Курьер

 

Где-то далеко

По его зонту барабанил изо всех сил дождь, то усиливая свою мощь, выказывая силу природы, то ласково шлепая по нему, открывая скрытую в ней любовь ко всему живому. Зонт, прогибаясь под жесткими каплями воды, громко трещал, но не сдавался и защищал своего владельца от любых невзгод. Он был уже очень стар, спицы лишь держали ткань, но сама она к ним не была прикреплена. Механизм зонта тоже сдавал позиции, и его иногда заклинивало. Но в целом это был вполне рабочий инструмент с большим стажем работы, никогда он не подводил своего хозяина, поэтому вещью был исключительно дорогой и ценной.

Разразился осенний гром, и нескончаемый ливень мгновенно утих, и перестал. Это произошло так быстро и столь стремительно, словно дождя и не было вовсе, остались лишь лужи, растекающиеся по улицам. Кто-то просто отключил его, как свет в комнате, мешающий уснуть. Мужчина отвел свой зонт в сторону, взглянул на небо и замер на месте - вкопался в землю подобно статуе и, щурясь, выглядывал там вдалеке нечто важное и значимое только для него одного. Яркий уголок – золотистый Луч солнечного света - этого бесконечного чуда, называемого небом, пробивая мрачные тучи, разросшиеся по всему миру как старая зараза, устанавливал свою безгласную власть над этим миром.  Просвет неумолимо и неистово высвобождал энергию светила, которое скрывалось далеко за темнотой небесных сводов, бессрочно потерянных среди затяжных дождей и грозовых туч, впитывая его в себя, усиливаясь с каждой секундой, он разрывал всё и склеивал ничто. Именно сейчас, именно в это мгновение мир остановился, но никто этого не заметит, только мужчина с зонтом, полностью ощутит этот мгновенный перелом, падет духом, зная, что за каждой великой победой, скрывается маленькое и гадкое поражение. И светило здесь беспомощно, как маленький ребенок, оставшийся один, так и оно будет бессильно противостоять этому.

Единогласно со всех сторон раздался возглас птиц, как мягкая симфония, что играется на концертах по всему миру, и музыканты каждый год выходя на бис, как сегодня, как и сейчас, разносят благую весть на своем птичьем языке: «VAE VICTIS! VENI VIDI VICI». Они оповещают мир о Лучике-герое, сжигающем всё темное естество, долго копившееся в людях, бывшее ошметком несмываемой грязи у них буквально на ладонях.  И он слышит их зов, очищается от всех своих грехов, омывается какой-то благодатной чистотой. Мужчина в пальто вглядывался в этот просвет, и что-то старое, что-то давно знакомое в нем ему чудилось, будто роспись какого-то давнего друга на письме, уже потерянного века назад, но все равно такого теплого и приятного. И тогда ему открылась та малая правда, которую он пронесет с собой до самого конца, а сейчас лишь грустно покачает головой. Ведь он, наконец, нашел ответ на свой вопрос, но не может об этом сказать, даже невольно намекнуть. Занеся свою голову обратно под зонт, игриво присвистнув, мужчина отправится дальше по своим делам, которые не терпят отлагательств. И дождь вновь начнет лить, и Лучик станет исчезать в нахлынувших одним потоком людских горестях и бедах, утопая в тучах грез и желаний, прегрешений и добродетелей.

Темная фигура в пальто продолжала свой путь по улицам, не сворачивая, не оглядываясь - шла напролом, не боясь ни усиливающегося с каждой секундой дождя, ни растекшихся по всей дороге луж, будто назло всему миру. Только впереди его дорога, намеченный им и стекающими по городу лужами, путь.  Едва заметная игривая улыбка его лица освещала путь многих других прохожих, шедших неподалеку, затерянных на этой дороге. Они глядели на него, на лучезарную персону, вбирающую в себя всю гадость непогоды, и, весело хмыкнув, продолжали дела, накопившееся за долгое время. Мужчина был истинный педант, словно сошедший со страниц старого романа о мужчинах, владеющих всем миром. Но он был лишь пешкой, невольным Словом в руках своего Создателя.

Среднего роста и хилого телосложения, с плащом бежевого цвета, давно потертым и засаленным, с повязанным наспех шарфом, украшенным лосями и торчащими во все стороны нитками, с дорогими и элегантными туфлями, что впору носить людям в костюмах при деньгах, коими тот точно не обладал. Очки-авиаторы на лице его выглядели глупо, даже смешно, также как и неудачная попытка опустить бородку – итогом которой стал клок небрежных волос на подбородке, которые выглядели как неподстриженный на лужайке газон. Но его имидж не вязались с его рассуждениями, а маленькая поросль волос на гладком лице шла вразрез собственным убеждениям. Он был полной противоположностью самому себе. Подобные ему плохо заканчивали в книгах, в фильмах, на подмостках театров и в простой жизни.

