Бой ботаника с тигром в храме Мары Камарупы

Аннотация:

Глубины, которые таит чашка чая?
Ответ на вопрос, как стать великим человеком?
Способ вылечить комплексы, съездив в экзотическую страну?
Одна из историй, которые слыхал Киплинг в детстве?
Производственный роман с чиновниками департамента и прочей нечистью?
Все сразу!

[свернуть]

 

-- Сэр, вы ошиблись! Вам на восток, и гораздо дальше. Вот что вы видите? Прямо сейчас?

Вопрошавший был круглолиц, лысоват, а фигурой напоминал Джонни-Пончика из детской сказки, которого все съесть хотели, да поймать не могли. Жаркий день выгнал  пот на его виски, но утихомирить не смог.

И вряд ли этого «пончика» лиса бы обманула -- голубые глазки смотрят остро и живо, и пляшет в них искрой веселая хитринка, словно говоря: «Ну что, заметил? Смешно, правда?» Черная сутана и шапочка-пилеолус довершают картину.

Джеральд хотел ответить, но священник продолжил:

-- Эта площадь называется Майдан!  А клеймо разглядели? – он указал на быка, меланхолично объедающего траву. – Священный трезубец!  Теперь поняли?!

-- Д-да…

-- Это Индия, сэр! Город -- Калькутта! А чай растет в Китае. Чтобы это знать, не нужно быть ботаником!

-- Полегче, святой отец, -- вмешался в разговор спутник священника, темноволосый и синеглазый джентльмен. Несмотря на теплый день, сюртук его был застегнут на все пуговицы, а перчатки безукоризненно белы, -- Дайте слово мистеру Лэтбриджу.

-- Б-благодарю вас… -- из головы, как назло, вылетели имена представленных ему господ. Кажется,  священник – О’Хара, а этот…

--  Доннелли.  Фил Доннелли, -- подсказал тот, кого Джеральд принял за аристократа, -- Камердинер полковника Глэдстона.

 

***

Лондон, Белгрейв, Уайтфилд-холл,  Дж.У.Скалли, 14-му графу Уайтфилд

 

Дорогой отец!

Вглядываясь в себя, я не нахожу достоинств, приличных отпрыску рода Скалли, но отмечаю множество пороков, лишающих смысла Ваш труд по устройству моей карьеры.

Вы не раз упрекали меня в  забывчивости, непрактичности и рассеянии мыслей. Добавим к этому заикание и страх публики – и вы поймете, почему я вынужден отказаться от подъема по сияющим ступеням, который Вы мне уготовили.

Полагаю, что лучше сейчас навлечь на себя ваш гнев, чем позже – позор на череду благородных предков, которая для меня начинается с вас – идеала, увы, недоступного.  Надеюсь, что мой младший брат будет достойным наследником и ваши честолюбивые замыслы найдут в нем полное воплощение.   А мне не дано совершить ничего великого. Ежевечерне я буду молить Бога о том, чтобы Вы утешились и были счастливы.

Я отправляюсь в Ост-Индию, в качестве ботаника Королевского Линнеевского общества. Это письмо передаст вам мой гувернер, милейший м-р Лафарж. Не судите его строго, он ничего не знал о моих планах. И простите, если сможете.

 

Ваш сын   Джеральд Уильям Лэтбридж

Венеция, 15  ноября  1859 г

 

***

Вечером высшее общество Калькутты расцвело, будто куст жасмина.

Дамы в летних платьях кокетливо прикрывались зонтами, гуляя по набережной в сопровождении кавалеров.  Нищий ирландец играл на скрипке. Под тентом кафе пили содовую Джеральд Лэтбридж -- ботаник, священник Раймон О’Хара и камердинер Фил Доннелли. Вскоре к ним подсел познакомивший их утром чиновник департамента этнографии (или этнологии – никто не мог запомнить), мистер Джонс. Он, казалось, состоял из вежливой улыбки: прилизанные волосы, водянисто-голубые глаза и пышные усы складывались в лицо, которое терялось даже на фоне бутоньерки.

Джеральд был счастлив: никто не заметил, что он взял ложечку левой рукой.

Ветер с реки нес вонь горелого мяса.

-- Фу! – поморщился Доннелли, -- Черные дикари опять жгут своих мертвецов!

--  Будьте добрее, -- ответил О‘Хара, --  Предки европейцев были не лучше, и молились корове, пока Господь не взялся за их воспитание!

-- С чего вы решили?

-- С Библии, -- улыбнулся священник, --  Книга Исход. Почему евреи творили кумира в виде тельца, то есть бычка?  Они пытались вернуться к прежним идолам – и были наказаны.

-- Как вам Калькутта? – спросил  Джонс у ботаника.

-- О-очень. Настоящий Восток!  Но здание рядом с фортом… Оно кажется знакомым.

Чиновник улыбнулся:

-- Это копия Кедлстон-холла. Труд архитектора дорог. А по  чертежам особняк  возведет и простой инженер.

-- Я изучил донесение сэра Глэдстона, -- продолжал мистер Джонс, --  Присоединить к Короне еще одно княжество – прекрасно! Строго между нами:  наследников не осталось?

-- Нет, --  печально ответил священник, -- жена и дети принца погибли.

-- А ему удалось бежать. Как? Почему?

-- Мы не участвовали в … событиях, -- ровным голосом пояснил Доннелли, -- Лишь восстановили порядок. В замке имелся подземный ход, так что уйти по реке принцу было нетрудно. Несколько его слуг тоже пропали.

-- И сокровищница пуста?

-- Увы! Видимо, этот шакал среди царей растратил фамильное золото по парижским кабаре!

… Дакар был одним из маленьких княжеств, теснящихся у подножия Гималаев. Правители  его не были воинственны, но не могли отставать от соседей. Поэтому в Дакаре обосновался полк британской армии, сданный в аренду на случай угрозы. Старый раджа вынужден был пойти на это: его единственный сын не интересовался делами княжества. Проникнувшись духом просвещения, наследник  умчался постигать науки в Сорбонну,  наезжая изредка за деньгами. Отцу и жене он декламировал свои стихи  о паровозах, электричестве и чудесных кораблях, способных плыть под водой.

Британский резидент успокаивал раджу, но после восстания сипаев два года назад положение стало опасным:  принца сочли слишком большим другом Европы. Еще перейдет с  княжеством в подданство Франции!

Полк сипаев сменил надежный ирландский, а три месяца назад старый раджа умер.  Коронацию назначили на полнолуние, но ей не было суждено состояться: дотоле сидевшие в джунглях дикари-наги в ночь накануне перешли реку и взяли крепость штурмом.

Крестьяне рассказывали, что сигналом к атаке был рык гигантского тигра со скалы над рекой, после чего наги хлынули лавиной, перебили охрану и всех внутри, подняли на шестах головы супруги принца и его сыновей,  и скрылись в джунглях.

