Её бремя Аннотация (возможен спойлер): Многие ропщут — Верховная Жрица не должна занимать престол. Но воля убитого царя — закон. Она никогда его не нарушит, даже если придётся пожертвовать чем-то куда более важным. Или нет? [свернуть] Керкира чувствовала жар. Противный, липкий, похожий на вкус подгнивших фиников. Он исходил отовсюду — от небольших масляных светильников, от горящих благовоний, от пара, проходившего в трубах под полом, от летнего солнца, раскаляющего крышу, а самое главное, от тела этого жиреющего старика Пия. Впрочем, он-то искренне наслаждался происходящим. Этот фарс продолжался не больше пятнадцати минут, а Верховная Жрица уже устала больше, чем иной раз после всенощного танца. Старый развратник наконец поддался, и она поспешила изобразить божественное вдохновение. На грани обморока это удавалось особенно легко. Вырвавшись из липких пальцев, Керкира поднялась на ноги и дважды хлопнула в ладоши. Большие деревянные двери, выкрашенные свежей синей краской, открылись, впустив вместе с раскалённым воздухом двух стражников в бронзовых панцирях и шлемах с масками, закрывающими всё лицо, и нескольких слуг в белоснежных хитонах. Стража встала у дверей, а слуги стали облачать госпожу в домашние одежды. Керкира обратилась к всё ещё лежащему в недоумении старику: — Возрадуйся, о Пий, тиран Науксата, города величественного и могущественного, богиня сочла тебя достойным прикоснуться её извечной мудрости. Женщина выдержала паузу, повернувшись к нему спиной. Она знала, что старик стремится занять какое-нибудь более благоговейное положение, знала, что он стыдится и не знает, чем прикрыть свою наготу. Как быстро из владык они становятся всего лишь людьми. — Ты вопрошал, что делать с многими тысячами несчастных душ, беглецов, собравшихся в твоих владениях для защиты и крова? Богиня отвечает — снаряди корабли, десятки кораблей, найми опытных капитанов, и отправь людей через Пролив вдоль берега до Дальнего моря. Там они построят новый полис, вырастят виноград и пшеницу и будут присылать тебе те товары, которых скопится у них в излишке. Керкира замолчала, прислушиваясь к реакции. Старик долго обдумывал услышанное, пока, наконец, не заговорил: — Благодарю, госпожа! Я уже боялся, что богиня потребует кормить этих дармоедов, пока война не кончится, а мне и так содержать город не за что, пришлось увеличить налоги, а… Сочтя произведённый эффект удовлетворительным, Жрица жестом отстранила от себя слуг и обернулась к Пию через плечо. — Что же касается платы… — она всегда любила этот момент. Глаза старика округлились, слова застряли в горле. Он знал, что может последовать за обрядом. Они все знали, но всё равно шли к ней, за советом, за помощью или влекомые страстью, как мотыльки к ночному огню. И каждый раз следовала расплата. — Богиня милостива к тебе. От тебя потребуется только... мизинец. — Моя госпожа… Владычица… — и все они пытались от неё ускользнуть. — Владычица? Я не знала, что вольный полис Науксат уже вошёл в состав Срединного Царства. — Керкира улыбнулась ему холодной улыбкой правительницы, а после кивнула страже. Они подняли тирана и повели прочь из зала. За этим и нужны были маски на шлемах — любой воин во дворце отныне мог стать палачом. Камни склепа приятно холодили босые ноги Керкиры. Приходилось ступать осторожно, чтобы не оскользнуться, а воздух отдавал горечью в горле… Было темно и тихо. Жрица машинально произносила сакральные слова, звенела бубенцами, совершая ритуальные обходы среди могил, но думала совсем о другом. Почему её брат согласился на переговоры? Он никогда не отличался дипломатическим нравом. Может, надеется, что мы уступим ему без боя? Или в его маленьком войске не всё так гладко? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Керкира услышала шаги на лестнице. Кто-то спускался в склеп. Можно было тянуть ритуал сколько угодно, но теперь он приносил ей больше беспокойства, чем облегчения. Керкира медленным шагом прошла последний круг вокруг могил своих родителей, присела на колени и потушила ритуальные свечи. Прождав лишние несколько секунд, она поднялась и медленно обернулась. — Воробушек… Женщина на секунду застыла в изумлении. Вот уж кого она не ожидала тут увидеть. — Авл? — Да, милая, я. Я приехал так рано, как только смог, но мне сказали, что ты ушла почтить память родителей. Я удивился сначала, почему сейчас, почему с утра перед переговорами, а потом догадался, сегодня ведь год прошёл со… Ну, ты понимаешь, со смерти. Бедный, бедный воробушек! Он протянул руки и сделал шаг по направлению к жрице. Та непроизвольно отшатнулась. Авл заметил это. — Ты вся дрожишь, воробушек. Выйдем наверх. Если честно, мне самому здесь не по себе. — Не в этом дело. Просто Птерелай, он ведь ищет повода для конфликта. А наши с тобой отношения, это для него как кость для голодной собаки. Мужчина громко усмехнулся в свою густую чёрную бороду. Керкира никак не могла привыкнуть к этой диковатой особенности кортоссцев. В её царстве бороды носили только разбойники и скоморохи. — Собака. Этот щенок только и может, что рычать! Нет, делает он это, конечно, с полной самоотдачей, надо отдать ему должное, но своего он так никогда не добьётся. Керкира взяла себя в руки и приблизилась к Авлу. Она мягко коснулась его плеча и произнесла: — Авл, милый, ты же понимаешь… — Да понимаю я, воробушек. Война даже с таким ничтожным противником будем разорять Царство. Я постараюсь не провоцировать на переговорах этого мелкого самовлюблённого щенка. — А ещё, — Керкира гнула свою линию, — Мы с тобой сейчас должны будем разъехаться до самых переговоров. С этими словами Керкира прильнула к Авлу и коснулась губами его щеки. Все возникшие было возражения тут же притихли, а сам он порывисто обнял женщину. Этого человека, привыкшего обладать, таким можно было увидеть только с ней. — Авл Марций, могучий владыка Кортоса. Далековато от дома ты забрался со своим легионом! — худой и невысокий человек с гладкой, словно обмазанной маслом, кожей даже не встал с места, когда вошёл его противник. Владыка в