Небо было пасмурным, можно сказать пыльным. Свет далёкого окна с трудом просачивался сквозь стеклянные, тёмно-зелёные стены мира. Влажный полумрак плескался над винным болотом и островками плесневого леса. На сухом пятачке выпуклого донышка стоял человек — крохотный мужчина, одетый в потёртые грязноватые джинсы и серую футболку поло. Человечек пребывал в замешательстве. Минуту назад он верил, что родился и жил в бутылке, но что-то изменилось. Царящему в голове беспамятству стало скучно. Оно вытащило из закромов разрозненные картинки воспоминаний, сложило из них самолётики и, потешаясь, стало запускать ими в человечка. Образы собирались в смутные видения. В этих снах люди сталкивались друг с другом и разлетались в стороны, как бильярдные шары: одни в лузу могилы, другие о борт до следующего хода, а сам он, человечек из бутылки, как чёрная сфера с цифрой восемь на лбу, должен был уйти последним в партии. Почему? Потому что восьмёрка решает, кто проиграл, а кто выиграл. Восьмёрка — судья, как и Михаэль Фрин.

Человечек вздрогнул и прошептал:

— Я Михаэль Фрин, инфернальный конфликтолог, меня сунули в бутылку, как последнего лузера…

Беспамятство захохотало и лопнуло. Рассеиваясь, оно бросило в лицо Михаэля конфетти дней жизни, и тот застонал: «Это всё он, тот мальчишка. Пока я, как дурак, облизывался на его мамочку, болтающую по телефону, сопляк подошёл ко мне, вроде как заинтересовали собаки, полез в рюкзак, достал бутылку и … всё, я попался».

Колдун огляделся, вытянул руки, словно художник в поисках лучшего ракурса. Мир изменился: в «рамке» заплясали цветные линии. Вместо стройных охранных плетений стекло покрывали кривоватые каракули неформованной магии: «Чему удивляться? Их же создавал не мастер плетений, а фигов вундеркинд!» — Фрин мысленно пожелал мальчику отравиться кексиком, придумал для сорванца с десяток казней и пыток, сказал себе:

— Успокойся, Фрин, он ребёнок, дети творят дичь, это факт. Но есть два плюса. Во-первых, его на меня не натравливали, я ему просто так не понравился. Во-вторых, его шаманства не могут держаться долго, наверняка, к вечеру рассеется.

Время тянулось ужасно медленно. Плесневые кроны так называемого «леса» взрывались, рассеивая споры. Под ногами сновали полупрозрачные твари. В горлышке бутылки покачивался на сети паучок, а магия не собиралась деградировать. Каракули ползали, сливались друг с другом, рождали завитки поменьше.

— Теория закрытой системы в действии: все, что положено в бутылку, в ней и остаётся, — буркнул Михаэль и вздрогнул. Что-то горячее и плотное обвило щиколотку. В соседней бутылке замерцал свет. — На морзянку похоже, ещё б вспомнить её… — меланхолично подумал колдун и стал перебирать в памяти шифр, пытаясь понять, что может означать последовательность «− •−•− −• ••». Фрин почесал затылок: «Т-я-н-и, тяни…» — посмотрел на канат-плетение, прилипшее к ноге, улыбнулся и потянул.

Бутылки звякнули друг о друга. Собрат по несчастью остроумно придумал действовать физически и извне. Стекло даст трещины, и закрытые системы станут открытыми.

— Приступим, — ухмыльнулся Фрин.

Началась слаженная работа. Рывок-звон-шипение охранного плетения. Рывок-звон-шипение. Рывок-звон-шипение. Стекло не выдержало, и по нему пошла тоненькая трещинка. Фрин отпустил верёвку, теперь нужно было ждать: «Не дай Вепрь Равновесия: пойдёт цепная реакция».

Но незнакомец не унимался. То ли не знал, по неопытности, к чему приводят игры с дикой силой, то ли не боялся последствий и яростно продолжал дёргать канат-связь.

— Прекрати! — закричал Михаэль и попытался подать световой сигнал, но без толку. — Шахид хренов! Остановись!

Незнакомец продолжал трясти бутылки. Плетения бросались друг на друга с яростью слепых, глухих и лишённых обоняния собак, которых потыкали раскалённой кочергой. Михаэль понял — детонации не избежать и накрылся простейшим магическим щитом.

Взрыв! Крайняя в ряду бутылка разлетелась на части. Душа, обитавшая в стеклянной тюрьме, притянула тело. Полка не выдержала, проломилась. Хлипкий стеллаж стал заваливаться на бок.

Взрыв! Череда взрывов! Фрина швырнуло вверх о балку. Щит смягчил удар. Взрыв! Пол, стены, потолок закувыркались, меняясь местами. Михаэль повалился на кучу стонущих тел. Взрыв! Колдуна бросило вперёд, приложило лицом о доски двери, вынесло из сарая в заросли крапивы и крыжовника. Взрыв! Мимо, подхваченная волной магии пролетела старушка и удачно врезалась в заросли ирги, перекрестилась, выдохнула: «Спаси, Господи, ужас какой» — лихо ускакала прочь.

На улице взвыли сирены.

В огород, не замечая притаившегося Михаэля, вбежала стайка мальчишек из отдела дезинформации. Трещащий и разваливающийся сарай тут же оброс мороком и превратился в большой пассажирский автобус. Мальчишки, не обращая внимания на мольбы о помощи, унеслись прочь. Оно и понятно, им ещё нужно было проломить пару заборов и протоптать колею, чтобы изобразить аварию.

Михаэль решил, что сейчас отличный момент сбежать: «Всё равно ничем не помогу, я ж не целитель» — встал, шагнул и… упал. Что-то держало за ногу. Плетение, позволявшее раскачать бутылки, не рассеялось: несколько метров тянулось по земле и вползало в сарай.

На улице засверкали проблесковые маячки машин целителей.

Фрин изо всех сил потянул связь. От груды тел отделилось одно — девушка лет шестнадцати в дурацком красном платье в чёрный крупный горох. Она была без сознания. Возиться с энергетической связью было некогда. Колдун подхватил коллегу по несчастью на руки и что есть духу припустился прочь.

***

Руки ныли с непривычки — давненько не приходилось бегать с нагрузкой. Рубашка взмокла от пота, а ноги дрожали. Михаэль шикнул на плотоядно принюхивающихся собак, и те приуныли.

— Ещё немного, ещё чуть-чуть, — обещал Фрин то ли самому себе, то ли зашибленной магией девушке. — Отворись, — скомандовал двери. Замок щёлкнул и впустил хозяина. — Очисти нас.