Полковнику Глэдстону оставалось передать выморочные земли под власть королевы Виктории и организовать новый округ. Было это непросто, поэтому донесение повезли священник О’Хара и доверенный слуга Фил Доннелли.

***

В лучах рассвета играет бликами грязь, которая в Калькутте притворяется водой.  В реку амфитеатром сходят ступени – гхаты. Солдаты-ирландцы грузятся в лодки. Сержант проверяет покупки, священник О’Хара устроился на корме и машет рукой – спускайся!

Когда Джеральд взялся за борт, на гхатах появилось ярко-красное пятно.

То есть, ботаник увидел пятно, но через секунду клякса распалась на красное платье, черные волосы и покрывало на стройной фигурке, отчаянно скачущей по ступеням к воде.

Бежавшие следом тяжеловесные индуски, увидев, что им удалось прижать жертву к реке, замедлили шаг и, тяжко дыша, подходили к беглянке. Та отступала спиной вперед, нащупывая спуск пальцами ног.

Вскоре ступени кончились, и девица решилась на отчаянный шаг – бросила покрывало, развернулась и очертя голову кинулась в реку. Крупная, густо набеленная тетка метнула ей вслед пару связанных  горшков. Другого оружия у нее не было, но и этого хватило – веревка обвилась  вокруг пояса и, когда жертва рухнула в воду, с двух сторон от нее забулькали горшки, неумолимо тянущие на дно.

Невозмутимость сдуло с Джеральда, как пух с тополя.

-- П-прекратите! – закричал он, -- Пошли прочь, грязные бабы!

Ноги по колено ушли в ил, но ботаник  схватил край платья. Боковым зрением он заметил, что Доннелли перехватывает трость, а из лодок выпрыгивают солдаты. Но тут жертва лягнула его пяткой, он потерял равновесие и сел прямо в  воду.

К тому времени, как Джеральд поднялся, Филху объяснил загонщицам, что он, подданный королевы Виктории, желает знать, в чем состоит преступление и кто разрешил расправу?  Недовольно ворча, тетки отправились восвояси.

Только теперь британцы смогли разглядеть выползшую на берег хозяйку красного платья. Насурьмленные глаза и брови, помада на губах… Широкие плечи, волосатые руки, синий от бритья подбородок… Первым прыснул священник, потом загоготали солдаты, и даже Фил улыбнулся, помогая ботанику выйти из воды.

-- Такое только в колонии может быть, -- О‘Хара держал себя за пухлые щеки, тщетно пытаясь не хохотать, -- Спасать девушку – и нарваться на хиджру!

…Хиджры – единственная индийская каста, в которую вход открыт. Пастухом, ювелиром или жрецом нужно родиться. В хиджры можно уйти. Но какой ценой!

Хиджры – кастраты. Бывает, к ним выгоняют и девушек – если девица настолько мужеподобна, что никакой брак ей не светит. Многие общины хиджр живут проституцией (Джеральда передернуло), но в большинстве индусы опасливо сторонятся их. Мало ли, вдруг заразно!

Беглец,  который представился как Моханпрасад Триви,  вырос в общине бхатра – брахманов-нищих.  Он знал санскрит, изучал Веды, но главным занятием его жизни с малых лет было попрошайничество. В двенадцать он был женат на девчушке из той же касты, года на три моложе его. Невеста очень понравилась родителям: дерганая походка, голова трясется,  суставы вывернуты. Таким хорошо подают!  Молодая вошла в дом, как приемная дочь, придясь по нраву и свекру, и свекрови, и всей семье… кроме самого Мохана.

Через несколько лет родители начали говорить о внуках и коситься на сына – мол, когда?  Мохан молился Каме, богу любви и страсти, но тот понял юношу по-своему: вместо того, чтобы обрести влечение к супруге, бедняга потерял его вовсе.  И если душа его еще вспыхивала при виде красавиц, то тело отказывалось не то, что метать стрелы любви, но даже целиться.

В отчаянии юный бхатра решил уйти в хиджры. Расчет простой: кто в этой жизни приносит негодный орган в жертву Великой Матери – тому в следующей эта напасть не грозит!  Хиджры приняли юношу «посмотреть» и гуру -- глава общины («тетка», метавшая горшки)  принялась обучать кандидата укладу жизни среднеполых.

И вот позади долгий пост и молитвы. Но накануне дня, когда достоинство юноши должны были отсечь священным ножом, ему приснилась богиня счастья -- Лакшми.  О чем был сон, Мохан умолчал, но поутру осознал себя исцеленным!  Он бросился к гуру – и выяснил, что кастрат готов отменить ритуал, только если юноша станет его любовником. Неудавшийся хиджра решил бежать, остальные бросились  в погоню…

-- Так что идти мне некуда, -- объяснял Мохан, -- А вы варвары… то есть, люди, хорошие. Возьмите меня с собой!

***

…Шел второй месяц путешествия по Ганге и Брахмапутру. Джунгли по берегам сменились плантациями опиума  и индиго.

О‘Хара  развлекал экспедицию, изучая санскрит.

-- Я уверен, что предки индусов пришли из Европы. Их древний язык родственен европейским. Например, «стана» -- дом, стоянка, близко к английскому «стэнд» (стоять)!  Или «братри» и «бравез» (братья). Или вот это – что? -- О’Хара схватился за рукоять, -- «Тапор» -- близнец  древнеанглийского «тапора», которое лишь в средние века сменилось привычным нам словом «экс»!

--  Учи язык! – толкнул Джеральд разинувшего рот Мохана, -- А то я тебе скажу «во-та!» (вода), а ты мне что на санскрите? – «Пива! Пива!»  Куда это годится?

***

На привале ботаник  как-то спросил слугу о местах, куда они плывут.  Мохан почесал макушку и ответил, что там жил Брахма, когда творил звезды.

-- А кто этот Брахма? – удивился англичанин.

-- Бог, создатель мира.

-- Так он что – Творец? А где его храмы?

-- Ему не ставят храмов. Он создал мир и больше ничего не делает. Зачем ему поклоняться?

-- Вот это вывод из дня седьмого! А не боитесь, что он разгневается и разрушит созданное?

-- Нет. Разрушение – это Шива, другой бог. А Вишну хранит мир. Моя каста -- вишнуиты, то есть мы чтим всех, но Вишну более прочих, -- Мохан ткнул пальцем в тилак у себя на лбу -- две линии, сходящиеся над бровями.

Вечером, когда солдаты уселись играть в карты, Джеральд рассмотрел индийских богов получше. Вместо тузов, королей и дам художник изобразил Индру, Сурью, Яму и других небожителей.

Джокер выглядел странно:  пузатый демон указывал когтем на фигурку индуса на заднем плане. К фигурке тянулись пики и копья, танцовщицы-девы и яркие огни.

