Чудовищные преступления в Ин-Гдаре

С неба упала свинья. Средь бела дня, чуть не прибив почтенного торговца чесноком. Шмякнулась о мостовую позади него, напугала старика до полусмерти, встряхнулась и зацокала прочь как ни в чём не бывало, разве что дорогу не спросила.

Когда таких падших свиней насчитали с десяток по городу, известие наконец долетело до Дворцовой площади, и оттуда пришло указание «немедля разобраться с неподобающими осадками».

Первым делом бросились искать пророчества, сопровождаемые свинопадом. Но нет, в пророчествах к свиньям прилагались либо пожирающие молнии, либо извержение дохляди из недр Кривогора. Молнии, бывало, поражали, но не пожирали, а дохлядь лениво плавала в Помойном озере, беззлобно покусывая собственные конечности. Значит, не пророчество, с сожалением заключили одни, с облегчением другие. Самые начитанные твердили о каком-то обряде, которым вызывают свиной дождь. От них демонстративно отмахивались – какие ещё обряды, у нас колдовство запрещено! Самые суеверные ринулись изучать свои карты жизни, с лупами выискивая на них свежие отметины и приметы грядущих бедствий, да так переусердствовали, так их измусолили, так закапали свечным жиром, что сами себе свинью и подложили – тут уж в переносном, конечно, смысле, – но планиду свою по мелочи подпортили.

Тем временем отловили всё стадо, но тут пришлось попотеть. Среди зевак, наблюдавших падение свиней, нашлись люди не только стойкие к чудесам, но и внимательные к деталям. Они разглядели необычный блеск копыт этих небесных созданий – копытца-то были насквозь алмазные. И пока остальные приспосабливали отпавшие челюсти на место, стойкие и внимательные приспосабливали животных ко своим дворам. Так что парочка драгоценных свинюшек дворцовым ищейкам досталась только после применения силы и многозначительных угроз. Тем не менее, нескольких копыт не досчитались, причём на тех особях, что бродили бесхозно.

«Всё, что падает в Ин-Гдаре с моего неба на мою землю – принадлежит мне, – провозгласила Её Высочество. – Пусть все алмазные копыта до последнего карата сыщут и доставят во Дворец.»

Королевский сыщик, он же Главный Инквизитор, был крайне занят, он решал трудную дилемму – жечь или не жечь ведьму, которая вылечила гангрену у его сына и спасла ногу от ампутации. Отвлекать его показалось себе дороже, поэтому обратились к генеральному подрядчику – мастеру-преследователю До-Лаику.

Несмотря на то, что Мастер Лаик, как говорили, родился на кладбище, а может, и благодаря этому, он обладал небывалой красотой, что неизменно вызывало недоверие к его интеллекту, несмотря на внушительную пачку рекомендаций. На встречи с самыми важными клиентами Лаик приходил, нацепив накладной шрам во всё лицо, и тогда сделка заключалась без запинок. Для создания и укрепления «нормальной» репутации Лаик нанял менестреля, который складывал о нём оды и превозносил его деяния при каждом удобном случае.

С принцессой и её службами До-Лаик имел дело неоднократно, поэтому обошлось без лишних пируэтов и околичностей. Мастер нехотя отложил в сторону происшествие с Ди-Снаром, драконом-недорослем из Южного гетто, который жаловался на то, что его похитили, утыкали иголками, вводили через них зелья, от чего он весь порос щетиной, затем щетину сбрили, а Снара отпустили с миром. Теперь дракон просил Мастера о справедливом возмездии – найти обидчика и наказать. Загвоздка была в том, что обидчика Снар не видел, так как похититель сразу наложил на его глаза беспросветные бельма. Происшествие загадочное, но не более того – дракон жив, видимых увечий нет, кроме двух малозаметных проколов под крыльями, и о серийности подобных похищений не слышно. До-Лаик обожал такие дела – без кровопролития и мертвецов. Но дело свиней тоже не сулило никакого риска, и Мастер занялся свиньями.

Для начала До-Лаик опросил тех двоих, что успели приобщить свиней к личному хозяйству. Первый в мельчайших деталях живописал свою битву с другим охотником за алмазной поживой. Второй, До-Бруа, оказался мастером-эрудитом – из тех начитанных, что во всех событиях видят колдовской заговор. Он и Лаику нашептал, пока вёл его в свой кабинет, что копыта алмазного вепря входят в состав «одного зельица».

– Однако зелье – многосоставное, и давно не использовалось по-настоящему. Понимаете, о чём я? По-настоящему!

– Алмазный холодец, что ли? Да уж, дороговато блюдо выйдет. Вы для этого себе свинку прибрали?

– Да где там «прибрал»! И за ушком не успел почесать, как ваши же прибрали её обратно!

Кабинет До-Бруа сверху донизу был забит пыльными свитками и переплетёнными рукописями, уложенными кое-как на полках стенных шкафов. Вместо окна единственное свободное от полок место занимал портрет девушки с вьющимися русыми волосами и близоруким прищуром. Узкие щели глаз сияли так, что не требовалось и подсвечника с двумя свечами, коптящими свиным салом, чтобы осветить тесную комнату мастера-эрудита. До-Бруа поставил подсвечник на ещё более захламлённый стол, подальше от портрета, от чего тот скрылся в колеблющейся тени.

– Я, юноша, ещё застал те времена, когда магические ритуалы не были деятельностью, запрещенной в Ин-Гдаре. Но и тогда уже ритуалы потеряли свою аутентичность, превратились в жалкий суррогат без единой капли жертвенной крови. Такое эрзац-колдовство не стоило и запрещать. А настоящую магию теперь даже в книгах не сыскать. Из нашей библиотеки давно всё запрещённое в подвалы Дворца перетаскали.

