Костер для двоих

Аннотация:

Будь осторожней, играя с огнём. Возможно, в этом пламени ты будешь гореть всю жизнь.

[свернуть]

 

Зал в бывшем столичном храме Правосудия огромен, но даже он не в состоянии вместить всех желающих. Народ теснится в проходах, толкается в дверях и чуть ли не висит на мощных, подпирающих высокий свод колоннах.

Едва Старший судья приступает к чтению обвинительной речи, толпа начинает бурлить. Отдельные выкрики постепенно сливаются в могучий многоголосый прибой. Оскорбления и проклятья волнами обрушиваются на человека, застывшего перед троицей в судейских мантиях. На того, чьего имени большинство из собравшихся здесь ещё недавно боялось пуще самой смерти.

– Подсудимый, – произносит судья, когда солдаты, без особого усердия, устанавливают в зале относительный порядок. В его голосе гулкой медью звучит плохо скрываемое торжество победителя, утвердившего ногу на тело заклятого врага. – Признаёте ли вы себя виновным в перечисленных преступлениях против народа и Обновлённой Веры?

– Я делал лишь то, что считал должным, ¬– тихий, чуть надтреснутый старческий голос запредельно спокоен. В нём ни страха, ни злобы. Только усталость.

В зале бушует шторм. На сей раз охране приходится приложить все усилия для того чтобы толпа не растерзала подсудимого ещё до вынесения официального приговора. Жажда крови почти осязаема. Ненависть – гуще и чернее смолы. Если в ком-то и тлела искра сочувствия, то сейчас она угасла, как свечка в зимнюю бурю.

Когда людскую стихию удаётся унять, звучит приговор:

– За совершённые вами злодеяния вы приговариваетесь к десятикратному публичному прохождению под Дланью Сестры. У вас есть право прощальной просьбы. Желаете ли вы им воспользоваться?

Толпа почти затихает. Что скажет тот, кому назавтра предстоит встать на подвижную платформу и десять раз проехать под опускающимся в рваном ритме паровым молотом? Каяться ему поздно, а просить о снисхождении – бессмысленно.

Старик, упрямо вздёрнув покрытый седой щетиной подбородок, обращает спокойный взор… Нет, не на троицу в судейских мантиях. А на участок стены над ними, где когда-то красовался дорогой ему символ.

– Да… Я прошу заменить машину на костёр.

Тишина в зале становится гробовой.

 

***

Если б его спросили, счастлив ли он, то Энрик вар Хайзе ответил бы: «разумеется».

На здоровье и внешность грех жаловаться. Высокий и стройный, светлые волосы, голубые глаза. Руки-ноги на месте, голова работает не хуже, чем у прочих.

В свои неполные двадцать пять он успел экстерном окончить юридический факультет, пройти полгода действительной в полевой жандармерии и добиться, пусть и скромной, но перспективной должности. И, хотя был родом из далёкого бедного округа, сейчас жил в самом Анхальме, умеренно наслаждаясь прелестями столицы.

Любимым заведением Энрика с некоторых пор была «Новая Кофейня» на проспекте Старых Королей. Заведение престижное и модное. Особенно в среде молодёжи. Именно там, к слову, он когда-то и познакомился с Лаисой, тогда ещё только готовящейся стать слушательницей Королевских женских курсов. Но сегодня девушка, которую он готов был готов назвать госпожой своего сердца, назначила ему встречу в кабачке «Деревенская Бочка» – тоже весьма популярном заведении, правда среди художественной богемы. Причём Лаиса попросила непременно привести с собой Витора, давнего приятеля и бывшего однокашника.

Зачем тот ей вдруг понадобился, Энрик так и не смог взять в толк, но просьбу выполнил. Со своим, пожалуй, единственным другом он встретился на площади Мужества, где в ожидании назначенного дамой времени они с удовольствием пропустили по бокалу оранжада. Погожий осенний вечер, напоённый поистине летним теплом, только начался и располагал к праздной болтовне, так что друзья, увлёкшись беседой под густой кроной старого каштана, едва не прозевали условленный час.

В «Бочке» было немноголюдно – основная публика обычно подтягивалась лишь к позднему вечеру. Энрик, всё ещё гадая о причинах настолько необычных условий встречи, выбрал столик в укромном углу, куда почти не доставал свет старомодных свечных фонарей, и рискнул заказать бутылку лёгкого вина. Обычно Лаиса слегка, в меру приличий, запаздывала, но сегодня пришла практически вовремя. Не успел официант принести заказ, как она вошла в полутёмный зал в сопровождении неизвестной Энрику девушки.

Незнакомка сразу же приковала к себе мужское внимание. Уже в силу того, что её наряд был смел и крайне необычен. Короткая кожаная куртка с накладными карманами, застёгнутая на все пуговицы, кроме верхних двух, туго обтягивала стан, открывая воротник грубой на вид блузы. Узкие, почти до неприличия облегающие штаны заправлены в высокие сапоги с обилием блестящих пряжек. Волосы, за исключением длинной, зачёсанной направо чёлки, убраны под шляпку с высокой тульей и короткими, загнутыми вверх полями. А на самой шляпке красовались очки-гоглы с замутнёнными стёклами.

Энрик встал, машинально поправляя и без того безукоризненно стоящий воротник парадного форменного сюртука. И почти что с усилием перевёл взгляд с незнакомки на Лаису, одетую в скромное коричневое платье с вышитым передником и белой блузой под горло.

– Добрый вечер, господа. Разрешите представить мою сокурсницу Риш, – изо всех сил скрывая смущение, произнесла Лаиса, нервно поправив смоляного цвета волосы. – Риш, познакомься, это Энрик и Витор.

Девушка в необычном наряде протянула руку как мужчина, но едва лишь Энрик попытался мягко развернуть её ладонь и наклонился для поцелуя, Риш мягко, но решительно высвободилась.

– Прости, но я не люблю старорежимных приветствий. И, кстати, мне с трудом удаётся говорить «вы» людям младше сорока. Ты потерпишь?

– Как будет угодно, – Энрик ухитрился отделаться безличной фразой, с лёгкой ноткой зависти глядя на то, как его друг с широкой улыбкой и по-простецки жмёт руку девушки. Что ж, в вопросах перенимания новых веяний тот всегда был на два корпуса впереди.