-- Это Мара, -- пояснил неудавшийся хиджра, -- Бог иллюзий. Когда Вишну воплотился в девятый раз, в виде принца Готамы, он пошел на север, куда мы плывем. Люди там поклонялись Маре. Мара пытался отвлечь принца от духовного поиска, насылая видения. Но тот остался стоек, достиг Свободы и поверг Мару во прах. А потом назвался Буддой и учил, что мир есть иллюзия.

-- А это точно Будда победил?

***

На горизонте воздвиглись синие тени гор. Плантации сменились рисовыми и пшеничными полями. После серповидного отрога Брахмапутра свернул налево. Сдвинулись берега, течение стало сильнее. Несколько раз пришлось обносить пороги.

В поселке Дубери к путникам присоединился еще один абориген. Смуглый, широкогубый и плосколицый, он походил на дитя негроидной и монголоидной рас.  Одеждой ему служили лоскуты и веревки, создававшие видимость повязки на бедрах.  Но лук, колчан стрел и «дао» -- заточенную железку три фута длиной – он держал в порядке.

Оказалось, что Куки – смышленый парень из  нагов, не раз помогал добывать дичь и обеспечивать лагерь продуктами. По его словам, у сахиба Инкермана (имя полковника туземцы не выговаривали) все было спокойно, только англиканский священник недавно умер от малярии. О’Хара искренне пожалел коллегу: где до папы далеко, а до Бога близко, различия конфессий мельчают.

На ночь встали на островке. Вода отделяла путников от воющих, лающих и рычащих обитателей джунглей, дым костров отгонял насекомых. Растительность составляли купы бамбука на берегу.

Растянувшись среди тюков, Джеральд услышал, как священник вполголоса спрашивает:

-- Тигр появлялся?

-- Тигра ходи, -- ответил Куки, -- Рычит. Все живые.

Тут О‘Хару позвали, Джеральд перевел дыхание и подошел к дикарю.

-- Куки, -- спросил он, стараясь говорить как можно мягче, -- Ты был у крепости, когда молодой раджа сбежал?

Наг испытующе взглянул на белого и  хмыкнул.

-- Куки, скажи, зачем наги напали на крепость?

-- Тигра позвал, -- ответил дикарь.

-- Тигр? Из леса?

-- Тигра – дух. Тигра день человек живи, ночь – лес ходи. Его слушать надо, -- сообщил Куки, и ушел к костру.

К ночи ветер усилился. Мохан сбегал к зарослям с острым ножом.  Вскоре бамбук запел и заиграл, как целый оргАн: из подпиленных стволов ветер выдувал аккорды. Под них ирландцы запели «Вечерний звон», потом «Зеленые рукава», потом выдохлись и тогда Доннелли предложил спеть нагу.

Куки не заставил себя упрашивать. Выждал секунду, набрал воздуху, и…

В песне не было слов, она состояла  из нот, протяжных и чистых,  то взлетая до птичьего крика, то спускаясь до басовитого, низкого гула.

-- О-а-у-а! – пел нага, -- О-а-у-а-у-а-аау!

Джеральд почувствовал, что на глазах выступили слезы. Чтобы прийти в себя, ботаник спросил:

--  Это язык нага?

-- Нет, -- отозвался Куки, -- Это старый песня. Когда его сочиняй, еще слова не придумай.

***

--  Н-на тебе!

-- А-а-а!

Звуки ударов и женский крик заставили Джеральда обогнать солдат.  Дорога свернула, и глазам путешественника  предстал деревенский колодец, а возле него --  группа молодых крестьян-индусов.  Двое из них держали за локти растрепанную девушку. Грудь выбилась из-под сари, девушка вертелась, но не могла освободиться. Еще двое удерживали парня в  набедренной повязке. Шапка парня валялась рядом, глаз стремительно заплывал. Пятый – вожак, наставительно вещал:

--  Запомнили навсегда: вы – шудры. Дело ваше – рыбу ловить, рыбу жрать и рыбой вонять, ясно?  -- На этом выдержка кончилась и главарь заорал, -- Чё явились?!

-- Мы не шудры, -- тихо, но твердо ответил парень, -- Гуру сказал. Мы больше не ловим рыбу и не едим мясо. Не пьем вина. Мы – вайшьи.

-- Ах, вот  как! – в голосе крестьянина звучала ирония, -- Дваждырожденные! И где же ваш брахман?  Кто ведет счет ваших предков от Ману-прародителя? Кто читает вам Веды, кто свершает богослужения?

-- Гуру вернется! – крикнула девушка, -- Он наш брахман, он скажет правду! Когда-то мы лишились всего из-за проклятия, но он сказал, что близок день, когда мы вернем себе истинное имя!

-- Так вот! – главарь подбросил на ладони какой-то комок, -- Вы, двое, теперь не будете даже шудрами. Это – говяжий жир. И сейчас вы его сожрете! А после уйдете в лес, потому что вас не пустят даже в ваш вонючий поселок! Да и наги вас не примут, они не любят зазнаек!

-- Впрочем, ты, -- он ткнул пальцем в девушку, -- можешь избежать такой участи.  Если не будешь брыкаться, пока мы тебя…

Молодчик стоял к Джеральду спиной, а его пособники были слишком заняты пленными, чтобы отвелекаться на безоружного путника. Удар под локоть – и комок жира катится в пыль. От ответной плюхи англичанин сел на дорогу, вспоминая опыт школьных драк. Опыт говорил: будут бить.

-- Ай-ай-ай, что творится! – это Мохан догнал господина, -- Ай-ай-ай,  вайшьи -- пахари!

-- Наша община  владеет землей! – хмуро ответил главарь, увидев брахманский шнур, свисающий с плеча Мохана,  -- Вайшьям можно трудиться в своих владениях!  А эти – шудры позорные, пытаются хапнуть землю покойного раджи. Их слонами давить надо!   Меж тем к колодцу подтянулись ирландцы. Мужчины деревни тоже побросали дела и стали подходить ближе.

Фил Доннелли оглядел спорщиков и изрек ледяным тоном:

-- Прекратить!

-- Эти двое осквернили колодец! – грузный патвари (староста) протолкался к месту событий, -- Взяли из него воду своими нечистыми руками!  Придется его засыпать  и новый  рыть!

-- Отведите их в  пещеру и оставьте на ночь. Останутся живы -- значит, чисты.

По толпе пронесся тяжелый вздох. Пленники как-то сразу обмякли и перестали вырываться.

Пещерные храмы -- вихары – не редкость в Индии. Иногда они столь стары, что никто не знает, когда и какой народ их создал.  До здешней вихары пришлось топать миль пять через джунгли, по тропе вверх по склону. К счастью, накрапывал дождик и было не жарко.

