Король мой…

 


Король мой – мертвенно-бледный в своих одеяниях серых,
Листья и пыль у крыльца собирает осень.
Олень быстроногий лесом прозрачным проносится, выстрелы – мимо.
Жертву боги твои не просят…
 
Закаты горят у гор, полыхают алым и синим,
Мои рукава и мечи испещряют руны – все тоньше и тоньше.
Твой конь, мой король, на рассвете пришел без всадника,
А след на камнях – кровавый и пахнет солью.
 
Усталая крепость уныло стоит, но твердо,
И грай воронья в облаках сыпет снегом, холодным ветром.
Куда увели тебя сны и твои тревоги, король мой,
В какой стороне мне искать тебя?

 

 

Башня была высокой. Такими, вероятно, полагается быть всем башням, но эта была серой, как дождь, или как небо в сумерках, и стремилась ввысь так далеко, что у самой ее зубчатой вершины проходили облака, рваными своими краями качаясь как зыбкие, призрачные стяги.

Юноша смог разглядеть каменную кладку, когда подошел совсем близко – сточенные, заостренные камни ложились друг на друга, подобно чешуйками, и перламутрово взблескивали во мраке, когда свет факела падал на них.

Вход зиял впереди – как раззявленная пасть дракона, или бесконечный туннель, или глубочайший колодец, и ни единого лучика света не мерцало впереди.

Когда он шагнула в арку входа, его обступила тишина. А потом рядом, у самого уха, пролетело что-то, мягко коснувшись щеки. Это было похоже на летучую мышь и не напугало его. Но внезапный порыв ветра всколыхнул пламя факела, послал по стенам длинные алые отблески, а потом огонь потух, оставляя его в темноте и тишине, прерываемой лишь шелестом крыл и писком.

 

Король был стар.

- Не таким ты думал меня увидеть? – скрипуче спросил он. Голос его звучал дряхло, но пронзительные синие глаза смотрели из-под седых бровей живо, внимательно оглядывали фигуру юноши – совсем еще мальчишки, бесстрашно ступившего в раззявленную пасть крепости. – Кто отправил тебя сюда?

- Никто.

- Но ты узнал об этом месте не сам.

- Моя мать рассказала мне легенду.

Теперь взгляд старика изменился. Скользнув мимо мальчика, он устремился в темноту за его спиной, и само время рисовало там высокие светлые залы дворца, зеленые молодые леса и лицо – прекрасное лицо молодой женщины, статной, темноволосой и зеленоглазой, глядящей с нежностью и любовью.

- Она рассказала тебе легенду? – спустя минуты повторил он, вновь взглянув в лицо мальчика, в его кристально-синие глаза, встревоженные, но беспечально молодые.

- Легенду о короле, который хотел защитить свой народ.

- И чем закончилась эта легенда?

- Король пожертвовал собой.

Старик склонил голову в глубокой задумчивости. Его корона засеребрилась в тонкой струнке лунного света, как рыбья чешуя, когда он посмотрел на мальчика и спросил:

- Ты пришел, чтобы услышать легенду целиком?

- Да.

- Значит, настало время. Что ж, послушай.

Старик встал, разглаживая ветхое одеяние: одернул выцветший камзол с вытертыми пуговицами, расправил изъеденный молью плащ, поправил корону на побелевших волосах.

Мальчик огляделся, отступил на шаг, и темнота зашелестела вокруг. Он сморгнул, и пространство вокруг залилось светом сотен свечей.

 

Все началось осенью. Листья укрывали пологом тропу, конь ступал мягко, лесной ковер заглушал шаги. Король возвращался домой, и его войско следовало за ним – усталое, поредевшее, но несшее радостную весть победы. Враг был повержен, на границах укрепили гарнизоны и долгожданный мир пришел в их небольшую страну.

Придворные встречали их с почестями, и королева выбежала навстречу, бросилась на шею своему королю, зашептала что-то в ухо, отчего его щеки заалели румянцем, и в глазах блеснули слезы.

