Τύφωνική άρπα (Тифонова арфа)

 

На бревне возле дороги сидел мужчина, кудрявобородый и черноглазый. Его темно-серый хитон и походная шапка делали его похожим на призрак умершего путника, вышедший погреться в лунном свете. На коленях он держал дорожную палку из оливковой ветви. Мужчина этот был сам Феогн из Эфиваэ, изгнанный, как известно, собственным отцом за чернокнижие.

 

Рядом стояли две сатирессы. Их копыта поскрипывали на камнях, торчащих из рыхлой холодной земли, от лохматых ног пахло конским потом, от животов и грудей потягивало оливковым маслом. В пыли посреди дороги сидел облепленный грязью дикарь, распространявший запах сена и хлева. В шелестящем кустарнике поблескивали многочисленные глаза мелких существ, а сверху за ними следила, покачиваясь на толстой ветви, массивная птица с блестящими перьями.

 

Когда на холме, откуда сбегала дорога, показались факелы, магос поднялся с бревна. Вскоре путники — несколько вооруженных мужчин и женщина в алом хитоне — завидели его, остановились, и возглавлявший их воин, подняв копье, крикнул:

— Эй! Кто таков? Если ты вор, лучше возвращайся в лес, потому что от нас тебе только погибель. Я Протоген из Даокии. Возможно, ты слышал обо мне. Ну! Сойди-ка с дороги.

Стукнув оливковой ветвью, магос Феогн сказал окружавшим его существам:

— Делайте, что обещали...

 

Из кустов повалила толпа мелких демонов. Воины обступили женщину, метнули копья и, выхватив короткие мечи, дали бой карликам, с визгом секущим кинжалами и тычущим самодельными пиками. Магос Феогн тем временем махнул оливковой ветвью, и один из даокийских воинов, схватившись за грудь, рухнул в пыль.

 

Увидев это, воин Протоген изогнулся, выбросил руку, и в темноте свистнул дротик — который отбила щитом сатиресса. демон со свиным рылом тем временем с ревом и хрюканьем ввязался в драку, размахивая кулаками, схватил одного из воинов, поднял его над головой и ударил об дерево. Птица бросилась с ветки и утащила другого несчастного. Пользуясь замешательством, карлики схватили женщину арканом и потащили в темноту. Тогда воин Протоген поднял факел и прокричал:

— Асклепий, не сомневаюсь, что ты видишь это! Пришло время отплатить мне долг! Защити меня и княжну, и ты свободен от клятвы.

 

Его голос отразился эхом. Сатирессы заблеяли и попятились, карлики зашипели. Из темноты выступил Асклепий — конь-людоед, неведомо как угодивший во власть человека. Черная шкура скользила поверх его вздутых мышц, от морды валил пар и смрад. Одним рывком конь раскидал карликов, смешав их с землей ударами копыт. Птица, спустившаяся было на землю, чтобы заклевать упавшего воина, снова поднялась на дерево, скрежетнув медными крыльями.

— Асклепий, вот так встреча, — крикнула она.

— Дружище Феогн, это что еще такое? — прохрюкал свиномордый демон. — С конем я драться не буду.

Тряхнув гривой, похожей на клок черного дыма, повисшего в лунном свете, Асклепий расхохотался. Тогда свиномордый демон отпихнул даокийскую царевну, которую было схватил за волосы, и бросился в лес. Видя это, птица скрипнула крыльями и взмыла в ночное небо.

 

Конь проводил их глазами, а затем повернул морду к Феогну. Топнув копытом, он побежал, и, если бы не сатирессы, тут же и затоптал бы магоса. Козлоногие демонессы бросились к чудовищу, и одна из них угодила под копыта, но вторая отскочила, стукнув коня дубинкой. Сам магос кинулся в сторону.

— Стой, колдун! — послышался крик Протогена.

Ноги Феогна словно бы выбежали из-под тела: мощная рука героя схватила его за петлю хитона. С костным хрустом из груди колдуна высунулся окровавленный конец ксифоса...

 

Мир наклонился. В щеку кольнула сухая трава. Мелькнули ноги воина, который, отряхивая на ходу свой ксифос, подбежал к княжне и ногой сбил душившего ее карлика.

— Твои враги мертвы. Договор выполнен! — крикнул конь-людоед, вставая на дыбы.

— Так и есть, демон...

Ударив копытами, Асклепий с хохотом понесся вдоль дороги. Невольно взглянув ему вслед, Протоген поспешил поднять княжну на ноги. Лишь еще один воин пережил нападение чернокнижника — теперь он стоял у дороги и в ужасе озирался.

 

В глазах магоса помутнело, звон в ушах, только что оглушительный, стал затихать. Откуда-то сверху послышался вязкий голос, будто колокол, стонущий в небе... Чувствуя, что умирает, Феогн кашлянул. Протоген тут же снова схватился за меч.