Дом вздохнул и слизнул тёплым потоком воздуха грязь с хозяина и его ноши. Кожу неприятно защипало — заговор всё же был мебельным — но с одежды исчезла грязь, кровавые пятна и пот. Михаэль уложил не подающую признаков жизни колдунью на диван в гостиной, подумал: «А ведь где-то я тебя видел… Уж не с тем ли малолетним засранцем-бутылочником? Трудно припомнить. Рядом с его мамашкой на остальных людей внимания как-то не обращаешь. Надо бы пригласить её на пару-тройку кофе».

— Ну что ж, — отвлёк себя от приятных мыслей, — Я тебя притащил, я тебя и исцелю, только прости, хорошо не получится.

Михаэль провёл рукой по волосам девушки. Они были мягкие, шёлковые и липучие от статического электричества чистящего заклятья. Нужно было настроиться, нужно было пожалеть незнакомку, иначе никак. Сколько бы силы ни было в колдуне, если в нём нет милосердия и сострадания, исцеление не может быть настоящим.

— Ты некрасивая, не похожа на мать, трудно приходится?

Капля сочувствия — и разбитая лобная кость срослась, а гематома исчезла. Колдун удовлетворённо кивнул, осторожно ощупал плечо девушки — сустав оказался выбит, точней, вытянут из суставной ямки. Михаэль представил, как беднягу швыряло по сараю во время взрывов, как связь цеплялась за людей и вещи, поморщился. Сочувствия непредусмотрительность колдуньи не вызвала.

— Вправлять будем по Кохеру. Анестезия тебе не понадобится… — ухмыльнулся Фрин, согнул руку девушки, мягко надавил на сустав.

Хрустнуло. Боль на миг привела колдунью в чувства. Девушка дёрнулась, охнула, распахнула васильково-синие глазищи, захныкала. Звук был жалобный и тихий, так плачут несправедливо наказанные дети. Михаэль почувствовал себя скотиной, что случалось крайне редко. Его ладонь засветилась, точно колдун приложил её не к изувеченному плечу девушки, а к солнечному окошку.

— Засыпай, — ласково сказал он, — Всё пройдёт.

Девушка беззвучно шевельнула губами, зевнула и задремала.

Пальцы Михаэля закололо, он перевёл взгляд на свою ладонь, всё ещё лежащую на зажившем плече колдуньи, и удивлённо моргнул. Пальцы не светились, стали чёрными. Тьма истекала на кожу девушки затейливыми узорами.

— Этого не может быть, — бесцветным голосом прошептал Фрин, попятился, плюхнулся в кресло, задумчиво уставился на собственные предплечья, на которых, словно шуга по реке, плыли неясные тени.

***

Когда живёшь один, чужой взгляд будит не хуже удара в гонг. Фрин дёрнулся, открыл глаза. Притащенная вечером дурнушка очнулась и таращилась на своего спасителя так, словно ничего лучше мужчины средних лет и так себе сложения не видела. Заметив, что Михаэль проснулся, восторженно выпалила:

— Это правда вы? Очуметь! Меня спас сам мастер Фрин! Меня Грошнева Юля зовут, мне нужна ваша помощь.

Колдун фыркнул: «Ни спасибо тебе, мил человек, ни здравствуйте. Помогай, давай, и всё тут» — размял затёкшую шею, потопал ногами, разгоняя кровь, хмуро огрызнулся:

— Распутай связь, пока я тебе шею не свернул.

Девушка небрежно махнула рукой, точно отгоняя надоедливую муху. Плетение рассыпалось салютом искр. Выглядело очень эффектно. Фрин хотел спросить, как Юля провернула такой фокус, но не успел и рта открыть.

— Вообще-то, всё нормально было, пока папа на машине не разбился, тогда Тёмка начал бутылки коллекционировать, но это ерунда, вот месяц назад, — перешла на трагический шепоток, — он стал ловить людей. Ваша бутылка была первой, потом он маму упёк, потом стал хватать всех подряд и меня вот тоже… — тяжело вздохнула и пискляво проблеяла, — Помогите, пожа-а-а-алуста, я отдам всё, что угодно…

Фрин встал с кресла, и ничуть не вдохновившись драматичным Юлиным выступлением, фыркнул:

— Не моё дело. Братца твоего ведьма на мазь летучую не оприходовала? Демоны в очередь за душонкой не выстроились? Восставший из могилы распутник-дедуля не насилует? — пожал плечами. — Так отвали. Я инфернальный конфликтолог, а не семейный психотерапевт, чтобы ты, неудачница, мне в жилетку плакалась, но, если хочешь, разъясню ситуацию. Твой брат сильный, ты так себе. Твоя мамка красотка, ты нет. Они без тебя разберутся. Бутылки взорвутся, пленённые идиоты, — смущённо кашлянул, вспомнив, что и сам был в числе попавших впросак, — освободятся. Мамаша твоя, как её там?

— Марина, — буркнул девушка.

— Красивое имя, ей подходит, — задумчиво почесал живот, вспоминая стройные ножки женщины. Юля неодобрительно кашлянула, и Фрин продолжил мысль, — Найдёт мамашка твоя себе мужика. Артёма сдадут в детдом, или какой из колдунов его присвоит, и все будут жить долго и счастливо, — злорадно уточнил, — кроме тебя.

Некоторое время в гостиной царила тишина, разбавляемая отдалённым гудением газонокосилки и приглушённым лаем собак, прыгающих вдоль забора в надежде сожрать кого-нибудь не слишком осмотрительного.

Юля утёрла нос, решительно сжала кулаки:

— Они меня любят! Им нужна помощь! Мне и Бальдр поначалу не поверил, — губы девушки дрогнули, — а когда глянул на Тёму, сказал, что поздно обратилась, и что моего брата теперь можно только убить! Если вы мне не поможете, то я буду драться за него одна и помру… — глаза заблестели от слёз. Себя Юле было очень жалко, но домочадцев она, кажется, жалела больше.

— Семейные связи переоценивают, — неуверенно парировал Фрин, — в каком-то смысле мы все братья и сёстры, что не мешает нам плодиться и убивать друг друга.

По телу Юли поползли тёмные пятна. Часть души Михаэля сбежала от хозяина и теперь наводила свои порядки на новой территории.

— Ну, хорошо, — с царским видом кивнул Фрин. — Так уж и быть, я посмотрю, что можно сделать. Беру тебя в ученицы. Дело ученика — дело мастера.

Девушка взвизгнула и принялась скакать по комнате, исполняя странный танец. В голове Михаэля сиё действо крепко засело под названием: «Фристайл пингвина обожравшегося галлюциногенной рыбкой».

