Проклятая тварь не желала возвращаться в клеть. Она изворачивалась, шипела, топорщила гребни и норовила вцепиться в Тиля зубами. Гибкое тело – скользкое, будто смоченное в масле, гребни острее точеных ножей.

– Держи, криворукий ты тупица! Да сомнут боги тот час, когда я взял тебя в ученики!

Старик кричал, брызжа слюной, да что толку – серпена не боится шума, ее напугаешь разве что огнем или светом. И добраться бы до лампы, да далеко, не успеть.

Тиль изловчился, схватил тварь за гребневую перепонку, насадил на торчащий в столе гвоздь. Серпена зашлась отчаянным визгом, выгнулась дугой и обмякла.

– Ты что это наделал, выродок?! А если она подохнет?

Тилю было все равно, выживет тварь, или отдаст концы. Он был счастлив, что серпена не вонзила в него клыки – один маленький укус и все – поминай, как звали, да выбивай имя на могильном камне.

Старик не умолкал. Он продолжал роптать на судьбу, клясть богов, ниспославших ему эдакое несчастье, и не забывал отвешивать ученику звонкие оплеухи. Тиль стойко сносил наказание – ему приходилось терпеть побои куда страшнее. Бывало, сын господина привязывал его к столбу и с друзьями отхаживал палкой, ради забавы. Победителем считали того, чей удар вырвет самый громкий вскрик. Иной раз куда интереснее было спустить на Тиля собак, но от тех спастись не штука – залез на дерево и сиди, не высовывайся. Правда, одного дня молодой господин велел подать арбалет…

– Уснул, что ли?

В этот раз не подзатыльник, а с размаху – «лодочкой» по уху, да так, что в голове зазвенело.

– Так и будешь торчать, истукан? А ну, живо, с глаз долой!

Дважды повторять не пришлось. Тиль выскочил прочь из гадюжника и юркнул к себе в коморку. Под ногами пискнула крыса, в углу алым засветились пауки-восьмицветки. Недовольны, стервецы восьмилапые, видать, он прервал их трапезу. Ладно, чего о пауках волноваться, он только что убил скотину, за которую учитель отдал не меньше десятка золотых. И что теперь делать-то? Ждать, пока старик сменит гнев на милость? Или вернуться да извиниться? А толку, все равно не простит, только пуще рассердится.

Тиль нашарил огарок, легонько подул на фитиль – тот всколыхнулся языком пламени. Вот молодец Тиль, сын Трейса, внук Трента! Целый год в учениках колдуна ходит, а научился лишь читать, зажигать огонек да получать оплеухи! А ведь недавно он, что твой паук, светился от гордости, что выбрали именно его. Не господина, не благородных сыновей, а прислужку Тиля. Чумазого малого, который чистил конюшню да таскал воду на кухню.

Тиль как сейчас помнил этот миг. Вот колдун, такой статный седобородый мудрец, неспешно оглядывает хорохорящихся дворян, кидает взор на шепчущихся служанок, указывает куда-то в сторону колодца и говорит:

– Я забираю его, ваша милость.

Высокородные юнцы в недоумении таращатся друг на друга, поворачиваются к колодцу, а там – Тиль сражается со скрипучим воротом.

– Мне нужен этот мальчик.

Тиль даже не понял, с чего во дворе повисла тишина. Казалось, даже куры перестали кудахтать, а кони – беспокойно всхрапывать.

– Он идет со мной.

Таким тоном говорят, что по весне лед сходит с рек, или, что птицы парят в небе. Таким тоном вещают о разумных вещах, но никак не о грязном оборванце, что избран принять колдовской дар.

Всякий раз вспоминая вытянувшееся лицо хозяина, злобные выкрики да брошенные в сердцах угрозы, Тиль улыбался. Хотя тогда ему было не до смеха – он уверился, что не проживет больше ни дня. Щенок, негодяй – посмел попасться на глаза его мудрейшеству! Оставил с носом благородных господ, посмеялся над древними традициями – ишь ты, насмешник выискался!

Если бы не заступничество старика, болтаться бы Тилю в петле да забавно семенить ногами. Но, хвала богам, обошлось. Мало того, что жив остался, так еще и одарен милостью судьбы. Ходить в учениках у мудрейшего, сильнейшего, известнейшего колдуна – великая честь. Так говорил старик. Правда, других колдунов Тиль никогда не видел, потому сомневаться в словах мастера не приходилось.