Королева была беременна! Вновь, когда никто и не надеялся уже на чудо! Несколько лет прошло после того дня, как она потеряла ребенка и сама чуть не отправилась следом за ним.

 

Весь двор был счастлив, и королева выглядела здоровой и цветущей, но король вдруг становился все смурнее день ото дня, боялся оставить ее одну и даже ночью просыпался, проверяя, не случилось ли беды. Тень страха наползла на его сердце, омрачила чело.

Приближалась зима, последние листья покидали ветви деревьев, когда к королю пришел странный, дурной сон. Ему и раньше снилось, как королева погибает родами, но сегодня он словно бы увидел это наяву и проснулся от собственного крика. Супруга спала рядом – мирно, тихо, даже и не услышав ничего. Очаг потух, и только искры тлели в камине; догорели и свечи. Снежно-синими сумерками светилось окно, и король поднялся, отворил на пару мгновений створку, чтобы впустить в комнату свежий воздух. Во дворе замка кто-то был: в темном плаще, скрывающем лицо, он стоял и смотрел прямо на короля за окном, а потом вдруг поманил того рукой. Странно и дико это было, но король вдруг почувствовал сильнейшее желание спуститься и узнать, чего же хочет незнакомец.

 

Поздняя осень сыпала редким снегом, гнала по камням мостовой пожелтевшие листья, завывала ледяными ветрами под крышей. Король спускался по каменным ступеням, а темная фигура ждала его, глядела из-под капюшона, а у ворот и переходов замка не было ни одного стражника.

- Ты боишься за королеву, - без приветствия прошелестел тихий голос, точно вьюга забилась о черепичную крышу.

- Кто ты? – спросил король, не давая ответа.

- Я тот, кто поможет избавиться от страха. Тот, кто подарит могущество и силу, которые исторгнут страх из глубин твоей души.

- Почему я должен верить тебе? – сердце короля сжимала когтистая рука, а его сны, кошмары проносились мимо, звеня в голове его собственным криком, окутывая знакомым страхом: он ничего не мог поделать, был абсолютно бессилен. Короля пугала собственная слабость. Король думал, что только воля и сила может изменить ход событий.

- Потому что ты видел сны. Потому что ты ничего не можешь сделать, - ответил незнакомец.

Король молчал, а страх его рос, теснился в груди: он уже словно бы наяву видел, как погибает его королева - и ребенок.

- Что ты хочешь за это? – спросил он, выкрикнул.

- Плату. Клятву и жертву, - был ответ. – Приходи к озеру у пещеры, приходи, если хочешь обрести мощь, избавиться от страха.

А потом прокричал где-то вдалеке петух, и король, открыв глаза, обнаружил себя в своей постели: все привиделось ему во сне, но только занеможилось с утра королеве и он решился: к ночи собрался, приказал седлать коня и направился в лес, где меж темных стволов деревьев мерцала вода озера.

 

Бальный зал – велик и роскошен; здесь - самые прекрасные женщины,  лощеные мужчины, и самый сверкающий среди них - король. Он сидит на высоком троне расслабленно, откинув на подлокотник руку, и на его указательном пальце взблескивает перстень с овальным молочно-белым камнем. Король чувствует, как все громче гудит зал, как возбужденно блестят глаза гостей, лихорадочным румянцем покрываются щеки. Магия концентрируется вокруг него, в ушах начинает звенеть, и гул поднимается к потолку, становясь все монотоннее.