Фрин печально улыбнулся: «Зря радуешься. Бальдр — прочеловеческая сволочь, но ошибается редко, — задумчиво погрыз ноготь большого пальца (дурацкая привычка, помогающая думать), — Ну, да ладно. Даже если мальчика придётся убить, то я сделаю это гораздо лучше» — предложил:

— А не пойти ли нам за знакомство в ресторан? – поймав укоризненный взгляд, торопливо уточнил: — Только с целью экономии времени. Позавтракаем и всё обсудим.

***

Вопреки прогнозам синоптиков ни ураган, ни шторм не думали начинаться. Наоборот, солнце нещадно палило в чистом небе. В городском парке было людно. На детской площадке носилась жароустойчивая ребятня, а менее жароусточивые родители прятались в тени вековых лип. По зелёному от тины озеру скользили катамараны, в ресторане на берегу играла музыка. Фрин сосредоточено жевал кусок пиццы, взятой на вынос, и потягивал холодное зелёное пиво из стеклянной бутылочки с надписью «Тархун». Юля со злым видом набирала эсемеску за эсемеской, пытаясь вызвать на встречу своего бойфренда Сергея, и очень злилась тому, что тот отнекивается. Наконец, вернула телефон Фрину и со свойственной женщинам уверенностью указала виноватого:

— Это из-за вас всё! — заперебирала руками, сама того не замечая, сплела энергетическую нить.  — И не фыркайте, вы не как колдун выглядите, а, уж извините, как гопник какой-то и ведёте себя соответсвенно. Кто пиво по утрам пьёт? А? — замахнулась, точно желая выбить бутылку из рук Михаэля, но сдержалась. — Ненавижу алкашей, — со страной обидой добавила: — И дом у вас самый обычный, и имя неправильное, из ваз француз, как из меня балерина…

Фрин не удостоил девушку ответом, озабоченно покосился на сидящего на ветке куста шиповника воробья. Вместо того, чтобы клянчить крошки или носиться с собратьями, птичка злобно таращилась на Юлю. Михаэль кинул в воробья сырный бортик пиццы. Наглое пернатое перепорхнуло на ветку повыше и продолжило наблюдать.

Форт — один из псов колдуна, взятый на прогулку, недоумённо проскулил, не понимая, почему хозяин кормит не очень-то нуждающихся птиц, и как состроить ещё более несчастную морду, чтобы заставить поделиться вкусняшкой.

Михаэль посоветовал девушке:

— Напиши ему, что я лучше в постели. Если есть гордость, придёт набить мне и тебе морду. И пусть заберет, наконец, своего воробья и захватит пневматику.

Юля покосилась на Михаэля и, судя по всему, решила, что связалась с сумасшедшим. Раздался визг и плеск. Десяток подростков вплавь наперегонки ринулись к лебединому домику, течением пригнанному близко к берегу. Птицам гости не понравились, и они с шипением бросились на обормотов. Завязалась драка, в ходе которой большинству обалдуев удалось смыться, а один, чем-то приглянувшийся лебедям, лишился трусов и с воплем голышом понёсся прочь. Довольная птица победно вскинула голову и загоготала. Вместе с ней зашёлся смехом весь парк.

Воробей вылетел со своего наблюдательного пункта, пронёсся вправо по аллее и влетел в тело субтильного юноши, стоящего возле ларька с мороженым.

— Мне фисташковое возьми! — крикнул Михаэль, безошибочно узнавая нахваленного Юлей умницу «электрика Серёжу».

— А мне клубничное, — обрадовалась Юля и расправила подол платьица.

Парень расплатился, подошёл к девушке и колдуну, чмокнул Юлю в щёку, пожал протянутую Михаэлем руку, деловито поинтересовался:

— Какие планы?

Фрин ухмыльнулся. Паренёк выглядел прозаично. Невзрачный, потрепанный, в синей футболке с принтом — разрядами молний — в видавших виды, кое-где подлатанных джинсах. Однако такая невзрачность могла обмануть только Юлю. За спиной «Сергея» тянулись тонкие, словно марионеточная леска, путы. Неизвестно, был ли бедный электрик жив, когда знакомился с Юлей, сейчас он был не более чем вольтом для демона. Михаэль хотел разоблачить горе-любовника, но, видя с какой преданностью ученица смотрит на парня, передумал: «Подождёт. Ей ещё работать, а без истерики тут не обойдётся».

— Нам с Юлей лучше не подходить близко к Артёму. Тебя он не знает и не обратит внимания. Наблюдай издалека, и если он достанет из рюкзака бутылку, разбей её выстрелом, не хотелось бы, чтобы к началу операции в доме были лишние души, сам понимаешь, — побил себя по губам, — пардон, ты ж электрик, в общем сделаешь?

— Сделаю, — хмуро буркнул парень.

— А мы пойдём в ресторан, уединимся в комнатке на втором этаже и займёмся своими колдунскими делишками, — мурлыкнул Михаэль и положил руку на плечо Юли. Татуировки проявились на предплечье колдуна и потекли на кожу девушки, жадно оплетая её затейливыми вензелями, — кто-то должен позаботиться о бедняжке. Отец погиб. Пьяный за руль сел, как бес какой попутал. Но что я тебе рассказываю, ты же был на месте аварии?

— Конечно. Юля не сказала? Когда они с Николаем Артемьевичем в столб влетели, я обесточивал линию электропередач, чтобы можно было начать тушить машину, но причём тут это?

— Ни при чём, — кротко согласился колдун и, наконец, убрал руку с плеча протестующей девушки, — Вон они.

Слева по дорожке прошли Марина и Артём. Колдун глянул на мальчишку. Артём выглядел ожидаемо плохо: тяжело дышал, рубашка липла к телу, под глазами залегли тени, щёки впали. Осмотри Артёма врачи, выдумали бы какое-то агрессивное аутоиммунное заболевание. Михаэль поставил свой диагноз: внезапное, несвоевременное созревание силового максимума и удивился: «Мне казалось Подаги-Охотники исчезли в веке пятом до отсчёта вперёд», — отхлебнул пива, с прищуром посмотрел на Марину, потом на её детей. Когда-то их кровь стала бы предметом особого интереса торговцев, но сейчас рецепты большинства зелий на этой могучей основе потеряны, и прятаться не имеет смысла. Разве что, они продолжали скрываться по привычке, как сказал бы господин Павлов, «рефлекторно».

Словно услышав внутренние рассуждения колдуна, Марина обернулась, подозрительно мазнула взглядом по компании, поджала губы и заторопилась вниз, к озеру.

Юля часто-часто заморгала и спросила:

— Мама что? Не захотела со мной здороваться?

Сергей скрестил руки на груди, тень, упав на лицо, сделала светло-голубые глаза почти чёрными.

— Она тебя не узнала. Ты разрешила Михаэлю менять свою внешность? Ты ему продалась?

— Я? – растерялась Юля. — Нет…

Фрин вскинул руку, точно рвущийся отвечать ученик.