Наконец все расселись. Дамы заказали по фруктовому десерту, и Энрик мысленно порадовался, поскольку его жалование было хоть и достойным, но не допускающим частых излишеств. С молчаливого согласия Витора он ограничился сырной тарелкой на две персоны.

Некоторое время прошло в обычной светской болтовне. Обсудили последний королевский указ об ужесточении контроля за расходом средств на общественные нужды. Немного поспорили по волнующему многих вопросу о скором открытии первой станции Железного Пути. А потом Риш невзначай затронула довольно неприятную для него тему.

– На площади Чистой Веры сегодня опять столбы ставили. Значит, скоро дрова подвезут, и всем нам будет тепло и счастье. Правша руки потирает, Левша утирается. Всё как всегда и на веки вечные.

Энрик аж поперхнулся. Конечно, просторечные прозвища Предстоятелей ни для кого не были секретом, и даже храмовники на это смотрели сквозь пальцы, но всё же…

– Прошу прощения, но говорить в таком тоне…

Он ещё сам не знал, как именно закончить фразу, но экстравагантная особа его тут же прервала.

– Лайс, а ты не говорила, что он у тебя такой зануда, – Риш, коротко рассмеявшись, сняла шляпку и небрежно забросила её на вбитый в стену крючок. По плечам рассыпались каштановые волосы с едва уловимым оттенком меди. – Видать, правду говорят о блондинах… Не обижайся, Эрни!

Её кокетливая улыбка была полна такого очарования, что у молодого человека и мысли не промелькнуло о личной обиде. Впрочем, Лаиса тут же увела разговор в иное русло. Да ещё как!

– Сударыни и судари, извините, но всё же я собрала вас не за этим. Возможно, какие-то традиции в наш просвещённый век и устарели, но эту я считаю очаровательной… и нужной. Итак, при двух свидетелях я нарекаю тебя, Энрик, господином моего сердца.

Последние слова девушка произнесла чуть слышно. И робко подвинула по столу невесть когда извлечённую из сумочки маленькую, обитую бархатом коробочку.

Сердце замерло, а затем неровно застучало о рёбра. Вот так. Его по всем правилам признали официальным ухажёром, и теперь он имеет полное право строить планы на свадьбу. А ещё впереди могло бы быть представление родителям, если бы Лаиса не выросла в пансионе для сирот при храме Сеятеля.

Энрик, стараясь не спешить, открыл коробочку. В ней тускло блестел серебряный перстень с ониксом. Это сколько же ей, бедняжке, пришлось откладывать со стипендии!

– Тогда уж будем соблюдать традиции до конца, – снова улыбнулась Риш. – Ну-ка, позволь.

Её тонкие пальцы, оказавшиеся на удивление сильными, ловко извлекли перстень и надели его на средний палец руки законного обладателя.

Некоторое время Энрик, забыв обо всём на свете, молча любовался подарком. Затем его рука машинально опустилась в карман сюртука. Ответный дар – маленькое золотое колечко – он долгое время брал с собой на каждую встречу с Лаисой, надеясь, что этот момент когда-нибудь наступит. А вот сегодня – забыл. Вместо этого пальцы наткнулись лишь на карманные часы.

Столь же механически он извлёк их и, чтобы не выглядеть глупо, откинул крышку. Стрелки показывали без четверти семь. Серп его сожни! Сегодня же четверг. Как он мог позабыть?!

Юноша торопливо поднялся.

– Лаиса, милая, прости. Я понимаю, что это звучит ужасно пошло и глупо, но мне срочно надо в управление… Начальник просил помочь разобрать завалы на службе. Ты не представляешь, насколько я счастлив, но я попросту не могу сейчас остаться. Твой дар ни в коем случае не останется без ответа, потому что я очень-очень тебя люблю… Господа, извините!

Последнюю фразу он выкрикнул уже практически на бегу, подхватывая шляпу и трость, провожаемый слегка растерянным взглядом Лаисы, насмешливым фырканьем Риш и смущённым покашливанием Витора.

 

Уставшее от дневного труда солнце спешило спрятаться за скатами крыш и на прощание одаривало черепицу и жесть мягкой позолотой. Последние его лучи коснулись украшающих собор витражей, заставляя их заиграть особенными, потрясающе живыми красками.

Энрику всегда нравилось созерцать храм в этот момент. Окутанное ласковым сиянием здание казалось ему не просто земным домом Двуединых Благодетелей, оплотом веры и архитектурным шедевром, а воплощением вселенской гармонии. Островком спокойствия и чистоты в океане суетного и грешного хаоса.

Перед самым собором он замедлил шаг и поднял голову. Прямо в глаза ободряюще смотрели исполненные величия лики Сеятеля и Жнеца. Их взгляды безмолвно говорили: «ты живёшь не зря». Энрик в ответ прижал к груди обе ладони, а затем медленно развёл руки в стороны, опуская взгляд на массивные мраморные ступени.

Как и всегда он всецело вручал себя Братьям и мысленно отгонял прочь мирскую скверну и суету. Включая сегодняшнее радостное событие. Он пришёл сюда служить Их воле. Как мог и как умел. Хотя при этом он не был одним из тех верующих, которые, окончив свои мирские дела, порой приходили в храм вымыть полы, заменить свечи или ещё как-то помочь священникам. И никто не осудил бы его, не приди он сюда в этот вечер.

Кроме его собственной совести.

Энрик не стал входить в собор через главные врата, а вместо этого обогнул его и открыл неприметную дверцу в стене. В лицо сразу же дохнуло запахом благовоний вперемешку с чадом масляных ламп. Миновав короткий коридорчик, молодой человек постучал в обитую толстыми железными полосами дверь. Открылось волоковое окошко, сквозь которое сверкнули настороженные глаза.

– Серпу нужна рука, – привычно сказал Энрик.

Дверь с лёгким скрипом открылась. За ней обнаружился широкоплечий детина в багровом с чёрным мундире и рейтарской кирасе.

– Добрый вечер, мастер, – коротко поклонился он. – Благих свершений.

