. Большая часть из них орошала долины у подножья и терялась в песках, но одна из них, вобрав в себя остальные потоки, несла свои воды сквозь песок. Поначалу экспедиция шла вверх по ней, но, подойдя к горам, она свернула на восток. Именно там Генриху пришлось расстаться с ней. Тра-ла лежала в другой стороне, но главной причиной было появление эмиссаров Империи двух континентов.

Вдоль реки, словно бусины на нитку были нанизаны владения местных князьков. Самые северные из них были вассалами империи, южные были связаны с Республикой. Тем не менее, очень часто встречались имперские купцы. Обычно они кидали на Генриха презрительные взгляды. Но один из них, подозрительно добрый, стал звать агента к себе домой. Получив отказ, он долго сокрушался и жаловался на войну, которая ссорит хороших людей.

Ночью он напал на Генриха вместе с местными жителями. Агент предвидел это и встретил гостей огнем из револьвера. На следующее утро он купил коня и поскакал по направлению к горам.

Во всех предгорьях между деревушками существуют разногласия. Вражда из-за давно забытой вендетты, перерастает в некую ритуальную ненависть друг к другу. Это так же сыграло на руку Генриху. Предъявив отрезанные головы своих людей, нанятых лжекупцом в одной деревушке, он быстро подружился со старейшинами одного из племен и те выдали ему в проводники молодого парня Шакки. Захваченный в плен на родине за многие километры отсюда, побывавший в рабстве, освобожденный миссионерами и бежавший от них, Шакки знал горы, как свой родной дом, а общаясь с купцами, он немного выучил и язык республики Зеленого архипелага. Племя, в которое его приняли, постоянно напоминало о его долге, и он с радостью согласился его выполнить. К тому же Генрих посулил хорошие деньги, как старейшинам, так и самому проводнику. Так начался их путь.

Наездников на драконах они встретили, когда перешли Черную гряду. Это было загадочное место, где на вершинах в несколько миль почему-то отсутствовал снег, а в темном небе кружились светящиеся тени. Генриху казалось, что духи поют. Однако, он отгонял от себя эти мысли, успокаивая себя, что это всего лишь кислородное голодание. Но проводник почему-то видел те же самые тени и шептал молитвы на своем языке.

Сюда не рисковала отправиться даже империя Двух континентов. Но как только они миновали Зеленый тракт (так дорогу назвал Генрих, не в силах выучить туземное название), как в вершинах неба появились драконы. Вряд ли они охотились за Генрихом, но одно их присутствие говорило о том. Что неподалеку находится скопление сил империи.

 

Письма шли в обе стороны. Обычно на создание рассказа, у Тома уходило три дня. Катя отвечала далеко не на каждое послание и писала мало. Со временем, Том с горечью понял, что та девочка, которая с любопытством слушала его истории, исчезла вместе с его детством. Катя писала про поездки на электричке зайцем в Ростов, где она нашла много новых друзей, потом, что ушла на какое-то время из дома. Она больше не радовалось новым рассказам, а изливала на бумагу обычно ненависть к родителям.

Вадим был более сдержанный. Он скупо обрисовывал школу и проблемы, потом, когда переехал в Ростов, учебу в техникуме. Когда в письмах стали подниматься денег и будущего, Том почувствовал себя маленьким ребенком. Ему шел уже шестнадцатый год, но он по-прежнему не имел друзей. За два года он не смог найти знакомых даже среди русских сверстников. Порою ему становилось тоскливо по хулиганью с его маленького городка. Те хотя бы вели себя, как дети или подростки, а местные казались роботами, настолько они были скучные. Даже в футбол они играли как-то вяло. На Тома они смотрели, как на пустое место. Поначалу ему это нравилось. Потом тоска стала неимоверной. Скучные подростки, постоянно гуляющие на белой раскаленной бетонной площадке, как будто подчеркивали абсурдность места. «Лучше бы они пили или курили», - думал Том.

Было конечно и несколько хулиганистых парней, которые шутили над ним в начале его обучения, но постепенно их семьи уехали на родину или к родственникам прочь из республики. С каждым годом русских становилось в городе все меньше.

Зато все чаще стало появляться азиатов из деревень. Они представляли гораздо больше опасности. Среди городских было много обрусевших, и они вели себя спокойно. Деревенские же казались пришельцами из другого мира. Они вели себя дерзко и вызывающе, могли пристать по любой мелочи, а могли при любом вопросе или обращении стоять и не реагировать. Частично это объяснялось тем, что они просто не знали русского языка, частично тем, что презирали пришельцев с севера.

