Двужильные

Все началось с насморка. Капитан Эфраим ван Хаабернс чихал и сморкался, зарывая в кружевной платок огромный сизый нос. Тот дождливый месяц мы провели в походе по болотистым равнинам Фозерштрима, а потому Двужильные нисколько не удивились, что командир подхватил простуду. Где-то впереди, на лугах нас ждала армия Бледного Онцера, и все мы мечтали поскорее до нее добраться.

Итак, Капитан чихал, а Двужильные шли вперед, замыкая арьергард армии Левенброка. Дождь шел, не переставая, и стучал по кирасам. Тяжелые сапоги ландскнехтов месили грязь. А Капитан, сидя на лошади, материл проклятый Фозерштрим и испуганного возницу, из-за которого одна из телег обоза завалилась в кювет. Я и мой кузен Уманс по прозвищу «Лягушонок» лузгали подсолнухи, устроившись под навесом маркитантской повозки. Дождь на нас не попадал, и мы неплохо проводили время, бездельничая и ведя хвастливые беседы.

Из телеги, что следовала за нашей повозкой, доносились визги и плач. То были женщины из деревушки, что парни из нашей роты сожгли пару дней назад. Взять с местных было нечего, поэтому Капитан приказал перебить всех жителей, а баб, что помясистее и посмазливее, - затащить в обоз. Вопили толстухи громко и горестно, однако мы с Лягушонком и не надеялись, что старшие разрешат нам развлечься. Впрочем, скоро крики затихли, а из повозки, довольно ухмыляясь, выглянула рожа мастера обоза Поркенса. Он подставил ладони под дождь, набрал воды и, с наслаждением, промочил лысину. Увидев наши завистливые лица, Поркенс весело подмигнул.

В ту пору мне исполнилось шестнадцать. Я был на голову выше любого юнкера нашей роты, поэтому все звали меня «Жердью», и дольше всех сверстников мог держать на вытянутых руках деревянную мачту в пять локтей. Мой отец Йен ван Гуттенс по прозвищу «Папаша» был хастнумером - командиром второго звена пиковой стены Двужильных, так что, дела в нашей семье складывались куда как отлично. В родном Маасбурге мать и сестры регулярно получали изрядные деньги и ни в чем себе не отказывали. Как и другие семьи бойцов из Отряда Двужильных – легендарной наемной роты земель Маас.

- Нет, Андреас, - отряхивая чумазые ладони от семечек, заявил Лягушонок. – В цепи меня возьмут первым. Я ловчее тебя алебарду держу.

- Зато я дольше, Лягуха, - сказал я.- Дольше всех юнкеров вместе взятых. Через пару лет в восьмое звено пойду. А через пять, глядишь, под начало Дитера-Ухвата в шестом ряду встану.

Старый Дитер-Ухват был знатным воякой. Говорили, что Первую Жизнь он потратил еще в те времена, когда пикинерами командовал легендарный Генрик ван Берст по прозвищу Пивной Маркиз.

- Как же, - усмехнулся Лягушонок. – Держи карман шире, дурачина. Куда тебе - с твоим ростом - в цепи стоять? Сидеть тебе, Жердь, всю жизнь в обозе, раненных добивать да добро стеречь.

Я ему ничего не ответил. Плюнул в дурака кожурой семечек. А он, чертыхнувшись, - в меня. Так и ехали дальше, вяло переругиваясь, пока меня не позвал отец.

С тех пор, прошло много лет, но в моей памяти ярко отпечатался его образ. Он сидел на своей любимой кобыле и плевать хотел на дождь. Перо на его шляпе намокло и свисало до плеч, укрытых плащом. Кто другой, может, выглядел бы глупо, но уж точно не мой отец. Это был худой, покрытый шрамами человек, прошедший бесчисленное число битв под началом капитана ван Хаабернса, и каждый из трехсот двадцати пехотинцев роты знал, каков он в деле.

Я и сейчас с теплотой вспоминаю его строгий взгляд, закрученные усы и серебряную серьгу в ухе. После битвы при Жерсозо, где отец потерял Первую Жизнь, он вернулся в Маасбург и забрал меня у матери. Тогда мне было десять лет, и следующие годы своего отрочества я провел в роте. Наверное, он любил меня больше моих сестер, однако чаще я получал подтверждения его сурового нрава, нежели становился свидетелем отцовской привязанности.

- Юнкер! – позвал меня Папаша. Он спешился, передав кобылу подбежавшему обозному слуге. Я пулей выскочил из своего убежища и, мгновение спустя, предстал перед родителем.

- Да, господин хастнумер!

- Следуй за мной, – услышал я. – Ты мне нужен.

И я последовал за ним. Мои ботфорты мгновенно заполнились грязью и водой, но я был рад, что могу побыть с отцом. Навстречу нам ползла нескончаемая колонна, состоявшая из солдат, лошадей и телег. Наш путь лежал в конец движущегося войска. Отец шел впереди, и я, на мгновение, подумал, что еще год назад был ниже него, а теперь обогнал его почти на целую голову. «Придет время, и я стану хастнумером Двужильных и богатым человеком» - думал я, наблюдая, как его тяжелые сапоги вязнут в фозерштримской глине. – «И тогда ты будешь гордиться мной».

