Марк шёл и шёл по берегу. Настроение было отвратным. Он побаивался, что немного перегнул палку. Не надо было ему лупить сестру. Хотя всякому ясно, что приставучая малявка сама напросилась. И когда она уже поймет, что пора отстать от него? Ему тринадцать, в конце концов, сколько можно играть в индейцев! Какая же всё-таки досада, что предки притащили его отдыхать в эту дурацкую Нерингу! Да ещё и на целых две недели! Санька как раз заказал в интернете отличные петарды, посылка наверняка уже пришла. На каникулах они планировали закладывать их в консервные банки на пустыре. А Линас разыскал где-то в сети инструкцию как сделать маленькую бомбу с часовым механизмом. Если всё получится, они хотели заложить её в школьный туалет первого сентября. При мысли, что там, дома, друзья веселятся без него у мальчика даже во рту загорчило.

Какая-то эта коса бесконечная… Марк уже порядком устал, да и зашёл далеко. Надо возвращаться. Ула наверняка окончательно испугалась и теперь ноет где-то в дюнах. Жаловаться она не побежит, кто-кто, а сестра его никогда не закладывала. Ладно. Когда он вернётся, можно будет поиграть с ней, один раз, чтоб не рюмсала.

Но Улы не оказалось там, где он её оставил. Это неприятно озадачило Марка. Куда делась эта сопливая малявка? Неужели таки побежала к родителям, жаловаться? Ну, если это так, он ей устроит каникулы!

Но он всё же решил не паниковать, немного постоял, огляделся и очень скоро заметил цепочку свежих следов в песке. Они шли от моря наверх, на защитный вал, насыпанный, чтобы помешать песку разлетаться с пляжа, а волнам добраться до центра косы.

«Что ей там надо, дурёхе?» – удивился Марк и тоже стал карабкаться на вал. Он немного встревожился, заповедник был совсем близко. Не хватало ещё, чтобы она убежала туда. Тогда бы пришлось звать родителей, чтобы найти её. Нет, ну вот дурёха!

Но, забравшись наверх, он почти сразу увидел сестру. Голубая панама Улы ярким пятном выделялась на фоне серо-зелёной травы. Она удобно устроилась на валу, свесив ноги на противоположную сторону ската. Рядом с ней сидел мелкий и встрёпанный мальчишка в мокрой рыбацкой робе, сильно смахивавшей на старый мешок. Оба сосредоточенно пялились вниз с вала, будто там их что-то ужасно заинтересовало. Марку сразу же захотелось потихоньку подкрасться к ним и что-то гаркнуть в уши. Вот, наверное, перепугаются!

Песок и трава заглушали шаги. Он крался медленно, не сомневался, что не издал ни звука. Но не прошёл и пяти шагов, как странный мальчишка обернулся и уставился на него, словно давно знал о его появлении. Глаза у чужака были странные, вроде серые, но настолько светлые, что почти сливались с белком. Выделялись только зрачки – крохотные точно булавочные головки. Взгляд из-за этого выходил неприятный, колючий. Марку это не понравилось, он немного поколебался, но всё-таки подошёл. В конце-концов, он раза в два сильнее этого хиляка.

– Чего уставился? – буркнул он мальчишке. – Ты кто вообще такой?

Мальчик наклонил голову к плечу, не отрывая глаз от пришельца, как это делают любопытные птицы, и ничего не ответил. Ула тоже обернулась.

– Марк! – восторженно воскликнула она. Глаза у неё были ещё красные от плача, но лицо сияло. – Иди сюда! Адам говорит, что покажет ужа! Тут есть ужи, представляешь?! Это Адам, – продолжала тараторить она, представляя нового знакомого. – Он очень хороший. Он хотел показать мне ужей. Они прячутся тут, в холме. Представляешь, он бросил железку в нору и теперь должен появиться уж! Хочешь с нами смотреть, Марк? Адам тебе тоже, покажет. Правда, Адам?

Мальчишка быстро кивнул. Марк в ответ презрительно фыркнул, но всё же сел на песок рядом с Улой. Досадно, что из розыгрыша ничего не вышло. И вообще, это пугало скорее всего врёт. Нет тут никаких ужей. Откуда он взялся? Местный, что ли?

– Ты что язык проглотил? – недовольно бросил он чужаку.

– Чей? – покосился на него Адам и снова уставился вниз с вала.

Похоже, он не понял вопроса, либо уж очень правдоподобно прикалывался. Марк снова фыркнул, просто чтобы показать, что ему ни капельки не интересно.

– Тсс! – мальчишка с большой серьёзностью приложил палец к губам. – Если будешь шуметь, Зилтис не придёт.

«Зилтис». Он сказал, как писали в старых книжках – уж, змей.

– Ты что заданий по литературе перечитал? – съязвил Марк. – И вообще, змеи глухие, если ты не в курсе. Они ни черта не слышат.

– Они чувствуют, как трясётся мясо на твоих костях. И как бежит у тебя теплая кровь, вот тут, – Адам неожиданно ткнул его пальцем в грудь около сердца. Палец был неприятно холодный, это чувствовалось даже через тенниску.

Марка пробрала дрожь:

– Убери лапы.

– Там что-то чёрное, Адам! Это он? Это уж? – возбужденно зашептала вдруг Ула, тыча пальцем вниз. Марк проследил, куда она показывала. И, правда, на скате вала виднелись норы, которые он принял бы за мышиные. В одной из норок что-то шевелилось.

– Зилтис идёт. Они не любят железо, помнят о косах братьев Эгле, – откликнулся Адам тоже шёпотом. Так тихо, что если б Марк не сидел с ним рядом, подумал бы, что это ветер шуршит травой.