– Насколько я знаю, колдовство запретили потому, что Дьявола стали вызывать все кому не лень. А вовсе не из-за жертвоприношений, на которые всем плевать. Ближе к делу, Мастер.

– По одним копытам делать вывод рано. Да и свиньи все живы, я полагаю? Вероятно, маг использует щадящий рецепт, оставляет доноров в живых. Надо подождать.

– Подождать, пока помрут?

– Подождать, когда следующий ингредиент потребуется. Чтобы убедиться, что кто-то готовится к Обряду Отсечения.

– Никогда не верил в Отсечение.

– Вы наверное и в христианскую загробную жизнь не верите. В симультанном мире, – уточнил До-Бруа.

– Не бывал, не знаю.

– А вот мне кажется, что бывали, – мастер-эрудит заглянул прямо в глаза До-Лаику, от чего тому стало не по себе, он отвернулся, протиснулся между столом и шкафом, трогая на ходу корешки рукописей, дёрнул одну с полки, опустился без разрешения в кресло и принялся рассеянно листать манускрипт, эрудит же следил за каждым его движением. – Лучшие уходят первыми – вы же этого боитесь?.. Мне, знаете ли, приходилось и физиогномику, и френологию изучать – мне форма носа больше скажет, чем личная карта жизни. Но вы слишком требовательны. Хотите, чтобы всё было честно и благородно, без жертв… Поэтому и Отсечение не рассматриваете. А ведь могли бы – вам по возрасту в самый раз. Это мне, старику, уже ничего не поможет… Но не беспокойтесь, я – молчок.

– «Молчок» я вам обещаю, если не будете отвлекаться, Мастер. А то, я смотрю, королевские крысы ещё не всеми запрещёнными рукописями полакомились, – До-Лаик кивнул на рукопись, что листал. – Любопытное сочинение.

– Ну, что вы, это же кулинарная книга!.. Всё-всё, не отвлекаюсь! В том виде, в каком Отсечение практиковалось последние сто лет, оно больше похоже на детскую игру и совершенно неэффективно. Но я, разумеется, ни в коем разе сам не участвовал и подробностей не знаю, – поспешил заверить До-Бруа.

– Жаль.

– Но могу порекомендовать тех, кто знает.

– Надеюсь, не конкурентов, которые мешаются у вас под ногами? Игры играми, а дело подсудное.

– Помилуйте, какие конкуренты у нас в библиотеке?… Я вам составлю списочек.

– И каков же следующий ингредиент?

– Борода дракона, если мне не изменяет память. Копытом Вепря отсекается Щедрость, Бородой Дракона – Невинность. Достать бороду сейчас несколько затруднительно, поскольку у наших драконов борода перестала расти со времён их сегрегации.

– Щетина подойдёт?

– Конгруэнтно, – кивнул мастер-эрудит. – Борода – это ведь щетина и есть.

– Тогда ждать не надо – дракон с щетиной у нас уже есть. Вернее, дракон, у которого сбрили щетину.

– Он жив?

– Жив, здоров – и недоволен этим.

– Хорошо. Значит, это всё ещё игра. Следующее, что потребуется для рецепта – Слюна Кассандры. Тут подойдёт любая симпатичная гадалка. Казалось бы, проще простого, но где вы видели симпатичных гадалок? Либо симпатичная, либо потомственная. Зато плеваться – любая горазда. Хотя – что плюнет, что поцелует – в искомом случае одно и то же. Мёртвых прорицательниц ещё не находили?

Лаик облегченно вздохнул:

– Нет… Значит, можно надеяться, что жертв не будет?

– Скорее всего, нет. Как и эффекта от такого зелья. Не представляю, зачем столько усилий ради пустого развлечения. Свинопад тоже ведь надо потрудиться вызвать…

– Жаль, – снова вырвалось у Лаика, который мыслями, казалось, обретался в другом месте, но он тут же спохватился. – В смысле, хорошо, что придётся искать всего-навсего копыта, а не подпольного мага-террориста.

С улицы донёсся звон дверного колокольчика и нетерпеливый стук. До-Бруа поспешил выйти из кабинета, но не успел – дверь распахнулась, на пороге стояла фигура в маске и в бесформенном балахоне. Однако сквозь прорези маски, закрывавшей всё лицо, сверкали глаза – тем лукавым и сияющим прищуром, что так поразил До-Лаика на портрете в сумрачном логове книжного червя.

– Батюшка, там…

До-Бруа резко схватил пришедшую за локоть и протолкнул вглубь по коридору, не дав договорить.

– Я же просил, Ярра!…

– Простите, отец, я не знала, что у вас гость.

Много ли нужно мужчине? Достаточно скрыть под маской то, что уже и так пронзило его сердце стрелой лучезарного света. Взгляд с портрета теперь ожил и поджаривал мастера-преследователя яростными лучами из-за плеча До-Бруа. Аорта, предсердия, желудочки – всё огромное, такое сложное и свободное, сердце Мастера последовательно подверглось атаке. Эти лучи, словно крюки живодёров, силой подняли До-Лаика из кресла и поманили вслед за собой. Но вскочил он так неловко, что зацепился широким рукавом за стопку фолиантов, что служили опорой для портрета. Стопка покосилась, портрет опрокинулся прямо на подсвечник и тут же в холсте расползлись две дыры. Лаик молниеносно вернул книги на место, поднял подсвечник – к счастью, пламя не успело перекинуться на бумаги, – и пристроил портрет обратно. Прожженные дыры пришлись аккурат на глаза, и портрет потускнел, лишившись своих чар.

