Белесые облака плыли над городом, таяли в розоватой пене у горизонта. Солнце садилось за зубчатым, фиолетовым лесом, посылая по реке яркую, слепящую рябь. От воды потянуло прохладой и рыбой, а самые неугомонные мальчишки, с плеском и гиканьем еще нырявшие с лодок, засобирались домой.

Июльская жара сменялась прохладными, влажными от росы сумерками, и кузнечики робко начинали стрекотать в траве, скрежетать на все лады под окнами, вплетая свои незатейливые мотивы в занавески, проникая сквозь неплотно прикрытые окна: «скрр-зрр, что может быть лучше лета? Скрр-зрр!».

 

- Женя, завязывай уже с работой. У нас еще неделя, чтобы мотор заработал как надо. Да и детали еще ждем. Пошли, закрываем мастерскую.

- Ладно-ладно, - парень прикрыл капот, бросил промасленную тряпку в мусорку.

Парни закрыли свой гараж, который за полгода стал небольшой автомастерской – даже вывеска с часами работы, которые Женя неизменно игнорировал, имелась, и отправились домой, попрощавшись с дядьСлавой, который работал сторожем на складе неподалеку.

ДядьСлава, по возрасту являвшийся скорее дедом Славой,  воодушевленно махнул им половиной батона. Стакан кефира в другой его руке явственно говорил о том, что жизнь прекрасна.

 

Когда парни добрались до дома, уже окончательно стемнело. Они успели перекусить и уже начали искать, что бы посмотреть на ночь глядя, как Виталя замер, не донеся до рта бутерброд:

- Женя, а ты паяльник выключил?

Женя тоже замер.

Лев (которого Виталя непочтительно именовал Утюгом), в этот момент заглядывавший в их окно с потемневшего небосвода, только устало прикрыл лапой глаза: вот в который раз это уже происходит?

- Я погнал назад, - только и сказал Женя, хватая ключи от гаража и на ходу запрыгивая в кроссовки.

 

 

Над складом, гаражами и большим пустырем сияли звезды. Небо, по-летнему высокое и темное, раскинулось от края до края, и Млечный путь тянулся в его густой, синей глубине. Дракон свернул свой длинный, извилистый хвост и теперь, склонив голову и приобняв Большую Медведицу, смотрел вниз, проникая пытливым драконьим взглядом сквозь привычное и непривычное, зная о том, о чем вряд ли пока знал кто-то еще.

Медведица смотрела вниз по-медвежьи величественно, так, как могут смотреть только звездношкурые звери. Она знала, что внизу есть много вещей, на которые стоит смотреть. И на одной из них она уже сосредоточила свой взгляд.

 

ДядьСлава, допив свой вечерний кефир и совершив первый вечерний обход, устроился у телевизора, умостив свое ружье – грозу хулиганов, на полу у дивана.

Во всем огромном складском комплексе он, не считая прожектора и ружья, остался один, а это и звездное небо за окном навевало определенные философские мысли. ДядьСлава, игнорируя телевизор, уставился в темный проем и, задумавшись о бескрайних просторах Вселенной (и о космических кораблях, которые бороздят их), так и заснул, подперев подбородок кулаком.

В экзистенциальной (как теперь сказал бы дядьСлава) темноте комнаты только яркий экран задумчиво что-то бубнил, но вдруг потух, точно чья-то заботящаяся об экономии электричества рука нажала кнопку на пульте. Если б дядьСлава не спал, то он заметил бы, что рука и вправду была – небольшая, весьма чумазая, с кривыми, но очень ловкими пальцами. Однако, раскатистый храп сторожа говорил о том, что он только что пропустил событие, так похожее на те тайны, что он стремился разгадать в нашем подзвездном мире.

 

- Эй, народ! Все тихо, спит! – послышался свистящий шепот под полом, на полметра ниже дядьСлавиной комнаты. И тут же эхом раскатился другой:

- Собирр-райсь! – и вслед за ним послышался топот многих быстрых ног, собирающихся под овощехранилищем, а потом стремительно поднимающихся вверх, в залы, комнаты и коридоры, закрытые снаружи на амбарные и кодовые замки.

 

 

- Эй вы, оглоеды немытые, а ну вставайте, работать пора! – послышалось в складском помещении; окрик эхом раскатился по большой, пустой зале, точно яблоки высыпались из мешка, - Па-адъем, я сказал! – послышался звук пинка и приглушенный вой. Зажегся факел и раньше, чем он закоптил и завонял, по стенам взметнулись тени – корявые, подпрыгивающие и куда-то резво бегущие.

- Факел на стену, выстройсь в колонну по одному, вы, пни вшивые! – рявкнуло существо, и само соответствующее последнему прозвищу – самый натуральный гоблин – кряжистый, кривоногий, в одежде, сшитой из кусков черной кожи и напоминающей костюм металлиста, - Ра-авняйсь! Смиррна! Агхтур, аткрыть дверь!