У входа путники зажгли взятые из деревни факелы (патвари пытался всучить палки, пропитанные священным коровьим навозом, но британцы предпочли сандаловое дерево). Внутрь пришлось пролезать по одному, но дальше пещера расширялась. Когда-то из недр вытекал ручей: по его руслу люди вошли в зал  – и ахнули.

Природой созданные колонны деревьями подпирали свод. Черный камень был покрыт бусинками воды, свет искрился и любая неровность переливалась, словно жемчужина. Абсолютная тишина не нарушалась ни звуком.  В дальнем конце зала темнело отверстие – исток ручья. Но вышедший в центр зала забывал о нем, потому что видел статую.

Не слишком большой,  два человеческих роста, истукан казался огромным, упираясь в потолок пещеры. Одежду его составляла шкура, изваянная вокруг бедер. На мускулистом плече зияла трещина. Рук было множество: вытянутые вперед, они расходились в локтях, словно веера, и каждая держала маску, глядящую на зрителей. Головы не было видно – взгляд перехватывали личины: то зубастая морда с выкаченными буркалами, то прекрасный и строгий лик, то черная рожа с тремя глазами, то хохочущий толстяк… Тонкость работы вызывала удивление. Верхний слой камня слегка просвечивал, и казалось – живое существо стоит перед тобой, и сквозь кожу виднеются жилки.

У каменных стоп лежал камень, когда-то бывший алтарем. Разглядев желоб для стока крови, ботаник поспешил выйти на свет.

Снаружи курил трубку О’Хара. Чувствовалось, что ему тоже не по себе.

-- Мерзкое идолопоклонское место, -- пробормотал священник.

Джеральд придал лицу выражение легкой скуки.

-- Интересное произведение  искусства, -- проговорил он как можно спокойнее.

Вскоре к ним присоединились солдаты.  Сын патвари остался стеречь связанных пленников.

До лагеря добрались уже в темноте.

***

Достопочтенный Алан Дуглас Глэдстон, для туземцев – сахиб Инкерман, ужинал с Джеральдом и священником  в палатке, служившей ему кабинетом и канцелярией. Над тентом колыхалось полковое знамя, надпись  «INKERMANN» на котором  послужила причиной прозвища.

Загорелое лицо хозяина сияло, как солнечный диск. Шрам на левой щеке казался лучом. Коренастый и  седовласый, полковник напоминал средневекового барона-разбойника, засидевшегося в фамильном замке.

-- Фил, как решили дело? Молодец! Газеты привез? Последняя статья, которую я читал, была о постройке Биг-Бэна!  Святой отец,  виски нашли?  Сколько ящиков? Мистер Лэтбридж, что в мире творится?

-- Д-да все по-прежнему. Французы начали строить канал на Суэцком перешейке. В Китае повстанцы заняли провинцию Сычуань.

-- Проклятье! Эти «красноголовые» запрещают ввоз опиума. Видите ли, китайцы от него вымирают. А какая торговля шла! Отсюда опиум в Китай, из Китая чай – на острова, с островов в Индию – шерсть. Как летели клиппера, каких скоростей достигали!  А теперь у меня есть земля, и я не знаю, что с ней делать.

-- Я  х-хотел предложить…

-- Вы что заканчивали? Я -- Королевское военное училище. Третий сын, наследства ждать не приходится.  Купили офицерский патент – и живи как знаешь. Верите ли, я за полковника до сих пор не расплатился.

-- Вам надо выращивать чай!  Мой учитель, сэр Гукер, бывал в Индии и решил, что для чая здесь идеальный климат. У нас дома все пили чай во время холеры, и никто не умер, даже служанка.

-- Холера… Да, об этом стоит подумать. Фил, неси виски!

***

Поднятый в шесть побудкой, Джеральд отправился выбирать место для чайных кустов. Утренний ветерок привел его в чувство, и ботаник смог, наконец, разглядеть лагерь: ряды палаток на склоне холма, обрезанного по низу береговым обрывом, походная кухня под раскидистым пипалом и  стены крепости вдалеке. Солнце красило крепость в розовый.

Наконец  ботаник остановился на  террасе над бьющим из земли ключом. Родник разливался в прудик, где женщины лагеря брали воду. Перепрыгнув ручей, ботаник принялся вскапывать рыжеватую глину. А когда поднял голову – увидел красавицу.

Выглядела индианка юной, но на руках у нее брыкался годовалый малыш –  молодая мать подмывала его в ручье, воркуя на смеси хинди и английского.

-- Камарупа! -- приговаривала она, -- Красавчик мой!

«Не следует хвалить детей, -- вспомнил ботаник, -- Это может их испортить».

Красавица подняла глаза на Джеральда и улыбнулась. «Непуганая лань, не видевшая человека» -- почему-то подумалось ему.

… Сита обитала в лагере. Малыш Робин был сыном британца, но имя отца девушка не называла – по вере индусов,  такая болтливость может навлечь на мужчину беду.

-- Вы, наверное, его очень любите? --  задал ботаник вертевшийся на языке вопрос, -- Раз ушли к нему от родных?

-- Уйти? – удивилась Сита, -- Что вы, я не уходила. Я умерла.

…Муж Ситы скончался от оспы. Вспышка этой болезни проредила население княжества, но семья охранника раджи потеряла лишь старшего сына. Для юной вдовы настали черные дни. В глазах семьи она стала преступницей, не сберегшей самое ценное. Ей пришлось обрить голову, отдать украшения золовкам и носить одежду траурно-белого цвета.  Грязная работа по дому – на ней, еда -- остатки и объедки. Постоянные косые взгляды. Через несколько месяцев такой жизни Сита начала собирать хворост. Недалеко от вихары отыскала грот, складывала в него ветви. Ломала  смолистые сучья индийского ладана.

Через год,  в тысячный раз услышав, что у хороших жен мужья не умирают, -- решилась. Ночью, взяв из очага уголек, пошла в джунгли. Сложила хворост кольцом, забралась в центр, раздула пламя. Пока разгоралось, связала себе ноги, чтобы не убежать. Часть веток оказались сырыми, повалил густой дым… Кажется, она все-таки пыталась выползти из горящего круга, но везде натыкалась на огонь.

Потом её несли на руках, и она подумала, что все-таки попадет в рай.

Когда Сита выздоровела,  она познакомилась со своим спасителем. Фил Доннелли объяснил, что его господин случайно оказался недалеко от вихары. Вдвоем они расшвыряли костер и вытащили полузадохшуюся индианку.

И, конечно, Ситу очаровал сахиб Инкерман, бесстрашный и полный сил, несмотря на седину. Девушка не знала, умеет ли она привлекать мужчин – она никогда не пробовала. Впрочем, полковник  принял её любовь, как заслуженную награду.

…Вскоре по окрестностям прошел слух о тигре-оборотне.