— Проклятый колдун, ты еще не издох? — рыкнул он, поднимая оружие.

Едва находя силы двигать рукой, оглушенный болью, Феогн показал ему зачарованную фигурку. Кто бы мог думать, что даокийцу служит такой знатный демон? Но если Феогн и унаследовал что у отца, так это способность готовиться к худшему. С последним вздохом, вылетевшим из разорванных легких, магос выплюнул заклинание.

 

Он почувствовал жар. Кровь опять побежала по жилам. Все было чуждо... Перед ним лежал его труп — в бороде спеклась кровь, глаза остекленели, в них отражался свет лежащего на земле факела. Побледневшая, скрюченная рука сжала фигурку. Магос надеялся ощутить в руке ксифос, а на плечах вес доспеха, но вместе этого запутался в длинном хитоне. На лицо посыпались длинные волосы.

 

Он промахнулся. Не важно. Борясь с тошнотой, Феогн поднялся на ноги. Его поддержал Протоген.

— Дай кинжал, — сказал Феогн.

Его голос, осипший и сдавленный после удушья, был тем не менее сладок, как пение авлоса. Даокиец взглянул на него.

— Зачем тебе..?

Феогн настойчиво протянул руку. Взяв ксифос, испачканный кровью, из рук Протогена, магос взвесил его на ладони, перехватил поудобнее — и вонзил в шею воина. Схватившись за лезвие, герой с хрипом осел.

— Моя креуса, что это..? — воскликнул последний живой даокиец.

В его голову врезалась тяжелая дубинка. Из ноздрей брызнула кровь, воин пошатнулся и рухнул. В глазах стоящей за ним сатирессы блеснул лунный свет, смешанный с бликами факелов, брошенных на дороге.

— Кирий — о, ты в номом теле..! — проблеяла она. — Кирий мой, Дофо ранена... Прошу, помоги ей...

Пошатываясь, Феогн проковылял к своему бывшему телу, вытянул из остывающих пальцев фигурку, звякнув приделанной к ней медной цепочкой, и положил ее в складку одежды. Прохромав до затоптанной Асклепием сатирессы, корчившейся в кровавом болотце, Феогн поднял руку. Та задрожала, выставила язык, словно дразнясь, выгнувшись телом закашлялась и затем замерла. Встав рядом с ней на колени, ее напарница заскулила.

 

Ощущая, как ноет все тело, Феогн вернулся туда, где на путников напали его демонята. В нем магос нашел даокийские деньги, сухую рыбу и сыр, и коробочку — слава богам — внутри которой хранились толстые бурые нити. Феогн улыбнулся.

 

Ни медная птица, ни кабанья голова не возвратились, но выжившие карлики-кобалои собрались вокруг и буравили теперь его красными глазками.

— На сегодня вы свободны, — сказал магос, махнув рукой. — Ты тоже, Иола.

Мелкие демоны бросились врассыпную. Молча взвалив тело подруги на плечи, сатиресса скрылась в лесу.

 

Усевшись на бревно, Феогн еще раз осмотрел нити в коробочке, потянул между пальцами, прислушался к глухому звуку, ими издаваемому, а затем осторожно взял в руки фигурку с цепочкой. Она была теплая на ощупь, вдавленные в глину самоцветы едва заметно блестели. Наконец магос цокнул языком и перебросил медную цепь через голову, а фигурку убрал под хитон на груди.

 

Он посидел, приноравливаясь к новым мышцам и сердцу. Одежда была длинной, подвязка на груди слишком жала. На дороге лежал походный мешок, спрыснутый кровью. Вокруг пахло кровью, ихором изрубленных демонов и тлеющими факелами, а от собственного тела поднимался запах женского пота и масла. На плечо села цикада, щелкнув о ткань жестким тельцем. Существа эти наполняли теперь своим стрекотом лес. Когда ночной ветер будоражил ветви, группами они пугались и затихали — казалось, что единая неумолчная стая носилась меж крон. Наконец Феогн поднялся. Оливковый посох с собой он не взял.

 

***

 

До полиса под названием Йокиа, куда лежал его путь, магос добрался к полудню. Разница в выносливости этого тела и его родного, гниющего теперь на дороге, угнетала: Лаодамия была атлетична, но не так атлетична, как он, вынослива, но ни в какое сравнение ее мышцы не шли с его аскетичными жилами, крепкими, как железо. Женский хитон путался под ногами и закручивался вокруг икр, строфион был странно скроен и тер, ступни были покрыты мозолями. К тому же повисли и спутались, словно у варвары, сложные благородные косы.

 

В Йокии Феогн разместился в гостинице, где несколько часов пролежал, давая отдых измученным мышцам — в комнате для рабынь, так как в андрон ему вход был заказан. Одну из невольниц он нанял, чтобы та правильно завязала нижнюю и верхнюю одежду и сделала косы как следует. Магос подкладывал озадаченной женщины оболов и в итоге отдал больше драхмы за то, чтобы избавиться наконец от привлекавшей внимание растрепанности.

