Осенняя ночь

Сутки назад в долине гремела битва, теперь же над бывшим полем боя стояла мёртвая тишина. Вороньё охотно слеталось на начинавшие портиться тела неудачливых воинов. Однако клевали они лишь мёртвых солдат долины; пернатых же горцев не трогали. Этот чудной народ, с которым люди вели войну вот уже семьдесят лет, всегда взывал смешанные чувства у Визедара, мародёра со стажем. Впрочем, многие явления и вещи вызывали у этого проквашенного элем балбеса смешанные чувства: воровство, новомодное огнестрельное оружие, мужеложцы… Тем не менее, стоял он сейчас не над мужеложцами, а над мёртвым горцем. Тело лежало на животе, раскинув руки. Молодое, красивое лицо было повёрнуто в сторону запятнанного кровью горского знамени, колоритный нос с горбинкой красноречиво выделялся на фоне чёрной земли, а в широко раскрытых остекленевших глазах застыло выражение жертвенного смирения. «Ну что за дурачьё? – не без горечи думал Визедар, - И нужна им эта клятая война? Совсем ведь ещё мальчишка…» От неожиданно накатившей досады мародёр крепко выругался.

Между поникшими тёмно-каштановыми крыльями юного горца, теряющими пучки перьев от каждого дуновения слабого осеннего ветерка, призывно поблёскивала рукоять короткого меча. В очередной раз подавив неприятно шевельнувшуюся где-то под рёбрами жалость, Визедар наступил на поясницу мертвяка и дёрнул на себя меч. Почти бесшумно из окоченевшего голубоватого тела показалось новенькое лезвие, запачканное тёмной густой кровью. Добыть такое оружие – везение, ведь обе стороны стараются забрать с поля боя своих офицеров, даже если толку от них уже не будет, а у простых солдат какое там вооружение? Так, смех один.

Ближе к вечеру потёртый возок, запряжённый тысячелетней клячей, которую хозяин потрудился привязать к какому-то полуобгоревшему пню, заполнился наименее убогими частями брони, мечами, разношёрстными целыми стрелами. Нашлось даже два рабочих арбалета. От возка несло чем-то неприятным, тленным, мёртвым. Понукаемая закутанным в серый пыльный плащ хозяином кляча тронулась, оставляя за собой дорожку из тёмных перьев, из-за запёкшейся крови похожих на комочки грязи. «Ничего нынче не стоит людская кровь», - безразлично заметил про себя Визедар, отточенным движением оправляя задравшийся тёплый жилет.

***

К тому моменту, как мародёр с добытым добром дотащился до ближайшего городка, товар его был уже не в диковинку. Рыночные лавочки уютного тихого поселения изобиловали выскобленными предметами армейского быта благодаря другим поборникам этой профессии. Тем не менее, будучи человеком сообразительным и проницательным, Визедар нашёл, кому сбыть добычу, и с чистой совестью, которой, впрочем, как он сам любил говорить, у него не было, отправился в местный трактир. Нельзя сказать, что был он старым пьянчугой. Во-первых, он не был старым: хотя сам Визедар и сбился со счёта, ему было не более тридцати зим. Во-вторых, тихое пьянство он вот уже несколько лет чередовал с тяжёлой работой, что не мешало ему обладать запахом человека, стирающего свою одежду в пенной браге. Тяжёлая работа его заключалась в собирании всего, что плохо лежит, в особенности если это являлось государственной собственностью. В мирное время его давно бы уже вздёрнули за все заслуги перед родиной, но сейчас стране было не до падальщиков, чем последние бесстыдно пользовались.

Порой, в одинокие вечерние часы, Визедару казалось, что он слишком рано постарел. Мало того, что преждевременные неглубокие морщинки, особенно чёткие в последние месяцы, окружали живые прищуренные глаза его, так ещё и мысли мародёра порой уносились не в ту степь. Он часто размышлял о том, зачем люди воюют, чем жители долины так отличны от горцев, где ему, неприкаянному, искать счастья и почему солнце светит днём, а луна – ночью. Одну из таких пространных и усыпляющих мыслей, сливающихся с тёплым светом и запахом перекисшего теста, вдруг кто-то прервал. Первые несколько мгновений Визедар, приютившийся за дальним столиком и непривычный к компании, не мог понять, говорят ли это с ним на самом деле, или же он задремал и видит сон. Однако, окончательно пробудившись от пропитавшихся кислым запахом дум, он понял, что напротив него действительно уже какое-то время сидит светловолосый юнец. Парнишка о чём-то его спрашивал, и звонкий голос его, поначалу такой неразборчивый и далёкий, вдруг приобрёл смысл.

