Было это давно или не было вовсе – кто его знает. Однако люди ведающие говорили, что жил давеча в  избушке на горном склоне человек по имени Авось. И была у него захудалая собачонка, породы неведомой (не от того, что шибко диковинная, а от того что даже учёные мужи не взялись бы определить, экоего она роду да приводу), коюю в знак особого и великого своего благосостояния тот бедняга звал Нищетой.

Человеком он был разумным да смекалистым. Но надобно сказать, что царствие, в коем он обитал, было не шибко благостно к своим простым обывателям, и человеку простому было ой как непросто подняться там до кого-то да значущего. Оно-то, конечно, везде так – но там вдвойне, будь ты не знатного роду-племени, на тебя и не посмотрели бы, не то что к словам твоим прислушаться. Такие вот порядки у них были.

А потому и жил он так себе… Хотя какой жил? Существовал, так будет вернее, мне кажется. Так вот, существовал он так себе – ежели ему случалось поесть раз за весь день, то день этот он почитал за удачный.

И вот как-то раз постучались к нему в дверь два гостя. Были они внешности неказистой, и, хоть оно и нелегко представить, но выглядели беднее его.

Он же, как и подобает добросердечному хозяину, принял их со всем возможным радушием, и угостил их всем, что у него только было (хоть и было у него намного меньше, чем не было). Отведав скудную трапезу, гости переглянулись – и сняли свои личины. А также представились.

Оказалось, что (виданное ли дело?) к нему в гости зашли не кто иной, а сам Господь Бог с Ключником Пётром.

И сказал ему Господь, что и в самых богатых домах сей страны он подобного радушия к странникам не видывал. А потому за проявленные тобою добросердечность да страннолюбие, говорит, я исполню три любых твоих желания.

А Пётр Авосю и талдычит: «Скажи, говорю тебе, мол, хочу попасть в Рай после смерти!». А Авось думает себе думу тихую, да не отвечает ему ничего на это.

Вот надумал себе кой-чего, и говорит: «Хочу, мол, чтобы с того дерева, что растёт у меня во дворе, нельзя было слезть без моего на то разрешения».

Бог пожал плечами и говорит: «Сделаю». А святой Пётр хмурится, морщится недовольно, да говорит: «Ты смотри мне, на этот раз загадай – "Хочу попасть в Рай после смерти!"».

А Авось снова молчит, ему на то ничего не отвечает, только думает думу неспешную.  Наконец вымолвил: «И ещё хочу, чтобы с того коврика, что у печи лежит, никто не мог сойти без моего на то разрешения».

Бог опять пожал плечами – «Сделаю». А Пётр хмурится ещё пуще прежнего, как туча чёрная уже грозен лицом. И говорит Авосю: «Последний шанс тебе, нерадивому. Загадай "Хочу в Рай!"».

Ну а что Авось? А он и говорит: «И ещё сделай так, Господи, чтобы с этих стульев никто встать не мог без моего на то разрешения»

Пётр вскочил, с негодованием смотрит на Авося, и говорит: «Ну Господь с тобой, окаянный» –  а те только лыбятся.

Проводил Авось гостей дорогих своею дорогою, да и подзабыл об этом. Только вот беда о нём не позабыла – не прошло и пары лет, а в округе стали резвиться мор да неурожай.

Затянули все в округе пояса да потуже, и терпели, что было сил. Правда, Авосю и затягивать-то было мало куда, он и без всего этого недоедал. Но куда деваться, приходилось ему с Нищетою терпеть.

Только вот в самый разгар этого безобразия постучался к нему в дверь незваный гость. Долго ли, коротко ли – но слово за слово и поехало тропинкой накатанной. Предложил гость ему помощь, чтобы голод этот пережить - снеди, припасов и всякой рухляди. Не так уж и мало предложил, год пережить удалось бы, и ещё на чуток да осталось бы.