– Во славу Братьев.

Покончив с дежурными любезностями, Энрик начал осторожно спускаться по узкой винтовой лестнице. Истёртые тысячью ног каменные ступени как-то раз заставили его пересчитать их мало не все, и с тех пор он старался не торопиться.

Через пару минут юноша оказался в небольшом помещении, больше всего напоминающем гардероб. На кованных незатейливой формы крючках висели одинаковые багровые плащи с капюшонами. Сняв и аккуратно повесив свой сюртук на свободный крючок, молодой человек натянул рабочее облачение. Оно сразу же скрыло его фигуру до самых пят, оставив открытыми только лицо и руки. На правой в полумраке подземелья сверкнул подарок Лаисы.

Едва не выругавшись про себя, Энрик торопливо стянул перстень и засунул в карман сюртука. Никаких мирских украшений на виду быть не должно. На следующие несколько часов он – не секретарь почтового управления и не завсегдатай «Новой Кофейни». Он – один из перстов руки, которой Жнец сжимает своё орудие. Поэтому вместо этого он надел на палец тяжёлую печатку с изображением серпа, надсекающего созревший колос.

Теперь, когда облачение было приведено в надлежащий вид, Энрик уверенно и властно шагнул в следующее помещение. Это был длинный коридор с двумя рядами дверей, в самом начале которого стоял обычный стол-конторка. За столом, шелестя ворохом бумаг, сидел человек в таком же багровом плаще и простой кожаной маске.

– Серп не дрогнет!

– Колос не сгниёт! По вам, вар Хайзе, как всегда, можно сверять часы. Все бы волонтёры проявляли подобную пунктуальность и рачительность.

– Полно вам, – молодой человек потупился. За полтора года он так и не привык к своему, пусть и не официальному, но почётному статусу. – Что там с этим упорствующим сектантом?

– С ним работает мейсер Оберт. Почитай, с самого обеда, – охотно отозвался регистратор и с непритворным сожалением вздохнул. – Совсем себя не бережёт, в его-то годы…

– Да воздаст ему Сеятель, – столь же искренне отозвался Энрик.

Но где-то в душе царапнула какая-то детская обида. Неужели куратор ему не доверяет? Ведь ещё день-другой, и он сумел бы разговорить упрямца. Между ними как раз начала выстраиваться тонкая нить понимания и доверия. Тем более что и заблуждения у сектанта были курам на смех, ничего серьёзного. Ни хулы на Двуединых, ни покушения на государственные устои. С такими работать – практически удовольствие. Ловить на противоречиях, давить логикой, подкрепляя её цитатами из святых книг. Мягко, но незамедлительно использовать любое колебание «оппонента». Попутно выуживать информацию о других заблудших или колеблющихся, которых тот знал лично. И радоваться, что человек ещё на шаг стал ближе к истинному пути.

– Хорошо. Найдите любое свободное дело. Я буду в сто первой.

 

Его вторая, скрытая от досужих глаз служба казалась Энрику куда увлекательней – а главное – важнее официальной. Пусть он, будучи добровольцем, не получал за неё ни гроша, но зато помогал исцелению общества от духовных язв. А государство, после опрометчивых реформ предыдущего правителя, буквально лихорадило. Университетская вольница, отмена обязательного духовного просвещения для детей обоего пола и другие послабления в сфере образования, спустя двадцать лет, начали давать свои горькие плоды.

Значительная часть молодёжи не желала признавать даже высочайшие моральные авторитеты. Некоторые представители прессы и писательской братии беспринципно позволяли себе высмеивать власть и духовенство. Эхо победоносных шагов науки расшатывало фундамент веры. Прикрываясь эдиктом о веротерпимости, всё выше поднимали голову не только иноземные религии, но и разномастные секты. А ещё и эти заграничные культурные веяния…

Поэтому, когда три года назад новоизбранный предстоятель Правой Руки, заручившись поддержкой вдовствующей королевы-матери, попытался навести в государстве порядок, у многих это вызвало глухое недовольство. Еретики развернули среди простонародья масштабную пропаганду, отголоски которой проникли даже в круги аристократии и нашли неожиданно мощный отклик у мещанства. В ответ на это главный служитель Жнеца объявил, что настало время поднять Серп. И, слава Двуединым, нашлись те, кто его поддержал. Несмотря на ропот Совета представителей и лицемерное бездействие служителей Левой Руки.

Днём Энрик в меру усердно трудился в почтовом управлении. Регистрировал корреспонденцию, распределял поручения начальства и составлял всевозможные отчёты. А ночами, дважды в неделю, помогал святому делу укрепления веры. Допрашивал и выводил на чистую воду еретиков и смутьянов, вёл протоколы, готовил записки для Негласной Комиссии и подборки документов для судебных заседаний.

Но, по счастью, жизнь состояла не только из трудов и тревог. После памятной встречи в «Деревенской Бочке» жизнь Энрика озарилась новым светом. Светом грядущего счастья. Впереди было целое море приятных забот. Нужно было подыскать место для семейного гнёздышка, которого не совьёшь в тесной холостяцкой квартире на пятом этаже доходного дома. Постараться выхлопотать повышение по службе или хотя бы прибавку к жалованию. Помочь Лаисе собрать взнос для прохождения выпускных испытаний. Договориться с настоятелем какого-нибудь тихого прихода на окраине. И навестить наконец стариков-родителей, оставшихся в захолустной провинции, а заодно представить им свою невесту.

Колечко Энрик подарил ей на загородном пикнике, на который они опять собрались вчетвером. Лаиса вся светилась от радости и смеялась каждой его, даже самой неуклюжей шутке, словно звонкий горный родник. Риш веселилась вместе со всеми и вела себя настолько непринуждённо, что ему казалось, будто они знакомы уже долгие годы. Витор не сводил с девушки восхищённых глаз, а потом тайком признался Энрику, что был бы не против связать с ней свою судьбу. Впрочем, вскоре выяснилось, что у Риш уже есть кавалер. Некий Нартель, вольный художник.