— Вообще-то, ты сказала, что отдашь мне что угодно, если я возьмусь за это дело. Душа и тело входят в понятие всего? Так почему бы не сделать тебя чуточку приятней?

Девушка бросилась к воде глянуть на своё отражение.

Пользуясь её отсутствием, Сергей оскалился и прорычал:

— Она моя.

— Рискнёшь отбить?

«Серёжа» неопределённо мотнул головой, а Михаэль подумал: «Уж не сынок ли мой куражится, папу развлекает? – оценивающе оглядел паренька, но сущность, управляющая телом, действовала осторожно, и уверенности в её или его личности не было. – Ну, хотя бы оправдываться, по какому праву дело у Бальдра отобрал, не надо будет».  Искоса глянул на Марину. Сердобольная женщина пожалела стыдливо прячущегося в кустах голого паренька, храбро подошла к лебедю и погрозила ему пальчиком. Невесомые искры оттеснили птицу. Женщина взяла плавки, а лебедь, обиженно пошипев, вразвалочку удалился.

— Ты видел? – спросил Михаэль демона, но тот неопределённо пожал плечами, пропустив момент ворожбы. Судя по искажённой, задумчивой физиономии, «Серёжа» был удручён и недоволен. Вмешательство инфернального конфликтолога ему ожидаемо не понравилось.

— Хочешь Марину? Если ты не отдашь мне Юлю, я её поглощу, — неуверенно и неловко пригрозил демон.

Фрин смерил вольта насмешливым взглядом:

— Я тебя умоляю! Когда это Михаэль Фрин из-за какой-то бабы дело бросал? К тому же эту Марину и без тебя уже сепарировали и погрызли. Или ты из тех, кто не брезгует объедками?

Демон разочарованно пнул камушек. Конфликтолог слыл ещё большим мизантропом, чем большинство злых духов, и ожидать, что шантаж пройдёт успешно, мог глупец или отчаянно желающий победить авантюрист-романтик, что, в общем-то, в большинстве случаев одно и тоже.

Фрин мысленно ободряюще потрепал «Серёжу» по плечу: «А ведь на этот раз я бы повёлся, если бы поверил угрозе».

Юля вернулась разочарованной.

— Мне сначала показалось, что я как Пенелопа Санчес на самых крутых фотографиях, а потом раз — и всё… только одежда чужая эта дурацкая…

Сергей заверил, что очень рад тому, что его девушка осталась самой собой, и скомкано распрощавшись, удалился.

Юля вздохнула с досады. Ей хотелось перекинуться парой словечек с глазу на глаз с парнем. Повздыхав и позлившись на себя за то, что оставила Михаэля и Серёжку наедине спросила:

— А где моё платье? А то штаны падают, — конфликтолог вопрос проигнорировал. Девушка потеребила растянутую резинку спортивных мужских штанов, жалобно проблеяла: — Хотя бы дайте ремень?

— Дам, — пообещал Михаэль, — И ремень и ремня, если услышу от тебя что-то вроде «я всё отдам», «я вся твоя» или «бери что хочешь». Запомни, колдуны, демоны и большинство мужчин понимают слова максимально конкретно. Ляпнула — расплачивайся, а не крути задом — откусят. А ты и так в этом плане не шибко богата.

Юля обижено шмыгнула носом, отползла на противоположный конец лавки.

Фрин же с удовольствием понаблюдал за второй частью спектакля: «Дурак и лебеди», в которой пацан драматично вопрошал у окружающих, где его вещи. Уточнил:

— Твоя мама проявляла способности к ворожбе?

— Нет, — девушка грустно лизнула подтаявшее мороженое, — правда, она всегда точно знала, как раздобыть деньги, и с кем стоит заключать сделку, а с кем нет. Папа только формально фирмой руководил, – сощурилась, припоминая, — хотя один раз у нас и впрямь получилось чудо. Папа не хотел, чтобы родился Тёма, маме сделали медикаментозный аборт, я всё слышала, всё понимала, мы обнялись крепко-крепко и таблетка не подействовала…

Фрин покачал головой: «Подействовала, только не тогда, теперь. Интересно только, почему. Из-за смерти отца? Из-за демона? Встречи со мной?» Тронул висящую на Юлиной шее подвеску в виде золотого кувшинчика.

— Бутылка это семейный символ у вас?

— Да, — с вызовом огрызнулась Юля. – Очень смешно. Только это не бутылка, а амфора. Папа говорил, это то же самое, что крестик.

Михаэль повёл бровью, уточнил:

— А «крестик» только у тебя треснул или у всех?

— Только у меня, во время аварии. Вы собираетесь работать или будете о всякой ерунде расспрашивать?

— Буду расспрашивать. Твоя мама рожала дома, верно?

***

Солнце нехотя опускалось за горизонт. Длинный летний день заканчивался, уступая место короткой светлой ночи. Михаэль продолжал расспрашивать Юлю о её семье, по словам девушки обычной, скучной и малочисленной. Информации было много, и будь колдун моложе, написал бы книгу с названием вроде «Утраченная кровь» или «Неузнаваемая сила», но он писал слишком много, чтобы не утратить к науке вкуса, а потому решил так: что бы ни стало причиной энергетического раздрая Артёма, путь один — заштопать прорехи и загипсовать стабильной магией дикие переломы. В конечном счете, опытному травматологу тоже неинтересно, на какой кочке ты вывернул лодыгу и что об этом думаешь.

— Тебе предстоит неинтересная неприятная работа, — сообщил он девушке, добавил, — И мне тоже.

Юля с надеждой переспросила:

— Приятная и интересная?

Михаэль покачал головой:

— Нет. Пойдём.

Они взобрались на пригорок к ресторану, напоминающему крошечный замок. Минуя зал, в котором бурлила, похрюкивала и повизгивала пятничная публика, поднялись на второй этаж. Тонкий юноша с бейджиком «Ферзь» вытянулся по струнке, открывая дверь перед Михаэлем, его псом и Юлей.

— Именем Аччи, моего сына, тёмного стража реальностей, я разрешаю тебе видеть, — безо всякой торжественности бросил Михаэль и угостился фисташками из вазочки, стоящей на барной стойке.

Юля часто-часто заморгала, охнула:

— Вот это да…

Рюши, бумажные сердечки и шарики зала для свадебных торжеств истаяли. Длинный стол на металлических ножках задрожал. Дерево столешницы окаменело и покрылось янтарными бороздами. Потолок поднялся выше, выгнулся арками. Торшеры обернулись тяжёлыми медными канделябрами. За современного вида панорамным окном в ставшей красной, точно кровь, воде пруда кружили серебристые существа. «Лебеди», —догадалась девушка. Вот только теперь от птичьего облика остались только крылья и перья, в которые, точно в странные одежды, куталась пара людей, баюкающих на руках не птенца, младенца.