- …Я говорю, вы тут не спите?

- Уже нет, - приукрашенно-угрюмо ответствовал мародёр.

- Хорошо, - мальчишку, казалось, совсем не смутили неприветливый тон и мрачноватый вид незнакомца, - Говорят, вы из тех, кто зарабатывает чем придётся?

Визедар помедлил с ответом, не понимая, к чему ведёт это златокудрое чудо, невинно сидящее среди трактирного смрада.

- Зависит от того, что тебе нужно… малец, - подумав, добавил он.

Юноша немного покраснел, видимо, обидевшись, но принял разумное решение не противоречить.

- Мне нужно к горцам, - набрав в грудь воздуха, выпалил он.

- Как звать-то тебя? – сам того не ожидая, спросил Визедар.

- Идан.

Звук незнакомого имени как будто отрезвил мародёра. Задумчиво потерев пальцами небритую щёку, он озвучил висевший в воздухе вопрос:

- И зачем же тебе к горцам, Идан?

Юноша, конечно же, был к такому готов. Облизнув пересохшие от волнения по-детски пухлые губы, он поелозил на скрипучей скамейке и спрятал руки под стол.

- Мой отец – купец, - начал он заранее продуманную речь, - И я с детства много путешествовал с ним, и всё думал, зачем идёт война. Однажды мне пришлось встретиться с горцами, я видел, как наши солдаты притесняют их, как пытаются нарушить их границы, как несправедливы они к ним! А горцы, - Идан мечтательно взмахнул пушистыми белёсыми ресницами, - Горцы только хотят жить спокойно, всё, что им нужно – это чтобы их не трогали, вот я и решил… - он вдруг запнулся и потупил взор, - Толку от меня, конечно, будет не много, - продолжал мальчик уже менее возвышенным тоном, - Но находиться среди этих людей, считать себя частью их – мне невыносимо!

«Невыносимо ему… - думал Визедар, глядя прямо в ясные голубые глаза вдохновенного собеседника, - Вот это новости…»

- Мне сказали, что вы, - юноша снова нервно заелозил на лавке, - Что вы могли бы взяться за такое. Проводить меня к горцам, я имею ввиду.

Мародёру всегда льстила мысль о том, что он лёгок на подъём. Повинуясь мгновенному желанию пособить мальчишке, он дал своё согласие. И себе развлечение, хотя и опасное, и мальчику урок. И, опять же, деньги – не надо будет в ближайшем будущем обирать мёртвых. Справив все свои дела в городе и оставив лошадёнку на постой у надёжного скупщика, мародёр приготовился уходить.

Ранним утром, когда сонная тишина ещё звенела в прохладном осеннем воздухе, два путника покинули городок. Один из них был высок и худ, одежда его, больше напоминавшая древние лохмотья, как-то по-особому, привычно, как будто с удовольствием трепетала на ветру. Второй же был ещё чистый, сияющий беззаботной радостью, бодро вышагивающий по непривычно пыльной дороге.

***

Обедали путники под раскидистым древним дубом, одиноко стоящим посреди золотившихся полей. Сквозь начинавшую желтеть крону дерева настойчиво пробивались последние тёплые лучи, напоминая об ушедшем лете. В воздухе пахло дорожной пылью и мёдом. Юный спутник Визедара болтал без умолку. Всё вокруг казалось мальчишке замечательным, возбуждающим, неповторимым, и он всеми силами старался передать своё восторженное настроение угрюмому провожатому. Визедар же только молча кивал, соглашаясь со всем. Почему-то, несмотря на весьма выгодную сделку, которую мародёр недавно заключил, на душе его скребли кошки. Такое бывало с ним, когда должно было случиться нечто неприятное. В такие минуты между чёрных заломленных бровей его ложилась глубокая складка, тонкие хищные черты лица обострялись, как если бы всё нутро его тревожила какая-то сильная боль, обычно живые ореховые глаза стекленели. Как же давно Визедар не видел своего отражения! А если увидел бы, то не узнал – раньше не было ни сетки морщинок в вокруг тонких век, ни щетины, ни седой прядки в густых каштановых волосах… Ни равнодушного холодного отблеска в тёплых весёлых глазах.