-Ваш зонт,-  сказал чей-то голос позади его. Мужчина поспешно обернулся. Перед ним оказалась молодая  девушка в легкой темной курточке с зонтиком, украшенным лилиями. Она будто хотела что-то сказать, но лишь улыбнулась, глупо потупила глаза и потеряла свою мысль. Они оба смутились. Ему уже хотелось что-то ответить, но она вдруг прервала его речь смешком, и быстренько повернулась. Мужчина выпучил глаза: «Она видит зонт? Нет. Это только кажется. Я обнаружен».

Он был поражен, смущен и озадачен в одночасье. Мысли в голове спутались, вторые были хуже первых, третьи ужаснее вторых. В голове помутилось, и он судорожно начал думать, что же не так. Перевернул в своей голове весь свой образ, всю свою одежду. Ему никак не удавалось понять, где же он промазал. Между тем она все смотрела вдаль, выжидая свой поезд. И он увидел ее, как она увидела его.

Девушка была необычайно красива. Прядь светлых волос опускалась на ее ровное  лицо, скрывая один глаз, подчеркивая красоту изумруда, глядевшего вдаль. Кто посмотрел бы в её глаза, сразу бы увидел отражение своей души, выраженное в ней. Минуту разговора с девушкой, имеющей такие прекрасные глаза, можно было бы обменять на годы страданий.  Её речь была хорошо поставлена, голос приятен, а мысли никогда не путались со всякой ересью, так часто встречаемой среди молодых девушек. В ней было что-то не от мира сего, и она сама это знала. Но и от мира этого в ней уже ничего не осталось, лишь блеклая тень. Хорошая была девушка.

-Извините, я как-то не ожидала, что вы так бурно отреагируете. Я не хотела вас обидеть,- поникла она.

-Я и сам такого не ожидал,- пробормотал он еле слышно. Мужчина нервничал, и в своей одежде выглядел нелепо, неуверенно, подобно грустному клоуну,- Мой зонт?- спросил он немного погодя, ожидая услышать кучу тех вопросов, какие задавали ему все.

-Он у вас неприлично старый, чуть-чуть и развалится. Почему бы вам не купить новый? Я знаю, что навязываюсь.

-Тут очень долгая история. Вы хотите её услышать?- оживился он.

Она взглянула на мужчину, ей хотелось улыбнуться и энергично закивать головой в ответ, но вдруг что-то резко кольнуло её в грудь. Прямо в сердце она ощутила острую боль, не физическая боль сломила ее. Но душевная. На его лице она не увидела больше улыбки, лишь грустный взгляд темных глаз, которые преобразили его образ нелепого грустного клоуна в самого истинного меланхоличного драматурга, который проводил очередной рассказ своего пера в далекий путь. Девушка падала в бездну своего сознания, одновременно погружаясь в его выдуманный мир.

И снова дождь, и снова зонт, и снова он. Только улиц нет, нет прохожих и машин, нет ничего, кроме его зонта, закрывающего их от всего мира, от всего его и от всего ее. Девушка не могла понять, он ударил ее? Убил? Она мертва? Или произошло что-то по-настоящему непонятное, необъяснимое, непостижимое человеческому уму происшествие, и он поможет ей, вытащит из этого пугающего случая? Что же произошло? Она посилилась сказать что-то связное, но мужчина лишь покачал головой, не давая ей слова:

- Не стоит сейчас силиться говорить или что-то узнавать,- вдруг произнес его сильный голос, в котором не было неуверенности, как впрочем, и уверенности. Голос просто существовал, и просто имел свои слова, которые проникали в настоящее. Были реальностью, которую выдумал кто-то, имеющий настолько сильный голос, настолько мощное слово, что всё прочее лишь пылинка в его звучании,- Вы, наверное, боитесь. Но и я боюсь, так что возьмите себя в руки. Это скоро пройдет, как долгий кошмар, один из тех, которые снятся в детстве, а потом, не так часто, конечное же, во взрослой жизни. Ты бежишь и бежишь, а за тобой тот большой пес, неизвестной породы с неистовой яростью, столь быстрое и чудовищное создание. Тебя он нагоняет, падаешь под его лапами. Обильные слюни спадают с его челюсти прямо на тебя. Он открывает пасть – и ты просыпаешься в холодном поту. Но сейчас, это не сон, и даже не кошмар,- он вдруг затих, будто сам осознавал что говорил. В его лице что-то изменилось. Раньше оно было более-более живое, а теперь оно всего лишь есть. Всё, что раньше имело в нем какую-то осмысленную действительность, стало простым и легким, как камень,- Дальше будет интереснее, ну так говорят те, кто знает. К сожалению, я не могу сказать, что дальше, а что позади. Могу лишь провести,- он выдохнул.- Произошло так, что час ваш пробил слишком быстро, слишком рано. А вы так молоды, что мне хочется плакать, если бы только научиться…  хотелось поговорить о моем зонте чуть дольше, может даже рассказать пару историй о нем, выдуманных, естественно. Наверное, мне даже жаль…

-Что жаль? Что произошло?- сердце девушки начало биться сильнее,- Объясните, я вас умоляю. Расскажите про зонт, спасите от того «дальше», что мне уготовано. Я вас умоляю.

