Абос, мёртвый бог

 

Серебристо-белая изморозь покрыла ветхое древо, и его громадное, толстокорое туловище поддалось: под весом многочисленных ледяных игл одна из веток со скрипом обрушилась на снежный кров. Дерево умирало.

А вместе с ним и человек. Уже не первую луну старик Лейоти готовился уйти из мира живых, чтобы отправиться к духам, но предсказание ворожеи всё не сбывалось. Народ Рангеша не принимал смерть как незваную гостью. Дабы освободить умирающего от мучений, здесь её встречали застольем и гуляниями, которые продолжались, пока смерть не переступит порог. Через освобожденное от войлочного полотна тооно клубился и извивался белёсый дым, тут же растворявшийся в сизом небе. Юрта быстро наполнилась запахом жареного мяса и кислого вина – хвалёного рангешского напитка. Старый вождь возлежал на широком пуховом тюфяке, украшенном браным покрывалом, и лениво взирал на копошащихся людей. Они беспокойно шастали и там, и сям – везде. Неожиданно его взгляд выхватил проворного мальчугана. Карие, как янтарь, глазёнки воровато поглядывали на изобилие яств, под которыми чуть прогнулась деревянная столешница. Лейоти погрозил мальчишке пальцем, но про себя с улыбкой отметил, что в его возрасте точно так же использовал любую возможность, чтобы напакостить.

– Тартага, – молвил он, – следи за своим чадом.

Когда же всё было готово, Дэхра, как и подобает хорошей жене и хозяйке, пригласила гостей к столу. Лейоти приподнялся, но изношенное сердце напомнило о себе резкой болью в груди.

– Ничего-ничего, сиди, – опередил он забеспокоившуюся Дэхру. – Я сам.

Защитный знак из деревянного кольца и вороньих перьев, висевший у входа, беспорядочно метался из стороны в сторону в борьбе с ветром. Взглянув на него, вождь задумался. Прав ли он был, когда избирал наследника? Честен ли?

Истребляя острова яств и море вин, гости едва обращали внимание на обеспокоенное лицо старика, и он принял решение воззвать к ним с помощью слов.

– Она не придёт за мной, – хрипло молвил Лейоти, вслушиваясь в неожиданно воцарившуюся тишину. – Я избрал своим наследником старшего внука, но не дал возможности другим претендовать на место вождя.

Он бросил взор в сторону кареглазого мальчугана, то и дело норовившего дотянуться до самых дальних кушаний.

– Отец, нет! – взмолилась Тартага. –  Содбо слишком мал, чтобы принимать на себя такую ношу.

– Ты ошибаешься, – возразил старый вождь и указал на то, с каким упорством мальчуган пытается достать последний кусок мяса из блюда на другом конце стола. – Он достаточно зрелый, чтобы добиваться своего. Если Абос сочтёт его достойным, так тому и быть.

– Наш бог мёртв, отец! – бросилась в слёзы женщина. – Разве ты не видишь, что его истлевшее тело спрятало под собой весь мир? Будто обрывки духов, его хладный пепел облепил наши одежды, жилища, нашу землю, истощённую холодами! Даже Великое Древо постепенно сдаётся под ударами высших сил, а что говорить о людях? Что говорить о нём? Он всего лишь мальчик. Напористый, храбрый, но, тем не менее, мальчик, ребёнок совсем.

– Ты ошибаешься. Когда я был достаточно мал, чтобы незаметно своровать пищу с хозяйского стола, мой дед говорил мне: «Мы все уходим отсюда, из-под тени Великого Древа, дарующего милость небес. Ходят слухи об одном из нас, кто не сможет уйти вовремя, и тогда тело бога будет повержено, обращено в прах, но его дух всё ещё сможет возродиться руками нового преемника». Тогда могучее древо было зелено и преисполнено жизни, а я – недостаточно зрел, чтобы спросить у деда, каким окажется наш спаситель. Если я не подарю Содбо право доказать свою силу, смерть может навсегда забыть дорогу в Рангеш, и тогда ничто не пробудит Абоса от хладного сна.