- Визедар, Визедар, не спи!

Звонкий тенорок пробудил мародёра от неприятной задумчивости.

- Я говорил, что будет дождь, надо бы укрыться где-нибудь, - Идан указал на небо.

И правда, тёплые лучи куда-то пропали, в воздухе запахло надвигающейся непогодой. Светлое осеннее небо затянули низко весящие серые тучи. Где-то вдалеке сверкнула молния, за нею последовал гром; началась гроза. Странные эти ощущения, когда бежишь под дождем: сначала неприятно, мокро, холодно, но потом как будто привыкаешь, что-то разгорается под кожей, горячая энергия, похожая на хмель, прёт изнутри, пылающее тело контрастирует с ледяным окружением.

Впрочем, далеко бежать под ливнем путникам не пришлось: придорожный трактир оказался недалеко, за ближайшим холмом.

- Чуть-чуть не дошли! – раздосадовано изрёк мародёр, выпутываясь из промокшего плаща.

Из манящей своей душноватой теплотой глубины просторного зала с низким потолком к вошедшим гостям уже подбегала проворная девица, постукивая каблучками по каменным плитам пола. Ничуть не испугавшись перспективы запачкать светлую блузку, она с приятной улыбкой на заурядном симпатичном лице приняла у путников тяжёлые от воды плащи. Проследив, как девица утаскивает его одёжку в кухню, поближе к печке, Визедар направился к относительно чистому грубому столу в дальнем углу зала, не забыв красноречиво ткнуть в бочину засмотревшегося по сторонам спутника.

По полупустому залу трактира живенько бегала единственная фигуристая работница, приземистый бородатый хозяин со знатного размера носом меланхолично потирал погнутые стальные кружки, свесившись из огромного окна кухни. Снаружи бушевала гроза, срывая солому с пустого стойла при трактире. Тяжёлые крупные капли барабанили по протекающей в нескольких местах зелёной черепичной крыше трактира, вода ручьями стремилась вниз по пустой дороге.

- Видимо, придётся задержаться, - недовольно вздохнул Идан, - Вон там как льёт!

- Оно и неплохо, - рассудительно ответил Визедар, дожёвывая кисловатую мякушку отрубного хлеба, - Пыль хоть поприбьёт.

Путники заночевали в трактире. Из-за небольшого притока постояльцев им даже досталась комната с исправной кровлей, так что из всех неудобств, которые возможно испытать, ночуя в первом попавшемся трактире, Визедару и Идану достались лишь твёрдые кровати и сомнительной чистоты колючие одеяла. Идан, утомлённый дорогой и переживаниями ушедшего дня, уснул, стоило его спутнику лишь погасить сальную свечку. Визедар же долго лежал без сна, чего с ним раньше не бывало. Он с удовольствием слушал дождь, вдыхал его запах, представлял, каково оно сейчас там, снаружи. Несколько раз мародёр вздрагивал от неожиданности, когда Идан начинал что-то бормотать, как горячечный, или шумно переворачивался во сне с боку на бок.

Наконец он уснул. Что-то тяжёлое и неприятное снилось Визедару в эту ненастную ночь. Он бродил по холодным серым лабиринтам, то и дело натыкаясь на мёртвых солдат, совсем ещё мальчишек; он продирался сквозь неприветливые лесные заросли, изредка выходя на выжженные пепелища маленьких деревенек; он тянулся к призрачному, до боли ему знакомому женскому силуэту, от которого струилось пахнущее ладаном тепло, и никак не мог его коснуться, не мог даже приблизиться, как бы ни старался. В момент пробуждения мародёру казалось, что земля ушла из-под его ног и что он падает в никуда.

Следующим утром в путь отправились рано. Визедар решил уйти как можно дальше от постоянно перемещающейся линии фронта, и потому уверенно вёл своего спутника на восток. Мародёр планировал перейти там на противоположные склоны горного хребта по известному ему перевалу. Туда, он слышал, ещё не дошла война.