Когда До-Лаик выбрался из кабинета, До-Бруа уже запирал одну из боковых дверей коридора на ключ.

– Это семейные дела, Мастер, не ваша юрисдикция. Не советую вам соваться, – он улыбнулся, приобнял До-Лаика за плечи и проводил в переднюю.

Там стоял запыхавшийся посыльный О-Оллин из конторы Лаика. Увидев хозяина, он вскинул сжатый кулак и, разгибая пальцы, выпалил ему всё, что принёс:

– Прежде всего Её Высочество интересовались ходом расследования алмазного дела, – большой палец оторвался от сжатого кулака. – Потом… Два дракона из Южного гетто сидят во дворе и плачут, всю траву повыжгли огненными слезами, – указательный палец с чернильным пятном на подушечке уткнулся в потолочную балку. – Гадалка Да-Миэгг жалуется на травлю и желает срочно продлить иммунитет, – средний палец пристроился к указательному. – Госпожа Да-Лаик прислала бракоразводные свитки на подпись, – безымянный застрял на полпути. – И… и… – мизинец подтолкнул безымянный и ладонь распласталась в воздухе. – Забыл! Один момент, Мастер, – посыльный снова сжал кулак и, беззвучно шевеля губами, стал разгибать пальцы, надеясь, что последовательность поможет ему вспомнить последний пункт донесения.

На черёд мизинца пол в прихожей вдруг задрожал, часы на стене заскрипели, раздалось глухое «боммм-боммм!». До-Бруа замер, потом запричитал: «Нет-нет-нет!» и, еле слышно бормоча «Будьте вы прокляты!», вытолкал До-Лаика вместе с посыльным за дверь.

– А! В городском фонтане нашли дохлую свинью! – вспомнил пятый пункт посыльный, как только они оба оказались на улице.

***

«Мой дорогой враг!

Не стану тратить драгоценное время, дожидаясь, когда Ваш труп проплывёт мимо меня, хотя рек тут предостаточно, и можно выбрать самый живописный берег, расположиться под сенью лиственницы, наслаждаться пейзажем и вдыхать прохладный речной бриз. Времени у меня мало. И в этом виноваты Вы. Вы погубили мою любовь, Вы растоптали смысл моей жизни. Теперь мне придётся лишить жизни семь невинных – Семь Обречённых, и в их число я страстно желаю включить Вас! Вы дышите мне в затылок, хотя даже не подозреваете об этом. Мне хочется свернуть Вам шею, но я буду действовать строго по инструкции – как это забавно, что у кровавых обрядов есть инструкции.

Как больно мне винить себя в том, что время перестало ждать меня. Я надеялся заготовить все ингредиенты впрок, про запас, как солонину на случай долгой голодной зимы. Это было так просто – как детская игра с волшебной палочкой. Но алчность нашей правительницы запустила зловещий механизм, предсказание сработало, и первые симптомы уже проявились. Осталось шесть дней. Шесть обречённых. Шесть добродетелей.»

***

Первым делом До-Лаик отправился к фонтану – разобраться со свиньёй, хотя ему и не очень этого хотелось. В глубине души он надеялся, что мёртвое животное никакого отношения к алмазному делу, а тем более к Обряду, не имеет. Но расчленённая свинья в фонтане действительно отбросила копыта – во всех смыслах, и лишила его надежды на бескровное раскрытие очередного пустякового дела. Не сказать, что его тошнило при виде крови или мертвечины – это было бы странно при его профессии, но что-то неуловимо болезненное в его отношениях со смертью заставляло мастера каждый раз уклоняться от неприятных расследований при любой возможности. Теперешний его заказ – всего лишь найти и доставить алмазные копыта во дворец – неуклонно скатывался в мучительную бездну, наполненную химерами из его личного чёрного списка – нелегальное колдовство, обряды, жертвоприношения, подпольные маги и, разумеется, трупы – его ожидало семь трупов, как минимум! Конечно, он прекрасно знал все ингредиенты зелья «Семи Обречённых», необходимого для Обряда Отсечения. Обряда, о котором он действительно и сам иной раз подумывал.

Судя по разложению тканей, свиные отбивные мариновались в фонтане ещё с ночи. Минеральные соли источника слегка приостановили процесс гниения, но не достаточно, чтобы уничтожить вонь. Зато на зловонные куски не позарился ни один праздный любитель сенсаций, коих к приходу До-Лаика собралось на месте происшествия не меньше двух дюжин. Да и некрофаги, похоже, не успели сбежаться на запах. Мастер оглядел зевак – вуайеристы, смертепоклонники, пожиратели эмоций – чем только не занимались подданные Её Высочества после введения жёсткого запрета на магию, – но ни некромантов, ни коматозников, ни мясников-падальщиков он не высмотрел, а на них у него глаз намётан.

Посыльный О-Оллин, вассал и помощник До-Лаика в делах преследований, прикрыв нос рукавом, а руку перчаткой, кое-как выловил всю свинину из чаши фонтана, предъявил мастеру на осмотр и затем упаковал в плотный мешок. Копыт при свинье не нашли.

От старой мертвечины пользы было мало, До-Лаик улавливал посмертные мозговые волны не позднее двух-трёх часов после остановки сердца. Да и, честно признаться, вообще терпеть этого не мог – такой мерзости там наловишь и редко что по делу. Это перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, а после – начинается чудовищная свистопляска искажённых воспоминаний, порочных фантазий, неудовлетворённых страстей, ночных кошмаров – словом, весь мусор из укромных уголков души, о которых не ведал и сам её владелец. С животными было попроще. Драконы, оборотни, кровопийцы – те тоже не отличались буйной фантазией, всем своим порокам они предавались ещё при жизни, а после смерти, напротив, стремились обрести покой.

