Хамелеон *1* В середине лета у Дика случилось сразу две неприятности: почти в один день от него ушла Нея, с которой он бесследно прожил несколько месяцев, и внезапно умер скворец – однажды Чез не проснулся в клетке. Была середина июля, всю ночь напролет гремела гроза и утром тоже. Но скворец ее не услышал. Наверно, о такой смерти все мечтают, даже птицы, подумал Дик и поехал на городской рынок, где было все – от гвоздей до гусей. Поначалу хотел купить вновь какую-нибудь птичку, а взгляд вдруг упал на ящерицу. Она была чем-то так возбуждена, что беспрерывно меняла окраску, делаясь то фиолетовой, как тень от дерева, то золотой, как свет автомобильных фар, а то ярко-красной, как язык мальчишки, продававшего ящерицу. Какой нервный хамелеон, решил Дик, а спросил о другом: - Ты почему не держишь язык за зубами? - Еще как держу! – обиделся пацаненок. На вид ему можно было дать от силы десять годков. – Это я язык ему показываю, чтоб он не зазнавался. - Разве хамелеоны могут зазнаваться? - Мой может. Потому я сотню за него хочу. - Сдурел, что ли, сотню за ящерицу?! - Ну, тогда хотя бы двадцатку, - заканючил мальчишка. Дик поглядел на него, сжалился и сунул в грязную ладошку полтинник. - Оп-па, не дурно я на Патрике заработал! – довольно хмыкнул мальчишка. - Патрик? У хамелеона есть имя? - Обижаете, дядечка! У него есть характер! И вообще, если б не бабки, не видать вам моего Патрика. Он здоровский… Вы его тоже полюбите. Он повторяет все, что вы захотите. У меня научился. - У тебя? – насмешливо переспросил Дик. - Не верите? Ну, и катитесь отсюда! А то щас передумаю и заберу назад Патрика! Нужны мне ваши деньги! - Ну-ну, однако ты суров не по годам… Не обижайся. Пойди лучше что-нибудь купи. - Без вас разберусь, что мне с моими деньгами делать. Не маленький поди. - Как знаешь, - Дик пожал плечами и отошел. Он хотел купить еще сала к обеду и направился в мясной павильон. Побродив между прилавками, заставленными поддонами с мясом, салом и потрохами, Дик выбрал аккуратный шматок сала с ароматной корочкой и мясными прожилками, которые он отчего-то сравнил с Гольфстримом. На выходе Дик неожиданно вновь столкнулся с тем пацаненком. Его маленькое лицо было разбито в кровь, а на глазах сверкали большие слезы. - Не понял, кто это тебя. - Чавырла. Он меня, сволочь, пас, пока я вам Патрика продавал. - Из-за полтинника, что ли, избили? - Да черт с ним, с полтинником! Я жрать хочу, дядя! - На, - Дик протянул мальчику ящерицу. – Продашь кому-нибудь еще. - На фиг он мне, - размазывая кулачком кровь по лицу, фыркнул мальчишка. – Вы мне денег дайте лучше. - Денег я тебе не дам, - решительно объявил Дик. – А есть дам. Он накупил колбасы, балыка, ветчины, потом, подумав, взял еще кусочек шпика и весело скомандовал: - А теперь айда ко мне! И они втроем: Дик, мальчик и хамелеон – поехали к Дику домой. - Что-то я не пойму, - сказал Дик, уже подъезжая к дому. – У хамелеона есть имя, а у тебя? - На кой оно вам? – поморщился мальчик. Потом, вновь утерев рукой кровь, выступившую из носа, тихо произнес: - Ладно, за колбасу и матрас скажу. Титом меня зовут. - Наш Тит всегда сердит, - пошутил Дик, но мальчик не засмеялся. Лишь передразнил его, скорчив такую же гримасу, как у Дика. Надо же, похоже, удивился Дик. Тоже мне артист. Диков дом Титу понравился. - Большой, старый, а главное, далеко от центра. - Чавырлу своего боишься? - Никого я не боюсь. Просто тишину люблю. И свободу… А у вас скворец сдох. Тит подошел к клетке, запустил в нее руку и погладил мертвую птицу. - Холодная уже, - повернувшись к Дику, мальчик неожиданно вытянул нос, превратив его в клюв, и издал несколько резких звуков, в которых были и свист, и трель, и клекот. – Ну что, так скворец пел? Дик ответил не сразу. Потрясенный фокусом, проделанным мальчишкой над своим лицом, он лишь спустя какое-то время обрел снова дар речи. – Фантастика! Да ты и впрямь хамелеон! - А я вам о чем говорил! Это все Патрик. Поначалу он меня учил, а потом, когда Чавырла чуть меня не убил, я вдруг почувствовал, что смогу его показать. - Показал? - Да. Нашел в подвале, где кантовался, кусок зеркала и перед ним показал. - И что? - Пацаны сказали, похож. А потом выгнали меня из подвала. Сказали, нам двух Чавырл не нужно… Так я пойду скворца похороню? Лицо Тита давно обрело свое прежнее, пацанское, выражение – немного враждебное и такое же наивное. Дик дал мальчишке лопату, и он пошел хоронить скворца. Ушел с трупиком птицы – вернулся с живым ежом. Запыхавшийся, озабоченный и отчего-то очень счастливый. - Во, ежа нашел! - Чтоб он мне весь дом загадил? - Не кисни, дядя. Налей ежу молока, я тебе новый фокус покажу. - Сколько тебе лет, нахаленок? - Девять. Так ты дашь ежу молока? Благо Дик кофе пил с молоком, поэтому оно у него водилось. Он взял из холодильника бутылку молока, налил его в блюдце и подсунул под нос ежу. Тот едва сделал несколько глотков, как Тит опустился на колени перед блюдцем с другой стороны и, обернувшись ежом, стал лакать молоко. Как завороженный, Дик глядел на большого, с собаку, ежа, по-настоящему колючего и забавного, и думал, что сегодня он наверняка не заснет. Или опять будет сниться всякая чушь. - Ты так заразительно пьешь и этот приятель тоже, - Дик с неожиданной для него нежностью посмотрел на маленького ежа, - что мне тоже захотелось чего-нибудь выпить. Едва он так сказал, как еж Тит молча подвинулся, уступая ему место у блюдца. - Шутишь? Ты вон его позови, - Дик кивнул на хамелеона. Тот застыл в полуметре от блюдца, вхолостую выбрасывая в его сторону длинный язык. – Даже Патрику молоко не нравится, а ты хочешь, чтоб я его… Нет, у меня есть кое-что получше, - Дик вынул из навесного шкафа бутылку виски и сделал долгий, как затяжной прыжок, глоток прямо из горлышка. Краем глаза заметил, как Патрик пристально глядит на него водянистыми, выпученными глазами. – Ха, дружище, ты что, тоже не прочь? – Дик поставил бутылку вблизи хамелеона и отошел на два шага. На горлышко села какая-то мушка. Дик хотел было отогнать ее, но Патрик опередил – словно лассо, выпустил свой язык и ловко заарканил им