***

Останки пленников собирали в корыта – ничего более подходящего в поселке шудр не нашлось.  Судя по следам, крупный тигр буквально разорвал связанных на куски, вывалялся в  крови и ушел, не сожрав добычу.

***

Сэр Глэдстон с наслаждением курил трубку. Солнце зашло, и все джентльмены лагеря собрались в «штабной» палатке. Заканчивался апрель, и даже здесь, в предгорьях, воздух наливался духотой.  Поэтому напитки подавал Фил, а Мохана поставили раскачивать панку – нечто вроде большого веера, который создавал движение воздуха и намек на прохладу.

Выдохнув дым, полковник спросил:

-- Джеральд, вас в школе били?

-- Я… я пришел в старшие классы. До того отец нанимал учителей.  Старших уже не пороли, только заставляли писать. Пятьсот слов, тысяча, две тысячи…

Во взгляде сахиба Инкермана читалось разочарование.

-- Отделался, значит.  А меня в семь лет отослали в школу – и пошло, и пошло. До сих пор следы на спине.

Джеральд остро почувствовал свою неуспешность. Вспомнились слова отца:  «Есть люди, которые обрабатывают  землю, и люди, которые обрабатывают людей. Вторые умеют внушать себе превосходство и неполноценность – другим. Хвали все, что касается тебя, ругай все, что касается низшего,  и он сам убедит себя в том, что ты – его господин»

В Лондоне от таких наставлений юноша давился аперитивом и ронял бифштексы. А сейчас вдруг подумал, что в светском салоне этот простодушный вояка был бы обречен, как тигр на улицах Сити.

-- А на щеке у вас..?

-- Это с Крыма. У вас в спортзале пороли? А у нас в холле.  Это не считая того, что старшеклассники изводили. Один такой был хитрец!

Врал, что умеет мухами управлять. Подначивал малышню: мол, спорим --если я силой мысли заставлю муху сесть мне на палец – ты её съешь,– полковник скривился, -- Ну, я-то сразу понял, что он руки патокой мажет… почти сразу.

Потом  Хитрец научился глаза закатывать, говорить нараспев. Купил себе книгу на непонятном языке, говорил, что заклятия на арабском. В комнате с ним никто жить не мог: то он благовония жжет, то собачий скелет к потолку привесит, то среди ночи декламирует что-то, а утром по полу не пройти от лягушек – и где он их брал?

-- И правда хитрец! – поддержал Джеральд. – А у нас  в тугов играли. В газетах прошло, что в Бомбее осуждена сотня убийц из этой секты. И вся школа три дня играла в душителей. Нужно было втереться в доверие к жертве, отвести в укромное место и накинуть на шею шарф, -- ботаник потер шею и вздохнул, --  Вот тогда я и понял -- не стать мне политиком. А что еще было с этим… Хитрецом?

--  Он бы всех обыграл. Помню, перед соревнованиями по плаванию внезапно сдружился с Чемпионом. Это парень был из параллельного класса. Плавал как рыба и всех  обходил на три фута.  Но Хитрец напел ему сказок про восточные снадобья и предложил вместе готовиться. И вот, представляете, встают пловцы на тумбы, сбрасывают халаты – и зрители, как по команде, краснеют и ржут!  Хитрец синим обляпан и улыбается. А у Чемпиона такое на спине нарисовано, что даже последний пират, наверное, предпочел бы виселицу, чем эту татуировку. Помню, что там были женские ноги, а остальное вы сами додумаете.

В общем, не задался у Чемпиона заплыв.  Хитрец, правда, тоже не выиграл, он и плавал так себе, но месяц рассказывал, что ему класс обязан победой.

Полковник улыбнулся.

-- Скандал вышел знатный! Но мазь сошла, а больше Хитрецу ничего не предъявляли. А в училище его департамент приметил, то ли этнологии, то ли этнографии…

Уже несколько секунд Джеральда беспокоило что-то на самом краю поля зрения. Он скосил глаза и с удивлением разглядел, что взор его слуги горит ярой, бешеной ненавистью.  Мгновение – и она пропала. Опять устремленный в себя взгляд человека, качающего панку. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…

***

-- Ну как, вышколили индуса? – поинтересовался Фил.

Бархатная  ночь освещала лагерь жемчужиной луны. Ботанику не спалось. Чайные кустики, привезенные из Калькутты, не желали выбрасывать новые листья. Он вымученно улыбнулся:

-- Отучить его совать пальцы в еду, когда подает на стол – и можно хоть в Европу везти. Но он откажется: по вере индусов пересекший море лишается касты, а Мохан дорожит своим брахманством.

-- А зачем вы представляетесь сыном торговца? Ведь вы благородного происхождения.

Вопрос был задан так мягко и вкрадчиво, что хотелось раскрыть душу,  словно на исповеди. Джеральд напомнил себе, кто здесь слуга, а кто – господин.

-- Вы считаете меня лжецом?

--  Простите, мистер Лэтбридж.  Я спрашиваю наедине, дабы сохранить вашу тайну. Но вы четко произносите согласные, говорите не «шо», а «что». При этом проглатываете гласные, «подойди» у вас звучит как «пдди». Вы знаете французский, но ни разу не сказали «пардон», что для сына скороспелого богача немыслимо. Вы узнали в здании Радж-Бхавана особняк  рода Керзонов.  Мне продолжать?

Джеральд печально улыбнулся.

-- Не нужно. Отец у меня действительно лорд. Его брак с мачехой долго оставался бесплодным. А моя мать была гувернанткой в семье друзей дома. Отец выделил ей пансион, а из меня пытался сделать наследника – не по титулу, но по духу. Увы, у меня нет веры в себя и слишком мало характера. Когда я узнал, что отец хочет купить мне место в парламенте –  бежал сюда. Так что он и не знает, где я сейчас и что со мной.

… Мохан объявился в лагере утром,  грязный и перепуганный. По его словам, огромный тигр напал на него в джунглях и гнал почти до пещеры. Индусу удалось спрятаться в узкой расселине, но до рассвета он слышал рядом тяжелые шаги и грозное рычание.

***

… Крестьяне расчищали землю под пашни. Выдирали лианы, тревожа сухопутных пиявок. Валили могучие саловые деревья, темнеющие на срубе, как надкусанное яблоко. Вечером, умаявшись, остались  ночевать на вырубке. Полная луна освещала стоянку.

Вдруг низкий, долгий рык тигра разбудил ночь. Парни вскочили, хватаясь за топоры, но было поздно. Немного успокоившись, они обнаружили, что одного не хватает. Утром его тело нашли в  десятке ярдов от костра. Тигр подкрался, ударом лапы сломал шею несчастному, забросил труп на спину и отволок в джунгли, а потом уже сообщил о себе победным рычанием.

-- Теперь мы будем жить рядом с вами! – закончил рассказ патвари. Только белые люди не боятся тигра!