Тартага прижала к сердцу Содбо, которому едва исполнилось девять зим. Она не могла поверить в то, что старик согласен отдать на растерзание высшим силам двух детей, дабы проверить, кто из них достоин принять бремя вождя Рангеша. Женщина слишком хорошо знала законы, по которым избирался вождь в тех случаях, когда кандидатов было несколько, и жестокость здешних обычаев заставляла её дрожать в страхе. Но куда страшнее оказалось испытать всё это на себе. Агван, которому уже перевалило за четырнадцать зим, лишь посмотрел на своего брата с толикой сочувствия и сорвал ягоду клюквы, что росла в ящике.

Какое-то время Лейоти изучал эту картину, состоявшую из палитры самых разных эмоций. Когда же воцарившийся в его юрте траур надоел, он хлопнул в ладоши, подзывая к себе мальчуганов. Женщина нехотя разомкнула объятия и лишь тихонько всхлипывала. Агван стал по правое плечо вождя, Содбо – по левое. Старик не без труда поднялся и возложил обе руки на головы мальчиков. Он изрёк:

– Данным мне правом я вверяю этих детей воле Абоса!

Сквозь тишину пробивалось лёгкое постукивание мельтешащего защитного знака, словно высказывавшего своё одобрение.

– Вам предстоит пройти испытания храбростью, верой и смирением. Первое – заставит сердца биться птицами, пойманными в клетки, и дарует покой. Второе – распахнёт ясность, и вы научитесь видеть так, как не могли видеть ранее. Третье же – определит вашу преданность богу и откроет волю.

Содбо добродушно взглянул на брата и ласково, точно котёнок, прильнул к нему. Агван в растерянности отшатнулся, но заплаканные глаза матери, устремлённые к его лицу, будто умоляли оберегать мальчика, и он опустился перед братом на колени.

– Мы должны пройти это вместе, Содбо. Держись меня, не отставай ни на шаг.

Его чёрные, как угольки, глаза заставляли верить ему. Что-то страшное и в то же время неуловимо притягивающее затаилось в лице юноши. Он уже не был зёрнышком, как Содбо. Он был подобен ростку, готовому вырваться из-под почвы, какой бы твёрдой та ни оказалась, и это пугало Тартагу. К тому же, старший внук Лейоти всегда был задиристым – всё ходил по юртам и звал других мальчишек помериться силами. «Должна быть причина для драки», – отвечали те. И тогда Агван создавал повод: то камнем бросит в кого-нибудь из родных мальчишки, то на жилище вскарабкается и накроет шкурой оленя тооно. Всё ему не сиделось, только подраться дай. Как-то ворожея предсказала Агвану будущее воина, и с того самого дня с лица юноши почти не сходила горделивая улыбка.

Но Содбо видел в этом лишь игру. Он мягко взял смоляные волосы брата, заплетённые в тугую косу, и приложил к своим, еле достигавшим плеч, волосам.

– Не бойся, Агван, я не брошу тебя.

Вовсе не то, что хотел бы услышать будущий воин, но наивность мальчугана растрогала всех. Даже старый вождь усмехнулся. Тартаге же не оставалось ничего другого, кроме как дать своё благословение. Вот только на этом гости не разошлись, пища не остыла, а вино было выпито до последней капли. Народ Рангеша славился своим гостеприимством в той же степени, что и подвигами, и застолье продолжалось до тех пор, пока последний из гостей не впадал в дрёму.

Поутру, как только розовое пламя восходящего солнца коснулось гор, селение проводило детей. Агван принял от Лейоти лук и стрелы, Содбо – охотничий нож вождя с рукоятью, выполненной из кости. Тартага же вручила им по узелку с едой.

– Береги брата, Агван. Будь стоек и справедлив. В твоих руках находятся две судьбы, помни об этом.

Затем она поднесла каждому из них пучок сухих трав, чтобы мальчики поцеловали его в знак смирения перед высшими силами. Лейоти вывел своего лучшего волка, который сопроводил бы их до Тёмных Крон. Без толики страха быть растерзанным Содбо коснулся своим носом морды громадного хищника и погладил его по голове. В глазах волка затаилось нечто, говорившее мальчику, что зверь их защитит. Пока. Но было и ещё кое-что – неуловимая грусть. На самом деле, это ощущение давно окружило всех присутствующих, словно ореолом повиснув над маленьким селением.

Пучок сухих трав выскользнул из рук матери.

– Будьте осторожны, – выдохнула она и, пытаясь утаить слёзы, исчезла за полотнищем – входом в юрту.

