Терра Инкогнита

Кенша сидела перед костром и одним из своих ножей точила прутик. Это занятие не имело никакого практического смысла, просто она хотела чем-нибудь занять руки. Шла середина ночи. Лес был полон звуков, какие никогда не услышишь в городе, даже в самую тихую ночь. Где-то в зарослях пели свои нестройные песни сверчки. Через странно одинаковые промежутки времени, минут этак в двадцать, ночная живность шмыгала по тому особому, природному мусору, который покрывает почву во всех лесах. И все эти шумы и звуки, будто, и не были шумами и звуками вовсе. Они как волокна ткани составляли структуру природной тишины. Кенша когда-то слышала про блестящего учёного, который к старости лет оглох и, якобы, от постоянного, давящего отсутствия каких бы то ни было звуков, сошёл с ума. Правда, её брат – Стокли, рассказавший ей эту историю, после добавил:

- Этому парню было восемьдесят три года, и у него, ещё до глухоты, стал проявляться маразм. Хотя… - сделал паузу её любимый братец, обтачивая палочку - даже в молодости он предлагал привязать снаряд баллисты к вороту, выстрелить в солнце и притянуть его, чтобы, мол, не тратить дерево на согрев воды. Но… - насупил брови Стокли, - свела его с ума всё же глухота.

Это было трицдать лет назад. Конечно, брат подтрунивал над маленькой Кеншой, они отдыхали после удачной охоты, ожидая, когда приготовится кабан. Но сейчас, когда она отлично охотилась сама, когда ей было уже сорок, Кенша думала, что стать безумцем, ничего не слыша, возможно. На её взгляд, «тишина» - слишком величественное слово для того ужасного вакуума, который слышишь, когда сидишь в карликовой каменной клетушке, в собственном дерьме. На голове у тебя мешок и ты только и ждёшь, чтобы тебя, наконец, прикончили. Ну, или когда бесповоротно глохнешь, да. Покрывало природного шума, укутавшего их бивуак в эту чудную, ясную, летнюю ночь, имело гораздо больше оснований называться тишиной. По мнению Кенши, разумеется.

О чём ещё остаётся думать, когда сидишь одна в дозоре, точишь сучок, а твои спутнички славно дрыхнут? О, нет, она не жаловалась. Ни в коем случае. За двадцать пять лет карьеры наёмника, последние двадцать её мучила бессоница. С самого раннего детства она помнила, как её мать ходила разбитая днём, а ночью без конца ворочалась в кровати, чтобы в итоге встать и пойти убирать хижину или просто смотреть в окошко. В конечном счёте, это её и сгубило. Она перерезала вены себе на бёдрах колуном мужа. Отец после её смерти стал отрываться на них с братом. А когда пьяный попытался изнасиловать Кеншу, Стокли забил его насмерть голыми руками. После были только Стокли и Кенша, малышка Кенша и её старший брат. Против всего мира. Теперь же у неё остались эти двое, что тихонько спят по обе стороны от её ног. Как же так вышло? Биркин уже отсидел свой дозор. После Кенши настанет очередь Фолли. Честно говоря, в этих ночных сидениях не было почти никакого смысла, но она сама когда-то настояла на них. Глупость. Но сейчас уже странно было что-то менять, все привыкли. Костёр отлично отгонял хищников. А если среди них были такие, что не боятся пламени, то втроём они всё равно ничего не смогут сделать. Честно говоря, не втроём. Она одна ничего не смогла бы сделать. Ну а бледные дьяволы, те, ради кого изначально затевались ночные дежурства, они ходят тихо. Их не услышишь. Никогда. И не увидишь, ровно до того момента, как тебе перережут глотку. Лезвие сорвалось и чуть не порезало ей палец. На коже осталась едва заметная в пламени огня белая полоска. Кенша бросила прутик в огонь и взяла ещё один, рядом с её левой ягодицей.

За время дежурства Кенши в костёр отправилось с дюжину сучков, разной длины и толщины. Пора было будить Фолли и поспать самой. Но она решила отсидеть два дозора. Надо сказать, она ненавидела, когда Биркин или Фолли, из жалости, оставались на страже всю ночь, зная о бессоннице. В то же время, она очень это ценила. Пока за лагерем присматривал Биркин, Кенше удалось сомкнуть глаза где-то часа на три, она уже давно научилась высыпаться за это время, а больше заснуть всё равно не выйдет. Пусть за неё отдохнёт Фолли.

***

Ночь прошла гладко, никто не растоптал их огромной лапой, никто не задушил гарротой, почти как в старые времена, когда по-настоящему бояться, было редкостью. На рассвете Кенша, подбросив в костёр хвороста, поставила кипятиться маленький котелок с водой, который наполнила из бурдюка. Утренний чай. Кенша считала, что все великие экспедиции заканчиваются успешно, во многом благодаря чаю. Без него большинство путешественников сдавалось бы, не дойдя и до середины пути уж наверняка. А если великие экспедиции выживают благодаря чаю, то что говорить об их жалком походике. Может великие гуманисты-оптимисты и назвали бы его великим. Но правды это не изменит. Походик был жалким, бесполезным и трусливым.