ответ промолчал. Сама Керкира уже успела обменяться ласковыми речами со своим двоюродным братом, Птерелаем Альтхом, заносчивым юнцом, считающим, что именно он должен править Царством вопреки воле его покойного дяди, Гермагора Третьего, отца для Керкиры. Не хватало только Пия. Он представлял интересы нескольких свободных полисов к югу от Царства. Можно было понять, почему он опаздывает. — Кстати, как там Терций поживает? — Птерелай явно не собирался успокаиваться. Терций Аквилий — формальный царь доброй половины известного мира, в том числе и Кортоса. Формальный, потому что отец Авла отказался признать его главенство, развязав тем самым войну. Положение с переменным успехом складывается не в пользу Марциев. — Хватит, Птерелай, — одёрнула брата Керкира. Тот собрался огрызнуться, но в этот момент появился Пий. Низенький округлый старичок выглядел в парадных одеждах даже немного величественно. Несмотря на забинтованную руку. Маленький тиран своего маленького города, заботящийся более всего о звоне монет. Керкира встала и спокойным голосом начала: — Мы собрались здесь ради одной цели — ради мира на этой земле. Законного мира — и ничего больше. Мы уже сделали один большой шаг. Не как дикие варвары мы бросаемся друг на друга с мечами и топорами, а как дети богов сидим за одним столом и вкушаем один хлеб. Так не будем останавливаться на этом! Недоразумение или злой рок, но кровь наших подданных, моих подданных уже окропила эту землю. И из-за чего? Из-за споров внутри семьи, чья обязанность и право — оберегать покой этих самых людей. Мы все повинны перед народом. С этими помыслами и с благословением Богини давайте приступим к обсуждению условий мира. Птерелай сделал несколько театральных хлопков и не вставая сказал: — Отличная проповедь, сестрица. Так много слов о нашей земле и нашем народе. Только вот скажи мне, что на этой встрече делает кортосская собака? Или ты забыла, как его отец проливал кровь, как ты говоришь, наших людей на нашей земле?! — Да, я помню. И, вспоминая о родителях, я помню, как мой отец всегда принимал Марция как гостя, не вменяя ему в вину поступки Марция-старого. А развязал войну, напомню тебе, наш с тобой дед. Птерелай натуженно улыбнулся и сделал вид, что удивился: — Точно! Наш с тобой дед, единственное общее между нами. Старик был с характером, это точно, и кортоссцы спровоцировали его, чтобы навязать нам войну. — То же, что ты делаешь сейчас? — невозмутимо произнесла Керкира. На секунду ей показалось, что Птерелай вспыхнет, но наживку он не проглотил. — Мне не нужен повод, сестрица. Не я один вижу, что ты готова продать Кортосу себя и Царство разом как последняя шлюха. — Хватит! — Авл ударил кулаком по столу и вскочил. — Шавка. Ты лаешь, потому что не можешь укусить. У твоей «армии» не хватит сил выстоять против нас в открытом бою. Можешь бахвалиться сколько тебе влезет. Теперь на лице Птерелая заиграла довольная усмешка. Он откинулся на стуле и сощуренным взглядом смотрел прямо на противника. — Вот теперь мы говорим, что думаем, не так ли? Тут не горы, Кортосец и дерёшься ты не с козами. На нашей, — он сделал ударение на этом слове, — земле другие правила. — Людям всё равно, кому платить налоги, Птерелай. — ответила ему Керкира. — С чего ты взял, что к тебе пойдёт кто-то, кроме разбойников и убийц? Пока это всё, на что твоя армия показала себя способной. Авл. Последняя реплика предназначалась кортосцу. Он нехотя сел, продолжая буравить врага гневным взглядом. — Не притворяйся идиоткой, сестрица. Думаешь, кто-нибудь пойдёт за царицей, от которой отвернулись боги, после осенней засухи? К тому же, не ты одна можешь обратиться за помощью к соседям, не так ли, Пий? При упоминании его имени сидевший до этого тише воды царёк невольно вздрогнул. Поняв, что пришло время говорить, он поднялся и с осторожностью начал: — Да, Свободные Полисы очень ценят мир и стабильность среди соседей. А поддерживать всё это стало сложно, учитывая, кхм, вашу ситуацию с престолонаследием и количество беженцев с севера, — Пий осторожно глянул на Авла и быстро добавил, — Я никого не обвиняю, просто констатирую. Так вот. Мы не имеем права принимать чью-либо сторону в этом безусловно внутреннем конфликте, но мы заинтересованы в мирном разрешении этой… ситуации… Последние слова он произнёс всё тише и медленней под влиянием испепеляющего взгляда Птерелая. — Пий? — с нажимом прошипел юноша. — Как я уже сказал, мы заинтересованы в мире. Любой из наших граждан или беженцев может принять участие в конфликте, но официальная позиция Науската останется нейтральной, также как и остальных Городов, хотя они, конечно, могут изменить решение. — Как изменил его ты, предатель. — прошипел Птерелай, указывая на перевязанную руку Пия. — Что она тебе пообещала? Благосклонность богов, золотые реки или что-нибудь ещё из этой жреческой чепухи?! С холодным гневом Керкира ответила за Пия: — Каждый имеет право на совет Богини, если он готов заплатить цену. И каждый имеет право оставить тайным истинное значение сообщения. — И лишь случайно получается, что Богиня выступает на твоей стороне, так? А ведь она могла бы просто запросить смерти Пия, вот было бы легче. — Богиня открыто выступает на стороне закона, и ты это знаешь. И почему бы тебе самому не рискнуть ради божественной мудрости? — произнесла она с вызывом. — Выиметь тебя я ещё успею, — сказал он и повернулся к бывшему союзнику, — И всё-таки, Пий, скажи-ка, по-дружески, что тебя заставило так круто поменять решение? Тот глубоко вздохнул и сказал: — Да пропади оно всё пропадом. Вооружить беженцев и переправить их через границу, как ты предлагаешь, Птерелай, или выделить им несколько кораблей и отправить их «по воле Богини» за море осваивать неизвестные земли. Я вкладываюсь одинаково и результат примерно один, но если что-то пойдёт не так, то в первом случае они вернутся ко мне с моим же оружием, а во втором возвращаться будет уже некому. Я предпочту риск потерять несколько кораблей, чем собственную жизнь. — Собака, — только и ответил Птерелай, отвернувшись