Постепенно силуэт вождя растворялся в лилово-сизой мгле, сливаясь с обиталищем, теряясь в кипе других сооружений Рангеша, пока общие черты селения не стёрлись окончательно. Гряды хвойных исполинов пронизывал морозный ветер. Он игриво насвистывал протяжную песнь, подчас сменяющуюся рёвом, бросался снежными искрами в лицо – и отступал. Владения Абоса.

Некогда богатая земля теперь была истощена, закована в ледяную клетку, опутана хладом. Мальчишки не знали тепла и только слушали, как старшие рассказывают о весне, зелёном убранстве природы и благоухающих цветах. Для них это было сродни сказке, которой убаюкивали детей и вселяли надежду. Под пеленой снега покоилась мёртвая земля, а всё, что осталось от сказа, – сухие травы Тартаги, используемые в молитвах к богу, такому же безжизненному, как и окружавший их мир.

Снег в последний раз скрипнул под могучей лапой и стих: волк остановился.

– Что случилось? – Агван посмотрел на хищника, достигавшего метра в холке. – Содбо, не отходи от нас: он что-то учуял. Или кого-то…

Чёрная шерсть на загривке взъерошилась, и зверь обнажил клыки.

– Лошади! – указал Содбо на одну из сосен. У её подножия в самом деле топтались два скакуна. Едва ли они могли добраться сюда самостоятельно.

Братья переглянулись и, словно бы поняв друг друга без слов, помчались к животным. Вздымающиеся Тёмные Кроны немыми великанами покачивались под седым куполом. Лес кричал в уши незваным гостям. С каждым шагом стоны ветра усиливались и в какой-то момент разорвались подобно бумаге криком всполошившихся ворон. Чёрными кляксами они устлали свод небес, превращаясь в точки и медленно впитываясь в бескрайний пергамент. Агван подошёл вплотную к одной из лошадей и мягко коснулся рыжей гривы. Животное не испугалось. Судя по всему, это были объезженные лошади Рангеша, оставленные здесь по указанию вождя.

Ребята взобрались на скакунов, а когда вернулись на снежную пустошь, волка уже не было. По обе стороны возвышались сосны, позади – селение, так что дорога вела только к Гранитному Ущелью.

Утро тянулось своим чередом, перетекая в день. Ветер стихал, сквозь низкие тучи прорезалось лазурное полотно, и лучики солнца отпрыгивали от снежного покрова, создавая волшебное мерцание.

Содбо развернул узелок, но Агван предупредил его:

– Мы остановимся у Гранитного Ущелья, там отдохнём и поедим.

Мальчик, не проронив ни слова, послушно вернул узелок на прежнее место – под кухлянку. Он знал, что старший брат прав, ведь еды было не так уж много, а их путешествие могло затянуться на весь день.

Но первое же испытание застигло ребят врасплох.

Агван обернулся на гул позади. Сквозь белёсое облако вырывавшегося из-под копыт снега прорисовывался мутный силуэт. Юноша велел брату поспешить, а сам придержал коня, стараясь не моргать, ожидая, когда поднявшиеся снежинки улягутся. Он разглядел всадника, неподвижно стоявшего на расстоянии броска копья. Статный, в чёрных латах, с булавой и длинным мечом в ножнах. На воине красовался рогатый шлем, полностью закрывавший лицо преследователя. Вороная лошадь неизвестного обладала двумя головами. Её ноздри раздувались, а потные бока исходили паром и блестели. Конь Агвана взвился на дыбы, чувствуя опасность, но юноша удержался в седле.

В следующий миг преследователь отпустил поводья.

– Содбо, не останавливайся!

Агван с трудом направил испуганного скакуна за братом, стараясь оторваться. Вот только закованный в доспехи воин не отставал – это было слышно по топоту и ржанию попеременно вскидывавшихся конских голов. Их голоса словно вырывались не из лёгких животного, а из глубокой пещеры. Юноша обернулся и увидел, как неизвестный достал меч. Со свистом рассекая воздух над рогатой головой, лезвие горело серебром в лучах солнца.

– Скорее, братик, сюда!

С замиранием сердца Агван перевёл взгляд на остановившегося Содбо, который жестом приглашал свернуть на тропу, уходящую вглубь Тёмных Крон.

– Нет, поворачивай обратно к ущелью! Мы не должны прятаться!

Мальчик вспомнил слова Лейоти. Верно, это было испытание храбростью, которое требовало пройти весь путь до конца, не останавливаясь и не сворачивая с пути, что бы ни случилось.

