Волосы Мюреол

Иллюстрация Юлии Игновенко

Иллюстрация Юлии Игновенко

Дом гудел от ударов могучих ладоней по столу. Эрлы забавлялись. Старик Магнус тряс бородой и посмеивался над юным Рёнгвальдом:

-Что, Рёнгвальд, детка? Сдулся?! Или всё еще надеешься, что сам Кернунн тебе поворожит?

- Заткнись, Магнус! Не мели ерунду! Я посвящён Одину с младенчества. Не зря меня матушка протащила через Одинов камень, когда мне пошел третий день от роду!

- О-хо-хо! Гляньте-ка на него! Целиком пролез сквозь Одинов камень! Если мне очень повезет, я смогу просунуть туда кулак!

Кулак у Магнуса, и правда, был знатный – укладывал быка одним хорошим ударом между глаз. А молодой Рёнгвальд был так тёмен лицом, тонок чертами и худощав, что за глаза его звали Рёнгвальд-финмен. Но только за глаза! Рёни так владел секирой, что мог ею овцу на ходу обрить, что не раз и проделывал под одобрительный рёв хирдманов.

Хромой Эйнер научил Рёнгвальда паре-тройке трюков с булавой. «Запомни, Рёни, - твердил он, - Булава – символ власти. Если эрл высоко взлетел – он пользуется булавой. Вот так!» И Эйнер разбивал что-нибудь под вздохи старой Бэйлиг.

Она была доброй хозяйкой, хлопотливая Бэйлиг, выставлявшая на стол горы ячменных лепёшек и полные блюда жирной баранины, у нее всегда был в запасе овечий сыр и хороший бочонок эля.

- Ишке бяха! – требовал Эйнер, и Бэйлиг, покачивая головой, выносила заветный кувшин.

Горячий глоток зажигал внутри ровное пламя, от которого хотелось петь без устали или сокрушать врагов без жалости, это уж, кому как.

- Арррр! – ревел Эйнер, опрокидывая в глотку стопку за стопкой, и требовал собрать хирд.

Стоило ему хватить лишку, как он заводил свою песню:

- Сотрём финманов в порошок, братья! Или вы хотите, чтобы ваши дочери отдали им свои волосы? Давайте! Пошли! Пошли!

- Забери у него булаву, Рёни! – шепотом просила Бэйлиг и уносила кувшин. Магнус брал Эйнера за плечи и вёл спать. Эйнер ронял костыль, искал булаву, проклинал всех, а в особенности финманов. После того, как умерла Мюреол, его как подменили. Если Эйнер замечал, что кто-то из рыбаков рисует на лодке косой крест, он велел потчевать этого рыбака плетью и отобрать лодку.

- Хочешь защититься от финманов, рыбья требуха? Кресты рисуешь?! Плюнь финману в глаз, если его встретишь, вот и вся защита. Не сметь их бояться, гнилая водоросль! Не сметь!!

Но рыбаки все равно делали по своему: чертили защитный знак мелом на левой руке и благословляли лодку изнутри, чтобы старикан Эйнер ничего не заметил.

Никто не может с уверенностью сказать, что Мюреол погубили именно финманы. Об этом деле все, включая Эйнера, знали с ее слов. А много ли стоят слова опозоренной девицы?! Мюреол была всегда немного странной – всё ходила по берегу и напевала что-то. «Смотри! Попадешь к русалкам!» - подсмеивались над ней. «Не плохо было бы,» - отзывалась Мюреол. А голос у нее был такой, что в шторм сам Эйнер не раз велел ей петь на мысе, чтобы дать ориентир судам, застигнутым непогодой.