Фрин щёлкнул пальцами.

— Хватит залипать, а то обратно мозг отключу. Дел по горло. Лучше посмотри на свой дом.

Юля, украдкой глянула на Михаэля, надеясь, что тот тоже стал другим. К её разочарованию конфликтолог остался прежним: угловатым, неряшливым, с колючим взглядом и насмешливым лицом. Юля разочарованно фыркнула и, наконец, посмотрела на свой дом. Лицо девушки вытянулось от удивления. Коттедж шатался. От фундамента во все стороны тянулись то ли корни, то ли пульсирующие жилы. Крышу, стены и окна пробивали тонкие цветные лучи. Больше всего дом напоминал орущую отрубленную голову со вставшими дыбом волосами и облепленную блохами.

— Что это? — указала она на чёрные точки, ползающие по сиянию.

— Нежить обедает. Твой брат, как осколочная граната многократного действия, походя, сечёт дома и людей. Если не подъедать за ним плетения, город сдетонирует, как те бутылки в сарае, только взрываться будут дома, машины и мозги.

— Бальдр не объяснил… — потупилась Юля, только теперь понимая, почему добрый старик ополчился на Артёма. — Но вы же справитесь? Простите, что я…

Фрин хмуро повёл бровью: «Вот так всегда. Урод бесчеловечный, тать паскудная, а как прижмёт, так спасите, помогите». Колдун брезгливо скривился и, пропустив заверения в успехе, заговорил о деле:

— Душа триедина. Нижняя: питается, дышит, существует. Средняя: движет, мыслит, реагирует. Верхняя: создаёт, порождает, исцеляет, изменяет мир. Большинство пользуется двумя. Как говорится: зачем любить, зачем страдать, бухну, пихну и лягу спать… — мысленно добавил: «А у некоторых, как у меня, ещё и четвёртая имеется, подаренная благодарными зрителями», — У твоего брата третья душа, как испорченный клапан, всё сильней и сильней фонтанирует топливом. Будь Тёмка подружелюбней, положили бы его на стол и заштопали, — под кожей предплечья колдуна заёрзали серые черви, сливаясь в удивительно живой и, что ещё хуже, оживающий рисунок в виде летучей мыши. Нетопырь зашевелился, разрывая кожу колдуна. На искрящееся янтарём дерево упали чёрные тяжёлые капли крови. — Но так как твой братик сначала сепарирует, потом думает, придётся использовать фамильяра, — выразительно глянул на бинт, но девушка не поняла намёка или не захотела понимать, — Помоги.

Юля попятилась, отрицательно замотала головой.

— Я крови боюсь…

— Да что ты говоришь, — язвительно фыркнул Михаэль, нетопырь оскалился. – Розовенькие сопельки на завтрак, обед и ужин? Хочешь спасать брата чистенькими ручками? А вот чёрта с два! Нельзя быть стоящим человеком и выйти из жизни чистенькой! Нельзя вырваться из тюрьмы, — многозначительно глянул на разбитый кувшинчик на шее девушки, — и спрятаться.

Юля сжала кулаки, беря себя в руки, подавив тошноту, кое-как перевязала рану.

Фрин удовлетворённо кивнул. Выглядело последствие колдовства действительно устрашающе: мышца и кожа вырваны, на дне раны белеет кость.

— Твоя очередь, — Михаэль усадил девушку на стул. На запястье ученицы возник треугольный силуэт с усиками. Юля ойкнула и на её кожу, оставив за собой ранку размером с сигаретный ожог, выбрался бражник.

— И всё? – удивилась девушка.

— Выбрала бы форму побольше, скажем, кошку, руку бы оторвало, — запоздало пояснил конфликтолог. — Сейчас разделю твой разум, посмотрим, сможешь ли работать на два тела. Если нет, то придётся среднюю и верхнюю переносить в фамильяра полностью, — щёлкнул пальцами.

Девушка захихикала, точно пьяная. На неё нахлынули ощущения: яркие запахи, ослепительный свет, двойственность изображения.

— Ой, у меня усики щекочет… фу, как от вас сажей воняет…

Фрин хмуро огрызнулся:

— Тебя бы пару раз на костре сожгли, я бы посмотрел, чем бы пахла! — полюбовавшись неумелыми попытками ученицы справиться с двумя телами одновременно, сжалился: подул девушке в затылок, и та обмякла.

Бражник, наоборот, засучил лапками, повалился на спину. Хоботок бабочки развернулся и свернулся. Глупая девчонка пыталась говорить, безрезультатно, конечно же.

Фрин потряс руками, как бы вопрошая вселенную, зачем та послала в ученики такую идиотку, устало простонал:

— Про себя говори, бабочка, блин, ночная… — ухмыльнулся, — это, кстати, мечты по Фрейду или так, совпадение?

Услышал тихое:

— Не знаю, о чём вы. Ой. А как летать-то в этой штуковине? Мерзость какая…

— Я же говорил, что это будет неинтересно и неприятно, — пожал плечами Михаэль, — Не пытайся контролировать фамильяра, просто смотри туда, куда хочешь попасть.

Юля-бражник замолотила крылышками, приподнялась над столом и…. одурманенная светом, беспорядочно закрутилась в воздухе. На помощь пришла летучая мышь: ухватила бабочку ртом и потащила к приоткрытому окну. Михаэль-нетопырь, потребовал: «Не трепыхайся, так и быть, доставлю на место».

Михаэль проследил из собственного тела лёгкий привычный полёт фамильяра. Он, как опытный водитель, умел делать несколько вещей сразу и выбирать из них самое важное. Судьба даровала великий шанс, и не воспользоваться им было бы попросту глупо.

Колдун уложил оставленное без присмотра тело ученицы на стол, раздел догола, вздохнул: «Извини, вот такая я мерзость», — вытащил из аптечки стальное птичье перо, сжал в ладони до крови и принялся выцарапывать надписи: каллиграфически-ровные и нервно-кривые, забытыми рунами и привычной языковой формулой. Перо выжигало кожу, и кровь Михаэля вскипала, соприкасаясь с искрящейся Юлиной.

***

Нетопырь с бражником в зубах, протиснулся меж креплениями сетки балконной двери, деловито принюхался и скользнул по тёмному коридору к приоткрытой двери. В детской горел ночник, его свет падал на осколки стекла на полу, перемешанного с игрушками, одеждой и альбомными листами. Артём сидел на кровати с открытыми глазами и тупо таращился на стену, то ли разглядывал собственные художества, то ли пребывал в предсмертном ступоре. Фрин выплюнул изрядно обслюнявленную бабочку на пол и пролетел по комнате. Мальчик никак не отреагировал.

