Птица выбирается из яйца. Яйцо — это мир. Тот, кто хочет родиться, должен разрушить мир. Герман Гессе

Всё началось одной ночью в начале октября. Я проснулась, оглохнув от отчаянно звенящей пустоты, огляделась тупо и непонимающе. На долю секунды, на один краткий миг мне показалась незнакомой и чужой обстановка вокруг. Обеденный стол, холодильник, шкаф, полки с книгами. Всё собрано в кучу, слишком тесно. Захламлено и не эстетично. Но сознание поспешно отходило ото сна, сдвигалось в привычные рамки. Чувство паники исчезло, память включилась и напомнила, что здесь, в моей крохотной комнатке в общаге, я провела, в общем-то, последние пять лет.

Так, что было потом? Кажется, я посмотрела в окно, а там всё как у классика: дождина с ветром, тусклый фонарь, обглоданный асфальт, изящно парящие пакеты. Её величество Безнадёжность в своей совершенной красе. Только вот не она озадачила меня, вовсе нет. Меня укололо внезапное ослепительное чувство, что чего-то не хватает. Но чего? Всё идёт по-старому, однообразно ровно. Мало мне что ли трухлявой горы моих комплексов?! Одинокая неудачница, которой под тридцаху, заметно раздобревшая, к тому же не особо ухоженная. Страшилище, картина маслом.

При рассматривании себя в зеркале я снова расстроилась, закуксилась, одним словом отвлеклась от странных мыслей.

Отвлеклась, но не отделалась.

- Эй, Катерина, хорош уже такую рожу корчить, будто тебя тошнит от всего этого! – Наверно, это было вполне оправданное замечание от одной кассирши в нашем магазине.

- Даже если и тошнит. Тебя не касается. – Ответила вовсе не я, а маленькой злобный бес, пробудившийся во мне с той октябрьской ночи. Раздражение. Вот во что вылилось это «чего-то не хватает». Я обозлилась. Обозлилась постепенно, обозлилась основательно, до красных мошек, приводя окружающих в недоумение, и изматывая себя, что же со мной происходит.

Тем временем за окнами лёг декабрь. И раздражал ещё пуще безвкусно развешанными гирляндами и раздутой предновогодней радостью. Радостью, которую я никак не могла разделить. Следующий год будет таким же, если не более бессмысленным. Так чему радоваться? Я тоскливо любовалась из окна коричневым небом, парящими снежинками. Я становилась всё мрачнее.

И вот в такой вечер, когда мне было особенно гадко, когда я с усердием рассматривала свои жировые складки, а после со злостью поглощала дешёвые пирожные, в дверь постучались. Скромный молодой человек представился Павлом. Оказалось, мой новый сосед справа и недавно въехал. Не знаю, как так получилось, и каким звёздам так взбрендило, но слово за слово мы проболтали до полуночи, словно древние приятели. Я совсем опьянела от его простоты и юмора. Сама шутила без остановки, напрочь забыв о хандре, пирожных и складках.

Я засыпала весьма счастливая. С весьма дурацким выражением лица. Жизнь налаживается. Напеку ему завтра оладьи.

Ага, а потом летала домой на крыльях, хлопотала у плиты как курица, по полчаса укладывала у зеркала реденькие волосёнки. Наши приятельски-дружеские отношения продолжались уже неделю. И в последний вечер уже уходя, уже на пороге внезапно поцеловал меня. Улыбнулся во весь рот моему безмолвному отупению. Помахал рукой: «До завтра!»