Разложив по глиняным кружкам (все 3 были со сколами, кто бы сомневался) примерно равное количество смеси из правого нагрудного кармана (который Кенша пополняла при любой возможности) её кожаного жилета, она залила чай кипящей водой. Интересно, ни Фолли, ни Биркин никогда не спрашивали, что там за травы. Кенша ведь могла сунуть туда белладонну или ещё какую дрянь. Но нет. Конечно, она не стала бы их травить. И Фолли бы не стал. Биркин – да. Он мог бы. Но тоже не станет.

Не вставая с земли, Кенша молча пнула под зад сначала одного, потом другого. Фолли тут же уселся, промаргиваясь и потирая глаза. Кенша молча передала ему дымящуюся кружку. Биркин не пошевелился. Тогда Кенше пришлось встать и пнуть его основательно, и ещё раз, и ещё, спать он любил. Фолли наблюдал за сценкой с хитрой улыбкой, хитрой, но приятной на его юношеском лице. Биркин молча уселся и хмуро уставился на костёр. Кенша прошла на своё место и протянула ему кружку. Гном взял её и осушил сразу половину. Половину от этой половины, вылив на свою бороду.

Что касается внешности, Биркин не отличался от своих собратьев. «Не гномы» наверняка не смогли бы отличить его не то, что от отца, но и от матери, от сестры и даже от тех особей, с которыми Биркин не мог состоять не то, что в дальнем, но и ни в каком родстве. Одно слово – гномы. Но характером он не был похож на типичного представителя этого народа. Они все любили знатно нажраться эля. Вино не усваивал их бородатый организм. Около десятка гномов отведали красную сладкую жидкость, до того, как стало ясно, что вино заставляет обычного гнома умирать в долгих, трехдневных муках, и, что интересно, медики, ни людские, ни гномьи не могли найти этому феномену объяснения. Любили они также набить кому-нибудь рожу, или даже всадить чекан в переносицу, пройтись по бабам, которые выглядели в точности, как мужчины. Кажется, какой-то не в меру любознательный юноша, из людей, даже пытался написать труд, доказывающий, что гномы на самом деле гомосексуалисты или даже гермафродиты и отправился проверять это экспериментально. Его нашли повешенным за причиндалы на флюгере борделя, славящегося своим богатым, на любой вкус и карман, ассортиментом. Гномы всегда шли в авангарде всех армий, порой противоборствующих, и редко были искушены в науках, которые не касаются производства средств умерщвления. Биркин был не такой. Его кулаки никогда не были сбиты. Топор, чекан, короткий меч, арбалет, палицу и так далее он, конечно же, держал в руках. Но успехов не добился. Он был рождён в уважаемой семье клана равнинных гномов. Этих ребят даже их горные и пещерные сородичи считали повёрнутыми на военной подготовке. Когда-то они жили исключительно за счёт грабежей, но мир не стоял на месте и у них появились свои ремесленники и торговцы из числа гномов, не любящих махать секирой. Равнинники считали их низшей кастой. С ними обращались как с дерьмом. Торговцы не получали никакого дохода от продажи, всё отбиралось и делилось между соклановцами. Ремесленники также не знали никакой награды, кроме тумаков. И это притом, что в горах и пещерах кузнецам и купцам завидуют и уважают именно за их богатство. Равнинники ненавидели их за, якобы, трусость. Вот и причины такого обращения. А если тебе не нравилась подобная жизнь. Что ж, выбора у тебя особо и не было. Доказать свою силу и смелость снова ты не мог, надо было раньше думать. Уйти из клана? Повезёт если тебя не найдут и не посадят на кол. А если доберёшься до гор или пещер или даже в обычный гномий городок. Ну. Ты же равнинное отрепье и никому не нужен. В клане хотя бы кормят. Пусть даже вместе с кашей и похлёбкой получаешь побои.

Как же вырвался Биркин? Вспоминаем, что он из уважаемой семьи. Отец не смог терпеть позора и добился изгнания сына их клана. Сам он был прославленным ветераном не одной войны. А двух. Биркину даже позволили взять с собой одежду и трёхдневный запас солонины и воды. Сам гном отчаянно верил, что отец поступил так из жалости. Кенша и Фолли думали, что стыд и желание помочь сыну были там примерно в равном соотношении.

Биркин оторвал, наконец, суровый взгляд от костра и поочерёдно взглянул на своих спутников. Заулыбался. Фолли и Кенша тоже улыбнулись. Посидели в тишине. Все втроём, они были, в общем-то, не очень разговорчивы. Кенша налила всем по второй кружке.