Девушкам, вообще-то, не обязательно носить платок. Платок – удел замужних, но Бэйлиг не выпускала Мюреол из дома без платка. А всё из-за волос. Волосы у нее были цвета спелого ячменя. Тяжелые золотые косы, которые вечно расплетались и покрывали плащом её плечи и спину. Что там горностаевая королевская мантия по сравнению с волосами малышки Мюреол?! И бабы завидовали ей страшно. Шептались, что добром она не кончит. Так и вышло. Так и вышло…

Мюрел была уже невестой, обручилась с Рыжим Хлёдваром, когда всё это случилось. И нет бы ей пойти, как обычно на берег! Так вот же! Захотелось девчонке полюбоваться вереском, он как раз только-только зацвел, и она пошла на пустошь. Весь день не было Мюреол, а когда хватились, нашли её за дальним холмом, почти у самого Лох-оф-Стеннес. Она уснула прямо на земле, голову устроила на камне, и не проснулась, даже когда Рыжий Хлёдвар принялся будить её. Он тряс Мюреол за плечи, пока платок не свалился с её сонной головы. Тут уж Хлёдвар её отпустил.

Волосы Мюреол были коротко обрезаны… Хлёдвар взревел, оставил Мюреол в покое, и пошёл, куда глаза глядят. Говорили, что он зашел в озеро прямо в одежде и решил плыть, пока не утонет. Но не утонул. Переплыл Лох-оф-Стеннес и пошел берегом обратно. Крепыш был этот Рыжий Хлёдвар, только от позора его это не спасло. «Куда собрался, Хлёди?! Может, волосы Мюреол искать? Пойдём, вместе поищем!» - кричали насмешники ему вслед. А Хлёдвар только зубами скрипел. Что еще он мог поделать?

Эйнер в тот день постарел лет на десять. Он сам нёс на руках свою Мюреол до самого дома, как когда-то в детстве. Девушка спала, и Эйнер не знал, хочет ли он, чтобы она проснулась. Старая Кейтрайона, которую водили под руки двое внуков, вышла из дома только ради Мюреол. Она провела коричневыми морщинистыми руками по её голове и велела оставить бедняжку в покое. «Пусть спит. Я буду караулить,» - сказала Кейтрайона и села рядом. Мюреол спала трое суток. И все трое суток Кейтрайона сидела рядом, держа ладони у неё на затылке. На четвертый день Мюреол проснулась.

- Как ты, детка? – проскрипела Кейтраойна, поглаживая Мюреол по затылку и целуя, как маленькую в лобик.

Мюреол обвела сонным взглядом комнату, с трудом возвращаясь к жизни.

- Финман унес мои волосы, тётушка, - выдохнула она и заплакала.

- Да, дело плохо, дорогая, - покачала головой старуха, - Но ведь тебя-то он не унес. Ты с нами. И мы тебя финманам не отдадим.

- Я сама к ним пойду. Как я могу теперь остаться?! – прорыдала Мюрелол, щупая свой беззащитный стриженный затылок.

Эйнер, дремавший за кружкой эля, встрепенулся.

- Дочка!

- Ох, отец! Веди меня на берег. Я теперь жена финмана.

- Нет! – взвыл Эйнер, обхватив руками свою огромную, шиковатую голову, - Нет!!!

- Финманы пели со мной на пустоши, отец. Они окружили меня, и я не могла сдвинуться с места. Застыла, будто муха в янтаре. А один подошел ко мне со свадебным ножом и отрезал мою косу. Он спрятал мои волосы за пазуху и ушел в море. Велел приходить с приданным…

Мюреол говорила каким-то ломким, бесцветным голосом. Вся она напоминала сухую веточку. Щеки ее впали, и яркие голубые глаза будто подёрнулись поволокой. Видно финман не только волосы забрал.

- Зачем ты пела с ними?! Как ты могла подпустить их к себе? Почему не бежала, едва завидев?! – бесновался Эйнер, потрясая кулаками.

- Я гуляла по пустоши, отец, - тихо проговорила Мюреол, речь ее напоминала шелест осенних листьев, отправившихся в последний полет, - Я хотела полюбоваться на вереск. Он ведь только зацвел. И пела, как всегда. Просто шла и собирала цветы, а когда заметила их…финманов, было уже поздно. Они окружили меня. И я не могла перестать петь.

- Чушь! Ты должна была перестать! Должна была бежать оттуда без оглядки, а не ждать, пока поганый финман заберет твои косы!

Эйнер весь побелел от гнева, казалось, еще миг, и он убьет Мюреол одним ударом, как убивал Магнус жирношеих быков на празднике.