Семья Тома была замкнутой. Отец проводил практически все свободное время дома, не общаясь ни с сослуживцами, ни с другими знакомыми. Отсутствовали знакомые и у матери. Но чем тревожней становилось время, тем чаще дома стали раздаваться голоса на кухне. Кто-то говорил, что будет резня, кто-то, наоборот, говорил, что это временное недоразумение кто-то просто ругал власть. Мать обычно занимала вторую сторону, так как в ее представление мир был застывшей незыблемой картиной. Отец же, который мало разбирался в реальных делах вообще, обычно соглашался с собеседником, но этим вызывал лишь смех.

- Тяжелая здесь жизнь… Скоро в рабов превратят, - заметил как-то дядя Коля, работавший с отцом в том же НИИ.

- Ну да. На севере просто в колхоз тягали и предупреждали вежливо, а тут на уборку хлопка без предупреждения.

- Я не про это, Вань. Скоро нас тут, как рабов держать будут. Частные владельцы.

- Да нет, правитель молодой, не позволит.

- И что с того, что молодой? Дурак, мямля и необразован. За несколько лет как будто не видно. Лучше Сталина уж.

- Он же тиран.

- Зато все косноязычие Сталина можно на акцент списать, а Горбачеву мЫшление никто уже не исправит. Горбатого могила исправит.

Тут дядя Коля обычно громко смеялся и хлопал сильно отца по спине. На Тома все эти разговоры наводили тоску.

Гостил дома и бывший папин начальник, ставший профессором где-то в Москве. Он относился к родителям Тома с какой-то отеческой заботой и его беседы часто превращались в поток наставлений.

- Любыми способами вам надо уходить отсюда. Я вот на недельку вернулся и все равно здесь неприятно себя чувствую. Скоро. Совсем скоро это будет независимое государство.

Профессор не только переживал за родителей Тома. Много говорил он и с мальчиком. Когда он раньше приходил домой, то разговоры шли о фантастике или о технике. Но в последний раз он много говорил именно о математике и даже заставил решить его несколько уравнений.

- Ты достаточно умен. У нас такие примеры на втором курсе решают. Почему ты не ездишь на олимпиады по математике?

В прошлой школе Тома, как правило, отталкивали не очень умные, но зато умеющие подлизываться девочки. В школе, где он учился сейчас, сложилась схожая ситуация.

- В общем, парень, судьба и так потрепала. Поступай в университет, я помогу, чтоб тебя «блатные» не оттолкнули.

Том даже не понял, кто такие «блатные». Когда ему сказали, что эти знакомые или родственники университетских преподавателей, Том нисколько не удивился. Он уже привык, что так устроен мир.

Прошел еще год. Положение ухудшалось. Только НИИ служило еще некоторой защитой. Хотя в один день с работы Иван пришел избитый – напали на дороге. В милиции отказывались брать заявление – там тоже сидели местные жители. Школа, в которую он ходил, всего лишь за одно лето полностью сменила состав учащихся и педагогов. Ради безопасности мальчика перевели на домашнее обучение. Теперь все дни для Тома превратились в однообразную массу из страха и ожидания. Он практически не выходил из дома, днями напролет занимаясь тем, что писал свою книгу или усиленно готовился к поступлению в университет. Контраст с реальным миром становился все резче. Порой ему казалось, что даже от своего сказочного мира он стал уставать. Но погружение в свой собственный мир обходилось недешево. Иногда начинала болеть голова или начиналось головокружение. Хотелось кричать и бежать прочь от реальной жизни, от ее ужасов, от грязной кухни, от родителей, от города, который находился в самом низу карты. «Может это ад, - подумал Том, хотя его воспитывали в атеистическом духе, - ад в котором не сгорают». Спал он все больше и больше.

Единственным событием, которое пробилось сквозь густое желе южной тюрьмы, было письмо Вадима. Друзья писали все реже и реже, а от Кати Том весточки не получал больше года. В одном из последних писем она прислала свое фото. «Наверное, я как в сказке, так и застрял в детстве» – подумал он, разглядывая фото. Всего за три года Катя превратилась из странного ребенка в развитую девицу. Ненормальная худоба (слова «анорексия» тогда еще не было распространено) контрастировала с грудью третьего размера, скрытой под кожаной курткой с кучей булавок. Длинные спутанные волосы доходили до пояса. На лице застыла лукавая улыбка. Она напоминала маленькую разбойницу и амазонку одновременно. Том чуть не заплакал. Детская любовь была потеряна навсегда, к тому же Катя говорила, что нашла парня.