-Вы умерли, и я ваш… ну если так можно выразиться – курьер, хотя звучит пошло, грубо и неуважительно. Будто вы посылка, но это ни в коем случае не так!  Знаете, а ведь многие... многие даже и не хотят принимать своей смерти, будто считая это концом,- мужчина вдруг заметил ужас в глазах своей собеседницы. Он понурил свою голову, старался разглядеть что-то на своих ботинках, а после  вновь  посмотрел на нее, в нем что-то возросло, взлетело, помогая ему выразить свою мысль более точно,- Я знаю вас, Адель. Вы хорошая девушка, с благими намерениями, таким везет, такие уходят без проблем и боли. Что будет дальше известно одному лишь человеку, рожденному в свете. И это не Бог… вряд ли он вообще хочет теперь существовать для нас, а если и хочет, то вряд ли ему есть  дело до своих творений.  Я опять слишком много говорю, развожу демагогию, мыслю о великом. Такого в жизни делать не стоит. Но вы уж поймите, мне и поговорить-то не с кем. И все же время,- он резко бросил взгляд на свои часы, и, кивнув головой в такт дождю, продолжил,- и время, как раз пришло к своему моменту, обратного отсчета уже не будет. Я заберу твою душу Адель, и ты отправишься в недалекий путь, в такое пугающе страшное, но по-настоящему чудесное дальше. Ты готова?

Она, молча, глядела на него, сквозь прядь своих волос. Он знал, что она хочет спросить. И ему было больно, потому что ему бы пришлось солгать. Сказать то, что ей так хочется услышать. Но, как и принято, он не сказал, а она не спросила. Но, как и было обговорено, они не торопятся, но время не ждет.

Гром гремит

-Ты уже проснулся, дорогой?- послышался голос с кухни. Вслед за ним малые лучи солнца поднимались вверх по комнате все ближе к его лицу. Её голос теплом раздался в его душе, и он сквозь полудрему вяло улыбнулся и начал тянуть носки ног вдаль, будто заставляя себя вырваться в реальность, которая так мило тянуло его к себе. Ведь вместе с ней он застрял как во сне, сладкой дреме, не имеющей конца,- Там погода начинает портиться! Видно будет дождь…

И вдруг в его голове что-то щелкнуло, каким-то отдаленным эхом, уже не столь приятным, как ранее, вырывая из прелестно-сладкого сна. Каким-то отдаленно чужим, глухим голосом ему уже слышались слова, не грели, не лелеяли они его сердце. Она вошла в комнату и улыбнулась, а он едва заметно кивнул ей головой и перевернулся на другой бок. Вновь и вновь. Зачем ему это нужно? Зачем им это нужно? Зачем, зачем, зачем? Он лежал ещё с двадцать минут, а потом встал на ноги, в комнате её уже не было. Она готовила на кухне. Ее черные от рождения волосы были убраны в милый пучок, обтянутый сеточкой, и лишь маленький локон челки тихонько спадал на ее лоб, чуть касаясь брови. Темные глаза под стать густым бровям были обращены к плите, в них горела любовь и радость, и еле заметная тревога. Кухня была любимым ее занятием, в котором, достигнув вершины мастерства, ей нравилось экспериментировать с блюдами – такие моменты её жизни занимали дни, порой даже недели, и когда она получала желаемого результата – счастью не было предела. Звали её Сара. Она была очень хорошо сложена, в ней не было идеала граций, принятого обществом, но лишь раз взглянув на нее, человек уже не захочет отводить взора. Сара была мертва уже месяц.  Ему приходилось поддерживать этот театр каждый день, чтобы более мягко привести ее к пониманию произошедшего, хоть как-то помочь перед неминуемым концом этой части пути. И вдруг пошел дождь, как некая предусмотренная каким-то безжалостным существом идея, столь ужасная и бессмысленная. Он не мог понять, почему? Зачем? Всё так быстро, что не успеваешь оглянуться. Слишком рано.

Он сел за стол, и принялся смотреть за ее оригинальным мастерством. Было в этом что-то настолько великолепное и чудесное, что она просто двигалась в такт заведомо расписанного процесса, который невозможно остановить. Блинчик подлетел над плитой, в полете смазался клубничным джемом, сделал небольшое сальто и хлюпнулся на сковородку. Керамическая поверхность игриво зашипела, она смело провернула трюк еще раз.  Мужчина всегда удивлялся тому, как просто дается ей такие мудреные и резкие движения. Он не отводил от неё взгляда, каждое её движение запоминалось крепко-накрепко. Мужчина дорожил каждым воспоминанием, связанным с Сарой, и она ощущало это. По всему телу бегали мурашки от смятения, ей казалось ужасно странным, что он не отводит от неё своих глаз. Страх обуял весь дух. Вдруг она нарушила тишину своего мастерства, обернулась к нему, преисполненная какого-то стремления и силы, копившегося не одну минуту и, уж точно, не один час. Ей хотелось разрешить что-то важное.