от Пия. На секунду воцарилось молчание. Керкира смотрела на своего брата, пытаясь угадать его мысли. Авл терпеливо ждал, пока это скоморошество закончится, а Пий гадал, правильно ли он выбрал. Наконец, Птерелай сказал: — Никакого мира не будет, сестрица. Скоро все поймут, что ты даром отдаёшь Царство Кортосу. И тогда ни одна душа не станет терпеть тебя на троне, — Птерелай говорил серьёзно, даже устало. — Скажи мне, неужели ты не понимаешь, что делаешь? Почему ты так просто готова отдать то, что наша семья хранила столетиями? Керкира не ответила. Она хотела бы сказать, что Птерелай далеко не единственный, кто стал бы оспаривать её права на трон. Мало кто стал бы терпеть в правителях женщину без ребёнка. Тем более Верховную Жрицу, которой престол не мог достаться по определению — к жрицам отправляли младших девочек царской семьи. Ей нужна была сила, которая поддержала бы её. Внешняя сила, раз уж внутри Царства все ополчились против законной наследницы. Тем более, Авл Марций сам предложил руку помощи. — Раз так, то нам здесь не о чем больше разговаривать, — Птерелай поднялся с места и уже на ходу бросил Керкире, — Возможно, когда-нибудь ты поймёшь, кому в руки отдаёшься. И тогда сама будешь умолять меня принять Царство. Оставив все дела на Управителя, Жрица скрылась от глаз в собственных покоях. Болела голова. Мягкие перины лишали тело опоры, давали ощущение полёта. Женщина с какой-то болезненной судорогой вспомнила холодный пол царского склепа. Словно только мёртвым была положена приятная прохлада, живым же полагалось страдание. Если так пойдёт дальше, а так дальше пойдёт, то в этом году река тоже не принесёт достаточно воды, и следующей зимой опять будет не хватать хлеба. Она могла бы позвать Талию и остальных служанок, те принесли бы масла и травы, мягкие руки и приятные речи. Но жрица знала, как это работает, и поэтому это ей больше не помогало. В такие минуты один лишь Защитник не вызывал у Керкиры отвращения — воин из далёкой страны, не знавший местных порядков, не имевший друзей и привязанностей, подчинявшийся лично ей. И сейчас он стоял у дверей изнутри, на вечной страже, пока ему не будет приказано обратного. Подняв голову, царица взглянула на него и тихим голосом позвала: — Ликий… Она называла его по имени страны, откуда он родом. Ликия — небольшая горная земля, отделяющая Кортос от Ариарата — царства Терция Аквилия. Бедная, никому не нужная, проклятая земля. Она была там однажды. После того, как оттуда не вернулся её отец. Ликий встретился им тогда — он был свидетелем убийства, он видел банду разбойников, он видел их командира: высокого бородача с серебряной брошью в виде конской головы. Его не нашли, но Керкира догадывалась, с кого он мог снять такую дорогую брошь. А её нежданный проводник попросился вернуться с ней в Срединное царство. Когда же она взошла на престол, именно его она выбрала в свои почётные стражи. Конечно, Защитник был больше, чем просто стражем. Он приносил клятву на крови, и лишь смерть могла освободить от неё. По традиции он был должен быть чем-то вроде брата. Сейчас же он был не больше, чем символ власти, могущественный раб и слуга. Гермагору Третьему служил Защитником лучший из захваченных в плен во время старой войны кортосских генералов. Ликий вряд ли мог похвастаться таким влиянием. Когда она позвала, он понял сразу. Погремев бронзовым панцирем, воин освободился от него. Это был условный знак — когда Ликий был в парадной броне, он был атрибутом силы царицы, когда же снимал доспех, становился живым человеком. Керкира сама настояла на этом. Мужчина подошёл к кровати и, оставив меч у изголовья, сел рядом с женщиной. Осторожно коснулся волос. — Ждёшь, что Пте… — начал он было говорить. — Не хочу об этом. — О годовщине? — Тоже не хочу. Стояла обманчивая тишина. Жаркий и спокойный весенний день мог бы быть таким прекрасным, если бы не глупое людское беспокойство. И всё-таки Керкире стало полегче. Она повернулась набок и смогла как следует выдохнуть. Ликий убрал руку. Он замер, словно решая, что делать, а потом встал с постели и подошёл к изящному деревянному столу, украшенному растительными мотивами. Оттуда он взял доску и собрал рассыпанные фигурки. Это была известная по всему Царству игра — нужно было переправить крестьян через реку в сезон дождей и вернуться назад с урожаем. Кто из игроков сделает это быстрее — выиграет. В неё играли все — от тех самых крестьян, до жрецов, от рабов до чиновников. Вот и Владычица Срединного Царства играла в неё в те вечера, когда могла себе позволить отвлечь разум от постоянных забот. Ликий, поначалу не понимавший правил, вскорости стал её постоянным соперником. Изредка он даже выигрывал, правда, в основном, когда Керкира была занята разговором больше, чем игрой. Впрочем, воин радовался искренне даже таким победам. Сейчас он перенёс доску с фигурками на большую кровать и молча начал расставлять всё в правильном порядке. — Отказаться от игры я не могу? — наполовину в шутку спросила женщина. Ликий в ответ покачал головой и протянул ей палочки для броска, предлагая первый ход. — Ну ладно, — сказала она и взяла протянутые палочки. Потом она села на кровати, как девочка, подогнув ноги под себя. Первый бросок был удачный, она заблокировала проход для фигур Ликия и ходила несколько раз подряд. Потом удача ей изменила, и соперник перехватил инициативу. Играя сначала через силу, женщина быстро втянулась. Её голову, одновременно пустую и полную тревожных мыслей, надо было чем-то отвлечь — игра отлично подходила для этого. То один, то другая выбивались вперёд, чтобы потом снова сдать позиции. Победитель никак не мог определиться. Оба начали всё дольше думать над ходами, просчитывая, что может сделать соперник, в зависимости от того, какое число выпадет. В одну из таких минут задержки, пока Ликий завис над доской, Керкира тихо спросила: — Каковы шансы, что Марцию действительно удастся остановить Птерелая? — Сами по себе? Невысокие. В чужой стране с годами не менявшейся тактикой… — мужчина наконец сделал ход, не самый