Каждый миг промедления мог стоить им жизни, но преследователь настигал Агвана, и тогда Содбо развернул коня назад и погнал его вскачь. На этот раз мальчик прислушивался только к внутреннему голосу, и тот воспрещал оставлять брата в беде. Он быстро сравнялся с Агваном, затем с преследователем и сделал крюк за их спинами.

Воин в чёрных латах почти настиг свою жертву. Головы его скакуна оказались совсем близко. Они задыхались и вопили не своим голосом, точно создания мира мёртвых. Из пастей, жадно глотавших воздух, вырывалось багряное пламя. Всадник наклонился и вытянул вперёд руку с длинным мечом, готовым ужалить круп лошади противника, но не успел. Содбо пустил своего коня так, чтобы пройти между братом и воином, а оказавшись достаточно близко, он натянул поводья и опустил тяжёлые копыта скакуна на меч чёрного всадника. Оружие беззвучно проткнуло снег, а воин на миг утратил равновесие и начал отставать.

– Езжай вперёд, я буду позади тебя! – прикрикнул юноша, выражая недовольство действиями брата. – Видишь то дерево? За ним Гранитное Ущелье. Встретимся там.

Агван дал Содбо дорогу и пустился вслед за ним.

Снег разлетался во все стороны блестящими хлопьями. Под ухоженной шкурой сильных животных бугрились твёрдые, точно камень, мышцы, а гул от ударов копыт напоминал раскаты грома. Мальчишка крепко вцепился в поводья и выглянул из-за лошадиной головы: недалеко в искрящихся на солнце частицах снега виднелась стройная сосна, застывшая, будто в ожидании победителей. Легко похлопывая круп лошади, Содбо мчался, предвкушая такую близкую победу. Не отставал и Агван. Звон металлической сбруи преследователя растворился в окружающей тишине: всадника как не бывало, и ребята с улыбками на лицах придержали коней уже возле хвойного древа.

– Почему ты не послушал меня? – спросил Агван, привязывая лошадь.

Но Содбо не ответил. Вместо этого он протянул брату кусок кровяной колбасы, той, что так хорошо получалась у Тартаги. Привязанные к стволу дерева лошади мирно перебирали ногами.

– Дедушка сказал ехать прямо и никуда не сворачивать. Мёртвый бог будет нам покровительствовать. К вечеру мы вернёмся в Рангеш.

Каждое слово Агвана было подобно несгибаемому железу, вот только несвойственный блеск в глазах выдавал его беспокойство. Юноша понимал, что первое испытание не чета оставшимся двум, и впереди их ждут серьёзные препятствия.

Перед тем как братья отправились в путь, Тартага предостерегла старшего сына:

– В каждом втором колене нашего рода рождается будущий вождь. Если рождался не один мальчик, вождь ждал, когда внуки достигнут двенадцати зим, и отправлял на испытания Абоса. – Она наклонилась к нему близко-близко и шепнула на ухо так, словно боялась, что сами духи услышат её: – Возвращался только один мальчик.

Агван хорошо запомнил слова матери. Он был не из тех, кого безмерно заботили родственные узы, но маленький Содбо нередко вступался за него перед дедом и семьями побитых ребят, брал вину на себя, делился едой и незаметно для всех впускал в жилище, когда разгневанный поведением задиры Лейоти прогонял его из юрты до самого утра. Юноша не понимал, почему брат делает всё это, но чувство долга не покидало его.

Будущий воин отмахнулся от мрачных мыслей и впился зубами в хаан. Кто знает, что было там, впереди. Матушка всяко преувеличивала свои истории и могла даже подзабыть, как всё сложилось на самом деле.

Они опустошили узелки и продолжили путь.

Гранитное Ущелье, в котором некогда протекала река, теперь напоминало заснеженный коридор, изогнутый посередине. Под толщей белого покрывала спали ледяные глыбы, что создавало значительную проблему для путешествия верхом. Бугристая дорога заставила мальчишек спешиться.

– Братик, лошадей нужно отправить обратно в Рангеш. Они нас будут задерживать.

Копыта сильных животных то грузли в выемках, то скользили по льдистой поверхности, отчего дорога обратилась для скакунов мучением.