мушку. - Ну и ну! – подивился Дик, поднял бутылку и, сделав еще один глоток, сказал, обращаясь исключительно к самому себе: - Интересно, что бы на все это сказало Нея, если б увидела в доме столько живности. - Я не живность, я парень, - шмыгнув носом, заявил Тит. Он больше не был ежом. С обиженным видом он побрел в дальний угол комнаты, но вскоре вернулся. Тит держал фотографию Неи, заключенную в обычную деревянную рамку. – Это она? - Хм, как ты быстро у меня освоился, - вместо ответа удивленно ухмыльнулся Дик. - Красивая, - с недетской завистью протянул мальчик. - Тоже мне знаток женской красоты. Спать пора. Я постелил тебе в спальне, а сам лягу в мастерской. - Ты художник? – Тит протянул ему зажатую в кулак ладошку. Разжал пальцы – внутри лежала игла, которую Дик использовал для нанесения татуировки. - А ты и это разведал? Да ты не хамелеон, а шишига! - Кто такая шишига? - Спать! Завтра расскажу. Перед тем как выключить свет в комнате, в которой лег Тит, не удержавшись, Дик спросил: - С чего ты взял, что я художник? А не наркоман, к примеру. - Что я, маленький? Нарковских иголок, что ли, ни разу не видел? – натянув одеяло на нос, хихикнул мальчик. Вдруг он выпростал левую руку из-под одеяла и повернул ее тыльной стороной ладони вверх: чуть выше кисти коряво были наколоты три синих буквы "ТИТ". - О, да ты бывалый! – искренне изумился Дик и погасил свет. *2* Во сне Дику явилась Нея. Она была голой и сладкой и бесстыже манила его к себе. Дик почувствовал тепло ее тела, обнял – и тут же распахнул глаза. Рядом с ним и впрямь лежала Нея, она глядела на него, не отводя взгляда, и улыбалась. Так странно – с поддевкой, с подковыркой – она никогда не улыбалась. Маленькая, крошечная Нея улыбалась, как взрослая женщина. - Брысь! – в сердцах отпихнул ее от себя Дик, девушка свалилась с дивана, а когда встала с пола, была уже прежним Титом. Дик строго посмотрел на него и предупредил: - Еще раз такое отчебучишь – выгоню из дома. - А поверил ведь, да? – потирая ушибленный бок, хвастливо усмехнулся мальчишка. Теперь улыбка у него была другой – нагловатой, но зато детской. Почесав голый живот, он некстати напомнил: - Ты мне обещал рассказать, как ты тату делаешь. Повернувшись к окну, Дик невольно зажмурил глаза. Хотя было еще утро, пекло уже, как днем. От знойных лучей солнца спасало лишь старое дерево, росшее под окном. От дерева в комнату падала дырявая тень. Она плавно колыхалась и ерзала по полу, в точности повторяя покачивания листвы и ветвей. И только хамелеон, сидевший в тени, был неподвижен. - Ну, так ты покажешь, как ты накалываешь драконов и всяких русалок? - Накорми вначале Патрика. - Как, ты этого еще не сделал? Теперь это твой хамелеон, вот ты и корми его. - Не дерзи мне. А то выгоню. - Да пошел ты! Я и сам уйду. Тоже мне добрый дядя нашелся! Дик догнал мальчишку возле самых дверей. - Ты что, приятель, обиделся? Не обижайся… прошу тебя. Я тут немного одичал. Без Неи. - Вижу. Тяжело тебе без женщины, - по-взрослому вздохнул Тит. Стоя на пороге, он словно раздумывал, оставаться ему у Дика или уходить. Наконец решился. – Я еще чуток перекантуюсь у тебя. Только ты больше так не опускай меня. Я ведь не собака и не кошка, чтоб за просто так гнать меня. - Верно, ты не кот. Ты – еж, такой же дикий и колючий. - Еж?.. Еж! – вспомнив о колючем приятеле, Тит метнулся на кухню, где вечером оставил ежа, обежал весь дом – ежа нигде не оказалось. - Утек, - сокрушенно заключил мальчик. – Это ты его выпустил? - Нет. Скажешь такое… А ну-ка иди за мной, - Дик завел мальчишку в кладовку, дверь в которую всегда была приоткрыта, и показал на дыру в полу. – Видал? Вот через нее колючий и смылся. Наверно, жрать захотел… А теперь и мы пойдем завтракать. На завтрак были макароны с сыром (сыр от старости засох, поэтому Дику пришлось потереть его на терке), яичница с вкраплениями сосиски и кофе с молоком. Такой завтрак был у людей. А у хамелеона был свой рацион: бананы, яблоки и мандарины – фруктовая память о Нее, купившей их накануне своего ухода. Еда для Патрика выглядела роскошным деликатесом по сравнению со скупой стряпней Дика. - Не густо, - поглядев в свою тарелку, разочарованно вздохнул Тит. – Сразу видать, холостякуешь, брат. - Стой! – остолбенел Дик. – А сало, а колбаса... Он распахнул холодильник, но там ничего не оказалось. - Ты какой-то пакет оставил на входе, - вдруг вспомнил Тит. - Да? – Дик кинулся в сени, обшарил все углы, а нашел сверток под деревянной скамейкой, на которую обычно ставил ведро с водой. Пакет был порван или прокушен, изнутри выглядывали растерзанные кусочки мяса и сала, на которых ясно отпечатались чьи-то зубы. - Неужели еж? – удивленно хмыкнул Тит. - Он самый, - кивнул Дик. Ему было и смешно, и горько: вот и накормил, брат, мальца! - Так это ж здорово! – искренне обрадовался мальчишка. -– Значит еж не голодный! - Ага. Ну тогда и мы пойдем доедать. Доедали молча. Подбирая с тарелки последние крошки, Дик ненароком вспомнил о странном сне, о провокационных перевоплощениях Тита и о его острых, как нож, словах: "Тяжело тебе без женщины". Тит вызвался вымыть посуду, и Дик в благодарность за это, а может, потому что еще чувствовал вину перед мальчиком, повел его в мастерскую. - У тебя талант! – посмотрев кипу эскизов и фотографий тату, сделанных Диком, без грамма заискивания сказал Тит. Вдруг огорошил вопросом: - Ты завязал с этим делом? - С чего ты взял? – опешил Дик. - Ну… Где твои клиенты? Ты ж не какой-то там Чавырла, который, кроме трех букв, больше ничего не может. Ты ж Мастер! У тебя должна быть куча клиентов!.. Хочешь, я закажу у тебя тату? - Закажешь. Когда подрастешь. А пока пойди погуляй, - Дик вынул из кошелька несколько купюр, сунул их в ладошку мальчишки. – На вот, купишь себе мороженого. Тит убежал, а Дику, снова оставшемуся одному, неодолимо захотелось выпить. Он поискал глазами бутылку с виски и нашел ее там, где оставил вчера, – на полу в комнате. Возле бутылки сидел Патрик и с невозмутимым видом ловил языком мушек, стремившихся сесть на сладкое горлышко. Вот Патрик промахнулся, и Дику показалось, что хамелеон