Контакт прервался. Вадим о Кате практически не упоминал. Но на этот раз Том получил здоровое письмо, на которое ушло несколько альбомных листов, исписанных мелким почерком. На них, грубо и запутанно, вставляя маты (они были написаны с сильным нажимом), Вадим сообщил о смерти Кати.

Больше половины письма парень расписывал отношения, говорил, что ему самому не нравилась новая кампания девушки, что он сам ездил «гонять патлатых». Рассказал, что Катя почти год баловалась травкой, но не считала ее чем-то опасным. А потом в кампании появился белый порошок, подаренный каким-то «мажором». Попробовав несколько раз. Девушка больше не могла себе в нем отказывать. В ее семье стали пропадать вещи. Мать злилась и ругалась, таскала по врачам, но те разводили руками. Потом исчезла и Катя. На два месяца. В милиции так же отмахивались руками. Какое-то время она жила с парнем, а потом ушла и от него. Вскоре ее нашли мертвой.

Том заплакал. Ему было стыдно, но больше он ничего не мог сделать. Сидя за тысячи километров, беспомощный, как слепой котенок. Единственное, что он мог, это выплеснуть эмоции на бумагу. Он заполнил короткую тетрадку за день. В ней он в подробностях обрисовал убийство Катиных приятелей своими героями.

Каково же было его удивление, когда через два месяца от Вадима пришло письмо, где он упоминал странное убийство местных «рокеров».

Отец Тома звонил своей родне – у него было три брата и сестра. Просил, чтоб приютили. Те, обычно переводили разговор на другие темы или пытались отшучиваться, что приводило Ивана в ярость. Он, так же как и сын ощутил свою беспомощность. Впервые за свою взрослую жизнь.

Незадолго до того, как ему отказал брат, к ним в дом пришел кто-то из местных жителей. Разговор велся без жены и детей, но после него Иван сидел, обхватив голову руками. На все вопросы Тома он молчал. Лишь ночь мальчику удалось подслушать разговор. Отца Тома просили освободить место на работе и квартиру. Для отпрыска местной элиты.

Жаловаться куда-либо было бесполезно. Везде сидели такие же азиаты. Родители Тома приняли решение ехать сразу после экзаменов сына, куда угодно, но в один прекрасный день, возвратившись из какого-то бюрократического учреждения, увидели, что квартиру взломали. Денег не хватало даже на билет.

Том яростно писал. Он снова исписывал листок за листком, стараясь призвать своих персонажей. Иногда это помогало. По городу стали ходить слухи о загадочных смертях. Сначала нашли мертвым в своем собственном доме секретаря местного райкома. На его лице застыла гримаса ужаса. Следующим стал его родственник, который приходил, требуя квартиру. Его нашли мертвым в канаве с торчащей в затылке стрелой. На семью Тома никто не подумал – «разборки» уже давно сотрясали маленькую страну в Азии.

А однажды ночью, мальчик, выглянув в окно, увидел на фоне огромной серебряной Луны дракона.

Он парил так высоко, что его можно было легко спутать с обычной птицей. Тем не менее, был виден блеск на чешуе и величественный размах огромных крыльев. Тому захотелось заплакать от радости и счастья. Наконец-то он прорвался в свой мир. Но одновременно на душе разлилась и печаль. Внутренний голос говорил ему. Что согласно каким-то неведомым законам – демиург никогда не сможет встретиться лицом к лицу со своими творениями.

Дракона видел не только он. Сообщение о гигантских рептилиях появилось и в прессе, но на фоне надвигающегося хаоса, внимание оно не привлекло.

 

Первый монастырь встретил Генриха довольно неприветливо. Он кричал, махал письмом, но его даже не пустили на порог. К счастью, агентов империи там тоже не было. Во втором, его приняли, однако ночевать оставили за порогом. Более всего Генриха возмутило то, что его проводника в монастырь впустили.

Монастыри поражали своим видом. Казалось, что их вырастили прямо из гор. Основная часть обычно погружалась в землю гор или, как в первом монастыре, прямо в скалу. Огромные башни, сложенные из камня и стены из валунов окружали их. Под такой стеной и спал Генрих.

О том, что его проводника замуровали в ту же стену, он узнал немного позже. Сделано это было из-за опаски столкнуться с эмиссарами империи, которые буквально оккупировали горную страну при помощи драконов. Замуровывание выбрали по той причине, что монахи не имели права лить кровь.