-Ты, ты ведь не мой муж, да? Ты ведь не Дрейк…-  ее слова прозвучали очень четко и громко. Голос непомерно трясся – такого животного страха она никогда не ощущала за всю свою жизнь. И он понял. «Необычная девушка! Столько слов и чувств она выдала мне за эти дни, столько вечеров, когда она просто смотрела на меня, внимала каждому движению, буквально, дышала моими собственными мыслями и идеями. Она всё поняла. С самого начала, ей было ясно, что произошло»,- подумал он и кивнул головой,- Вы были так добры со мной, Дрейку бы и в голову не пришло пройтись где-нибудь вечерком или устроить ужин, даже в праздник, что уж говорить о каком-то поводе. А сегодня, когда я сказала вам про дождь, мои сомнения точно оправдались. Он любил дождь больше всего, даже больше меня, кажется,- сказав это, она опустила свои глаза, будто пряча слезы, замолкнув на секунду, продлившуюся для него вечностью,- Всегда радостный выходил, когда тот лил. А вы… вы сразу стали серьезнее, вдруг молча пришли сюда, а обычно были нежным, ласковым голосом звали меня в кровать. По утрам, как в последний день своей жизни, вы тащили меня смотреть на небо, говорить о чем-то, заставляли любить его. Но как любить такого человека, вы ведь многим лучше его.  Я чувствую ваши эмоции, ваши мысли, ваши суждения имеют почву, ваш ум острый, а высказывания точны.  Вы мне нравитесь, но в вас чего-то нет, чего-то точно отличающего от моего мужа, и от человека вовсе. Что-то будто вырванное прямо из середины вашего существования, поэтому я подумала, что, скорее всего, умерла, а вам надлежит меня к этому приготовить или вы причина моей смерти. И это так глупо, ведь мне по-настоящему хорошо. Но если окажется правдой… то, я не расстроюсь сильно, ведь это даже увлекательно в какой-то мере. Поэтому ответьте на один вопрос, а потом я сделаю, как вы хотите.

Его это раззадорило, никто и никогда не поражал его таким словами, не было такого, чтобы люди заранее знали о том, что происходит,  о том, что с ними стряслось. И ради интереса, ради желания помочь ей, преодолеть трудность, мужчина решил рискнуть. Он откинулся на спинку своего стула, посмотрел на Сару, и недолго думая кивнул ей головой.

-Спрашивайте,- в этом слове было столько силы и величия, что она задумалась на секунду: «Стоит ли игра свеч?».

-Что же в вас не так?- наконец, спросила она, и гром, как тот луч, пронизывающий небо насквозь, прозвучал в его сердце, и еще долго её слова разносились по душе мужчины еле заметным эхом. Но она – душа – ощущала ни с чем несравнимые потрясения, разрывавшие многовековые устои, что воспитывались с самого начала существования этого мира. Каким же точным и непредсказуемым оказался её вопрос. Он напрягся, мысли начали ускользать, уползать из головы, как тысячи змей, спасающихся от разгоревшегося огня – остатка старого и давно умершего кострища. Облик, который мужчина натянул на свою душу, стерся, и теперь на кухне вместо его мужа оказался человек в пальто, с неким старым зонтиком. Она удивилась, но виду не подала и  постаралась не задавать лишних вопросов,- Я вас как-то обидела?

-Нет, что вы,- протянул он,- Обидеть меня практически невозможно, если это вообще возможно. Но, если отбросить все странности, творившееся последние дни, то можно и я задам вам вопрос?

-Мне?- это её поразило. Вдруг странное существо, что было её мужем, выглядит таким несчастным и жалким – ей хотелось плакать. Сара покивала головой, лишь бы это кончилось,- Задавайте.

-Кто я такой?

-Ангел? Клянусь, я словно видела ваши…твои крылья,- ее голос стал мягкий. Он напрягся. В его сознании пролетел импульс, какая-то несвойственная ему эмоция. Эмоции несвойственны ему в принципе. Но это вне сомнений была она. Вдруг ее голос снова стал недоверчиво боязливый.- Какой-то божественный умысел? А может сама смерть?