– Ты прав, – согласился Агван. В следующий миг он развернул лошадей мордами к пологому склону, по которому они спустились, и похлопал. – Халэ, халэ! Пошли!

Одомашненные животные послушно выбрались из ущелья и помчались в сторону селения.

– Они не заблудятся, – упредил Агван вопрос, вот-вот готовый сорваться с губ мальчика.

Ущелье тянулось холодной змеёй. Оно было не широкое и не узкое: примерно по броску копья от середины в каждую сторону. Только длинное настолько, что дорога могла занять день. О Гранитном Ущелье слагали легенды, будто Абос, разгневанный появлением на свет того, кто не сможет уйти из жизни, заморозил реку и в ярости раскрошил её на великое множество льдин. Хотя никто точно не мог сказать, откуда взялись эти глыбы, а богатые на сказки умы Рангеша что угодно превращали в предания.

Агван не верил в необычные вещи, о которых талдычил люд. Кроме предсказаний ворожеи. В её исполнении самые немыслимые речи обращались для юноши заветными, и любой рассказ проходил мимо ушей Агвана неинтересным прохожим лишь до тех пор, пока его не выпускали уста ворожеи. Он верил в то, что ему суждено стать воином, и подвергнуть сомнению любые другие слова этой женщины значило бы усомниться в своём предназначении.

Гранитное Ущелье не встретило их враждебно, и когда стало казаться, что выход из него совсем близко, в лучах полуденного солнца возник он. По белым, точно алебастр, рогам лентами вились карминовые узоры, а пепельный мех блестел, как мокрые скалы, создавая иллюзию волшебства. Олень ударил копытом и вскинул голову, будто указывая на кого-то. Мальчишки обернулись, и их внимание теперь было обращено к распятой тени, что застыла пугающим чучелом. В следующий миг тень оттаяла: взмах, ещё один… Чёрная птица рассекала синеву огромными крыльями, и казалось, что даже поднявшийся ветер ей нипочём. Крича, словно раненная в сердце метким охотником, она взмыла в воздух, заслоняя кипенное блюдце посреди безоблачного неба.

Скрипнула натянутая тетива. Готовый выпустить первую стрелу в огромного ворона Агван затаил дыхание.

– Стой! – крикнул Содбо. – Помнишь, что говорил дедушка? Это второе испытание: испытание нашей веры.

– Не мешай. Мне не до твоей болтовни.

Юный лучник прицелился и отпустил тетиву. Стрела со свистом пронзила воздух, но пролетела над головой птицы.

– Да стой же! – Содбо повалил брата на снег, не позволяя прицелиться снова.

– Ты что творишь? Отстань!

– Нет! Испытание верой, брат! – маленький защитник ворона указал на оленя. – Вера неподвластна зрению или слуху. Ты правда думаешь, что птица – порождение зла? А почему так?

Агван проследил за пальцем мальчугана. И верно, глаза оленя полыхали огнём, а ветвистые рога украшали не узоры: то были потёки крови. Животное почувствовало напряжение, что повисло в воздухе, фыркнуло и наклонило свою ветвистую голову.

– Скорее, братик, целься!

Олень бросился в сторону мальчишек. Агван понял, что не успеет выпустить стрелу, схватил брата за руку и дёрнул на себя. Глухой топот пронёсся возле ушей, разбрызгивая крупицы горящего снега во все стороны. Юноша, не вставая на ноги, спешно натянул тетиву, отправил стрелу в шею животного, но промахнулся.

– Возьми мой нож.

– Я не смогу подобраться к нему: он успеет распороть мне живот раньше, чем я всажу лезвие.

Оленьи бока покрылись пеной, а рога кровоточили. Он развернулся к мальчишкам, готовый совершить ещё одну атаку, но ворон помешал ему. Птица ухватилась изогнутыми когтями за рога животного, отвлекая от ребят.

– Тогда дай мне лук, – не успокаивался Содбо.

– Но ты не умеешь с ним управляться!

Олень с силой тряхнул головой и отбросил птицу в небо.

– Просто поверь, и я смогу.