На следующий день полковник отослал  двух солдат в Трипур – ближайший город, где стояли британские войска.

-- И пусть пришлют охотника на крупного зверя,  – напутствовал он посланцев. Против обыкновения, говорил тихо.

***

Месяц прошел в тревоге. За три дня до полнолуния полковник приказал по ночам объезжать лагерь и поселение беженцев. На четвертую ночь возглавил разъезд и до рассвета пробыл в седле, в компании сменявших друг друга Мэрфи, Коннора и других ирландцев.

Утром всех разбудил его дикий вой. Крик, казавшийся гласом зверя, заставил Джеральда вылететь из палатки в одних кальсонах.

Красавицу Ситу нашли у реки, с разорванной когтями шеей. Зачем она ночью спустилась к воде, неся с собой сына – осталось загадкой.

Охотник Куки изучал следы.

-- Трава туда лежит. Тигра шел оттуда, ветер дул оттуда. Простой тигра не знай, что люди не умей нюхать. Этот знал.

Маленького Робина так и не нашли. Может быть, малыш утонул, а может – заполз в нору, которыми изобиловало подножье обрыва, и стал добычей волков.

Сэр Глэдстон рвал и метал, обещал истребить всех зверей в округе. Схватив за рясу О‘Хару, потащил его к могиле на краю лагеря.

-- Он нас венчал?! – тыча пальцем в надгробный камень, кричал полковник, -- Скажи, католик, он нас венчал с ней?

-- Нет, что вы! – отговаривался священник. Глаза его были полны жалости.

-- А ты? Ты венчал? Говори!

-- Нет, разумеется нет!

-- Тогда почему мне больно?!

Взяв Джеральда за плечо тяжелой рукой, вытащил из-за пазухи флягу виски. Сунул ботанику в нос, и когда тот отпрянул, отхлебнул сам. Выругался и пояснил:

-- Я зарекся жениться. Еще в пятьдесят шестом. У меня семья была, настоящая. Жена, дочь, два сына. Пока я воевал, все от холеры умерли. Вернулся – а дом пустой.

Он залпом опустошил флягу. Джеральд осторожно повел его к «штабу». Голос полковника стихал, речь становилась несвязной.

--  Уехал к родителям, они меня сватать пытались. Невесты мать молодилась, протезы зубные носила.  Так я ей сказал: «Не подходят английской леди ирландские зубы!» Какая англичанка зубы продаст? Только ирландка, совсем от бедности…

В палатке полковник свалился и мгновенно уснул.

***

Джеральд сидел над ручьем и плакал. К счастью, накрапывал дождик, и слезы были незаметны. Последний чайный куст окончательно завял, и надежд на новые ростки не было. Капли падали в воду, рисуя круги.

В таком состоянии его нашел Фил Доннелли.

-- Освободился от огорода, -- криво улыбаясь, посетовал ботаник, -- Стою перед выбором: потратить остатки денег на билет в Лондон или вернуться в Калькутту за новой партией саженцев. И не рад ни свободе, ни выбору. Без надежды свобода безрадостна, как деньги на необитаемом острове.

Филху склонился к увядшим кустам. Оторвал веточку, вгляделся…

-- Кажется, я видел растение с похожими листьями.

-- В Лондоне, в садах Кью?

-- Здесь, в джунглях. Запах… на чай похоже.

Джеральд чуть не сорвался в воду.

-- Идемте скорее!

-- Сейчас не могу. Я должен сжечь тело несчастной Ситы. За час до заката буду ожидать вас на  берегу.

***

-- Не сходите с тропы, здесь много змей, -- предупреждал Фил, когда они с ботаником пробирались меж обвитых плющом деревьев, -- У меня отец так погиб. Отошел с дороги в кусты – и все, наповал.

-- В Ирландии же нет змей.

-- Там есть англичане, --  ровным голосом пояснил ирландец, --  Владелец земли установил самострел с растяжкой, чтобы бродяги вроде нас не топтали его собственность.

…Ствол диаметром в фут невозможно было принять за чайный кустик. Но, поднеся к глазам низко нависшую ветку,  ботаник застыл в счастливом оцепенении.

-- А китайцы-то сволочи! – бенгальским огнем искрило в мозгу, -- Такому дереву вырасти не дают!

Тут ему на затылок обрушился удар палкой.

***

Очнулся Джеральд в вихаре. Руки и ноги были связаны, в спину больно вдавились камни. Сверху равнодушно смотрела маска в руке статуи. Мерзко пахло застывшей кровью. К счастью, где-то чадил факел, распространяя аромат сандала. Обзор скрывала спина деревенского парня, кажется, одного из тех, что месяц назад  гнобил шудр у колодца.  Тот тоже был связан и лежал, не двигаясь. Перекатившись на другой бок, англичанин обнаружил, что пленников несколько: кроме него – десяток парней, все вайшьи из деревни. От них несло опиумом.

Тут в пещеру вошел Доннелли. Он привел ирландцев: Мэрфи, Коннора, Кеннеди и других. Джеральд задергался. Предатель взглянул на него, и ботаник оцепенел. Ноздри Филху раздувались, глаза горели предвкушением. За полгода знакомства он ни разу не был сталь возбужденным. Да Фил вообще не проявлял эмоций, кроме презрения!

Доннелли усадил солдат у стены и приготовился говорить. «Как в театре, -- подумал Джеральд, -- Зрители в партере, статуя на заднике, прима на сцене, а я… а я реквизит»

-- Ирландцы! Проклятые англичане заняли нашу землю и отнимают последнее – гордость. Они твердят о свободе – но свобода кончается там, где начинается их собственность.  Говорят о законности – но законы пишут сами. Твердят о морали, но и подвиги, и поражения – что ни делает англичанин, все славит его. Ирландцу осталось хвалиться пьянством.

Поэтому нам нужна магия. Я прошел это, я знаю! Выпустив хищника в душе своей, человек чувствует мир добычей.  Вернем же веру в себя. Вернем свободу  Ирландии!

-- Што делать-то? – пробурчал Коннор.

Фил подал знак. Вошел Мохан. Ботаник много вынес сегодня, но увидеть спасенного им в числе заговорщиков было обидно до судорог.

-- Добрый вечер, уважаемые господа, -- поздоровался «индус» на чистом английском с оксфордским произношением. Солдаты, как по команде, вздрогнули и подтянулись,  –  Много лет я изучаю древние культы. О, вы морщитесь! Наверное, подумали о чем-то вроде продажи души или подписания договора с тем, кого не принято поминать вслух. Ничего подобного я не делал и вам предлагать не намерен.

Джеральд еще раз подергал руками. Веревка держала крепко. Ноги отнялись и он их не чувствовал. Меж тем Мохан обвел взглядом аудиторию и продолжил:

-- Еще вы, наверное, думаете, что приличные люди такого не делают. Вы ошибаетесь. Магию наш просвещенный мир использует вовсю, правда, не всегда понимая, что творит.