-Мы не ангелы, если вам вдруг так подумалось, и не какие-то божьи создания, или что-то  подобное.  Нас нельзя назвать воплощением смерти или проводниками на тот свет. Я простой курьер души. Задание мне доставка, послание моё – твоя душа.- Его голос был спокоен, но в сознании словно помутнело. Если бы он имел чувства, он был бы разозлен.- Мое рождение произошло вместе с рождением одной из тысячи звезд – не самой яркой, к сожалению, но не самой маленькой. Появился я, как и появились мои собратья. Бог, или как вам больше нравится это называть, вдохнул в меня душевные силы, надарил энергии тепла. Буквально, подарил мне все возможности, доступные этой реальности, даже такими, что снятся вам в не сбывающихся снах. Но лишил главного, что будет отличать от всех остальных. В нас нет души, нет смысла, нет идей и желаний. Мы чувствуем, живем и растем в каком-то смысле, но отсутствие души не позволяет нам умереть – это пугает, несомненно. Если что-то произойдет с нами, то мы либо лишимся рассудка, и тепло нашего естества превратится в обжигающий огонь, либо исчезнем. Для нас не существует Ада или Рая. Мы видим и то, и другое. Были везде, где только может вообразить твое сознание. Когда гибли Королевства, когда умирало Слово человека, когда волшебство создание пропало бесследно, оставив  лишь пыль на стенах этого мира, мы были здесь. Мы спасали вас от злого и плохого, вели вас дальше и отправляли в путь. Мы были вашими ангелами, но у нас не было крыльев. И мы становились все более стойкими – стали похожи на Курьеров, доносящих посылку вовремя. В нас нет души, но в вас она есть. Это главное, что тебе стоит знать, Сара. Спасибо. Ты пойдешь дальше, уйдешь в мир, который будет для тебя новым, во всем, во всех ощущениях. И это истинно прекрасно, чудесно и наверняка ни с чем несравнимо. Ты сможешь вновь любить, расти, учиться и выживать. Тебе даруется новая жизнь, но она будет там, куда никто из нас никогда не уйдет. Там. Дальше. Я надеюсь,- он вдруг запнулся, и взглянул в ее глаза,- Прощай, Сара.

Закончив, он встал и поднял зонтик высоко над своей головой. Она грустно смотрела на него, слезы скатывались по щекам, у неё было так много слов, столько хотелось сказать ему, именно ему. Обнять его. Но, сокрушаясь, Сара думала: «И что же дальше? Я уйду, а он останется». И мужчина в пальто знал это. Не из-за ее смерти, не из-за страха чего-то нового или забытого старого она плачет - ей жалко его, жалко то, что он чувствует или не чувствует, что желает или не желает. Её слезы всё лились и лились, а он не мог сказать ни слова, чтобы успокоить её. Страх, который существует лишь для них двоих, слился в какую-то старую мелодию, трогающую до глубины души. Но, он лишь подошел к ней ближе, и опустил голову к ее губам. Когда они слились в поцелуе, она перестала плакать, перестала бояться. А он, посланник ничего, вестник Бога, начал рыдать. Он без эмоций, без страдания, без души – плакал, как ребенок. Зонтик раскрылся. И все прошло. Горький от слез поцелуй улетучился вместе с ней - и все вновь померкло. И где-то вдалеке был слышен терзающий душу гром, обозначив собой начало чего-то старого и конец какого-то нового. Тишина и мрак. Только его всхлип нарушил безмолвие единожды, и все снова замерло, стихло.

Мужчина с зонтом стоял на высоком холме, который был усыпан мелкими цветами, разросшимися по всей округе, даже в пустыре, можно было встретить парочку соцветий. Он вглядывался далеко вдаль. Около двадцати людей отходили от вырытой совсем недавно могилы. Юноши и девушки шли впереди, не оборачиваясь, боясь смерти, прячущейся за разбитым надгробием – они слишком молоды, чтобы обращать на неё хоть толику своего внимания, и ей не хотелось обременять себя ими. Старики же останавливались, изредка поглядывая на мраморный камень, то и дело, перекрещиваясь, толстенькие бабки рыдали, а скрюченные мужички дергали их за плечи, оттаскивая от ямы. К ним смерть приближалась всё ближе, но отходила от них, давая им немного форы. Мужчина в пальто подошел чуть ближе, поднял свои глаза на могилу – ему хотелось зарыдать, ведь все равно никто не заметит. Но слез не существует, есть лишь выдумка людей, которая никак к нему не относится. Он взглянул на фото, дату и имя – тяжело перевел дыхание, отстранился Ему сталь больно, слезы катились сами собой. Ничто и никто не тревожило его в тот момент, даже старуха в балахоне, тянувшая к нему свои когтистые лапы. Её он боялся меньше всего.  Мужчина думал лишь о ней – о Саре, стоя рядом с ее бездыханным, пустым телом.

Сезон дождей

В одном из баров города не умолкала громкая и очень жесткая музыка, которая трясла здание и будила простых домочадцев в районе восемнадцати кварталов. Люди танцевали в ритм нового хита, не забывая убивать себя в процессе всего этого, используя самые ухищренные способы: бесконечные потоки алкоголя, яркие и красочные наркотические вещества, куча разноцветных психотропных таблеток и даже толстые сигары-самокрутки, из которых вываливалась марихуана. Смерть в её начальном воплощении царила здесь, властвовала над жизнями простых людей.  Лишь одного место оставалось более живым и несколько отстраненным в этом клубе. У стойки бара, в котором со всякими бутылками ловко управлялся парень невысокого роста, подкидывая их, открывая в воздухе, и разливая содержимое по бутылкам, с веселым лицом, и едва заметными нотками грусти в глазах. У бармена было трое клиентов:  мужчина в осеннем, потертом пальто, выпивающий вторую бутылку коньяка, оставаясь в сознании на протяжении всего вечера, девушка в вызывающем платье с глубоким вырезом, который явно не подходил её наивно-детскому лицу, строила глазки бармену, то и дело, тянулась к нему через всю стойку, чтобы более красочно показать свой гардероб, ну и молодой юноша, заскочивший сюда, как бы, между прочим, который просто смотрел на экран своего телефона, оставаясь никому не заметным.

