На высоком утёсе стоит седой старик. Он почти перестал видеть. Зато научился слушать плач волн и понимать язык ветра. Он ждёт слишком долго, но знает: когда-нибудь ласковый бриз осушит его слёзы  и рядом раздастся  знакомый голос. А пока остаётся лишь перелистывать в памяти станицы прошлого. Как же это было?

 

Ему двадцать лет. Хмельная бесшабашная юность. День его помолвки. В замке собралось множество гостей. В пиршественной зале жарко пылают факелы, столы ломятся от снеди, раздаются крики и громкий смех. У ног веселящейся знати снуют здоровенные лохматые псы, рычат, грызутся, вырывают друг у друга брошенные гостями кости.  Сам он давно пьян, камзол расстёгнут, а кружевной воротник белой рубахи порван и заляпан соусом. Но ему плевать – гости выглядят не лучше. Иные уже храпят, уронив головы на серебряные блюда. Продолжают пить самые стойкие. Перед столами гримасничают и завывают дурными голосами приглашённые мимы. Они представляют сценку из жизни королевской семьи. Гости заходятся в приступах хохота, исступлённо орут, хлопают, топают и швыряют комедиантам монеты. Те, потешно кривляясь и кланяясь, рыбками ныряют за дарами, чем приводят господ в ещё больший восторг. Его кошель пуст – всё отдал раньше певцам и флейтистам. Тогда он хватает со стола свиную ляжку и запускает в толпу актёров. К куску мяса устремляются псы, но старший из мимов успевает раньше. Накрывает телом, прижимает к груди и начинает жадно грызть. Псы озлобленно лают, рвут человека клыками, а тот вертится волчком, но не выпускает добычу. Вельможи покатываются от смеха. Да и сам он едва не падает на пол от хохота.

 

Волны с тихим шипением накатывают на берег. Старик морщится. Воспоминания неприятны. Но услужливая память уже извлекает из потаённых уголков сознания следующий эпизод.

 

– Благородные хариды! – из-за стола поднялся барон Вероне. – Прошу тишины! Тихо, снэши! – прикрикнул он на расшумевшихся мимов. – Мы уже достаточно пили за нашего друга и благодетеля! Но мы забыли о его невесте! Не каждому из нас выпадает удача породниться с герцогом. Но его светлость не так глуп! Он выбрал самого достойного из харидов! Благороднейшего из благородных – графа Алавера!

Барон сделал эффектную паузу и продолжил:

– Я пью за твою красавицу невесту, Эжен. И пусть она будет крепка, как палисандр, и плодоносна, как яблоня!

В наступившей тишине раздался насмешливый голос виконта де Болье:

– Сравнить девицу с деревом? Как такое пришло вам в голову, барон?

Гости захохотали. По лицу Вероне скользнула презрительная усмешка:

– Вы одичали в своём поместье, виконт. Сейчас весь свет с восторгом читает придворных поэтов и учит наизусть сонеты шевалье Шекиро. А вы, насколько я знаю, до сих пор не осилили грамоту. А если к вам прибудет нарочный с депешей от короля?

Физиономия Болье побагровела:

– У меня полно низкорожденных снэшей в услужении, постигших эту премудрость! Дело харида – рвать глотки врагам короля, а не корпеть над пыльными свитками!  Но, сдается, вы решили оскорбить меня, барон! Ну, что смотрите, любитель чернильных клякс?! Я могу продемонстрировать, что весомее — доброе оружие или гусиное перо! – с этими словами Болье обнажил шпагу.

– Я готов! – откликнулся Вероне, изящно извлекая из ножен клинок. – Слышал, что в фехтовании вы понимаете не больше, чем в поэзии!

Граф Алавера ударил по столу кулаком. Несколько серебряных кубков подпрыгнули и опрокинулись. Вино подобно кровавым струйкам потекло на пол.

– Вы оба пьяны! Уберите шпаги!  Не забывайте, вы у меня в гостях!

Однако, ты прав, мой друг Кармене. Мне нужна плодоносная супруга. Ведь я последний из рода Алавера. Отец и старший брат сложили головы во славу монарха. А потому – выпьем за плодоносных красавиц! Да не оскудеет их живоносное лоно!

– Ура! Ура! Ура! – грянули нестройные голоса. – За красавиц! За лоно!

Граф выпил вино, отшвырнул кубок и вытер мокрые губы рукавом камзола:

– Виночерпий! Ещё два бочонка марленского красного!

В разгар веселья в залу осторожно вошёл лесничий. Лицо белее савана:

– Милорд… тут такое…

Граф нахмурился:

– В чём дело, Джуанито?!

– Простите, милорд, вы требовали свежей рыбы…

– К дьяволу рыбу! – выкрикнул кто-то из захмелевших гостей. – Ещё вина!

– Тихо! – прикрикнул на расшумевшихся пьяниц Алавера. – Мой слуга не посмел бы отвлекать меня по пустякам. Что случилось, Джуанито?

Губы лесничего подрагивали:

– Чудовище, милорд…

– Вот так фортель! – захохотал виконт де Болье. – Чудовища нам только не хватало! Где ты его увидел, болван?! Сдаётся, милый граф, ваш слуга успел приложиться к бочонку нашего марленского! То-то, смотрю, его долго не несут!

– Морское чудовище, милорд! – выдохнул лесничий. И видя, как недовольно скривилось лицо хозяина, затараторил:

– В сети к рыбакам угодило. Они вытянули и чуть не померли от страха! Зелёное, скользкое, глаза выпученные, руки, как у человека, а на пальцах длинные когти! Морской дьявол, милорд!

В зале наступила тишина. Даже виконт перестал смеяться.

– И где же оно сейчас? – спросил граф, пристально глядя в глаза слуги. – Если скажешь, что убежало – прикажу выпороть.

Тот робко улыбнулся:

– Не убежало, милорд. Крепко в сетях запуталось. Ну и ребята для верности пару раз веслом приголубили. В лодке оно лежит, а парни  охраняют.

– Так чего же мы ждём?! – вновь развеселился виконт. – Тащите его сюда, олухи! Граф, да прикажите вы им! Охота глянуть на морского дьявола!

– Если это действительно чудовище, – вмешался Вероне, – можно взять неплохую цену. Ты же знаешь, Эжен, какую наш монарх питает слабость к разного рода диковинкам. У него в коллекции даже русалка есть, мёртвая.

Алавера кивнул.

– Эй, вы! – прикрикнул он на притихших комедиантов. – Пошли вон! А ты, Джуанито, вели рыбакам нести зверя сюда. Да гляди, чтобы не били – шкуру спущу! И прикажи увести псов!