Гоблин, названный Агхтуром, еще более кривоногий и с паклеобразными волосами, собранными в хвост, рыгнул и побежал исполнять приказ.

- Эта, по одному выползай и чеши в столовку! А потом за работу! Раз-два – с правого лапса!

Гоблины, а это были именно гоблины, начали «с правого лапса» и, огрызаясь друг на друга, через дверь, открывающуюся прямо в полу, «почесали в столовку».

- О!- главный, любовно глядя на нестройную колонну, рысью побежавшую в столовую, поднял палец и изрек, - вот что значит диспицлина!

 

«Столовкой» служило отдельное строение, сложенное из кирпича, с окнами и большой загнутой трубой, выходившей со второго этажа; под трубой был канализационный люк. Раньше и этой трубы выплескивали воду, но гоблины, ребята мастеровитые и не любившие, чтобы трубы, котлы и механизмы стояли без дела, переделали систему подачи и теперь из трубы выливались помои. Перед тем, как пустить по трубе отходы, помощник повара бил поварешкой в большой гонг или выходил на и улицу стучал по люку, закрывающему колодец (это, правда, случалось реже, поскольку выходить ему обыкновенно было лень). В канализации жил гоблин – намного меньше своих собратьев – компактный Го, и когда поступал сигнал, он прятался в специально выкопанный ход, который был разветвлением колодца и отодвигал крышку. Проделав все эти манипуляции, он нажимал на большую красную кнопку – и на кухне начинала включаться и выключаться фиолетовая лампочка. Тогда Главный Повар просто открывал кран и помои с шумом, хлюпаньем и хрюканьем сливались в канализацию; когда поток иссякал, Компактный Го выползал из своего хода, закрывал крышку и начинал заниматься своими делами. Обыкновенно это было проектирование еще никогда невиданных миром трубопроводов и канализаций на больших листах.

 

Потом, после столовой, гоблины начинали заниматься своими насущными делами: пробирались подземными ходами и ремонтировали подгнивающие и подтекающие трубы; находили на городской свалке старые стиральные машины, электропечи, светильники и пароварки, ремонтировали их, а потом продавали (конечно же, через интернет), а на вырученные деньги покупали еду, сладости гоблинятам и подарки своим женам. Больше всего они любили свечки с ароматами моря и гор – верно, и правда они давным-давно прибыли оттуда, а теперь скучали по пещерам, морскому воздуху и механизмам, что давно устарели.

Гоблины, еще сотню лет назад наученные горьким опытом, старались не контактировать с людьми без большой необходимости и уж тем более не встречаться лично – зря они, что ли, вырыли столько подземных ходов и переходов под складами, магазинами, дорогами? Трубы же гоблины чинили как раз затем, чтобы их подземные ходы не перемыло однажды вырвавшимся на свободу кипятком.

Однако сегодня, похоже, опять случилось что-то непредвиденное. В кабинете Главного Гоблина сверкала и уже начинала искриться тревожная лампочка, под которой маркером коряво было написано: «мастерская». Было ясно: в автомастерской, где на новеньком станке гоблины иногда подтачивали свои детали, вновь что-то стряслось. Это и правда было не впервые: один из ребят постоянно что-то забывал: то свет выключить, то воду закрыть, то окно. Но сегодня лампа искрила так, что в мастерскую следовало бежать сломя ноги. Что, собственно, и сделал Гхыр-даду, маленький, кривоногий, но очень быстрый и сообразительный гоблин.

Схватив фонарик (с факелом наверх было нельзя), он в четыре с половиной прыжка преодолел внутреннюю лестницу, за восемь секунд домчался до мастерской и, открыв люк в полу, запрыгнул в помещение.
Гхыр подоспел как раз вовремя: от раскаленного паяльника на столе вспыхнули бумаги, и огонь полз по столу оранжевой змеей, подбираясь к полке, на которой в ряд стояли папки и пара книг. Гоблин сделал все быстро: схватив плед с диванчика в углу, он набросил его на стол. Плотная ткань затушила пламя и все бы хорошо, но в этот миг в замке скрежетнул ключ и в мгновенно распахнутую дверь, повинуясь запаху гари, влетел Женя, на входе от всей души врезавшись лбом в притолоку. Осоловев и тут же растеряв всякую осмысленность во взгляде, он осел на пол, растерянно созерцая физиономию Гхыра, на которой было написано желание немедленного панического бегства.

Выдавив из себя:

- А чего это тут? – парень отключился.
Когда Женя пришел все себя, на его лбу всеми оттенками благородного фиолетового наливалась шишка, а  на горелом, почерневшем столе лежал, придавленный паяльником лист бумаги, на котором криво, но старательно было выведено: «БУТЬ ВНЕМАТИЛЬНИЕ!».

С тех пор, уходя домой, Женя дважды проверял свет, воду и все, что имело включатель или вилку.