Фрин-нетопырь огляделся и присвистнул. Стена напротив кровати была завешана  однообразными рисунками, на которых змеи вылезали из людей, а маленький мальчик храбро тянул им навстречу бутылку с наивно-героическим видом. В центре серпентарного безобразия висела икона — Георгий Победоносец пронзает копьём дракона, на лицо святого была кощунственно наклеена вырезанная с фотографии мордашка Артёма.

— И кто так заморочил ребёнка, что он людей с верхней душой считает одержимыми?

Бражник-Юля неопределённо трепыхнула крылами.

— Никто. И вообще, какая разница? Мне-то что теперь делать?

— Бери энергию брата и оплетай его с ног до головы, лезь под кожу, в глотку, закрывай пробоины и бреши. Свей для него кокон.

Фамильяр Юли истерично поскакал по кровати, до этого момента Михаэль и не знал, что бабочки умеют выглядеть паникующими и взвинченными.

— Да как я это сделаю? Я — взрослое насекомое! Почему вы раньше-то не сказали?!

Михаэль-нетопырь придавил бражника крылом и ласково сообщил:

— Ты не насекомое, ты дура! Преобразуй себя как надо, легче плести в облике гусеницы, стань гусеницей, превращайся во что угодно, хоть в гнома, только давай уже побыстрей!

Бражник замер, зашевелил ветвистыми усиками, порхнул к мальчику и деловито заработал лапками. Фрин кивнул:

— Так-то лучше. Запомни, как только сердце станет биться ровно, и твой брат уснёт по-настоящему, срочно лети к своему телу, оно в ресторане. Не дай себя прихлопнуть, это жесть, как больно.

Нетопырь-Фрин полетел обследовать дом. На стенах было полно фотографий, на которых Марина и её дети с обожанием обнимали отвратительно-некрасивого мужчину: полного, с брезгливым и капризным лицом, водянистыми маленькими глазками и вздёрнутым пятаком носа.

«Что она в нём нашла?» — мысленно спросил себя Михаэль.

Марина, мирно спящая на кушетке возле комнаты сына, вздрогнула и резко села.

— Кто здесь?

Фрин благоразумно промолчал и забился в складку шторы, считая, что знакомство с говорящей мышью женщине на пользу не пойдёт.

Марина поджала ноги, словно опасаясь нападения с пола, спросила:

— Мышь? Ты мышь? Я боюсь мышей, уходи.

Михаэль от удивления чуть не разорвал связь с фамильяром. Марина читала мысли то ли через дочь, то ли самостоятельно. Оставаться в доме и провоцировать хозяйку на дестабилизирующие магические действия не хотелось, и нетопырь подобру-поздорову убрался прочь.

***

Занимался рассвет. Михаэль одел пустое Юлино тело, уложил на диванчик и обессилено повалился на пол.

— Фол, — хрипло позвал колдун, жалея, что взял с собой одну собаку, а не трёх. —Иди ко мне, мой мальчик.

Пёс испуганно заскулил, но приказа не ослушался, подполз и подставил шею хозяину. Взяв у питомца немного силы и крови, Михаэль, шатаясь, поднялся. Желудок просительно заурчал. Колдун позвал официанта, назвавшегося Ферзём, странный выбор, но если кто-то чувствует себя королевой, что поделать…

— Ты на машине? Подбросишь меня до дома Грошневых?

Парень с готовностью кивнул.

***

Дом побледнел — и Михаэль понял, что Юля закончила плести. Осталось, как обещано, разогнать нежить, тем более отдельные опьянённые испитой магией твари уже искали лазейки, чтобы попасть в дом. Колдун отворил дверь машины, раскрыл ладони, точно хотел приласкать скалящиеся тени, и разинул рот. Раздался многоголосый вой ужаса. Дом качнулся, с него слетела остаточная плёнка магии. Нежить бросилась врассыпную, всеми когтями и зубами цепляясь за материальный мир, уползая в землю. Тело Фрина развалилось, обращаясь в кружащийся пепельный вихрь. Как когда-то давно, на площади, на которой люди, не имеющие понятия о справедливости, а тем более о воле Бога, которому поклонялись, сжигали людей, а иногда и ангелов. И как тогда, пепел падал на спины и головы, покрывая их чёрными чумными поцелуями, гнойными рытвинами. Нежить визжала. Фрин чавкал. Пир был недолог и страшен, но вот колдун обрёл форму и плотность, глянул на обломки машины, оплавленной, вросшей в асфальт, на поседевшего до сроку Ферзя, прижимающего к себе дрожащего пса, и сыто икнул.

— Я был очень голоден.

***

Фрин спустился в подвал своего дома, напоминающий не то винный погреб, не то тюрьму, вынул одному ему известный камень и извлёк из открывшейся ниши деревянную шкатулку, прижался носом к щёлочке замочной скважины, принюхался, медленно открыл крышку и вынул глиняную подвеску-лодочку, когда-то принадлежавшую жене. Глаза колдуна стали задумчивыми. Он поднялся в гостиную, сел на диван и закрыл глаза…

Ведьма сидела в своей камере и смотрела на зарешеченное оконце под самым потолком. Взгляд её больших карамельного цвета глаз был мечтательным и умиротворённым. Тонкие руки перебирали воздух.

Френе знал: тело жены в камере, но душа витает далеко-далеко. На обратной стороне разума. В грёзах жена множила миры внутри себя, и будить её не хотелось, но то, что Михаэль собирался сказать, было слишком важно, он приник к решётке, позвал:

— Лиса…

Женщина вздрогнула, обернулась, кротко кивнула, и, хромая, подошла к решётке.

Френе притянул её к себе, поцеловал в разбитые губы, исцеляя. Он знал больше, чем нужно знать влюблённому, прошептал:

— Я понимаю, ты умрёшь, это твоя работа исполнить их выбор, но почему тебе должно быть больно?

Лиса заговорила так, словно не услышала вопроса.

— А помнишь, как хорошо было в горах?

И камера исчезла. Теперь Михаэль и Лиса стояли на холме, покрытом высокой травой. Тёплый ветер наполнил лёгкие ароматами цветов, свободы, счастья. Старый пёс Брыг играл с Аччи. И звёзды, такие близкие, неколючие, ласковые, ложились на плечи и волосы, точно снежинки, точно самые нежные в мире короны и лучшие ткани. Френе задохнулся, искушение остаться счастливым хотя бы немного дольше было велико, но он стряхнул морок.

— Почему мы с Аччи должны видеть твою боль? Позволь оказать тебе последнюю милость. Это моя воля, я человек… — протянул на раскрытой ладони шарик, похожий на те, что дети делают из вишнёвой смолы. — Яд действует медленно. Лиса, я вселюсь в палача. Я позволю ему поджечь солому, только когда ты уснёшь! Не наказывай меня, не наказывай нашего сына.