Ждать пришлось недолго. Четверо крепких снэшей внесли в залу нечто, вяло подрагивающее в рыбацкой сети. Осторожно положили на каменный пол.

– Ростом с человека, – задумчиво проговорил барон.

– Вытаскивайте! – приказал граф, – Да не копайтесь, ножами режьте!

– Только осторожнее, не попортите товар! – напутствовал рыбаков Вероне.

Подобного существа присутствующим в зале видеть ещё не доводилось. Освобожденное от сети, оно завертелось на каменном полу, шипя и пуча большие навыкате глаза. Рыбаки отхлынули от страшилища, словно волны от утёса. Даже самые пьяные из вельмож пробудились и теперь взирали на существо с благоговейным ужасом. Монстр раскорячился, подобно огромному пауку, и поводил во все стороны лысой головой. Кожа у него была гладкой и блестящей с зеленоватым оттенком. Однако чудовище весьма походило на человека. Вот оно выпрямилось, и все присутствующие узрели на его бёдрах и плечах крупную  чешую. В свете настенных факелов она сверкала подобно серебряным монетам.

– Морской чёрт! – прошептал кто-то.

– Чертовка! – икнув, рассмеялся виконт де Болье. – Гляньте, какие перси! А сосцы точно у бабы, только чёрные, как дёготь! Морская баба!

Его замечание сняло повисшее в зале напряжение. Раздался смех и грубые шутки.

– Не завидую морским мужикам, если у них такие жёны!

– А может, они сами ещё красивше!

Барон Вероне задумчиво произнёс:

– Благородные хариды, сдаётся мне, что перед нами… русалка.

Некоторые из гостей поспешно перекрестились.

– Помилуйте, барон. Русалки – это нечисть. Утопленницы, проклятые людьми и Господом.

– Неужели это мертвец?!

– Мертвец! Мертвец! Нежить! – раздались испуганные голоса.

– Мертвец, говорите, – громко рассмеялся Болье. – Сейчас проверим, – он извлёк шпагу и двинулся к русалке.

Та напряглась, согнулась и выставила в сторону вельможи скрюченные, как у хищной птицы, пальцы, увенчанные длинными чёрными когтями.

Виконт приближался к ней неторопливо, глумливо ухмыляясь. И вдруг сделал быстрый выпад. Клинок впился в зеленоватую кожу в районе  предплечья. Русалка взвизгнула, совсем как человек, и отшатнулась. Безгубый рот раскрылся, обнажив два ряда мелких острых зубов. Из раны брызнула темная кровь.

– А вы говорите, мертвец! – расхохотался де Болье. – Кровь у этой стервы черна, как копыта сатаны, но она живее всех живых! Хотите, я срублю ей башку, и она сдохнет, как всякий смертный?!

– Довольно, виконт! – возвысил голос Алавера. – Вы и так покалечили мою собственность! Обидели девчонку! Смотрите, из её рыбьих глаз текут слёзы! Стыдитесь!

– Теперь я вижу, что у короля подделка, – восторженно говорил Вероне. – Настоящая русалка – эта! Сколько она может стоить?

– Благородные хариды! – граф обвёл мутным взглядом присутствующих. – К нам в руки попала водяная дева. Она мёрзла в пучине холодного моря, ёжилась под ледяными волнами… неужели никто из вас не хочет согреть её? Взять как женщину?! Ну? Чего замолкли?

– Вы шутите, граф? – раздался чей-то робкий голос.

– Нет, чёрт возьми! – взорвался Алавера. – Кто из вас возьмёт силой эту крошку?! Считайте это победой над морской стихией! Трофеем! Призом за мужскую доблесть!

– Я не настолько пьян! – хмыкнул виконт.

– Совокупиться с дьявольским отродьем?! – ужаснулся кто-то.

– Эжен, это неудачная шутка, – нахмурился Вероне. Он положил руку на плечо Алавера, но тот смахнул её прочь.

– Кто сказал, что я шучу?! Ну, благородные хариды, кто из вас докажет, что способен плюнуть в глаз дьяволу и отодрать его дьявольскую дочь?!

И поскольку все молчали, граф выкрикнул:

– Десять золотых смельчаку!

– Эжен, не нужно, – пытался остановить его Вероне.

– Двадцать! Пятьдесят!

По залу прошёл недовольный ропот.

– Сто золотых! – глаза графа лихорадочно блестели. – Или здесь нет мужчин?! Целое состояние за плевок вашего жалкого семени в лоно морской потаскухи!

Виконт расхохотался:

– Сто золотых! Это мой доход за полгода! Но простите, граф, мой жеребец не сможет встать на дыбы! Уж больно эта милашка уродлива и рыбой мерзко воняет!

– Джуанито! – взревел Алавера. – Хочешь стать богачом и купить собственное поместье?!

Но лесничий лишь задрожал, попятился и выбежал прочь из залы.

– Рыбаки! – неистовствовал граф. – Сто золотых!

Однако те испуганно крестились.

– Трусы! – выдохнул граф, устало махнул рукой, подошёл к столу, подхватил бочонок с вином, поднял и принялся жадно пить. Потом швырнул его в гостей. Бочонок взорвался рубиновыми брызгами, окатив многих с ног до головы. – Здесь нет мужчин!

Вельможи недовольно зашумели. Наиболее отчаянные схватились за оружие.

– Трусы! – громко повторил граф, сверля присутствующих безумными глазами. – Что теребите свои шпажонки? Кто из вас осмелится обнажить клинок против Эжена Морильо де Алавера? Ну, есть такие?!

И поскольку хариды угрюмо молчали, граф досадливо плюнул и стащил с себя камзол. Швырнул на стол и принялся развязывать пояс.

– Насиловать покорных крестьянок, что может быть унизительнее? Разве это победа? Я покажу вам, что значит быть мужчиной!

Барон Вероне попытался обратить всё в шутку:

– Никто не сомневается в твоей доблести, Эжен! Но что скажет твоя молодая жена? Ведь супружеская неверность – один из смертных грехов!

– Я пока не женат! – ответил граф таким страшным голосом, что Вероне невольно сделал шаг назад. – С дороги!

Русалка угрожающе зашипела, безгубый рот ощерился, в свете факелов сверкнули острые белёсые зубы.

– Шипи, водяная шлюха! – рассмеялся Алавера. – Шипи, коли создатель не одарил тебя человеческой речью.

Существо издало пронзительный  визг и вдруг прыгнуло на графа с проворством кошки. Чёрный коготь скользнул по лицу графа, оставляя длинную кровоточащую рану и едва не лишая глаза.

– Гадина! – взревел харид, уклоняясь от следующей атаки и молниеносно нанося удар кулаком в лицо монстра. Рыбьи глаза русалки помутнели, и она рухнула на колени.