 

Эсимнет Гиппомах сразу принял его. Когда стражники вышли из покоев, озадаченные доверчивостью господина, правитель Йокии покачал головой.

— Так вот что за княжна пришла навестить меня, — сказал он.

Гиппомах, седобородый мужчина средних лет, крупный, но не дородный, отстегнул булавку, высвободился с раздражением из цветного хитона, сорвал подвязку и, оставшись во всей бугрящейся мускулами наготе, потянулся, хрустнул суставами и стал расти. Через несколько мгновений перед Феогном стоял великан. Его глаза сияли, из пасти торчали слоновьи бивни и рядами уходили в глотку акульи зубы, на пальцах ног и рук были когти размером с кинжалы.

— Будешь вино? — прогудело чудовище. — Ладно, рассказывай, чернокнижник.

— Слушай, Гиппомах. Струна у меня, и я пришел к тебе за второй. Ты обещал, что отдашь ее.

— Да, отдам, — сказал Гиппомах, беря пару золотых кубков. — Но почему ты в теле дочери даокийского базилевса?

— Проклятый Протоген защищал ее, а ему, как оказалось, служил конь Асклепий.

— Да что ты. И Асклепий тебя затоптал?

— Нет, меня насадил на меч сам Протоген.

— Ясно. Протоген — сильный воин. Был сильный воин. Ходят слухи, что они ехали к твоему брату, но правда это или нет — не знаю.

— Теперь уже поздно гадать. Давай говорить о деле. Ты дашь мне струну?

— Дам, — сказал Гиппомах. Протянув через комнату гигантскую руку, он вытащил из сундука завернутый в шелк предмет и положил перед собой. — Она здесь. Ты знаешь, что я уважаю тебя. Ты не демон, но мыслишь как демон. Итак, что осталось? Харикл, Клеандр и твой брат, не правда ли?

— Да, эти трое.

Гиппомах выплеснул вино себе в глотку и еще раз наполнил бокал, не разбавляя.

— Позволь напомнить, что твой брат очень умен и догадлив. Он не слышит голоса, но он кое-что знает о твоем ремесле и, может быть, даже знает об Арфе. Как ты собираешься получить струну из его сокровищницы? Ты винцо-то пей.

— У меня был план, но теперь мне придется придумать новый. Наверное, я притворюсь Лаодамией и попробую торговаться от имени ее отца.

— Попробуй, но помни: твой брат опаснейший из окрестных тиранов. Про фигурку, висящую на твоей роскошной груди, он тоже может что-то знать. Что ты будешь делать, если он завладеет ею? Вообще, не оставить ли фигурку кому-нибудь надежному? Если она разобьется, Лаодамия вернется к жизни, а ты отправишься прямиком в бездну. Подумай. Скажем, с этим помочь могу я.

— Нет, фигурка останется со мной, Гиппомах. В этом я доверяю только себе.

Демон разверз пасть, из которой пахнуло гнилым мясом, и засмеялся.

— Как скажешь. Ты действительно мыслишь как демон. Но насчет брата — побойся.

— Осторожности мне не занимать, но бояться мне нечего. Так ты дашь мне струну или нет?

— Забирай, — сказал людоед, пододвигая коробочку к магосу. — И да сопутствует тебе Удача — хотя она, как и вся небесная клика, была бы, наверное, в гневе, если б прослышала, что мы тут делаем... Значит, теперь ты к ублюдку Хариклу?

 

***

 

Полис Гуниум лежал в двух днях пути. До заката Феогн шел полями, где из высокой травы, словно рыбы из воды, выпрыгивали охотящиеся лисицы. В оливковой роще работали крестьяне, которые бросили труд, чтобы посмотреть на идущую без сопровождения женщину: пока магос шел мимо, они вслух обсуждали, варвара она какая-то или беглая рабыня? Для рабыни слишком длинные волосы, считали они, а для приезжей варвары — слишком светлая кожа. Тут работники заметили балдрик с оружием. Многие пали ниц, решив, что им явилась богиня.

 

Ночью его сопровождали кабаны-людоеды, не решавшиеся подойти. Они чуяли человечину и пускали ядовитые слюни, но ощущали и исходящую от магоса силу. Из холмов дорога вела в пихтовый лес, где перекликались, словно пели хором, призрачно-белые совы. К утру Феогн уже снова еле переставлял ноги, так что заночевал в крестьянском доме, впервые прибегнув к имени Лаодамии Даокийской. Все семейство покинуло дом, отдав царевне единственную комнату, темную и душную. Убивая заскакивающих на него блох, Феогн поел рыбы, за которой несколько мальчишек сбегали к ручью, выпил кувшин вина, отдохнул немного, облокотившись на солому, и покинул крестьянский дом, не заплатив ни обола.