лучший, и взглянул Керкире прямо в лицо, — Ты знаешь, почему Ликия до сих пор свободна? — Почему? — Потому что нельзя разбить в битве армию, которой нет. И взять в осаду все горы тоже нельзя. Но это не главное. Главное — нельзя идти строем по узкому ущелью, в которое удобно сбрасывать сверху камни. Женщина смотрела в серые, как затянутое тучами небо, глаза и пыталась понять, почему в них нет ни тени беспокойства, ни тени страха, но также ни тени жестокости или хитрости. В них было что-то, что она не могла пока понять. Наконец, не выдержав и переведя взгляд на доску, она спросила: — Значит, нужно пытаться задобрить Птерелая, пока не поздно? — У него тоже шансы невысокие. За таким командиром следом пойдут только отчаявшиеся. Его можно победить без единой битвы — сделать так, чтобы людям было что терять. Керкира сделала ход, недвусмысленно приближавший её к победе. Ликий отвлёкся, думая, как бы этому противостоять. Сама же она вздохнула: — Легче сказать, чем сделать. Даже водяной змее понятно, что людям нужен плодородный год, нужно избавиться от чужеземцев в столице, а ещё желательно найти нормального Царя вместо поганой жрицы. — Не замечал, чтобы у вас было такое плохое отношение к богам и их жрецам. — Только если они занимают престол. А ты ходи давай. Ликий, колеблясь, подвинул дальнюю фигуру. Керкира тут же поставила свою на освободившееся место, закрывая таким образом проход половине оставшихся фигур противника на доске. Всё, что ей нужно было сделать — это осторожно вывести свои, не давая Ликию возможности сходить. — Всё, что тебе нужно сделать — это заставить народ любить тебя чуть больше, чем Птерелая. Вымоли у богов дождь, избавься от Марция, снизь налоги, раздай бесплатно землю, устрой праздник, неважно. — Легче сказать, чем сделать, — только и ответила Керкира, убирая последнюю фигуру с доски. На седрце было тяжело, но она улыбалась. Ликий стукнул себя от досады кулаком по колену и стал было собирать фигуры. Керкира мягко остановила его руку. — Реванш? Прошёл месяц. Каждое утро Керкира вставала до восхода солнца и совершала чин поминовения по погибшей семье. Сначала одна, в склепе, радуясь возможности хотя бы немного побыть наедине со своими горестями. Потом она перенесла свои ежеутренние бдения в Храм Богини. Со временем она приказала всё большему числу жриц и послушниц присоединяться к ней в этом скорбном священном танце. Также Жрица позаботилась, чтобы, хотя нигде об этих бдениях не объявлялось открыто, молва разошлась по городу. На утреннем пути от дворца к Храму стали появляться люди. Потом они стали приходить к самому чину, стояли у ступеней, на площади, молились, молчали, плакали. Люди любили старого Царя, скучали по нему. То, что Керкира отдаёт ему должное, несколько оправдывало её в глазах тех, кому она была не по душе. По приказу Царицы подобные бдения стали проводиться, и в других городах. Вся страна готовилась проводить душу бывшего правителя спустя год траура. О Птерелае доходили противоречивые слухи. То ли он набрал себе пятитысячную армию, то ли под его знамёнами не больше трёх сотен человек. То ли половина городов готова сдаться ему без боя, то ли он хочет обойти их и двинуться сразу на столицу. Точно было, что он собирает себе людей на восточной границе и рано или поздно перейдёт к активным действиям. Как не хотела Керкира избегать Авла Марция, она покорно отдавала ему вечера. С каждым, днём приближавшимся к дате годовщины, он становился всё более нервным и нетерпеливым. Он хотел дать Царице время, он был доволен её обществом, но из-за моря приходили неутешительные вести, будто Терций Аквилий собирается в ещё один поход против Кортоса уже в этом году. Наконец, настал день годовщины. Белые колонны Храма сияли в лучах полуденного солнца. Площадь перед громадными ступенями была наполнена народом, стоял шум говора сотен голосов. Казалось, вся столица собралась в одной точке. Две лошади, вороная и золотая, везли Керкиру в открытой колеснице через это гулкое людское море. Они двигались медленно, в гору, так что женщина могла сполна ощутить кожей человеческую стихию. Твёрдой рукой Верховная Жрица управляла ритуальной повозкой. Они должны были видеть, что такой же рукой она может править самим переходом дня на ночь. Останови она колесницу, солнце замерло бы в небе. От того, сможет ли она внушить людям это, сможет ли завладеть их сердцами, зависело всё. А вот и ступени. Керкира вышла из колесницы и, ни на секунду не прекращая движение, начала подниматься. Сорок два тяжёлых шага. Солнце и тысяча взглядов жгли обнажённую спину. «Что же, ты сама хотела, чтобы сюда пришёл каждый. Наслаждайся теперь», — сказала она себе в тот момент. Восхождение подошло к концу. Остановившись на границе между тенью храма и лучами солнца, Керкира обернулась и осенила толпу священным знаком. Люди притихли, некоторые склонили головы. Верховная Жрица вошла под своды храма. Белые стены поднимались ввысь, будто бы доходя до самых небес. Огромное пространство было заполнено людьми — и тишиной. Послушницы и жрицы стояли безмолвно, словно огромная космическая свобода, открывавшаяся в стенах Храма, давила на них, заставляла притихнуть. Она прошла до места в центре залы. Когда звук шагов стих, Царица запела. Её голос нёс слова о скорби и печали, о величии и славе, о посмертном покое и тяготах жизни. Когда песня была спета один раз, её подхватили ближайшие к Керкире жрицы, мелодия стала сильнее, крепче. Всё больше и больше голосов присоединялись к ней. Многократно усиленная сводами Храма, эта песня-плач сначала вырвалась из него на площадь, а потом покрыла собой весь город. Люди слышали, как с высоты, казалось, преднебесной, из дома богов, доносились горние звуки. Чин поминовения продолжился. Двигаясь как единое целое, жрицы начали обход невидимой могилы царя и его семьи. Унисон распался на многоголосие: жрицы звенели бубенцами, шептали, говорили, напевали сакральные слова. Прощание, призыв, восхищение, осуждение переплетались, как нити, образуя одно полотно. Керкира не спешила заканчивать эту