Я закрыла дверь, потирая обслюнённые губы. Я думала, показалось. А нет. Не показалось. Чего-то не хватает. Чего-то большого и настоящего, по сравнению с которым моя нынешняя радость просто подделка. Чего-то, что лежит за пределами душащих меня бетонных пелёнок домов; чего-то вне серой тупой толкотни, которой я связана, в которую я погружена, в которой обязана состарится. Чего-то, что настолько моё, что в отсутствии этого я становлюсь ущербной. А на следующий день я села в трамвай и укатила в какую-то неведомую даль, попутно сбрасывая звонки моего новоявленного поклонника. Я брела и брела по просёлочной дороге пока не вышла в белоснежное тихое зимнее поле. Нечто непонятное во мне встрепенулось, заполнив меня до краёв тоской и горечью, отчего я разрыдалась.

А когда я успокоилась и вернулась, Пашка исчез. Не открывал дверь, не брал трубку. Я прилипала ухом к стене и слышала тишину. Я впала в отчаяние и хваталась за голову: как только могла я устроить подобный саботаж?!

Спустя два дня, под вечер, друг мой всё же вернулся, но вида он был странного, взволнованно переминался на моём пороге, а за его спиной нарисовался ну просто мега ослепительный блондин. Высокий и юный. С мускулистыми руками и торсом под облегающей сиреневой рубашкой. С обжигающе-голубым взглядом и белыми ровными зубками. Ах, что ещё забыла сказать, его светлые роскошные волосы спускались до плеч. Как легко предположить, на пороге я обомлела и онемела, а после заблеяла что-то не своим голосом. Они предложили прогуляться, и я торопливо закивала головой, вовсе даже не ожидая никакого подвоха.

Но стоило нам завернуть за угол, как в зимних потёмках чья-то сильная рука схватила меня за шиворот, зажала рот и ещё одна неразборчивая тень промелькнула, брызнув что-то мне в лицо. В голове моей всё поплыло, и я ощутила, как проваливаюсь в нечто вязкое и безразмерное.

В помещении было темно, убого и подвально. Пахло сыростью. Я обнаружила себя лежащей в углу на прогнившем грязном матрасе.

- Вы так грубо приволокли её сюда?! – сетовал чей-то мягкий и немолодой мужской голос.

Пять мужчин в верхней одежде толклись возле небольшого стола, на котором горела лампа в зелёном абажуре. Среди них я разглядела блондинчика. Голос принадлежал старику-коротышке в каракулевой шапке. «Пашки среди них нет», - почти неосознанно обрадовалась я.

- А что нам было делать? – блондинчик медленно выдохнул пар изо рта, - она вела себя странно. Я попросил друга за ней поухаживать. Не помогло.

В голове моей ёкнуло, я вся оцепенела и напряглась, боясь пошевелиться. Что же это за типы?! На кой я им сдалась?!

Здесь нет окон, а напротив моего матраса крутая железная лестница. Над ней темнеет люк. На ободранных стенах какие-то жуткие картины с невообразимыми чудовищами с клешнями, топорами, кинжалами и футуристическим оружием.

А в тёмном углу за мужчинами…

Дьявол меня разбери… А лучше забери с потрохами…

Три бледноватые голубые тени. Призраки. С выразительными зелёными глазищами.

Вперились в меня.

Мамочки…

Холодок пробежал по мне от макушки до мизинцев ног. Я хотела завизжать от ужаса, но оказалось, голоса у меня нет. Его отсутствие тем не менее, не помешало мне собраться и рвануть к лестнице. Блондинчик спохватился раньше всех и рыпнулся за мной, схватил за ногу, свободной ногой я пнула его изо всех сил в лицо, он взвыл и откатился с грохотом вниз. Слава богу, этот погреб никак не запирался изнутри. Я откинула крышку чуть ли не головой и побежала сначала на четвереньках и лишь потом уже на двух ногах, слыша вдогонку дикие ругательства. Кругом такие же неровные погреба с трубами, заброшенные постройки, гаражи. Кажется, это место не так уж и далеко от моего дома. Но от ужаса и паники в голове моей образовалась каша, я совсем не соображала, куда бегу, лишь переставляла ноги по утрамбованному снегу.

- Эй! Вон она! Лови её скорей! – крикнули чёрные силуэты в ночи.