 

Следующая ночь застала его в местности настолько скалистой, что там почти ничего не росло. Какое-то деревце покачивалось на ветру, на стволе верещали цикады. Дорога ныряла в небольшой ручеек. Магос приготовился перейти его в брод, сняв кожаные сандалии, но прежде, чем он вошел в воду, журчавшую и поблескивавшую в лунном свете, что-то шлепнуло. Позади Феогна стоял великан. Глаза горели в лунном свете, лапы поскрипывали когтями, широкая спина походила на панцирь.

— Боги за что-то меня награждают: сегодня ко мне на одной паре ног пришли три добычи сразу, — сказал демон, облизываясь.

— Нет, боги наказывают тебя, — сказал магос. — Вглядись получше.

— О! О, мое почтение, кирий Феогн, — воскликнул людоед изменившимся голосом и склонился до земли, втянув голову в панцирь. — Как мы неожиданно встретились. Ты в другом теле? Воистину, твои силы безграничны. Не зря тебя славят все демоны...

— Не твое дело, в каком я теле. Раз уж ты мне попался, да еще нагрубил, придется тебя наказать.

— Не суди строго, волшебник, ведь я же не знал...

Существо тут же захныкало. По чешуйкам складчатой морды покатились огромные темные слезы.

— Напомни мне имя.

— Не суди строго, волшебник...

— Назови свое имя.

— Касамб.

— Слушай меня, Касамб, — произнес Феогн. Собственный нежный голос немного сбивал его с толку. — Я, магос Феогн, позову тебя для выполнения службы. Ты придешь безотлагательно. Когда это свершится, ты снова будешь свободен.

— Да, кирий, — сказало чудовище.

 

Оставив демона у ручья, Феогн отправился дальше. К утру он был уже в Гуниме. Отдохнув несколько часов в очередной комнате для рабынь, пропахшей потом и телом, а затем вымывшись и приведя себя в порядок, за что с него взяли два обола, магос отправился к дому архонта. На шумной агоре купцы торговали фруктами, рыбой и тканями. Под навесом потрепанный педагог преподавал сорванцам диковатого вида. В тупиковом проулке, видном с улицы, два стража-раба колотили ногами воришку. Придя наконец к дому Харикла, Феогн назвался "Ламбдой из благородной семьи". Вскоре его ввели внутрь, сопроводили по темному, душному коридору с земляным полом и пустили в комнату, где его ждал правитель. Через узкие окна в комнату едва попадал солнечный свет. Несколько ламп вдоль стены пахли маслом, огоньки на их носиках мелко подрагивали. Сам архонт сидел на резном стуле. По левую и правую его руки стояли воины.

— Что тебе нужно, красавица? — произнес архонт. Его взгляд сменился со скуки на любопытство. — К какой это, кстати, семье ты принадлежишь, дорогая "Ламбда"?

— Я назовусь, когда воины уйдут.

Архонт рассмеялся.

— Ты увешана оружием, как мужчина, и желаешь говорить со мной один на один?

— Я могу отдать оружие.

— Отдай, будь добра. Разоружите ее, — сказал Харикл, качнув пальцем.

Солдат подбежал к Феогну, стащил с него балдрик, заглянул под хитон, ощупал волосы. Бросив ксифос к ногам господина, он снова встал возле трона.

— Похожа она на воительницу? — в пол голоса сказал Харикл.

— Она атлетична, но не воительница, — отозвался воин.

— Благородная?

— По всей видимости, архонт.

Харикл издал длинное "хм-м".

— Так зачем ты пришла? — сказал он наконец.

— Я скажу это наедине.

— Давай так, — сказал Харикл. — Эти воины выйдут за дверь. Слов они не услышат, но если я крикну, они вбегут внутрь и изрежут тебя на кусочки. Как тебе это нравится? Пойми меня правильно. Не будь я осторожен, я не был бы сейчас жив. У меня много врагов, моя милая. И мои враги знают мои слабости. Да, явно знают прекрасно... — добавил он, окинув магоса взглядом.

— Идет, — сказал Феогн. — Пусть ждут снаружи.

Харикл развел руками, качнул головой, взмахнул кистью руки. Скрипя кожей и лязгая металлом, воины вышли из помещения.

— Итак?

— Я Лаодамия, дочь Полимеда, базилевса Даокии. А к тебе я пришла...

— Так тебя прислал Эндимион? Чего же он хочет? — воскликнул архонт.

— Почему Эндимион?

— Хм. Прости, что прервал. Продолжай.

— Объясни, почему ты считаешь, что меня прислал Эндимион.