И в этом не было ничего удивительного, поскольку такая замечательная особа как Риш попросту не имела права на одиночество. Стройная фигура, которую лишь подчёркивали её экстравагантные наряды. Зелёные глаза с огоньком хитринки, едва заметные веснушки на лице с высокими скулами и милыми ямочками на щеках. Немного вздёрнутый нос и очаровательные маленькие губы, которые умели растянуться в совершенно невероятную улыбку.

Разумеется, у неё обязательно должен быть ухажёр и жених. Которому Энрик немного… завидовал?

В этой девушке всё было по-своему необычно и волнующе. От свободных взглядов и смелых манер до образа жизни и штрихов биографии. Риш ухитрялась совмещать учёбу с посещением модных салонов и выставок, стреляла в городском тире и увлекалась верховой ездой, живо интересовалась прикладными областями естественных наук и была просто без ума от всякой машинерии. Проживала она в небольшом особнячке на Сапфировой улице. Когда же речь зашла о требующихся на всё это финансах, Риш, ни мало не смущаясь, ответила, что она – внебрачная дочь одного из известных столичных аристократов. Отец, разумеется, отказался её признавать, но зато честно оказывает родительскую заботу деньгами.

В такую девушку просто невозможно было не влюбиться.

И однажды Энрик с ужасом понял, что близок к этому, когда Лаиса во время очередной встречи их шумной компании, с лёгким упрёком в голосе шепнула: «Ты всё время на неё смотришь, это некрасиво».

Это и впрямь было так. Энрик с некоторых пор избегал заговаривать с Риш, если этого не требовал ход общей беседы. Вместо этого он просто глядел на неё и любовался, как другие любуются пляской огня. Не в силах оторвать взор и боясь прикоснуться. Она по-хозяйски, без спроса вошла в его сны. Её образ неожиданно настигал его в самые неподходящие моменты. Её голос порой чудился ему в шуме городской суеты и в ночной тишине полутёмной квартиры.

Тогда Энрик стал встречаться с невестой только наедине. Они бродили по усыпанным мокрой листвой дорожкам скверов и парков. Подолгу стояли у чугунных перил на Принцевом мосту, любуясь на серые воды Роланы, скованные гранитом и мрамором. Постепенно ледок, тронувший их отношения начал оттаивать. Они, нарушая все приличия, даже самозабвенно целовались, если их в тот момент никто не видел.

Но, целуя Лаису, Энрик порой ловил себя на предательской мысли: а каковы на вкус губы Риш?

Стремясь побороть искушение, юноша с головой погрузился в дела. Допоздна задерживался в управлении, добровольно вызывался работать в дни отдыха и даже брал на себя некоторые курьерские заказы. А когда понял, что это не помогает, стал приходить в подземелье под собором каждый день. Только там он находил в себе силы отрешиться от соблазнов, терзавших его и днём и ночью.

Когда, к концу недели поистине каторжного труда, Энрик снова спустился по знакомой лестнице, его встретил лично мейсер Оберт. И, не слушая возражений, увёл молодого человека к себе – пить чай. Куратор сразу же дал понять, что не собирается касаться рабочих вопросов, и вместо этого расспрашивал своего подопечного о сугубо мирских делах. Только в конце этой странной беседы Оберт неожиданно затронул тему их общей службы.

– Я благодарю Братьев за тот день, когда впервые открыл тебе дверь, – сказал он. Куски хрусталя на металлической личине скрывали взгляд мейсера, но в приглушённом голосе слышались нотки гордости. – Перед тобой лежит славный путь, мой мальчик. Он тернист, но я знаю, что препятствия лишь воодушевляют тебя. Ты готов надеть маску и более чем достоин её носить. Хочу попросить лишь о двух вещах. Во-первых, не загони себя по молодости, иначе в старости от тебя будет мало проку. А во-вторых… не всё, что мило Сеятелю, угодно Жнецу. У тебя есть прекрасная невеста, но будет ли она счастливой женой, если ты присягнёшь Серпу? Подумай, прежде чем принять решение. Но даже если ты выберешь Колос – а что иное есть семья, как не росток новой жизни? – ты сможешь служить, как сейчас, в свободное время. А теперь ступай с миром. Тебе необходимо отдохнуть.

 

Укрытый стылым осенним вечером город встретил Энрика моросящим дождём. В лужах сияющей рябью отражался свет газовых фонарей. Холодный ветер частыми порывами бил в лицо, неся с собой запах какой-то алхимической дряни. По небу нескончаемым поток бежали угрюмые тучи.

Энрику нужно было прийти в себя и спокойно подумать. Слова наставника вышибли из-под него фундамент привычного взгляда на мир. Как табурет из-под ног повешенного. Он никогда не помышлял стать настоящим персекутором, полноценным служителем Жнеца, одной из незримых опор порядка и спокойствия. Даже мечты об этом казались ему, если не кощунством, то, по крайней мере, верхом самонадеянности и гордыни. Он привык считать себя простым добровольным помощником, просто неравнодушным гражданином, который в меру возможностей служит не только короне, но и тиаре.

И вдруг – «ты готов и достоин надеть маску»! От таких предложений нельзя отказываться, потому что второй раз их могут не повторить.

А как же Лаиса? Их совершённый при свидетелях брачный уговор? Грядущая свадьба, семейный очаг, дети? Энрик попытался представить себе сцены их грядущего совместного быта, которые не раз с тихой радостью прокручивал в голове… И не смог. Такие яркие прежде картинки теперь были размыты, как попавший под дождь акварельный рисунок.

Неужели он её больше не любит и не хочет взять в жёны? Или это просто усталость, вызванная перенапряжением последних нескольких дней? Нет, ему определённо надо отдохнуть. Выспаться. И на свежую голову подумать обо всём ещё раз.

Приняв решение, Энрик торопливо зашагал к дому, однако постепенно усиливающийся дождь вскоре сменился настоящим ливнем, и юноше пришлось спешно искать укрытия от непогоды.

К счастью, рядом оказалась «Новая Кофейня».

К несчастью, свободное место было только одно.

За дальним угловым столиком на две персоны. За которым сидела Риш.

Все сомнения и проблемы из головы Энрика выдуло будто свежим весенним ветром. Душу омыла волна солнечного тепла. В груди запнулось и учащённо застучало сердце. А пальцы, которыми он отсчитывал перед стойкой мелочь, почему-то тряслись.