– Ты псих, да? Что ты несёшь? – громко сказал он, но почти сразу осёкся, потому что из норы действительно показалась чёрная и блестящая змея. Около головы у неё яркими пятнами горели жёлтые полосы. В считанные секунды она покинула нору и грациозными зигзагами заструилась вдоль вала, быстро удаляясь от детей.

– Ой, какой красивый! – восторженно прошептала Ула.

Адам замысловатым движением пошелестел ладонью в песке. Уж остановился и повернул голову к детям, кося чёрным сердитым глазом. В чуть приоткрытом рту у него трепетал бледно-розовый раздвоенный язык. Ула затаила дыхание.

– Смотрите, он остановился. Как будто слышал меня. Иди, иди сюда, змейка, – нежно позвала она. – Мы тебе ничего не сделаем.

Уж немного поколебался, затем всё же двинулся в сторону девочки.

Вдруг, в один миг там, где он полз, вихрем взметнулся песок – это перепуганный Марк изо всех сил огрел змею палкой. Ужа подбросило в воздух как резиновый мяч, он с громким шипением приземлился на песок, извиваясь в предсмертных конвульсиях и разбрызгивая вокруг отвратительно вонявшую, густую тёмную жидкость.

– Ахой! – отчаянно взвизгнул Адам, на какой-то невероятно высокой ноте, казалось бы, совершенно недоступной человеческому голосу. Это скорей походило на крик попавшей в силки птицы. – Что ты наделал?!

– Что я наделал, пугало ты огродное?! – разъяренно заорал Марк в ответ, вскочив на ноги и наступая на противника. – Ты что совсем свихнулся? Какой это уж, это же змея! Она ядовитая! Я знаю! Нас учили в школе! Она могла укусить нас!

Адам попятился от него. Кажется, он был сильно испуган. И без того бледное до прозрачности лицо его, теперь как-то посерело.

– Зилтис не тронул бы вас, – пробормотал он убитым голосом. – Они никогда не трогают смертных… – последнее слово он сказал так тихо, что Ула не была уверена, что расслышала верно.

– Марк! Ула! А ну спускайтесь немедленно оттуда! – вдруг донёсся до них снизу, с пляжа рассерженный голос. Девочка глянула вниз. От кромки моря им сердито махала шляпой растрёпанная и запыхавшаяся мама.

– Что это такое?! Я же просила не уходить далеко! Я не собираюсь каждый раз бегать за вами, когда пора обедать!

– Пошли! – Марк дёрнул сестру за руку, спрыгнул с вала и пошёл к матери.

Ула думала, мама отругает его, что они так далеко сбежали, но – ужасная несправедливость! – когда брат поравнялся с ней, она только улыбнулась ему, потянулась пригладить растрёпанные ветром волосы. Марк ловко увернулся в самый последний момент, и мамина рука упала в пустоту. Она даже слегка пошатнулась.

– Пока, – смущенно прошептала Ула, Адаму, собираясь бежать вслед за братом.

Странный мальчик не ответил, пристально глядя как Марк, пройдя мимо матери, шагает назад, к поселковому пляжу. В этом взгляде было столько палящей ненависти, что сердце у девочки разом ушло в пятки.

– Ну, Ула?! Сколько мне тебя ждать?! Спускайся немедленно!

Ула заторопилась, оступилась и почти что кубарем скатилась с вала. Мама испуганно охнула, подбежала к ней, гневно рванула за руку.

– Ула! Ну, как же так можно? Ты будешь, наконец, смотреть под ноги или нет! Ну, что ты за ребёнок такой?! Идём, скорей, мы на обед опаздываем! – и она потащила её вдогонку за Марком.

«Наверное, она и впрямь сильно испугалась», – подумала девочка. Даже не спросила, что за мальчик стоял с Улой там, на валу.

***

Когда люди, наконец, скрылись из виду, Адам в унынии опустился на песок рядом с мёртвым ужом. Йонас, его хозяин, в чём-то прав, от смертных одни неприятности. Не стоило ему даже приближаться к этой девчонке. Но она была тёплой! Горячей как угли в покинутом кострище, которые он иногда находил в лесу. Даже слёзы у неё были горячими. Он почувствовал это, когда стирал их с её лица. От этого тепла у него вдруг заныло в груди, как раз там, где у людей обычно находится сердце. Это было странно.

Девочка тоже была странной. Она не убежала, когда он подошёл к ней, не отшатнулась с ужасом и отвращением, как те женщины, которые иногда замечали его у порогов своих домов в посёлке, просто удивлённо смотрела на него широко распахнутыми зелёными глазами. В самой глубине их сияли крохотные светлые пятнышки, словно золотой песок. Это было очень красиво.

И всё равно лучше бы ему держаться подальше от неё. Этот мальчишка, её брат – всё испортил. Убить Зилтиса – хуже этого ничего не придумаешь. Адам с ужасом думал, что теперь сделает с ним Йонас. Живущие на валах ужи считались подданными Пушкайтиса – духа леса. Теперь кто-нибудь из его посланцев непременно заявится с жалобой на болото. Старик Йонас и так никогда не упускал случая отодрать Адама за малейшую провинность, а теперь, наверное, вообще загонит его под корягу в самом глубоком месте и отдаст на съедение пиявкам.

Адам встал, захватил ужа, и медленно побрёл через пустошь на ту сторону – к заливу, где в тени огромной дюны, захлёбывалось песком неизвестно как выживавшее крошечное болотце. Место, куда он был обречен возвращаться. Медлить всё равно смысла не было. Травы уже наверняка наябедничали деревьям, а те Пушкайтису.