- Как прошла ночка? – спросил Биркин.

- Мы же живы, значит всё путём. – коротко заметил Фолли, прикончив свою кружку. Он потянулся за сумой Кенши и стал там копаться в поисках солонины. Кенша отметила, что он ни словом не обмолвился о её двойном дозоре. Она знала, что не в его характере тихо радоваться тому, что он поспал за её счёт. Просто он был умён и понял, что всему виной бессонница, как всегда. Выудив из рюкзака солонину, пару огурцов и луковицу, он принялся чистить последнюю.

- Тебе-то что снилось, гномья морда? – сказала наёмница, толкнув Биркина в плечо, - Дом родной?

- Иди-ка ты к чёрту, Кен. Эй, Фолли, давай уже мне солонину, плевать мне на лук. И, сделай одолжение, огрей-ка нашу командиршу по голове. – Фолли кинул ему кусок мяса, который упал на землю у огромной ступни гнома. Биркин не повёл и бровью и принялся грызть свой паёк.

- Нет, братишка, женщин я не бью.

- Из солидарности, ха-ха? – Фолли на это лишь покачал головой, улыбаясь и принимаясь за нарезку огурцов.

А вот Кеншу этот комментарий покоробил. Она взяла половину луковицы и принялась её жевать вперемешку с солониной, давясь при этом слезами. Лук был очень злой. Не то чтобы Фолли был ей так уж дорог, и она жестоко сокрушалась над его увечьем. Парня было жаль, он был хорошим человеком, смелым, пусть и не обучен драке. Но всё-таки. Может быть та, исчезнувшая цивилизация, частью которой все они, так или иначе, являлись, заслуживала быть уничтоженной, раз богачи, забавы ради, поганили молоденьким мальчикам всю жизнь, заставляя стеречь свои гаремы? Да, жизнь у придворных евнухов была сладкой, что касалось жилья и пропитания. Но, скорее всего, любой из них предпочёл бы нищенствовать, оставшись при своём достоинстве. Но и не тревога об ушедшей чести евнухов заставила наёмницу содрогнуться. Они были последними людьми в Известной части мира. 40-летняя женщина и евнух вдвое моложе. Человеческий род закончится на них, и они не могут сделать ничего, чтобы его сохранить. Биркин часто забывал об этом. Он не был человеком. Да, он им определённо сочувствовал, но не его гномья порода исчезла с лица земли. Не он живёт с ощущением полнейшей безысходности. Что ж, если они ничего не могут сделать для человечества, они должны что-то сделать для себя. С этой мыслью, Кенша поднялась с ещё не высохшими, наверняка от лука, слезами, затоптала костёр и приказала выдвигаться. Хватит размазывать сопли, у них впереди поход. Последний поход человечества.

***

Листва забавно шелестела, загребаемая коротенькими ножками Биркина. Он вспоминал, как повстречал своих спутников. Прошло уже около месяца с того момента. Он брёл по какому-то тракту, уже начавшему зарастать. Желудок яростно урчал, требуя пищи. Уже два дня, как выменянные в эльфо-гномской деревеньке лепёшки закончились. Пару раз он натыкался на ягоды земляники, но, казалось, они только отнимают питательные вещества у организма, а не насыщают его. И тут он увидел двух человеков, сходящих с тракта в лес. Сначала он списал это на голодный бред. Тем не менее, решил проверить, он с рождения был очень любопытным. Когда поверх бороды ему лёг нож, Биркин понял, что всё это по-настоящему. Он оказался в плену двух последних людей в Известной части мира. Будь он обычным гномом, на самом деле, легко бы разделался с этими беднягами. Парень, ещё молодой, по виду ловкий, но вряд ли когда-то участвовал в драках, как и сам Биркин. Вторая штучка была интересней. Баба, что-то около сорока, наверное, но ещё чертовски красивая. Да, она бы могла дать неплохой бой. ЕСЛИ БЫ Биркин был обычным гномом. Но, к сожалению, он был трусом. Он и сам это знал, он сожалел, но поделать ничего не мог. И знать он тогда не знал, что эти двое станут ему друзьями, которых он никогда, фактически, и не имел. Может даже правильнее будет назвать их семьёй. Они его накормили, напоили и вот спустя месяц он бредёт по листве, думая обо всём этом. Спутники не заметили улыбки под его густой бородищей.