Тиль подтащил к себе увесистую книгу, бережно погладил корешок, пробежал пальцами по страницам, силясь нащупать истину, словно слепой - опору. Конечно, будь он мастером, или, хотя бы, подмастерьем, он сумел бы прочесть талмуд, лишь пожелав этого. Но увы, Тиль, - сын Трейса, внук Трента, был всего лишь глупым чумазым юнцом. Нерасторопный слуга, мальчик на побегушках. Так было и так будет, хоть сто раз назовись учеником колдуна.

Пауки вновь блеснули алым отсветом, будто пристыдив – расселся тут, видишь ли, жалеет себя, того гляди – плакать начнет!

Тиль шмыгнул носом, на всякий случай утерся рукавом, и уткнулся в хитросплетения древних изречений.

* * *

Отвага – родная сестра пустого желудка.

Только под вечер, когда странный грохот наверху наконец стих, когда старик привычно прошаркал трижды до двери и обратно, когда пауки сменили цвет на лиловый, Тиль высунулся из каморки. Нутро жалобно урчало от голода, глаза слипались от бесконечных частоколов книжных строк. Тиль снял башмаки, чтоб не шуметь, и попрыгал, разгоняя по жилам кровь. Остановился, прислушался. Хвала всем богам – в доме тихо, лишь раскатистый храп старика гулял коридорами. Значит, можно метнутся мышкой на кухню да по углам пошуршать – вчера, кажись, румяная Одди приносила пироги с грибами. Вкусные – страсть, не оторваться! Надо было по карманам рассовать да спрятать в каморке, сидел бы сытый и довольный. Эх, ладно, дело житейское.

Тиль на носочках шел к кухне, стараясь не оскользнуться в полумраке, когда его вниманием завладел свет. Нет, не яркий отблеск свечи, не приглушенный свет волшебного солнышка, а навье сияние, да такое пленительное, мягкое, будто касание матери. Свет завораживал. Он манил обещанием чуда, он звал, нашептывал имя.

Стоять! Тиль мотнул головой, разогнал проклятое наваждение. Свет-то лился из гадюжника, а там ничего хорошего отродясь не водилось. Куда ни глянь – всюду твари – с когтями, клыками, шипами и еще демоны знают какими смертельными отростками! Нет, пока мастер не прикажет прибрать клети, Тиль в эту обитель проклятых больше ни ногой!

Тиль решительно направился к кухне, но не дошел. Любопытство будто тянуло его за рукав. Ну, глянь, мол, что же там за тварь поселили? Помнишь, ловцы тащили явно что-то огромное. А, может, это мантикора? Или химера какая? Или вообще, дракон! Ладно, чего гадать – лучше одним глазком глянуть, чем всю ночь мучиться.

Дверь в зал тихо скрипнула. Тиль замер, прислушиваясь к храпу. Вроде, все в порядке, – спит старый хрен. Шаг, второй, ноги сами несут к дивной бестии.

В середке комнаты, в аккурат под магической печатью, Тиль различил очертания чудовищной стеклянной банки. В похожих мастер хранил всякие сушеные травки-корешки, что казалось Тилю невероятным расточительством. Ладно, древние с ними, с мелкими скляночками, но это… Здоровая банка. В полтора человеческих роста. Да и стекло, видать, толстое – иначе тварь давно была бы на свободе.

Тиль подошел еще ближе, холодея от ужаса.

В банке затрепетали светящиеся крылья. Прозрачные, будто тончайший на свете шелк, а на нем – росписи великих художников. На крыльях словно переплелись стебли эдельвейсов, распустились бутоны, потянулись лепестками к округлому краю крылышек. По линиям рисунка растекались краски – синяя, янтарная, алая, изумрудная. На миг Тилю причудилось, что на полотно крыльев выплеснули весь цвет мира, что сиял теперь рассветным солнцем.

Бестия неуверенно поднялась, отвела назад чудные крылышки и прислонилась к банке. Тиль оторопел. По ту сторону стекла на него глядела прекрасная девушка – изящная, статная. Высокая грудь, узкая талия, манящие бедра… О, боги. Куда там пышнотелым сельским красоткам, куда там изящным аристократкам – да все они меркли пред красотой этой бабочки. Фигура, высеченная из молочного дуба, нет – из драгоценной белой кости. Волосы – плавленое серебро, янтарные раскосые глаза, бледно-розовые губы, вздернутый носик – такие нелепые смешные черточки создавали маленькую богиню. Богине хотелось поклоняться. Воздвигнуть алтарь и приносить жертвы, пасть ниц, только бы позволила коснуться кончиков крыльев. Прекрасное создание, оказавшееся в клетке волею злобного старика.