– Может птицей быть даже лучше, – мрачно размышлял он по дороге. Строго говоря, ему уже пять зим, как следовало летать чайкой. Неизвестно как Йонас убедил Великого Кузнеца, но тело Адама не торопилось покрываться перьями. Видимо, старый болотник вовсе не собирался расставаться с рабом, от людского подобия которого имел столько выгоды. Адам крал объедки в посёлке, загонял в трясину мелких животных, расширял и углублял болото, руками прокапывая небольшие канавки. Если хозяин бывал им доволен, то уделял ему маковое семечко и Адам мог поспать, почти как человек. Недолго, до первого вскрика сыча. Во сне он, обычно, видел одно и то же – чахлые корни рябины жадно сосущие землю, перемалывающие суглинок болота в поисках пропитания.

Но куда чаще танцевала по его спине суковатая палка раздраженного Йонаса. Хозяин был зол и голоден. С тех пор как люди перестали приносить жертвы велям[1], мясо и молоко болотнику перепадали крайне редко, не говоря уже о красавицах-утопленницах. Один-единственный раб и тот достался Йонасу случайно – младенец, проклятый матерью, утопленный в болоте ясной августовской ночью. Да и болото было уже не то, что раньше, усохло так, что невзначай утопиться там могла только слепая, глухая и безносая лиса. Если бы не ручеёк, вытекавший из-под дюны, – оно пропало бы совсем.

Йонас винил во всём Пушкайтиса, запретившего велям вредить смертным на косе. Любого ослушника ждал суд, лишение имени и полное забвение. Нечисти, не пожелавшей жить по новым правилам, полагалось изгнание за границу, в пустынные дюны к северу от последней людской деревеньки. Собственно потому Пушкайтис, ловко научившийся носить человечью одежду и заседавший в городском совете Неринги, обнёс дюны забором с колючей проволокой. Последние пятьдесят лет он не очень-то полагался на сдерживающие заклятия.

– Гнилой кусок паршивого вяльняса[2]! – брызгал слюной Йонас, когда речь заходила о младшем сыне Великого Кузнеца, и потихоньку посылал своего раба морочить туристов в окрестностях дюны. Вот только люди, прогуливавшиеся вечерами в Крестовой долине, и не думали бежать на болото, следуя за гнилушкой в руках Адама. Их фонари светили так ярко, что они даже не замечали блеклого синеватого огонька. А рыбаки ненастной ночью преспокойно входили в порт по сигналам маяков на пирсе, не обращая ни малейшего внимания на огонь, который болотник заставлял Адама разводить на берегу под дюной, в призрачной надежде попировать ещё хоть разок на месте кораблекрушения.

Хозяина Адам нашёл в заросшей ряской тёплой луже, его излюбленном месте. Йонас явно прибывал в задумчивости, о чём свидетельствовали пузыри, поднимавшиеся на поверхность в такт мыслям болотника. Они лопались, и воздух наполнялся удушливой вонью. Адам упал в тину, в нескольких шагах от лужи, и положил ужа к ногам хозяина. Йонас всегда ценил почтение.

– А, явился, – сказал болотник и пошевелил усом в тине. – Рассказывай.

«Нет, травы всё-таки ужасные ябеды, – обреченно подумал Адам. – Вот бы как-нибудь вырвать их все, да и деревья извести в придачу!» Но об этом оставалось только тосковать. Единственным, кто на его памяти безнаказанно ломал деревья на косе, был Бангпутис, бог ветра, старший брат Пушкайтиса. А он, Адам, всего лишь мелкая нечисть, раб, топник. Он виновато повесил голову и, заикаясь, рассказал, как было дело.

Хозяин слушал молча, и от его молчания у Адама душа уходила в пятки. Как знать, какое наказание они ему приготовят? Сошлют в дюны умирать от голода, как самых упорных рагану[3]? Или отдадут корням старого дерева, чтобы они сделали с его душой, то же, что корни больной рябины на краю болота, когда-то сделали с его телом.

Он ужасно удивился, когда выслушав рассказ, Йонас даже не потянулся к дубовому посоху с железным навершием, чтобы задать ему трёпку. Всё также сидел и задумчиво жевал ус. Немного погодя он всё-таки поднялся, оттолкнул с дороги вжавшегося в тину раба, и, гримасничая как полоумный, зашаркал прочь из болота, к дюне, оставляя за собой длинный след из тягучей зелёной слизи.

– Лесовик проклятый… – бормотал он на ходу. – Ишь ты хранитель выискался… Вот я – Хранитель! И что? Где почёт? Где дары? Где уважение? Да кем он себя возомнил? Пшик, корень древесный! Дунь и нету…

На Адама он даже и не взглянул. Раб подождал, подождал и, наконец, тоже убрался под рябиновые корни, где ему полагалось ждать хозяйских приказаний. Он ничего не понимал и потому то и дело вздрагивал от страха.

Глубокой ночью Йонас вернулся и первым делом направился к рябине, требовательно стуча по корням своей дубовой палкой. Адам выкатился из норы клубком, как перепуганный ёж.

– Я всё решил, – радостно объявил болотник, дрожащему перед ним топнику. – Ты приведёшь его мне. Мальчишку. С девчонкой справиться было б легче, но она маловата.

Он был необычно возбужден. Не знай Адам, что старик ненавидит купальские танцы с тех пор как власть на косе забрал в руки Пушкайтис, он поверил бы, что старый болотник готовится к празднику. Йонас чуть не приплясывал на месте, хихикал и потирал руки.

– А... – открыл было рот Адам и тут же схлопотал оплеуху.

– Я всё решил, – мрачно повторил Йонас и притянув раба к себе за шкирку хрипло зашептал в ухо:

– Если тот человечий мальчишка убил Зилтиса, Пушкайтис не сможет возражать. Ты приведёшь мне его, понял? До ночи костров. Как подарочек. В конце-концов, я заслужил нормальный праздник, – он выпустил Адама и довольно потёр заскорузлые берёзовые ладони.