Да, Биркин уже давно решил для себя, что поможет этим несчастным в их походе. Строго говоря, они были в этом мире ещё более одинокими, чем он сам. У Кенши и Фолли не было никого, кроме друг друга. Во всём мире. Гном, даже такой неудачник как он, всегда сможет найти себе адскую, унизительную, отвратительную, но всё же работу в каком-нибудь гномьем поселении. А может даже сдаться в рабство к этим бледным дьяволам. С натяжкой такое жалкое существование всё равно было жизнью. А что делать двум представителям вымирающего вида, когда половина всех разумных хищников только и хочет, как повесить их головы у себя в гостиной, или насадить на палку, а вторая половина только и хочет, как сдать их первой? Не называя уже неразумных хищников, которые грозили путникам во все времена. По ходу дня Кенша подстрелила фазана и кролика луком, большую часть похода висящим на спине, с перекинутой поперёк груди тетивой. Так что на ужин у них было свежее мясо и чай с прекрасной лесной земляникой. Сегодня они встали лагерем рядом с каменным тортом. Эти небольшие сооружения можно встретить практически в каждом лесу и в любой таверне всегда найдётся такой персонаж, который за далеко не первой кружечкой эля заведёт разговор о том что, мол, его семья с незапамятных времён хранит секрет создания этих причудливых штучек. Притом, такие встречались среди любой расы, населяющей континент. Каменный торт был, по сути, наслоением аспидного сланца и обсидиана в форме треугольника с закруглённой одной из сторон. Таким образом, становится ясно, откуда появилось название, не ясно другое. Откуда появились сами эти «тортики» и для чего. Их изучали многие, откалывая кусочки или выкапывая целиком и ничего сверхъестественного не нашли. Это были не надгробия (ни намёка на кости). Если памятники или статуи, то кому или чему? Несомненны две вещи: торты притягивали призраков и всегда стояли на окраине лесов – и то, первое утверждение было не доказано. Может, торты возводились в местах обитания привидений (или лучше сказать «прислышений», потому что призраков никто никогда не видел), и служили своеобразными оберегами? В любом случае они не работали. Допив свой чаёк и, конечно, выколупав из кружки, и, проглотив все ягоды, Биркин пошёл отлить к каменному торту. Когда дело гнома уже подходило концу, во всём окружающем лагерь пространстве раздался оглушительный скрежет, будто Брохс острым концом своего чекана попытался почесать спину сквозь стеклянный доспех. И когда Биркину уже стало казаться, что его голова не выдержит и украсит тортик и почву вокруг своим содержимым, поверх скрежета ворвался ор какой-то огромной женщины-фурии из легенд: «Stand tall from the beast of Ame…». На этом все звуки резко оборвались. Биркин натянул штаны, вернулся к спутникам и вытянул к костру ноги, высушивая капли жидкости, которые попали туда, когда он, испугавшись нормального, в общем-то, явления вздрогнул. Кенша и Фолли засмеялись, хоть с лица последнего ещё и не сошла бледность, извещавшая, что евнух тоже струхнул основательно.

Фолли и Кенша улеглись спать, а Биркин уселся в дозор. Всё шло спокойно, как и всегда, правда ночью гном снова слышал женщину-фурию-призрака, которая под звуки лютни, гораздо более приятные, чем визг того демонического стекла, милым, спокойным голосом красиво пропела те же слова, призывая встать перед зверем какой-то Аме. Спутники Биркина так никогда об этом и не узнали. Они проснулись, и Биркин тоже, когда каменный тортик разлетелся под ударом, похожего на палицу, хвоста динозавра. Эти огромные ящерицы были родственниками драконов, и осталось их мало. Известно, что динозавры не умирают от старости, однако уже пару сотен лет наблюдается непонятное массовое вымирание. Притом и драконы, и обычные змейки-ящерицы чувствуют себя совершенно нормально. И вот теперь этот реликт, осколок древних времён угрожал двум другим реликтам и осколкам прошлого. Монстр был раза в полтора больше коровы, морда окружена костяной манишкой, выщербленной с правой стороны. Левый глаз динозавра был выбит и окружён ужасным, широким шрамом от цепа, которым размахивал сам Брохс две тысячи лет назад. Спина чудовища была покрыта пластинами, заляпанными многовековой грязью и кровью тысячи битв, а хвост венчал шипастый шар.

Кенша смотрела в единственный глаз чудовища, тот, совершенно спокойно, ни намёка на налитость кровью, смотрел на неё. Что-то должно случиться, и всё потому, что их дозорный спал. В конце концов, нападение никогда не происходит, когда часовые бодрствуют. Что-то должно случиться, и Кенша, по-настоящему, так и не простит Биркина за его оплошность. Динозавр смотрел на наёмницу, их сознания слились воедино, они оба всё поняли. И тогда зверь бросился на Фолли. Евнух развернулся, намереваясь убежать, но монстр, резко вывернувшись, ударил его хвостом по ногам, отбросив к ближайшему дереву. Кенша, не теряя времени, быстро залезла на хребет чудищу и воткнула один из ножей прямо в глаз, который там и застрял в брызгах крови, издав мерзкий чавкающий звук. Динозавр бросился вперёд и, чтобы не упасть, наёмница ухватилась за своеобразные рога, образованные защитным панцирем вокруг головы. Всё это закончилось столкновением с большой сосной. Кенша достала ещё один нож, и пока ящерица приходила в себя от удара, быстро начала отковыривать одну из пластин. На секунду Кенше показалось, что лезвие ножа не выдержит и переломится, но пластина с хрустом, вырывая куски плоти, начала отходить и, наконец, повисла на волокнах животной ткани. Женщина стала исступлённо бить в уязвимое место ножом. В итоге монстр всё же сбросил Кеншу, и она так и осталась лежать в листве, билась в судорогах и плакала. Динозавр побрёл прочь и, в конце концов, умер от потери крови, о чём Кенша, конечно же, не могла узнать. Легендарный представитель вымирающего вида, которого не взяла метеоритная лихорадка, убивающая его братьев, который не умер от цепа могучего бога-героя, который был старейшим и сильнейшим, истёк кровью. Он проиграл сорокалетней женщине, мстящей за мужчину, который никогда не будет ей принадлежать и который вовсе не мужчина.