Осеннее утро после грозы было ласковым и ароматным, шагать по дороге в такой час – одно удовольствие. В воздухе ещё стоял запах мокрой земли, хотя на небе уже не было ни облачка и солнце припекало почти как летом. Через пару часов пути путников догнала крепкая деревянная повозка со свежим сеном и ароматными яблоками. Двумя сытыми лошадьми правил сухонький старичок.

- Далече шагаете, сынки? – поравнявшись с путниками, добродушно спросил он.

- К тебе на хутор, дед, картошку воровать, - благодушно ответствовал Визедар, с самого утра пребывавший в приподнятом настроении.

Старик беззвучно рассмеялся, улыбаясь живыми лукавыми глазами, и предложил подвезти до ближайшего города. Идан, ещё вчера порядком измотавшийся, с удовольствием угнездился в мягком пахучем сене. Визедар же уселся на краю, подложив себе плащ под спину и откинувшись на большие плетёные корзины с аппетитными красными яблоками.

- Угоститесь, молодые люди, - указывая старенькой плетью на корзины и всё так же беззвучно посмеиваясь в седые усы предложил дедок, - Свои, родимые, хороши до чёрту!

Идан дремал, зарывшись в сено лицом, а Визедар глядел в ядрёное залитое солнцем небо, грыз яблоко и полу шуточно переговаривался со стариком.

К обеду путники распрощались с дедом, свернувшим к городу, и направились дальше, с удовольствием вдыхая терпкий запах щедро отсыпанных им яблок.

***

Три дня и три ночи Визедар и Идан почти без остановок тащились по унылой лесостепной дороге, лишь изредка встречая попутчиков. Трактир, в котором Визедар планировал остановиться на ночлег, оказался полон расквартированных неподалёку солдат, так что ночевали они все три ночи где придётся, под открытым небом.

На четвёртые сутки Идан проснулся без голоса. Говорить-то он, конечно, мог, но вот понять его было затруднительно: бедняга хрипел как тысячелетний старик, едва шевеля припухшим языком и спёкшимися губами. Впрочем, он и не пытался много говорить, лишь просил пить и извинялся, что не может встать. Весь день Визедар провёл за согреванием воды и подтыканием своему больному подопечному одеяла, функцию которого выполнял плащ. Идан лежал на куче сухих листьев в небольшой ложбинке у корней древней узловатой сосны, которую каждый, кто хоть раз путешествовал по этим краям, знал как признак того, что до горного хребта оставалось всего лишь пара дней пути.

Утром следующего дня Идан поднялся на ноги благодаря отвару из загадочной ароматной травы, со знанием дела собранной и приготовленной Визедаром. К обеду путники вновь вышли на дорогу.

Призрачные сизые горы уже маячили вдалеке, как бы вырастая из покрывавшего их склоны густого леса. Идти было уже не так тяжело, как раньше: в степи осенний ветер был полновластным хозяином, и с каждым днём ярился и леденел всё больше. Теперь же, ближе к хребту, участившиеся деревья скрывали путников от ветра раним утром и вечером и от солнца днём. Несмотря на то, что путь значительно облегчился, Идан всё ещё был болен и им приходилось останавливаться по нескольку раз в день. Чувствуя в этом свою вину, он старался быть как можно полезнее во время привала, однако, ввиду неопытности и болезненной слабости, лишь мешался под ногами. Визедар же, сам того не замечая (или стараясь не замечать), хоть и ворчал, но делал мальчику всяческие поблажки, сам старался управится с костром и готовкой как можно скорее, чтобы Идан не успел ни за что схватиться. Мародёр незаметно ни для мальчишки, ни для себя, подсовывал ему лучшие куски и укладывал в его котомку вещички полегче. Так путники и добрались до Краснокаменного перевала.

Поскольку перевал был относительно безопасен, людей здесь проходило много, и поэтому местный постоялый двор пользовался популярностью. Идан и Визедар и добрались туда лишь ближе к вечеру, когда огромное оранжевое солнце уже тянулось куда-то на другой край земли. Туповатый привратник у ворот долго пытался убедить их, что к ужину они уже опоздали, да и мест для ночлега больше нет, однако Визедару, как и любому бывалому путешественнику, было известно, что за лишнюю монетку хозяин готов и свою кровать уступить. Забившись в наименее кишащий разномастными постояльцами угол, путники принялись за еду.