Размечтавшись, я чуть не споткнулся о труп какого-то старика с перерезанной шеей, что лежал на обочине тракта Я переступил через дохляка и поплевал через левое плечо. Это были земли Бледного Онцера – Повелителя Трупных Мух, а потому любая дурная примета, связанная с мертвяками, обладала силой в этих гиблых местах. Наверное, мне стоило обратить внимание на этот знак судьбы, однако я слишком глубоко был поглощен своими мыслями, чтобы углядеть в этом дохлом старике что-либо большее, чем просто мертвеца.

Наконец, мы дошли до своей цели – почти в самом конце колонны. Это была большая повозка мастера-лекаря Диббонса. Я успел побывать в ней за пару лет до того. Тогда Двужильные служили в армии Гру - Убийцы Сирот, и, во время похода, я подцепил жуткий понос. Диббонс с трудом выходил меня, но, с тех пор, я старался держаться от него подальше.

Возница кивнул отцу. Тот на ходу запрыгнул на ступеньку повозки и скрылся в ее недрах. За ним последовал и я.

Внутри владений нашего лекаря ничего не изменилось. По-прежнему с потолка свисали сушеные пауки да аспиды, а в стеклянных колбах плавала такая жуть, что я, не будь дураком, помолился про себя Мертвому Принцу, чтобы не встретить нечто подобное во сне или наяву. Именно он нанял Двужильных тем дождливым летом, так что, в этом походе нашим людям было приказано в своих молитвах обращаться только к нему. Как по мне, Мертвый Принц был самым древним из Пантеона и, пожалуй, самым могущественным среди Сумеречных Богов. Бледный Онцер так не считал, а потому бросил вызов своему брату. Впрочем, не все ли равно… Как говорил наш Капитан: «Все Сумеречные расплачиваются одними монетами. Так какая разница, за кого из них сражаться?»

- Диббонс, Капитан совсем разболелся, - сказал отец. – Дай юнкеру какого-нибудь снадобья. Он отнесет. А мне надо поговорить с тобой наедине…

Я не удержался и хмыкнул. Отец мучился зубами, но пытался скрыть боль от звена.

- О, хастнумер ван Гуттенс с сыном, - пропел старикашка Диббонс. – Проходите-проходите. Я сейчас закончу и дам мальчику лекарство.

Мастер-лекарь выглядел тщедушным и полудохлым старикашкой, однако обладал неимоверными для своего возраста живучестью и бодростью. Так и сейчас: склонившись над мертвой девушкой, распятой на столе, Диббонс увлеченно орудовал в ней здоровенными щипцами.

- Когда ты успел уморить ее, лекарь? – поморщился Папаша. – Она была жива и почти здорова сегодняшним утром. Капитан хотел с ней развлечься.

Диббонс ничего не ответил. Лишь виновато пожал дряхлыми плечами.

- Поверьте, хастнумер, после Диббонса Капитан вряд ли захотел бы иметь с ней дело, - раздался вдруг женский голос. – Девица скончалась прежде, чем мастер-лекарь успел пощупать живьем ее сердце.

Так, в тот проклятый день я встретил ту, что навсегда изменила мою жизнь. Судьба пришла ко мне в облике некрасивой молодой женщины с вышитой эмблемой Мертвого Принца на сером походном плаще. Я увидел ее сидящей прямо на дощатом полу повозки и жующей кусок хлеба.

- Кто ты? – спросил отец. Женщина была одета в благородные одежды, однако он не собирался соблюдать приличия. Недаром Папаша любил повторять: «Мы – ландскнехты, тупая ты башка, а потому можем не гнуть спину ни перед кем - живым или мертвым».

Женщина недовольно поджала губы. Ей не понравилась неучтивость хастнумера. Это ощутил и чуткий к нарождающимся распрям Диббонс. Поэтому он оставил жуткий инструмент  в теле девушки и повернулся к нам.

- Госпожа Анчек Улиа, магиар, представитель Заказчика, - представил он женщину. - Прибыла полчаса назад и теперь готовится явиться перед взором нашего доблестного Капитана.

Папаша нехотя поклонился. Анчек встала на ноги и также отвесила поклон.

- Господин ван Гуттенс, - сказала она с еле заметной усмешкой. – Не будешь ли ты так любезен, проводить меня к капитану ван Хаабернсу?

Отец провел рукой в перчатке по усам. Этот жест я знал хорошо. Он означал, что Папаша недоволен. Я его понимал. Кому понравится, когда к твоей заднице прилипает репейник? Именно этим и занимались «представители Заказчика». И да… маги. Всегда присылались маги.

- Тебя проводит этот юнкер, госпожа Улиа, - ответил он женщине. Наверное, я скорчил кислую мину, потому что, в тот же миг, получил отцовскую оплеуху.

Повозка резко качнулась и встала. Это означало одно: армия, растянувшаяся в колонну на несколько лиг, встала на привал. Под подозрительным взглядом отца, магичка выбралась из палатки, а вслед за ней - и я, закинув себе на плечи ее седельную сумку.

Мы тащились с госпожой Улией под дождем. Магичка бодро шла передо мной, внимательно разглядывая разбивающих лагерь Двужильных.

- Как тебя зовут, юнкер? – спросила она меня.