в стельку пьян. Пока мальчишка ходил в магазин, Дик решил не терять время зря, засел за интернет и через 10 минут имел общее представление, чем кормить ящерицу. Особенно позабавило Дика, что хамелеону ни в коем случае нельзя давать тараканов, потому как те жрут что попало, в том числе яды, зато надо баловать какими-то банановыми сверчками и даже новорожденными мышатами и крысятами. Бр-р, жуть! Чуть больше чем через час Тит вернулся – с шумом, гамом, женским визгом и проклятиями. Вначале хлопнула калитка, да с таким стуком, будто ее с разбегу боднул бык, затем во дворе послышался топот, запыхавшиеся злые голоса, в сенях загрохотало упавшее ведро и, наконец, в дом ворвались двое – Тит и какая-то молодая особа. - Я привел ее тебе! – с порога счастливо выпалил мальчишка и, скосив в сторону незнакомки взгляд, едва успел увернуться от ее руки, которой она хотела треснуть его по затылку. - Мерзавец! Маленький гадкий мерзавец! – выругалась молодая женщина. – Я не посмотрю на твоего отца и задам тебе трепки! В незнакомке столько было страсти, столько неподдельного воодушевления и молодой здоровой свирепости, которую чаще называют сексуальностью, что Дик вмиг заинтересовался непрошеной гостью и без тени сожаления отодвинул от себя бутылку виски. Правда, бутылка была почти пуста. - Вот вы так просто врываетесь… Ни здрасьте, ни как дела… Кстати, как вас зовут? - А вы что, алкоголик? – вопросом на вопрос ответила женщина, заметив на столе бутылку. – Ну, разумеется, что можно ожидать от ребенка, отец которого пьет беспробудно… - Дик не мой отец, - перебил Тит. – Он – художник. - Как художник?! – переспросила женщина. Она переменилась в лице, и голос ее зазвучал иначе. – Художник? Этого не может быть! Тит протянул ей руку с иглой – той самой, которую он некоторое время назад показывал Дику. Игла была погнута. - Вот! – торжествующе вскрикнула незнакомка. Она поймала Тита за руку и так сдавила ему пальцы, что он был вынужден выпустить иглу. Та упала на пол. Дик встал из-за стола, ни слова не говоря сделал два шага к женщине и поднял с пола иглу. - Этой иглой он проколол мне шину! – враждебно объявила она. И вдруг завизжала: - Почему вы все время молчите?! - Во-первых, не кричите на меня. Как-никак вы в моем доме, - спокойно осадил гостью Дик. Он невольно принюхался: от этой бабы здорово пахло, а он как назло набрался виски. - А во-вторых? – спросила незнакомка. Она совершенно успокоилась, больше ее ничего не раздражало и не пугало. Ей вдруг стало интересно – куда это она попала? Подойдя к столу, она без приглашения села на свободный стул. - Этой иглой невозможно проколоть автомобильный скат, - заверил Дик. - Вы что думаете, я гналась с полкилометра за этим мерзавцем только за тем, чтобы налгать на него?! – она повернулась к нему вполоборота и смерила насмешливым взглядом. - Поймите, это игла для тату. Она не настолько прочная, чтоб ей можно было проколоть толстый кусок резины. - Но ваш мальчишка смог это сделать! Если б вы видели, какую он проделал мне дыру в колесе! - Все, мое терпение лопнуло! – не в силах больше выносить ее присутствие завелся Дик. – Пойдемте! - Куда? – искренне растерялась женщина. Ей стало неловко и стыдно за что-то. – Я не собиралась отводить вашего сорванца в милицию. Просто хотела, чтоб вы сделали ему внушение и… И помогли мне поставить новое колесо. - Вот как раз для этого я вас и пригласил пройти к вашей машине. Хочу взглянуть, что там за пакость сделал Тит. А заодно поставлю вам запаску. - Вы водитель? - Таксист. - А говорил, художник, - разочарованно проворчал Тит. - Когда нет заказов, я таксую. - У тебя никогда не будет заказов, если ты будешь так думать, - философски изрек мальчик. - Хватит умничать. Иди вперед и показывай дорогу. Тит повел к ближайшему гастроному. Идти было недалеко. - Давайте познакомимся, а то прям как-то неудобно, - глянув сбоку на женщину, неуверенно произнес Дик. Кажется, он начинал попадать под ее обаяние. Только этого еще не хватало! - Давайте, - улыбнулась она – просто, без жеманства. – У меня самое обычное имя – Вера - Да? Ну а меня Диком зовут. - Диком? Почему так? - А черт его знает. Это надо у родителей спрашивать, - пожал плечами он. В пятнадцати метрах от магазина припаркованный к пыльной обочине стоял "Порше". - О, так вы не бедствуете! - Да. А это что, предосудительно – жить хорошо? - Нет, конечно. Я сразу почувствовал, что вы… - Что – я? Сделав вид, что не услышал последних слов Веры, Дик обратился к Титу: - Ну, показывай, где ты тут напортачил. - Вот, - Тит показал небольшую вмятину в спущенной шине. Дик наклонился. - Так ты даже насквозь не проколол, - ухмыльнулся Дик и, повернувшись к Вере, с некоторым превосходством объявил: - Я же вам говорил, что иглой для тату нельзя продырявить шину! - Да? Но воздух из шины вышел! Чем вы это объясните? - Пока ничем. Дик присел на колени перед пробитым колесом и стал сантиметр за сантиметром осматривать его. Вдруг он присвистнул – с крайним изумлением и недовольством. - А вы знаете, что в вас стреляли? - Как стреляли?! – обомлела Вера и машинально перевела взгляд на Тита. - Это не я, честно! – вздрогнул мальчик и испуганно попятился. - Не знаю, кто и как стрелял, но вот это отверстие… - Дик показал на небольшую дыру в шине. Неожиданно спросил Веру: - У вас есть с собой маникюрный набор? - Да. - Принесите мне пинцет. Когда Вера принесла, Дик с минуту ковырялся пинцетом и, издав радостный возглас, выковырял из шины пулю. - А вот и она! - Ничего не понимаю, - воскликнула Вера и, всплеснув руками, закрыла ими лицо. - В вас стреляли, - повторил Дик. – Вероятно, хотели, чтоб вы поехали с дыркой в колесе, потом рано или поздно не справились бы с управлением и… - Нет! – Вера заплакала, не отнимая рук от лица. Дик взял ее за ладони, мокрые от слез, и отвел их от ее лица. – Вам придется мне все рассказать. Иначе я не смогу вам помочь. Он с опаской огляделся по сторонам: улица продолжала быть пустынной. *3* Они втроем вернулись домой к Дику. Он решил пока не менять пробитое колесо. Еще успеется. Вначале надо разобраться, что к чему. В