- Ешь, ешь давай, - всё приговаривал мародёр, глядя на неохотно жевавшего Идана, - Следующую неделю давиться будешь только сухарями с сыром, на перевале тебе никто горячий суп варить не будет…

Мальчишка честно пытался впихнуть в себя как можно больше ароматного мяса с кашей, но здоровый юношеский аппетит ещё не вернулся к нему после болезни. После ужина Визедар настойчиво попросил самого хозяина найти или освободить им комнату хотя бы с одной кроватью, чтобы Идану не пришлось спать на полу. Немного посуетившись, молодцеватый хозяин нашёл им такое спальное место.

Визедар довольно удобно устроился на чистом на вид полу под окошком, Идан же без особых возражений улёгся на скрипучую кровать, которая занимала почти всю комнату. Мародёр уснул бы сразу, но его соседу по комнате не спалось. Идан ворочался с боку на бок, заставляя кровать безжалостно скрипеть и похрустывать.

- Визедар, ты ещё не спишь? – наконец прошептал он, - Мне надо кое-что спросить.

Ничего не соображая от усталости, Визедар вопросительно изогнул бровь, и лишь через несколько секунд его поразила мысль о том, что в темноте Идану этого не разглядеть.

- Спрашивай, - неохотно пробурчал он.

- Как думаешь, - начал мальчишка, ещё немного повертевшись под одеялом, - Как думаешь, горцы меня примут?

- Нет! – озлобляясь рявкнул мародёр, - Спи давай!

- Я всё думаю о моём папе…, - продолжил Идан, не обращая внимания на грубость собеседника, - Вот если я умру, или просто никогда не вернусь, каково ему будет?

От неожиданности Визедар проснулся. Его тяжкое дремотное состояние развеялось в один миг.

- Ты что, сдурел? – опешив, ответил он во весь голос, - Конечно, ему будет плохо! Ему и сейчас плохо, - поразмыслив, добавил мародёр, - Ты, небось, ему не отчитался, куда собрался.

Идан тяжело вздохнул. С одной стороны, его не покидали мысли об отце, с которым он никогда не знал ни нужды, ни ссор, ни наказаний. С другой стороны, парнишка сам удивлялся тому, с каким безразличием он об этом думает. Будучи единственным ребёнком в зажиточной семье, Идан не был научен думать о других, ставить себя на чьё-то место, и теперь он хорошо понимал, что его отцу, должно быть, непросто, однако почему он, Идан, должен об этом заботится? Он привык получать всё, что хотел, и, забив себе голову идеалистическими идеями, не помедлил воплотить их в жизнь.

- Эгоист ты, парень, - вдруг изрёк Визедар, - Страшный эгоист…

- Ты, что ли, для других живёшь? – обиженно пробурчал в ответ его собеседник.

- Мне ниже падать некуда.

- Почему это?

Визедар поморщился. Ещё никто никогда не слышал из его уст историю, которую он задумал рассказать Идану в эту осеннюю ночь.

- У меня была сестра-двойняшка, - начал он, понизив голос, - Морана её звали, копия меня. Лет восемь назад мы вместе пошли в ближайший от нашего села город. Мне ясно сказали: «Не разлучайтесь, везде будьте вместе» … Ну а я не хотел, конечно же, целыми днями сидеть за прилавком, продавать картошку и яйца. Через несколько дней решил пойти в столицу, там недалеко было, всего-то около суток пути. Договорился с Мораной, чтобы подождала меня с недельку. Она добрая была, моя сестра… - Визедар ненадолго замолчал. Перед его взором вновь, как во сне, замаячил было пахнущий ладаном силуэт, но тут же растворился в воздухе. Идан терпеливо ждал.

- Возвращаюсь я через неделю, а в гостинице, где мы жили, её и след простыл. Вещички наши в сени выставлены, а в комнате уже другие люди живут. Старуха одна, которая пол там мела, рассказала, что три дня назад Морана задержалась на рынке, шла обратно поздно… И попалась.

Под сердцем мародёра неприятно ворохнулась тоска, жгучее чувство застарелой вины и стыда, долгие годы прораставшее в его разуме, судорожно сжало глотку. Идан не смел и шевельнуться, с трудом различая в густой темноте искажённое болью лицо рассказчика.