Я прибавила ходу, и даже умудрилась скрыться из виду, но уже через пять минут мои неподготовленные к физической нагрузке телеса начали сдаваться, устроив мне одышку и ломоту в боку. Несколько тёмных построек находились рядом, я опрометью влетела в одну из них. И в темноте я споткнулась об заржавелую корягу и распласталась на обледеневшем полу. Я заглушила всхлип. Как заправская дура я подвернула ногу, а может даже сломала. Не знаю точно, но боль в ней была настолько нестерпимой, что я с трудом смогла отползти в угол и спрятаться за бетонным блоком.

- Кажется, она сюда бежала! - Голоса раздались совсем рядом, в помещении.

Но тут преследователь подобно мне запнулся за что-то и выругался.

-Чёрт! Фонаря нет!

- Эй, выходи! – крикнул в темноту другой голос. – Или сами всё равно тебя оттуда выскребем!

Я зажала себе рот и затаилась как ледяная статуя.

Показалось, что от страха у меня остановилось дыхание, а потом и сердце. Потому как на секунду меня засосал вакуум, абсолютно чёрный и глухой, а потом чернота взорвалась и осыпалась золотистым дождиком.

Преследователи тоже на некоторое время замерли, слушая тишину вместе со мной.

- Нет тут её что ль?! Карауль на входе короче, я за фонарём. – сказал первый голос.

О, наверно, страх - это шарик. И он лопнул, боль утихла, а негативные эмоции рассыпались. «Давненько я не развлекалась», - подумал кто-то внутри меня, кто-то очень весёлый и злой. Но сознание поспешно отходило ото сна, и я поняла, что это мои мысли, мои настоящие мысли, а всё до этого было лишь навязанным мне сопливым нытьём. Навязанным… чем?.. Мои мысли споткнулись и остановились в неловком ступоре. Как забавно, отметила я, без страха, боли и сомнений голова становится такой пустой.

Парень у входа стоял ко мне спиной. Я схватила его за голую шею, зажав сонную артерию, ноги его подкосились, он обмяк и завалился. Остальные ребята забавно суетились, матеря друг друга почём зря. Они больше не пугали меня, да и вообще не волновали. Я легко обходила их, маневрируя и прячась за кустами и сугробами. Зато куда уж больше меня заинтересовали фонари. Светили абы как: криво и неуклюже, кванты света вылетали из них помятые, пищащие и будто пьяные вырисовывали в пространстве ночи невообразимые траектории. Одна нелепица, ни намёка на красоту. Я не могла разобраться, раздражают они меня или веселят. Только прежнее чувство тоски по открытому прозрачному пространству, по обжигающе-свежему звенящему ветру захлестнуло как никогда и стало нестерпимым. Как же я хочу в это непонятное туда.

Всё такая же пустая и спокойная я вернулась в свою конуру, по привычке вперила взгляд в зеркало. И почти неосознанно занялась исправлением.

Моё отражение худело и вытягивалось на глазах. Рост остановился где-то в области метр девяносто. Кожа стала бледной. К тому же голубоватой. К тому же прозрачной, отчего сквозь неё легко просвечивали синие и бардовые сосуды. Нос заострился и излишне изогнулся, глаза стали неестественно светлыми, почти сливающиеся с белками. Мочки ушей опустились чуть ли не до плеч. Зато волосы отросли чёрной-пречёрной копной. Вот так. Полюбуйтесь-ка мной, - меланхолично подумала я.

О, чёрт, я разрушитель.

И эти людишки, тоже понятно – часовщики. Нечто вроде иммунной системы, защита от разрушителей. Творения творца, взращённые хранителями. Стоят почему-то, почему – ума не приложу, рангом выше прочих людишек. Чуть не загнали меня в угол. Но не загнали же, - ухмыльнулась я. Ну и картинки у них, интересно, кто-то из разрушителей и правда принимает такой нелепый облик, или у людишек воображение разыгралась?