Бармен говорил с мужчиной, оставляя их попусту без внимания, которого, как казалось ему, другие не заслуживали .Они вели беседы на очень странные темы, не обсуждая ничего конкретного, лишь в общих чертах описывая свои мысли на каком-то конкретном примере. Но бармен все равно вслушивался, протирал стаканы, и время от времени вставлял свои ремарки.

-И что же вы имеете ввиду?- спросил он у мужчины,- Когда утверждаете, что все религии говорят об одном и том же - раз, и уверяете, что Бог есть - два, так? Так. Но само существование этого  и, даже маленький на это намек, идет вразрез всем религиям, всем верованиям и идеалам, которые по сути  Бога и создают, и которые мы – то есть человечество, разумные виды –  выдумали. В чем же смысл ваших слов, я просто упустил суть в какой-то момент,- сказав это, он заставил мужчину бессильно застонать, видимо от душевной боли,- Ну не всё же так плохо?

- Еще раз. Бог – это не какой-то мужчина в белых одеяниях, сидящий в своем саду, и распрягающийся вашими жизнями. Это не глупое явление начала жизни, и уж точно не ее конец. В каком-то смысле вы придумали себе идолы, чтобы поклоняться одной лишь силе, которую не можете не объяснить, не оправдать. Но вам стоит перестать бояться смерти, чтобы понять значение Бога, и его смысл. Но для вас это трудновато, и поэтому за смертью вы навыдумывали всяких садов и райских кущ. И оправдывая это Богом, вам хотелось успокоить разбушевавшихся. Но и тут не слова правды. Вот, кстати, я снова пришел к сути. Не упустите ее.  Бог – есть слово, которое просто существует, не реально, не выдумано. Оно не живет, оно не умирает, оно не дышит, оно не кашляет,  оно не смеется, оно не плачет и оно не жалеет. Лишь говорит. А слова приобретают чудесный смысл, который вы объясняете Богами, и воплощают страшную реальность жизни, которую вы оправдываете смертью. Я помню в тот день, когда только родился, мне выпала честь стоять в линию со своими братьями. И слово наделяло нас душевной энергией. Вдыхало в нас жизнь. И мы лишь глупо хлопали глазами, желая все потрогать, все осязать, все услышать, увидеть, унюхать. Но слово сделало так, как сделало слово. Мы здесь теперь. И оно там, делает таких же нас, сжигает энергию нас же самих, выращивает новых, как в инкубаторе. А вас отправляет дальше. Мы живем в бедноте жизни, мы не чувствуем своего пути. А вы все понимаете будто. Слышите вы!- вдруг закричал он, и девушка перевала взгляд на него, а юноша оторвался от своего телефона,- Вы лишь его слово! Слово слова! Понимаете?

-Здесь не стоит кричать, мужчина,- вдруг начал бармен, но тот лишь отмахнулся – это его по-настоящему разозлило – и встал со своего стула. Его бокал упал, подняв осколки, мужчина положил их  на стол. Под его взглядом они вновь стали бокалом. Бармен замер, девушка прикрыла свой рот рукой, а юноша встал со своего сидения.

-Кто бы вы ни были,- начал было бармен.

-А я никто и есть,- отрезал мужчина в пальто. Он встал и прошел к танцполу, у которого резвились люди. Мир стал исчезать под его шагами, буквально, растворяться от каждого дуновения ветра. Танцпол и люди на нем исчезли, все растворилось,- реальности больше нет, как и выдуманного вами глупого и странного мира, тоже нет. До сих пор не дошло? Вы уже не вернитесь. Никак. Даже мысли не одной не допускайте. Туда вам путь закрыт, а дальше путь заказан.

-Верните нас обратно!- вдруг вскрикнула девушка, а юноша закрыл лицо руками в страхе, и упал на пол.

-Зачем вы это делаете?- взмолился бармен,- Что вы делаете?

-Опять этот вопрос. Я не знаю зачем. А делаю свой долг, данный мне Богом. Ну, или Аллахом, Буддой на крайний случай. Отправляю вас дальше.

-Куда дальше?

-Не знаю, дальше.

-Зачем нам это, почему нельзя остаться?