– Он может тоже стать моим топником, если что-то останется, – посулил Йонас. – Слышал? У тебя появится дружок. Ну, или какая-то его часть. – Старик дружелюбно щёлкнул Адама по носу и бросил ему что-то, блеснувшее в свете луны как крупинка золота:

– Задаток, – милостиво буркнул он и зашаркал к любимой луже, со всех сторон окруженной, поваленными деревьями, как крепость частоколом.

Адам поймал маковое семечко в воздухе как голодный пёс кость. Через несколько секунд он уже спал. И как обычно видел во сне почерневшие корни, терпеливо перемалывавшие суглинок в поисках остатков его костей. Внезапно сон изменился. Там был серый песок, серые травы, серое, солёное, враждебное море. А потом появилась она. Рыжие длинные волосы трепал ветер, на полуденном солнце они сияли как длинные золотые нити. Она склонилась над ним и обняла, нежно, доверчиво прижала к себе. Она была тёплой, о, какой тёплой! И от её тепла у него в груди вдруг дрогнуло давно съёденное корнями рябины сердце, дрогнуло и забилось, наполняя холодные жилы драгоценным теплом.

Рядом торжествующе вскрикнула сова-неясыть. Адам проснулся. Тенью выскользнул из своей берлоги, подкрался к коряге, с которой тщеславная неясыть на весь лес хвасталась ловко пойманной мышью, и с наслаждением свернул ей шею. Йонас любил теплую кровь птиц. Возможно, он подарит ему ещё одно семечко.

***

Это всё же выходили неплохие каникулы. Утреннего похода на пляж Ула теперь ждала с нетерпением, ведь в дюнах их ждал Адам.

Девочке он очень нравился. Он так ласково разговаривал с ней, а ещё был очень терпеливый. Никогда не смеялся, если она чего-то не знала. Дарил ей красивые камушки, ракушки и перья, а ещё научил плести браслеты из выброшенного на берег камыша и сделал в дюнах шалаш, чтобы в полдень они могли прятаться от солнца.

После случая с ужом Ула боялась, что он не захочет больше играть с ними или подстережёт где-нибудь Марка. Но на следующее утро странный мальчик, как ни в чём не бывало, сидел посреди пляжа в своей мокрой робе, недалеко от того места, где они впервые встретились. Завидев её, он улыбнулся и сам подошёл к ним. С тех пор они стали играть втроём. Марк, конечно, часто грубил, но Адама это, похоже, не задевало.

Единственное, чего Ула никак не могла уяснить – он никогда не возвращался с ними в посёлок. Ни днём во время обеда, ни вечером, когда солнце начинало склоняться, катясь в море огромным оранжевым апельсином. Когда мама издалека махала Марку и Уле рукой, что пора уходить, он поднимал голову и тоскливо смотрел на её далёкую, крошечную фигурку, золотую в лучах заката, а потом быстро-быстро наполнял руки Улы теми сокровищами, что они за день нашли на берегу.

– Почему он не ходит с нами? – как-то спросила Ула брата. – Ведь к двум с пляжа все уходят на обед в посёлок. А вечером? Куда он уходит вечером?

– Ты что совсем, дура? – вытаращился на неё Марк. – Он же местный, ясное дело. Скорее всего, живёт в какой-нибудь дыре в посёлке. Видала, как он одет? А как смотрит на наши тряпки? Да он за всю жизнь нормальных кроссовок не видел. А эта его жуткая роба! И вообще он немного того, – Марк покрутил пальцем у виска и присвистнул. – Хотя я его не виню, тут зимой от тоски с катушек за нефиг съехать.

– Адам, не странный. Мне он нравится, – нахмурилась Ула.

– Ещё скажи, что втюрилась в это страхопудало. Вот будет парочка! – сразу принялся дразниться Марк. – Жених и невеста, тили-тили-тесто!

Ула заткнула уши. И ужасно смутилась, когда назавтра Марк первым делом бросил Адаму:

– Кстати, вот мы вчера с Улой поспорили, где ты живёшь? Я говорю в коровнике.

– Марк, прекрати! – девочка густо покраснела.

Адам, к счастью ничуть не смутился.

– Там, – безразлично сказал он и ткнул пальцем в дюны, на той стороне залива.

– А вот и враки, – немедленно возразил Марк. – Там, только заповедник.

– Нет, – уверенно сказал Адам. – Там мой дом. Можем пойти посмотреть. Только надо идти к заливу. Это далеко. Вас могут хватиться.

У Марка при мысли о тайном походе тут же разгорелись глаза.

– Класс! Вот завтра с утра и пойдем! – торжествующе воскликнул он.

Адам немного подумал.

– Уле лучше не ходить, – наконец изрек он и отвел глаза.

Такой подлости девочка от него не ожидала и, разобидевшись, пригрозила, что расскажет всё маме. Марк за это пообещал насыпать ей в постель муравьёв, но, видимо, угроза подействовала на обоих. Адам больше не возражал.

На следующий день они отправились. Долго шли песчаным распадком, преодолели несколько огромных холмов, потом начался лес. Тропинок там не было и в помине, но Адам уверенно шёл вперёд, пока, наконец, среди сосен не мелькнула синяя гладь залива.

– Да это же просто Крестовая долина! – разочарованно протянул Марк, когда они вышли из-под деревьев на луг, заросший розовым иван-чаем и болотной осокой. Ула уже еле волочила ноги, но скорей бы умерла, чем пожаловалась бы на усталость.

– Да, – подтвердил Адам, останавливаясь на опушке рядом с Марком. – Нам туда.

Он указал на небольшую купу деревьев. Дюна Парнида возвышалась над жалкой рощицей – гладкая как череп.