Молот лежал во дворе, продавив сугроб и землю под ним. Такой несуразно огромный, что в пору был бы разве что великану. Однако в моих руках он весил ничуть не больше, как если бы был бутафорией из папье-маше. Я размахнулась и снесла для пробы пару деревьев. Хотя, нет. Снесла - неподходящее слово, ибо от моего удара деревья рассыпались в прах, который тут же бесследно исчез.

- Погнали! – приказала я себе.

Дома превращались в сизо-фиолетовый пепел, подтверждающий бесполезность и уродство этих однообразных серых строений. Правда, кое-где пепел украшала разноцветная искрящаяся мозаика разлетающихся тел. Органы, ткани, клетки, молекулы, элементы, частицы… О, какое чудесное чувство! Разрушителей раздражают стены. Гораздо больше других наших сородичей-богов. Мы хотим рушить предельность. Предельность путей, предельность сознания, предельность чувств.

- Молот! У неё молот! – раздаётся истошный вопль за спиной.

Фух, ты блин! Часовщики! Хотя… чего это я, собственно, волнуюсь?! Часовщики да и часовщики. Букашки.

- Это Вир! Оружие Вир – молот! – произносит давешний старикашка, переходя на шёпот. Ух, ты, как я популярна. Оцепенели все в благоговейном ужасе.

За их спинами бледные тени двух хранителей. Они, конечно, ничего мне не скажут – боги обычно не общаются друг с другом. Теперь я могу видеть, они наполнены не самым благополучным содержимым. В них множество семян разрушенных миров. На некоторых мой почерк. Теперь понятно, откуда людишкам известно моё имя.

Двое помоложе решили на меня напасть. Очаровательно тупые людишки! Время, когда они ещё могли меня остановить, безнадёжно упущено!

Пару точных движений и они – пепел.

- Уничтожить дьявола! - Раздался чей-то крик, и часовщики ринулись на меня со всех щелей, как саранча, начали стрелять, бросать гранаты. Охо, такую войнушку я только по телевизору видела! Толи творцы так создают своих детей, толи хранители рассказывают им всё лишь в выгодном себе цвете. Но трындят они всегда чёрте что, извращая истину до невозможности. Им даже невдомёк, пустоголовым, что я вовсе никакой не дьявол. Дьявол, кстати, тоже творение творца. И, следовательно, рангом ниже. Я за пределами их понимания добра и зла.

Их боевой мощи хватило минут на семь. Низкобюджетные часовщики в этом мире, однако. Наверно, им никто не верил, считали придурками.

Пыль рассеялась, осталась я, дальние дома и пара оставшихся врагов.

- Пощади нас! – проговорил старичок в каракулевой шапке.

Ой-ой. Ну как можно взывать к жалости настоящего разрушителя! Я сразила докучающую мне компанию и продолжила своё исследование. Дома сразу опадали чёрной золой, путники чуть получше, поразноцветнее. Вот мой техникум. Который не мой. Я здесь только два месяца, с той самой октябрьской ночи. Но хотя все мои воспоминания - чистейшая ложь, одна мысль снести это милое зданьице к чертям собачим приводит меня в упоительный восторг. О, в моей работе это самое сладкое времечко, до чего же обожаю его! Воспоминания и чувства смертного ещё не стёрлись, а силы уже как у божества. Наверное, нечто подобное ощущают творцы, когда разлетаясь на бесконечное множество частиц, создают вселенные, или когда искатели скользят на трассах на немыслимых скоростях. А вот аналогичные ощущения хранителей затрудняюсь предположить. Возможно их приводит в экстаз пухнуть от огромных и постоянно пополняющихся запасов воспоминаний и знаний, а также просвещать нервных детишек творцов, лопаясь ещё и от важности.