доме было душно. Дик сделал два стакана виски со льдом – себе и гостье, а Титу налил стакан холодного молока. - Ну, кто начнет первым? - Давай я, что ли, - неуверенно начал Тит. Поглядев на Веру, он вдруг покраснел. - Она… Вы мне сразу понравились. Я подумал, вот бы такую кралю моему Дику, и стал ломать голову, что б такое придумать… - Тит подошел ко мне, - перехватив инициативу, весело заговорила Вера, - и сказал: "У вас красивые руки. Мой друг – художник, он делает клевые татушки. Он бы и вам сделал". Я, конечно, не поверила ни единому его слову. - Не понял, - перебил Дик. – Где это было? - В магазине! – счастливо выпалил мальчик. – Я покупал мороженое, а тут она заходит. Такая вся из себя. - Я зашла за водой, - снова заговорила Вера. – Когда он мне стал нести про какие-то татуировки, я поначалу даже не взглянула на него. Ну, мальчишка по виду босяк, мало ли что… Я задержалась в магазине, расплачиваясь. Выхожу, а он сидит возле моей машины, возле правого заднего колеса. Видимо, как раз в этот момент протыкал его своей дурацкой иглой! - А еще кто-нибудь был поблизости? Какие-нибудь машины, люди? - Откуда мне знать! Я была так поражена и шокирована увиденным, что ничего не замечала вокруг! - Тит, а ты что скажешь? - Там еще одна тачка стояла, на другой стороне улицы. Она стояла под большим деревом, в самой тени, поэтому… - мальчик задумался. – Нет, не могу вспомнить, какой она была марки. - Выходит, никого больше не было. - Вспомнил! – радостно завопил Тит. – Из тачки вышел мужик и заковылял в нашу сторону. - Что за мужик? – насторожился Дик. - А я почем знаю? Выше тебя… В черных очках… С какой-то газетой или пакетом под мышкой. - А сможешь его изобразить? - Что значит "изобразить"? – растерялась Вера. – Что у вас тут происходит? - Сейчас увидишь… Тит – очень не простой мальчик. Давай, Тит, покажи. И Тит показал. Когда он сделал это – перевоплотился вдруг в какого-то совершенно незнакомого человека, – Вера от неожиданности едва не упала в обморок. Пришлось Дику, набрав в рот виски, прыскать им в лицо женщины. - Это и вправду было или мне все показалось? – придя в себя, слабым голосом пролепетала Вера. - Вправду, Вера, тебе ничего не показалось, - кивнул Дик. – У Тита есть необъяснимый дар. Он – хамелеон. Точнее, способен, подобно хамелеону, перевоплощаться. - Как это? - Ну, я запомнил того мужика в очках, который с пакетом шел в нашу сторону, – и на минуту стал им, - попытался объяснить Тит. - Николай… - заговорила она и тут же замолчала, словно пораженная ударом молнии. - Какой Николай? – не на шутку испугался за нее Дик. - Тот мужчина, которого Тит сейчас… изобразил, – Николай. Партнер моего мужа по бизнесу. - Выходит, он и стрелял. Этот Николай, - задумчиво произнес Дик. С сочувствием заглянув Вере в глаза, мягко попросил: - А теперь расскажи, кто ты и почему какой-то Николай хотел твоей смерти. - Я не знаю. Я всего боюсь. Мне все время звонят и обещают убить. Вот и сегодня звонили утром, часов в десять. - За что тебя хотят убить? - Не знаю. Я что, должна вопросы задавать в таких случаях?! Сказали, что если я сейчас же не уеду из города, то меня обязательно убьют. - Да-а, даже не знаю, что сказать тебе, чтоб успокоить. - Дик, а ты вместо того чтоб сюсюкать и трепаться, сделай ей лучше татушку, - неожиданно предложил Тит. Да еще таким тоном, будто речь шла о еще одной чашке холодного молока. – Я серьезно, Дик. - Что? - Говорю, сделай даме тату! Да такую, чтоб всяких уродов отпугивала! Ты знаешь такие? Типа дракона или тигра? - Глупости все это. Человеку угрожают смертью, а ей буду тату делать. - А мне идея Тита понравилась, - вдруг поддержала мальчишку Вера. Потом заколебалась. – Это очень больно, когда вы будете в меня иглой тыкать?.. Хотя это неважно. Может, я хоть тогда забуду про того чертового маньяка. - Ну, как знаешь, - пожал плечами Дик. – Придется снять с себя кофточку. Вера скрылась в ванной, а Дик недвусмысленным взглядом уставился на Тита. - А я что? – сразу сообразил мальчик. – Я не задержусь. Вот только возьму Патрика и пойду с ним погуляю. Дик одобрительно кивнул ему вслед, а Тит, стоя уже в дверях, вдруг бросил ему: - Дик, держи себя в руках. - Иди уже, было б отчего дрейфить. Однако слова Тита неожиданно оказались пророческими. Из ванной донесся шум бегущей воды, потом прекратился, и наконец вышла Вера – без кофточки и без лифчика. Невольно уставившись на ее обнаженную грудь, мерно покачивавшуюся в такт ее движениям и шагам, Дик почувствовал, как у него отнимается разум. - А-р-р, - прохрипел он низким, дребезжащим голосом. – Зачем вы так разделись? Нужно было снять только кофточку. - Так получилось. Надела новый бюстгальтер, а он, представляете, оказался мал. Не было больше сил терпеть, так давит… Но если это вас смущает или не нравится, то я могу… - Нет-нет, все мне… нравится, - окончательно сбитый с толку, он беспомощно навис над ее наготой. Потом вдруг отпустил вожжи – и тут же стало легче. – Садитесь сюда. Дик снова перешел на вы, усадил Веру на стул, который был предусмотрен для клиентов, и, протерев ее левое плечо тампоном, смоченным спиртом, взялся за работу. Работал не спеша, с каким-то особым, давно не испытываемым воодушевлением, придумывая на ходу и тут же воплощая свои идеи. На все про все – на придумывание сюжета, на нанесение эскиза, на кофе и собственно на работу – ушло час сорок. Оглядев еще живой, не остывший рисунок на плече женщины, Дик остался доволен своим творением. - Хотите взглянуть, - не скрывая переполнявшего его удовлетворения, спросил он Веру. – Сейчас я принесу зеркало. - Погодите, не сейчас, - она мягко, но настойчиво удержала его за руку. Затем неторопливо поднялась со стула, повернулась к Дику спиной и, чуть наклонившись к нему задом, стянула с себя юбку и трусики. - Сделайте еще что-нибудь на моих ягодицах, - глуховатым и отстраненным, как эхо, голосом попросила она. – Цветочек какой-нибудь, что ли. И тут Дик больше не выдержал. Он крепился весь сеанс, пока накалывал этой молодой полуголой женщине татуировку. Честно терпел и крепился, нет-нет да поглядывая на ее