- Окстись, Эйнер! Стой! – крикнула смирная Бэйлиг, в первый раз в жизни решившись пойти наперекор мужу. Он так удивился, что застыл как вкопанный. Бэйлиг кинулась между ним и Мюреол, заслонив собой своё несчастное дитя.

- Приди в себя, муж! Разве ты не знаешь силы финманов?! Разве не знаешь ты, что все они до единого – колдуны?! И не ты ли, со всем своим хирдом, был одурачен на ярмарке в Мэйне одним единственным финманом? Что ты смог сделать тогда, Эйнер?! И чего ты хочешь теперь от Мюреол? – взывала к мужу Бэйлиг, не замечая никого и ничего вокруг.

Возле дома Эйнера стали потихоньку собираться любопытные. Люди хотели знать, чем все кончится. А толстая Эбигайль, матушка рыжего Хлёдварда, пришла, чтобы кинуть на Эйнеру на порог сноп ячменя и красные ленты – залог помолвки.

Мюреол все так же сидела на ложе, безучастная ко всему и старуха Кейтрайона продолжала держать руки у нее на затылке. Это приносило девочке некоторое облегчение.

Эйнер метался по дому от стены к стене. Да! Он боялся финманов! Потому что они никогда не выходили на бой и всегда получали то, что хотят. Их невозможно убить или остановить! Если финман выходит из моря в своем чёрном плаще – лучше уступи ему дорогу.

Когда юный Рёнгвальд был еще малышом, он прошел сквозь финмана. Мальчонка играл на берегу в камушки, а из воды вышел финман. Рёни мог бы убежать, но был слишком мал, чтобы осознать опасность. Он просто сказал: «Привет, дядя!» и… исчез. До этого случая Рёни был копией своего папаши, эрла Рэуэриха - рыжий и синеглазый, с приметной ямочкой на подбородке. После того, как финман рассеялся туманом, Рёни все так же сидел на берегу, целый и невредимый. Но он изменился. Глаза его потемнели. Они стали черными, как у всех финманов. И волосы потемнели. Из рыжего Рёни сделался темно-кашановым. Никто в Скара-Брей не имел таких волос – густые и тёмные, они все время будто развевались на ветру, даже если Рёни заходил в дом. В общем, от прежнего мальчугана осталось только имя да ямочка на подбородке.

Рэуэрих хотел утопить колдовское отродье, но Рёни прошел по дну до самого Скала-Флоу и вышел на берег с большущей нототенией в руках. Рэуэрих велел зажарить ее к обеду и отстал от мальчонки.

Если финман появлялся на ярмарке, значит, все серебро оседало в его кошельке, не зависимо от того, кому оно до этого принадлежало. В прошлом году Эйнер пришел в Мейн при всем параде – щит с серебряными бляхами, шитый серебром пояс и серебряный торквес на шее. Он не видел тогда финмана, их вообще редко кто видел. Просто услышал крики и почувствовал, как торквес сдавил шею, будто кто ухватился за него и тянет. Если бы Эйнер во время не ослабил застёжку, его удавило бы собственное ожерелье. Но он успел, хотя на шее еще долго багровел след внезапно взбесившегося торквеса. После Эйнер узнал, что все, кто побывал в Мейне, недосчитались блях, колец, ожерелий. Всё серебро ушло к финманам.

Говорят, каждый финман притягивает серебро, как магнит железо. Рэуэрих решил проверить своего Рёни, и поставил его в центр круга из серебряных монет, ни одна не сдвинулась, ни на пядь. Но то, что в Мейне серебро летало по воздуху – это факт.

Эйнер был вне себя. Охладил его только скрипучий голос Кейтрайоны:

- Девочка три дня не пила и не ела. Или вы ей и ячменной лепешки не поднесете?

Эйнер глянул на Мюреол и притих. Он увидел, что все кончено: финманы тянут ее к себе, вытягивая жизнь, капля за каплей. Горе сдавило его горло, как тот проклятый серебряный торквес. «Если не отпущу Мюреол, девочка погибнет, - прошептал помертвевшими губами Эйнер, -Она бледна, как снег. Дай мне силы, Один!» Эйнер принял решение и кивнул Бейлиг. Та судорожно кинулась к очагу, выставила на стол лепешки, молоко, мёд. Но Мюреол не притронулась к земной пище, она ведь теперь принадлежит финману. Ее тянуло к морю и уже тяжело дышалось на суше. Даже руки Кейтрайоны не облегчали ей больше дыхания, не давали передышки.