Девушка, понурившись, сидела над чашкой остывшего кофе. В пальцах дымилась тонкая папироска. Энрик никогда прежде не видел, чтобы Риш курила. Интересно, она просто стеснялась или это всего лишь её очередное увлечение?

– Добрый вечер, – негромко произнёс он, стараясь, не расплескав, поставить на стол горячую чашку. Руки дрожали всё сильнее.

– Привет, – Риш подняла взгляд, и её губы тронула лёгкая, но искренняя улыбка. – Замёрз?

Она говорила так, будто они расстались только вчера. А сколько же они не виделись: три недели? месяц? полтора? Да, точно. Полтора с лишним месяца. И за это время она стала, кажется, ещё привлекательней. Вот только почему у неё в глазах такая грусть?

– Разве что чуть-чуть. На улице такой ливень. Вот я забежал сюда, чтобы пересидеть. А тут вы. Какая неожиданная встреча!

– Ну сколько тебе говорить, Эрни, что я не страдаю раздвоением личности! И, следовательно, не надо ко мне обращаться во множественном числе, – Риш поднесла к губам чашку, но, не сделав даже глотка, поставила её обратно. – Восьмая за вечер, веришь? Не лезет уже.

­– Какие новости? Как учёба? ­– стараясь не использовать местоимений, поинтересовался Энрик.

– Да какие у меня могут быть новости? – хмыкнула Риш, нервно стряхивая пепел прямо в блюдце. А затем, досадливо прикусив губу, добавила: – Нарт пропал.

– Кто, прошу прощения?

– Нартель, мой… приятель. Помнишь, я о нём рассказывала? Он художник.

­– Тогда, может быть, он просто где-то рыщет в поисках вдохновения или натуры? – неуклюже попытался пошутить Энрик.

– Его нет ни дома, ни в мастерской, ни у друзей. Даже его девки ничего о нём не слышали уже пару недель… Эрни, прости, что сегодня из меня никудышный собеседник, но я за это время так извелась…

Отдельные детали её рассказа в голове у Энрика никак не хотели складываться в цельную картину.

– Так он что, позволяет себе гулять с другими девушками?

– Гулять! Что за глупости? Так, тискает под настроение пару своих натурщиц. А эти дуры только радуются. Одна даже мечтает, чтоб он ей ребёнка заделал.

После этого Энрик запутался ещё больше. Если жених Риш крутит такие шашни на стороне, и ей это известно, то как она вообще может продолжать считать себя его невестой?

– Риш, он вас… тебя не достоин! – в сиюминутном порыве юноша накрыл свободную руку девушки своей ладонью.

– Почему это? – она фирменно заломила левую бровь. – Он меня во всём вполне устраивает, под венец не тащит, да и поговорить с ним есть о чём.

Видимо, на лице Энрика отразилась такая гамма чувств, что Риш, не выдержав, рассмеялась.

– Эрни! Ты вроде бы парень не глупый, но порой такой дурачок! Ты пойми, все эти житейские условности, вся эта тухлая мещанская мораль, эти заплесневелые заповеди… Они не для таких, как я. Это оковы, кандалы, рабский ошейник! Даже не так – гнилая верёвка. Ты думаешь, все в этом городе так уж безукоснительно их соблюдают? Да каждый второй грешит помаленьку, каждый пятый – по-крупному, а каждый десятый из грехов не вылезает. Зато внешне все – приличные люди. На словах – за чистоту нравов. А чуть ковырни эту маску – такое порой полезет! К примеру, один наш профессор крайне прозрачно мне намекнул, что экзамен у меня примет только в горизонтальном положении. А ведь уважаемый человек, семьянин, научный авторитет. Вот и думай, как от такого отвязаться. Дать по морде? Или просто дать?

В глазах у Энрика на миг потемнело от ярости. К щекам бросилась кровь.

– Риш! Кто этот мерзавец? Я его лично на дуэль вызову!

­– Остынь, бретёр ты мой плюшевый. Эту проблему я благополучно решила, – Риш, так и не отнявшая руки, нежно погладила его ладонь большим пальцем. Её глаза смотрели на Энрика с тихой печалью. – И я, кстати, давно уже всё поняла. Ты славный парень, Эрни. Старомодный немного и занудный иногда, но всё равно хороший… Молчи! Да, я могла бы позволить тебе собой увлечься и, может быть, даже увлеклась бы сама. На какое-то время. Но у тебя же есть Лайс, а я никогда не уведу мужчину у подруги. Даже на время… Я ведь сама надела тебе этот перстень.

Отложив мундштук, Риш взяла его руку и чуть повернула. И сразу изменилась в лице. Как человек, перед которым на обеденный стол внезапно шлёпнулась ядовитая гадина.

Энрик опустил взгляд. На его пальце вместо перстня с ониксом тускло блестела печатка с серпом, надрезающим колос. Наверно, он просто забыл её снять.

Риш грубо вырвала руку. Нервными, ломаными движениями извлекла из портсигара новую папироску, вставила в мундштук и прикурила от свечи.

– Допивай свой кофе и проваливай.

– Но почему?!

– Потому что я знать тебя не хочу! – в голосе девушки звенело отчаянье, а в глазах стояли злые горькие слёзы.

Энрик встал и направился к выходу, так и не притронувшись к своей чашке. В душе царила поразительная пустота, и лишь где-то на самом дне едва трепыхался огонёк раздражения и обиды.

 

Вся следующая неделя прошла, будто во сне. Энрик ходил на службу, что-то делал, с кем-то общался. Но всё это было словно не с ним, будто понарошку. Он чувствовал себя шестерёнкой в часовом механизме, которая вертится лишь потому, что не вертеться не может.

Пару раз он недолго виделся с Лаисой. Испортившаяся вконец погода не располагала к прогулкам, а остатки от жалования за прошлый месяц не позволяли чересчур долго где-нибудь рассиживаться. Энрику было с ней легко и привычно. Она любила его и знать не знала о другой стороне жизни своего избранника. И, как решил для себя Энрик, никогда не должна была узнать.

