Ее последний вечер сделали праздником. Город рассыпался сотнями дрожащих огней; сотни знамен трепетали, будто удлиненные языки драконов. Даже сам закат, казалось, нарядился ради торжества. Невидимое ей солнце глядело кротко и ласково, золотом зажигало стекла, рассыпалось на хрустале искристыми бликами. Ласточки за окном кричали так беззаботно, словно ничего не знали о будущем. Соленый ветер, ее добрый друг – не могли его удержать ни замки, ни белые стены – приносил издалека аромат цветущих садов, что уступами сбегали к Морю. Закрывая глаза, она видела их, эти сады, где никогда не бывала.

Из высокого окна нельзя было разглядеть ничего, кроме тонких белых башен. Острые шпили пронзали легкие вечерние облака, и те истекали нежными алыми красками. Наверное, в их свете спокойное Море похоже на гладкий шелк…

Сегодня, ради праздника, ей позволили к нему спуститься.

Собиралась, как на свидание. Нежной пеной одела себя, словно встала из волн, душистой розовой водой смыла пыль Города. Ткань простого платья, под которым билось испуганное сердце, цветом напоминала белое крыло чайки. Никаких украшений для смуглых рук, в кудрях лишь цветок граната. Быстрый взгляд на себя в зеркало, и – скрип заветной двери – к свободе, пусть недолгой.

Мрамор приятно холодил босые ступни, спящий миндаль ронял на волосы душистые лепестки. Последним пределом стояли тени-деревья в свете умирающего дня. Над заливом дрожали первые бледные звезды. Семь шагов по ступеням – вниз, скорей! – и соленые брызги в лицо. И вот, наконец, у самых ног поет вечную песню Море. Тихий шепот сливается в слова:

«Королевна… Отбрось земное, уйди в подводные сады…»

Алый цветок граната срывается и падает в волны, рдеет в сумерках кровавым пятном. Дева тихо качает головой.

– Я пришла попрощаться, – говорит она. – Хотя вырваться было непросто. Отец знал, что ты будешь меня звать, оттого и длилась наша разлука. До последнего помнил он долг, а сегодня мечтает его нарушить.

Море шумит, вздыхает. Шепчет вкрадчиво и ласково:

«И разве неправ он, мечтая о счастье для тебя? Знаю, ты хочешь увидеть хрустальные замки глубин. Разве не снились тебе поля живых цветов и леса вееров-кораллов?»

– Снились мне твои замки, и снились не раз. Я уже гуляла в жемчужных садах, любовалась живым серебром рыбьих стай, ни к чему мне видеть их наяву. Я мечтаю теперь об одном.

– О чем же, дитя?

– В час сраженья хочу быть с тобой. А если умирать, то тебя касаться.

– Хорошо, я останусь с тобой, где бы ты ни была, – шепчет волна. – Великое таится в малом. Возьми!

На светлый песок ложится витая раковина, похожая на белую башню Города.

–

В утреннем свете кольчуга блестела серебром, будто рыбья чешуя. Каждое звено стоило алмаза – такую броню не мог бы пробить ни коготь дракона, ни волшебный клинок. Лунный холод брони обжигал, даже сквозь плотную ткань, но дочь короля промолчала об этом. Металл согрелся живым теплом, дивный пояс из капель звездного света обнял тонкий стан. Королевна спрятала косы под шлем и привычно потянулась к верному луку.

Поднимаясь по лестнице в Зал Высоты, она думала о странной своей судьбе. Ее воспитали, как воина. Что делать, сына у короля не было, сам он состарился, а Иссохший не собирался ждать другого противника. Хорошо бы поверить, что чудище – сказка... Но отчего тогда высыхают в округе ручьи? Отчего не приходят с востока тучи? Сердце билось подбитой птицей. Чтоб унять его, дева мимолетно коснулась витой раковины, что висела на шее. Решимость и твердость вернулись, без трепета ступила королевна в большой зал, залитый светом и полный шума.

Поступь маленьких ног в боевых сапогах отдавалась по мраморным плитам. Зал был полон народа, он глядел на нее – и глядели не только живые. Яркое солнце согрело лучами холодный мрамор статуй, в лицах предков читался вопрос. Будет ли дева достойна их? Нежные ветви миндаля дрожали на ветру, будто протягивая руки в кроткой просьбе. Сможет ли она защитить их? Отсюда весь Город был виден, как на ладони, все башни его можно было исчислить. Но королевна не решалась поднять глаз. Казалось, и Город, и Море, и самое синее небо взирают на нее в ответ. Смущение вновь прокралось в душу девы, но лицо осталось бесстрастным. Разве можно показывать страх, когда столько взоров обращены на тебя, а слова из древнего свитка звучат так громко и величаво?