– Спорим, я буду там первым! – вдруг крикнул Марк и кинулся бежать через луг. Ула чуть не застонала, но вовремя прикусила губы. Адам, похоже, догадывался о её состоянии. Он не стал никуда бежать, а взял её за руку и неспешно повёл за собой к дюне.

Марк уже был на краю рощицы, остановился и сморщил нос.

– Эй, чем это тут воняет?! Я что, был прав, насчёт коровника?!

Но он всё же дождался их, в глубокую тень деревьев дети вошли вместе. Воздух в роще был тяжелым, влажным, сильно пахло гнилью и цветущей водой. Адам неспешным шагом направился к хилой рябине, клонившейся к небольшой, позёленевшей лужице, неизвестно как отделившейся от залива, и серьёзно сказал:

– Здесь. Вы хотели знать, где я живу. Здесь. На этом месте.

Марк напополам согнулся от смеха. Хохотал, не в силах остановится. Уле стало неловко. К тому же вокруг было очень тихо, громкий звук гулко отражался от могучего тела дюны, и от этого звука девочке сделалось не по себе.

– Хватит, Марк. Тише! – дернула она брата за рукав.

– Отстань! – он наконец-то разогнулся и вытер слёзы. – Ну, ты и приколист! – восхищенно сказал он Адаму. – Высший класс. Надо будет у тебя поучиться. Это ж надо нести пургу с таким серьёзным лицом! Я здесь живу и всё такое... – он огляделся кругом, всё ещё посмеиваясь.

– Но, слушайте, какое здоровское место! Я и не знал, что тут такое есть… – Он забрался на ближайшую кучу валежника и попрыгал на бревне. Под кучей что-то разъяренно зачавкало. Марк не обратил на это никакого внимания, с любопытством осматриваясь на новом месте. Ула тоже отыскала себе корягу и с наслаждением села. Ноги ужасно болели. А ведь ещё придётся идти назад! Об этом страшно было даже подумать.

– Ух ты! – вдруг радостно крикнул Марк, указывая в дальний конец рощицы, на кусты покрытые огромными спелыми ягодами – Это же малина! Давай, Ула! Не отставай, а то не достанется! – он ловко перепрыгнул на следующую корягу. От кустов его теперь отделял только овальный лужок, поросший ярко-зелёной травой, из которой почему-то иногда торчали ветки и стволы поваленных деревьев. Марк спрыгнул с качавшегося бревна на землю – из-под ног брызнула вода. Но он только засмеялся и отыскав следующую корягу, принялся, ловко прыгая, пробираться на ту сторону луга. Вскоре кусты скрыли его из виду. Ула тяжело вздохнула. С равновесием у неё всегда было неладно.

– Тебе не обязательно идти туда, – Адам опустился на корточки рядом с ней, спиной к деревьям: заслоняя, отделяя её от болота, от Марка. – Не обязательно всё время ходить за ним.

Ула кивнула. Знала, что он прав. Но, что же делать, если за все девять лет её жизни, кроме Марка у неё никогда не было других друзей? Во дворе все дети боялись её брата, а в школе Марк жестоко высмеивал любого, кто пытался водить дружбу с Улой.

– Я должна, – устало вздохнула она.

Почти сразу после этого с той стороны, где скакал по корягам Марк, донёсся оглушительный треск. Слышно было, как брат громко и не без фантазии выругался, потом ещё один громкий «плюх», тишина, за ней перепуганный вопль.

– Марк?!

Ула попыталась вскочить с бревна, но Адам вдруг крепко вцепился в неё, сдавил плечи словно клещами, не давая ей сдвинуться с места.

– Что ты делаешь?! Марк! Что с тобой? Марк! – что есть силы завопила девочка, пытаясь сбросить с себя мальчишку, но с таким же успехом, она могла бы пытаться стряхнуть с себя камень. Адам вдруг стал очень тяжелым. Он вообще не шевелился, застыл на месте. Куча валежника мешала ей видеть луг, но и без того слышно было как где-то там, в трясине перепугано визжит и хлюпает руками её брат. Потом визг превратился в отчаянный крик. Такого голоса у брата Ула ещё никогда не слышала.

– Адам! Выпусти меня, Адам! Пожалуйста! – со слезами взмолилась она. – Помоги ему! Я знаю, ты на него сердишься. Я знаю, я видела. Но он, правда, не такой уж плохой. Правда. Он дерётся и говорит гадости, но он вовсе не плохой! Помоги ему, пожалуйста! Он не виноват, что такой! Адам, миленький! Бабушка говорит, он стал такой, потому что мама его прокляла, когда рожала. Вытащи его! Пожалуйста, вытащи! – в истерике рыдала Ула, извиваясь на своём бревне, как мелкая рыба на раскалённой сковородке, не замечая, что ледяные руки уже не прижимают её к месту.

Адам исчез. Через некоторое время он появился снова, таща на себе совершенно обессиленного и мокрого Марка.

Он не остановился рядом с Улой, почти что пробежал мимо, волоча за собой мальчика. Девочка помчалась следом. Адам тащил Марка до самой опушки леса, а потом отпустил. Брат плюхнулся на землю, как тряпичная кукла. Ула решила, что Адам просто решил передохнуть, но он вдруг развернулся и быстро пошёл назад.

– Мне пора, – бросил он ей сквозь зубы – не поймешь, то ли обижено, то ли злобно. – В лесу с вами ничего не случится.

Через луг он шагал медленно и ровно. Только перед входом в рощу замедлил шаги, а потом исчез между деревьев. Вернее, кинулся в морок между ними, головой вперёд. Не сводившей с него глаз Уле ещё показалось, будто ветка ближайшего дерева, вдруг хватила Адама поперёк лица, да так, что от неё отвалился кусок. Мальчик упал. Ветка поднялась снова, обвила его и утащила за собой в зелёный болотный морок.