часть. Она хотела погрузиться в печаль, достичь самых глубин скорби, хотела позволить себе не отпускать своего отца, не прощаться с ним навечно. И полотно тянулось, становилось крепче, крепче, чем металл и вековое вино. Даже самые стойкие и самые пустые восприняли это. Никто из пришедших не смог удержать слёз. Завершив очередной круг, Верховная Жрица осознала, что места для скорби внутри неё больше не осталось. Тогда она остановилась и начала третью часть обряда. Конец был создан с целью принести успокоение в сердца провожающих и позволить умершим покинуть чертоги живых беспрепятственно. Наконец, всё стихло. Пришло время самого главного. Керкира вышла из Храма. Она остановилась у самих ступеней, сияющая в белом траурном платье. Перед ней была толпа — притихшая, сконфуженная. Никто не знал, что будет дальше, и как следует себя вести. Царица видела перед собой народ, совсем другой, чем перед началом обряда. Сейчас она могла сделать с этими людьми всё. Это осознание было таким резким, таким пугающим, что Керкира буквально забыла все заготовленные речи. Но начинать надо было: — Восславим Богиню, дарующую свет и тепло своим слугам! Да пожалует милосердная отцу нашему, Гермагору Третьему, Царю Срединного царства, хранителю благосостояния народа, его мира и покоя, добрый путь по реке посмертия и тихую пристань на земле мёртвых! Он был отцом своему народу, каждому из вас, больше, чем мне, его родной дочери. Керкира прислушалась к тому, как люди реагируют на её слова. После обряда говорить было тяжело, но она знала, что стены Храма помогут ей, разнесут голос над толпой. Женщина почвуствовала молчаливое одобрение — народ любил её отца. — Но вот он погиб, в гостях, борясь за мир на этой земле. Об этом мы плачем сегодня. Об этом мы скорбели целый год, и не одни мы. Сами боги отвернулись от нас за то, что мы не уберегли отца и хранителя, данного нам по Закону. Сегодня мы исполним наш долг перед богами и вернём их благосклонность! Мы оплакали Царя и проводили его дух вниз по реке посмертия. Теперь наступило время позаботиться о живых. На каждой площади, в каждом городе Царства сегодня будут закланы жертвенные быки. Каждый сможет отведать божественной пищи, сесть в общий круг на ритуальном пире и вознести моление о благоденствии нашего Царства! Керкира сделала небольшую паузу и вслушалась в одобрительные выкрики. Пусть её не любят, но все любили её отца. А ещё все любят пиры. — Когда мы исполним волю Богини, как исполнял её Царь, мы вернём в Срединное Царство благоденствие и процветание. Я бы отдала всё, чтобы снова увидеть Царя на троне. Но я повинуюсь Закону: я заняла это место по воле моего отца. Однако есть те, кто гневит богов, заставляет Царя лить слёзы в посмертную реку! Те, кто пытается занять престол против права, как нечестивец Птерелай Альтх. Мы должны искоренить это беззаконие, чтобы Царство снова могло жить в мире и благоденствии! Керкира почувствовала, что до людей начинает доходить направление её речей. Они начинали принимать вещи, с которыми могли не соглашаться, против которых бороться. Её труд начинал приносить плоды. Осталось закрепить успех. — Я же обещаю, — тут она на секунду замялась, — найти достойного мужа и родить сына. Сына, который будет воспитан в долге и заботе о Царстве, как был воспитан мой отец, Гермагор Третий. Сын, достойный своего деда, займёт его место и продолжит его дело. Но это будет после. Сегодня же — празднуйте, пируйте, молите и благодарите богов, пусть они даруют Царству благоденствие и покой. Толпа возликовала. Может быть, не прямо возликовала, но точно отозвалась с одобрением на речь Керкиры. Люди действительно услышали её и готовы были принять её речи. Кто возликовал, так это сама Царица. Она знала нелюбовь народа к ней, и это принятие казалось ей чудом. Женщина совершила над толпой знак-благословение и медленно двинулась внутрь Храма. Только там она поняла, насколько устала. Ноги и спина болели, горло саднило. Керкира с приятным предвкушением подумала о травяных отварах и тёплой ванной, ожидавших её вечером во дворце. Но сначала нужно было сделать ещё одно дело… — Птерелай захватил Хатэш, Авл! Город в огне! Я не могу объявлять о помолвке перед народом во время войны, ты же должен это понимать! Она принимала его во дворце, в отдельном, закрытом помещении, где их не могли услышать. Мягкие ковры на стенах, карта Царства на столе, осколки чаши из-под вина у стены. — Как захватил? Откуда ты это знаешь? — Я Царица этой страны или нет? — ответила она сердито, а после обратилась к девушке за своей спиной: — Талия. Девушка, самая непримечательная служанка, с неожиданной быстротой стала показывать на карте: — Примерно за час до рассвета предатель открыл северные ворота изунтри. Примерно тут скрывался отряд мятежников. Пожар начали в районе порта. В это же время ворвались во дворец, предположительно, убили Управителя и всех чиновников. Основные силы Птерелая будут в городе не позже завтрашнего вечера, они знают, что отбить его не успеем. Авл побледнел и резко затих. — Щенок…— только и сказал он. Царица подошла к военачальнику, взяла его руки в свои. — Авл… Ты же понимаешь, я прошу тебя, пойми… Я прошу тебя, я обещаю, я стану твоей женой, я дам тебе наследника, но мне нужно быть уверенной, что ему будет, где вырасти, что он сможет стать царём. — Ты обещаешь стать моей женой сразу после того, как я покончу с мятежом Птерелая? — Да. — Скажи это ещё раз, — он сжал её пальцы так сильно, что они побелели. — Я обещаю стать твоей женой, как только ты покончишь с мятежом, — сказала она дрогнувшим голосом. — Ещё раз, — приказал он. — Я клянусь всем, что у меня осталось, я обещаю стать твоей женой, как только с мятежом будет покончено! — сказала она, и на её глазах выступили слёзы. — Хорошо, Воробушек. Я принимаю твою клятву, — он отпустил её руки и отвернулся. Керкира проснулась за пять минут до полуночи. Боль ушла, но ощущение мира было необычным. Всё стало чуть мягче, границы между вещами стали размытыми, проницаемыми. Край луны был виден в открытый проём