близкие, пахнущие духами груди. А тут вот не выдержал и вошел в нее без всяких прелюдий и слов. Судя по влаге, которая скопилась внутри Веры, она давно этого ждала… Секс забрал у Дика все силы. С непривычки, решил он. А она не спешила от него отставать, а он не прогонял, а она не спешила, с тихой одержимостью нанизываясь на его опору, едва та успевала снова подняться, наполняясь новыми соками… Из мастерской они перебрались в спальню, и, как белые люди, занимались любовью в постели. - Ну ты и костлявая! – буркнул он, отодвигаясь от нее и потирая ногу. – Я о тебя синяк набил. - Это я-то костлявая? – она даже не обиделась – у нее были прекрасные формы. - А что там у тебя выпирает? – он запустил руку под одеяло, но она ловко перехватила ее. – Я сама, не надо. Она извлекла из-под одеяла крошечный пистолет. - Ого! – оторопел он. – Сумасшедшая, ты не расставалась с пушкой, даже когда я тебя… - Прости! Он у меня недавно… с тех пор, как мне стали угрожать. Я к нему толком и не привыкла. Он такой маленький, почти игрушечный – да ты и сам это видишь, – что я про него частенько забываю. - Нет, ты точно сумасшедшая! – едва сдерживая вновь окрепшее в нем желание, пробормотал он. Но вот страсть прорвала невидимую плотину, и он, отдавшись бешеному потоку, накинулся на нее. Они снова занимались любовью. Потом лежали, отдыхая и прижавшись друг к другу мокрыми от пота боками… Потом незаметно уснули. Дика разбудило не столько чужое прикосновение, сколько незнакомое дыхание. Дыхание было детским, кротким и чистым, оно пахло одновременно молоком и какой-то упоительной свежестью – не то свежескошенной травой, не то луговыми цветами, которые Дик в последний раз видел лишь в далеком детстве. Он открыл глаза и увидел между собой и Верой ребенка. Это был мальчик лет десяти, у него были тонкие, почти девичьи черты лица: шелковистые светлые волосы, длинные опущенные ресницы, нежная кожа на щеках, милая ямочка на подбородке – весь вид его указывал на то, что он залюбленный, выросший в материнской заботе и ласке ребенок. Он спал, выдыхая мир и спокойствие. Но Дика такими фокусами не проведешь, он сразу смекнул, что это за красивая мальчиковая кукла. - Тит, какого черта ты тут делаешь?! Громкий его окрик разбудил не только мальчишку, но и Веру. - Что здесь происходит?! – всполошилась она, увидев в кровати спящего мальчика. – Макс?! - Ни какой это не Макс! – завелся еще сильней Дик. – Тит, пошел вон! Ты поступаешь не по-мужски. В третий раз повторять не пришлось: мальчика как ветром сдуло с кровати – он едва ли не кубарем упал на пол, на ходу превратившись из ангельского вида ребенка в привычного шпаненка. Лишь буркнул в оправдание: "А что, и помечтать нельзя? Я уж забыл, когда в одной постели с мамкой и папкой лежал!" Все трое сделали вид, что ничего особенного не произошло. После секса, принесшего Дику и Вере радость и удовольствие, от которых внутри все пело и плясало, и короткого, но умиротворяющего сна жутко захотелось есть. Дик дал Титу денег, мальчишка слетал в знакомый магазин, и Вера приготовила поесть на скорую руку, а побаловать обещала творожной запеканкой, для которой Тит по Вериной просьбе купил муки, творога, яиц и сметаны. Короче, всех тех обычных продуктов, которые исчезли в доме Дика с уходом Неи. Они обедали на холостяцкой кухне, не в такт друг другу постукивая о тарелки столовыми приборами и будучи ослепленными случайным счастьем. В тот момент они могли съесть самую кроху – росинку или цветочную пыльцу – и насытиться вдоволь. Так щедры были их чувства, которыми они были готовы поделиться без остатка друг с другом. Они шалили, дурачились и лицедействовали. Кухни им стало явно мало, и они перешли в комнату. Тит непрестанно веселил Дика с Верой – превращался то в Дика, то в Веру. Дик из Тита получался потешным, карликовым и каким-то особенно уязвимым. Вера, напротив, выходила потрясающе правдоподобной и очаровательной. Так было дивно видеть их вдвоем: Веру и ее фантома; они были почти одного роста, только Вера-Тит была по-мальчишески худощавой и румянец на ее щеках играл немного болезненный, может быть, от чрезмерного старания и волнения, не отпускавших мальчика все то время, пока он был оборотнем… В те мгновенья, когда две Веры сидели напротив Дика, то обнявшись, то порознь, Дику казалось, что то не Вера раздвоилась, а его личность, вздумавшая вдруг воспринимать мир в двойном свете. Наверное, их игра продолжалась бы еще час или, может, два, но вот из кухни запахло чем-то сдобным, ванильным и сладким. Дик, облизнувшись, перевел вопросительный взгляд с кривляющегося фантома Веры на девушку. Ее лицо вмиг приняло озабоченное выражение. - Запеканка! – виновато пролепетала она. – Я совсем про нее забыла. Она подхватилась со своего места и метнулась опрометью на кухню, Дик и копия Веры остались вдвоем. Псевдо Вера подмигнула Дику, он подмигнул ей, она показала ему язык и, дурачась, закатила глаза. Дик хотел скорчить рожу в ответ, отчего-то замешкался… И в эту минуту со стороны сеней донесся скрип двери. У Дика удивленно вскинулась левая бровь. - Кто-то пришел? – спросил он. - Не-ет, - заикаясь, пробормотал фантом девушки. – Не... небось, Вера Патрика выпустила во двор. - Вера! – напрягшись, позвал Дик. - Я сейчас, - отозвалась она – голос ее прозвучал слабо и невнятно, словно она прикрыла рот рукой. И тут же, перебивая ее, как будто обухом по голове, на Дика обрушился сзади жуткий ор: - Падаль! Наконец я застукал тебя с любовником! Получай, тварюга! Кричал кто-то нарочито страшным, низким голосом. Вдруг этот голос сорвался на стариковский визг, и в ту же секунду ушные перепонки у Дика едва не лопнули от внезапного грохота: из-за его спины кто-то стал палить из пистолета по фальшивой Вере. Она начала дергаться при каждом выстреле, как будто ее било током, и медленно сползать со стула. Оцепенение длилось лишь краткий миг; Дик рванулся со стула, чтоб остановить стрельбу, на худой конец, чтоб хотя бы увидеть, кто ее устроил, как вдруг что-то тяжелое въехало ему в затылок, и он потерял сознание… *4* Небо с овчинку. Больно и страшно. Когда чуть