Я в очередной раз замахнулась, но тут резкий удар в голову сшиб меня с ног, я выронила молот, он отлетел в соседний дом, и, кажется, кого-то раздавил, так как раздались дикие крики. Кровь закапала и из моего виска. Рядом в снегу светились осколки разбившейся об меня пули. Сильно. Такое оружие не собирают на заводах. Наконец–то что-то стоящее.

На меня навалилось рычащее существо, в котором я признала давешнего сексапильного блондинчика. Его лицо было отёчным и местами окровавленным. Кажется, я сломала ему нос.

- Всего одна? – спросила я. Он растерялся на десятую долю секунды, которой мне хватило, чтобы откинуть его от себя.

- Твоё оружие! Его ведь делали под руководством хранителей. Так почему одна пуля только?

Парнишка не ответил. Схватил меня за ногу и резким рывком опрокинул. О, да: некоторые выбирают драться до конца, отключив мозги напрочь, забыв, что противник бесконечно сильнее, а стирание неминуемо.

-Хочешь отвечу? Ничего не получалось, всё разваливалось. Твой мир слаб.

Он подставил к моей груди пистолет. Раздался выстрел. Не одна-таки, ухмыльнулась я. Золотая пыльца осыпалась, блондинчик открыл зажмуренные глаза. Мои пальцы сжимали его кисть.

Он дёрнулся, но моя хватка оказалась бетонной. Я схватила его и со всей дури ударила об ближайший столб. Паренёк сдавленно охнул и распластался на дороге. Кто выбирает путь страданий, получает страдания.

- Почему ты разрушаешь?! – прохрипел он.

- А почему ты дышишь? – фыркнула я в ответ.

- Мы нейтрализовали шесть разрушителей за пять лет, - понесло его на откровения.

- Мм.. – я подняла брови вверх, пытаясь изобразить интерес. Ну что сказать? Молодцы, хорошо поработали. Больше не придётся.

- И никто из них так ничего и не понял. Вир! Один из сильнейших и злейших разрушителей. Стиратель, уничтожающий вселенные целиком, а не участками, – начал он вполне учтиво, но тут его переклинило, - мерзкая похотливая стерва, пробуждающаяся ради своего хахаля!

Такая дерзость совсем подняла мне настроение. Я ухмыльнулась и потопала за молотом.

- Но ты напрасно пыжишься, ведьма! – кинул он мне вдогонку с внезапным злорадством, - твоего Киа больше не существует!

Ну, всё, хватит нести чушь. Я развернулась и обратила блондинчика в фонтан быстрых ослепительных искр, которые взвились разноцветным торнадо и улетучились в небо. Ох, как красиво. Оказывается, этот паладин был хорош. Но иногда пока не сломаешь, не разберёшься, что внутри.

Плодом моих трудов стала сиренево-грязная муть. Ну что за дела! Даже когда в этом мире всё разрушено, в нём всё равно беспросветно мрачно. Нужно подняться выше. Посмотреть извне.

Мы стояли под небом дивного изумрудного оттенка. Такого глубокого бездонного неба я, пожалуй, не видела больше нигде. Падал снег, я плакала. Поблизости я везде ощущала беспристрастные взгляды хранителей. Они слетелись, словно мухи на мёд, поглазеть на нас. Торчали сухой травой, лежали камнями и водой в лужах, и даже падали зелёными снежинками. Я никогда не обращала на них внимания, но в тот раз их ненавязчивая наглость приводила меня в бешенство. Чуть ли не на каждом клочке пространства начинались трассы. Не помню, о чём был разговор, помню только кипящее внутри отчаяние. Словно Киа отрывает меня от себя, словно ему нужно идти куда-то, куда я не могу. Те наши пряди, что были соединены в тонкую общую косу, расплетаются…

 

Я посмотрела сверху на кусок материи, в котором обитала. Он оказался многомерным лабиринтом, неровным восьмигранником, в котором энергия циркулирует ужасно неравномерно. Да эта вселенная просто скомканный комок, уродливый клубок из то пережатых, то расширенных петель. Узел на полотне из гладких трасс. Ущербность, неверность, ошибка. Пока я не развяжу его, мне нет доступа к трассам. Киа где-то там, вне этой корявой тюрьмы.