«Обмелеет река, и заглохнет исток, если снова проснется Иссохший. В час великого лиха, в час мертвой земли он восстанет в смертельной пустыне. Смрадной сладостью веет от крыльев его, а дыханье его, словно пламя».

Льдистым отзвуком вечности веяли эти слова. Холод снова сжал сердце могучей рукой, и королевна подняла взгляд на отца. Как поддержки, отваги искала она, но увидела только лишь горечь. Седовласый воитель понуро глядел, как читали старинный пергамент.

«Но потомок королей придет с Мечом Пророчества в самое сердце мрака, и сразится, и одолеет его!»

Как только отзвучали последние строки, он с трудом встал и призвал дочь подойти. Величавый и гордый, как бывало всегда. Белопенной волной отступила толпа, не желая подслушать прощанье. Королевна ждала ободряющих слов – но услышала сбивчивый шепот.

– Нынче ночью мы с Морем держали совет, – молвил старец, чуть слышно вздыхая. – Для тебя, королевна, есть шанс уцелеть. Превратись в белокрылую чайку! Вот, возьми этот камень, подарок волны, и промолви волшебное слово. Не достанет Иссохший вовеки того, кто укрылся над Морем искристым.

– Обмелеет река. И заглохнет исток. И исчезнет безбрежное Море.

– Но, быть может, найдется воитель другой? Может, Море исчезнет нескоро?

Но дева не послушалась дрожащего голоса. Лишь, слегка покачав головой, подошла к мраморному столу и взяла острый Меч Пророчества. Сделанный из легкого светлого металла, он все же казался слишком тяжелым для девичьей руки.

Отец понял, смирился. Поднял руку в жесте благословения.

– Прощай, моя радость, – сказал он. – Иди и помешай врагу явиться в Город.

–

Портал меж мраморных колонн казался водоворотом света, но вел он во тьму. Один только шаг, и сверкающая белизна вокруг сменилась серым туманом. Королевна оглянулась, но пути назад уже не было. Только выжженная равнина с черными остовами стволов, с глубокими ранами трещин. Ни птичьего пенья, ни шелеста свежей листвы. Горький ветер печально, протяжно стонал, обнимая мертвые ветви. Лишь в глубине витой раковины можно было по-прежнему слышать пение волн.

Искать следы не пришлось. Она с самого начала стояла в одном из них. Путь к далекой гряде острых скал был недолгим. Враг явился на битву сам. Алой искрой пронесся он в небе, гигантской огненной птицей закружился над головой.

Королевна натянула лук из рога морского змея, но серебристая стрела просвистела мимо. Иссохший обрушил с небес вихрь пламени, но лунный холод кольчуги надежно защищал от огня. Звездный свет волшебного пояса оградил деву от пламени широким кругом. Снова звон тетивы. Снова реки огня. Противники не могли одолеть друг друга.

Кончились острые стрелы, истощилось в дыхании пламя. Пришло время Меча. Солнечным бликом сверкнул он во мраке, и тусклый воздух, пахнущий гарью, на мгновение сделался чист. Потоком лавы низвергся с небес Иссохший, огненной горой возвышался он над девой в блестящих доспехах. Долго бились они, и напрасно металл ударялся о древние кости – и ни острые когти, ни хищный огонь не могли повредить королевне.

Близился закат, погребальным костром разгоралось небо. В тот миг, когда солнце коснулось земли, к Иссохшему вернулись силы. Смрадный ветер, поднятый его крыльями, наполнил воздух гнилой сладостью. От нее кружилась голова, перехватывало дыханье. Мощный вихрь огня раскалялся, даже пояс не мог от него защитить. Дым подернул слезами глаза королевны, горький воздух с хрипом вырывался из легких. Она оступилась и не смогла уклониться от удара унизанного шипами хвоста.

Костлявая лапа ступила на Меч, и Меч переломился.

– Вот и конец пророчеству, – прогремел Иссохший. – Вот и конец тебе.

Широкий оскал. Последний удар. Королевне хватило сил лишь на то, чтоб прижать ракушку к груди. Тонкий хруст перламутра не слышен за хрустом костей. Но, едва ракушка разбилась, как исполнило Море прощальный обет – и вода затопила всю пустошь. Иссохший подпрыгнул, пытаясь уйти, но дымом истек и распался. Касание волн потушило огонь, а кости рассыпались сами.

Последний солнечный луч окрасил щеки королевны нежным румянцем и погас. Соленый ветер, ее добрый друг – не могли его удержать ни замки, ни белые стены – принес издалека аромат цветущих садов, что уступами сбегали к Морю. Закрывая глаза, она видела их, эти сады, где никогда не бывала.