Письмо от первосвященника они взяли сразу, но обратились к Генриху лишь спустя сутки. На чистом языке республики его подозвал сам настоятель. Его провели в подвалы монастыря, где накормили и переодели в одежду местных жителей. После его ввели в круглую комнату со странным узором, не походим ни на местные, ни на какие-нибудь иные, виденные Генрихом. Одновременно туда вошел молодой послушник. На все вопросы агента следовало молчание. Вдруг узоры сдвинулись. Комната поплыла. Генрих осознал, что он не в состояние пошевелить ни рукой, ни ногой. Верх и низ смешались, и Генрих потерял сознание.

Придя в себя, он обнаружил себя во дворе монастыря под навесом. Он лежал, а над ним склонился один из монахов. Генрих инстинктивно потянулся за пистолетом, но обнаружил. Что он одет в холщовые штаны и грубую рубашку, которую носили служители монастыря. Вместе с тем он ощутил на своем лице маску. Но когда он дотронулся до нее, его пальцы коснулись кожи.

Он оглядел себя в грязной луже. Из воды на него смотрел тот самый молодой послушник, с которым он зашел в ту комнату с узорами. Он по-прежнему не понимал языка местных жителей, но вот прикинуться глухонемым для него не составляло проблемы. Теперь он мог беспрепятственно добраться до главной обители. Вышел он туда на рассвете следующего дня с процессией монахов, которые должны были доставить какие-то свитки. Письма, которое требовалось доставить верховному Елану, у него не было, но оно уже и не требовалось

Теперь Генрих знал, почему был выбран именно он. Агент вспомнил, как когда-то, во время учебы, на уроке географии учитель стал рассказывать об образование островов и внезапно упомянул архипелаг Черепахи.

- Как вы знаете, в легендарных сагах Сиргсэлли Хитрого описывается путь вслед за солнцем и побережье полуострова Черных Сосен. Но вот вместо архипелага Черепахи там описывается лишь один остров. Такая ошибка допустима для скальда, но не для морехода, который лично был в походе. Ответ же был прост. Архипелага просто не было.

Дети тогда в классе ахнули. Учитель хлопнул линейкой, но не сильно, больше для виду. Ему льстило удивление учеников. Лишь Генрих не изумлялся вместе со всеми. Память о родителях была еще сильна.

- Архипелаг появился в грядущие два столетия. Когда вулканы пробуждаются на морском дне, идет подъем лавы, которая застывает. Обычно все это сопровождается невероятно сильным столбом пепла. Я считаю, что образование островов совпадает с годами Тьмы и Пепла, когда облака долетели до Западных королевств.
Учителя в колледже не любили. Вообще отношение монахов, учивших мертвые языки уничтоженных империй, к ученым было неоднозначное. Уступив многие позиции, церковь сдаваться, не собиралась. Орден искупителя по-прежнему устранял врагов, но только тех на кого указывали правители республики. Но бороться за души приходилось теперь исключительно словом.

- А разве годы Тьмы и Пепла не знак свыше о том, что правление Ланнайэля есть правление нечестивца и язычника, – спросил кто-то.

Здесь учитель уже не мог применить розгу и линейку к дерзкому и любопытному ученику, посмевшему задать вопрос посреди урока.

- Это чудо. Племя языческого демона Дану, древний народ, погрязший в бесчестье, считали себя всесильными. Но даже вся их магия не смогла бы поднять и крошечный камень со дна, в то время как Творец смог воздвигнуть сушу среди моря.

Учитель не верил в это. И был прав. Острова образовались сами по себе. Демиургу не было до них дела. Природа воздвигла их.

Не было дело демиургу и до переселенцев, которых гнала на острова нищета. До гоблинов. До пожаров.

Убить демиурга мог только тот, кто не обратил на себя. Именно таких агентов посылали. Выходцев из самых дальних провинций. Сирот, воспитанных монахами. Родившихся в колонии. Как они определяли, Генрих знать не мог. Но он подходил идеально, лучше всех. Может его, и воспитывали после гибели родителей лишь для этой цели. Или даже спланировали для этого набег гоблинов. Об этом Генрих предпочитал не думать.

Почти все монастыри в горах были оккупированы империей. Монахи безропотно им подчинялись. Тра-ла представляла собой военный лагерь. Там Генриха определили в прислуги, но он был рад, потому что теперь ему оставалось только выжидать.

Вскоре он заметил, что в монастырь часто прилетает отряд во главе с героем последней войны Каэлем. Про него Генрих слышал немного – якобы отчаянный воин империи, парень-бродяга, ставший одним из лучших наездников драконов. Но что понадобилось ему, воевавшему на фронтах в другой части света? Спустя неделю, Генрих заметил, что его отряд исчезает, однако не улетает, а как будто проваливается сквозь землю. Теперь ему оставалось лишь незаметно проследить за ними.