Этот навык – никчемный по большому счёту и к тому же не очень законный – До-Лаик получил при рождении. Родители, зачав его на кладбище – припёрло, с кем не бывает – логично решили, что увидеть свет он тоже должен среди могил. Вместо света он увидел мрак ночи, вдохнул запах земли и праха, услышал мысли покойников, которые ему транслировали папа с мамой, проводя один из запрещённых ритуалов. Что-то пошло не так, и вместо того, чтобы наделить сына властью над смертью, новоиспечённые родители внушили ему страх перед ней, а в довесок снабдили бесполезной способностью наблюдать отвратительные посмертные эманации. Само собой, такие видения только усугубляли у Лаика страх смерти.

Иногда навык всё же помогал в расследованиях. Однажды свежеотрезанная голова шута поведала Лаику обо всех тайных затеях мастера-смехотворца, одна из которых и довела беднягу до обезглавливания.

После фонтана До-Лаик отправился в контору, хотя понятно было, что драконы из гетто тоже ничего доброго не сулили. Так и есть – Ди-Снар снова пропал, и его сородичи сразу же притащили свои чешуйчатые хвосты на двор До-Лаика. Хотел бы мастер их обнадёжить и прекратить потоки слёз, выжегших ему всю лужайку перед домом, но теперь шансов на то, что Ди-Снар не повторил участь алмазной свиньи, не оставалось совсем.

Гадалка Да-Миэгг, ожидавшая продления иммунитета – мастер занимался ещё и бумажной волокитой, – не дождалась, но оставила в приёмной на память о себе гору салфеток. Посыльный подтвердил – точно, Да-Миэгг, как и драконы, плакала, чихала, сморкалась, но, к счастью, проливала обычные человеческие слезы, не повредившие интерьеру. До-Лаик велел было прибраться, но тут же остановил Оллина. Он взял одну салфетку, развернул её, рассмотрел и даже понюхал, на что Оллин брезгливо поморщился.

– Слюна Кассандры, – пробормотал До-Лаик и сунул салфетку в пакет для улик, полупрозрачный мешочек, какие До-Лаик сам мастерил из пропаренных стрекозиных крыльев. – Пойдём-ка, навестим прорицательницу, авось поделится с нами свежими сплетнями про товарок, а то и сразу преступника напровидит. Надо же ей иммунитет продлять как-то. А дракон подождёт.

– Ага, а кто потом будет куски драконины вылавливать из сточных канав гетто? Оллин! – возмутился Оллин, которого хозяин уже посвятил в суть дела.

– Хочешь спасти дракона – валяй! Боюсь, единственное, что ты выгадаешь – куски драконины будут ещё свежими, в отличие от свинины.

– Сдам их на королевскую кухню, заработаю, а то ж вы мне жалованье опять забыли выдать.

На этом сюзерен и вассал разошлись в разные стороны.

***

«Мой дорогой враг!

Я бы не поверил проклятой ведьме. В нынешние времена не известно, кто из законопослушных гадалок – подлинная чернокнижница, а кто – шарлатанка с богатой фантазией. Думается мне, что вторых гораздо больше. Но, ясно прочитав наше прошлое, она так же без запинки сообщила нам наше будущее, и я предпочел ей поверить и подготовиться. Единственным способом защититься от последствий пророчества я видел только Обряд Отсечения. Я взвесил все «за» и «против». Монстр или мертвец – что бы выбрали Вы?»

***

Жианна Да-Лаик хотела знать, как ей быть дальше. Ни шагу в жизни она ещё не ступила без советов гадалок и наставлений гуру. Только однажды она поддалась зову сердца – вышла замуж за До-Лаика без спроса у высших сил, и что получилось? Шиш с маслом. Года не прошло – любви как не бывало! Но в мире было ещё много любви, прямо под рукой, далеко ходить не надо, поэтому Жианна не сильно расстраивалась. И теперь она сидела на неудобном плетёном стуле в прихожей у Да-Миэгг и кусала ногти от нетерпения, как какая-то простолюдинка. Хорошо, что у неё есть ногти, а то она чуть было голову не откусила у деревянной фигурки – своей карты жизни – вырезанной из дуба грубой копии Жианны. Новая любовь распирала её, и она жаждала срочно составить гороскоп совместимости и получить твёрдые гарантии крепкого союза.

– Да уж, к гадалке не ходи – и так ясно, кого встретишь у гадалки, – До-Лаик вошёл в прихожую, неслышно отворив незапертую дверь. – Всё планируете будущее, дорогая супруга?

– Бывшая дорогая супруга, – уточнила Жианна. – Вы следите за мной?

– Строго говоря, ещё не бывшая, но, уверяю вас, вы мне безразличны, хотя и дороги. Дорого обошлись, я хочу сказать. Но я здесь не за тем, чтобы с вами препираться. Мне нужна гадалка.

Жианна расхохоталась.

– Вы решились наконец узнать, когда наступит ваш смертный час? Кальсончики ещё не обмочили от ужаса?

До-Лаик пожал плечами и прошёл за занавеску в комнату для гаданий. Жианна соскочила со стула и последовала за ним. Лучше бы она этого не делала. За занавеской ей представилось такое зрелище, какое ей не приходилось видеть даже на подпольных игровых ристалищах, что устраивались для заскучавших домохозяек. А уж там распорядители старались вовсю, порой даже чересчур. Жианна зажала ладонью крик и сию же секунду отбросила занавеску обратно. Однако верёвочная петля, затянувшая шею гадалки, и невозможно длинный фиолетовый язык, свисавший почти до пояса усеянного багровыми пятнами платья, прочно отпечатались в её глазах и не хотели оттуда стираться, как Жианна ни моргала и не тёрла веки. Супруг всё не выходил из комнаты, и госпожу Да-Лаик начало терзать беспокойство.