Через некоторое время Кенша всё же смогла подняться и вернуться к бивуаку.

- Кенша, Кенша, прости меня, прости, как ты себя чувствуешь? – вопрошал Биркин.

Она его не слушала, лицо наёмницы всё ещё было мокро от слёз, а к левой щеке даже прилип кленовый листик, который она и смахнула, прежде чем подойти к Фолли. Тот был жив, но без сознания. Гном извивался вокруг со своими бесконечными извинениями. Дела были плохи. Правая нога была измолота, кости ниже колена превратились в мелкое крошево. Левая тоже была сломана, по крайней мере, в двух местах. Наёмница поцеловала евнуха и пошла собирать ветки. Когда она вернулась, Биркин сидел у потухшего огня, нелепо раскачиваясь. Она уселась неподалёку и начала мастерить волокушу. Чтобы связать ветки, Кенша ножом отсекла часть кожи со своего жилета и нарезала кусок на тонкие ленточки. Когда всё было готово, она аккуратно переложила Фолли с земли на своё изделие и поволокла. Она и одна сможет закончить поход за них обоих. И уж точно она сможет это сделать без всяких гномов.

***

Биркин плёлся за парой людей, которым поклялся помогать до конца и которых в итоге подвёл. Один раз, на первом привале Кенши, он попытался подойти и заговорить. В ответ гном услышал ледяной голос:

- Я хочу, чтобы ты ушёл.

Он с трудом подавил комок, подкативший горлу. Кенша решила закончить этот поход без Биркина. В любом случае, Биркин им поможет, вне зависимости от их желания. И он шёл все три дня на полсотни шагов позади, останавливаясь, когда останавливалась наёмница, питаясь орехами и ягодами.

В середине первого дня своего путешествия на волокуше, Фолли очнулся. Кенша сначала этого даже не заметила. Он не кричал, хотя всё тело буквально разрывало, будто туда без устали качали воду, а место уже кончилось пару часов как. Когда женщина, наконец, заметила, что её спутник в сознании, она бросила волокушу (что тут же отдалось адской болью, будто ту воду, заменили на кислоту или горящий порох) и наклонилась над евнухом. На её глазах снова появилось мерцание, она готова была расплакаться. Светлые волосы (которые Фолли всегда считал коротко остриженными) упали ему на лицо и, если бы Кенша не отстранилась, юноша бы точно задохнулся. Он усмотрел в этом иронию, задохнуться, когда тебя убивает ужасная боль сломанных конечностей. Попытка засмеяться превратила муки ада в муки того, что сложно вообразить и Фолли стал кряхтеть и морщиться.

- Что с тобой?! Скажи, не молчи, НУ! – вскрикнула она и из глаз всё же брызнуло.

- У меня нет члена и я один из двух последних людей на планете. В остальном – я никогда не был счастливее! – И на деле это было почти правдой. Лежать сейчас в лесу, с перебитыми страшным динозавром ногами, Фолли нравилось куда больше, чем лизать задницу вельможам при дворе. – А где наш бородатый приятель?

На лице Кенши вспыхнула гримаса гнева. Из-за маленького ублюдка парень потерял ноги и он не злится, это видно, он действительно справляется о нём. Только это был не гнев. Это была ненависть. К себе самой и к своему спутнику. Потому что он умел прощать, а она похоже нет. Кенша всегда считала, лучше жить в красивой лжи. А сейчас узнала правду о самой себе.

***

Шла вторая ночь с тех пор, как Кенша прогнала Биркина. Сейчас она спала, крепко, без сновидений. Явление почти такое же редкое, как единорог. Фолли лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, и любовался звёздами. Что они такое, эти звёзды? Какие тайны хранят? Что если каждая звезда – есть суть душа каждого умершего человека, эльфа, гнома, не важно. Красиво. Ноги докучали не более чем зуд от укуса комара. Ну, может, мошки, которые, как известно, куда более отвратительные и зловредные твари. Кенша напоила его одним из своих особых чаёв, который заглушил боль. Послышался шорох. Фолли повернулся и улыбка украсила его и без того красивое лицо. Это был Биркин. Он косолапо, неуверенно шагал к юноше, потупив взгляд. А Фолли хотелось смеяться. Он всегда восхищался гномами. Они были для евнуха воплощение простоты, смелости, справедливости. У них мальчишек не лишали мужского естества на потеху богачам.