— Я сболтнул глупость. Поверь, я ничего не хотел этим сказать. Эндимион мудрый правитель, участвующий во многих начинаниях... В которых я его, между прочим, поддерживаю. А твой визит так таинственен, что я невольно стал перебирать и подумал о нем. Теперь я вижу, что связи нет. Так чего же ты хочешь, чудесная нимфа?

Харикл говорил плавно и складно, но его ноздри вздулись, пальцы скрючились на подлокотниках, глаза бегали.

— Эндимион не всеведущ, и он определенно не имеет представления, что я здесь, — сказал Феогн.

Тон его был таков, что Харикл наморщил лоб и задумался, глядя на лучик дневного света, падающий в крохотную щель-окошко. Подобравшись на троне, словно его охватил вдруг азарт, он сказал:

— Так чем я могу помочь тебе, прекрасная моя Лаодамия?

— В твоей сокровищнице есть предмет. Он выглядит как деревянный ящичек, внутри лежит струна. Мне нужен этот предмет. Я могу заплатить.

— Ты можешь заплатить? Сколько же?

— Сколько хочешь.

— Мы оба знаем, что это ценный предмет... Сколько ты готова дать? Тебя, значит, послал твой отец? Но на что ему эта струна?

"Осел не умеет даже притвориться," — подумал Феогн, а вслух сказал:

— Отец не посылал меня. Струна нужна самой мне. Я желаю купить у тебя ее — и молчание. Называй свою цену, Харикл.

— Ни Эндимион, ни отец не знают, что ты здесь? Это правда?

"При чем же здесь мой проклятый братец?" — думал Феогн.

— Ты продашь мне струну или нет? У меня с собой сорок даокийских драхм. Каждая стоит как две дрянные гуниумские. Забирай их, и дело с концом.

— Денег у меня много.

— Денег никогда не бывает много.

— Поверь, нимфа, бывает... Так ты не послана ни братом, ни отцом? Какую же цель ты преследуешь, нимфа? Может быть, мы сторгуемся, но как выбрать достойную цену?

"Если так пойдет дальше, придется убить его, — подумал Феогн. — Это вызовет переполох, на дорогах появятся воины — не хотелось бы рисковать. Дам ему шанс. Может быть..?"

— Скажи, что тебе нужно, Харикл.

Лицо эсимнета покраснело, на лбу выступил пот.

— А твоя брошь, о Лаодамия Даокийская? С ней ты расстанешься? — сказал он, сжав руки в кулаки.

— Что за вздор? Если я отдам тебе брошь, с меня свалится мой хитон, — сказал Феогн.

— Да... — просипел Харикл.

 

***

 

Архонт дал ему новую брошь из золота и серебра, украшенную жемчугом и огромным рубином. Он также дал новый хитон взамен истрепанного, яркий шерстяной гематий и пару тончайшей работы, нежнейших сандалий, привезенных из Эфиваэ. Узнав, что Лаодомия путешествует одна, эсимнет попытался дать ей с десяток людей, но потом отступился: все время, что он провел с даокийской царевной, Харикл метался между самодовольным восторгом, порой даже триумфом, и моментами ужаса — как будто ему то и дело казалось, что совершалась какая-то жуткая махинация, а он в ней был жертвой. Наконец, заклиная "царевну" вернуться, обещая союз ее полису и верность ей лично, Харикл отдал коробочку со струной и к вечеру отпустил магоса, оставшись явно в великом смятении.

 

Вскоре Феогн снова был в поле. Все тело побаливало, новая одежда, навьюченная на него рабынями, жала, изящная прическа щемила, словно на голове был венок из крапивы. Новые сандалии, сидящие великолепно, тем не менее не спасали от мозолей, натертых ранее. На развилке увидев заработавшегося крестьянина, Феогн позвал его, чтобы спросить путь на Ксеркас. От его окрика бледные пятна взлетели, став стаей птиц; крестьянин был ксоаном, вбитым древними в поле; лицо истукана буравило мир глазницами-дырами.

 

К середине ночи стало ясно, что магос выбрал-таки правильный путь: впереди показались огни полиса Ксеркас. На ночь ворота была закрыты, так что Феогн остановился в одной из гостиниц снаружи, где ему снова пришлось спать с рабами. Какой-то ребенок принял его за мать или сестру и разбудил, прося вывести из дому по нужде — он боялся темноты. Феогн ударил его. Распознав незнакомую женщину, ребенок отбежал в угол и там затаился. Когда перед рассветом женщины принялись подниматься, пришлось встать и магосу, и, позавтракав хлебом, моченым в вине, он направился в дом тирана Клеандра.

 

На агоре мужчины славили атлета, победившего на последних играх; Ксеркас славился воинами и бегунами. Сам атлет был здесь же, он жевал сушеную рыбку, поддакивая славословам. В стороне на пиках висели смердящие головы.