Тиль не стал медлить. Вскарабкался по книжному стеллажу, оглядел пробку, что запечатала бутыль. Так просто не открыть – колдун начертил кровью охранные знаки, да такие, что Тилю никогда не доводилось видеть.

Ну, ничего, сейчас, потерпи прекрасная, погоди бабочка, он только сбегает за бумагой, перерисует знаки и выпустит тебя на волю. Только бы успеть, пока ты не задохнулась в этой треклятой бутылке!

Тиль спускался. Носком нащупал опору, ухватился за полку пониже. За спиной – невразумительный рык – знамение боли. Висок будто пронзило раскаленным гвоздем, Тиль рухнул спиной вперед, поперхнулся воздухом и закашлялся. Над ним возвышался старик. Нет, в этот раз он не кричал, он просто взирал. Зрачки расширились как у любителя дурмана, лицо застыло маской бога гнева.

– Вон отсюда, – еле слышный шепот. – Убирайся, проваливай, забейся в свою дыру и не смей приближаться к этой твари. Ты меня понял, малец?

Храбрость враз оставила нерадивого ученика. Сбежал, собака, поджав хвост, хвала богам, хоть не скулил для пущей убедительности! Тиль проклинал себя за малодушие. Раз за разом рисовал в памяти тоскливый взгляд плененной бабочки. На сколько ей хватит воздуха? На день? Может, на два? И что это за мука такая – медленно угасать на потеху какому-то сумасшедшему колдуну? Боги, за что вы обрекаете на смерть столь дивное создание? И почему среди всех спасителей лишь он – глупый Тиль, только недавно изучивший грамоту?

Хотелось свернуться в клубок и зарыдать. Да только Тиль привык молчать. Тишина – верный союзник. Будь тише воды, ниже травы. Схоронись, как мышь под метлой, и все про тебя забудут. Не лезь на рожон, не высовывайся, просто выжидай. Жди улыбки богини удачи – счастливого мига.

* * *

Конечно, Фортуна – дива настроения. Она любит сильных и отважных, эдаких стервецов, что не боятся ухватить красавицу за подол. Но порою удача улыбается сирым и убогим – куда ж им без мимолетного везения?

Тиль притаился в библиотеке на подоконнике, за шторой. Пальцы лихорадочно листали справочник по знаковому колдовству, перед глазами мелькали всевозможные спирали, треугольники, сложные переплетения линий, заключенные в круги. Нет, опять не то.

Ученик чародея прислушался, воровато огляделся и спрыгнул с подоконника. Самое главное – поставить книгу на то место, где взял, да еще и наклонить в нужную сторону, иначе старикан заметит, что кто-то ворошил его добро.

Так, а если взять книгу по охранным заклятиям? Вдруг в этот раз повезет? Найти бы хоть что-то похожее, чтобы понять в какой последовательности стирать знаки. Для некоторых могли понадобиться специальные зелья, или заговоры, а порой – даже жертва. И хорошо если в жертву знаки примут дохлую птицу…

Сотни страниц. Тысячи фигур, разнящихся лишь парой черточек. Полагаться можно только на удачу да на внимательность. Хотя как тут быть внимательным, если от каждого шороха подскакиваешь всполошенной перепелкой? Не приведи боги, вернется старый злодей из города на четверть часа раньше, увидит, чем любимый ученичок занят и тогда дни в подвале без еды покажутся небесным благословением. Впрочем, Тиль не боялся голода. Он пережил столько лишений, что его нынешняя коморка казалась роскошным залом. Тиль боялся лишь одного – старик мог его выгнать. И тогда разобьются даже призрачные надежды выбиться в люди, стать уважаемым колдуном, овладеть даром, помогать людям и защищать слабых. Всякий раз, драя полы и получая очередную порцию тумаков, Тиль верил – это часть обучения. Другого он не знал, посему верить было просто. Тяжкий, угрюмый труд и всего пару часов снисходительных пояснений. Сначала обучение грамоте, затем – простейшему колдовству. Зажечь свечу, поднять в воздух небольшой предмет, заставить паука перебежать в другой угол комнаты – вот и вся наука.