Этого гнома он знал едва месяц, и он был далеко не лучшим из них. Но Фолли полюбил Биркина. И теперь, вероятно, лишился ног, по его вине. Но злости не было. Нигде, даже в потаённых уголках души. Не было, и всё тут.

Биркину же не надо было искать вину на дне своего сердца. Она была тут, на поверхности. Он сам был большим сгустком вины. И вот, подойдя к своему другу, к одному из двух людей, которых он поклялся защитить, хоть совершенно этого не умел, он пытался попросить прощения. Для этого нужно было поднять глаза. Он это сделал и увидел сверкающее, лучащееся добротой и любовью лицо юноши, которое было ещё прекраснее в темноте. И невольно сам растянулся в счастливой улыбке, а из глаз брызнуло, как сутки назад у женщины, которая его ненавидела. А причиной было одно и то же. Любовь к ближнему.

Слова были не нужны. Гном осторожно перетащил евнуха к большому дубу. Пару раз Фолли готов был закричать, но знал, что тем самым убьёт тонкий сон Кенши и разрушит магию этой ночи. Магию для всех троих. Они сидели под дубом, смотрели на звёзды и луну, думали о прошлом, будущем, настоящем. Биркин курил самокрутку из верблюжьего табака. Его выращивают далеко на юге, за пятью пустынями, которые пересечь в состоянии лишь верблюды, эти вечные скитальцы. Ни гном, ни эльф, ни человек никогда не заходил дальше второй пустыни. И ни один южанин не заходил дальше третьей со своей стороны. Пересекать пробовали многие, на тех же верблюдах. Но никто, до сих пор, это не пережил, сколько бы воды не взял с собой. Северяне знали о южных существах, что там обитали, только по рассказам последних. Письма отправляли вместе с верблюдами. Через них же была налажена торговля, по каким-то неведомым причинам язык был общим, с незначительными грамматическими особенностями. Морской путь на юг также никто пока не нашёл. А вот южный табак пришёлся очень по вкусу гномам, который был в тысячу раз, по их заверениям, ароматнее обычного и курился дольше. Обычно гномы предпочитали трубки, каждая из которых была настоящим произведением искусства. Красное дерево, тик, карельская берёза, какая только древесина не использовалась в их изготовлении. Цельнодеревянные или с мундштуком из обсидиана, драконьей или слоновой кости, часто инкрустированные самоцветами, янтарём, даже обычным булыжником, трубки гномов становились предметами коллекционирования и даже причиной некоторых войн. А вот Биркин любил самокрутки. У него было очень много бумаги для изготовления и крутил их он крайне искусно.

И вот закончив изготовление папироски, Биркин сбегал к едва-едва горящему костерку и подкурил от одного из поленьев. Вернувшись, он сел в ту же позу и продолжил пялиться на небо.

Фолли, обычно равнодушный к табаку (честно говоря, он никогда и не пробовал) в этот раз решился: - Дай мне, Биркин.

Гном молча, с улыбкой передал горящую палочку юноше. Вопреки его ожиданиям, Фолли не закашлялся при первой затяжке. Он сидел и курил, в небе проносились метеориты, луна освещала лес. Биркин не стал скручивать ещё одну сигарету, верблюжий табак курился очень долго, а бумага была очень плотной, разработанная горными гномами специально для этих целей. Отцу, как-то, подарили не меньше тонны, в ходе дипломатической миссии из Лавикуты и он, зная о пристрастии сына к курению, позволил взять часть этого запаса.

Биркин долго смотрел на свои ноги, пока Фолли курил и в итоге решился на слова, которые не были нужны: - Прости меня… друг – юноша обернулся и разглядывая нагромождение волос на голове спутника бросил:

- Ты ни в чём не виноват. Но «друга» я запомню навсегда, будь уверен… друг.

Чуть позже Биркин ушёл в свой мини-лагерь, а на утро всё было по прежнему.