– Вы там случайно не в обморок рухнули? – Голос Жианны звенел и дрожал. В ответ послышались шаги, До-Лаик выглянул из-за занавески, позади него Жианна увидела покачивающиеся ноги самоубийцы.

– Если с вами всё в порядке, извольте присесть и не мешать расследованию.

Если с Жианной всё было более или менее в порядке – как-никак игры в подземельях закалили её нервы, то с гадалкой было явно что-то не так. Мёртвая гадалка шевелилась. Покачивалась на верёвке и скулила. Жианна молча указала пальцем на висящее за спиной До-Лаика тело. Тот обернулся, на секунду замер, затем подобрал кочергу у очага, подошёл к телу и осторожно ткнул кочергой в колыхавшееся брюхо Да-Миэгг. Брюхо тонко тявкнуло. Жианна звонко взвизгнула. До-Лаик достал из-за пазухи гадалки крошечную собачонку, которая почти целиком уместилась на его ладони. Собачонка сразу же спрыгнула на пол и забилась под стул. Собаки Жианну не интересовали, она предпочитала пернатых, поэтому к четвероногой пискле она быстро потеряла интерес, к тому же супруг снова выдворил её в прихожую.

Жианне удалось усидеть на колючем стуле ровно минуту, после чего любопытство снова взяло верх, и она пристроилась к щели между занавесками. До-Лаик бродил по комнате, рассматривая то одну вещицу, то другую, копался в бумагах, читал свитки. Вытащить гадалку из петли он так и не удосужился, чёртов неженка. И куда подевались слуги? Жианна решительно вошла в комнату. До-Лаик поднял голову от свитка, который он читал.

– А вы согласились бы умереть от любви, дражайшая Жианна?

***

«Мой дорогой враг!

В борьбе за жизнь все средства хороши, не так ли? Даже если это чужая жизнь. Но что я говорю? Разве это чужая жизнь? Эта жизнь мне дороже, чем своя. Моя единственная любовь… Мой маяк во мраке жизни! Даже если она лишится всех семи добродетелей, я не верю, что она превратится в монстра! В ней такая бездна добра, света и любви… Любви, которая отныне убивает её. Любви, которая отсекается вместе со Слюной Кассандры.

Мне так жаль – искренне жаль, клянусь! – что проклятая ведьма не увидела собственную судьбу сплетённой с нашей, с той, что увлекла её в жернова семи смертей. Есть в этом какая-то ирония. Но ведь у ведьм нет чувства юмора. Она сделала своё дело, осталось четверо.»

***

Бесконечный день, наполненный покойниками, бывшими жёнами, проклятиями, таинственными девушками и чужими секретами, закончился. До полуночи До-Лаик разбирался с делами, докладывал и отчитывался. Трудно было понять, что расстроило Её Высочество больше – инициированный Обряд Отсечения или недостача алмазных копыт, но тем не менее ему подтвердили все чрезвычайные полномочия, включая применение магии в самый крайних случаях, и благословили на поиски маньяка.

Совпадения не давали мастеру покоя. Первое – утренний рассказ До-Бруа об этапах Обряда, которые немедленно воплотились. Правда, дракона – ни живого, ни мёртвого – пока не нашли, и Оллин вернулся из гетто ни с чем, слегка подкопчённый, несмотря на противоогневую пропитку. Но смерть гадалки списывать со счетов не стоило. А следующий элемент – Око Измены? При нынешней свободе нравов найти жертву – раз плюнуть – выйти на улицу и схватить любого. А что если уже завтрашний рассвет обагрится кровью обречённого?

Второе – свиток. Предсказания не считались ворожбой, они расценивались как дар вроде музыкального слуха, но всё же гадалки находились под строгим контролем и обязаны были регулярно сдавать отчёты обо всех предсказаниях. В свитке, который До-Лаик нашёл среди бумаг гадалки, значилось: «Имя: Ярра Да-Бруа; инструмент: карты Таро», далее – выпавшие карты и их толкование. Колесница, повешенный, влюблённые, девять мечей и королева жезлов… Лаик плохо разбирался в Таро. Толкование гадалки было мутным, почерк – неразборчивым, но, кажется, девушке с пронизывающим взглядом, о котором он то и дело вспоминал весь день, нагадали смерть то ли от любви, то ли от рук возлюбленного.

И третье – посмертные излияния, которые До-Лаик успел считать с тела гадалки. «Ты не помешаешь им быть вместе, грязный старикашка, посмотри правде в глаза!.. Пуговичку-то я расстегнула, жарко… Пипа покормите, покормите Пипа, умоляю, пугало огородное, чрево животворящее…» Мусор, как обычно, но если всё подчистить и свести воедино… Хотя что тут сводить?

Полная луна шпарила в незакрытое ставнями окно, и Лаик долго ещё ворочался в постели, мешая в голове грёзы, явь, сон и версии происшедшего. На подстилке у кровати так же бессонно копошился мохнатый Пип, которого Лаик прихватил с собой от гадалки. Несмотря на малый размер, пёсик оказался смышлёным и, похоже, был при Да-Миэгг скорее ассистентом, а не игрушкой.

Сон сморил их обоих только под утро, образ Ярры в голове Лаика растаял вместе с последним сновидением и трескучим окриком Оллина, который явился разбудить хозяина.