-Потому что вы мертвы. Все втроем. Индус – Ахай, Арабка – Салима, Англичанин - Брайан. Умерли все втроем на фуникулере, который обвалился в Норвегии. На курорте вы сдружились, обсуждали много проблем, даже была драка из-за арабки, ну а потом тот роковой день.  Так всё символично. Вы пойдете дальше. Куда не знаю. Просто пойдете - и всё.

-Мы…- вдруг произнес юноша,- мы мертвы? Но как?

-Я не знаю. Меня это не волнует и волнует, сопереживаю ли я вам или нет? Не знаю, не вижу смысла в том, чтобы обманывать вас, спасать от итак неминуемого конца. Это не мой мир, не мои правила. Сами сделали всё таким, испоганили свою душу. Столь большие возможности, столь хорошие перспективы – и загубить всё каждым шагом, каждым решением. Только люди – ужасные и эгоистичные создания, грубые и неопрятные, могут быть такими глупыми и неотесанными,- вся троица смотрела на него, сердце каждого колотилось, как бешеное. Они хотели отстаивать свои права, но никто не смог сказать и слова,- обученные любви и страсти, растеряли в итоге всё. Как вы только могли? Только люди – добрые и великодушные, ласковые и умные.

-Почему вы противитесь нам, а потом восхваляете?

-Он дурак или очень плохой злодей!- выпалил юноша, его замечание оставили без внимания. Темнота начала растворяться, девушка тихо плакала, бармен, понурив свою голову, так и не произнес ни слова. Мужчина смотрел на свой зонт, крутил его в своих руках, и с каждым неловким движением по пространству распространялся свет. Тьма – все грехи и страсти людские – сгорали в свете, столь чистом и живом. Мужчина впервые за долгое время спокойно выдохнул – тот свет обрел некий истинно философский смысл, и это принесло ему настоящую радость. Девушка подняла свои глаза, посмотрела на него, и вдруг сказала:

-Вы нам завидуете, да?- мужчина едва заметно улыбнулся.

Взглянул на неё, кивнул головой, и, отвернувшись, прочитал небольшой стих:

« Душа моя, скудельница,

Всё, виденное здесь,

Перемолов, как мельница,

Ты превратила в смесь»

-Это Пастернак?- спросил англичанин, курьер обернулся.

-Да. Вы идете дальше. Хотите или нет, смысла не имеет,-  он раскрыл зонт.

И в Токио начался сезон дождей.

Дождь курьера

Мужчина в сером костюме двигался по весеннему парку: то бодро шагая, то медленно волочась. Он искал здесь своего старого знакомого, который был чуть ли не на тысячелетия старше его. Наконец, увидев его, мужчина направился прямо на него. В его руках была длинная трость из темного дерева, которая была стильным аксессуарам к его первоклассному костюму, сшитому на заказ каким-то известным итальянским дизайнером. Мужчина был в годах, на том маленьком промежутке времени, когда он уже не молод, но еще не стар, поэтому стариком его, даже из-за седых волос, коротко постриженных, таким его назвать нельзя. Он подошел к другому человеку, сидящему на скамейке, завернутого, как маленькая посылка, в старенькое пальто. крепко державшего, свой зонт в своих жилистых руках. Его морщинистое лицо держало на себе добрую улыбку, какую часто видишь на лицах людей, переживших многие испытания, не раз отступающих от намеченного пути, но все равно возвращающихся на него, с новыми силами. Раритетное пальто второго на фоне стильного костюма первого смотрелось посредственно, но гордо.

-Ты итак уже сделал слишком много, сам ведь понимаешь, да? Наговорил всякого, тобой не довольны.

-Да. Я все понимаю,- сказал «старичок» в пальто,- столько уже лет прошло, а это всё еще мой грех первородный.

-Пытаться чувствовать не грех, не исполнимое желание и всего-то. Поэтому, радуйся, что всё кончается именно так, и никак иначе,- джентльмен замолчал. Он поднял свои глаза на небо, высмотрел в нём какое-то облако, от которого у самого грустного человека в мире поднялось бы настроение, хмыкнул, и повернулся к своему собеседнику.

Старичок тоже смотрел по сторонам, наблюдал за птицами, которые торопятся отнести червячков своим малышам в свитые на осинах гнезда; за маленькими рыбками, те плавали около своих икринок, защищая потомство, хотя бы, малую часть его – ведь смерть неизбежна; за молодой парочкой, хохочущей на весь парк, не скрывающей своё счастье, разлетающееся маленькими посланиями  прохожим, которые мило смущались, ласково улыбались им, и проходили мимо; потом уже вечером, они вспоминали о красивой чете молодых людей, таких радостных и живых. Выискивал он и маленькие события, которые простому глазу были недоступны, о них мужчина в пальто, в исключение всему прочему, не думал.

-Ты ведь поговоришь со мной напоследок, да?- вдруг спросил он, и посмотрел на своего собеседника. Джентльмен в сером костюме снисходительно кивнул головой, старичок тяжело выдохнул. Столько всего произошло в его истории, и теперь ему хочется поговорить, чтобы закончить её спокойно и праведно.