Подумать как следует над предложением мейсера Оберта у него, увы, так и не вышло. То не хватало времени, то не было желания и сил. Поэтому в подземелье под собором юноша решил не спускаться до тех пор, пока не примет окончательного решения. Заодно можно будет проверить, действительно ли это занятие ему так важно и нужно.

Ясным и отчётливым было только одно. Его тайной страсти пришёл конец. История завершилась, даже толком не начавшись. Ну да и слава Двуединым. Наверно, они больше ни разу не увидятся, а время когда-нибудь насовсем сотрёт из памяти милые когда-то черты. Да и что могло бы связать его с этой сумасбродной до невозможности, местами циничной и попросту вульгарной особой? У неё не было нормальной семьи, зато теперь есть отцовские деньги – вот она и неосознанно пытается мстить этому миру, всячески эпатируя добропорядочных граждан… Энрик почти что смог себя в этом убедить.

А в конце недели, под вечер, Риш сама пришла к нему на квартиру.

 

В окна неказистого доходного дома на улице Вешних Вод монотонно стучал холодный дождь. Тепловая труба в стене едва грела, поэтому в комнате – в нарушение всех запретов домовладельца – трудолюбиво пожирала уголь маленькая железная печка.

Энрик подъедал остатки немудрёного ужина из ближайшего трактира и одновременно рассеяно листал какой-то приключенческий роман, оставшийся ещё от прежних жильцов. У книги не хватало доброй полусотни страниц, включая титульный лист.

Дрогнул и зазвонил дверной колокольчик. Недоумевая, кого бы могла принести нелёгкая в такую погоду, Энрик пошёл открывать. Да так и застыл на пороге, в полутьме подъезда не сразу поняв, кто именно к нему пожаловал.

На тесной и грязной лестничной клетке, держа на отлёте зонт, с которого сбегали капли воды, стояла Риш. На ней был обычный – для любой другой молодой особы – наряд: осеннее пальто с пелериной и изящная шляпка с приколотой искусственной лилией.

– Господин вар Хайзе, вы позволите бедной даме войти, дабы она могла принести свои извинения? – она лукаво стрельнула взглядом из-под густых ресниц.

– Конечно, Риш, - враз смешавшись, едва не закашлялся Энрик. – Прошу, проходи…те.

В тесной прихожей он принял и повесил на вбитый в стену крючок её пальто, показал, куда можно поставить зонт. Заглянул в крохотную кухню, служившую одновременно столовой, ужаснулся царящему там безобразному хаосу и поспешно проводил гостью в единственную комнату. Здесь порядок был тоже далеко не идеален, но всё же.

– Так вот как живёт гроза еретиков? – ехидно осведомилась Риш, но тут же кардинально сменила тон. – Всё-всё-всё! Прости-прости-прости… А то пришла извиняться, а сама… Не сердись на меня, Эрни. Я вела себя, как полная дура. Каждый человек волен выбирать, как ему жить и чем заниматься. Я всегда это всем говорила, а сама… Я не умею просить прощения, потому что редко это делаю…

В её глазах светилась такая надежда, а голос звучал так искренне, что, наверно, не устояли бы и каменные изваяния Братьев.

– Разумеется, я прощаю вас… прощаю тебя, Риш. Ведь мы же сможем быть друзьями?

– Спасибо, Эрни. Ты самый лучший, – девушка порывисто обняла его, а затем столь же поспешно отстранилась. – А не отметить ли нам это эпохальное событие бокальчиком-другим молодого вина?

– Извини, но у меня дома нет ни глотка. Но, если хочешь, я могу сбегать в трактир…

– Не стоит. У меня с собой, – Риш извлекла из сумки небольшую бутылку. – Бокалы у тебя хотя бы найдутся?

Разыскать бокалы в залежах грязной посуды Энрику так и не удалось. Зато в буфете нашлись две чистые чашки.

– Такой вот из меня хозяин, - виновато развёл он руками по возвращении.

– «Фанмарскую лозу» из чайных чашек? Хм, а в этом даже что-то есть, – весело рассмеялась Риш.

Единственный в комнате расшатанный стул её не устроил, и девушка как ни в чём не бывало присела на кровать.

Потом они пили вино и говорили обо всём на свете. Кроме Лаисы и Нартеля.

Энрик незаметно для себя рассказал, что его сестру, которую, как он считал в детстве, убили разбойники, на самом деле замучили насмерть сектанты из культа «Пасынков Жнеца». И как он, ещё будучи простым посыльным, пытался спасти старенького священника от оравы нажевавшихся до одури малолетних изгоев из восточных трущоб, но в результате и сам лишь чудом унёс ноги.

Риш великолепно умела слушать. А ещё вовремя увести собеседника с им же затронутой, но болезненной для него темы. Никаких новых шокирующих тайн о своей жизни она больше не открывала, а рассказывала о том, каким бы ей хотелось увидеть однажды окружающий мир. Её слова рисовали манящие картины свободного, счастливого, справедливого …и совершенно невозможного общества. Но Энрику сегодня не хотелось спорить – только смотреть в глаза и слушать голос.

В какой-то момент Риш оглянулась на печку и хмыкнула:

– Ну ты и натопил! Не возражаешь, если я сниму жакет? – и, не дожидаясь ответа, избавилась от упомянутой детали одежды, оставшись в белой блузе с кружевным воротником.

Её ткань была тонка почти до прозрачности. А под тканью призывно вздымалось, манило, будоражило… Энрик сглотнул и постарался смотреть Риш только в глаза.

В этот момент чихнул и погас газовый рожок. Энрик торопливо прикрутил вентиль. Неужели уже десять вечера? Вот и всё. Теперь она точно уйдёт, благо подвернулся такой веский повод. И в комнате останется лишь пьянящий аромат её духов.

– Хозяин, сквалыга, экономит на освещении, ­– сказал вслух Энрик.

Подсвечник с единственным огарком стоял на столике рядом с кроватью, и юноша встал, тщетно пытаясь нащупать его во внезапно затопившей комнату темноте. Вместо этого пальцы натолкнулись на плечо Риш.

– Извини, сейчас я зажгу свечу и…

– Не нужно, Эрни, – чуть хрипло прошептала она, мягко поймав его за руку. – Просто иди ко мне.