- Андреас, госпожа, - ответил я. Сумка была жуть, как тяжела. Хотелось скинуть ее прямо в дорожную грязь и немного перевести дух, однако, показать слабость перед представителем Заказчика я не смел.

- Скажи мне, Андреас, - вдруг спросила она. – Мне доводилось слышать, что предки Двужильных убили богиню. Светлую богиню Люмину. Неужели, это правда?

- Так и есть, госпожа. Убили и сожрали. Триста лет уж минуло.

Улия засмеялась.

- Сожрали… В Левенброке о вас рассказывают много историй. Только я в них не верю.

Я пожал плечами, что было не так-то просто. В тяжеленой сумке магички что-то бряцало и звенело.

- Ваше право не верить, госпожа – обиженно сказал я. – Но только это правда. Когда Сумеречные победили Светлых, раненная Люмина смогла убежать от врагов. Она выбралась из моря ровнехонько там, где сейчас находится Маасбург, и попросила помощи у тамошних солеваров. Мой отец говорит, что они тайно служили Сумеречным, поэтому заманили ее в шахты и там с ней разделались. А затем - надумали ее съесть, так как думали, что получат силу Люмины. Так и вышло: те, кому досталось кусок богини, получили вторую жизнь. Поэтому мы и прозываемся - «Двужильными».

Анчек хмыкнула. «Вот глупая баба» - недовольно подумал я и тут же обругал себя. А вдруг она читает мысли? Магичка, что с нее взять…

Мы, Двужильные, всегда гордились этой историей с Люминой. А кто еще может похвастаться тем, что его предок перекусил богиней? Мы служили Сумеречным еще тогда, когда миров правили мягкотелые и добрые боги. Тогда мы, маасеры, были простыми солеварами и рыбаками. А теперь? Воины и богатые люди. Лучшие ландскнехты по эту сторону Кричащего Хребта. Да и по ту – тоже. Мы всего добились сами, и платой за это стала Вторая Жизнь. У всех, у кого в жилах текла кровь Убийц Люмины. И если все остальные умирают один раз, то нам, Двужильным, дана вторая попытка.

- У тебя тоже две жизни, Андреас? – продолжала допрашивать меня Анчек. Я чувствовал, как ее глаза пристально рассматривали меня.

- Да, госпожа.

- И ты еще не умирал?

- Нет, госпожа, пока не доводилось.

- А твой отец?

- Да, госпожа. Первую жизнь он потерял еще до того, как я поступил в роту Двужильных.

Анчек не унималась.

- И много таких, как твой отец, в вашем отряде? Тех, у кого осталась Последняя Жизнь…

- Не могу сказать, госпожа, - ответил я. – Нам нельзя говорить об этом. Спросите у нашего Капитана.

Затем мы увидели Капитана, который командовал разгрузкой оружейных телег. И я был рад, что наш разговор закончился. Слишком много вопросов – подозрительных и дотошных. Поэтому я аккуратно положил сумку магички на землю (туда, где посуше) и сбежал, покуда Капитан не придумал мне какое-нибудь дурацкое поручение.

Спустя три дня армия Фозерштрима встретила нас в чистом поле у деревни Эльде. И мы, и они были готовы. Дожди утихли, светило солнце, и около тысячи молодых и не очень мужчин собрались для того, чтобы убивать друг друга.

Я проснулся на заре от звуков горна. На соседних койках недовольно заворчали другие юнкеры. Мы впопыхах нацепили одежду, помогли надеть друг на друга кирасы и шлемы, чтобы затем выскочить из палатки и выстроиться перед нашим наставником Одноруким Брюнасом. Лагерь пришел в движение. Вокруг сновали пехотинцы. Ржали лошади. Гремели команды. В воздухе стоял ни с чем несравнимый дух воинского азарта.

- Господин Наставник, - проговорил толстяк Освальд Зедойнс по кличке «Ветчина». Он был моим троюродным братом, и это я придумал ему прозвище. – Капитан позволит нам встать в звеньях со старшими?

- И не мечтай, Ветчина, - засмеялся Однорукий. Изуродованное лицо ветерана горело возбуждением, хотя возможности поучаствовать в сражении у него было не больше, чем у нас. – Все, как обычно, - охраняем обозы. А когда парни выпотрошат фозерштримских ублюдков, собираем ценное с мертвяков и добиваем тех, кто не помер вовремя. Ваше время еще придет, навоюетесь…

Но Брюнас оказался неправ.

Юнкеры и калеки, вроде Однорукого, охраняли обоз, завистливо поглядывая на строящихся пиковой стеной Двужильных. Кроме нас, в битве должны были участвовать рейтары Мертвого Принца. Эти самодовольные молодчики на откормленных лошадях заняли южную часть холма и свысока наблюдали за тем, как ощетинивается пиками и алебардами наша рота ландскнехтов. И когда строй был готов, к нам прискакал посыльный от Капитана.

- Капитан вызывает всех юнкеров к себе!