Эйнер вздохнул и открыл сундук. Свадебный наряд Мюреол был давно готов. Самая тонкая ткань, выбеленная на солнце, узоры, которая Мюреол вышивала две зимы подряд, напевая свои чудные песни, тонкое покрывало с защитными рунами на концах. Все, что нужно земной невесте, чтобы счастливо начать жизнь в доме мужа…. Кейтрайона и Бэйлиг помогли Мюреол одеться. Она была очень красива, малышка Мюреол. Очень! Но надо было торопиться. Эйнер повесил ей на шею красную ленту и пошел готовить лодку.

- Мюреол поплывет в Хинфолкхим! – вопили мальчишки, размахивая пучками горящего вереска. Кто-то из них не терял времени и успел разложить свадебный костер на горе Ионамас . Или так распорядились старейшины? Мюреол шла к берегу с красной лентой на шее. В лодке ждал ее белый как лунь Эйнер. Вдруг, с вересковым факелом к нему подскочил Рёнгвальд. Он был тогда еще подростком, не прошедшим обряд посвящения. И, честно говоря, многие сомневались, что старейшины хоть когда-нибудь допустят пацана к посвящению. Ведь посвящение для людей!

- Дядя Эйнер! Стой! Стой! Тут косой крест! Ей нельзя в эту лодку! – завопил Рёни.

Каждый в Скара-Брэй знал, что единственное, что может спасти от финмана – это косой крест. Не понятно, почему они его опасаются, но только это и помогает.

- Поди прочь! – рявкнул Эйнер. Он не мог видеть сейчас Рёни. Нет! Он хороший мальчонка, но только эти чёрные волосы… Эти угольные глаза…

- Дядя Эйнер! Поменяйте лодку! – не унимался Рёни.

- Поди прочь, я тебе сказал! – заорал Эйнер и кинул в Рёни грузило от сети. Хорошо, не попал, а то лежать бы мальчишке на берегу с проломленным черепом.

Видя, как разошелся Эйнер, парни постарше увели Рёнгвальда, но тот все кричал:

- Не садись в эту лодку, Мюреол! Там косой крест! Не садись!

Мюреол то ли не слышала, то ли ей было уже все равно. Она подошла к берегу, подобрала платье и простилась навсегда с землей Оркни. Ничего страшного не произошло. Мюреол села на носу, а Эйнер взялся за весла. После он рассказывал, что греб наугад, стараясь держать направление на Сандей, но стоял такой туман, что разбиться о прибрежные скалы ничего не стоило. Вдруг туман расступился, будто кто-то пропахал в нем борозду. Золотой луч побежал по волнам, указывая дорогу.

- Ты слышишь пение, отец? – спросила Мюреол.

Эйнер покачал головой. Он греб и греб в этом чертовом тумане, не желая ничего видеть и слышать. Говорят, женщины финманов – русалки. Они поют рыбакам, желая заполучить земного мужа. Но сам Эйнер ни разу их не слыхал. И в этот раз тоже. А вот дикий визг застал его врасплох. Казалось, он идёт ото всюду - с неба, из клубов тумана, от воды. Эйнар упал на дно лодки. Из ушей у него текла кровь. Русалки неистовствовали, почуяв, что человек в лодке уже женат, и в этот раз им ничего не перепадёт.

Заповедный берег Хинфолкхима был уже близко, и Мюреол сама села на весла, но в тот самый миг, как рука ее коснулась борта, украшенного косым крестом, лодка перевернулась. Эйнер, оказавшись в воде, пришел в себя. Но пока он прочищал глаза, да отплевывался от водорослей, застрявших в бороде, Мюреол исчезла. Возможно, она утонула.

Эйнер был неплохим пловцом, но если бы не Рёни, не видать бы ему родного очага. Рёни вышел из моря с Эйнером на руках. Он выловил его у самого дна, как ту натотению у Скала-Флоу. И нельзя сказать, чтобы Эйнер был ему за это благодарен.