Да только непростой был гость. Потребовал он душу Авося взамен за припасы евойные. Тут и безносому дурачку деревенскому ясно стало бы, что гость тот серой пованивает, ой как пованивает. Стало это ясно и Авосю, хоть он и не дурак был, да и на болезни заморские, при которых нос отпадает, тоже не жаловался. Диаволом тот гость оказался.

Пригласил он гостя за стол, предложил ему угощение – а как порешали они вопросы свои, насущные и не очень, так и пора прощаться настала. Порешили они на том, что через год вернётся диавол сюда за душою Авосевою, ну а до тех пор тот пускай живёт своей жизнью, как хочет.

Кто иной всё проел поскорее бы, а потом бы начал кручиниться, но Авось был не из этих людей. Жил он своею жизнью простецкою, ажно до тех самых пор, пока диавол не явился. В назначенный срок.

И, не запылившись, с порога говорит ему: «Пошли, мол, Авось, время твоё истекло».

А Авось ему-то в ответ: «Не спеши, гость дорогой, проходи, присаживайся, откушаем на дорожку, авось в последний-то раз, чай, вместе едим».

Ну  диавол и сел чинно-мирно, в то время Авось накрывать на стол стал. Только как достанет блюдо из печи, так и приподкидывает ухват рукой. А диавол-то смотрит лукаво, мружится на солнышке да и радуется, как же руки у хозяина дрожат перед последней его-то вечерей.

А хозяин убрал всё со стола, схватил ухват поудобнее, да как начал охаживать окаянного!

Возопил тот матом нечестивым-то, закричал – а вот сделать ничего не может. Встать-то со стула он не могёт, а на помощь ему никто не спешит. Да и останавливаться Авось не собирается, благо, отъелся на харчах-то диаволовских.

Видит нечистый, что дело худо, и спрашивает: «Чего, мол, ты хочешь, всё сделаю!»

А Авось ему в ответ: «Желаю я, чтобы ты отказался от своих требований по контракту, заключённому между нами, да катился отсюда подобру-поздорову, души моей с меня да не требуя».

Хотел было дьявол лукавством своим да воспользоваться, да не тут-то было – охаживает его Авось, ой как охаживает. А с битым боком мысль хитрая в голову не идёт, а Авось останавливаться по-прежнему не собирается. Вот и выпалил он: «Ладно, твоя взяла, ухожу я, ухожу по добру, коль отпустишь, и души твоей с тебя за этот контракт взимать да не требую». Отпустил его тогда Авось по добру (хоть и не шибко здоровым), и сбежал тот диавол, в дороге прихрамывая.

Может вы думаете что это конец? Ишь чего удумали, ведь в стране не закончились голод да неурожай. Кто стерпелся с этим, ну а кто из честного народа и концы-то отдал. А что до Авося, так у него припасы, полученные, к тому времени уж стали заканчиваться.

 

Совсем немного времени прошло, и вновь вернулся к нему тот диавол, возмездия неправедного алкающий. И поелику усердия он был полон, более многих, да и решимостью не был обделён, то снова заключили они с Авосем договор, на тех же условиях, что и ранее. Только вот сколько радушия и страннолюбия Авось не проявлял, есть этот дьявол не стал ничего. И даже садиться за стол не решился наотказ (хотя его, право, и можно понять). Оставил хозяину, как и договаривались, припасов диаволовских, колдунством нездешним так заговоренных, что времени ход мерный ход их как бы и не касался вовсе, и ушёл далече по делам своим нечестивым, напевая себе под нос песенку какую-то богомерзкую.

С припасами этими, я вам скажу, ещё год Авосю пережить удалось, даже Нищету свою ему досыта накормить удавалось. Долго ли, коротко ли – но прошёл этот год так же, как и предыдущий. Порой ему вспоминалось о дьяволе, не без этого, чего уж греха таить. Но в такие моменты он ободрял себя так: будем живы – не помрём. И даже грядущий приход не так страшного не мог омрачить  этих его убеждений.