балкона, её серебряный свет остужал землю своим касанием. Там же стоял Ликий. Словно на рисунке — рельефный силуэт тела открывал какую-то глубинную правду, которую днём не было видно из-за всех этих мелких деталей. Он обернулся и его лицо оказалось освещено. Особенно глаза — они будто бы сами состояли из лунных лучей, разве что не светились, как у кошки. — Тоже чувствуешь? Наши старики любят такие ночи. Говорят, что нет ничего спокойнее для старых костей. Только молодой горячей крови может быть опасно. — Ты потому нарушаешь порядок? — спросила Керкира в шутку, садясь на кровати, — Хочешь меня защитить от луны? Он кивнул, лишь слегка улыбнувшись уголками глаз. Царица отбросила покрывало, осторожно опустила босые ноги на пол и подошла к Защитнику. Она стояла от него в шаге, осознавая всё, каждое дуновение духа, происходившее в ней, и улыбалась. Это было странно приятно, стоять в объятьях лунных лучей, окружённой волнами ночи, на расстоянии руки от того, к чему так тянет, по самой глупой прихоти. Это была дурацкая, возможность, от которой стоило отказаться, нужно было отказаться. Но Керкира слишком долго могла получить все радости, которые только пожелает, пока будет отказываться от того, что действительно, по-настоящему хочется. Женщина мысленно послала весь мир и все запреты, потому что они не давали достойного ответа на вопрос «почему нет?». И в ту же секунду, словно влекомая помимо своей воли какой-то силой, она подалась вперёд и поцеловала Ликия. Он, ответил тем же, будто подталкиваемый со спины лунным светом. С того момента не было мгновения, когда их тела не касались бы. Это было движение и замирание на томительные секунды, лишь только чтобы двинуться дальше в том потоке, который унёс их двоих. Если бы свет мог быть водой, утоляющей жажду, так бы они описали связь между ними. Они приникали друг к другу, стремясь раствориться, и одновременно находили что-то неимоверно важное, вбирали это с каждым поцелуем, с каждым горячим дыханием. Не говоря ни слова, разве что смеясь без повода, искренне, они рассказывали друг другу о самых сокрытых переживаниях и раздумьях. И если мир — это только то, что мы ощущаем и то, что можем представить, то для каждого из них в тот миг миром стал другой. Время для них перестало существовать. Сколько раз они их тела и души сливались в едином порыве? Сколько раз они застывали в объятьях, чтобы, позволив уставшей плоти отдохнуть, соединиться вновь? Сколько секунд прошло в пронзительнейшей ноте тончайшей нежности, когда близость достигает своей полноты? Когда Керкира в очередной раз вскрикнула и задрожала всем телом, Ликий понял, что что-то поменялось. Он прижал её сильнее, оставляя следы на тонкой коже, но ничто не может остановить дуновение Ветра Богини. Керкира видела чёрную реку, текущую на север. В ней отражался огонь. Город, сгорающий дотла, становился всё отчётливее. Можно было различить отдельные дома и даже людей, мечущихся, бегущих к реке в тщетной надежде зачерпнуть влаги. Они добегали до воды и оставались в ней навсегда. Среди них выделялся один, воин по наружности и духу. Черты лица нельзя было разобрать, но глубокие серые глаза отражали языки пламени. Он стоял по центру, ровно напротив Керкиры, а с юга, по направлению течения реки, к нему скакали воины-духи. Они убивали всех на своём пути. Мужчина не видел их, он смотрел прямо на женщину, словно действительно мог видеть её. И чем дольше их взгляды были соединены, тем больше черт самой Керкиры проступало его на лице. Это было в отражении. На противоположном берегу же не было ни города, не огня. Там, где отражались в воде воины-духи, шла траурная процессия. Люди вели быков, вели на заклание. Они шли оплакать падение рода Царей, шли скорбеть о смерти и запустении. Напротив женщины, там, где отражался сероглазый юноша, начинался обряд. Быка держали двое мужчин — бородатый великан и худощавый, рано повзрослевший мальчишка. Сама Керкира стояла перед ними с жертвенным ножом в руке. Она нанесла удар, и красная кровь окропила землю. Земля была суха, потребуется много крови, чтобы снова сделать её плодородной. Кровь стекала к реке, смешивалась с её водами. Отражение мужчины начало волноваться, терять очертания, и только тогда Керкира поняла, что оно не было перевёрнутым. Оно отражало не тот берег, а этот. Человеческое тепло Ликия — первое, что почувствовала женщина, когда пришла в себя. Он был рядом, конечно же, ведь прошла всего пара секунд Потом она открыла глаза. Предметы казались пятнами — тёмными и светлыми. Одно из пятен постепенно превратилось в Ликия. Мужчина смотрел на неё с беспокойством и облегчением. Взгляд этот пробудил в сознании женщины воспоминание о видении — это были глаза, отражавшиеся в чёрной реке. Страх мгновенно зажал сердце Керкиры ледяной рукой. Она рывком села на кровати, прижала руки к груди. — Что с тобой? — спросил Ликий. — Я... ты…, — женщина не могла подобрать подходящих слов. Да и какие подбирать слова, как объяснить человеку, что такое — когда Богиня касается тебя дланью. Ликий приобнял женщину за плечи. — Ты что-то видела, да? Предсказание. Я готов заплатить цену, если придётся. — Ты готов, но может быть я не готова, чтобы ты её платил. Тут у неё появилась догадка. Она медленно обернулась в руках у Ликия, прижалась к нему. — Ты действительно должен заплатить… За меня. Это я настояла на нашей близости. Я притянула тебя к себе. Это пророчество было не для тебя, а для меня. — И что же?.. — Прежде, чем я скажу тебе, я хочу честный ответ: почему ты стал служить мне? Ликий резко посерьёзнел. Он мягко отодвинул от себя Керкиру. — При чём это тут сейчас? — Мне нужно это знать, чтобы я могла сказать смысл пророчества. Поверь, я не настолько глупа, чтобы поверить, что мужчина готов просто так пересечь море и поклясться на крови служить чужой властительнице. Так в чём причина? — Если ты правда хочешь знать, то пускай. Я был там, когда погиб твой отец. Я видел, как пришёл чужеземец, как серебряная конская голова держала его плащ. Я не честный человек и убил многих, но никто