 

Погромы в городе начались внезапно, хотя все шло к этому. Постоянные собрания и выступления. Потом на стене дома появились надписи. На улицах разбрасывали листовки националистического толка. По вечерам в городе все чаще слышали стрельбу. Ходили слухи, что в город прорываются банды фанатиков-националистов. Все чаще приходили избитыми соседи по дому. Закрывалось одно предприятие за другим. Город медленно тлел пламенем гражданской войны.

Спустя несколько дней, после того, как пришло письмо с отказом, убили дядю Колю. Ночью расстреляли через дверь. Милиция искать никого не собиралась. По иронии судьбы, уезжать он хотел на следующий день. Под вечер он зашел в гости к семье Тома и рассказал, что местные подростки разгромили кладбище и убили православного священника.

- Надо создавать отряды самообороны. Иначе вас тут просто уничтожат.

На эту реплику семья отреагировала, как обычно – мать принялась заявлять, что такого быть не может, а Иван, что все обойдется и даже если страна отделиться. Русским дадут спокойно уехать.

 

Похороны проходили скромно. Присутствовало восемь человек. Говорили не столько о покойнике, сколько об обстановке Кто-то из друзей покойного спокойно и без эмоций рассказал, как убили месяц назад его сына – выволокли из автобуса, когда он вступился за женщину и пронзили арматурой в городе. Постоянно звучало слово «погром». Том заметил, что все на похоронах, кроме его семьи были вооружены. Солнце палило нещадно. Том сжимал в руке листы с рассказами. Он носил рукопись, как оберег. Иногда он смотрел на небо, пытаясь высмотреть черную точку.

Когда они возвращались, то застряли в пробке. Тысячи машин стояли на проспекте. Движение остановилось.

- Надо выйти, дойдем пешком, - произнес Иван.

Мать покачала головой. Несмотря на страх. Она сохраняла спокойствие и веру в то, что есть некий порядок. Троллейбус внушал ей иллюзию защищенности. Меж тем движение остановилось намертво.

Вдалеке поднимался дым. Слышались крики. Внезапно средь бела дня вдалеке раздался стрекот – автомат. Они вышли на улицу.

- Каэль помоги, - шепчет мальчик. Отец сжимает ему руку.

 

Генрих шел под чужим небом. Ему было спокойно. Не было ни волнения, ни страха.

Небольшой отряд, посылаемый в их мир, состоял из пяти воинов и дракона. Нет, они не выходили в портал или в сияющую дверь. Они просто погружались в транс в особой комнате. Генрих просто сел рядом и попытался повторять странные молитвы. И снова все вокруг поплыло, как в той комнате с зеркальными узорами.

Очнулся он уже на драконе. Отряд Каэля удивленно посмотрел на него. Генрих же выхватил револьвер и меткими выстрелами отправил весь отряд. На лицах их не осталось даже страха. Это были подростки, не умевшие воевать. Вся их сила заключалась в любви демиурга.

Генрих спрыгнул с дракона и пошел по направлению к странному городу. Освобожденный зверь взмыл в небо, где и растворился, вернувшись в родной мир.

 

Местные жителей, вооруженные арматурой и камнями громила здание ЦК. Небольшие отряды стекались к центру города.

Когда ревущая толпа выплеснулась с боковой улицы на центральную, то том даже не понял поначалу, что происходит. Все напоминало дурной сон. Веселые крики, потом стоны. Толпа, разбившись на небольшие группы, нападала на немногочисленных русских. Прыжки и удары.

- Каэль, помоги! – орет Том.

Иван хватает жену и ребенка, как кусок кирпича попадает ему в висок. Он падает, не успев ничего понять. Джоанн растеряна. Бросить мужа она не может. Но инстинкт говорит ей, что надо бежать с ребенком, так как Ивану уже не помочь. Несколько секунд потеряно. Джоанн хватают за руку. Том вопит. Арматура опускается на голову. Белые листки взмывают в белое небо.

 

«Скоро какой-нибудь философ нашего мира напишет, что Бог мертв. Но для многих он был мертв задолго до этого дня. Для таких, как тот падре…

Где-то должен быть истинный, всеблагой, всемогущий и всеведущий творец всех миров. Демиург несовершенен.

Но разве стоит мир его смерти?»

Вопросы крутятся в голове Генриха.

Он смотрит на труп ребенка и вдруг понимает, что его обманули. Что только он и смог бы спасти мальчика. Вывезти его в свой же мир, пусть он лишь бледная копия его.

Но какое это имеет значение. Над городом поднимается тучи дыма от горящих домов. Один глаз Тома приоткрыт и смотрит в небо.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...