- Я даже не видел её тела, - продолжил мародёр, переведя дух, - Мне лишь указали на холмик на местном кладбище. Да и не хотел я его видеть! Говорили, истрёпанное всё… Страшное… И лица нет… - голос его сорвался. Ещё долго Визедар лежал на спине, подавляя рвавшийся из груди стон. Он и подумать не мог, что эта история вновь вызовет в нём такие чувства. Как будто это было вчера, и даже сильнее. Он наивно полагал, что за восемь лет одиноких скитаний убил свою память, задушил совесть, засыпал пылью вину.

Теперь спать не мог и Идан. Одно было хорошо в этой истории: теперь у мальчишки была возможность научиться на чужих ошибках, прежде подумать, а лишь потом сделать.

Но кто когда-либо учился на чужих ошибках?

Ранним утром два путника вступили на перевал.

***

Поначалу идти было легко. Идан уже почти оправился от болезни, стал больше есть и повеселел, поэтому и Визедару было проще в пути. О ночном разговоре никто из них не вспоминал.

Краснокаменый перевал получил своё название не просто так: из породы скал, окружавших узкую горную тропинку, выступал на поверхность кроваво-красный минерал, предававший обрывам вид завораживающий, но и довольно зловещий. Кое-где на скалах ютились корявые, круглый год облезлые деревца и багряно-бурый мягкий мох, а в отвесных скалах можно было найти небольшие пещерки или гроты для ночёвок.

На третьи сутки пути Визедар и Идан нагнали небольшую группу дезертиров, с элем, песнями и плясками убегавших от войны на восток. Их было девять человек, самому молодому было немного за тридцать, самому старому – за пятьдесят. Дезертиры гостеприимно приняли путников в свою весёлую компанию. Вся группа двигалась вполовину медленнее, чем Визедар и Идан вдвоём, но зато идти было куда веселее и безопаснее.

В одну из ночей Визедар пристроился около простоватого на вид мужчины с пышной пепельной бородой. Человек этот, самый старый среди дезертиров, на первый взгляд, был весел и беззаботен, как и остальные члены этой ущербной банды, но мародёр сразу приметил не по летам глубокие морщины вокруг его глаз и рта. Временами, когда никто не видел, дезертир опускал в землю пронзительные серые глаза и брёл, не разбирая дороги, погрузившись в собственные невесёлые мысли. Звали его Верес.

- Решил поразвлечь старика? – с улыбкой спросил он, видя, что мародёр устраивается на ночлег рядом с ним.

- Хотел спросить, почему вы бежите и куда.

Верес тихо посмеялся в усы.

- У меня восемь боевых ранений, парень, - ответствовал он, - Восемь! Шутка ли? Куда ж мне ещё воевать? Войне-то этой всё конца-края не видно, а ведь я ещё не родился, когда она началась.

- Это верно, - согласился Визедар, - Ну, а домой поему не пошли?

Улыбка старика потухла. Внезапно мелькнувшая в его глазах боль была хорошо знакома мародёру.

- Нет у меня дома, - сказал Верес упавшим голосом, - Троих сыновей зарыл в землю, внучка родилась мёртвой… С месяц тому жену похоронил, за ней дочь повесилась, когда муж её с войны не пришёл. Всех закопал…

- Тогда, может, и правда сбежите от войны, - ответил Визедар, сам не веря своим словам.

- От себя не убежишь, - произнёс Верес и отвернулся.

Дни в компании мародёров летели быстро, хотя продвижение по перевалу и шло не совсем так, как планировал Визедар. За неделю они проделали лишь половину пути, хотя могли бы пересечь хребет за десять дней. С тех пор как путники вошли на перевал, между ним и Иданом появился некий холодок. Идан с удовольствием балагурил с дезертирами, явно тяготея к подобному образу жизни. Мародёр же, хоть и не признавал того, в тайне не одобрял такого разгула. Он привык нести на себе вину, сам себя наказывать молчанием и угрюмостью, поэтому дезертиры, искавшие забвение в разгуле, были ему не по душе.

Однажды Идан, тоже ощутивший некоторую натянутость в отношениях, попытался вернуть всё на круги своя, но выбрал для этого крайне неудачный путь.

- Послушай, - обратился он к своему проводнику, когда путь снова возобновился после короткого обеденного привала, - Скажи, а что ты сказал своим родителям, когда твоей сестры не стало?