- Жертву! – слышит один лишь только король, во рту становится сухо и горячо, его разом прошибает холодный пот. Он не двигается, только глядит остекленевшим взглядом, как от толпы отделяется женщина и движется к нему. Темные волосы струятся по спине, золотистый тонкий венец на ее лбу отражает огоньки свечей, в прорезях рукавов зеленого платья молочно-бледной кажется ее кожа. Она совсем не похожа на других – не смеется в почти зверином оскале, глядит на своего короля обеспокоенно, даже печально, и ее маленький алый рот складывается на мгновение в идеальное «о» - когда она замечает, как из носа короля струйкой течет кровь и пачкает серебристо-черный камзол.  Она движется к нему – скорее, скорее, пока он, запрокинув голову к спинке трона, глядит в высокий, бесконечно белый потолок с цепями сверкающих люстр. Все кружится, все сливается в огненное колесо и тянет его в черную бездну. Пронзительный, отчетливо неживой голос в его голове выпевает: «Жертву! Ты поклялся!» и король, уже и сам стремящийся в зияющую пустоту, плачет сухими глазами. Сердце тянет.

- Милый! – шепчет женщина, удерживая его голову холодными, нежными ладонями. Ее пальцы касаются бескровных щек короля, оглаживают, и он чувствует, как на долю секунды его окутывает спокойствие: ее теплый, уютный, привычный запах: ромашка и мята в волосах, кожа, отдающая цветами шиповника – каждое утро она начинает с умывания этой душистой водой; шелковое платье шуршит на грани слуха, и прохладой касается его шеи широкий рукав. В ее глазах дрожит, ширится беспокойство, губы что-то говорят, но король не слышит: звенит, стонет у самого виска голос, выпевает незнакомые, леденящие кровь слова, и страх сковывает сердце короля, разливается по телу, струйками холода вползает под кожу.

- Ты поклялся! – звучит вновь. – Поклялся кровью!

- Нет, - ему кажется, что он кричит, но он еле слышно шепчет.

 

Это правда. Он поклялся, повторил все, что ему было велено, и рассек клинком ладонь над черным зеркалом воды. Зимний лес шумел над ним, тянул узловатые пальцы-ветви, и кричал над ним ворон – трижды, как и говорилось в легенде. Оно не вышло из пещеры, не выглянуло из-под воды, не оставило следов на первом снегу, но ледяной ветер, просвистев над макушками сосен и печально оголившихся осин, спустился вниз, принося опасные и злые слова. Так существо приняло клятву короля, и пообещало наделить силой и невиданной мощью – когда он завершит обряд.

- Но я обещал свою жизнь! – выкрикнул король в темноту.

- Твоя жизнь и так принадлежит нам, - прокаркало оно, впервые обозначаясь черной тенью меж серых оголившихся стволов.

Король сделал шаг назад. Кровь пятнала нетронутую снежную гладь, а его прекрасное лицо посерело, и впервые его сердце сковал настоящий страх. Тень меняла очертания, не имела ни лица, ни формы, но отчетливо глядела на короля.

- Заверши обряд.

- А если я откажусь? – голос короля дрогнул, надломился.

- Ты призвал нас. Мы уже здесь. Заверши обряд, - это было последнее, что произнесло существо. Оно осело, словно туман, черным дымом опало на вступающие корни деревьев.

 

Никто словно и не видит, как король бессильно полулежит на троне, как королева склонилась над ним, бьет по щекам, зовет стражу. Воздух становится тяжелым, густым, и веселящаяся толпа становится все более дикой. Люди творят непристойные вещи, похоть темной тенью ложится на лица, жадность и жажда отражается в глазах многих.

Король открывает глаза, в беспредельном ужасе чувствуя, как тень – существо, не имеющее ни имени, ни названия, приближается к нему неумолимо, медленно, наползая, как тень на солнце в день затмения.

- Беги, - шепчет он своей королеве, - беги! – выкрикивает он и хрипит, хватаясь за горло. Кровь идет носом все сильнее, голос пропадает и на некоторое время король перестает видеть: только чернота перед глазами и гул в ушах.

Королева не может бежать: она в ужасе глядит на своего короля. Гаснут свечи: все быстрее и быстрее, пока зал окончательно не погружается во мрак, лишь у трона сверкает канделябр, и пламя каждой из его свечей рвется вверх, к самому потолку и гудит, как костер. Король закрывает глаза ладонью, судорожно вздыхает.