На лицах солдат отразилось недоумение. Оккультист продолжил:

--  Европа прозябала в Темных веках, пока не возродила античную скульптуру. Не странно ли, что после столетий христианства просвещенная раса вернулась к каменным изваяниям? Или: почему в дорогих частных школах, куда высшее общество сдает отпрысков, бьют детей? Беспризорник, укравший носовой платок, будет сослан в Австралию, но плетей ему не дадут. А юного лорда хлещут, словно скотину! Почему?  Мистер Лэтбридж, вам что-то говорит слово «Спарта»?

Джеральд был так заинтригован, что забыл промолчать.

-- Страна такая была. В Древней Греции.

-- Верно, -- обрадовался Мохан, -- А слово «диамастигосис» вы для нас не переведете?

-- Священная порка мальчиков, -- ответил ботаник и только закрыв рот, догадался, куда клонит «индус».

-- Именно! – обрадовался исследователь древних культов, -- Пока их кровь лилась на алтарь – Спарта была непобедима.

Великие римляне во время войны с Карфагеном послали галеру в Азию за камнем богини Реи. А вместе с камнем привезли жрецов, которые оскопляли себя на мартовских празднествах и носили женскую одежду. После этого Рим победил в войне и достиг невероятного расцвета. Например, бетон удалось открыть снова лишь через две тысячи лет!

Ирландцы недовольно загудели.

--  Теперь вы поняли, -- медленно, как учитель, объясняющий трудный урок, проговорил  Мохан, -- Отчего британское правительство не запретило хиджр? Почему пушки форта Уильям весной салютуют индусской богине-Матери?

Джеральд с радостью слышал: «Не, ну что это… Это нам не годится…»

--  Цветы срезайте! – крикнул он, -- Цветы – половые органы, только растений! Дарите их в марте -- и будет вам бетон!

-- Правильно! Магия шагнула далеко вперед, -- улыбнулся тот, кто называл себя Моханом, показывая на связанных крестьян, -- Не нужно страдать самому. Достаточно искалечить жертву -- и пользоваться благами превращения.

-- А тебе с этого шо? – недоверчиво спросил Кеннеди.

-- Я хочу сменить облик, -- обаятельно улыбнулся лжебрахман, -- К сожалению, это требует жертвы.  А еще, -- тут Мохан посмотрел прямо на ботаника, -- я хочу побеседовать с богом, пусть и языческим. С  Марой Камарупой.

И только тут Джеральд сообразил, что буквальный смысл слова «камарупа» -- «желанная форма».

***

Глядя, как Моханпрасад омывает статую молоком и возжигает палочки благовоний, слыша, как читает он нараспев гимны и звонит в колокольчик, – Джеральд никак не мог испугаться. Была лишь растерянность и пустое оцепенение.

Эдди Мерфи играл на малой волынке: вздохи и завывания инструмента подходили как нельзя лучше.

Каменная грудь шевельнулась и ботаник, глядя на идола, с ужасом увидел, как в трещине на плече проступает темная кровь. Маски вдруг стали чернее, а глазницы их засветились – неземной свет горел ровно, без дыма и запаха и становился все ярче, завораживая и притягивая взгляд…

Ирландцы хором вздохнули и подвинулись друг к другу.

А Джеральд вдруг засмеялся, потому что всё понял. То есть, вообще всё.

***

Он был Британскими островами, и шипящее море омывало его берега. Ирландский король Макмурроу стоял на утесе и звал – и он, смеясь, посылал корабли на голос. Ахиллес мчался за черепахой, и хотел было остановиться, но ботаник пнул его в спину. Сердце было Гайд-парком, и англичане пели в нем «Хари Кришна!»  Смуглый индус в тюрбане скорчился на палубе парохода и шептал: «О Господь, я — марионетка в Твоих руках. И раз уж Ты привел меня сюда, так  заставь меня танцевать, Господи, заставь меня танцевать, как Ты этого хочешь!»

Он видел все – и все было смешным.

-- Зачем англичане пришли в Индию? –  хохотал Джеральд, -- Потому что мы были -- время! Я --  время, я не могу не идти!  Понял, Ахиллес?!

Смешные ирландцы вжимались  в стены.

На секунду сознание прояснилось. Ботаник увидел, что крестьяне очнулись и пробуют сесть, и закричал им:

-- Я понял, как вы в ниггеров превратились! Какого бога выберешь – такому и уподобишься.  Мы молимся Творцу – так у нас все время что-то творится. А вы поклоняетесь Хранителю! Вот и хранится всё: песни, храмы, легенды. Ха-ха-кхе-кхе-кхе!

Пользуясь тем, что ботаник сорвал голос, Доннелли вновь обратился к солдатам:

-- Ирландцы! С помощью магии мы завоюем свободу,  притворяясь покорными и безобидными.  Мы будем убивать англичан десятками, сотнями – и ни один полицейский не заподозрит нас.  Мы погрузим оккупантов в животный ужас.  Мы пойдем по их трупам, все дальше и дальше!

-- Вы прощали нам все, -- смеялся ботаник, --  гонения, Кромвеля, голод. Одного не простили: что достигли границ. Перестали начинать, но хотим быть начальниками. Уселись, но ждем, что за нами пойдут. Независимость? Ха-ха-ха! Да вам просто нужен новый вожак!

И это было смешнее всего.

-- Мы вернем наши земли! – воскликнул Филху. Вокруг него словно кто-то рисовал контур тигра на задних лапах, и тело отзывалось, играло мускулами, менялось. – И Дерри никто не назовет «Лондондерри»! Нашими станут  Мюнстер и Лейстер, Ольстер и Коннахт…

Контур заполнился краской – и на месте человека возник огромный, черно-рыжий тигр. Голос превратился в рычание. Все смолкли и оцепенели.

-- Может, тебе еще и Крым подогнать? – прозвучал в наступившей тишине голос сахиба Инкермана.

***

-- Именем Христа, прекратите дьявольскую мессу! –  Раймон О‘Хара с крестом в правой руке и фонарем в левой почти закрывал собой вход в пещеру. За его спиной виднелись люди с винтовками.  За полковником, перекрывшим выход, тоже стояли люди, и блики очерчивали тонкие стволы «Энфилдов» у них в руках.

-- Подкрепление из Трипура… -- зашептали крестьяне.

Ирландцы нервно оглядывались. Мохан оценил обстановку первым.

--   Бейте дьявола, он пришел забрать ваши души! – воззвал он, указывая на Тигра.