– Получи, дрянь! – второй удар поверг водяную деву на пол. – Вот так-то лучше, – прохрипел граф, вытирая кровь, струящуюся по лицу, и опускаясь на колени рядом с поверженным существом.

– Тебе будет хорошо, крошка.

Русалка вяло сопротивлялась, когда Алавера повернул её к себе спиной и прижал лысую голову к полу.

– Вот так! Вот так!

Делая судорожные движения бедрами, граф рычал, как голодный зверь. Из открытого рта сочилась слюна и, смешиваясь с кровью, капала на кружевную рубаху. В зале стояла напряжённая тишина, нарушаемая лишь тихими всхлипами русалки.

 

Волны с рёвом накатывают на утёс, ударяются о каменную твердыню и рассыпаются мириадами сверкающих в лунном свете брызг. Тонкие струйки, подобно русалочьим слезам, стекают по сапогам и исчезают в чёрных трещинках. Старик проводит пальцами по глубокому шраму  и чувствует, что щека мокра…

 

Когда он отшвырнул от себя обесчещенную деву, зал взорвался торжествующими воплями.

– Вот это было зрелище! – вопил виконт де Болье. – Вы доказали, граф, что первый из нас! Выпьем, благородные хариды, за настоящего мужчину!

– Эжен, рана глубокая, – обеспокоенно заметил Вероне, – вели послать за лекарем.

– Ерунда, – отмахнулся граф, брезгливо дотронулся до испачканной кровью рубахи и приказал: – Эй, снэши, принесите крепкого вина и новую рубаху!

– Я думаю, король щедро заплатит за эту диковинку, – вздохнул барон. – Тебе сказочно повезло, мой друг. Воистину – деньги к деньгам. Но  стоит позаботиться о жизни этого существа. Смотри, русалка тяжело дышит. Мне кажется, она не сможет долго обходиться без морской воды. Прикажи поместить её в большую бочку.

Граф плеснул в ладонь крепкого вина и принялся умывать лицо.

– Я не собираюсь отдавать её королю.

– Как? Но ведь это такие деньги!

– Не всё в этом мире продаётся, мой друг Кармене. – при этом граф подмигнул русалке. Та сидела на полу и не сводила с него больших рыбьих глаз. Её уродливая физиономия блестела от влаги. Неужели плачет? – Тебе понравилось, любовь моя? Хочешь ещё?

Водяная дева медленно поднялась. Вытянула в сторону Алавера тонкий когтистый палец и прошипела:

– Про-о-о-кли-на-ю-ю-ю!

Словно холодный зимний ветер ворвался в залу, дёрнулись и затрепетали языки факелов, метнулись по стенам уродливые тени, а все присутствующие на миг оцепенели.

– Что это было? – первым опомнился виконт. – Эта дьявольская баба издала такой жуткий звук, что у меня заломило зубы. Зарубить ведьму!

Граф, чьё сердце вдруг странно заледенело, подчеркнуто громко рассмеялся:

– Как всякая шлюха, она требует вознаграждения. А я не из тех, кто отказывается платить! – он ощупал лежащий на столе камзол и, не найдя кошеля, выругался. Провёл пальцами по рубахе, и губы его растянулись в волчьем оскале. – Но у меня есть кое-что получше денег. – С этим словами он сорвал с шеи медальон, усыпанный рубинами. – Подарок отца! Но мне не жаль отдать его за любовь!

Подойдя к русалке, граф протянул ей драгоценность.

– Бери, морская куртизанка! Сегодня тебе повезло!

Но та лишь зашипела и попыталась укусить его за руку.

– Тварь! – мгновенно впал в бешенство пьяный харид. – Потаскуха!  – Он схватил существо за шею левой рукой, а правой принялся запихивать медальон  ей в рот:

– Жри, шлюха!

Несколько острых зубов сломалось. Брызнула чёрная кровь.

Граф отшвырнул от себя русалку и покачнулся. Голова кружилась, а перед глазами плыли разноцветные круги. Он опёрся о стол, чтобы не упасть, из-под локтя взглянул на морскую деву. Та сидела на полу, дрожала, во рту словно кляп торчал медальон, по золотой цепочке струилась чернильная влага. Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе. Алавера тряхнул головой, прогоняя непонятное оцепенение, хрипло выкрикнул:

– Джуанито! Снэши! Выбросьте её обратно в море!

– Вот это по-нашему! – расхохотался виконт Болье. – Сделал дело, расплатился и выкинул обратно к чёрту!

– Одумайся! – попытался остановить графа Вероне. – Такие деньги! Король…

– Я сказал — в море! – рявкнул граф и внезапно потерял сознание.

 

В свете луны волны вспыхивают русалочьей чешуёй, брызжут алмазными звёздами и шипят, шипят. Голова взрывается болью. А шипение становится нестерпимо громким: «Про-о-о-кли-на-ю-ю-ю!»

Старик с силой сжимает виски, раскачивается, словно висельник на ветру, и бормочет слова, сказанные больше сорока лет назад: «В море! В море! В море!».

Где-то внизу, под ногами, в ореоле сверкающих брызг ему чудится лысая голова.

– Что тебе ещё нужно?! – кричит граф. – Я сполна расплатился за содеянное! Ты забрала у меня всё! Мы квиты! – Он падает на колени, царапает ногтями землю, остервенело рвёт редкие чахлые травинки, как когда-то рвал белый саван, покрывающий тело жены…

 

Она была так свежа и прекрасна. Нежный персиковый румянец покрывал бархатные щёчки, и ему так нравилось прикасаться к ним губами. Он вдыхал аромат её волос и млел от счастья.

– Моя герцогиня, – шептал он.

– Мой муж, – отвечала она.

После пышного застолья он отнёс её на руках в опочивальню. Они пили вино  и смеялись, как дети. А потом серебряный червлёный кубок выпал из её руки. Малиновое пятно расплылось по белоснежной простыне.

Он тряс жену, как куклу, кричал, покрывал побледневшие губы поцелуями, а когда взглянул в широко открытые мёртвые глаза - оцепенел. В огромных неподвижных зрачках отражалось чужое лицо. Нет, не лицо – морда. Зеленоватая, с выпученными лягушачьими глазами. В нос ударил резкий рыбный запах. Эжен вскрикнул от ужаса. А русалка гадко улыбнулась. Во рту не хватало нескольких передних зубов.

 

Граф беспробудно пил несколько дней. Пил и плакал. Герцога он встретил небритым и помятым. Попытался отвесить поклон и чуть не упал:

– Ваша светлость…

Лицо герцога было злым и надменным.

– Вы жалкий пьяница, граф Алавера. Я доверил вам единственную дочь, а вы не уберегли! Её отравили в вашем доме!