приоткрыл веки, увидел сквозь лес ресниц, сквозь туман, расплывчато и нечетко, – что вовсе и не небо это, а потолок. Посреди – мутное пятно чьего-то лица, бормочущего второпях и со всхлипами. - …Прости, я не мог иначе, это вышло само собой, у меня не было другого выхода, ведь моя дочь, я ее безумно люблю, но эти две последние недели стали сущим адом, ни сна, ни отдыха, сплошной страх и ожидание самого худшего… - Тит, - только и смог выдавить из себя Дик. - Я не понимаю, о ком вы. Но у меня очень мало времени. Скажите, когда вы в последний раз видели мою дочь Веру, она вам ничего не говорила… обо мне? - Тит… - О Господи! Давайте о нем в другой раз! Мою дочь убили, вы можете это понять?! - Стреляли в Тита. - Что-о?! - Но он был не Титом. Он – хамелеон, он прикинулся Верой, а тот подумал, что это и есть Вера, и всадил в него всю обойму. - В кого всадил? - А вы кто? - Я – отец Веры. - Отстаньте от меня! Я ничего не знаю о вашей дочери. - Вы уверены? - Убирайтесь ко всем чертям! Неприятный, противный старик удалился из палаты, и Дик остался один на один с потолком. В глазах снова помутилось, все поплыло, как невидимая карусель, на которой вдруг вздумали прокатить все то, что до этого твердо стояло на своих ногах; потолок расплылся, утратил очертания, и мир вновь показался небом с овчинку: Дик опять отключился… Потом, когда ему стало лучше, его допрашивал следователь, молодой, неопытный и, кажется, чем-то расстроенный или встревоженный. Дик почти не помнил, о чем тот его спрашивал вначале, но зато хорошо запомнил, как сам засыпал вопросами бедного парнишку. - Разве вы не видели, что убили не женщину, а ребенка? – горячился Дик. Его голова, как вскипяченный арбуз, беспомощно металась на мокрой подушке. - В доме были только вы, причем без сознания, и труп молодой женщины, - устало оправдывался следователь. Он был, видимо, болен и плохо соображал, зачем он что-то объясняет свидетелю, лежавшему с проломленной головой. - Господи, кто-то принял Тита за Веру и застрелил его! Вы поймали убийцу? - Вот для этого я здесь, мне поручили расследовать дело. - Бедный Тит, он погиб ни за что! - Кто? – следователю на несколько мгновений стало лучше, сознание прояснилось, и он посмотрел на свидетеля так, будто видел его в первый раз. - Проваливайте! Больше я вам ничего не скажу! - Вы уже не раз упоминали это имя. Кого вы имеете в виду? - Неужели вы до сих пор ничего не знаете? Я подобрал Тита на рынке, он продал мне хамелеона, но мальчишка оказался круче хамелеона, он мог превратиться в кого угодно – в меня, в Веру… В тот день, когда это случилось, он превратился в Веру и сидел за столом, а тот, кто встал за моей спиной, принял его за Веру и несколько раз выстрелил… Дальше я не помню, потому что меня сзади оглушили. В палату незаметно вошел врач, обменялся взглядом со следователем. - Последствия черепно-мозговой травмы. Дика не хотели выписывать, следователь приходил все реже, а кроме него, Дика никто больше не навещал. Друзья ни разу о нем вспомнили, и он о них, правда, тоже. С утра до ночи он изводил себя мыслью, что мог бы спасти мальчишку, но не сделал этого, непростительно долго замешкался. И когда от этой мысли ему стало вконец невыносимо на душе, он решил бежать из больницы. Приехав домой, Дик в первый момент забыл, зачем так рвался сюда. В доме было одиноко и пусто. Заброшенный милый мир, от вида которого у Дика тут же кольнуло сердце: в спальне разобранная постель, на которой они с Верой занимались любовью, на кухне стопка грязной посуды, оставшейся после их беззаботного обеда, а в мастерской – муха, засохшая от тоски в паутине. Дик обошел дом, заглядывая во все углы, – того, кого он так искал, нигде не было. Патрик сбежал, констатировал Дик. Наверно, это даже к лучшему. Он вынул из буфета початую бутылку виски, налил в рюмку, выпил и, дождавшись, когда алкоголь отзовется изнутри умиротворяющим теплом, занялся своим внешним видом. Дик тщательно побрился, достал из шифоньера свой лучший костюм, который был ко всему прочему и единственный, переоделся и, взяв с собой деньги и солнцезащитные очки, поехал на цветочный рынок, где купил большой букет роз. В одну из встреч следователь обмолвился, что Веру похоронили на центральном городском кладбище. Туда Дик и держал путь. Он понятия не имел, где искать Верину могилу, поэтому сразу же направился к директору кладбища. Внутри облезлого строения, которое занимала администрация кладбища, было накурено. Худощавый лысоватый мужчина в интеллигентских очках сидел один за столом и, шумно сербая чай из стакана в алюминиевом подстаканнике, разгадывал кроссворд. Рядом со стаканом с чаем стояла почти наполовину пустая бутылка коньяка. Не подумал об этом, запоздало пожалел Дик, когда мужчина, не глядя, протянул к бутылке руку и отлил немного коньяка в чай. Отпив, словно выстрелив, мужчина вслух прочел: - Ополченцы, но по-другому. Девять букв, на "П" начинается. Дик знал ответ, но вместо того чтоб подсказывать, спросил: - Вы директор? - Да. И что? Дик решительно приблизился к столу и положил под газету с кроссвордом купюру. - Ополченцы, - задумчиво повторил директор, пряча коньяк под стол. - У вас на днях похоронили женщину. Ее убили, - стараясь говорить как можно безразличней, продолжил Дик. – Я хочу знать, где ее могила. - Здесь много кого хоронят. Кладбище старое, большое… Ополченцы, как же их иначе? Черт бы их подрал! Сохраняя невозмутимый вид, Дик положил на стол еще одну купюру – на этот раз сверху на кроссворд. Директор отодвинул газету, полистал какую-то тетрадь. - Пошли! Он встал так резко, что стол вздрогнул, а с ним качнулся и стакан с чаем, окатив темной струей и кроссворд, и деньги… Дик стоял перед свежим холмиком земли, в ногах которого был вкопан деревянный крест, и, наверное, в сотый раз перечитывал надпись на табличке: "Сорокина Вера Андреевна, 05.10. 1980 – 27.07. 