Неожиданно для себя Агван понял, почему это было испытанием веры. Без лишних слов он отдал мальчику лук. Содбо прицелился. Острые рога разъярённого животного вновь угрожающе опустились, и сильные копыта ударили землю. Рывок. Мальчик не хвалился умелостью, стараясь попасть издалека, а просто выжидал, когда животное окажется достаточно близко, чтобы не промахнуться. Он вжался спиной в снег, замер, и пальцы мягко отпустили тетиву. Короткий свист сменился тишиной: стрела вошла точно в грудь оленя. Не было ни крика, ни боли: животного лишь окутал дым, густеющий, обращающий бывшего соперника в пустоту, и новый порыв ветра рассеял его, как иллюзию. Ворон же заслонил собою солнце и так же растворился в его лучах. Были ли эти существа живыми или призраками прошлого – никто не знает, но они исполнили своё предназначение и слились воедино с миром бога, которому служили.

– Осталось испытание смирением, – улыбнулся Содбо. – Интересно, какое оно? Как ты думаешь, мы справимся, братик?

Агван промолчал. Перед глазами стояло заплаканное лицо матери, а в ушах звучали её мольбы и предостережения. Она боялась потерять своих сыновей.

«Возвращался только один мальчик».

Над головами вечерело, и лазурные краски сменялись пурпуровыми. Солнце облачилось в алую шаль, и холод стал издевательски пробираться под тёплые одежды. Гранитное Ущелье оказалось преисполнено красками, когда студёный вечер вступал в свои права. Он явился без приглашения, ворвался рыжим безобразником, что размалёвывал каждую глыбу в тёплые тона. Пока огонёк небосклона тлел, змеистое тело ущелья простиралось почти до горизонта, но как только солнце погасло, мальчишки выбрались из него и оказались у противоположной стороны Рангеша.

Их ждали.

Лейоти стоял у одной из юрт и смотрел так, словно знал, что произойдёт. В руках жителей горели пламенники, отблесками танцевавшие на лицах людей. Тартаги среди них не было. Дэхра заботливо набросила кухлянку на плечи мужа, и лишь после этого вождь поднял руку, приветствуя ребят. Лейоти вёл себя не как родной дедушка. Он нарочито осторожничал, подобно коварному хищнику, отвлекающему внимание, но готовому в любой момент наброситься на беспомощную добычу. Вождь продолжал смотреть на них отрешённым взглядом. Все вокруг затаили дыхание, ожидая, что же произойдёт дальше.

– Теперь вы готовы, – сказал старик, когда мальчишки подошли поближе.

Лейоти заколебался, не решаясь озвучить то, что уже давно сдавливало окружающим глотки. Но Агван замотал головой, как будто уже понял.

– Нет. Это не может быть… правдой…

– Убьёшь брата и получишь нож вождя, свой нож.

Лейоти был серьёзен. Он жестом указал Содбо на тот, который сам ему отдал.

– Это не кость животного, – растолковал вождь. – Если же Агван убьёт тебя, такой нож появится у него.

Но вместо страха в глазах Содбо заблестела грусть.

– Убить? – он покрутил в руках нож, осматривая рукоять. – Ты так же убил своего брата?

Лейоти кивнул.

Агван, похоже, был озадачен. Наконец, он понял, о чём говорила матушка, чем питался её страх. Она боялась старшего сына не потому, что он выделялся среди остальных мальчишек своими проделками, а оттого, что Агван был достаточно безумен, чтобы убить младшего брата, если того потребуют обычаи.

– Она… Она беспокоилась о Содбо, не обо мне.

Ещё несколько мгновений он стоял недвижимо, а потом улыбнулся и достал лук. Но Содбо, напротив, вернул нож обратно за пояс. Мальчик смиренно ждал. Всего в нескольких шагах от него в воздухе повисла стрела, ещё не отпущенная пальцами брата, но готовая впиться в его тело в любое мгновение.

– Агван…

– Замолчи!

Будущий воин дрожал как осиновый лист. Руки предательски смещали остриё, направляя его то в сердце, то в голову.

Лицо Содбо оставалось невозмутимым. Его карие глаза – яркие огоньки на лице – не говорили ничего. В них затаилась пустота.

– Вытащи нож! – заорал Агван.

– Не стану.

– Почему? Я же убью тебя!

– Убей, и запятнаешь свою душу так же, как это сделал наш дедушка и многие из вождей до него. – Голос Содбо был по-прежнему высоким, как у мальчика, и в то же время теперь в нём звучала твёрдость, как если бы с Агваном разговаривал взрослый мужчина. – Он до сих пор сожалеет о своём поступке. Как долго будешь казнить себя ты?