Сэр Глэдстон выстрелил в упор, и бывшие заговорщики  бросились на чудовище. Рев сотряс пещеру. Коннор упал под ударом лапы, но десять кинжалов-дирков одновременно пронзили полосатую шкуру,  а Мерфи ловко закинул в пасть твари свою волынку.  Оскальзываясь в крови, солдаты с остервенением кололи, резали и топтали то, во что превратился Доннелли.

Тем временем Моханпрасад повернулся к статуе Мары, воздел руки, что-то сказал нараспев… И отвратился уже седовласым, солидным брахманом, который, не будь он индусом, мог сойти за профессора – столь степенным был его вид.

-- Гуру! Гуру! – забормотали крестьяне.

А из входов в пещеру отозвалось:

-- Гуру! Наш Гуру вернулся к нам!

…Джеральд пришел в себя по дороге в лагерь. Его несли на носилках ирландцы,  во главе со священником и полковником. Гуру шел позади, а следом гордо шагали шудры с выструганными из дерева «винтовками» и крестьяне-вайшьи шли рядом, не возмущаясь недостойным  обществом.

На подходе к лагерю священник отстал и пошел рядом с носилками. Джеральд улыбнулся и выговорил с трудом:

-- Я сказал речь. Экспромтом. Вера нужна не в себя, а в то, что несешь другим. Если смысл говоримого больше жизни – уже все равно, заикаешься или нет.

В ответ священник показал ему деревянную винтовку.

--  Сложности это. Очевидное усвойте. Вот, это, например – произведение искусства. Вы поняли, чем оно отличается от ружья? Оно не стреляет.  А то, что стреляет – это ружьё!

***

На следующий день ударил тропический ливень. Молнии сверкали по десятку одновременно,  вода хлестала, как из брандсбойта. Лагерь пришлось переносить в крепость: воды было по колено, и по ней тут и там плыли змеи, выгнанные стихией из нор.

-- Вот это – дождь, -- выдохнул полковник, стоя у окна в бывших покоях раджи, -- А то все капало, капало… Да вы пейте. Хороший чай, через Гималаи привозят.

Джеральд и священник согласились, что напиток достойный.

-- Я был утром в лесу. Семь-восемь лет работы -- и мы с вами будем пить чай местного производства! -- радостно сообщил ботаник.

О’Хара  взглянул на сэра Глэдстона исподлобья и негромко проговорил:

--  Однажды некий священник шел по Ирландии. В лесу он встретил крестьянина, который молил исповедовать умирающую жену. Но в лесной избушке священник увидел волчицу,  раненую стрелой. И крестьянин поведал, что когда-то его предки оскорбили святого Патрика. «Наш бог носит облик волка!» – сказали они.  С тех пор двое жителей деревни живут по семь лет в волчьей шкуре, а если останутся живы – оборачиваются людьми, и другая пара сменяет их…

Сахиб Инкерман, тяжело дыша, смотрел на ирландца. Потом махнул рукой и начал рассказывать.

… Пути однокашников сошлись в Дакаре. Гуру мутил воду, внушая шудрам надежды на будущее величие, а полковник искал случая стать, наконец, из наемника хозяином этих земель.

Где и как  выпускник Королевского военного училища постиг тайны культа Мары, он рассказывал скупо. «Учился в ашраме», -- все, что удалось от него добиться. Но эксперимент, поставленный на Доннелли, завершился удачно – в полнолуние Фил обернулся тигром. Узнал полковника, понимал, что ему говорят, послушно шел рядом с Гуру, утром снова стал человеком.

Тем временем старый раджа слег в болезни. Хитреца дела звали в Калькутту, и сэр Глэдстон решился.

Жертвами, как и в первый раз, послужили странники-брахманы. («Бездельники и попрошайки!») Привыкшие к почтению со стороны крестьян, они безропотно подчинились британцам, которые отвели их в вихару, и, обкуренных опиумом, искалечили в жертву Маре. Потом несчастных добили, чтобы сохранить тайну.

Гуру получил облик убитого юноши, а полковник – способность оборачиваться тигром. На вопрос о сути этих преображений Хитрец ответил:

--  Ты поселяешь силу Мары в себя. Она превращает тебя в тигра, тигра вообще. Лицо -- неважно. А я собираю опавшие лица.

Гуру поспешил уехать, а сахиб Инкерман вскоре прочувствовал, что такое держать в себе силу Мары.  В полнолуние нестерпимо хотелось в джунгли.  Останавливал Доннелли.  И раньше неразговорчивый, после превращения он вовсе замкнулся, и во взгляде его появился подозрительный блеск. Когда луна становилась круглой, слуга исчезал в ночь и возвращался утром. Полковник смотрел на это сквозь пальцы, пока однажды на берег не вынесло труп крестьянина, убитого тигром.  Ирландец все отрицал, но обострившееся чутье полковника говорило, что слуга лжет. Местность вокруг лагеря могла принадлежать только одному зверю, и этим хищником был Филху.

Сэр  Глэдстон держался, как мог. Вбитая дисциплина  помогала, хотя иногда от тоски хотелось драть кору с деревьев. Когда старый раджа отправился к предкам, полковник встретился с вождями нагов.  Почтение дикарей подтвердило:  они видят в нем воплощение Тигра. Оставалось лишь наметить ночь вылазки, преобразиться и дать сигнал.

-- Я не убивал в … том облике, -- ответил полковник на молчаливый вопрос. – Только скомандовал штурм. И еще погонял по лесу мерзавца, который втянул меня в это дело!

***

… Когда земля вздрогнула, и скалы у входа в пещеру сложились,  Джеральд испытал облегчение пополам с грустью.

-- И все-таки -- что мы здесь делаем? – спросил он полковника, -- Я имею в виду, британцы.

-- Как что? Рай, – отозвался тот, -- Ты думаешь, когда Христос в ад спустился, он увел праведников в какой-то отдельный мир?  Да он просто собрал их, выдал лопаты и сказал: «Так, ребята, проводим воду,  прокладываем вентиляцию, и да будет свет!»  А ты как думал?

***

Эпилог

Дорогие любители Таинственного Востока!

Путешествуя по Брахмапутре, вы насладитесь природой дождевых лесов Индии и полюбуетесь экзотическими животными в национальном парке.

Вы сможете приобрести изделия традиционных ремесел:  шелковые ткани, ювелирные изделия из золота и поделочных камней. И, конечно, изюминка нашей программы – экскурсия на чайную фабрику, где вас угостят традиционным ассамским чаем!

В  финале путешествия вы сможете посетить раскопки древнего храма Мары Камарупы  (IV век до н.э.)  Храм в юные годы посещали многие знаменитости:  владелец IT-компании «Seduction» Ральф Джонс, популярный певец  Бхакта Видьякришна и миллионер Борух Рабинович. Рядом с храмом находится крупнейшая в Индии клиника смены пола.

Приятного вам отдыха!


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 7. Оценка: 2,86 из 5)
Загрузка...