-Разговоры-разговоры. Они бесполезны и глупы, и ты это знаешь, но раз хочешь, то почему бы и нет? Жаль, что тебя дальше ничего не ждет. Ты просто сгоришь, а может, сойдешь с ума и сгоришь. В любом случае исход был решен задолго до этого дня. Когда мы стояли в одну линию, и оно наделяло нас силой.  Двое только и осталось, кто сгорел сразу, а кто просто сошел с ума, и ждет своего часа. Восемнадцать курьеров. А остались лишь я и ты. Тоже порой спрашиваю себя - Зачем? Но ответа не нахожу, может даже и не силюсь. Есть только слово – это моя правда.

Они ненадолго замолчали. Выжидая момента, сказать что-то волнующее его, старичок немного затрясся. Джентльмен посмотрел на него с опаской.

-Думаешь, она в лучшем мире?- его голос был слаб.

-Так ты все еще думаешь о той девушке? Можешь даже не говорить, это сразу видно. Оставлять воспоминания в своей голове, не теряя их смысла, мог только ты. Так давно это было. Как её звали?

-Сара,- он произнес эти слова таким ласковым голосом, что его собеседник стал напрягаться еще больше.

-Ведь с нее всё и пошло не так. Никак не смиришься. Она там, где дальше. Только так я и могу об этом сказать. Знаешь, вчера мне выпало отправить дальше старую пару, которая любила друг друга на протяжении восьмидесяти лет, и умерли они в один день. В разницу с одну секунду. Она испустила свой дух, и он сразу же следом. До последнего не отпускал ее раньше назначенного срока. В один день. И сразу всё поняли, даже демагогию разводить не было смысла. Сходу сказали, что знают, мол, что мертвые, и уж давно готовы идти дальше, но только, чтоб вместе. Без лишних вопросов. Главное, чтобы вместе. Если бы они только знали, что душа это не они. Зачем ему надо было создавать для них душу. Если она обновляется. Стирает все прежнее. Зачем?

-Я не знаю, мой брат,- по его щекам потекли горькие слёзы. Джентльмен встал от удивления и попятился назад,- Я не знаю. Просто хочу идти дальше вслед за ними, тоже хочется обновиться, никакого дождя, никаких обещаний людям, а после слез об их участи. Мы такие жалкие и никому ненужные, брат. Спаси меня. Отправь меня дальше, умоляю.

-Ты сгоришь дотла и сойдешь с ума, глупец! Ты будешь страдать так, как никто до тебя! Это карается словом!

-Отправь меня, я уже сошел с ума, сгорю в своем собственном огне и буду безмерно счастлив, брат мой. Отправь меня вместе с дождем. Прошу тебя, брат. Я должен уйти. Я обязан. Я чувствую. Ощущаю дождь, ощущаю холод. Боюсь старости, грущу о молодости. Люблю по-настоящему. Хочу жить, как все другие. Хочу жить. Любить. Страдать. Гореть.

Начался дождь, и старичок раскрыл свой старый зонт над своей головой. Спицы были поломаны, ткань разорвана, а механизм не работал совсем. Подтолкнув его рукой, старичок в пальто прикрылся от маленьких крапинок, которые через дырки в зонте мочили его плечи. Он сидел так с минуты две, а потом, глубоко вздохнув и улыбнувшись, произнес чье-то имя. Зонт упал на землю.

Эпилог.

В полночь из детской послышался громкий плач, который доносился даже до соседей дома через дорогу. Сонная мама поспешила выйти из своей спальни, быстрее добраться до чада не удалось. В коридоре она столкнулась с его отцом, и они грохнулись на пол. Он весело засмеялся. Наконец, мама подошла к кроватке ребенка и взяла к себе на руки. Дитё плакало на протяжении всей ночи. Попеременно родители успокаивали его, причем каждый по-своему. Папа ласкал его за носик, щекотал ножки и весело поглядывал на него, тот задорно улыбался при виде своего бородатого отца. Мама напевала старенькую колыбельную, ребенок слушал своих родителей во все уши. С самого раннего детства.

За окном шел ливень. Облака были затянуты свинцовыми тучами. И какой-то мужчина в сером деловом костюме направлялся в дом маленького ребенка. Мужчина воспарил над землей, подлетел к окну в детскую, где дите следило за каждый движением. Серый костюм его слился с дождем. Но ребенок все равно видел его, слышал и чувствовал. Он ласково улыбался ему. Мужчина следил за его родителями, будто ждал какого-то важного происшествия, что должно было произойти с секунды на секунду.

Мама не заметила, как уснула рядом с кроваткой своей чудной дочери. Отец подошел к ней, разбудил и отправил в спальню, чтобы та, наконец, легла спать. После он подошел к колыбельной, покрутил маленькие звездочки над ребенком, и сказал:

-Спи, моя маленькая девочка, моя красивая прелесть. Любимая моя. Сара.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...