«Помнишь, почему тот мир был так хорош? Он признавал несовершенство».

Я не могла принять этих слов не потому что не понимала, а потому что во мне не было эмпатии. Мой молот прав. И внутри меня нет колебания, никогда не было. Я разрушаю, потому что так положено. Материя не может, в ущерб себе, хранить в своих недрах миры-неудачники. И Я не могу остановиться. Все боги идут от истока к финалу. Пока я не разрушу, я не выберусь, не смогу продолжить путь. Путь, который обязана пройти. Ведь если не все мы встретимся в конце, баланс в материи будет нарушен. И наш цикл жизни окажется напрасным. Исчезнет, то для чего жили более удачные миры. Вот поэтому и нельзя жалеть. Вот поэтому я не жалею уже много миллионов их человеческих лет.

 

Вот и не осталось ничего в бархатной темноте. Только трассы голубовато светились, магнетически притягивая мой взгляд.

Мгновение спустя среди гладкого спокойствия пробежала волна возмущения. Пронеслась, не останавливаясь. Но вслед за ней явилось то, что намерено задержаться здесь надолго. Что мягко сообщает мне: раз закончила, уходи. Я чувствую нечто похожее на взъерошенную птицу. Полупрозрачные бесчисленные белые потоки перьев и пуха образуют сферу, скрывающую сердцевину. По лёгкому оттенку волнения и раздражения понимаю: это прелестное создание – дебютантка. Творцы, что с них взять. Творцы всегда жалеют творения других творцов. Творцы наделены избыточной эмпатией.

Я оттолкнулась и влились в поток трассы, вместе с человекообразием теряя воспоминая и эмоции, связанные с уничтоженной мной вселенной. Через секунду меня накрыла волна тепла и трепета – импульс новорожденного мира. Что ж, желаю удачи.

Киа. Сколько, сколько ещё?

 

Из разговора хранителей.

Она не хочет помнить. Она никогда не найдёт Киа.

(Я обещаю жить всегда в твоих воспоминаниях. Быть частью теней, самых чёрных теней).

Киа был величайшим не только среди стирателей, но и, пожалуй, среди всего рода разрушителей. Он орудовал хладнокровно и молниеносно, разрезая вселенные одним взмахом своего хопеша. Ему было суждено встретить очень схожего с ним стирателя. Вир.

(Наши сущности обладали неповторимой особенностью дополнять друг друга.)

Приходя в какой-нибудь мир, разрушители строят свои тела из материи, адаптируют её под себя, тем самым начиная проверку. И если мир проходит проверку, разрушитель не просыпается. После смерти носителя заложенная в нём спора разрушителя просто переносится на трассу. Но совсем другое дело Киа и Вир. В их пробуждении замешан личный интерес.

(Мы всегда пробуждались, чтобы найти друг друга.)

Их ужасающая слава неслась далеко впереди них. Однажды они разрушили нечто прекрасное. Совершенное совершенство.

(Мы жили там очень долго, обновляя смертные тела, словно конопатя дыры в стене.)

Они разрушили один из самых прекрасных миров, просуществовав в нём несколько сотен тысяч лет.

(Вир сказала пора. Я резал узоры, наблюдал, как они тают.)

С тех пор Киа стал болен. Эмпатия захватила его. Эмпатия въелась в его гены. Оружие против богов – они сами.

Его тело рассыпалось на части, отваливалось кусками. Ему было нестерпимо больно. Он отдал себя в руки хранителям и принял свою гибель с тем же непоколебимым хладнокровием.

Самый страшный разрушитель отказался от разрушения.

И разрушился сам.

К чему это приведёт?

К новой главе в существовании разрушителей.

А как поступить нам?

Оставаться хранителями.