Мы, не смея верить своему счастью, переглянулись с Умансом. Нас было около тридцати – в возрасте от 13 до 16 лет, и единственное, о чем мы мечтали - убивать рядом с отцами, дядьями и старшими братьями. Поэтому мы похватали свои пики и ринулись к основному войску под недоуменными взглядами инвалидов, оставшихся охранять обоз. Мне не было их жалко, ибо время воевать для этих мужчин прошло. Я чувствовал, как от страха и радости дрожат мои колени: впервые в жизни мне предстояло биться в стене пикинеров. Юнкеров учили этому ни один год, и теперь, наконец, мы могли показать себя в деле.

- Вот и вы, - как-то странно проговорил капитан ван Хаабернс, когда мы оказались перед его очами. За его спиной стояли мой отец и магичка Анчек Улиа. Мы пожирали командира глазами, мечтая о том, что нам позволят встать хотя бы в седьмом звене. Но, когда Капитан принялся перечислять наши имена и распределять по звеньям, наш восторг сменился изумлением.

- Ван Штирманс… второе звено… Иакобс… второе звено… Стиллопс… второе звено... ван Либбонс… второе звено… Зедойнс… первое звено… Уманс… первое звено…

Лягушонок тихо вздохнул и горделиво подбоченился.

- ван Гуттенс…

Я замер, услышав свою фамилию. Ужас и восторг одновременно сковали мое сердце. «Хоть бы первое, хоть бы первое» - лихорадочно зашептал я про себя. Капитан кинул быстрый взгляд на Папашу и, вновь повернувшись к строю юнкеров, произнес:

- Первое звено…

Отец потупился. «Клянусь бедром шлюхи, он мне завидует» - подумал я тогда.

Капитан дочитал список до конца и внимательно посмотрел на нас. Затем скомандовал, и, на мгновение, мне показалось, что голос его дрожал.

- Юнкеры, занять места!

Словно к ногам приделали крылья… Юнкеры ринулись вдоль выстроившейся стены, спеша занять свои места. Старшие Двужильные встретили младших бойцов одобрительным гулом. Солнце блистало на кирасах, палашах и пиках, а широкие рукава бархатных рубах напоминали видом крылья дивных хищных птиц. Я знал каждого из них по имени и провел детство на улицах, где жили их семьи. Все мы были родственниками, и я задыхался от гордости под взглядами людей моей роты. «Мы - Двужильные» - подумал я, ощущая, как мурашки бегут по спине. – «И сегодня мы снова победим». Уманс-Лягушонок довольно пыхтел. Я ревниво посмотрел на него и тихо сказал:

- Спорим, я убью больше выродков, чем ты.

- Держи карман шире, - огрызнулся Уманс и подмигнул своему старшему брату, что стоял с края третьего звена. – Хотя бы одного прибей, Жердь.

Пехотинцы первого звена чуть расступились и впустили нас. Я встал между двумя молодыми бойцами и тогда только понял, что в первом звене не было одного опытного солдата. Слева от меня стоял мой двоюродный дядя Колумбан ван Гуттенс по прозвищу «Барсук», а справа – Ингвар Алейманс, который также приходился мне дальней родней. Я готов был поклясться, что раньше видел этих парней в пятом, а то и шестом звеньях. Так или иначе, но вид у них был недовольный.

- Чему так радуешься, Жердь? – злобно спросил меня Барсук.

- Будто сам недоволен, что в первое звено поставили? – ехидно спросил я. – Если испугались, так и скажите.

Ингвар промолчал, а Колумбан сквозь зубы процедил:

- Дуралей, мы - здесь, потому что у Капитана есть план, как потратить наши Первые Жизни.

Я недоверчиво хмыкнул и кинул взгляд на армию Бледного Онцера, что стояла напротив нас. Стройные ряды городской пехоты Фозерштрима с пиками и алебардами. На флангах – легкая конница. У леса – шатры со стягами Бледного Онцера. А между нами и их пехотинцами выстроились вояки в пестрых куртках, державшие в руках…

- Аркебузиры, - выдохнул я.

- Их там не меньше сотни, - глухо произнес Барсук. – Никогда не видел столько ружей в одном месте. Сколько же пришлось отвалить Онцеру, чтобы собрать против нас стрелков со всего Побережья?

Я подавленно молчал. В пору моей юности армии княжеств, городов и торговых марок предпочитали арбалеты. Многие стрелки не гнушались и охотничьими луками. Никто не любил этих проклятых аркебузиров с их дорогими, стреляющими на семьдесят шагов, ружьями. От круглых пуль, что со зловещим воем вырывались из длинных и зловонных стволов аркебуз, не спасала ни одна кираса. Мне доводилось видеть, как под залпом жалкой горстки аркебузиров пал на землю первый ряд закованных в броню пикинеров Удинборга. Не в честной резне на пиках, палашах и алебардах, а от жужжащих, словно осы, кусков железа теряли жизни опытные бойцы. И в нашей роте хранились четыре аркебузы, из которых исправно стреляли лишь две. Одну держал при себе Капитан, а вторую использовал Однорукий Брюнас для тренировки молодняка.

Слава богам, стрелки были жадными сукиными детьми, и услуги их стоили слишком дорого. До сей поры Двужильные редко сталкивались с ними на поле боя.

- Их там не меньше сотни, - повторил Барсук, яростно сжимая древко пики. – Рейтары Принца отказались наступать. Трусы-арбалетчики ждут приказа своего командира. А наш Капитан торопится. Хочет, чтобы мы приняли на себя первые залпы. Пока эти свиньи будут перезаряжать свои дерьмометы, вперед отправят ударный отряд с твоим папашей во главе. Только мы этого не увидим.