Позавтракав, До-Лаик послал с О-Оллином подписанные бракоразводные свитки Жианне – хотелось поскорее развязаться с неприятным делом, сунул Пипа в карман и отправился к дому До-Бруа. Окна резанули глаза наспех приколоченными крест-накрест досками, на двери висел здоровенный замок.

Помедлив, мастер всё же позвонил в медный колокольчик. Дом молчал. В отличие от сердца Лаика, которое нежданно отозвалось разнобоем звонких цимбал. Мастер позвонил снова. Потом постучал.

Дом До-Бруа окружал невысокий палисадник. Лаик перелез через него и двинулся вокруг дома на задний двор. В одном из окон верхнего этажа мелькнула тень. Пип тревожно скульнул и завозился в кармане.

– Её уже ничто не спасёт, – Бруа появился из-за спины Лаика и устремил тусклый взгляд на окно.

– Я знаю про предсказание. Поэтому вы прячете Ярру?

– Прятать уже поздно. Ваш посыльный… Ей осталось недолго. Всё кончено. Я не желаю видеть вас и вашего слугу рядом со мной и с моим домом… – Бруа произносил слова без ярости, без злобы, без выражения.

– Ничего подобного! Оллин здесь ни при чём! Я… – Лаик запнулся. – Я вас уверяю в этом. И я пришёл, чтобы попросить вас помочь. Вы, верно, не слышали ещё? Вы вчера говорили, что кто-то играет в Обряд, но всё оказалось серьёзнее. Свинья мертва, гадалка…

– Да плевать мне на вашего маньяка! – перебил До-Бруа. – Мне не до этого – как вы не видите! У вас под носом лиходеи наводят порчу, а вы надеетесь поймать безумца, который ни перед чем не остановится, чтобы добыть себе бессмертие! А знаете, я и сам не прочь воспользоваться этим зельем! Давайте его найдём, вашего убийцу свиней, и я завершу Обряд вместо него! Что вы хотели узнать? Спрашивайте! Я готов вам помочь!

***

«Мой дорогой враг!

Мне жаль… хотя на самом деле – нет. Око за око, причём в некотором смысле – буквально. Что ж, каламбурить в моём положении – хороший знак. Я продвигаюсь – успешно и довольно быстро. Я бы подсказал Вам, где искать пепел – ха-ха! – Ди-Снара, но, увы, почтальон никогда не опустит эти письма в Ваш почтовый ящик.

Впрочем, мне всё-таки жаль Вас. Моя жена ушла не от меня лично, она покинула весь этот мир в совокупности, и было сие так давно, что я её почти не помню, но она оставила мне в наследство верность, смирение, любовь и смысл жизни.

А с Вашей неверной супругой было до смешного просто. Её глупые птицы сделали всё за меня. Нужно было только ровно насыпать зерна вокруг глаз.

Да, до смешного просто. Ведь Верность – одна из тех добродетелей, от которой живые и сами готовы добровольно избавиться.»

***

До-Лаик получил сразу два извещения о смерти жены – одно как супруг, второе как мастер-преследователь. Поэтому успел застать ещё тёплое тело. Увидев пустые глазницы Жианны, он тотчас же послал за До-Бруа. Сам же согнал с тела стаю разномастных птах, которых жена завела после того, как съехала от него в родительский дом, взял Жианну за тонкие пальцы и с великой неохотой приготовился ловить посмертные выплески сознания своей – отныне несомненно бывшей – супруги. Что угодно он ожидал там увидеть, но только не это. Званием рогоносца наградил Лаика не кто иной, как его собственный вассал О-Оллин. Что ж, Оллин был известным ловеласом, но чтобы нагадить сюзерену? Вереница жарких оргий, скорее реальные, чем воображаемые, всё не иссякала, и мастер, отчаявшись найти хоть какой-то намёк на убийцу, отпустил безжизненную руку. Им владели противоречивые чувства – ревность, обида, унижение и… любовь. Теперь он был по-настоящему свободен – от обязательств, от чувства вины, и образ Ярры с новой силой захватил его мысли и сердце. Любовь с первого взгляда, нет, любовь, пробуждённая одним лишь взглядом – разве такое возможно? Любовь, отказ от которой может спасти жизнь, если верить предсказанию. Но как? Ведь ни любовь, ни ненависть нельзя возбудить или уничтожить одним только решением ума.

– Как вы, Мастер? – Оллин заглянул в комнату.

– Это отвратительно, Оллин. Ты осквернил мой дом, мой брак, моё доверие.

– Я не понимаю, о чём вы, Мастер…

– Убирайся.

Пип, который вертелся тут же под ногами и в меру своих коротких лап пытался тяпнуть хоть одну птицу, словно в подтверждение слов Лаика, выгнулся перед Оллином и выдал монотонное «тяв-тяв-тяв».

Оллин подчинился и исчез, вслед за ним в двери появился До-Бруа, пытливо оглядел мрачную сцену.

– Соболезную, – коротко отдал он дань вежливости. – Мы не успели. Дальше будет хуже.

– Корень горы? Эту часть я совсем не понимаю. Кто здесь должен стать жертвой?

– Жертвами. Кривогор давно спит, но маг, заставивший свиней с алмазными копытами валиться с небес, способен и вулкан разбудить. И тогда жителям у подножия не поздоровится.

– Они все должны погибнуть? Сколько же их там?