 

Истекает уж срока последний часок, и стучит к нему в дверь тут не леший, и не упырь, не старик-с-ноготок, а не кто иной, как диавол собственной персоной.

Открывает дверь , заходит за порог, вдыхает полной грудью, да и говорит Авосю – пошли, дескать, откуковала птичка своё время.

Тот ему в ответ – «Погоди, погоди, сейчас соберусь. Дорога неблизкая-то». Ну и стал собираться.

Не особо долго он собирался, должен заметить, вещи сложил в узелок, утрамбовал их, дабы  не болтались как дерьмо собачье посреди проруби, палку дорожную взял, перекрестился в дорогу, говорит: "Ну, пойду я, пожалуй...". Нечистый же, слыша это, тоже повернулся, уже собрался через порог переступить... И тут ему Авось:  "А вот тебе пока придётся здесь постоять". И как перетянет окаянного поперёк хребта палкой!

Взвыл тут окаянный неистово, попробул дёрнуться - да не тут-то было! Сколько ни бежит, а с места хоть на йоту, но сдвинуться не может! Вот бежит он, бежит, а Авось его сзади палкой всё обхаживает да обхаживает. Стал поминать всех святых на бегу, да такое о них рассказывает, что в Библии али от святых отцов так просто да не услышишь.

Вот Авось его и стал реже (ибо заслушивался), но вдвое усерднее (за речи скабрезные) охаживать. Ну от усердия евойного диавол-то и взмолил о пощаде.

"- Чего ты хочешь, мол, смертный?"

Ну а Авось ему в ответ всё то же, что и ранее, слово в слово всё повторил без запинки да ступора. Что тут таить – какие бы планы хитрые у него в голове не припасены были, но пришлось дьяволу и на этот раз отступиться, ибо спина евойная хоть и была крепка, но, всё же, не казённая.

 

И вот, прошло опять совсем немного времени, а тут в окно к Авосю, понимаешь ли, стучится старый знакомый, с которым он совсем недавно попрощался. И вопрошает его ласково – желаешь ли ты, мол, друг сердешный, чего-либо?

Ну а Авось из окна – а почему бы и нет? Снеди бы да припасов, чтоб ещё год протянуть, вот и всё что мне надобно. Тут после этого они всё оформили, так, как надобно, и да ударили-то по рукам.

Прошёл оговоренный годок, а наш Авось не сказать-то, что как молоток. Как-то внезапно старость на него накинулась, и, хоть этого он и ожидал, но и седины в висках поприбавилось, да и хватка его ослабела. Давно уж пора для сего наступила, конечно, но всё равно – ожидалось, что когда-то потом, год не в этот она да нагрянет.

 

Так, казалось бы, всё чинно и мирно своим чередом идёт, как оно и было начертано Творцом Всего Сущего…  Да только засуха да мор всё никак ни кончаются.

И в назначенный час, неожиданно – прям как старость, вновь появляется дьявол у дверей дома Авосевого. Только, наученный горьким опытом, за порог не заходит, и даже близко к нему подходить не желает. В окна стучит. И в путь-дорогу зовёт собираться.

Кряхтит Авось из-за окна, гостя своего видеть желает. Говорит ему, мол, собраться-то надобно, и скарб свой нехитрый старческий собирает.

Вышел, похрамывая, и вот уж, кажись, и в дорогу идётся. Но у калитки своей он остановился, и говорит диаволу: «Ох, что-то я проголодался, и путь впереди неблизкий. Не достанешь ли ты мне орешков с того дерева, а то я стар уже стал, и немощен?»

Дьявол на радостях от того, что это последняя трапеза зловредного человечка, подходит к дереву – ан не достаёт. Встал на цыпочки, попрыгал – ан всё равно не дотягивается. Хотел уж было вернуться к Авосю, но как подумал о евойном кряхтении, да о том, как тот будет нудить всю дорогу обиженно, то потёр руку об руку, да и залез на дерево.