- Я надеялся сберечь свою Первую Жизнь, - тихо, но отчетливо произнес Ингвар. – А теперь придется…

Раздался рев трубы. То был сигнал к наступлению. Наша стена качнулась и медленно двинулась вперед. Возбуждение и азарт нахлынули на меня, смыв страхи и сомнения. Впервые в жизни я шел в первом ряду стены пикинеров, и это стоило всех сокровищ мира. Сзади раздался хриплый голос, затянувший боевую песню. Спустя мгновение к нему присоединились все триста ландскнехтов. Мы пели «Вдовьи печали» - старую историю о том, как поступают наемники со вдовами врагов и почему на нашем знамени нарисована отрубленная женская голова. Грохотали наши сапоги, оглушающе ревели сотни мужских глоток, а меня наполняла ярость. Все исчезло, кроме врага, что ждал нас впереди.

Когда наша рота приблизилась к линии аркебузиров на сорок шагов, раздался залп их ружей. Он был подобен раскатам тысячи громов, но, вместо капель воды, в нашу сторону устремился град железных пуль.

Последствия его были ужасающи: залп подчистую выкосил первое звено Двужильных. Рядом со мной затрещали пробиваемые кирасы и закричали от боли люди. Я слышал их крик не более мгновения, так как причитающаяся мне пуля безошибочно нашла свою цель. Она пробила горло и, вылетев наружу, попала в грудь следовавшего за мной юнкера. Его кираса выдержала, ибо моя плоть приняла на себя всю мощь гибельного удара. Я обделался от боли, выронил пику и упал на колени, пытаясь зажать рану, из которой фонтаном хлестала кровь. К счастью, я умер прежде, чем следовавшее за мной звено, возглавляемое Папашей, затоптало меня. Такова судьба всех, кто погибал в первом ряду, ибо плотный строй не позволяет переступить через тело упавшего.

Потом не было ничего. И так продолжалось вечность, пока некая сила не выдернула меня из небытия.

Кто-то бил меня по щекам.

- Андреас, - шептал женский голос, и я чувствовал горячее дыхание на своем ухе. – Очнись, юнкер.

Я открыл глаза и увидел склонившееся надо мной лицо магички Анчек Улии. У нее были огромные серые глаза, что, впрочем, не делало ее лицо привлекательным. Мне доводилось видеть женщин куда красивее.

- Хватит на меня пялиться, - прошептала она. – Приди в себя.

Превозмогая слабость во всех членах, я приподнялся на локтях. Дыра в моей шее успела зарасти, но боль сжигала меня изнутри. Воняло дерьмом и порохом. Слышались стоны и плач. Моя собственная кровь ровной темной коркой покрывала кирасу.

Вокруг лежали десятки трупов. На земле шевелились раненые и умирающие. То были Двужильные. С горечью я увидел среди тел юношей, которым еще предстояло очнуться от мертвенного сна, старших бойцов, что потеряли Последние Жизни. Они ушли от нас навсегда.

- Скорбеть будешь потом, - яростно зашептала мне на ухо Улиа. – Посмотри туда.

В отдалении шел бой. Несокрушимая стена Двужильных ощетинилась пиками и алебардами, отбиваясь от пехоты и наседавшей конницы. Поле устилали трупы вражеских пехотинцев и, среди них, я с мстительной радостью углядел яркие куртки мертвых аркебузиров. Армия Фозерштрима безуспешно пытались пробить строй нашей роты, теряя людей и лошадей. Стена Двужильных могла держать оборонное построение сколь угодно долго, и было очевидно, что исход битвы склоняется в нашу сторону. Враг выдыхался.

На холме, с нашей стороны в полный боевой порядок выстроилась тяжелая кавалерия Мертвого Принца. Поодаль заняли позиции арбалетчики. В бой эти падальщики так и не вступили, ибо видели, что наши пики обеспечили победу и не было нужды рисковать своими жалкими жизнями.

А потом, посмотрев в другую сторону, я увидел Бледного Онцера. Недалеко, в полусотне шагов от нас.

Он сидел на лошади в окружении десятка всадников и наблюдал за битвой. Онцер был огромен и так поглощен зрелищем, что не заметил меня и Улиу. Я много раз слышал истории о том, как, после победы над Светлыми, Сумеречные Боги спустились в мир и воплотились в телах смертных, чтобы не только править ими, но и наслаждаться телесными удовольствиями, недоступными им прежде. Кто знает, кем был этот гигант, прежде чем, его тело стало сосудом для Бледного Онцера, однако ни до, ни после я не видел такого большого человека.

Сумеречный бог был полностью обнажен. В руках у него не было оружия, а на голом теле - брони, так как группу всадников окружало мерцающее поле, защищавшее их от стрел и пуль. «Будет, что рассказать Лягушонку» - подумал я. – «Если переживем эту битву». Я знал, что Уманс лежит где-то неподалеку – окровавленный и погруженный в смертный сон. Мне захотелось заплакать.

- Почему я очнулся так рано? – неожиданно осенило меня. – Я должен был лежать еще сутки, прежде чем пробудиться!