 

Чтобы попасть к Клеандру, пришлось открыто назваться царевной Даокии. Вскоре Феогн был принят. Тиран стоял в небольшой комнате — вооруженный, но без охраны. Увидев магоса, он протянул ему руку.

— Что тебе нужно, Лаодамия, дочь Полимеда? Никак базилевс решил уступить мне Горгофион?

— Нет, это о другом, — сказал Феогн.

— О чем же нам тогда говорить с дочерью полиса, с которым я веду боевые действия?

— Я здесь по личному делу. Мне нужна...

— Какое мне дело до твоих нужд, царевна? Возможно, ты пришла сюда, чтобы шпионить? Возвращайся и скажи своему отцу, что, покуда меж нами война, его дочь вполне может быть пострижена мною в рабыни. Я поражен этим ходом. Он как всегда до смешного рискует. Иногда это ему помогает, но теперь он прислал свою дочку? У него что, нету золота на нормальных послов и шпионов?

— Может быть, ты выслушаешь меня? — сказал магос. Клеандр сложил руки на груди и нахмурился. — У тебя есть деревянная коробочка, в которой хранится струна. Мне нужна эта вещь. Я готова заплатить. Я уберусь из полиса прямо сейчас, если ты отдашь или продашь мне эту безделушку, имеющую цену лишь для меня лично.

— Какая еще коробочка? Что ты несешь, полоумная женщина?

— Прикажи поискать в сокровищнице. Она там.

— А ты откуда знаешь, что хранится в моей сокровищнице?

— Эти сведения я купила. Откуда они у моих продавцов, я не знаю. Продай мне коробочку, и я уйду.

Клеандр гаркнул так громко, что магос вздрогнул. Появился раб, которому тиран приказал найти и принести предмет, описанный посетительницей. Вскоре раб возвратился с коробочкой, которую Клеандр поставил на стол и открыл.

— Ну и что это? — сказал он, подняв струну к свету. — Зачем тебе это?

— Это имеет лишь личное значение. Продай ее мне.

Тиран ощупал струну, пропустил ее между пальцев, потянул, затем стал осматривать футляр. Наконец он сказал:

— Объясни-ка, зачем тебе эта дрянь.

— Она имеет значение лишь для меня. Я заплачу.

Сняв с пояса мешочек с драхмами, Феогн поставил его на стол рядом с коробочкой. Мешочек увесисто лязгнул. Взяв себя за подбородок, тиран задумался. Затем он протянул руку и схватил магоса за запястье.

— Я не вчера родился, дочь Полимеда. Я должен поверить, что ты явилась за этим? Да я оскорблен. Ты объяснишь мне, зачем ты приехала по-настоящему, или поплатишься. Поверь, царевна, я всегда вижу подвох, и сегодня подвох налицо. Твой папа рисково играет, и он проиграл. Я спущу с тебя кожу, если придется. А ну, говори.

Тряхнув магоса, Клеандр вынул кинжал. Феогн дернулся, попытался ударить правителя кулаком, но старый воин сбил его с ног. Дверь распахнулась, и в комнату вбежали еще трое воинов, которые с легкостью обездвижили его.

— Владыка, ты цел? Что она сделала? — воскликнул один из стражников.

— Вынюхивает здесь что-то... — Поставив колено на грудь царевны, Клеандр поднес к ее шее кинжал. — Говори, даокийка... Скажешь? Нет?

Острие вдавилось в кожу так глубоко, что Феогн больше не мог сделать вдох, не нанизавшись на сталь. Жестом магос дал знать, что согласен.

— Хорошо, — сказал Клеандр и чуть-чуть отвел кинжал. — Объясняй мне все просто и быстро. Задумаешься, будешь путаться — выпущу кровь.

— Касамб...

— Что?

— Касамб вас убьет.

Тиран взглянул на солдат.

— Я не знаю никакого Касамба, — сказал один из них, словно оправдываясь.

— Кто такой Касамб? Говори.

— Вон он Касамб, — прохрипел магос.

В последний момент Клеандр выхватил меч и отразил удар когтистой лапы.

— Что это? демон! — воскликнул он, когда в результате искусного выпада его клинок врезался в передний панцирь чудовища — и, словно прутик, сломался.

Один из солдат развернулся и побежал к двери. Магос прервал его жизнь заклинанием, от которого по его собственному телу прошла волна боли — Лаодамия еще не была готова к использованию настоящей силы. демон тем временем отшвырнул одним махом второго солдата, прижал к стене панцирем третьего, а затем обезоружил когтями Клеандра и поднял его в воздух.

— Убей его так, чтобы не было крика, — сказал магос.

Раскрыв пасть, Касамб обхватил голову тирана чешуйчатыми губами. С хрустом, от которого стало не по себе даже магосу, демон прожевал свое угощение, закатывая от удовольствия черные глазки. Тело тирана подрагивало в его руках.