– Это не так, ваша светлость. Всю еду пробовали слуги…

– Тогда почему она мертва?! – голос члена королевской семьи сорвался на крик. – Она, а не вы?!

– Я не знаю, ваша светлость.

Пальцы герцога сжались в кулаки. Казалось – мгновение, и он бросится на графа. Отвернувшись,  процедил сквозь зубы:

– Нам стало известно о вашей богопротивной связи с морским чудовищем. Король в бешенстве. Кардинал требует вашего отлучения от церкви.

– Я понимаю, ваша светлость.

Герцог вздохнул:

– Вы опозорили честь харида. Но я слишком хорошо знал вашего отца. А вы его единственный наследник. Род Алавера самый древний и уважаемый в королевстве.  У меня состоялся неприятный разговор с его величеством. Я сделал всё, что в моих силах.

– Целую ваши руки, милорд.

– Возьмите!

Герцог, всё так же не глядя на молодого человека, протянул свиток с королевской печатью.

– Эдикт монарха, запрещающий вам отныне приезд ко двору его величества.

– Я понял, ваша светлость.

Герцог резко повернулся.

– Не знаю, способны ли вы что-то понимать в таком состоянии. От вас смердит, граф. Вы мне омерзительны!

Герцог ушел, а Эжен закрыл лицо ладонями. «Что мне презрение короля и его свиты, любимая, если тебя нет со мной». Он тяжело опустился на пол. Снэши издали испуганно наблюдали за господином, боясь ненароком нарушить его уединение. Лишь лохматые псы, зачем-то выпущенные псарями, кружили рядом, скулили и лизали его пахнущие вином руки. Свиток с королевским эдиктом так и остался нераспечатанным.

 

А потом началась война. Долгая, кровопролитная, изнурительная. Воспользовавшись опалой Эжена, виконт де Болье принялся хозяйничать в графстве. Его люди истребляли дичь в лесах Алавера, вывозили древесину, вылавливали рыбу в озёрах и реках. На всё это граф смотрел, как на мелкие шалости завистливого соседа, он был слишком занят собственной скорбью. Но однажды его терпение иссякло. Это случилось после того, как управляющий поместьем поведал хозяину о новых бесчинствах виконта:

– Они разграбили три деревни! Порубили снэшей, а стражников повесили!

– Гадина, – процедил Алавера. – Захотел войны – ты её получишь!

– Милорд, прошу вас, напишите его величеству! Де Болье не один. Вот список харидов, вступивших с ним в союз. Их много.

Но граф даже не взглянул на лист бумаги.

– Просить о помощи того, кто наплевал на верность рода Алавера?! Никогда! А вот моему другу Кармене – напишу!

И барон не обманул его ожиданий. Прибыл во главе тридцати рыцарских копий. Друзья обнялись.

– Милый мой Вероне, я рад, что не ошибся в тебе!

– Всё просто, Эжен! Я был бы сумасшедшим, если бы в этой драке поставил на Болье. Свалив тебя – он примется за меня, уж слишком жаден наш общий приятель!

– Не верю, что дело в деньгах.

Барон лишь пожал плечами.

– Не только. Ты зря не послушал меня и не продал русалку королю. Наш монарх не прощает обид.

– Русалка… – повторил граф. – Ты веришь в её проклятие?

– О чём ты?

– Она же прокляла меня! Все это слышали!

Барон скептически скривился.

– Эжен, не будь смешным. Эти существа не умеют разговаривать. Она лишь шипела, как кошка.

– Но моя жена мертва!

Вероне сочувственно кивнул.

– Я понимаю тебя. Не знаю, смог ли бы я пережить такое горе. Представляю, как плачет и скорбит твоё сердце. Так залей кручину вражеской кровью. Сколько у тебя солдат?

– Ты прав, Кармене, не время предаваться унынию. Давай прикинем. Вместе со всеми баннеретами  – порядка тысячи двухсот солдат. Пятьдесят больших кулеврин и моя личная мушкетёрская рота.

– Да это почти сто тридцать полных копий! Да мои тридцать – итого сто шестьдесят! А у проклятых грабителей не более восьмидесяти! Да мы раздавим их, как мокриц!

 

Старик смотрит на искрящиеся под луной волны. Война добавила ему морщин, оставила на теле шрамы, но подарила новую любовь. Как это было?

 

– Милорд, мы остановили карету. Охрану пришлось убить…

Алавера оторвался от карты, расстеленной на походном столе, и хмуро взглянул на командира мушкетёров.

– Какая карета? Что ты мелешь?

– Пыталась проскочить наш дозор. Её охраняли шестеро солдат.

– Что за карета? С гербами?

– Да, милорд. Гербы королевского дома…

Шрам на лице графа побагровел от злости.

– Ты в своем уме, кретин?! Как вы осмелились напасть на королевский экипаж?!

– Мы лишь хотели досмотреть, но охранники начали стрелять. Один из моих людей убит, другой тяжело ранен…

– Что с пассажирами?! – в ярости закричал граф. – Они живы?!

– Да, милорд. Там  женщина… Она утверждает, что сестра виконта Болье.

 

Она была прекрасна в своём гневе. Огромные васильковые глаза с вызовом смотрели на него, пухлые губы недовольно кривились.

– Я не знаю, что у вас произошло с моим братом, но разве благородный харид Эжен Морильо де Алавера теперь воюет с женщинами?!

Он не отвечал, любуясь ею, словно чудесной картиной, написанной талантливым живописцем. Поразительно, совсем не похожа на брата. Слишком аристократична, утончена, божественно красива.

Удивлённая и напуганная его странным молчанием, женщина быстро заговорила:

– Я не видела брата много лет. Но мы по-прежнему любим друг друга. Я хотела прекратить вашу ссору и отправилась к его величеству. Король обещал сделать всё возможное. Вы мне верите, граф?

Он медленно вытащил кинжал и шагнул к ней.

– Вы не смеете! – взвизгнула она и побледнела. – Не подходите!

Алавера протянул руку и погладил женщину по волосам.

– Что вы делаете?! Вы не имеете права!

Одним быстрым движением граф обрубил длинный пушистый локон.

Красотка зажмурилась, ойкнула и стала медленно оседать. Алавера подхватил её и аккуратно положил на землю. Затем с улыбкой повернулся к одному из мушкетёров, протянул прядь волос:

– Отвези это Болье и скажи, что в следующий раз я пришлю  её голову.

О жадности виконта ходили легенды, но оказалось, что самой большой ценностью для него была сестра.

Хариды не простили друг другу пролитой крови, но покорились обстоятельствам. Виконт порывался жаловаться королю, но Эжен знал, кто отговорил его от этого шага.