***

На третий день после нападения динозавра, Кенша подтащила Фолли к самому северному населенному пункту известной части земли – Фростмарку. Фростмарк был маленькой, суровой деревней, едва на 30 халуп. Жило поселение, в основном, за счёт рыболовства и скотоводства, также являясь крупнейшим поставщиком морошки. После великого геноцида людей полтора года назад, когда эльфийские ножи изрезали десятки тысяч людей за одну ночь, которой никогда не придумают красивого названия, а в течение следующих 6-ти месяцев стрелы и мечи завершили уничтожение неугодного бледным долгожителям биологического вида, Фростмарк заселили гномы. Этот край был суров даже для них. Постоянные дожди, пронизывающий ветер, дующий с океана, отсутствие тепла большую часть года, пробуждают ревматизм и непреходящую депрессию, которыми гномы обычно не страдают. Кенша шла по главной улице Фростмарка, меся грязь сыромятными сапожками. Волокуша Фолли почти беспрепятственно тянулась по ужасной поверхности. Тяжело, но осталось чуть-чуть. Наёмница не обращала внимания на гномов, которые удивлялись так же как Биркин тогда в лесу. Вот только причин думать, что это бред у них не было. А вот Фолли видел. Видел прекрасно. Лысого кузнеца в кожаном фартуке, вышедшего на крыльцо, покурить трубку и обнимающего свою толстую жену огромной волосатой лапищей. Пятерых детишек, играющих камешками в проулке между домами, а теперь выпучивших глаза на них. Перешёптывающихся гномих, хватавшихся за сердце. Видел, как кто-то поглаживает рукояти топоров и молотов. Кто-то просто убежал в свою хату, закрыв ставни и двери.

Им оставалось пройти не больше 150-ти метров до пристани. Кенша уже могла видеть мачты «Звезды запада» - небольшой изящной бригантины, отправленной сюда лет пятнадцать назад для патрулирования, сейчас, судя по всему, захваченной гномами, на что Фолли и Кенша надеялись всё время, пока странствовали вместе. Им осталось пройти так мало, когда в грязевой мякиш, прямо перед сапогом наёмницы воткнулась красивая чёрная стрела. Женщина, не раздумывая, отпустила Фолли, который поморщился от боли, несмотря на то, что импровизированное ложе опустилось достаточно мягко. Разворачиваясь, Кенша уже знала, что увидит, вопрос состоял лишь в количестве. Фолли, немыслимо вывернувшись, тоже наблюдал, забыв про боль, которая была жуткой.

На крыльце таверны стояло три эльфа, ближайший, на вытянутой левой руке держал лук, такого же чёрного цвета, как и стрелы. «Бывало и хуже»: подумала Кенша и завела правую руку с ножом за спину. Даже эльф, не смог бы заметить оружие у неё в руках. Левое предплечье чувствовало стилет, готовый выскользнуть в любой момент. Лучник, наконец, опустил свой лук, и эльфы начали спускаться с невысокой площадки перед трактиром. Одинаково красивые, в чёрной облегающей коже, покрытой серебряными заклёпками, но главное, отметила для себя Кенша, заклёпки были на перчатках, в том месте, где покоились костяшки. Наверное, они отменно разрывали кожу на щеках, подумала про себя наёмница и невесело улыбнулась. Самый высокий и, очевидно, главный, заметив это, улыбнулся в ответ. Он был очень красивым, как, строго говоря, и все представители остроухого и бледного народа. Эльфы остановились прямо напротив, посреди улицы, старший продолжал улыбаться.

- Ответь мне на один вопрос, странная женщина? К чему была наша маленькая компания, - он повернул голову к собрату, у которого из-за спины торчал меч со стреловидной гардой, - сколько, год назад?

-  Нее, года полтора назад это было, Шелли.

- Полтора года, да-да, всё верно. Мы вас резали, расстреливали, душили, кого-то топили или сжигали, лично я не настолько кровожадный. Мы думали, что истребили вас целиком и полностью. И вот, либо мне нужно выколоть себе глаза, которые меня обманывают, либо отречься от своего народа, который единогласно и наперебой кричал о том, что мы окончательно избавили мир от человеков. Как тебя зовут?

- Что тебе от моего имени? Всё равно ведь убьёшь. – Кенша твёрдо знала, что этот эльф её не убьёт.

- Ну ты чего? Я хотел рассказать, как убью тебя, прежде чем это сделать. А знай я, как тебя зовут, сделать это было бы проще. Рассказать, а не убить, само собой – теперь эльфово лицо было подобно хищной птице, учуявшей добычу, что, впрочем, не уродовало юношеские, правильные и чёткие черты. Конечно, Кенша знала, что чем моложе эльф выглядит, тем дольше он коптит небо, и недооценивать их не стоило. Вся троица была подобна 18-летним близнецам.

Внимание Фолли было приковано к оружию старшого. Это было топор – крайне нетипичный инструмент для эльфа. Даже не смотря на то, что это было настоящее произведение оружейного искусства. Топорище, само собой, выполнено из чёрной древесины, никакой другой, эти эльфы, похоже, не признавали. Большое блестящее лезвие нелепо смотрелось на маленькой рукояти. Оно было украшено гравировкой дерева Иггдрасиль, которому поклонялись эльфы и, которое, олицетворяло собой созидающую силу природы. За квадратное отверстие в уголке, топор был зацеплен за крюк на поясе эльфа. Это оружие ничем не напоминало брутальные топоры людей и, тем более, гномов, но, всё равно, было весьма нетипичным для эльфа.