не должен проливать кровь царей. Керкира догадывалась, но не хотела признаваться себе в этом. Но услышать, что человек, самый близкий этой ночью, был среди убийц её отца… — То есть тебя замучила совесть, а духу убить себя не хватило?! И ты решил, что будет лучше всего — поступить на службу к дочери своей жертвы! Ты животное, варвар! Он не стал оправдываться, как не стал и противиться, когда женщина ударила его несколько раз в грудь. — Знаешь что теперь? — спросила она, всхлипывая, — Теперь я знаю, что Царству суждено гореть в огне. Оно, а не мой отец, жертва твоего клинка! И за это знание, что самое смешное, я должна отдать тебя. Ты близок мне по крови дважды — как убийца и как Защитник, принёсший клятву на крови. Душевные силы её оставили и она опустилась на руки к своему невольному мучителю. — Я готов принять смерть. Сейчас более, чем когда либо. — Я не готова, — только и ответила она. Они молчали какое-то время. Керкира напряжённо думала, правильно ли она истолковала плату. Ликий был ей ближе всех по этой дурацкой духовной связи, он был ей братом, если верить этим старинным традициям о роли Защитника. Он даже был ей ближе всей родни по праву убийцы — отнявший жизнь считается связанным той же связью, что и жизнь давший. — Послушай, — сказала она с надеждой в голосе, — столько старых традиций вспомнилось… Может быть, нам поможет ещё одна? Раньше равным смерти считалось быть изгнанным из Царства. Богиню это не обманет, но, вдруг, её удовлетворит пролитая взамен кровь Птерелая. — Я не хочу. Жить с тяжестью вины ещё и за то, что я оставил тебя в самое трудное время. Лучше убей меня. — Замолчи ты. Ты поклялся быть моим слугой, значит обязан выполнять приказы. Я приказываю тебе покинуть пределы Царства, — она замолчала и снова прильнула к его губам, на этот раз по своей воле. Отпрянув, Керкира сказала: — Я не хочу терять тебя. Прошу. Не осталось никого ближе мне по закону крови… Нет никого ближе моему сердцу, Ликий. Керкира ошибалась и в том, и в другом. Узнала она об этом только на третий месяц. Её сложно винить — поверить в то, чего не может быть, бывает довольно сложно. Подумаешь, тошнота и головокружение, и запах благовоний внезапно начинает казаться невыносимым. Да и не поверила бы Керкира сама себе, если бы Талия её не убедила. Подруга видела тело жрицы со стороны и знала его лучше её самой. С тех пор Царица стала реже появляться перед людьми, а чиновникам давала указания только сидя на троне в отдалении. Ликий исчез из дворца, как ему и было приказано, но отследить его не удалось. Началась суматоха в связи с мятежом Птерелая. Жители с восточных регионов потянулись к защищённой столице, а легион Марция был отправлен подавлять восстание. Авл собирался расправиться с противником за пару месяцев и триумфально вернуться в столицу. На деле он лишь не позволял Птерелаю продвинуться на запад. Разгромив то, что казалось главными силами мятежников, военачальник обнаруживал только, что они перегруппировались и атакуют где-то на другом направлении. Закончилась весна, прошло и лето. Год был всё такой же жаркий и сухой. Уже никто не сомневался, что урожая будет не больше, чем прошлой осенью, а значит — пояса придётся затянуть ещё туже. К осени царица переложила дела на Управителя и перебралась в старый храм Богини, расположенный к северо-западу от столицы, вдалеке от города. Мысли её занимало пророчество, данное в роковую ночь. Как-то постепенно, незаметно для себя, она поняла, что на самом деле оно означало. Серые глаза на её лице, на лице того, кто ближе ей всех по крови. Жертва — её ещё не родившийся ребёнок. Керкира тратила всё время на то, чтобы придумать способ обхитрить предсказание. Ведь это долг матери — спасти своё чадо любой ценой. Но долг жрицы — быть верной своей Богине. Что могло заменить желаемое Богиней подношение? Чья жизнь могла стоить столько же, сколько ребёнка, принадлежащего Керкире по праву крови? Быть может, жертва в тысячи человек могла бы умилостивить ту, что возжелала отнять самое дорогое. Так Керкира и нашла ответ. До смешного простой. В тот холодный день поздней осени, когда люди кутались в покрывала, Керкира в последний раз принимала у себя Талию. — Моя владычица, — начала она, и голос её дрожал, — я только что узнала… Терций Аквилий начал наступление. — Что? — Терций начал наступление на Кортос. Авл знает… Он покинул войско и едет сюда. — Сюда? — Керкира нахмурилась, обдумывая услышанное. — Конечно. Он всё поставил на ресурсы Царства, и теперь у него нет выбора, кроме как забрать их силой. Она откинулась назад в кресле и устало закрыла глаза. Талия подошла поближе. — Авл будет здесь не позже завтрашнего вечера, — сказала она. — Значит, придётся действовать быстрее. Что же, я давно этого ждала. Керкира жестом подозвала свою подругу поближе и начала что-то шептать ей на ухо. Та внимательно выслушала, и когда царица закончила, произнесла яростным шёпотом: — Я не могу тебя оставить сейчас! — А я не могу доверить это кому-то другому. Не беспокойся обо мне. Промедление — вот что может стоить нам жизни. — Он не будет тебя убивать! — Не он, так другой. Птерелай, Терций, не важно кто. Для них я просто разменная фигура. Сейчас нужна, после — нет. В игре побеждает тот, кто достаточно смел, чтобы первым пожертвовать фигурой. Ты же знаешь. Талия кивнула. — И ты всегда выигрываешь, так ведь? — И я всегда выигрываю. Девушка быстро попрощалась с Керкирой и ушла. Наедине с собой женщине оставалось только молиться, но и этого она уже не могла. Весь следующий день не было никаких вестей. Каждый чувствовал искры в воздухе, будто боги обозлились на людей. К вечеру стало известно, что Авл приближается к столице, а оттуда несколько часов до обители. Он и вправду едет с малым отрядом, зато с каким. С ним была его личная маленькая армия — самые преданные закалённые в боях ветераны. Керкире стало хуже. Оказалось — начинаются роды. Женщина выглядела ужасно: пятна на коже, неестественная худоба, не считая живота. Многие беспокоились, что она не переживёт эту ночь. Её не волновало. Главное — успеть родить, а остальное не важно. Когда прибыл Авл, Керкиру спрятали, а настоятельница обители стала тянуть время, пытаясь заставить его прождать у закрытых ворот до утра, как положено по правилам. Род Марциев никогда не славился терпением. Ворота были выбиты, а стража убита. Защитники царицы бились буквально за каждую комнату, за каждую закрытую дверь. Но у них не было шанса против закалённых в боях воинов. Керкира пряталась в небольшом помещении возле тайного выхода из обители. Не для того, чтобы сбежать самой, нет. Надо было закончить это раз и навсегда. Маленький тёплый младенец, уже не кричащий, уснувший, что-то изменил в ней. Когда она в первый раз посмотрела в эти чистые серые глаза, почувствовала его тяжесть на своих руках, весь мир перевернулся. Случилось чудо — что-то, чего ни она, ни кто-либо другой не мог бы ожидать. И дело не в том, что жрицы не могут иметь детей, просто этот маленький космос, живой, имеющий душу, рождённый для великих свершений, несущий в себе кровь её предков был… Был. Не было, а теперь был. Чудо. Авл ворвался в комнату, подобно быку. Голыми руками он расправился с двумя стражниками, поставленными защищать царицу ценой своей жизни. Ребёнок услышал шум и заплакал. Авл остановился в шоке. Лицо его побагровело ещё сильнее. Он разразился криком: — Так вот оно что! Ты… ты решила погубить меня в войне с твоим скотским братом, а сама прячешь от меня моего ребёнка! Я ведь прав? Керкира молчала и даже не смотрела на него. Она ничего не могла сказать, чтобы он поверил. Она успокаивала младенца, качала его так, как делают это все матери всех времён и народов. — Молчишь! Захотела спрятать моего сына, чтобы не пускать меня к власти! Он схватил женщину за руку и рывком поднял на ноги. Мужчина протащил её к выходу, где в небольшом зале оставались его воины. С ним осталось всего пять человек. — Братья, смотрите! Эта шлюха скрывала моего ребёнка! Ответом был смех и одобрительные возгласы. Керкира заставила себя поднять глаза и посмотреть на этих людей. Обычные кортосцы, лица скрываются за шлемами с полумасками и густыми бородами. Обычные… Но какое же отвращение они у неё вызывали. Эти начищенные доспехи и кроваво красные плащи на брошах в виде конской головы, эти оскалы на их варварских лицах. Откуда-то из здания послышались звуки борьбы. Мужчины перестали смеяться, схватились за мечи. Авл сказал своим людям: — Кварт, Квинт, проверьте. Остальные, со мной, — а потом обратился к Керкире, — Что здесь происходит? Это ловушка? — Я не знаю, милый Авл! Я не знаю! Я боюсь, это не мои люди. Из обители есть тайный выход, я могу провести вас туда. Там должны быть лошади. Мужчина недоверчиво посмотрел на неё, но увидел лишь искреннюю мольбу в глазах. Подумав, он сказал: — Веди. Та кивнула. Авл отпустил её, ребёнок постепенно успокоился, и идти было легче. Они прошли несколько корридоров, соединённых незаметными низкими проходами и вышли на небольшой двор с маленькой конюшней. Там стояли лошади, больше, чем было стойл. Авл дёрнул Керкиру за плечо: — Это твои лошади? Почему они оседланы? Ответил ему резкий мужской голос: — О могучий Авл Марций, владыка Кортоса. До тебя всегда так медленно доходит! Из-за конюшни вышел Птерелай в сопровождении отряда вооружённых людей. Авл и его воины достали оружие, но на каждого из них приходилось трое. — Ты… Что ты здесь делаешь?! — Пока твои люди гоняются за призраками по всей обители, я решил подождать тебя у выхода. Не хорошо отпускать гостей без провожатого. Авл резко притянул Керкиру к себе, держа её одной рукой, поднеся меч в другой к её груди. — Если ты не прикажешь своим людям пропустить нас, клянусь, я убью её. Птерелай даже не изменился в лице. — Валяй. Мне же лучше будет, ты убил законную царицу, я отвёз тебя в кандалах к Терцию Аквилию, получил его поддержку и правлю как единственный наследник. Давай, чего ты ждёшь?! — Ты врёшь! — ответил Авл, хотя голос его доказывал, что верит он в обратное, — Считаю до пяти, опусти оружие! Раз… Два… Три… Мятежники даже не шелохнулись. Сердце Керкиры бешено билось. — Четыре… Он не успел досчитать. Один из его элитных, лично отобранных воинов, единым движением подскочил к Авлу и вонзил клинок в сочленение доспеха. Мужчина не успел даже вскрикнуть. Его лицо скривилось от боли, и он ничком упал на землю. — Убить всех, кроме предателя! — крикнул своим неприятным голосом Птерелай, и его воины рванули вперёд. У двоих оставшихся не было даже шанса. — Ты же обещал! — воскликнула Керкира, когда всё было кончено. — Я обещал, что оставлю в живых солдат, а насчёт высокопоставленных офицеров речи не шло. И сейчас ты всё равно не в том положении, чтобы что-то требовать. Я не шутил, когда говорил, что мне было бы проще тебе убить. Он сделал шаг к ней, протягивая руку к эфесу меча. Керкира телом почувствовала, как напрягся мужчина рядом с ней. Птерелай остановился, глядя на неё своим противным насмешливым взглядом. Но потом улыбка медленно ушла с его лица. — Впрочем, у меня всегда были только тёплые чувства к родне. Как там наш благоразумный дедушка говорил? «Позорная жизнь хуже смерти», кажется. Поступлю, как поступали мудрые предки — отправлю тебя в изгнание. Чтоб ни о тебе, ни о твоём отродье я больше никогда не слышал, понятно, сестрица?! Керкира, сдерживая слёзы, кивнула. — Вот и хорошо, — сказал Птерелай и обернулся к легионеру Марция, — Ты, интересно, кто такой? Небось, агент нашего любимого Терция Аквлия. Аве Терций и всё такое. Не хочу переходить ему дорогу. Можешь идти. Птерелай сделал знак своим людям и, обернувшись, направился к лошадям. Тело Авла схватили и потащили следом. Начинался холодный осенний дождь. Всадники скрылись из виду, и Керкира осталась одна со своей пустотой. Рядом стоял предатель Марция, но он не двигался, погружённый в свои мысли. Ветер продувал тонкую одежду, хлестал по коже. Ребёнок заплакал. Женщина стряхнула с себя оцепенение и направилась внутрь. На самом пороге она обернулась и увидела, как блеснули в неверном свете усталые серые глаза. Обсудить на форуме