Девочка обернулась к брату. Марк сидел на земле, дрожа всем телом. Ула протянула ему руку, чтобы проверить, сможет ли он встать, и брат вдруг вцепился в неё словно малый ребёнок. Ула отвела его домой.

 

 

***

 

К тому времени как на небе разгорелись первые звёзды он снова смог дышать. Попробовал сесть, привалившись спиной к кусту бирючины, и тут же скрючился, раскачиваясь взад и вперёд от боли. Впрочем, боль его мало беспокоила. Мысли Адама были далеко. Когда на небо выплыл тонкий серп новорождённой луны, он поднялся и попробовал идти. Ноги держали плохо, тогда он лёг в тину и пополз. Подобравшись к дюне, даже смог подняться на четвереньки.

Подъём дался ему нелегко, но только на вершине Парниды, Адам позволил себе отдохнуть. Лежал на песке, пока не заметил мелькавшие в ночном небе тени, они были черней мрака. Значит уже за полночь, рагану уже посылают на охоту своих слуг. Менее разборчивые ведьмы, порой и сами побирались у людских поселений, в обличьях ворон или летучих мышей. Жизнь в заповеднике многих избавляла от снобизма. Ночь была их временем. Только её Пушкайтис оставил им, чтобы кормиться. Главная рагану будет ждать их с добычей к рассвету. Нельзя было терять ни минуты.

Топник встал, согнувшись пополам, и кое-как заковылял в дюны. Границу он пересек, когда серп луны уже покинул небо. Пришлось порядком ободрать спину, чтобы протиснуться под сеткой. Дальше он побежал, задыхаясь и волоча ногу.

Ковыляя, кубарем ссыпаясь с песчаных холмов, он уходил всё дальше и дальше от поросших травами мест, пока вокруг не взметнулся песок, а ноги не захлестнула огненная петля. Его бесцеремонно вздёрнули в воздух к верху ногами. Отсюда небо виделось тёмным океаном, а дюны казались бледным небом на рассвете хмурого дня. Адам мучительно извернулся в петле и перед ним очутилась шипастая морда айтвараса[4].

– Ого, – сказал старый дракон, поднося Адама поближе к слезящимся от песка глазам. – Да от тебя почти ничего не осталось. Даже мучить не интересно. Что тебе надо, нечисть болотная? Убирайся. От тебя воняет хуже, чем от хозяина.

– Даля. Мне нужна Даля, – пробормотал Адам, раскачиваясь в петле его хвоста.

– Даля? Вот так-так сама главная рагану? А что ей до такого куска падали?

– Мне нужна Даля, пожалуйста, – повторил Адам. Он был готов твердить это снова и снова, хотя и не был уверен, что айтварас расслышал его. Слова выходили не очень чётко.

Айтварас вдруг ослабил петлю и песок кинулся топнику навстречу, забив глаза и рот.

– Прекрати орать моё имя, сыч недоделанный! – взвизгнула главная ведьма. – Я слышу тебя от самой границы, поганец! Говори, что тебе нужно! – она пнула его под рёбра. Адам перекатился на бок, потом встал на четвереньки. Он боялся поднять голову, к тому же его слегка оглушило падение, поэтому он просто пополз по направлению к чёрной юбке рагану, с которой свешивались связки хорьковых черепов.

– Что тебе надо, лесной прихлебатель? – повторила ведьма с отвращением.

Адам не ответил. Собрав последние силы, он встал на колени и разжал ладонь.

– Ахой! – взвизгнула в восторге и удивлении рагану. Это было похоже на скрежет тысячи сов сразу. Она даже отпрянула от него поначалу. Айтварас немедленно ретировался за ближайшую дюну.

– Ты принёс это мне? Ты принёс это нам? Что ты хочешь за это? – слова главной ведьмы, ширились и отдавались в дюнах. Адам ничуть не удивился, когда из песчаных холмов в округе начали появляться нестройные, дрожащие тени. Они сгущались, поспешно устремляясь к месту, где стояла их повелительница.

Адам низко поклонился и положил свой дар на песок у ног Дали. Ржавый железный ключ, кованный Великим Кузнецом, долгие годы служивший навершием посоха Йонаса. Ключ, отпиравший и запиравший воду на всей косе.

По пескам в округе пронёсся стон изумления.

– Что ты хочешь за это? – повторила главная рагану и потянулась к ключу, словно старуха к молодому любовнику. Пальцы её дрожали,

– Переплети мне нить жизни, – выдохнул топник и полез под одежду. Там глубоко в складках своей робы, он прятал главное своё сокровище. Клок волос Марка, застрявший между пальцами, когда он сегодня отбил мальчишку у Йонаса, бросив в глаза болотнику веточку разрыв-травы.

– Переплети мою судьбу, – сказал Адам и рухнул в песок.

Рагану нагнулась к его ладони, пристально всматриваясь в несколько светлых волосинок, что протягивал ей топник.

– Проклятый матерью! Проклятый матерью! Ух, ты! – снова воскликнула она, прищёлкнув пальцами, и эхом отозвались ей десятки её сестер, окруживших распадок, и в немом изумлении взиравших на тщедушного веля. Шелест крыльев наполнил воздух. То возвращались отозванные с охоты вороны, совы и нетопыри.

– Ух, ты! – вторили они рагану, кружа над головой Адама. – Проклятый матерью! Проклятый, как и ты! Как и ты! Ух, ты! – вопили они.

Главная рагану дала знак, айтварас свистнул в два пальца, и из ближайшего холма явилась древняя согбенная старуха. В руках она тащила огромный глиняный горшок. Даля нетерпеливо вырвала его из старухиных рук, перевернула в песок, и в дюнах вспыхнул огонь.