- Я разбудила тебя, - услышал я слова магички. Она лежала рядом со мной, и ее серый плащ был вымазан грязью и кровью. Глаза ее пристально следили за Бледным Онцером. Затем она повернулась ко мне.

- Ты умеешь стрелять из аркебузы?

- Да, госпожа, - ответил я. – Нас учили.

Улиа облегченно вздохнула.

- Тогда держи это, - сказала она и извлекла из-под плаща аркебузу. Узорчатый приклад ее был липким от запекшейся крови, и я догадался, что Улиа вытащила ружье из рук убитого стрелка Фозерштрима.

- Зачем? – спросил я. – В кого мне стрелять?

Магичка нахмурилась.

- Вон в того здоровяка, - ответила она и указала мне на Онцера.

Я недоуменно посмотрел на женщину.

- Госпожа, - произнес я. – Это Бледный Онцер…

- И это говорит мне потомок тех, кто ел мясо богини, - насмешливо сказала магичка. – Если ты попадешь ему в голову, то телесная оболочка Сумеречного придет в негодность, а дух его исчезнет на столетия. Ну, решайся… Или ты трусишь?

- Я ничего не боюсь, госпожа, - гордо ответил я. – Я – Двужильный. Но попасть в него с полусотни шагов я не смогу.

- Ты трусишь, Андреас, - произнесла Улиа. – Жаль, я думала, что ты - храбрый юноша.

Признаюсь, было в ее голосе что-то особое. Нечто, напоминающее детский призыв к баловству, сопротивляться которому может лишь сильный духом ребенок. Мне было шестнадцать, и, стоило мне различить в словах магички вызов и сомнение в моей храбрости, как я сразу разозлился. А потому я молча принял из рук Улии аркебузу, мешочек с порохом, пулю и кремень. Дрожащими руками засыпал порох в дуло, закатил туда железный шарик, зажег фитиль и прицелился.

- Госпожа, пуля не пробьет защитную сферу, - процедил я.

- Не сомневайся во мне, - услышал я тихий голос магички. – Я позабочусь обо всем.

Перед тем, как раздался выстрел, Анчек полоснула по своей ладони крохотным ножом, брызнула кровью на дуло аркебузы и что-то тихо прошептала. С того дня прошло много лет, но не было ни дня, чтобы я не думал о том, что никогда не попал бы в Онцера, если бы не магия. Пуля не только пробила защитную сферу, но и угодила прямехонько в висок Сумеречному богу.

В гибели правителя Фозерштрима не было ничего величественного. Он испустил дух так же, как и четыре сотни простых людей в той легендарной битве при Эльде. Сдается мне, что после смерти я еще встречусь с Онцером на том свете. И перед тем, как он набросится на меня и сотворит с моим духом то, что обычно делает волк с поросенком, я посмеюсь над ним и расскажу, как грузно и неуклюже – будто мешок с дерьмом! – свалилась его туша с лошади.

Все было кончено. Я не верил своим глазам и еле сдерживался, чтобы не завопить от восторга. Всадники, что окружали мертвого бога, замерли в оцепенении, а потом, не сговариваясь, сорвались галопом прямо в лес, не разбирая дороги. Могучая лошадь Сумеречного бога так и осталась стоять на месте: она опустила голову к телу хозяина и, как будто, оплакивала его.

Прошло совсем немного времени, и над полем пронесся низкий и горестный стон походных труб Фозерштрима. Это был сигнал к отступлению. Остатки армии Онцера бросились бежать, не помышляя более о сопротивлении.

Впервые в своей истории Двужильные так радостно отмечали победу. Водка и пиво лились рекой, и празднование продолжалось дольше обычного, потому что Капитан пригрозил повесить каждого, кого увидит трезвым в лагере. Впрочем, сам он не был спокоен. Армия Фозерштрима была разбита, а Бледный Онцер мертв, но чутье подсказывало ван Хаабернсу, что война не будет окончена, пока Мертвый Принц не соизволит отдать приказ о завершении летней кампании.

Мой выстрел сделал меня легендой, и Капитан ван Хабернс лично выпил за мое здоровье и одарил здоровенной золотой цепью, которую снял с убитого фозерштримского офицера. Что и говорить – слава настигла меня тогда, когда я меньше всего этого ожидал. И пусть завистливый Уманс шипел, что без магички я бы не в жизни не попал («да и битву выиграли бы при любом раскладе!»), я был счастлив и купался в лучах собственного величия.

- Это мой сын, - гордо сказал отец Капитану, когда тот вызвал меня и магичку к себе в шатер. И Папаша, и Капитан еще не успели снять кирас, покрытых кровью и свежими вмятинами. От них пахло смертью, а лица были бледными от усталости.

- Это Андреас ван Гуттенс, - заорал он, когда мы вышли из шатра Капитана, а сразу за порогом нас встретили ликующие солдаты. Бесповоротно мы потеряли немногих в том бою, однако Двужильных с невредимыми жизнями почти не осталось. Впрочем, были и те, кому повезло оказаться ранеными, и теперь они стояли, замотанные кровавыми тряпками, и радовались тому, что сохранили Первую Жизнь.