Он запретил жечь поминальные костры по Мюреол, и едва настало полнолуние, отправился к камню Одина. В полночь, при полной луне, девять раз полз он на коленях вокруг Одинова камня. А на десятый пожелал увидеть дорогу в Хинкфолкхим. Эйнер хотел только найти свою дочь. Но Один молчал. Тогда старик решил пожертвовать ему свою правую ногу. Может, Один пожалеет хромца, ведь он и сам хром.

Там же, у Одинова камня, острым кремнем, Эйнер сам подрубил сухожилия на правой ноге, и закусив зубами палку, чтобы не выть от боли, смиренно стал вглядываться в Одиново око. Так называли окошко в нижней части камня. Но не увидел ничего, кроме вороны, которая каркала и склевывала с травы его свежую кровь.

- Кейтрайона! – каркнула ворона на прощанье и убралась восвояси. Эйнеру было недосуг разбирать воронье карканье – его лодыжка так опухла, что стала толще бедра, свежая рана воспалилась, так что, он не понял намека. С тех пор он зовется хромым Эйнером, а был бы повнимательней, звался бы Эйнером Мудным, и не рвался бы воевать с финманами, едва только выпьет чего покрепче. Потому что со старой Кейтрайоной ему все равно не сладить.

Она была очень старой, наша Кейтрайона, такой старой, что бог ведьм Кернунн сам подносил ей мёда на празднике полной луны. К сто первому году ноги ее так поизносились, что она не могла ходить сама и старшие внуки носили ее на руках. Правда, если было очень нужно, Кейтраойна могла летать, зажав в зубах стебелёк щавеля. Но этим она пользовалась редко. К чему смущать молодежь? Пусть ходят по земле, как и положено людям, и не забивают себе голову тем, чего простым смертным знать не следует.

Себя к простым смертным она не причисляла. Поговаривали, что Кейтрайона дочь троу и земной женщины. Но раз уж проверить это никак нельзя, приходилось считать, что Кейтрайона просто знахарка и повитуха. Она приняла почти всех младенцев в Скара-Брэй, включая, конечно, и Мюреол. Да, Мюреол, отличалась от остальных еще при рождении. Девочка не закричала, и Кейтрайона сноровисто перевернула её вниз головой, чтобы малышка смогла, наконец, расправить свои легкие. Видно, она глотнула околоплодных вод.

- А ну-ка, давай! Кричи, детка! – пробормотала Кейтрайона, шлёпнув малышку по спинке.

Мюреол закричала, и какой-то белый сгусток вылетел у нее изо рта. Пока Кейтрайона обмывала малышку и обихаживала роженицу, было не до того, а после она все же разглядела повнимательней то, из-за чего малышка чуть не задохнулась. Это оказался зуб! Крошечный зубок, гладкий и белый, как жемчужинка! «Вот диво!» - пробормотала знахарка, припрятав зубок в один из бесчисленных карманов. Зуб новорожденного – редкость. Большая редкость! И уж ведунье-то он всяко пригодится, а родителям об этом знать ни к чему. Меньше будешь знать, крепче будешь спать!

- Расскажи сказку, тётя Кейтрайона! – требовала Мюреол, всякий раз, как старая знахарка навещала дом Эйнера. И Кейтрайона рассказывала. Она любила вспоминать, что она, никак не тору, а наоборот – дочь того, кто троу не убоялся.

Мой отец, рассказывала она, был любопытнее ласки, совал свой нос всюду и однажды поплатился-таки. Даа! Его женили, едва минула его шестнадцатая зима. Семье отца надо было поправить дела и приданное жены куда как пригодилось. Правда, рыбачить и чинить сети у него не было охоты. Он предпочитал жечь костры на Ионамасе и горланить песни. Тут-то, тесть, видя у моего батюшки недостаток рвения к работе, сильно его вздул. Так сильно, что он, бедняга, три дня провалялся в горячке. На четвертый день, кое как, очухавшись, он вышел до ветру, босой, в одной рубашке и увидел поблизости целую шайку троу.