– Ахой! – гортанно завопила главная рагану, запрокинув голову к звёздам. – Начинайте сёстры!

Весь остаток ночи длился возле костра колдовской танец. Ножницами из громового металла рагану срезали с неба нить жизни Адама и сплели её с волосами Марка. За работой они танцевали и пели, предчувствуя начало своего владычества.

С первыми лучами солнца они скрылись в холмах. Потух колдовской огонь, уголья замело песком. Даже коршуны – остроглазые доносчики Пушкайтиса, не рассмотрели, не поняли, что было тут прошлой ночью. На песке, после их ухода, осталась лежать только прозрачная нить, похожая на паутинку в росе.

Адам благоговейно поднял её и намотал на руку чуть выше запястья. Повернулся спиной к солнцу, лениво выкатывающемуся на небо из вод залива, и побежал обратно к болоту.

Всё должно быть готово до темноты. Ему следовало торопиться. Йонас вчера снова приказал ему заманить мальчишку на болото. «Хозяин будет ждать, – размышлял Адам. – Это хорошо. Было бы жаль, если б рагану убили его спящим».

 

***

Ула дрожала. Она и подумать не могла, что ночью в лесу будет так холодно. Но это всё равно не заставит её повернуть назад. Марк свинья, что не взял её с собой. А Адам ещё хуже. Он… Он… Ула даже не могла подобрать слово. Он просто предатель!

Она была обижена на них обоих. И на Адама в первую очередь. Во-первых, он не пришёл сегодня в дюны. Появился только под вечер, возле пансионата, чего никогда не делал, подозвал Марка, и они вдвоем о чём-то шептались. Потом Адам ушёл. А в её, Улину сторону, даже не взглянул.

Пришлось целый вечер таскаться за Марком, упрашивая рассказать в чём дело. Брат согласился только, когда она пообещала полгода подряд отдавать ему все карманные деньги. Против такого искушения он устоять, конечно, не мог. Но лучше бы не рассказывал.

Оказывается, Адам задумал свой купальский костёр и пригласил его! Только Марка! А её нет. Они там придумали какой-то дурацкий мальчишеский ритуал. Марк сказал – ритуал нужен за тем, что теперь они должны быть как братья, ведь Адам его спас. Это только их, мужское дело. Так что Уле там делать нечего.

Она изо всех сил старалась не заснуть, надеясь подстеречь брата, когда он будет выбираться в окно. Но, когда вдруг открыла глаза в темноте, его уже не было. «Ничего», – подбодрила себя девочка, наощупь натягивая джинсы и ветровку, и прыгая из окна их домика в мокрую от росы траву. Марк всё равно растрепал, где их секретное место: на самом верху дюны, над Крестовой долиной. Она хорошо представляла себе, где это. На вершину дюны от посёлка вела дорожка и деревянные ступени. Она подберётся к ним незаметно и всё увидит, а потом в отместку задразнит их до смерти.

Ночной лес был полон странных шорохов, звуков, но темноты не было, молодая луна светила ярко. Деревянные плашки тропы, что вели на вершину, четко выделялись в песке. «Заблудиться тут невозможно, – уговаривала себя Ула, когда в чаще особенно громко трещала ветка или над головой у неё низко проносилась ночная птица. – К тому же, Марк и Адам совсем близко».

Она издали заметила отблески костра на вершине дюны и пошла медленней, совсем тихо, чтобы не выдать себя. Адам и Марк жгли огонь в распадке между двух песчаных холмов-близнецов. Вершины их поросли жёсткой короткой травой, словно головы проказников мальчишек. Немного подумав, Ула решила обойти костёр слева и спрятаться на вершине одного из них. Если потихоньку подобраться к самому краю, она всё увидит.

И в самом деле, с вершины холма костёр был виден как на ладони. Правда, она слишком далеко, чтобы слышать слова. Ну и ладно. По-крайней мере она всё увидит.

Ну и забавно эти двое выглядят рядом! Тоже мне братья! Марк – высокий и светловолосый, рядом с ним Адам выглядит тщедушным как воробей рядом с морской чайкой. Равномерно ходят вокруг костра, закатав рукава на одной руке. Ни дать ни взять киношные зомби!

Остановились… Теперь Ула поняла, что заставляло мальчишек так странно двигаться. Руки их были связаны какой-то ниткой и теперь, Адам, наклонившись, распутывал её. Он что-то сказал Марку. Тот подвинулся ближе к костру, достал свой перочинный нож. Кажется, они собираются уколоть себе пальцы, чтобы обменяться кровью. Ула зажала себе рот руками, чтобы не фыркнуть, глядя как Марк, сосредоточенно пытается добыть каплю крови из пальца. Тоже мне тайный ритуал! Дети в детском саду и то интересней выдумывают.

Наконец, Адам, видимо, справился с узлами на своей руке и подвинулся ближе к брату. Зачем-то взмахнул руками. Ула сперва решила, что он обнял его за плечи и что-то шепчет Марку на ухо. Что-то смешное, потому что Марк смеется, запрокинув голову. Хрипло и громко, так громко, что даже она услышала.

Брат тоже взмахнул руками, наверняка ёрничает, дразнит Адама по-своему обыкновению.

«Вот дураки», – хихикнула Ула на холме. А потом Марк дёрнулся ещё раз и она вдруг поняла…

Когда она скатилась с холма, брат ещё судорожно махал руками. Крича и захлёбываясь слезами от ужаса, Ула миновала распадок. Но Адама уже не было у костра. Там был только Марк. Покачиваясь и кашляя, он сидел на песке, вокруг валялись неизвестно откуда взявшиеся стебли белесой соломы. Всё ещё надсадно кашляя, Марк собрал её руками наощупь, как слепой, и бросил в огонь. Пламя жарко вспыхнуло на секунду, зашипело и начало угасать.