Только сейчас все переменилось. Тиль сам не понимал, когда страх оказаться на улице сменился ужасом при мысли о том, что его хрупкая бабочка медленно умирает. Не вспомнить тот миг, когда мысленно Тиль назвал это создание своим. Моя милая, моя прекрасная, мое диво… Она родилась для его прикосновений. Обнять, утешить, приласкать, завернуть в бархатный плащ и никому не позволить ее касаться. Может, они сбегут вместе. В колдовской лес, под покровы мудрых деревьев, что не терпят злобы и насилия. Эти исполины защитят, укроют могучими ветвями и спрячут от проклятого старика.

Тиль перевернул страницу и с трудом сдержал вскрик. Вот же они, вот треклятые знаки! Да такие же как чародей начертил, прям точь в точь!

С улицы послышалось конское ржание.

Все, пропал. Боги, как же запомнить хоть порядок стирания знаков? Хоть что-нибудь! Не переписать, не успеть – времени совсем в обрез! А, пропади оно все пропадом!

Тиль вырвал страницу из книги, метнулся к полке, поставил том на место, наклонил вправо, выдвинул вперед на пол пальца.

– Мальчишка! Куда пропал, негодник? Сюда иди, поганец!

Тиль скомкал листочек, сунул за пазуху и со всех ног бросился к мастеру. Тот кряхтел, сражаясь с тяжелой сумой – то ли книг раздобыл, то ли колдовских снадобий прикупил – демоны его разберешь. Тиль подхватил мешок, согнулся в три погибели и спросил:

– Куда нести, мастер?

– В покои ко мне, там ему место. Давай, быстро, чего стоишь? Особого приглашения ждешь?

Пришлось низко наклонить голову, чтобы скрыть довольную улыбку. Кричи-кричи старый коршун, запирайся в комнате со своими склянками, чтоб ты там и сгинул!

Ночь. Главное дождаться ночи. А там уж он освободит свою бабочку.

* * *

Маленькая дива не спала. Она лежала на дне банки. Крылышки уже не сияли разноцветным переливом, а лишь слабо светили, будто гнилушки. Бабочка умирала. Водила пальцами по стеклу – не верила, что из ловушки невозможно выбраться. Ведь она все видит – и клетки с иными узниками, и окно, и луну, и звезды. Почему же ей так плохо?

– Потерпи, милая, еще немного. Ты только держись…

Тиль истекал кровью. Он щедро поливал охранные знаки, напитывая их силой. Они исчезали невероятно медленно, хоть Тиль прикладывал к каждому стальную пластину. Знаки тускнели нехотя, будто в насмешку над обессилевшим юношей.

Тиль всегда был терпелив. Вот и сейчас стоял, стиснув зубы, и молился лишь об одном – хоть бы суметь поднять пробку, когда заклятие спадет.

– Сейчас, любимая, погоди еще миг.

Пробка провалилась внутрь. Бабочка успела подобрать крыло. Она слабо дернулась, подалась вперед, жадно вдыхая воздух. Крылышки затрепетали, разбуженные ночным ветерком, раскрылись, налились цветом пламени. Пленница встала на пробку, подпрыгнула, уцепилась за край банки, подтянулась.

Тиль счастливо улыбался. Теперь его милая свободна. Все будет хорошо, они убегут вместе, в хрустальный лес, что полнится мечтами.

Бабочка подошла к нему, такая грациозная, такая хрупкая и в то же время сильная. Она выжила, она вытерпела этот кошмар и все ради того, чтобы прижаться к Тилю прохладным телом, взять его руки в свои… Облизнуть кровь с пальцев.

Она целует его. Жадно, властно, выпивая силу досуха. Легкий прыжок – она обхватывает его бедра ногами, зажимает и трется мартовской кошкой. Тиль задыхается от вожделения. Ему так сладко, он готов кричать от счастья, но из горла вырывается лишь слабый всхлип. Бабочка все сильнее впивается в его губы, когти вспарывают спину, но Тиль не чувствует боли. Он плывет. Сознание меркнет и последнее, что он видит – алые всполохи крыльев. А еще…

Отблеск лезвия.