При этих словах малышка Мюреол всегда сжималась в комок и натягивала одеяло до самых глаз. Кейтрайона добродушно посмеивалась и продолжала.

Да,да! Целую шайку троу! А как он догадался, спросишь ты? Ведь отличить троу от обыкновенного камня не так-то просто – они и есть камни, что на вид, что на ощупь. Да всё просто. Эти троу бормотали что-то и один за одним взлетали в небо. Хо! Отец вытянул шею и все старался бормотать, что они там говорят. А говорили они вот что:

Типодатил и олмивил

Дарамахоу Варлокскил!

Ну и так далее, и в том же духе. Не стану это повторять в доме, а то как бы чего не вышло. И вот, стоит мой батюшка, слушает как троу бормочут свои злобные заклинания и… оказывается, что он сам не заметил, как повторил все слово в слово, то, что они твердят. Повторил и полетел. Не так, как птицы летают, а в десять раз быстрее. Или даже в тысячу!

А троу ведь не просто так собрались прогуляться. Жила на соседнем острове одна праведная и добродетельная женщина, вдова. Она рукодельничала в своей избушке до поздней ночи при свете лучины, вот троу и приметили ее. Ведь не кому будет сказать: «Храни ее Один!», если она чихнет, а раз так, то можно будет легко завладеть ее душой и принять ее образ.

Принять человеческий образ для троу - самое заветное желание. Они много чего могут, но только ночью. А днем, будь то зима или лето, им приходится лежать неподвижно, как любому обыкновенному валуну на пустоши! И вот, шайка злобных троу, подлетела к дому той женщины, и мой отец с ними. Они приземлились на ее крыше. К счастью крыша была крепкой и не обвалилась. Молчат троу и отец молчит. Дымок идет из трубы, женщина прядет и что-то напевает. И вдруг она чихнула, и в другой раз, и в третий. Тут бы и завладели троу ее душой, а кто-нибудь из них принял бы ее облик, если бы не мой отец. Едва он услышал чих, как тут же пробормотал: «Храни тебя Один!» и сложил защитный знак. Вот так!

На этом месте Кейтрайона всегда вставала и показывала, какой именно знак сложил ее отец. А Мюреол повторяла. Мало ли, вдруг пригодится.

Ну, вот! Он сложил защитный знак, и троу пришлось убраться восвояси. Только не думай, что моему отцу это сошло с рук! Троу страшно рассердились. Просто страшно! Они подняли такую бурю, что мой отец взлетел в небо во второй раз за ночь. И в этот раз уже без всяких заклинаний! Ух! Он бы непременно расшибся о скалы, если бы не схватился за бельевую веревку. Держась за веревку, он смог добраться до дома вдовы и укрылся от бури. Ветры бушевали две недели! Вырывали целые пласты дерна! Волны шли по пустоши, как по морю, а уж море стояло серой стеной над островом и солнце не вставало. Поверь уж мне! Когда буря, наконец, утихла, мой отец решил, что не стоит испытывать судьбу и остался там, куда привел его волшебный стих троу. Он пас овец, мать пряла шерсть, и оба они учили меня тому, что узнали за те две недели страшной бури.

- Чему они учили тебя, тетушка Кейтрайона?! – восклицала Мюреол, хватая рассказчицу за подол.

- Щекотать маленьких любопытных девочек. Вот так!

И малышка хохотала, а ее младенческий зуб постукивал в берестяной коробочке, в одном из бесчисленном карманов Кейтрайоны.

Когда Мюреол ушла к финманам Кейтрайона позвала к себе внука:

- Рёни! Иди сюда, бездельник! Я что-то тебе скажу!

Рёни прибежал не скоро, Кейрайоне долгонько пришлось его звать. И за это он получил хорошую оплеуху.

- У тебя что, уши водорослями заросли, Рёнгвальд?!

- Нет, бабушка.

- Так что же? Ты не собираешься проходить посвящение?!

Услышав про посвящение Рёни задрожал от нетерпения, все его сверстники уже носили секиру и троквес, даже дуралей Льот, который не отличит весло от собственной ноги. А Рёни говорили: «Ты не готов!» И так – год за годом. Рёни был готов на все, чтобы его, наконец, перестали считать мальчишкой, но старейшина Торфин плевать хотел на то, чего хочется Рёни.