Содбо беззвучно подошёл к брату, вплотную, проскользнув под нацеленной в него стрелой, и обнял.

– Мы рождены, чтобы прервать обагрённый кровью обычай. Только пройдя испытания вместе, мы обретём свободу.

– Нет! Возьми… нож…

– Тартага! – сварливо бросил Лейоти. – Ты не должна здесь находиться. Это не то, что тебя касается!

– Я не могу, отец, – заявила женщина, тотчас метнувшаяся к детям.

Ей строго-настрого запретили выходить из юрты, пока третье испытание не будет завершено, но она ослушалась. Тартага обняла детей одной рукой, второй же закрыла лицо и зарыдала.

– Как мать, я не могу вынести этот гнёт. Он неподъёмен. Если с моими сыновьями что-то случится…

Больше она не могла произнести ни слова: слёзы душили, а голос вырывался из груди обрывками крика. Агван бросил лук.

– Мама, прошу, не плачь.

– Это неправильно, дедушка, – грозно изрёк Содбо. – Абос не умер! Он бросил нас. Мы не заслуживаем бога.

Раздались возгласы. Люди были недовольны словами мальчика, ведь они оскорбляли и подвергали сомнению обычаи, что соблюдались издревле. Вождь избирался только так: им становился тот мальчик, который доказывал свою силу и преданность через покорность року. Так поступали все, даже Лейоти.

Но вождь шикнул на скопившихся людей, потом приблизился к внукам и возложил на их головы руки так же, как и перед их путешествием. Жители селения притихли и, словно дети, внимающие наставлениям родителя, вслушивались в каждое слово.

– Не мертво тело бога, – сокрушённо молвил Лейоти. – Это наши души истлели в погоне за тщеславием. Это наш прах устилает земли, не позволяя пробиться даже крохотному росточку. Содбо прав. Он показал то, что я и сам когда-то видел, но никак не мог поймать это знание за хвост. – Вождь поднял взор к глубокому небу, усыпанному драгоценностями. – Мы растим детей на сказках о жизни и тепле, гордимся своим гостеприимством и поддерживаем традиции, какими бы жестокими они ни были. Мы учим потомков любви, прививаем чувство родства и сами же всё это рушим. Абосу не нужны жертвы. Он принял нас – жителей Рангеша – как своих детей, дал кров и пищу. Мы все живём той жизнью, на которую заслужили.

Старый вождь принял из рук Содбо охотничий нож и заплакал. По изрытому морщинами лицу струилась влага, и никто из селения не заметил, как помутнели звёзды, растворяясь в студёном небе, заалели облака, и незваным гостем прокрался рассвет. Когда же люди подняли головы, чтобы осмотреться, всё вокруг уже обрядилось в зелёные одежды, а цветы, словно там и сям растыканные небрежным живописцем, ударили в нос чудесными ароматами.

– Абос… – едва слышно прошептал Содбо. – Дедушка, дедушка! Абос не отвернулся от Рангеша! Он просто…

Но мальчика встретил только застывший взор Лейоти, который прислонился к стене юрты. Он будто и не умер вовсе, а просто решил передохнуть, утомлённый путник, завершивший своё долгое странствие. И хотя все понимали, что их старый вождь наконец обрёл покой, отчего-то сердце сжималось в цепких объятиях грусти и боли.

Содбо нащупал рукой руку брата и тихонько, точно боялся нарушить сон вождя, спросил:

– Как думаешь, наш дедушка увидел рассвет?

Агван улыбнулся, но уже не той своей улыбкой, преисполненной самолюбия. Другой, чистой.

– Я верю в это.

 

Великое Древо укрылось россыпью золотистых цветов. Оно не раз становилось свидетелем того, как сильные мужи преклоняли перед ним свои колени, нарушая тишину дивного утра мольбами. Они молились ни о чём, желали обрести покровительство Абоса в низких делах, желали смерти противникам и славы себе, подчас забывая, какими качествами должен обладать мужчина. Но этим утром его навестил мальчик. Он не бросился к древу, жадно вымаливая наживу. Всё, о чём попросил кареглазый мальчуган, – мир и ясное небо для своего народа. Ни сильные воины, ни жестокие вожди, ни ревнивые мужья не обладали теми качествами, которыми обладал этот ребёнок, – качествами Человека.

Дерево возвращалось к жизни.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 18. Оценка: 3,72 из 5)
Загрузка...