На свадебном пиршестве де Болье был мрачен и молчалив. Накачавшись вином, уткнулся лицом в нетронутый поднос с тушёной медвежатиной. А через два месяца тихо скончался в своей постели.

 

Старик смотрел на чёрные волны и думал: какую же из жён он любил больше? И не мог найти ответа. Такие разные по характеру и внешности, но одинаково любимы. Ветер трепал седые волосы, пронизывал до костей могильным холодом, вздымал пузырём траурный чёрный плащ за спиной и пел заунывную песню отчаяния.

Он так мечтал о наследнике и, кажется, дождался – графиня де Алавера была в положении. Прошло столько лет, но при воспоминании о том счастье, что ждало его впереди – глаза повлажнели. Малыш, его первенец, сын. Он будет достойным носителем славной фамилии Алавера. Эжен сам обучит его всему — фехтованию, стрельбе. И обязательно артиллерийскому мастерству, ибо за ним будущее. А вот по грамматике, дворцовому этикету, бальным танцам и музыке придётся нанять учителей. Но он не поскупится, пригласит самых лучших. Загруженный приятными хлопотами, Эжен забыл об обесчещенной русалке и её проклятии. Ведь он искупил вину, когда лишился жены, заплатил страшную цену и теперь имеет право на  маленькое счастье.

Но русалка, как видно, не забыла обиды. Беда вновь пришла в покои графского замка. Старик вспомнил, как безутешно плакал над телом любимой, и его плечи вновь сотряслись от рыданий. Лекари и повитухи дрожали от страха, врач, разрезавший живот роженицы, чтобы спасти младенца, стоял на коленях и молился. Но Эжен не смотрел на них, его взгляд был прикован к большому напольному зеркалу, в котором отражалась ненавистная пучеглазая рожа. Во рту чудовище держало медальон с рубинами.

– Тебе всё мало, гадина! – взревел граф, бросился к зеркалу и ударил кулаком. Брызнули осколки, снэши заверещали от ужаса, думая, что господин лишился рассудка. А он с ненавистью давил и крошил сапогами полированное стекло и изрыгал проклятия. Потом обессиленный повалился на пол и заскулил, как жалкая побитая собачонка.

 

Свое сорокалетие граф Эжен Морильо де Алавера собирался встретить в одиночестве. Он выпил бокал вина и поднялся, чтобы отправиться в спальню, когда доложили, что прибыл барон де Вероне.

Приезд старого друга не слишком обрадовал графа. Они молча обнялись.

– Плохо выглядишь, Эжен, – покачал головой Кармене, – нельзя так изводить себя.

– О чём ты? – махнул рукой Алавера. – Я давно смирился с судьбой. Теперь даже ты не сомневаешься, что я проклят. Ты, верно, голоден?  Прикажу приготовить стол.

– Это потом, – остановил его барон. – Я едва не загнал коня – так спешил. Я нашёл способ избавить тебя от напасти.

– Пустое, – вздохнул граф. – Пять раз я был женат. Но проклятая ведьма крепко знает своё дело. Мне никогда не увидеть наследника. Как жаль, что я последний из Алавера.

– Всё ещё можно изменить.

– Нет, мой друг. Я даже был согласен на морганатический брак, готов был родить бастарда, усыновить нищего мальчишку, но всё это не поможет. Зачем попусту губить людей? Я повенчан со смертью.

– Послушай меня! Есть способ избавиться от проклятья! Ты слышал об отце Эрнесто?

– Не знаю. Имя как будто знакомо.

– Его уже четверть века считают святым. Отшельник живёт на севере королевства в маленьком срубе. Это в четырёх днях пути. Я побывал у него, попросил помощи, и  знаешь, что он ответил?

– И что же он ответил? – вяло произнёс граф. – Обещал помолиться?

– Нет! Он ответил, что ему уже доводилось снимать проклятия морских дев! Ты не первый, мой друг! Отец Эрнесто поможет!

– Верится с трудом, – сказал граф, но в глазах его вспыхнула надежда. – Если он сделает это – значит, настоящий волшебник.

– Он святой! – горячо воскликнул Вероне. – Слава о нём гремит по всему королевству! Если Эрнесто не поможет – не поможет никто!

Алавера сжал кулаки.

– Если так – надо ехать! Ты поможешь мне, милый Кармене? Покажешь дорогу?

Барон опустил глаза.

– Не всё так просто, Эжен. Отшельник странный. Он запросил немалую сумму и выдвинул одно условие…

– Плевать! – граф вскочил на ноги. – Я засыплю старикашку золотом!

– Подожди, Эжен. Сядь и послушай.

Дождавшись, когда Алавера опустится в кресло, барон тихо заговорил:

– Сумма слишком велика даже для тебя.

– Не томи, Кармене!

– Мне даже страшно произнести её вслух. Но старик сказал, что это плата за твой грех… неведанный смертным.

– Так и сказал?

– Именно. А ещё сказал, что на всё воля всевышнего, и он построит для тебя нерукотворный дворец на небесах. Нищие и калеки получат эти деньги и будут молиться за харида Алавера.

– То есть, он раздаст моё золото голодранцам?

– Да, Эжен.

– Так сколько хочет этот праведник?

Барон вздохнул и шёпотом назвал сумму.

Брови графа удивлённо взметнулись вверх, а рот непроизвольно открылся. С минуту он пристально вглядывался в лицо друга, размышляя, не шутит ли тот. Потом хрипло произнёс:

– Это же больше дохода всех моих земель за двадцать лет…

– Я думал – за все сорок. Прости, Эжен, но старик сразу назвал эту сумму. Мне она тоже показалась немыслимой.

Граф неожиданно улыбнулся.

– Ни одна шлюха на земле не стоила так дорого. Знаешь, что я подумал, Кармене?  Мне сорок. Лучшие годы уже позади. К чему одинокому старику сокровища? Я охотно отдам их за призрак надежды. Решено – завтра выезжаем. Прикажу мушкетёрам – пусть собираются!

– Подожди, Эжен! Есть одно условие. Отец Эрнесто сказал, что ты должен ехать один.

– Не понимаю! – нахмурился граф. – Везти такую груду золота в одиночку? Через всё королевство? Твой отшельник точно в здравом уме? Хотя бы пару верных снэшей я могу взять?

Барон развел руками:

– Нет, Эжен. Весь путь от отчего дома до его жилища ты должен проделать в одиночестве. Иначе старик не станет помогать.

– А как он узнает? Я оставлю людей в тысяче футах от его берлоги, а дальше поеду один.

– Он узнает, – сказал барон и опустил глаза, – он же святой.

– Странное условие, – вздохнул граф. – Меня же могут убить по дороге.