Для него наступает тишина: все звуки в зале смолкают, стихает движение, а за его спиной разрастается тень, ползет все выше и выше, обнимает когтистыми бесплотными лапами плечи короля. На сверкающем серебристом камзоле остаются черные обугленные следы, и кажется, что и кожа под ними горит. Клубясь дымом, меняя форму, существо склоняется к самому уху короля и жестко, повелительно говорит:

- Жертва. Вот как ты избавишься от страха.

Только сейчас король понимает весь ужас своей клятвы, всю глубину произнесённых слов. Он не двигается, все тело словно мертвеет от прикосновения существа.  Оно дышит стынью, тленом подземелий, холодом безвременья окутывает пространство вокруг себя. Королю кажется, что и сердце уже не бьется, и кровь не бежит по венам, только пустота вокруг ощущается отчетливо, сжимается обручем на груди и давит, давит.

- Жертва, - вновь выдыхает существо, и тогда король открывает глаза. Он откидывает голову на спинку трона, поднимает взгляд, оглядывает беснующуюся толпу.

Королева ахает, отступает на шаг и стоит, в ужасе прижимая ладони ко рту – она не узнает своего короля. Замирает и толпа, замолкает. Придворные оглядываются в удивлении и непонимании, точно очнувшись от глубокого сна: наваждение прошло. Прокатывается по залу шепоток и смолкает, оборавшись под холодным взглядом короля.

Магия, сила, непонятная и недобрая, больше не звенит в зале, не окутывает короля плотным, наэлектризованным коконом:  она собралась в нем самом, глядит из его потемневших глаз, озирает зал и толпу в нем, словно выбирает кого-то. Останавливается она на королеве, но это не смягчает прежде прекрасного лица короля: он бледен, как каменная статуя, на лице залегли тени и рот кривится в опасной гримасе. В синих его глазах отражаются желтоватые отблески, и только сейчас женщина понимает, почему он выкрикнул ей «беги!» - тогда на нее глядели еще его глаза: смертельно усталые, испуганные, но полные живой воли и решимости.

Теперь же на троне сидит совсем не ее король. Он поднимается медленно, двигается рублено, как деревянная фигурка солдатика, резко отбрасывает за спину плащ. Выжидает какое-то время, сгибая и разгибая зачем-то кулак, а потом, когда устремляется вниз по ступеням, движется уже совсем по-иному: вальяжно, медленно, плавно. Толпа подается назад, точно волна прилива, хлынув прочь от королевы, оставляя ее одну с существом, так сильно похожим на их короля.

- Жертва, - раздается голос – холодный, опасный, нездешний. Его исторгают уста короля.

Он идет неспешно, тихо ступает мягкими черными сапогами. Тонкий и острый, взблескивает в его руке кинжал.

Королева стоит – не может бежать, и глядит расширившимися глазами, как король движется ей навстречу, и в складках его плаща, тянущегося за спиной, неотрывно следует нездешняя, черная тень.

Инстинктивно прикрывая живот, королева складывает руки, и в наступившей тишине отчетливо шепчет, впервые при придворных называет короля по имени:

- Вортимер, опомнись! Наш ребенок!

И, отпрянув назад, заливается слезами. Король замирает, занеся кинжал, и по его лицу проходит судорога боли – он стискивает зубы, жмурит глаза, и словно что-то в нем самом бьется и корчится в попытке завершить начатое.

Под потолком раздается чудовищный, леденящий душу вой, когда король усилием направляет кинжал в свою сторону и падает, пронзенный.

Разбивается высокое окно - прекрасный витраж, изображающий Вортимера с женой. Разбивается вдребезги, сыпет осколками на каменные плиты зала, словно мерзлым снегом, а бесплотный голос уносится прочь от дворца, на мгновение закрыв тенью солнце.