2014". Он опустил цветы на могилу и, не оборачиваясь, двинулся к выходу из кладбища. В тот момент ему нестерпимо захотелось исчезнуть или на худой конец стать незаметным, никчемным, поменять в себе абсолютно все: внешний облик, походку и судьбу, – прикинуться, подобно хамелеону, могильным камнем или кустом шиповника, поднявшимся из души какого-нибудь покойника, праведного и тихого при жизни… *5* Где-то в полпятого вечера мне позвонил Дик, и уже в шесть мы сидели втроем в "Полонезе". - Ну, зачем ты нас позвал? – недовольно спросил Михаил. У него заболел Тима, и он мысленно продолжал оставаться с младшим сыном. - Мне нужна ваша помощь, - признался Дик. – Только вы сразу не психуйте и не посылайте меня куда подальше. После этих его слов мы с Михаилом, разумеется, насторожились. - Нужно раскопать одну могилу. - Ты что, больной?! – взревел Михаил, порывисто поднимаясь из-за стола. - Погоди, дай договорю. Ты кстати как отец двоих детей должен меня понять, как никто другой. - Что я еще должен понимать? - Я познакомился с одним мальчишкой… вундеркиндом. Он может показать кого угодно. - Что значит "показать"? – чуть насмешливо переспросил я. – Он что, пародист? - Да нет. Я не знаю, как объяснить… Он – хамелеон. - Меняет окраску, что ли? - Нет. Он, если захочет, может превратиться в тебя. И будет твоей точной копией: глаза, волосы, уши, руки, походка – все твое! Только меньшего размера, потому что он еще мальчик. - Ты сейчас это серьезно говоришь? – недоверчиво уставился на Дика Михаил. - Да. - Хорошо. А как ему это удается? - Не знаю. - Допустим, не знаешь. Также допустим, что в самом деле есть такой мальчик-хамелеон… Но при чем тут кладбище?! - Сейчас ты все поймешь… Вы, наверно, слышали, что у меня в доме убили женщину? - В твоем доме убили человека?! Ничего себе новость! - А когда это произошло? – потрясенный известием, спросил я. - Постойте, так вы, наверно, и не в курсе, что я после того случая в больнице две недели провалялся? - Не-ет, - вконец растерялся я. – Прости, но мы с Юти были на море, вчера только вернулись. А Миша на даче. - Я и сейчас там, - виноватым голосом подтвердил Михаил. – И Мари с мальчиками… Прости, Дик, друзья у тебя никудышные. Но ты мог бы позвонить, и я обязательно прилетел бы к тебе! - Да, нехорошо получилось, - кивнул я. – Так зачем тебе та могила? - У меня есть подозрение, - помолчав, тихо заговорил Дик, - что убили не Веру, ту женщину, а Тита. - Тита? Какое странное имя. - Как такое могло случиться? - Мы дурачились: Тит превращался то в меня, то в Веру. У него здорово получалось, и мы смеялись от души! Как раз в тот момент, когда он был Верой, в дом проник какой-то кретин, видать, он искал Веру, потому что стал орать благим матом, а потом… застрелил Тита. - Ты видел стрелявшего? - Не успел. Он разбил мне голову какой-то хренью. - Почему ты решил, что убийце нужна была Вера? - Так он же назвал ее имя! Кричал, что наконец-то застукал ее с любовником! - С тобой, что ли? - Ну да. - А где в тот момент была Вера? - Кажись, на кухню пошла. Что-то она там пекла. - Ну и история, - покачал головой я. – Ты говорил милиции о своих подозрениях? - Говорил, но они отмахнулись от моих слов. Мол, отец Веры признал в покойнице свою дочь. - Вот видишь! – с явным, нескрываемым облегчением воскликнул Михаил. – Отец признал дочь, а тебе чего надо? - Он, между прочим, приходил ко мне. Отец Веры. - И что? - Даже слышать не захотел ни про какого мальчишку… Так что, парни, одна надежда на вас. Один я долго буду колупаться с могилой… - Ну, предположим, обнаружишь ты там труп мальчишки, а не женщины. И что? – не желал сдаваться упрямый Михаил. - Как что?! – подхватился Дик, будто давно ждал этого вопроса. – Во-первых, его надо будет похоронить по-людски. А во-вторых… - Эта Вера жива, - договорил я. - Вот именно! Копать начали около одиннадцати ночи. Гроб раскопали довольно быстро – всего за 20 минут. Но ночь все равно нас обогнала, плотно запеленала в сумрачный саван и небо, и оградки, и могильные камни за ними… Глядя, как близко подобралась к нам кладбищенская ночь, я непроизвольно передернул плечами. - Я не буду открывать, - сразу предупредил я. - Да тебя никто и не просит, - усмехнулся Михаил и повернулся к Дику. – Это сделает нащ прораб. Дик поначалу ничего не ответил. Сунул мне в руку фонарик, спустился в яму и только после этого попросил: - Посвети сюда. Я посветил по очереди на все четыре угла гроба. Дик выкрутил винты и осторожно снял крышку. Не дожидаясь, когда он попросит, я направил свет фонаря внутрь гроба – и угодил на лицо покойника. - Ты говорил мальчик, а здесь мужик целый, - проворчал Михаил. - И явно не женщина, - добавил я, на миг подняв фонарь и посветив им на крест, к которому была привязана фотография молодой женщины. – Дик, кажись, мы вляпались в нехорошее дело. Пора уносить отсюда ноги! - Это тот парень, который преследовал Веру и стрелял по ее машине, - глухо и отстраненно отозвался Дик. - Откуда ты все знаешь? – вскипел Михаил. - Тит изобразил его. - Слушай, а, по-моему, не было никакого Тита! И Веры тоже не было! Кто-то так долбанул тебя по башке, что ты превратился в сказочника. - Наверно, это были бандиты, - содрогнувшись, предположил я. – Для них это раз плюнуть – запихнуть в гроб вместо одного человека другого. - Пошли отсюда, Керуак, - угрюмо сказал Михаил. – Пусть этот Андерсен сам жмурика закапывает. Он воткнул в землю лопату и, повернувшись спиной, пошел прочь. Следом за Михаилом двинулся и я. Фонарь мой внезапно погас, поэтому пришлось идти на ощупь, то и дело натыкаясь на оградки и безымянные могильные холмики. Дик не стал нас удерживать. Последнее, что мы с Михаилом услышали за своей спиной, были его слова: "Что за дурацкая шутка"! *6* Несколькими днями позднее, когда Дик перестал на нас дуться за то, что мы бросили его одного у раскопанной могилы, мы втроем снова собрались в "Полонезе". Дик рассказывал, еще слегка оглушенный происшедшими с ним событиями: - …Едва вы ушли, как опять послышался шум от шагов и кто-то со всей дури влупил мне в лицо фонарь. "Керуак, придурок, убери сейчас же фонарь!" – вмиг ослепнув, заорал я. Но в ответ вдруг услышал чужой, незнакомый мне голос. "Поднимайтесь и следуйте за мной! – приказал незнакомец и тут же жестко предупредил: - Не вздумайте бежать, пристрелю на месте!" Для