- Не скажешь. – как бы утверждая сказал Шелли.

- Нет. – Кенша улыбнулась так мило, как только могла.

Эльф окинул взглядом своих собратьев. Лучник наложил стрелу. Меч с шипением выскользнул из ножен, а Шелли потянулся к своему топору. Кенша крепче сжала нож за спиной, готовая к атаке. На лице эльфа вдруг отразилось удивление, и женщина увидела то, что её враг почувствовал рукой. Топора на поясе не было. Эльф развернулся, открыв взору людей Биркина, замахнувшегося красивым оружием. Лезвие глубоко вошло в живот эльфа, который удивлённо приложил руки к ране, чувствуя под ними металл и собственные внутренности. Так он и умер, убитый своим же оружием, в состоянии глубочайшего изумления и неверия в собственную смертность.

Почти в тот же миг, как Шелли упал в грязь, с лука сорвалась стрела, воткнувшись в грудь, она отбросила Биркина назад. Кенша не теряла ни секунды. Пока нож летел в висок эльфа с мечом, она уже была на пути к горлу лучника. Стилет вошёл мягко, с минимальным сопротивлением, и, придерживая эльфа правой рукой за голову, Кенша опустилась вместе с ним в грязь. Мечник уже лежал там же. Она не знала, сколько просидела вот так, вконец запачкав свои брюки. Фолли мог бы сказать, но на этом континенте они с ним больше не говорили. Она была шокирована не меньше эльфов, и причина изумления, в общем-то, была той же самой. За всю свою жизнь Кенша никогда не видела мёртвых эльфов. Мало того, что стервецы по человеческим меркам были практически бессмертны, так и бойцы из них получались лучшие из всех. И вот, у её ног лежат три эльфа. Двоих она убила собственноручно. У заключенных, говорят, есть такая болезнь - боязнь свободы. Кенша испытывала сейчас нечто подобное. Она так долго представляла фантастические картины, как в одиночку вырежет весь эльфийский народ, за брата, за друзей, за мужа, которого у неё так никогда и не было, что теперь не могла насладиться моментом. Она могла лишь изумлённо смотреть на эту бойню, не обращая внимания на Фолли, на гномов и на предстоящее дело. В итоге встала, и молча пошла к волокуше. Фолли хотел что-то сказать, но молча отвёл глаза от её лица, которое раньше считал красивым. Теперь он смотрел на Биркина. На последнего друга, которого ему было суждено потерять на этой проклятой земле. Он почувствовал, как волокуша неспешно двинулась, и отвернулся, стараясь не думать, ни о чём.

***

…Фолли стоял на шикарном балконе шикарного же поместья своего господина и смотрел вниз, на прекрасные зелёные сады. Неспешно прогуливались люди, летали и пели птички, в руках юноша держал бокал вина. Солнце уже начало опускаться, и одаряло Землю тем чудным предсумеречным оранжевым светом, заставляя предметы отбрасывать причудливые, таинственные тени. Вечер, без сомнения, был прекрасен. Перед Фолли раскинулись огромные зелёные равнины и леса, он смотрел вдаль. Как же он устал. Это не жизнь, это кошмар. Да, он пьёт лучшее вино, спит на лучших постелях, но нет, это не жизнь. Он отхлебнул из бокала и тут заметил странного человека, сидящего на скамье в парке и смотрящего прямо на него. Человек был странно одет. Длинный бежевый плащ, странной текстуры, обёрнут поясом. На голове шляпа, каких Фолли никогда не видел. В руках человек держал маленькую прямоугольную шкатулку с большим красным кругом в центре. Улыбнувшись, он надавил ладонью в чёрной кожаной перчатке на кнопку, коей и оказалась красная окружность, и тут на горизонте вспыхнуло огромное, растущее облако, формой напоминающее гриб, Фолли заслонился рукой с бокалом…

Он лежал в каюте. Казалось, болело всё тело, ему хотелось умереть. Гном, лечивший раньше быков, кое-как закрепил его ноги и приказал лежать весь путь. Кенша, наверное, была где-то на палубе: блевала, пила чай, либо немигающим взором всматривалась в голубую даль. Фолли осторожно повернул голову, чуть не разорвавшись от нахлынувшей боли. С тумбочки свисал край карты – плод совместных усилий лучших картографов трёх рас, начерченной очень-очень давно. Несмотря на это, карта оставалась самым точным изображением Земли до сих пор. Фолли не видел там ни Фростмарка, ни любого другого города, расположенного на континенте, который они покинули неделю назад. Видел он лишь очертания материка, береговая линии которого была нарисована пунктиром, а также две первые буквы прекрасного, манящего и спасительного для них с Кеншей словосочетания – «Терра инкогнита».


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 7. Оценка: 2,43 из 5)
Загрузка...