Ведьма взяла руку мужчины и прижалась к ней губами.

— Однажды все мирно уснувшие ведьмы явятся, чтобы не дать тебе умереть от огня или пыток… — поцеловала мокрую от слёз щёку мужа, насмешливо и ласково шепнула, — Ну, что ты, северянин, мой свирепый кривич, не плачь, ничего не бывает навсегда, пообещай, что узнаешь меня, когда я не узнаю…

Френе кивнул: «Я буду носить имя, которое ты дала мне. Может, ты вспомнишь хотя бы это».

На рассвете палач поджёг костёр, ведьма вскрикнула, но в этом звуке не было ужаса и боли. То была короткая песня взмывающей в небеса птицы, радостная ода жизни родившегося ребёнка. Толпа недовольно заворчала и только стоящий в первом ряду зевак белокурый мальчик лет трёх плакал. Его небесные глаза тускнели, огонь, выедающий мёртвое тело «ведьмы», отражался в глазах ребёнка и застревал яростными осколками боли. Когда люди сжигают ангела, кто-то должен стать демоном. Мальчик протянул руки к стоящему рядом взрослому, попросил: «Папа, научи меня убивать так же милосердно».

Фрин зарычал от ужаса, вскочил с постели и заметался по комнате, ничего не соображая. Кошмар был таким реальным, что всё тело горело от близости огромного кострища, а руки словно облепила сажа. Колдун долго сидел без сна, но усталость брала своё. Веки опустились, за их тяжёлыми вратами был рай — в маленькую избушку в горах, в которой его ждали потерянные родные. Сын, не выбравший путь, не закрывший глаза траурной перевязью. Жена, тела которой не касались ни руки святош «огненной палаты», ни огонь. Колдун сел у ног Лисы и прижался к коленям. Лицо женщины дрожало, меняясь: «Я пришла, я с тобой… » — прошептала она.

***

Юля поменяла статус с сердечком на мрачную тучку. Не то, чтобы всё было совсем плохо: ей удалось подлатать брата и выпустить мамину душу на волю — но и не хорошо. Любимый человек оказался одержимым демоном трупом, а сама она…

— Аччи, а почему я должна войти в дом твоего отца первой? —  боязливо поглядывая на не слишком дружелюбных собак, спросила девушка. — Ты же сын Михаэля.

— Я демон, — буркнуло существо. — Только отец может меня впустить, иди и разбуди его.

Девушка задумчиво заплела энергетическую косичку воздушного потока, расплела и спросила:

— Зачем ты пришёл ко мне, как человек?

— Потому, что хотел вести себя с тобой по-человечески, — со злостью и обидой бросил Аччи, и его верхняя губа задрожала в подобии оскала. Зубы были ровные, обычные, но проверять, не умеют ли они становиться длинными и острыми, Юле не хотелось. Собак она боялась чуть меньше, чем новой ипостаси «Сергея», а потому открыла калитку и двинулась к дому.

Дверь не была заперта. Юля позвала:

— Михаэль, вы здесь? — вошла в гостиную.

Конфликтолог лежал на диване и казался мёртвым: бледный, неподвижный настолько, что вроде и не дышит. Девушка тронула наставника за плечо и…

Всё произошло очень быстро. Движение. Михаэль исчез. Диван опрокинулся. Юля подлетела в воздух, упала, всем телом приложилась об пол. В её горло вцепились сильные руки.

Фрин, вырванный из чудесного сна, всё ещё больной от работы и трапезы, зарычал.

— Тебе нравится? Нравится, как я помогаю? После смерти нет боли, больно остаться последним в сыгранной кем-то партии, так что поверь, так будет лучше…

Девушка перестала биться в бесплодных попытках высвободиться. Смерть приступила к работе: черты лица оплавились, потеряли выражение страха и боли. Смерть нанесла макияж — фиолетовая помада, синие тени и румяна.

Михаэль с жадностью впивал эти изменения.

В голове колдуна отголоском грёз раздался брезгливый голос: «Что ты делаешь? Френе? — Лиса говорила так, словно застала мужа гадящим посреди обеденного стола, — Посмотри, что ты делаешь! Это уже не сны… »

Михаэль потёр глаза, взглянул в лицо Юли: оно было мёртвым — потом на свои руки, всё ещё сжимающие тонкое горло: «Я попытался убить невинного человека, и мне это нравится. Вепрь, твой слуга рехнулся». Колдун отпустил шею ученицы и стал ждать. Исцеление Юле не требовалось. Скрытые от посторонних глаз татуировки питали девушку не хуже кислорода.

Юля вздрогнула, села, тронула шею, уставилась на Фрина красными от кровоизлияний глазами. Миг — и она разразилась рыданиями, перемежающимися с хриплыми воплями ярости и запоздалого страха.

Михаэль шепнул:

— Я разрешаю войти моему сыну Аччи, демону, закрывающему глаза, — шлёпнул Юлю по жёсткой попе, потряс ушибленной рукой, — Обещал? Получи! Продаться демону, испугавшись своего учителя! Тупее стажёра у меня не было…

Аччи вошёл в комнату, махнул рукой в сторону девушки, и та растворилась в воздухе, не успев ничего ответить, нарочито-спокойно заметил:

— Зато я тебя обставил. Помнишь наш спор? Обыграю тебя, ты отдашь четвертую душу.

— Чтобы ты мог жрать людей без спросу и досуха? Не дождёшься, — обнял сына, тот напрягся, словно ожидая подлого удара. Михаэль мысленно покрутил пальцем у виска: «Ну, уж извини, нечего влюбляться, раз такой ревнивый и неразговорчивый. И ведь даже не спросил у дурынды Юльки, как было дело. Обиделся. Конфетку у мальчика папа стырил. Придумал себе страдание — страдай» — а вслух прокомментировал, — Юля —пешка и к спору отношения не имеет. Вот если бы ты Артёма вперёд меня залатал и демона из него сделал…

Аччи перебил:

— Наделять Артёма силой — всё равно, что ставить человека со стеклянными костями на лыжи и сталкивать с Эвереста в надежде, что не разобьётся, — повёл носом. — От тебя странно пахнет, пытаешься походить на человека, чтобы втереться в доверие к Артёму? Не выйдет, он совсем рехнулся. Этот crétin ¹ решил, что закупорит свой дом. Ещё немного и бум… придётся врать о метеоритах, — ухмыльнулся. — Бальдр заговорил о возвращении «пречистого права».

— Вас, супостатов, давно пора встряхнуть, — беззлобно поддел Фрин и тут же заверил: – Но я такого не допущу.