– Марк! Это я! Это я, Ула! Всё хорошо! – девочка упала рядом с ним на колени, взяла в ладони знакомое лицо, откинула светлые, отчего-то вдруг ужасно жёсткие волосы. Марк снова закашлялся, потом открыл глаза.

Метаморфоза почти завершилась. Глаза стремительно темнели, меняли цвет, становясь из тусклых, белесых, теплыми, темно-карими, какими всегда были глаза её брата. Марк моргнул и вдруг расплылся в счастливой улыбке.

– У-ла, – с трудом выговорил он. Чужой язык ещё плохо его слушался.

Он оперся на руки и поднялся, расправив плечи. Из впалых и тщедушных, они теперь стали ровными и широкими. Ула пискнула, словно пойманный в капкан заяц, и попятилась от брата прочь. Кое-как вскочила на ноги и бросилась бежать вниз с дюны, вне себя от ужаса.

Стоя, Марк ещё слегка покачивался. Ощущения были странными. Он поднял руку, осмотрел ноги, мягкий живот под одеждой, пошевелил пальцами ног. Неожиданно навалившаяся тяжесть тела его ошеломила. И как это люди таскают на себе столько костей и мяса? Наверное, надо привыкнуть. Он чувствовал как кровь, выталкиваемая сердцем, равномерно наполняет вены, омывает живительным теплом каждую клеточку его тела. Она была горячей, наверное, так жглась бы раскалённая лава. «Это пройдёт», – успокоил он себя. Но даже если нет, боль его не тревожила. К ней можно привыкнуть. Это совсем не важно. Главное – Ула теперь всегда будет с ним. Хотя, похоже, она обо всём догадалась. «Ничего, – снова успокоил он себя. – Это ничего. Главное, не торопиться. Вести себя естественно. Она очень скоро убедит себя, что всё это ей только приснилось. Сейчас главное найти её и вернуться домой».

Пора было идти. Песок уже начал двигаться. Направляясь к вершине дюны, Марк чувствовал, как он неслышно струится вслед за ним, обгоняя его, осыпаясь вниз, на траву долины, целыми потоками.

Добравшись до вершины, он обернулся. В воздухе резко пахло озоном. Он всмотрелся в дюны. Тёмная туча надвигалась на лес от границы, поглощая мир на своём пути. В ней клубились смутные тени. «Значит, совершилось», – понял он.

В тот миг, когда он, ничтожный топник, мелкий раб накинул удавку на шею смертного, главная рагану запечатала родник Парниды, из которого питался лес на косе, и теперь рагану готовились поквитаться с духами леса за годы унижений и изгнания.

Но всё это его уже не касается. Мальчика по имени Марк всё это уже не касается.

Он пожал плечами, как бы подтверждая эту мысль, и зашагал вниз с холма, на пробу поддевая песок ногами. Он был счастлив. Через полчаса, самое большее, он заберётся в постель, а утром мама – его мама! – придёт пожелать ему доброго утра. Поцеловать, пригладить волосы. И он охотно ей это позволит. А потом они с Улой будут играть. Целые дни, вечность напролёт.

Девочка стояла у него перед глазами с того самого, первого дня. Он ясно видел её во сне, видел, когда оскорблённый Йонас рвал его на части, перемалывал в тину на дне болота своим дубовым посохом, видел, когда полз под холодными звёздами в страну рагану. Её глаза с золотыми песчинками на дне. Её тёплые руки. Улыбку, которой она встречала его каждое утро. Она полюбит его. Обязательно полюбит. А даже если и нет – какой у неё останется выход?

Он станет для неё таким братом, о котором нельзя и мечтать. Он научится всему, что нужно, будет тем, кто ей нужен, всегда и везде – другом, мужем, отцом. И если хоть один человек вздумает помещать Уле нежно любить его – Марка, что ж, избавляться от смертных оказалось удивительно легко.

Грозовая туча была уже у него над головой, от ветра, что шёл вместе с ней как спички ломались деревья в лесу. Он пошёл быстрей. Спускалась ли Ула той же дорогой? Он думал, что легко найдет её, как раньше, по запаху, по теплу, которое источало её маленькое тело. Но чувства смертных его разочаровали. Насколько же мало видят их глаза, как удивительно глухи уши! Даже близость полчища рагану, виделась его человечьим глазам всего лишь грозовой тучей, их жаждущие мести и крови голоса – казались лишь завыванием ветра, пускай по старой памяти он и знал, что от их криков в лесу наверняка сейчас приседает каждая травинка.

Только ещё теплившееся в нём чутьё веля заставило Марка броситься на песок, когда, визжащий как сотня вяльнясов, порыв ветра пронёсся над головой. Его почти сразу засыпало до половины. Песок продолжал наступать. Стая рагану пронеслась мимо, на фоне чёрного, взбаламученного ветром неба, он лишь смутно угадывал их вороньи обличья. Ведьмы неслись к заливу, терзаемые одним единственным желанием, – уничтожать, рвать всё живое на своём пути.

Несколько минут спустя, новый порыв ветра, ринувшись вверх по дюнам от залива, донёс до него жалобный детский крик.

Марк вскочил и отчаянно рванулся вперёд, ощущая как вмиг остыла, его тёплая кровь. Этого он не предусмотрел. Думал, окажется около неё за минуту, как раньше, а оказался беспомощней земляного червя. Бежал, задыхаясь, цепляясь за корни деревьев, поднимаясь, и снова кубарем катясь вниз, пока, вместе с обратным порывом ветра, не нагнал его оглушительный треск ломающегося дерева. Прежде чем тень огромной сосны накрыла его целиком, он успел лишь подумать: «Какое у смертных тяжёлое тело».

 
 

Обсудить на форуме