- Прости меня, - сказал Папаша, когда мы остались вдвоем, и я с глупой улыбкой теребил между пальцами толстую золотую цепь. Отцовская шляпа скрывала его лицо, но я и сейчас готов поклясться, что тогда он был несказанно смущен. – Прости меня, сын. Это я предложил Капитану пустить в первые звенья юнкеров, чтобы сохранить жизнь ветеранам.

Я лишь кивнул, после чего, он обнял меня и выдал на руки сорок марок. Моя годовая плата юнкера Отряда Двужильных.

Что могло быть лучше этого?

И вот теперь я сидел на бочке из-под пива и взирал на блюющего Уманса-Лягушонка. Меня и самого порядком мутило, однако я держался, как мог. Половина лагеря перепилась и еле держалась на ногах, тогда как вторая - спала мертвым сном. Неподалеку двое ветеранов мутузили друг друга под подбадривающие возгласы двух старых сестер-маркитанток. Они были счастливы не меньше меня, ведь многие из пьяных воинов внезапно обнаружили в них женщин.

Стоял теплый летний вечер, и в воздухе плыли пряные запахи луговых цветов. От них меня потянуло блевать еще больше. Я слез с бочки и, нетвердо шагая, отошел за шатер, рассудив, что не пристало герою изрыгать выпитое и съеденное на глазах боевого товарища. И, когда я выполнил задуманное, услышал знакомый голос.

- Тебе не следовало столько пить, Андреас.

То была Анчек Улиа. Она стояла на пороге своего шатра и весело рассматривала меня. Рядом, прямо на земле спали два алебардиста, приставленных к ней Капитаном, чтобы уберечь ее от посягательств пьяной солдатни.

- Госпожа, тебе стоит вернуться в палатку, - еле ворочая языком, сказал я. – Вокруг одна пьянь…

Магичка ничего не сказала. Она подошла ко мне и взяла за руку.

Стоит ли говорить, что в свою палатку Анчек вернулась не одна? На рассвете я покинул спящую женщину, довольный и еще более возгордившийся собой.

В полдень в лагерь Двужильных прискакал гонец. Нам было объявлено, что скоро в ставку Капитана прибудет сам Мертвый Принц. Никому эта новость не понравилась. Особенно потому, что Заказчика сопровождала конная гвардия и рота наемников, прозванных «Весельчаками из Штроммеля». То были лихие ребята, с которыми Двужильные успели повоевать – и на одной стороне, и по разные. Мы ждали денег за победу над Бледным Онцером, а вместо этого получили Заказчика с отрядом отборных убийц.

В тот день, когда Капитан скомандовал почетное построение, дабы достойно встретить Мертвого Принца, погода вновь испортилась. С сумрачных небес полил промозглый дождь, от которого пахло серой. И от этого въезд Сумеречного бога в наш лагерь выглядел еще более зловещим. Его сопровождала только конница, тогда как Весельчаки остановились в ближайшем лесу. Капитан сильно нервничал и зачем-то вытирал сердитое лицо промокшим от дождя платком.

Я, Лягушонок и Ветчина стояли в третьем ряду построения и изо всех сил напрягали глаза, чтобы угадать Мертвого Принца среди конников. Все были наслышаны о том, что правитель Левенброка всегда передвигался скрытно, одешись простым воином, неразличимым среди гвардейцев Сумеречного. Однако угадать очень хотелось, и мы тихо заключили пари на трех могучих всадников в середине колонны.

Мы оказались неправы.

Воины Принца спешились и, выстроившись полукругом, замерли. Вперед вышел невысокий, полноватый и седой мужчина, чью макушку украшала плешь, а плечи были узкими, как у женщины. На боку его висел меч в роскошных ножнах.

- Приветствуем тебя, господин, - произнес Капитан. Затем он чихнул и шумно высморкался. - Несказанно рады твоему визиту.

Ответом ему было молчание. Заметно нервничая, Капитан покрутил ус и сказал:

- Мы выполнили заказ. Армия твоего врага разбита.

- Я знаю, - голос Воплотившегося был тихим и вкрадчивым. Вот уж, поверьте, я никогда и представить себе не мог, что бог может выглядеть таким простым и неинтересным. Будто пожилой писарь или адвокат.

Затем Мертвый Принц отвернулся от Капитана, обвел взглядом строй Двужильных и… уставился прямо на меня. Наши глаза встретились, и меня прошиб пот.

- Подойди ко мне, мальчик, - позвал меня Мертвый Принц. – Я хочу кое-что сказать тебе. Надеюсь, ты не против, Капитан?

Ван Хаабернс пожал плечами.

На негнущихся ногах вышел я из строя, чувствуя, как от волнения пересохло в глотке. Когда я приблизился к Мертвому Принцу, дождь внезапно затих. Нас окутывала тишина, и только где-то в поле, все еще покрытом разложившимися телами фозерштримских солдат, закаркали вороны.

- Мне рассказали о тебе, - ласково произнес Мертвый Принц и потрепал меня по щеке. – Что это ты убил моего брата Онцера. Война - войной, но смертный не должен так поступать. Онцер пришел ко мне во сне и попросил, чтобы я отправил тебя к нему. Я согласился. Это будет уроком для всех вас, наемники.