Королева бросается к королю – лицо его бледно, совсем бескровно, и сочится кровь уголком губ. Он открывает глаза – прежние, беспредельно синие, глядит на нее, тихо говорит:

- Прости, Элиза, прости.

-Что ты сделал? С кем связался?- заливается слезами королева.

- Злые силы, - шепчет король, - думал совладать с ними. Он будет достойнее, чем я…, - убирает волосы с ее лица, гладит по щеке. – Прости меня.

- Мы еще встретимся, - одними губами говорит королева, когда он закрывает глаза.

 

Мальчик, словно очнувшись ото сна, вновь обнаруживает себя в пещере. В узкое окно проникает лунный свет, а старик сидит на каменном троне сгорбившись, укрыв ладонью лицо.

- Ты – тот король. Ты – мой отец, - шепчет мальчик, делая медленные шаги к трону. – Но прошло всего шестнадцать лет!

- Это – плата за непоправимое. Я связался с силами, с которыми нельзя так просто разорвать связь. Они заточили меня здесь, и каждый день равнялся году.

- Теперь мы уйдем, - так же тихо говорит юноша, протягивая руку старику.- Я принес тебе вот это.

На его ладони горит нежно-розовым цветок шиповника. Он пахнет утром, и росой, и солнечными лучами в волосах нежной королевы. Старик закрывает глаза, и по его щеке впервые скатывается слеза. Впервые с тех самых пор, как он рассек ладонь над черными водами в лесу.

- Я – Виллем, сын Вортимера, и моею рукой не проливалась кровь, - звонко, отчетливо говорит юноша, озирая пространство вокруг строгим взглядом и словно обращаясь к кому-то, и звенящая тишина ложится на эту комнату, крепость, пустошь вокруг. – Я забираю отсюда моего отца.

Что-то шуршит, гудит в углах. Крепость вздрагивает от основания до вершины и вновь стихает.

- У тебя нет власти над ним! – повелительно, грозно говорит мальчик, беря узловатую руку короля своей ладонью. Он поднимается с трона, согбенный и седой, как лунь, идет за мальчиком и у двери замирает: тысячи тысяч раз он пытался выйти из крепости и не мог перешагнуть порога.

- Идем, - мягко говорит мальчик, и король делает шаг следом за ним, оставляя за спиной комнату.

Они стоят у башни, преодолев десятки ступеней, и глядят, как первые солнечные лучи золотят небосвод. Башня тает за их спиной, как мираж, пока не остается только фундамент, ветхий, поросший травой и молодыми деревцами.

- Мне пора, Виллем, мой добрый смелый сын, - вдруг говорит король и мальчик понимает, что это правда. В глазах от слез дробится картинка, но он все равно смотрит на отца: Вортимер снимает корону, что увенчала его голову на бесконечные годы в черной башне, бросает на траву, и она юркой змейкой ускользает прочь. Волосы его темнеют, свиваются в кудри, золотисто взблескивая в свете утра. Только глаза остаются прежними – синими, как озера, на помолодевшем прекрасном лице. Он улыбается, успевает обнять сына, шепнув:

- Береги мать.

И истаивает, как видение, словно он был фантазией.

 

В старом замке меж каменных плит пола прорастает трава. Тянется вверх: к обвалившейся крыше, к светлому небу, к звездам и солнцу. Цветы качают нежными головками на ветру, что льется, несется, летит с самого моря.

Камень – щербатый и неровный, горячий от исступленного летнего зноя, а вокруг, над цветастым, как платье, полем, дрожит марево жара.

Стены замка торчат остро и надломленно, точно зубы старого великана, тычут в небо указующе и грозно, но среди обвалившегося, крошащегося камня птицы строят гнезда, и он кажется одновременно брошенным и трогательно обитаемым.

Пол – крепкий. Запорошенный листвой, поросший густым и влажным мхом, впустивший меж плит крепкие побеги сорной травы.

Лестницы ведут куда-то вниз – туда не советуют соваться: боятся обвала, а из подвалов тянет холодом и сыростью, и темнота лижет стены, высовываясь из укрытия каждый вечер.