- Ничего я им не сказал, - буркнул Визедар, - Пусть думают, что оба их ребёнка умерли, или что хотят пусть думают, лишь б в глаза им больше никогда не смотреть.

На этом расспросы закончились. Идан, хоть и не подавал виду, всё чаще думал о своём отце, но гнал от себя эти мысли. Ему всё казалось, что чего-то недостаёт в его жизни, какой-то высокой цели, мечты. Однако он уговаривал себя, что найдёт эту мечту у горцев. Мальчишка частенько мечтал о том, как станет первым мирным посредником между своим народом и пернатыми, первым их толмачом. Конечно, поначалу ему не будут доверять, о нём будут судачить обе стороны, но он заслужит их доверие, доказав непоколебимость своих идеалов… Каким простым всё кажется в юности!

***

На протяжении почти всей своей сознательной жизни Визедар только и делал, что убегал от войны. За долгие годы он научился буквально чуять пролитую кровь и бежать, бежать от неё как можно дальше. Однако в этот раз чутьё подвело мародёра.

Тропинка, называемая Краснокаменным перевалом, уже шла под гору, что было явным знаком приближающегося конца пути. Шайка мародёров, к которым прибились на время Визедар и Идан, казалось, растягивала эти оставшиеся деньки как могла. Их тешила иллюзия, что, пока они на перевале, еда и вода не кончатся, но как только они его покинут – нужно будет снова искать заработок, потом и кровью добывать кусок хлеба. Идан же хотел как можно скорее добраться до конца перевала, потому что там, как обещал ему Визедар, есть поселение не враждебных горцев, и эта спешка отдаляла его от компании дезертиров. Когда тринадцать дней пути были уже позади, парнишка даже попросил Визедара оторваться от шайки и уйти вперёд, на что мародёр с радостью согласился.

Покинув дезертиров во время обеденного привала, к ночи путники уже могли различить с высоты склона небольшой городок у подножия.

- Идём дальше, идём, - упрашивал Идан, - Ведь совсем ничего осталось, к рассвету доберёмся!

- Нет уж, - в обыкновенной угрюмой манере отвечал Визедар, нащупывая узловатой палкой ступени у сея под ногами, - Ночуем здесь. Далеко ещё, уснёшь на ходу до рассвета.

Шедший чуть позади Идан скорчил рожу и высунул язык, однако тут же споткнулся, отвлёкшись от тропы.

- До города, может, и недалеко, - продолжал Визедар, - Но если ночь не спать, то покатишься с этого склона колбаской, и к рассвету…

Мародёр вдруг замолк и резко остановился. Идан едва успел подскочить сзади и подставить руки – его спутник повалился назад. Лишь положив его на землю, Идан разглядел стрелу, глубоко вошедшую в грудь Визедара. Кровяное пятно быстро расползалось по пыльной одежде мародёра, глаза его непонимающе уставились в тёмное небо. Как специально, для него в эту ночь не было ни одного облачка, он мог видеть маленькие яркие звёзды и холодный растущий месяц… Из уголка рта Визедара струилась густая кровь. Он силился что-то сказать испуганному Идану, дрожащими руками придерживавшему его голову, но голос предательски срывался.

- И сюда война добралась, - запинаясь, со свойственной умирающим отрешённостью выговорил Визедар, - Прости уж, дальше не поведу… Месяц какой… Светит…

Более ни слова нельзя было разобрать из его речи. Мысли мародёра уносили его далеко-далеко от того места, где, он чувствовал, он должен был быть. «И сюда война добралась. Как же парнишку-то оставить? Нельзя… а месяц хорош… Сказать, предупредить, пусть бежит… И звёзды так сияют…»

Идан ладонью почувствовал, что Визедар перестал дышать. Кровь на руках мальчишки начала остывать и стягивать кожу. Где-то недалеко послышались лёгкие шаги и незнакомый говор, затем приятный шорох крыльев. Глубоко вдохнув, Идан, сам не зная зачем, накинул на голову мёртвого спутника капюшон его потрёпанного плаща. Потом встал, не помня себя рванулся вперёд, перемахивая по три ступеньки за раз, и скрылся на перевале.

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 3,50 из 5)
Загрузка...