Я услышал, как удивленный гул прошел по рядам Двужильных. Но Мертвый Принц не обратил на это никакого внимания. Он рассматривал меня, словно я был чудным зверем-кирином. А потом взял и свернул мне шею…

Сейчас я стар. Память моя уже не та, но яркие образы того дня до сих пор живут в моей голове. Я помню, как очнулся, хотя это было невозможно, ибо проклятый Принц забрал мою Последнюю Жизнь. Я должен был умереть и больше не пробуждаться. Но этого не произошло.

В этот раз мое пробуждение не было таким быстрым и легким, как во время битвы при Эльде. Первым, кого я различил сквозь сонное марево, оказался лекарь Диббонс. Я обнаружил себя в его повозке. Меня кидало из жара в холод, и было так паршиво, что лекарь напоил меня сонным отваром, чтобы я заснул. Но сон не принес покоя: мой разум наполнился страшными видениями, в которых я убивал и поедал своих родных.

Я спал и не ведал, что в тот миг, когда мое мертвое тело безвольно упало на землю, раздался сигнал к наступлению, и на наш лагерь напали Весельчаки. Ван Хаабернс попытался ударить Мертвого Принца палашом, однако тот успел сразить Капитана мечом.

Началась кровавая свалка. Пока в центре лагеря царил хаос, Однорукий Брюнас собрал юнкеров и выстроил их в круговую оборону. Юные пикинеры сдерживали Весельчаков, пока ветераны убивали гвардейцев Мертвого Принца. Его люди хорошо сражались, но погибли быстро. Сам Сумеречный бился с десятком Двужильных одновременно и не хотел сдаваться. Он играючи зарубил пятерых, прежде чем, мой отец сумел подобраться вплотную к Принцу и умертвить его. Ценой собственной жизни. Йен ван Гуттенс был великим воином, и я горжусь тем, что был ему послушным сыном.

Так мы, Двужильные, в течение недели умудрились отправить на тот свет сразу двух Сумеречных богов.

Мы потеряли многих в тот страшный день. В бою с Весельчаками лишились Последней Жизни мои родственники и друзья из отделения юнкеров. Ветчина, Зойнц, Гарвилс-Обжора, Матфеус, Гонза… Погиб и Лягушонок. Я часто вспоминаю его и смеюсь сквозь слезы, потому что он был веселым затейником и моим другом. Двужильные снова победили, но силы наши были исчерпаны, а рота - потрепана, как никогда. Весельчаки отступили, понеся страшные потери. С гибелью Мертвого Принца их контракт более не имел силы.

Когда хоронили наших братьев, Однорукий Брюнас вышел из строя, склонился перед погребальным костром и сказал, что отныне Двужильные никогда не будут жить так, как прежде, ибо во владениях Сумеречных богов нам нет места. И что завтра, после выборов нового Капитана, мы двинемся через Хребет к северному побережью. В наш Маасбург. Там Двужильные примут последний бой, ибо никто из ста двадцати усталых и раненных воинов ни секунды не сомневался – за нами придут. Боги не умеют прощать обид. Мы убили двоих, но в живых оставались еще десять Сумеречных. У каждого из них была своя армия. А теперь - и общий враг. Мы, Двужильные. Однорукий сказал хорошие слова, но они были печальны и лишены веры в будущее.

Третьего дня похода в землю Маас, меня навестила Анчек Улиа. После битвы с Мертвым Принцем, магичка пропала и никто не видел, куда она ушла. Я по-прежнему не мог прийти в себя после чудесного воскрешения и оставался на попечении лекаря. В суматохе тех дней обо мне забыли, и лишь Диббонс изумленно качал головой, глядя на то, как я, по-прежнему живой, бился в горячечном бреду.

Анчек пришла с темнотой. Никто не мог проникнуть в лагерь Двужильных незамеченным, но ей это удалось. Ее прохладная ладонь ласково накрыла мой горячий лоб, и мне стало так хорошо, что я тихо рассмеялся.

- Мой дед Тилль ван Гуттенс был странным, - прошептал я. – Простым рыбаком. Он не воевал в роте. И не верил в то, что наши предки съели Люмину. Он говорил, что будто бы раненная богиня выбрала лучших среди них и отдалась им, подарив Вторую Жизнь. И когда-нибудь она вернется, чтобы отомстить Сумеречным, и потребует от нас вернуть долг. Все смеялись над дедом. Я тоже…

В другом конце повозки забормотал во сне мастер-лекарь Диббонс. Снаружи доносились голоса часовых.

- Ты поимела меня, хитрая баба. Всех нас, - через силу сказал я, но в моем голосе не было ненависти. Только усталость и горечь. – Теперь у Двужильных нет другого выхода, как воевать за тебя.

Та, что взяла чужое имя «Анчек Улиа» и выдавала себя за посланницу Мертвого Принца, дала мне попить воды. И, пока я пил, она смотрела на меня и тихо плакала. Затем она сказала нечто странное. С тех пор минула целая вечность, но я, до сих пор, слышу в голове ее печальный голос. Голос Люмины Одаряющей.

- Вставай, Андреас. Тебя ждет Новая Жизнь.

Затем она помогла мне подняться с койки и одеться. И вывела наружу, в ночь - дрожащего от жара и слабости.

Но это была уже другая история…


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 20. Оценка: 4,75 из 5)
Загрузка...