- Приведи сюда Рыжего Хлёдварда и я замолвлю за тебя словечко. Ты же знаешь, Торфин побаивается ведьм.

- Ммм…да! Хлёдварда… Может лучше сразу Луну? После того, как Мюреол нашли с обрезанными волосами, Хлёдвард как в воду канул. Да и зачем он тебе понадобился?

- Зачем-зачем. Моё дело зачем. Но я говорю тебе точно – приведешь Хлёдварда, можешь ковать торквес и точить секиру. Уж я уговорю Торфина. Кстати, Рёни, Хлёдвард нужен мне сегодня к вечеру. А то будет поздно.

- Да о чём ты говоришь, бабушка?

- О твоем посвящении, Рёни. Я тебя не задерживаю. Иди.

Кейтрайона задумалась и потрогала языком зуб. Младенческий зуб Мюреол. Она, наконец, решилась использовать его. Говорят, зуб новорожденного – вещий. Вложи его в рот, потрогай языком и будущее тебе откроется, как на ладони. Кейтрайона увидела кое-что и решила действовать. Решила рискнуть. Не даром ее папаша еще в шестнадцать лет победил целую шайку троу! Главное, не пасовать и храни нас Один!

Рёни задумчиво брёл по берегу. Он искал след лодки Хлёдварда. Не спроста бабка поручила поиск именно ему. Он никому не говорил, что кое-что видит не так, как обычные люди. Но Кейтрайона все примечает. Как-то Рёни нашел по следам лучшего барана отары. Собаки не нашли, а Рёни нашел. Следы – это просто. Если человек где-то побывал, он оставляет след. Даже если это голый камень след остается. Обычно след держится сорок дней, если, конечно тот, кого ты ищешь, не поранился. След крови живет очень долго. Рёни часто находил следы крови тех, кто умер давным-давно. Настоящий финман, наверное, и ветер выследит.

По крайней мере с Хлёдвардом все оказалось просто. Он, ясное дело, отправился на Роусей. Там у него была любушка. Какая-то веселая рыбачка. Она даже приплод ему принесла -рыжих близнецов. Рёни поморщился. Вытаскивать Хлёдварда из его любовного гнездышка – та еще работёнка, но посвящение того стоит.

Хлёдвард рвал и метал, он заявил, что скорее съест полную миску овечьего дерьма, чем вернется на Скара-Брэй, но слегка поутих, когда Рёни намекнул, что дело связано с Мюреол. Удивительно, но Хлёдвард был уверен, что Мюреол его глубоко оскорбила. И это при том, что на каждом колене у него сидело по сынку от весёлой рыбачки!

- Если хочешь отстоять свою честь, Хлёди, – заявила Кейтраона, едва Хлёдвард ступил на порог, - Вызови того финмана на бой до заката.

- Ага! И он примчится из Хинфолкхима, едва я только свистну! – завелся с пол оборота Хлёдвард.

- Примчится. Ты единственный из земных мужчин можешь вызвать его на поединок. Вы ведь с Мюреол были обручены. Вам есть о чем потолковать.

Хлёдвард скрипнул зубами и согласился. Было одно, чего он не переносил – оставаться в дураках.

- А как мы его вызовем? – встрял Рёни.

- Ты нам его приведешь, - пожала плечами Кейтрайона.

- А я как-то думал, что Хлёдвард собирается с ним биться. Причём здесь я? – пробурчал Рёни, украдкой стянув со стола пару лепешек. Рэуэрих не баловал сыновей. «Много жира – мало отваги!» - кричал он и запирал в ларь холодную баранину. Так что, сыновьям приходилось выкручиваться.

- При том, что это – твой финман! Тот самый, что прошел сквозь тебя! Ни за что не поверю, что ты не чувствуешь с ним связи, Рёнгвальд. Одно хорошо. То, что ты не кричишь об этом на каждом углу. Правильно делаешь, мальчик, - закивала головой Кейтрайона и сунула Рёни кусок мёда в сотах. Пусть мальчишка полакомится.