– Да, риск очень велик. Не знаю, пошёл ли бы я на него на твоём месте. Такие огромные деньги…

– Плевать, – махнул рукой Алавера, – кто станет горевать о старом развратнике? Разве что ты огорчишься, Кармене. Коли  не можешь сопроводить меня – расскажи, как добраться до этого чудного святоши.

Вероне расстелил на столе карту.

– Я всё отметил. Вот здесь таверны и постоялые дворы. Тут застава и королевская почтовая служба – сменишь лошадь. Дальше до жилища старца всего полдня пути.

 

С того памятного разговора прошло больше двадцати лет, но он помнил каждое слово. Волны под утёсом черны, словно деготь, но ещё чернее его печаль. А лунная дорожка на волнах так же ослепительно светла, как надежда некогда, вспыхнувшая в сердце.

 

Когда он появился перед Вероне с двумя тяжёлыми седельными сумками, повешенными на плечи, барон рассмеялся:

– Ты похож на панцирную ящерицу, что живёт в полуденных странах.

– С такой ношей ехать я буду медленно, – усмехнулся граф, перекидывая сокровища через седло. – Смотри, как задрожали ноги моего скакуна, а я ведь взял самого выносливого.

– Никогда не видел такой кучи золота, – задумчиво проговорил барон. – Жаль, что я не смогу сопровождать тебя в опасном путешествии. Но до леса провожу.

Они ехали молча. Барон хмурился и кусал длинный ус.

– Не печалься, Кармене! – хлопнул его по плечу Алавера. – Лучше помолись за своего неразумного друга. Если твой волшебник действительно так умел – значит, я стану счастливейшим из смертных. А если нет – мне и жить ни к чему.

– Береги себя, – ответил барон и отвернулся. В его глазах блеснули слёзы.

– Спасибо, Кармене. Никогда у меня не было такого друга.

Вероне кивнул и произнёс девиз харидов:

– Честь дороже жизни.

Наблюдая за удаляющимся другом, барон вполголоса шептал проклятия, а когда тот скрылся за деревьями, нетерпеливо огляделся и позвал:

– Умберто! Где ты?!

Из тени раскидистого дуба неспешно выехал всадник, закутанный в чёрный плащ, лицо скрывал капюшон. Остановился в двух шагах и отвесил лёгкий поклон.

– Ты всё понял, Умберто?

Незнакомец в чёрном небрежно откинул плащ, демонстрируя длинноствольный пистолет за поясом.

Глядя на белую костяную рукоять оружия, барон недовольно поморщился.

– Выделяется, как бельмо на глазу.  Я подарил бы тебе пистоль с рукоятью из чёрного бука.

– Это трофей, – бесцветным голосом ответил незнакомец.

– Трофей, – передразнил Вероне и внезапно разозлился: – Не смей прятать от меня лицо! Ты пока ещё низкорожденный снэш!

Тот, кого звали Умберто, неторопливо стащил капюшон с головы и взглянул на барона холодными серыми глазами.

«Волчонок, – подумал Кармене, – молодой, но смертельно опасный. Наверное, не стоит дожидаться, пока он превратится в матёрого хищника». Вслух же сказал:

– Ты никогда не сможешь похвастаться принадлежностью к знати, но печать харида будешь носить по праву. Я обещаю. Смотри – не разочаруй меня!

Тот ничего не ответил, тронул поводья, и его вороной жеребец неспешно порысил по лесной тропинке вслед за уехавшим графом.

 

Каждый день, стоя на высоком утесе и вглядываясь в маслянистые  непроницаемые волны, старик раз за разом перебирал в памяти события прошлого. Они были осязаемы и слишком близки, словно всё случилось только вчера. Боль, которую он испытал, не притупилась и сейчас. Наоборот, она стала сильнее. От неё разбухает и огнём горит сердце, перехватывает дыхание, а из груди рвутся недостойные мужчины рыдания. Он протягивает руки к безмолвному морю и зовёт… Зовёт того, кого знал так мало, но который стал для него дороже собственной жизни.

 

К таверне он подъехал на рассвете. Небеса, словно исхлёстанные плёткой зари, сочились кровавыми рубцами. Влажный воздух пах свежестью. Перед дверями заведения раскачивался на ветру масляный фонарь. Но граф был не первым посетителем таверны. Высокий человек в чёрном плаще привязывал к коновязи вороного жеребца. Алавера видел, как тот похлопал коня по холке и направился к дверям. Не обернулся, хотя наверняка слышал стук копыт за спиной. Пристроив своего скакуна рядом и стащив с него тяжёлые седельные сумки, граф пошёл следом. Лишь оказавшись внутри таверны, почувствовал насколько голоден. Под потолком висела большая круглая люстра со свечами, но в заведении всё ещё царил полумрак.  Приземистый пухлый хозяин низко склонился, сверкнув лысиной.

– Приветствую, ваша милость! Если бы я знал, что меня посетят столь благородные хариды, то разбился бы в лепёшку! Но в этот час у меня обычно не бывает посетителей. Я только сейчас разжёг печь – тысяча извинений!

Граф скинул на скамью ношу, которая предательски звякнула, и сам сел рядом. Глаза коротышки удивлённо округлились, но он был не приучен задавать лишние вопросы.

– Что изволите, синьор?

– Жареного мяса! Вина! Ничего, хозяин – я подожду.

– Премного благодарен! –  поклонился толстяк и торопливо побежал исполнять заказ.

Алавера нетерпеливо барабанил пальцами по дубовой столешнице и разглядывал харчевню. Совсем крошечная, он насчитал лишь восемь столов. Похоже, хозяин не жирует. Нет посетителей – нет заработка. В углу сидел незнакомец. В открытые окна скользнули солнечные лучи, и стало светло. «А паренёк-то совсем зелёный. Даже усы не отрастил. Зато шпага непомерно длинная. Эфес закрытый, а гарда сложная, переплетена дужками, как королевские вензеля». Граф усмехнулся. «Разодет, как принц. На голове бархатный берет со страусовым пером, выкрашенным алой краской. Под белым кружевным воротником серебряная цепь с палец толщиной. Что, сынок, на золото деньжат не хватило? Зато на сапоги не поскупился – отличная козлиная кожа. Один сапог надет, как следует, у другого голенище спущено к ступне. Всё по последней придворной моде. Настоящий щёголь. Интересно, что он делает в этой глуши?».

Молодой человек почувствовал на себе чужой взгляд и посмотрел на графа. Их глаза встретились. Брови модника недовольно нахмурились, губы сжались в тонкую линию.

Граф отвёл взгляд. Ещё не хватало нарваться на дуэль.  Когда-то он сам был таким же гордым и горячим, то и дело хватаясь за шпагу.