Энрик сам не понял, как очутился рядом с ней на кровати. Она обняла его одновременно властно и нежно. Где-то на задворках сознания мелькнул и сразу же пропал образ Лаисы. А через миг он уже, обо всём позабыв, торопливо покрывал поцелуями лицо Риш. Её губы оказались мягкими и покорными, но в то же время – умелыми и требовательными. Риш целовалась куда лучше своей подруги и не собиралась ограничиваться лишь этим.

Как и Энрик.

– Осторожней, торопыга, ты мне блузку порвёшь… Сейчас-сейчас, вот так… Теперь избавим от этих тряпок тебя… А теперь… Хотя, подожди. Давай сперва я сама…

Снаружи яростно хлестал дождь, оставляя на дрожащем оконном стекле полоски ледяных шрамов.

 

Уместиться вдвоём на узкой кровати можно было лишь тесно прижавшись друг к другу.

Ощущение прильнувшего к нему всё ещё разгорячённого голого тела было непривычным, но настолько сладостным, что Энрик изо всех сил желал, чтобы утро, серым маревом уже стучавшееся в окно, застыло на целую вечность. В его измаявшейся душе наконец наступил покой, которого он не испытывал ещё никогда – ни после праздничного богослужения, ни на своей тайной службе, ни в пансионате на целебных водах.

Но всё же маячило где-то неуловимое тёмное пятно не то горечи, не то невнятной тревоги.

– А я ведь у тебя не первый, – неизвестно зачем произнёс он вслух и тут же с беспокойством покосился на Риш, устроившую голову у него на плече.

– Дурачок, ­– не открывая глаз, тихонько рассмеялась она. – Так даже проще… Хотя, в определённом смысле, ты у меня первый и единственный. И самый лучший.

– Мне через час на службу.

– Скажись больным.

Парень нежно поцеловал девушку в висок, чувствуя, как её волосы щекочут щёку.

– А я и впрямь болен. Тобой… Давай бросим всё под серп и убежим отсюда. Можно даже за границу. Найдём хорошего проводника…

– Давай, – рука Риш нырнула под одеяло. Тонкие пальцы шаловливо пробежались по груди Энрика, скользнули ниже и замерли. – Только сперва мне нужно вернуть свою пропажу. Пока это ещё возможно.

Пропажу? О чём она?

– Нарт. Я узнала, что его сцапали праворукие. Ты ведь поможешь мне его вытащить?

Энрик застыл. Сначала ему показалось, что он ослышался. Потом – что просто не так её понял. Затем он всё осознал. Тёмное облачко сомнения внезапно разрослось в грозовую тучу уверенности. И под ударами извергнутых ею молний его новый, перерождённый мир рухнул в прах.

Это было до боли просто. Это попросту больно.

Почувствовав в нём перемену, Риш прекратила игривую ласку и встревожено приподнялась на локте. Одеяло съехало по соблазнительно-белой груди, на которую Энрику теперь не хотелось даже смотреть.

– Эрни! Что с тобой?

– Так вот зачем вы это затеяли? – только и смог он из себя выдавить. – А я… Серп меня сожни, какой дурак!

– Что ж, значит, не там я искала помощи, – с непритворным сожалением вздохнула девушка. – Жаль. А я, между прочим, надеялась.

– На то, что я продамся вам за эту ночь?!

– На то, что человек в тебе возьмёт верх над палачом! – вскочив с постели, вспылила Риш и начала спешно собираться. – А ночей у нас могло быть и больше. Но, хотя бы в память об этой, я могу рассчитывать, что ты выпустишь меня отсюда? Впрочем, если ты вздумаешь дурить…

Полуобнажённая девушка молниеносно схватила сумку, и через миг в лицо юноши зловеще уставился гранёный ствол пятизарядного «карлуса».

­– Поверь на слово, я умею обращаться и с этим парнем.

– Уходите, сударыня, – глухо отозвался Энрик. Он сидел на кровати, обхватив голову руками и отвернувшись, чтобы больше не видеть Риш. Пусть в его памяти она останется такой, как несколько минут назад. А ещё лучше – исчезнет оттуда вовсе. – Сеятель да заступится.

– Знаешь, где я такое заступничество видела? – пропыхтела Риш, спешно натягивая юбку. – Я тут тебе книжечку принесла, почитай на досуге. Может, ум наконец на место встанет.

Её каблучки простучали по полу, затем в прихожей сначала скрипнула, а затем изо всех сил хлопнула дверь, и Энрик остался в давящей на виски тишине.

 

К обеду служащие управления – как и все жители столицы – были огорошены страшным известием.

Рано утром группа неизвестных извергов покусилась на главу Правой Руки. По традиции, он вместе с архисобратом сопровождал очередную партию осуждённых на вечное изгнание отступников к Последним Вратам. В карету Предстоятеля было брошено две самодельных бомбы, начинённых горючей смесью и шрапнелью. По счастью, в момент нападения тот находился в экипаже первейшего служителя Колоса, и оба духовных столпа остались живы. Убиты два гвардейца, несколько лошадей и оставшийся в карете гранмейсер Ингельм, Первый персекутор. Когда их просчёт обнаружился, нападавшие, затесавшиеся среди провожающих, взялись за пистолеты. Ошарашенные гвардейцы, не разбирая, открыли огонь по толпе. В итоге, на тракте в двух милях от Анхальма погибло, по слухам, почти двадцать человек и вдвое больше было ранено. Часть террористов, по тем же слухам, сумела скрыться.

В такой ситуации начальник распустил всех подчинённых по домам. Но Энрик до своего так и не дошёл. Прямо на улице, словно из-под земли, к нему шагнули двое в багровых с чёрным мундирах.

– Мастер вар Хайзе? Вы арестованы по подозрению в распространении ереси. Пройдёмте с нами.

Ему завязали глаза, немного протащили по каким-то закоулкам и долгое время вели извилистым подземным ходом. В конце концов, когда с него сняли повязку, он обнаружил себя в кабинете мейсера Оберта.