убедительности своих слов он ткнул мне в спину чем-то твердым и холодным и повел к кладбищенским воротам. За воротами нас ждал автомобиль Веры. Вот это да! Не успел я как следует удивиться, как незнакомец втолкнул меня в машину, а сам сел на место водителя. Перед тем как сесть в тачку, он отбросил в сторону ту фиговину, которой тыкал мне в спину, – какую-то палку или кусок трубы. Она упала, издав металлический звук. Внутри было трое: Вера, Тит и старик, наведывавший меня в больнице. Четвертым был водитель, приведший меня к машине. Я был в полной растерянности и таращился на них, не в силах взять в толк, что здесь происходит. Я был готов кого угодно увидеть в тачке, но Вера и Тит, здесь, да еще вместе?!.. Правда, Тит был какой-то не такой, у него был вид не привычного мне беспризорника, а маминого сынка. Причесанный, аккуратно одетый, он держал Веру за руку, как и впрямь ее сын… Но главной неожиданностью для меня оказались даже не эти люди, которых я уже не надеялся встретить снова, а… Патрик. Да-да, в машине был хамелеон! Он преспокойно устроился на коленях мальчишки, и тот гладил его свободной рукой. - Тот, кого вы увидели в могиле, – страшный человек, - без предисловий начал старик, глядя на меня совершенно без злобы и неприязни, даже наоборот, с какой-то жалостью и тоской. – Два месяца назад он стал преследовать мою дочь, - старик на миг перевел взгляд с меня на Веру – она сдержанно улыбнулась ему в ответ. – Его прозвище – Чавар или Чавел, говорят, он отзывался на имя Николай, но настоящего его имени я все-таки не знаю… Так вот, разузнав, что я – состоятельный человек, он вначале втерся мне в доверие, стал моим партнером, а затем начал добиваться руки и сердца моей дочери. Когда Вера ему отказала, он похитил Макса, - при этих словах мальчик перестал гладить хамелеона, - и выдвинул требование: чтоб был заключен с ним брачный договор, в котором я был обязан переписать на него половину своего капитала. Я решил не поднимать шума и взялся сам за поиски внука. Безрезультатно… К счастью, Максу удалось бежать, но вы бы видели, что с ним стало! Бедный мальчик! – старик протянул к мальчишке руку, но тот уклонился, прижавшись к Вере. – Чавар, вероятно, проводил над ним медицинские или научные эксперименты, которые привели к тому, что… Да вы не хуже меня знаете, в кого превратился Максим! Старик уставился на меня с таким вызовом и упреком, будто это я проводил эксперименты над его внуком. Мне это не понравилось, и я хотел было что-то сказать в ответ, но тут меня опередил Макс. - В хамелеона, - скупо отозвался он. - Я купил пистолет, а к нему два комплекта патронов – один боевой, другой холостой. До этого я оружия никогда не держал, - потухшим голосом продолжил старик. Но спустя уже несколько мгновений его голос окреп и зазвучал твердо, как молодой. – И пистолет пригодился в первую же ночь! Чавар настолько обнаглел и черт знает что возомнил о себе, что в три часа ночи проник в мой дом и попытался ворваться в Верину спальню. Говорить с ним о чем-нибудь или увещевать было бесполезно. Поэтому я сразу же выстрелил – и убил его первой же пулей. Я спрятал труп в погребе: у меня очень хороший погреб, сейчас такие не умеют копать. А потом разработал план, своего рода спектакль, в котором одну из главных ролей совершенно случайно пришлось сыграть вам. Старик, как видно, закончил, а я продолжал молчать. На меня вдруг накатила волна такого безразличия и пустоты, что говорить ни о чем не хотелось. Да и не с кем: ведь вокруг меня сидели люди, чужие и холодные, убившие человека. Меня подвезли к самому моему дому. Выходя из автомобиля, я ударился головой о притолоку. И тут вспомнил, о чем хотел спросить всю дорогу, пока ехали, и подался назад. - Вы все складно рассказали, - обратился я к старику, стараясь не замечать ни Веры, ни мальчика. – Тарантино, наверно, вас бы похвалил. Только не пойму, как вам удалось убедить ментов, что Вера, которой на самом деле был Тит… простите, Максим, умерла? Да еще от пулевых ран? Я едва успел произнести свой вопрос, как с Максимом стало происходить что-то из ряда вон выходящее. По его ухоженному, чистенькому лицу пробежала одна тень, другая и, наконец, на нем появилось знакомое мне выражение. Тит, мелькнуло у меня в голове, а в его голове, в самом центре лба, разверзлась дыра – пулевое отверстие! Из него, заливая лоб и щеки, хлестала черная кровь. - Довольно, Тит, не надо! – простонал я. – Все очень убедительно. Раз – и Тит вновь стал Максом, холеным, прилизанным маминым сынком. От дырки в голове не осталось и следа. Словно эта кровавя жуть мне привиделась. - Как же вы теперь будете жить, Вера? – прощаясь, не удержался я от вопроса. – Вас ведь вроде как и нет… - Я теперь Анна, - просто улыбнулась женщина. – Анна Черткова. Сегодня с сыном я уезжаю за границу. Возможно, навсегда. - Навсегда, - машинально повторил я. - У меня для вас кое-что есть, - сказала она и закатала рукав кофточки: на плече красовалась татуировка – та самая… – Это – память. Я буду вас помнить, Дик. Я выбрался из авто и, не рассчитав сил, хлопнул дверью. Сделав три шага, услышал за спиной второй такой же хлопок. А потом меня окликнули: - Дик!! - Тит, мальчик мой! Он повис на мне, крепко обвив шею руками. Я почувствовал на коже прикосновение чьих-то коготков. - Дик, я хочу вернуть тебе Патрика, - сказал Тит. – Он твой. - Спасибо, дружище, - улыбнулся я, осторожно принимая от него хамелеона. - Не обижайся на нас с мамой, что мы втянули тебя в эту авантюру. Так вышло, Дик. - Да ладно, чего уж теперь… Это Вера стукнула меня по голове? - Ага, сковородкой. Мамка боялась, что удар выйдет слабым, оттого старалась изо всех сил. Тит виновато опустил взгляд, затем встрепенулся, словно о чем-то вспомнил, и полез в карман курточки. - Вот, это тебе пригодится, - мальчик сунул мне в руку маленькую картонную коробочку. - Что это? - Банановые сверчки. Патрик по ним с ума сходит! Они уехали, исчезли из моей жизни. Возможно, навсегда. А я пошел домой кормить хамелеона банановыми сверчками. На этом рассказ Дика заканчивался. Обсудить на форуме Обсудить на форуме