Лес у замка тих, тосклив. Здесь нет зверей, только редкие птицы вьют на его окраине гнезда.

 

Они приехали сюда спонтанно. Получили отпуск, сели на поезд, и покатили вперед, выискивая привлекательные для туристов места. В маленьком городке с уютным перроном, где они сошли на третий день пути, самым знаменитым местом были руины замка примерно одиннадцатого века, и они не смогли устоять: Элиза принялась восторженно расписывать все, что она читала о рыцарях и замках, а Вортимер почувствовал странную тягу в груди, и решение было принято единогласно.

Здесь Вортимеру снятся неспокойные сны. Расходится волнами вода у его босых ног – черная, густая, тянет его вперед, к самой стремнине. И гулко отдаются от стен чьи-то голоса. Вортимер не различает слов, но интонации – мягкие и текучие, струятся вокруг и от звуков становится душно, страшно, тошно. Что-то зовет его к замку, в лес, показывает пещеру и озеро, раскинувшееся у ее зияющей пасти.

Он просыпается, вскидывается в постели. Элиза, свернувшись в калачик рядом с ним, мирно спит.

Шторы тревожит мятежный ветер, и мужчина поднимается, подходит к окну. Ему еще чудятся шепотки в углах, но он машет на них рукой, точно прогоняя назойливую муху: каждый из нас сам выбирает, во что верить, что пускать в свое сердце.

Вид из окна захватывает дух: на горизонте еще синеет полоска света, обрисовывая замок темным, опасным силуэтом, но вдали от городской засветки небо уже совершенно темное, почти антрацитово-черное, и гвоздики звезд на нем смыкаются в ослепительные созвездия. В груди теснится, растет чувство восторга, для которого это слово - стишком малое, слишком узкое. Оно гудит, как огромный медный колокол, рассылает по телу такой звон, что Элиза давно уже могла проснуться от такого шума. Хочется ей рассказать обо всем, и Вортимер уже почти решается ее разбудить, но она так уютно спит, положив ладонь под щеку, что он не решается. Пусть. Поделится этим завтра. Он забирается обратно в постель, и женщина приникает к нему, укладывает голову на плечо. В комнате стоит тишина, а в прохладном воздухе веет морем, и за окном трещат цикады, повествуя о том, как прекрасен был прошедший день. Вортимер засыпает: во снах его тишина, солнце и прохладные морские волны.

 

- Здесь, наверное, проводились восхитительные балы! – Элиза мечтательна, и улыбается светло, оттягивает локоть Вортимера, прокруживается с ним пару шагов по бывшей зале – они все-таки пришли на экскурсию, ходят по руинам замка давно ушедших королей. Мох глушит шаги ее каблучков, утаивает поступь Вортимера – тишина. Ветер гуляет меж стен, и смешок Элизы разносится по зале недалеко, быстро стихая. Вортимер улыбается ей, притягивает к себе за плечо, и в ее прекрасных прозрачно-зеленых глазах отражается его улыбка. Ей все нравится – как и ему. Но в шуме ветра здесь иногда ему чудятся голоса, они шепчут и увещевают, смеются, кричат. Вортимер знает, что это лишь миражи, машет на них рукой, говорит: «прочь», когда отдельные слова прорезываются в гуле.  Это место когда-то принадлежало его предкам, и в честь одного из древних мужей был назван и он сам. История сохранила мало подробностей, но легенды передаются из уст в уста и сны, связанные с узами предков, иногда приходят к ему. Память веков остается в крови, открывает невиданное и непонятное, нечто, что становится ясным только спустя время.

Зло, затронутое лишь однажды, часто вновь пытается пробиться в сердца, ищет лазейки, потайные ходы и слабости. Сомнения и страхи подтачивают дух, но любовь всегда помогает превозмочь их и только она закрывает дорогу злу.

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 4,17 из 5)
Загрузка...