К счастью, появился хозяин и поставил перед щёголем тарелку дымящегося мяса. Молодой задира тотчас забыл обо всём и с жадностью накинулся на еду.

От жаркого так умопомрачительно пахло, что рот графа непроизвольно наполнился слюной.

Вот только поесть харидам так и не пришлось.

Дверь заведения распахнулась, и в помещение вошли шестеро рослых снэшей самой разбойничьей наружности, а их клинки в потёртых ножнах не оставляли никаких сомнений в роде деятельности владельцев. Сердце графа заныло от неприятного предчувствия. И он не ошибся. Все шестеро подошли к его столу. Один из верзил, чей левый глаз скрывала чёрная повязка, дотронулся до мятой шляпы и отвесил шутовской поклон.

– Моё почтение, граф Алавера. Вы так шустро скакали, что мы утомились глотать пыль из-под копыт вашего мерина.

«Ну, вот и всё, – обречённо подумал Эжен. – Странно, что этого не случилось раньше. А ведь до жилища отшельника каких-то несколько часов пути. Ты и здесь обошла меня, пучеглазая  ведьма. Но я больше не буду цепляться за жизнь. Последний из рода Алавера умрёт в этой жалкой харчевне. Жаль, даже не узнал её название…».

– Кто вы такие? И что вам нужно?

Одноглазый рассмеялся:

– Кто мы такие – неважно. А вот второй вопрос правильный. Нам нужны кожаные котомки, что лежат слева от вас. Передайте их нам, и мы тотчас уйдём. Право, граф, таскать такие тяжести в вашем возрасте…

Разбойник не договорил. Его перебил звонкий мальчишеский голос:

– Как ты смеешь, низкорожденный снэш, так разговаривать с харидом?!

От неожиданности единственный глаз грабителя мигнул:

– Хуго, что это было?

– А это маленький петушок закукарекал, – ощерился один из громил. – Эй, малец, закрой ротик, иначе я выдеру перо из твоей шапки и засуну его в те уста, что расположены у тебя пониже спины.

Остальные снэши громко захохотали.

– Собака! – глаза молодого человека вспыхнули яростью.

Даже сидящий в напряжении Алавера не успел среагировать, когда юный харид резко выбросил правую руку в направлении говорившего. В свете солнечных лучей что-то ослепительно сверкнуло. Нож!

Бандит ещё не начал оседать, а молодой человек молниеносно вскочил на ноги, крутанулся на носке, и его обнажённая шпага чиркнула по горлу одноглазого. Фонтан алой крови низвергнулся наружу. А в следующую секунду граф опрокинул стол на остальных молодчиков и выхватил клинок. Громилы отскочили в сторону, ощетинившись сталью. Страха в их глазах Алавера не увидел, и это был плохой признак. Лица сосредоточены, движения выверены. Бандиты разделились. Двое обрушили град ударов на него, двое других напали на мальчишку. А тот вёл себя странно, скакал по столам, как заяц, и хохотал словно помешанный. Похоже, что драка доставляла ему истинное удовольствие. Но у графа не было времени следить за выкрутасами эксцентричного паренька, слишком умелыми были враги. С каждым из них он разделался бы без труда, но действуя сообща – они представляли нешуточную угрозу. Эжен сделал обманный выпад и кольнул одного из нападавших в бедро. Тот зашипел и отскочил в сторону, но и сам граф не смог парировать удар второго бретёра, лишь успел слегка уклониться. Вражеская  шпага обожгла правое плечо. Алавера отступил, перебросил клинок в левую руку и с мрачным удовлетворением заметил, как шатается один из его противников. Штанина врага почернела от крови, а лицо стремительно бледнело. Вот он выронил шпагу и тяжело рухнул на колени.

Сбоку раздавался лязг клинков и безумный хохот мальчишки. Не выпуская из вида своего врага, боковым зрением граф фиксировал мелькание чёрного камзола. Снэш вытащил из сапога дагу и нацелил её остриё на уровень шеи Эжена. «Ну-ну, приятель, эти фокусы мы знаем». Клинок в руках графа завертелся с невиданной скоростью, выписывая в воздухе немыслимые узоры. Бандит с трудом уклонялся от сверкающей стали, а Алавера, улучив момент, нанёс ему удар сапогом в пах. Разбойник крякнул и согнулся пополам, а в следующий миг тяжёлый клинок опустился на его шею. Хрустнули позвонки, брызнула во все стороны кровь.

«Пора  помочь отчаянному пареньку!»

Однако молодой харид, похоже, не слишком нуждался в помощи. Оба его противника уже были ранены. У одного  рассечено лицо, и его борода слиплась от крови, другой изрядно прихрамывал. Но грабители не собирались отступать, слаженно работая шпагами, загоняли юнца в угол таверны. Вот его спина упёрлась в стену. Граф, оскальзываясь на мокром от крови полу, поспешил на выручку, и в этом миг мальчишка вдруг безрассудно бросился грудью на врагов. Те выставили клинки навстречу, но проткнули лишь воздух. С виртуозностью балаганного акробата паренёк прокатился между врагами,  оказавшись позади них. Свистнула упругая сталь, рассекая кожаную куртку на спине одного из головорезов, тот громко закричал, его товарищ сделал длинный выпад, намереваясь достать противника, но мальчишка, парировав удар, поднырнул под его шпагу и ткнул в грудь левой рукой. Бандит охнул и осел на пол. А удивлённый граф заметил в руке паренька окровавленный нож. «Да этот волчонок прирождённый убийца! Сколько же у него ножей?!».

Оставшийся молодчик, морщась от боли, пятился к двери. А мальчишка наступал на него, белозубо улыбаясь.

– Не убивайте его! – крикнул Эжен, но было поздно. Остриё шпаги вонзилось разбойнику под нижнюю челюсть. Проводив взглядом рухнувшее тело, Алавера огляделся. Все мертвы. Но нет – один из бандитов издал тяжкий вздох. Тот, что получил укол в бедро. Граф опустился перед ним на колено, ухватил за ворот, крепко встряхнул.

– Кто послал?! Отвечай!

Но разбойник лишь улыбнулся и испустил дух.

– Отличный удар, – похвалил паренёк. – Пропороли бедняге артерию.

Граф поднялся:

– Вы спасли мне жизнь. Я ваш должник.

Мальчишка  смутился.

– Разве вы не поступили бы так же? Честь дороже жизни!

Он вдруг спохватился:

– Да вы ранены, милорд!  Позвольте помочь вам!

Оторвав рукав у собственной рубахи, умело перебинтовал Эжену плечо.

– Спасибо. Не жаль рубаху?