Тиль хочет оттолкнуть свою диву, но он больше ничего не может. Кулем оседает на пол, а рядом, зашедшись в немом вопле, падает его бабочка.

Его прекрасная, совершенная бабочка.

* * *

– Ого, еще один! Какой по счету, милый братец? Вы бы записывать изволили, иначе совсем запутаетесь. В прошлый раз, как сейчас помню, сын продажной девки, а до него – младшенький из семьи сапожника, а кто же был раньше? Запамятовал, кажись. Поговори со мной, Эльвин! Ну, братец, ну будь великодушен!

Колдун изо всех сил старался не оборачиваться. Он знал, что в углу, откуда доносился голос, на самом деле никого нет. Все это бред, выдумка, наваждение. У него никогда не было брата.

– Милый, оставь, не мучь его, – мягко осадил голос из другого угла. – Эльвин пытался помочь мальчику. Он ведь предупреждал, что вернана – опасное создание.

– Он предупреждал? Да это я наорал на этого заморыша! Да разве несчастный старик, навек распрощавшийся с умом, понимал, что делает?! Только и ждал подходящего случая, чтобы скормить мальца этой твари.

Колдун воззвал к богам с просьбой даровать ему силы. Он старался, старался успеть, но пальцы, скрученные болью, не желали слушаться. Эльвин поддел кончиком ножа кожу на спине вернаны, сделал глубокий надрез под крыльями, ухватился за хрящ и резко дернул. Хруст, треск рвущихся тканей. Самое главное это, конечно, не сами крылышки, они нужны лишь для заманивания болванов вроде Тиля. Главное находится под кожей – секрет, дарующий сладкое забвенье. Легче всего достать сразу после кормежки, когда вернана вдоволь налакомилась силой и напилась крови, когда ее крылья окрасились алым цветом.

Теперь самое сложное – осторожно вскрыть железу и сцедить вязкую жидкость в колбу. Одно неверное движение и…

– Гляди братец, у тебя руки трясутся!

Эльвин грязно выругался. Несколько драгоценных капель все же упали на пол.

– Старый стал, немощный. Того гляди следующий ученик сам тебя прикончит!

– Милый, прекрати немедленно, он же твой брат, – мягко укорил наглеца второй голос.

– И что? Пусть поторопится. Скоро придет отец и тогда всем настанет…

– Заткнись! Закрой пасть!

Эльвин закричал, схватившись за голову. Склянка выскользнула из рук, упала, разлетелась на сотню осколков.

Боги, он не успеет. В этот раз он не приготовит зелья до прихода отца. Не сможет, нет-нет, никак не сумеет.

– Что ж ты так, братец? А так ловко тушку разделывал, прям как папа.

Из груди старика вырвался сдавленный хрип. Нет, он не позволит картинам прошлого затопить сознание. Прочь, прочь свиные головы на стенах! Подите вон кровавые туши, развешенные на крюках! Хватит! Не вспоминать о тесаках, бережно разложенных на столе! Забыть о животных криках, о плаче, выворачивающем душу!

– Давай, дождись его. Дождись, Эльвин, и он тебя сожрет, – голос понизился до вкрадчивого шепота, – Но ты не бойся, мы тебя не бросим.

Колдун с трудом поднялся на ноги и подошел к столу. Нет, еще не все потеряно, есть еще второе крылышко.

Нужно всего пять капель.

Со двора послышались тяжелые шаги.

Надрезать, оторвать, дернуть.

Шаги направились к его комнате.

Сцедить, оставить немного на кончике ножа, взять заготовленное зелье.

Дверь громко скрипнула.

Раз, два, три…

Тяжелые шаги прямо за спиной.

Четыре, пять. Пять капель.

– Эльвин, вот ты где, мой мальчик…

Не оборачиваться. Зажмурится и выпить все до дна.

* * *

Старый колдун нежился в постели. Сон плавно подкрадывался, обволакивал бархатным одеялом, напевал колыбельную, что убаюкивала в детстве. Кошмары исчезли. Их прогнали волшебные крылья милой бабочки. Теперь все будет хорошо. Ему больше не придется раскатисто храпеть, убеждая себя в том, что он спит. Он больше не увидит ночных видений, не вскинется среди ночи в мокрых подштанниках.

Колдун может спокойно спать.

И никто не потревожит его сон, пока в склянке осталось заветное зелье.

Пять капель ночь.