– Не поголовно, я полагаю. В этой части Обряд не требует точной цифры. Лава и пепел, накрывшие чью-то голову – вот всё, что ему нужно. Но лава и пепел не остановятся после одной головы, в этом и состоит сила пятого элемента зелья. «Пятый обречённый» – коллективная жертва. Впрочем, эта часть представления может сыграть нам на руку. Устроим засаду у каждой хижины – ведь он явится за ингредиентом только после извержения вулкана.

– Мастер, простите, вы слышите себя? Вы предлагаете убить жителей нескольких деревень, чтобы устроить засаду на маньяка?

Лаик с сомнением отнёсся к внезапному желанию Бруа помогать в поисках Бессмертника, как уже окрестили маньяка все, кто был в курсе кровавых происшествий. Но он понимал состояние мастера-эрудита и относился снисходительно к его выпадам против человечества, больше прислушиваясь к его ценным комментариям по делу. Бруа неохотно сообщил Лаику, что Ярру подтачивала неизвестная болезнь, от которой не помогало ни одно средство. Сильнее всего пострадали глаза – глазные яблоки словно таяли, источая молочно-белые слёзы. До-Лаик домысливал в этом свою вину – ведь он помнил, что было сказано в предсказании Да-Миэгг. И подумывал уже над тем, чтобы разделить сомнительные намерения До-Бруа – добыть зелье для Ярры. Это было проще, чем разлюбить. Но – целую деревню? А дальше? Ин-Гдар? Весь мир?

***

«Мой дорогой враг!

Если бы я делал это для себя, я бы наверняка вошёл в историю под именем Человека, Который Убил Целую Деревню. Но я делаю это не для себя, и славы не ищу тем паче. Я так решил – никто не узнает моего имени, никто не откроет в моём жилище музей, у меня никогда не будет психопатов-последователей. Я даже не знаю, заслужу ли я благодарность той, ради которой я приношу эти жертвы, когда она осознает, во что я её превратил.»

***

Раньше было проще – «пап, колдони», и папа колдовал. И петушка на палочке – получи, и ссадину на коленке – залечи. Мастера-преследователи, в арсенале которых были любые виды магии, ловили преступников одним щелчком пальца. Раньше и преступности-то не было. Не успевал вор выложить награбленные монеты на засаленный стол корчмы, чтобы вволю набить пустой желудок, как гвардейцы по наводке мастера уже тут как тут. Украл – в темницу. Убил – на плаху. А нынче что? Колдовать – ни-ни! Нынче – аналитика, статистика, свитки данных, а главное – беготня и болтовня.

Лаику пришлось изрядно побегать и поболтать, прежде чем спуститься по крутой каменной лестнице, едва освещённой редкими оплывшими свечами, в сырое подземелье, набитое до отказа самой разной публикой, которую сейчас объединяло одно чувство – ярость, и один вопль – «убей!». Ареной в центре куполообразной пещеры служил островок, окружённый колючей проволокой и рвом с нечистотами. Отвратительные миазмы, исходящие из рва, служили дополнительной естественной защитой от необузданного напора зрителей.

Раздался удар гонга, по окружности островка вспыхнули факелы, осветив сидевшего на земле человека. Не успел он подняться на ноги, как откуда-то сверху на канате к нему спустился противник, и бой начался. Толпа ревела, свистела и  забрасывала бойцов комьями земли и объедками. Лаик пристально наблюдал за боем. Первый бился, как человек – хитрил, уходил от ударов, продумывал многоходовки, оценивал стратегию соперника и менял на ходу свою, жалел его и давал ему фору. Второй, словно абсолютный зверь, целиком превратился в сокрушительное орудие смерти: он был кулаком, если бил кулаком, он был зубами, если впивался в плоть врага, он был бронёй, если враг атаковал. В нём не было мысли, в нём было единое движение и жажда убивать. Смертный был обречён – по определению. Что ж, самонадеянность в природе человека. Поэтому жертвы для таких аттракционов не иссякали – уж больно ставка была заманчивой, и каждый следующий был уверен, что он-то победит бессмертного.

Бессмертный был один, и он всегда выходил победителем. О нём ходили легенды – одна колоритнее другой. Одни говорили, что ему триста лет, и он ест селезёнку своих врагов – это продлевает ему жизнь и даёт сверхъестественную силу. Другие рассказывали – будто он был знахарем в одной горной деревушке, на которую напал мор, и все жители гибли один за другим. Вскоре смерть пришла и за его семьёй, и тут знахарь вспомнил об Обряде Отсечения, но решил сначала испробовать зелье на себе. Однако он так спешил, что принимал каждую часть зелья отдельно – по мере сбора. Когда Обряд потребовал истребления нескольких человек, ничто уже не могло его остановить. И едва Обряд завершился, он превратился в нелюдя и, лишённый всех человеческих чувств и добродетелей, стал неинтересен Смерти. А ему стали неинтересны люди, включая и его умирающую семью.

Бой закончился. Победитель приспустил штаны и помочился на лицо побеждённого, в кровавом месиве которого тонула просьба о пощаде. Зрители восторженно взревели.

Лаику этого было достаточно. Такой судьбы он не прочил ни себе, ни Ярре. Он пожалел только об одном – что не взял с собой До-Бруа. Он выбрался наверх, прочистил лёгкие, зажмурил глаза и подставил лицо тёплым лучам солнца, замер на мгновение. Солнце светило так ярко, что проникало даже под веки – маленькие жёлтые двойники солнца словно прожигали кожу насквозь. Ему тут же явилась другая картина – прожжённые глаза на портрете Ярры. Он покачнулся и открыл глаза – под ним дрожала земля. Кривогор просыпался. Лаик поспешил к дому До-Бруа, на ходу перечитывая свиток с предсказанием гадалки и пробуя по-своему трактовать расклад карт.