Рёни поспешно спрятал свою добычу в карман и принялся с беззаботным видом поглядывать по сторонам. Мрачная физономия Хлёдварда не предвещала ничего хорошего и Рёни уже мысленно приготовился дать стрекача.

- И вот еще что, - пробормотала Кейтрайона, пожевав губами, – Мюреол была предназначена тебе, Рёнгвальд. И в этом всё дело. Жаль, уже ничего не исправишь, ведь вы с финманом поменялись души. Поэтому ему пришлось выполнить твое предназначение.

- Я что-то не понял! – взбеленился Хлёдвард, - С чего это моя Мюреол предназначена этому сосунку!

- Возраст не важен. Успокойся, Хлёди. Важно предназначение. Мой отец, победитель троу, был моложе моей матери чуть ли не вдвое. И кому это помешало? В общем, так. Идите оба на берег и верните Мюреол до заката.

Солнце клонилось к западу, попутно окрашиваясь охрой. Море было гладким, как блин, будто маслом полито. Пахло рыбой и водорослями. Всё как обычно, но Рёни медлил. Он побаивался. А вдруг не получится? А вдруг получится? А вдруг?

Хлёдвард просто ходил по берегу и пинал камни.

- Эй! Мой финман! Выходи на бой! – неуверенно прокричал Рёни, сложив руки рупором.

Он подождал немного, но море все еще блестело гладким зеркалом. Никто из него выходить не собирался.

- Хлёдвард Рыжий вызывает на бой, тебя финман, укравший его невесту Мюреол! Выходи на бой! – старательно выкрикивал Рёни, с облегчением убедившись, что толку от этого никакого.

Хлёдвард угрюмо точил секиру. Море по-прежнему оставалось гладким. Финмановская лодка всплыла из глубины бесшумно как акулий пловник.

- Наследство Лади-финмана! – прошумели волны и выплеснули на берег остроносый кожаный челнок. Хлёдвард всё точил секиру, так что честь узнать, что там за наследство досталась Рёни.

В челоноке покачивалось мертвое тело Мюреол, опоясанное ее прекрасными волосами. Возле кистей и стоп лежали четыре костяные чаши, а на груди маленький финмановский клинок. Рёни вздрогнул и заплакал. Мюрел была такой нездешней, остраненной, такой неживой… Рёни что угодно отдал бы за то, чтобы поймать дыхание жизни и снова вложить его в эти бледные, тонкие губы.

- Хлёдвард Рыжий! Прими наследство Лади-финмана! – снова зашелестели волны.

- Наследство?! Что за бред?! Какое еще наследство?! – зарычал Хлёдвард, роняя секиру. Кажется, и он, наконец, понял. Но Рёни на всякий случай решил объяснить.

- Она – его наследство. Тот финман, который тебя оскорбил – мертв, - прошептал он ощупывая себя. Вот здесь, под левым соском, должен быть след копья. Следа не было, пальцы не чувствовали его, но глаза видели. Дымное видение скользнуло к нему: Мюреол входит под крышу Лади-финмана и, еще не успев сказать слов приветствия, кидает копье в своего молодого супруга. Финмана нельзя убить земным оружием. Проблема в том, что в Хинфолкхиме нет земного оружия. Лади-финман сражен своим же копьем.

А Мюреол стояла и ждала, когда ее тоже убьют. Око за око, зуб за зуб. Теперь она достанется Хлёдварду. И, судя по его, звериному взгляду, вряд ли он зажжет по ней поминальные костры. Его мать вернула ячмень и ленты…Дальше рассуждать Рёни не стал. Он не хотел даже думать о том, что Хлёдвард может оставить Мюреол не погребенной. Он не хотел думать, просто взял из челнока маленький финмановский клинок и метнул Хлёдварду в лоб. Хлёди упал, расшибив затылок о камень.

«Он был слишком диким!» - твердил про себя юный Рёнгвальд. И Торфин думал так же. Пока Рёни втягивал лодку с телом Мюреол повыше на берег и вкладывал в руки Хлёдварду его секиру, с холма спустились старейшины с новеньким торквесом и секирой. Бабка не обманула. Рёни прошел посвящение.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 46. Оценка: 3,39 из 5)
Загрузка...