 

***

 

Когда магос снова был в поле, его нагнала сатиресса и, склонив голову, предупредила о погоне. Смерть тирана взбудоражила все окрестные полисы, по дорогам тянулись солдаты из Ксеркаса. Несколько суток Феогну пришлось путешествовать ночью, а дни проводить в рощицах или овражках вдали от дорог.

 

Смятение было понятно: власть в Ксеркасе переменилась впервые за двадцать лет. Клеандр закончил жизнь даже хуже, чем кончали ее остальные тираны — в желудке людоеда. Но недолго осталось до дней, когда и другие тираны уйдут! Натянув струны между пальцами, магос вслушался в издаваемый ими звук. Это был голос Тифона, стоящего над миром — даже ушами царевны, нечуткими к чарам, он слышал, как разливается колдовской стон и как вторят ему чародеи и бесы. Ему было видение, более явное, чем когда-либо: на горизонте стояла фигура, многорукая и многоногая, из нее росли, извиваясь, драконы... Массивные крылья распростерлись от горизонта до горизонта, великие губы Тифона качались и двигались, он говорил, но люди не слышали его голос — никто, кроме избранных, истинной аристократии! Разве его брат, всеми признанный мудрым и хитрым, решительным, властным, не был, при всех достижениях, всего лишь еще одним из тиранов? Царь смертных людей — и король вечных демонов: какова разница..!

 

На четвертый день впереди замаячили факелы Эфиваэ, а затем и огни на старинном акрополе. Там некогда жил их отец, и провел свое детство сам магос. Отец изгнал его за чернокнижие, а подземную библиотеку приказал обрушить, но теперь старый тиран уже сгинул. Брат Эндимион, пошедший в отца, решительный, популярный, обожаемый народом не только своего полиса, но и многих окрестных, наверное, спал сейчас в своем доме, окруженный опьяненными рабынями — ему, верно, снились деньги, война, пламенные речи, будоражащие горожан, в то время как слова Тифона хватило бы, чтобы все это разом исчезло.

 

***

 

Хотя оно еще не могло совершать заклинания с той же легкостью, тело Лаодамии было полезно: одного ее имени вновь оказалось достаточно, чтобы войти в город, несмотря на ночной час, а с акрополя вскоре бегом принеслись пятеро верных людей Эндимиона, отправленные тираном, чтобы проводить к нему гостью.

 

Брат встретил его в комнате отца. Как только Феогн вошел внутрь, он заметил разложенные и развешенные амулеты и обереги, многие из которых обладали настоящей силой; совершить заклинание или призвать сюда существо было бы трудно. Очевидно, его осторожный брат защищался не только от кинжала, но и от демонических когтей. Судя по качеству некоторых талисманов, Эндимион кое-что разузнал в чародействе, но он боялся его, защищался, пытался ослабить, вместо того, чтобы взять за рога, покорить и использовать — он всегда был ослом.

 

При входе Феогна побрякушки отвратительно звякнули, словно по комнате пробежал ветер, но Эндимион взволнованно воскликнул, не замечая:

— Лаодамия! Ты добралась до меня! Ты одна? Расскажи, что случилось. Я ума не могу приложить. Твой отряд нашли перебитым, даже Протоген был убит. Чуднее всего — с вами был и мой брат... Что он там делал? Кто напал на вас? Я думал, что тебя взяли в плен, но потом пришли еще более необъяснимые слухи. Якобы, тебя видели у Харикла, а затем у Клеандра. Которого после убили. Я верил, что могу разгадать любую загадку, но сейчас я растерян. И вот ты здесь. Расскажи же мне, что случилось, любимая.

Подойдя вплотную, Эндимион обнял тело Лаодамии за талию. Магос, в свою очередь, оказался в растерянности. Любимая? Вот, почему у Харикла тряслись руки: он покусился на женщину своего ненавистного соперника. Но в таком случае не за горами была и его гибель: наверняка один из воинов, охранявших архона — а то и оба, чего уж — служили Эндимиону. Это был стиль их отца. Как Харикл надеялся сохранить это в тайне? Но все это было мышиной возней.

— Не молчи, моя милая креуса, — прошептал Эндимион.

Руки брата пробежали по его телу. Феогн ощутил отвращение, но сдержал себя и сказал:

— На нас напали чудовища. Твой брат защищал меня, но погиб. Как и Протоген.

— Как же ты спаслась?

— Повезло.

— Снова недомолвки. Ты не в первый раз говоришь тайнами, — сказал Эндимион и отстранился. — Твои письма давно были странными. Что за вещи, ради которых ты должна предпринять такое опасное путешествие, чтобы "не доверять их бумаге"? Что ты собиралась везти ко мне? Кто напал на тебя? Ты... действительно была в Гуниуме?

— Я была в Гуниуме.

— Но что ты там делала, милая? Ты хоть знаешь, какие слухи дошли до меня?