Дом мастера-эрудита по-прежнему выглядел покинутым. У крыльца вертелся Пип.

– Я и забыл про тебя, – Лаик подставил малышу ладонь. – Ты как будто знал, куда надо идти, и даже раньше меня. А ты поумнее Оллина будешь. Может, ты и ворожить умеешь, как твоя хозяйка?

Пип важно рыкнул и вытянул морду в сторону заколоченного дома. Лаик знакомым уже путём через палисадник пробрался во двор, к задней двери дома, подёргал её за ручку и, недолго думая, мощным ударом сшиб её с петель. Кабинет До-Бруа был незаперт, портрет стоял там же, похоже, хозяин не заметил повреждений. Лаик взял портрет и отправился на поиски лестницы наверх, но тут в кармане завозился Пип. Лаик спустил его на пол. Пип принюхался, завертелся и помчался, проскальзывая лапами, в дальнюю тьму коридора. Лаик проследовал за ним. Там во тьме слабо светилась синим щель по периметру люка в полу. Пип уселся в центре люка и задрожал мелкой дрожью.

– Вот видишь, тебе и самому страшно, – шёпотом произнёс Лаик, – так что давай-ка мы лучше тихо уйдём и вызовем подмогу, хватит с меня на сегодня подземелий. У меня тут наверху ещё дела, – он показал на портрет.

Пип строго тявкнул и залился отрывистым лаем. Крышка люка приподнялась, выпустив из подвала ещё больше синего. Едва Пип спрыгнул с крышки, как из люка высунулась цепкая рука и схватила пушистый комочек. Крышка откинулась целиком, к руке добавилась голова До-Бруа.

– Это вы… мой дорогой враг. Я вас ждал немного позже, ну, да ладно. А этот комочек жизни мне как раз кстати, – Бруа несколько раз сжал Пипа в кулаке, словно мячик, от чего тот жалобно взвизгнул. – То, что надо. Присоединяйтесь, если хотите. Я как раз работаю над вулканом, – Бруа исчез в проёме.

– Погодите, Мастер! Вы неправильно истолковали предсказание! «От рук возлюбленного» – да, но не из-за любви! И если любовь нельзя силой прекратить, то вот эту… оплошность, – Лаик выставил перед собой портрет Ярры, глядя сквозь прожжённые дыры, – можно исправить!

Голова Бруа медленно вернулась обратно.

– Что? Вы испортили карту жизни Ярры? – вслед за головой показались плечи и грудь в рабочей мантии, а голос зазвучал угрожающе.

– Это карта жизни? Вы держите карту жизни дочери среди хлама?

– Не смейте называть мои вещи хламом! – Бруа почти полностью выбрался из люка.

Лаик попробовал отступить назад, но ноги словно прилипли к полу.

– Вы применяете магию? Это незаконно!

– Да ладно? Жители Кривогора наверное сейчас именно это пытаются объяснить огнедышащей лаве, которая их вот-вот накроет.

– Именем Её Высочества я…

– Что вы? Арестуете меня? А может, колдонёте? Как в старые добрые времена. Не поверю, что вы никогда об этом не мечтали.

– Отец! Вы здесь?

Лаик обернулся на голос. У него за спиной стояла Ярра, на этот раз без маски. Она задирала голову, пытаясь удержать в глазницах то, что прежде было глазными яблоками, а теперь превратилось в сгустки бело-жёлтой слизи, которая стекала по щекам и капала на половицы.

Пип вырвался из руки Бруа, бросился к ногам Ярры и принялся жадно слизывать капли глазной жидкости.

– Пип, ты рехнулся? Фу! – Лаик попытался сдвинуться в сторону Ярры, но ноги по-прежнему держали его прикованным к полу. Тогда Лаик не придумал ничего другого, как запустить в глупого пса картиной. Пёс точно ждал этого – он запрыгнул на портрет и начал зализывать дыры на глазах нарисованной Ярры. От этих движений холст срастался, краски возвращались на место с каждым махом проворного розового язычка.

Карта жизни Ярры восстанавливалась. Бруа и Лаик стояли как вкопанные, причем Лаик буквально, и не сводили глаз с копии Ярры, забыв об оригинале. Ярра же прикрыла ладонями глаза и шумно задышала. Когда она опустила руки, счастливый лучезарный прищур осветил полумрак коридора.

– Как насчёт лавы, Мастер? Остановите процесс. А лучше обратите – судя по всему, вы это можете. Думаю, крайний случай наступил и я могу… – Лаик швырнул в сторону Бруа смирительные чары – руки эрудита взметнулись и сплелись за спиной в тугую спираль. Он взвыл от боли. Теперь следовало залакировать результат, чтобы маг не «колдонул» в ответ. Из стандартного набора мастера-преследователя в таких случаях срабатывало только одно – мощный удар под дых.

***

«Мой дорогой враг!

Этот мрачный ментальный госпиталь, куда меня заточили не без Вашего участия, какой-то умник расположил на берегу реки. Отсутствие увлекающих ум занятий и равных мне интеллектуальных партнёров открывает заманчивую перспективу просидеть у окна остаток жизни, дожидаясь, когда Ваш труп проплывёт-таки мимо. Почему из всех книг о мести мне запомнился только этот жалкий образ? Мой доктор называет это некротической фиксацией… Думаю, он некромант, и при случае непременно на него донесу.

К несчастью, теперь Вы мой родственник, и ради блага своей дочери, которую Вы привели на край гибели, я Вас прощаю.

Кажется, она Вас и в самом деле любит.

Но справедливости ради должен сказать – лучше бы она любила собак.»


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 4,25 из 5)
Загрузка...