– На тебя поступил донос, – без обиняков начала его куратор. – И хотя сейчас не время для таких мелочей, я не мог не взять это дело под личный контроль. У тебя на квартире была обнаружена книга…

Он взял со стола и показал Энрику небольшой бежевый томик с чёрным орнаментом. Крупный шрифт заглавия гласил: «Двуединый лицемер или горькая правда о сладкой лжи».

– Мейсер, но я…

– Не виновен, я знаю, – хрустальные «глаза» Оберта ненадолго помутнели, а затем снова обрели кристальную чистоту. – Тебе её подбросили, причём топорно. Она попросту валялась на полу, как мусор. Коим, собственно, и является. Новая, даже страницы не разрезаны. Отпечатана, судя по всему, в Маренгарте… У тебя есть мысли, кто мог бы тебя подставить?

«Я тут тебе книжечку принесла…». Слова всплыли в памяти сами собой. И ведь он, когда уходил, даже не посмотрел вокруг как следует.

– Нет, мейсер, ни единой, – постаравшись не дрогнуть, ответил Энрик.

– Уверен? Донос анонимный, но зарегистрирован официально. Его принесла некая Лаиса Тислих.

Рушащийся под ногами мир зашатался ещё сильнее.

– Успокойся, мой мальчик. Его писала не она, мы проверили. Одна из её подруг накануне вручила девушке конверт и попросила отнести в Бюро Бдительности, если она в назначенный срок сама за ним не придёт. Но донос написан левой рукой. На дальнейшую экспертизу уйдёт время. Которого сейчас у нас попросту нет. Так что, если ты не против, я отложу это дело до лучших времён.

– Конечно, мейсер, – облегчённо вздохнул Энрик. – У нас сейчас такая прорва работы.

– У нас? – металл маски на миг сложился в улыбку. Затем личина мейсера вновь стала гладкой. – Хоть это радует. Впрочем, твоё посвящение тоже придётся отложить. Но работа для тебя найдётся. Если позволишь, беседу продолжим на ходу.

Покинув кабинет, они зашагали по тускло освещённым коридорам. Оберт сообщил, что к следствию Энрика пока допустить не может. Сейчас все опытные персекуторы вплотную будут заниматься арестованными злодеями, а также их выявленными пособниками. Волонтёру, пусть даже подающему надежды, здесь делать нечего. Вместо этого мейсер поручил ему взять в управлении отпуск и потолкаться по людным местам, выискивая тех, кто вздумает баламутить или смущать народ.

– Слушай. Смотри. Запоминай. Но сам ни во что не вмешивайся.

Наставник неожиданно остановился у одной из камер, в которых содержались подследственные.

– Кстати, хочешь полюбоваться на одну любопытную особу? – спросил Оберт и, не дожидаясь ответа, отодвинул в сторону небольшое железное окошко. – Даму взяли на основе показаний одного из выродков, которые устроили эту бойню. Во флигеле её особняка на Сапфировой обнаружили целую лабораторию с компонентами и заготовками для кустарных бомб.

Энрик невольно вспомнил, что Риш тоже жила на этой улице. И хоть мейсер не назвал точного адреса, нутро юноши словно покрылось инеем. На негнущихся ногах он, как заворожённый, подошёл к окошку и заглянул внутрь.

Это была она.

Распятая на каменной стене в железных зажимах. В изодранной арестантской робе. С заплывшим синяком глазом, ссадинами на лице и разбитыми до черноты губами. С правой рукой, замотанной окровавленным бинтом до самого локтя.

Он почти с самого начала служения знал, что к особо упорствующим и опасным отступникам применяют пытки. Но сам на них ни разу не присутствовал. Когда, крайне редко, вставал вопрос о допросе с пристрастием, Энрик просто делал нужную пометку. И передавал дело другому.

Это было давно. А сейчас над ухом глухо и равнодушно звучал голос наставника:

– При аресте изъяли револьвер. Говорит, носила для самообороны. Флигель, как утверждает, сдавала студентам с алхимического факультета. Проверяем. Где находилась в момент покушения, пока неизвестно. Но сама она утверждает, что до самого утра была с мужчиной. Притом, что её любовник был ранее арестован за похабную мазню на стене Священного Собрания.… Что думаешь?

Зачем он об этом спросил. Просто так? Но Оберт никогда и никому не задавал праздных вопросов. Проверяет его профессиональные качества? Да и случайно ли мейсер вообще его сюда привёл?

Энрик повернулся. Под взирающими на него кусочками хрусталя тлел багровый огонь.

Если он скажет правду, то распишется в том, что делил ложе с отступницей. И пусть иной вины на нём нет, но единственный оставшийся в его жизни путь будет закрыт навсегда. К тому же, этот донос, проклятая книга, подлая игра на самых его сокровенных чувствах…

– Думаю, она врёт, мейсер, - проглотив поселившийся в горле ледяной комок, ответил он. И сам закрыл окошко на двери камеры.

Багровый огонь сменился холодным блеском.

­– Молодец. Я тоже так думаю.

 

Две недели в Анхальме полыхали костры.

Они словно отпугивали зиму. Снег падал и таял над остывающим пеплом, вместе с его хлопьями оседал на мокрой брусчатке и папиросных окурках, превращаясь в однородную грязную кашу.

Казнь Риш он видел от начала и до конца. С момента, как её, с наполовину обритой головой, вывели среди других осуждённых на площадь и приковали к столбу – вплоть до той минуты, когда угас последний оранжевый лепесток.

А потом Энрик впервые в жизни напился до скотского состояния в затрапезном кабачке «Под Старым Каштаном».

Никто тогда не мог предсказать, что искры этих костров не погаснут в хмурой вышине, но будут тлеть в людских душах, чтобы однажды разгореться пожаром беспощадной братоубийственной войны.

А сам юноша и думать не смел, что годы спустя, в результате изощрённых интриг, наденет маску Первого персекутора. И снова взглянет на мир своими глазами лишь в тот день, когда на закате жизни абсолютно честно примет на плечи предстоятельское облачение. Что его будут уважать и ненавидеть, искать с ним союза и пытаться убить, славить и проклинать.

И что сквозь пламя чужих костров он однажды взойдёт на свой.

На следующий день Лаиса молча вернула ему кольцо.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 30. Оценка: 3,93 из 5)
Загрузка...