— Конечно, — с видимой серьёзностью кивнул Аччи. – Каждый воин света обязан помогать и поклоняться дьяволу, истинному воплощению воли Господа, ибо сказано, ни один волос не упадёт с головы человека без воли Создателя.

— Балабол, — отмахнулся. Михаэль. – Готов застрелить папочку?

— Конечно, — ласково улыбнулся Аччи, — только попроси.

***

Юля очнулась. Ей показалось, что в темноте и пустоте прошла целая вечность. Она огляделась и поняла, что стоит на чердаке, что перед окном на старом тюфяке лежит Аччи и смотрит, не снимая повязки, в прицел не пневматической, настоящей винтовки. Юля попыталась шагнуть к юноше, но не смогла: увязла в невидимой преграде. Под ногами оказался белый меловой круг, за его пределами лежал зуб. Колдунья тронула опустевшую десну на месте правого верхнего клыка и застонала. Точней, должна была застонать, но не смогла издать ни звука.

Демон прокомментировал:

— Теперь ты мой фамильяр, — голос звучал странно, точно в горле Аччи пересыпают песок и дрожат камушки, а не связки. — Ты провоняла моим отцом… — фыркнул, — не пытайся что-то говорить, всё равно станешь врать, все люди врут…

Юля не управляла собой. Странное чувство, когда смотрят твоими глазами, когда чувствуешь чуждое тебе существо даже не в теле, в душе, в разуме. Всегда есть обратная сторона связи, и на девушку снизошло понимание происходящего. Аччи использует её, как своеобразный бинокль. Прибор для отслеживания состояния Артёма. Когда Михаэль свяжет для мальчика энергетический костюмчик, демон сделает выстрел, чтобы… это было выше её понимания: «завязать узелок на прочность». Мысль ужаснула, но тут же пришла другая. Френе, в голове Аччи фамилия звучала именно так, не умрёт. Его сброшенная на собак на время тонкой работы тяжёлая защита этого не позволит.

Фрин достал из кармана золотые спицы и продемонстрировал их Артёму, мальчик с интересом протянул руку.

Юля облегчённо и одновременно грустно вздохнула: «Правильно сказал Михаэль, у всех, кроме меня, всё будет хорошо, — с горечью припомнила, — Всё потому, что я не бабочка, а дура. Интересно, хоть что-то в Серёже было настоящего?»

Аччи вздрогнул и обернулся.

— Ты что-то сказала? — тряхнул головой, поправил снежно-белые волосы, испытующе сверкнул красными глазами из-под траурной повязки, с мелочной издёвкой повторил, — Теперь ты не можешь врать.

Юля подумала: «Ну и ссорься сам с собой, — мысленно показала язык, — И как он собрался стрелять, когда сам не смотрит? Надо быть повнимательней, ещё в Артёмку попадёт». Глаза одновременно свои и чужие уставились на фигурки вдалеке. Юля насторожилась. Что-то было не так. Собаки выглядели обычно. Никакой чёрной вуали, так, лёгкий морок, исходящий от размазанной по ошейникам крови. Походило на то, что Михаэль решил выйти из игры самым радикальным способом — запланированным самоубийством. Юля попыталась крикнуть об этом Аччи, но тот закрылся плотней: «Зараза инфернальная», — раздражённо подумала колдунья и изо всех сил потянулась вперёд. Меловой круг не пускал. Мысли побежали с чудовищной скоростью. Единственный фокус, которому научил Фрин, мог сработать. Руку пронзила боль. Кожу разорвал фамильяр. На пол закапала кровь, затекая на сковывающий контур. Юля вывалилась из круга на спину демона, оседлав его, точно прилёгшего верблюда. Заорала:

– Не смей стрелять!

Рука Аччи дёрнулась, пуля пробила забор. Демон взбрыкнул, униженный и ошеломлённый неожиданным освобождением пленницы.  Недавние влюблённые покатились по чердаку, снося пыльные вещи. Юля и не знала, что такая сильная, что умеет выпускать чёрные угольно-алмазные когти. Сгорать и рассыпаться там, куда бьёт чужой кулак. Становиться текучей, преодолевая огонь и хлёсткие плетения магии. И всё же Аччи был старше, опытней в драке. Он прижал Юлю к полу, занёс руку — распороть горло непослушной кукле, но замер, считывая её открывшиеся мысли, понимая случившееся. Отец нашёл себе смену и выиграл спор. Демон сдёрнул со своей шеи зубастое ожерелье. Раздалось мелкое клацающее пощёлкивание и маленькие тюрьмы превратились в прах.

Юля завороженно смотрела, как сквозь дерево балок и железо крыши летят самым лучшим на свете салютом свободные души, мельком подумала: «И впрямь немного похожи на змеек. Красиво».

— Не хочешь извиниться? — строго поинтересовалась она у демона, который с грустным видом зачехлял винтовку.

Аччи хмыкнул, скорчил гримасу скучающего безразличия, но самые уголки губ дрогнули и он прошептал: «Может быть».

***

Фрин сел на скамейку возле теперь не страшного дома. Артём по-свойски забрался к нему на колени. Мальчик слишком намучился и устал, чтобы любоваться хороводом в небе и, почувствовав себя в безопасности, тут же уснул. Михаэль с удовольствием подумал, что такое завершение карьеры — лучшее из возможных. Странно, но лишившись бессмертия, он захотел жить. От мысли, что Юля могла бы и не преодолеть путы Аччи, стало не по себе.

Из дома выскочила хватившаяся сына Марина. Увидев Артёма на руках незнакомого мужчины, она, стараясь не показывать, как испугалась, не очень-то грозно спросила:

— Что с ним?

— Ничего, просто уснул, красиво, правда? Уникальная погодная аномалия. Летнее северное сияние… на юге…

Женщина недоверчиво покосилась на небо, потом на сына.

— Он не спал уже неделю, как вы его успокоили? — глаза увлажнились, — Я никудышная мать…

— А вы очень красивая, даже когда говорите глупости и плачете, — улыбнулся колдун. —  Меня зовут Михаэль Фрин.

— Марин, — шмыгнула носом женщина и улыбнулась. В её глазах засияли звёздочки других времён и эпох. – Знакомое имя. Мы уже встречались? Не в парке, раньше, — села возле колдуна, погладила по волосам спящего сына. — Учились вместе?

— Учились, — с горькой усмешкой кивнул Михаэль: «Мы вместе учились любить, пришло время учиться умирать вместе, я не хочу ждать тебя снова, я хочу вместе с тобой».

Марина кивнула, то ли отвечая на мысли колдуна, то ли на свои собственные.

1. Kretin - «кретин». Франц. crétin «христианин» — Любимое ругательство Аччи.