Сорвал ветку с орехами, бросил наземь, и только навострился слезть – а вот тут незадача. Слезть-то с дерева он уже не может. Ну а Авось снизу палку уже подыскивает. Очистил сорванную нечистым ветвь от орехов да листвы, да как начал лупцевать диявола – одного только свисту от той гибкой ветки было да немеряно, вот что я вам скажу. А уж дискомфорту последнему и того более.

Диавол уже вновь нечестивым матом заводит, а Авось всё хлещет и хлещет, даром что старость уже подступила. Где там и силе-то взяться, казалось бы, а вот те на. Вот и ветвь ту об спину сломал, новую палку ищет.

А как начал он лупцевать дьявола своим дорожным посохом, полпальца в ширину, то взмолился дьявол, видя, что этот, в отличие от предыдущих, сломается не скоро, а также чуя, что Авось просто так останавливаться не собирается: «Ладно, ладно, Авось, будь по твоему, говори, чего хочешь!»

Ну а тот: «Желаю я, как прежде, дабы отказался ты от требований по контракту, меж нами заключённому, и проваливал отсюда подобру-поздорову, души моей с меня да не требуя».

Дьявол: «Ладно, ладно, согласен я уйти, коль отпустишь, души твоей с тебя да не требуя».

Авось: «Подобру-поздорову уйти, ух, окаянный!» - да палкой своей грозит.

Дьявол: «Ладно, ладно, согласен я подобру-поздорову уйти, коль отпустишь, души твоей с тебя да не требуя».

Авось же ему: «Так-то лучше. На сим можешь слезать с дерева и катиться на все четыре стороны.»

Дьявол слез и следу его больше тут не видывали. А вскоре и чума пропала. Дьявол ли за ней ушёл, или она за дьяволом – кто его знает, я у них не спрашивал, и потому не скажу, как оно на деле было али не было.

Однако и это ещё не конец. Прошло ещё немного времени, годиков этак двадцать. И вот уже Авосю пора помирать настала.

Оделся в чистое, лёг на скамью. А Нищета за ним так тужила, что, говорят, померла с ним в один день, если не в один час.

И пошли они по смерти, да прямиком в Рай. Доходят до Райских до врат, а там святой Пётр стоит на посту, ключи перебирает.

Видит Авося и говорит: «Я тебе говорил, чтобы ты загадал попасть в Рай? Говорил? Говорил? Ну вот броди теперь отсюда куда хочешь, и не жалуйся.»

Ну, дурное дело – нехитрое. Что тут поделать, да и незачем. Авось плечами пожал да и пошли они прямиком в Ад.

Доходят они до Адских до врат, а на них как раз была очередь этого самого дьявола стоять. Тот как увидел через смотровой проём Авося, так быстро задвижку на нём и задвинул, чтобы тот внутрь не просочился неведомым способом.

И говорит тут ему: «Э-э не, броди отседова. Не пущу я тебя, не то ты ведь и тут свои шутки начнёшь шутить!».

Авось ему: «Ну так куда мне идти?»

Дьявол: «Ничего не знаю, иди ты, дорогой, куда хочешь, лишь бы отсюда-то да подальше».

Что поделать? Авось тут пожал плечами, да и побрёл обратно. А так как ни в Аду, ни в Раю его видеть не желали, то пришлось ему возвращаться в своё тело. И стал он первым таким бессмертным, что когда-либо наши дороги-то бороздил. И не верьте тем, кто иное рассказывает, не так всё было. И Иуда был прощён, и Каин тоже, не вечность скитался.

Ну а что до Авося – так он, говорят, и сейчас среди нас ходит…

Чу! Вновь блохастые взъерепенились. Ты, малец, глянь-ка на улицу – может быть, это он с собачонкой вдоль дороги бредёт?

 
 
 

Обсудить на форуме