— Послушай, Эндимион. Я тебе все объясню, но сначала мне кое-что нужно. Принеси мне коробочку, в которой хранится старая струна. А потом я тебе объясню. Эндимион, прикажи принести мне струну.

— Что за однобокий напор? Я словно бы говорю с моим братом. Собственно, Феогн — как он попал в твой отряд? Он дрался за твою жизнь? Подумать только. Мои воины везут его тело в город, я похороню его с почестями. Он всегда думал лишь о себе — возможно, в конце он одумался? А может быть, он был тоже влюблен в тебя? Мы ведь все-таки братья... Мои люди докладывали, что он проявлял к тебе интерес.

— Его тело везут в Эфиваэ?

— Да, он будет похоронен рядом с отцом. Смерть отменяет изгнание. Да я и при жизни его отменил бы, я просто не мог отменить слово отца слишком быстро. Я писал ему, но он не слушал. Упертый осел. Так что за струны, милая?

— Принеси, и я расскажу.

— Расскажи, и я принесу. — произнес Эндимион и коснулся щеки Лаодамии. — Как ты изменилась. Неужели ты действительно прошла этот путь одна? Ты сильнее, чем я думал.

— Принеси струну, Эндимион.

— Клянусь богами, ты говоришь как Феогн. У тебя его мимика. Послушай, скажи мне, ты была оскорблена? С тобой что-то случилось?

— Со мной все в порядке.

Огоньки на носиках ламп подрагивали, обереги позвякивали сами собой. От Эндимиона пахло вином и оливковым маслом.

— Обереги позвякивают уже несколько дней. Моя милая, в полисе неспокойно... Совушка, я ведь не видел тебя несколько месяцев. И сдержал клятву, которую ты заставила меня дать. Никаких рабынь. — Сказав это, он попытался запустить руку под хитон Феогна. — Ты должна пожалеть меня. Я клянусь: ни единой рабыни. Я даже готов отложить историю о струне, чтобы...

— Нет, ты не будешь откладывать историю о струне. Прикажи принести ее!

Но Эндимион пропустил это мимо ушей. Схватив магоса за плечи, он прижал его к стене и отвесил поцелуй.

— Пыль и пот... Знала бы ты, как... Ты моя амазонка... — Подхватив на руки, Эндимион понес его к постели и бросил на расстеленные там плащи. — Куда делись твои страстные привычки? Что тебя тяготит? Ты скривилась — с каких это пор я тебе так противен? Забудь все печали. У нас есть традиция: сначала любовь, потом дела наших держав... До утра еще долго. Забудь о струнах. Клянусь, я заставлю тебя их забыть...

Он отколол брошь Харикла и поспешно расправил узел хитона, пачкая вспотевшие руки дорожною пылью, затем запустил руки в складки одежды.

— Дай мне струну, а потом уже... — прошипел Феогн, но Эндимион заткнул его рот своим языком.

Издав звук, похожий на сдавленный кашель, магос с силой сдвинул свои обнаженные ноги, протянул руку и ощупал бок брата. В ответ на это покрасневший Эндимион стал впопыхах срывать с себя перизому. Спина, бок, бедро... Нащупав кинжал, Феогн вырвал его из перевязи и ударил.

 

Эндимион, опытный воин, сам еще не поняв, что случилось, перехватил руку возлюбленной и сжал до хруста, заставив магоса вскрикнуть. Пораженный, он перевел глаза с кинжала, чуть не лишившего его жизни, на Феогна, полуобнаженное женское тело которого он по-прежнему прижимал к своему. Его губы вздрогнули, страх и недоумение промелькнули на его лице, сменяя друг друга.

— Лаодамия, что это значит? Как можешь... А это еще что за штука?

Феогн дернулся. Удержав его за шею, Эндимион вытащил показавшуюся из-под хитона фигурку, в глиняном тельце которой поигрывали крохотные самоцветы, сорвал ее с медной цепочки. Его лоб покрылся морщинами. Глаза сузились. Он взглянул на Феогна и вздрогнул всем телом. Опять бросил взгляд на фигурку. Губы отступили, обнажив зубы, словно блестящие в полумраке. Глаза метнулись к кинжалу, лежащему рядом, а затем возвратились на магоса. Тот вскрикнул голосом даокийской царевны:

— Иола, Себастея, Герматид..!

По комнате словно опять прошел ветер: все обереги запрыгали и закачались. Что-то ударилось в ставню окна, но не смогло пройти внутрь. Снаружи послышались крики. Свет ламп задрожал, запрыгали тени, внутри стен прошел скрежет. Эндимион же, с ликом, яростно искаженным, спрыгнул с кровати, замешкался на мгновение, взглянув еще раз на Феогна, — затем издал рык и, согнувшись, как дискометатель, швырнул статуэтку об стену.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 14. Оценка: 2,50 из 5)
Загрузка...