– У меня есть запасная, – рассмеялся мальчишка. – А ещё у меня есть целебная мазь, она заживляет любые раны, даже самые глубокие. Только боюсь, сейчас нет времени. Когда началась заварушка – трактирщик сбежал, и я уверен, что он кинулся на пограничную заставу. Скоро здесь будут стражники, а мне нет резона встречаться с ними.

– Как и мне! Тогда бежим?!

– Бежим!

 

Оба харида вскочили на коней и галопом понеслись прочь от маленькой таверны, где на залитом кровью полу остались лежать шесть мёртвых тел.

 

Удалившись на порядочное расстояние, беглецы сделали привал. Эжен стащил с  коня седельные сумки, бросил на траву, сам сел сверху.

– Я не спросил вашего имени, мой добрый спаситель. Кого мне следует поминать в ежедневных молитвах?

Лицо мальчишки потемнело.

– Виконт Марино. Я нездешний. И не святоша. Мне достаточно вашей благодарности. Позвольте, я перевяжу вас?

Наблюдая, как паренёк сноровисто обрабатывает рану и накладывает повязку, граф вздохнул. Его умершему сыну сейчас было бы столько же лет. Красивый и рослый парень. А глаза какие. То серые, как грозовые тучи, то синие, как море. Странная грусть неожиданно сдавило сердце, словно этот мальчик был ему не чужим.

– А я как раз еду к одному святоше, Марино. Еду, чтобы избавиться от проклятия,  – и граф без утайки поведал свою историю. Он боялся, что паренёк будет смеяться, но тот лишь нахмурился:

– За всё надо платить.

– Согласен. Потому и везу такую груду золота. А жаль, что бандиты так некстати прервали нашу трапезу. Я голоден, как волк.

Улыбка озарила лицо виконта.

– Не в моих правилах бросать оплаченный завтрак. Если не побрезгуете, граф. – С этими словами он извлёк из дорожного мешка два куска жареного мяса. – Холодное, правда.

– Вы вторично спасаете мне жизнь! – воскликнул Алавера. – Какой же вы молодец!

Утолив голод, Эжен поднялся.

– Мне надо ехать, Марино. Пообещай, что приедешь в мой замок. Я буду ждать. Не знаю, но мне отчего-то тяжело с тобой расставаться. Навести старика, сынок.

Мужчины крепко обнялись. Виконт долго глядел вслед удаляющемуся всаднику, потом закрыл лицо руками и всхлипнул, совсем как ребёнок.

 

Тропинка к дому отшельника изрядно заросла кустарником, да и сама хижина больше походила на землянку. Маленькая, вросшая в песок и тёмная внутри.

За почерневшим столом на единственном табурете восседал старик. Лицо, испещрённое морщинами, было недовольным и злым.

– Явился, грешник! Где золото?

Алавера опустил тяжёлые сумки на стол.

– Здравствуйте, отец Эрнесто. Мне сказали, что вы можете помочь…

Отшельник открыл одну из сумок, достал монету и попробовал на зуб.

– Продешевил я. С такого богоотступника надо было взять больше. Но уговор есть уговор. Я давно жду тебя и приготовил отвар. Выпей его, чтобы я смог извлечь чёрную занозу, торчащую в сердце. – Старик встал и достал с полки под потолком деревянную кружку, поставил на стол. – Сядь и медленно пей. Не противься зелью, отпусти душу и разум на волю, ибо лишь в небесном парении твоё спасение.

На негнущихся ногах Эжен подошёл к столу и плюхнулся на табурет. Сердце бешено билось. Неужели всё получится, и он избавится от проклятия?!

Рука дрожала, когда он потянулся к кружке.

И в этот миг дверь избы широко распахнулась. На пороге стоял Марино, в руке пистолет.

– На вашем месте я не стал бы пить это зелье, граф. Оно отравлено!

– Кто это?! – вскричал отшельник. – Ты нарушил моё условие! Ты должен быть один! Убирайся и забери своё золото!

Алавера остолбенел.

– Марино! Зачем ты здесь?! Я же всё рассказал тебе! Прошу вас, отец Эрнесто! Он сейчас уйдёт!

– Отец Эрнесто умер три года назад. – стальным голосом сказал виконт. – А это всего лишь ряженый убийца! – Он поднял пистолет и выстрелил. Голова отшельника взорвалась, как перезрелый арбуз.

Граф вскочил и в ярости сжал кулаки.

– Что ты натворил, щенок! Ты знаешь, сколько лет я ждал этого дня?!

– Я ждал не меньше. – виконт швырнул на стол пистолет с белой костяной рукоятью. – В кустах прятался его подельник. Звали негодяя Умберто «Быстрый стрелок». Но мой нож оказался быстрее. А ещё, я умею развязывать языки даже молчунам. Бандиты в таверне и эти двое наняты Кармене Вероне. Если бы колдун не справился – Умберто застрелил бы тебя.

– Что ты мелешь, дурак?! – графа трясло от злости. – Кармене – мой единственный и самый верный друг!

– Значит, не столь крепка была дружба, если так легко истлела под взором жёлтого дьявола.

– Убью тебя, гадина! – взревел граф и выхватил шпагу.

– Остановись, отец! – возвысил голос Марино и взял кружку с зельем. – Знаешь, какие первые слова я произнёс, когда научился говорить? Они были просты: «Я убью Алавера!». Так я сказал матери. Чтобы отомстить, я научился фехтовать и стрелять, метать ножи и орудовать удавкой. А когда встретил тебя, понял, что не смогу. Но я сполна отомщу за унижение матери, ибо ты не простишь себе гибели единственного сына! – Виконт вздохнул и медленно выпил зелье. Деревянная кружка упала на пол.

– О чём ты говоришь… – пробормотал Эжен. – Ты сумасшедший! Какая мать?!...

Лицо Марино скривилось от боли.

– Вероне позаботился, чтобы твоя смерть не была лёгкой. Моё нутро горит, словно в огне. Какая мать, спрашиваешь?! Та, что ты прилюдно обесчестил! Разве не этот медальон ты сунул ей в рот, ломая зубы?!  – Виконт рванул завязки камзола, и граф в ужасе отшатнулся от блеска рубинов.

– Узнал, отец?! Ты сунул его маме, как плату, словно шлюхе! А она была непорочна. Более того, она была невестой. Но ты растоптал её счастье!

– Не может быть, – прошептал Эжен. – Но ведь она была чудовищем…

– Не смей так говорить о ней! Она была самой красивой из сиагаров, так называется мой народ! – Марино медленно осел на пол, лицо побледнело, губы налились синевой. – Чтобы отомстить тебе, мне пришлось стать человеком, челове…  – он захрипел и завалился набок.

– Сынок! – граф бросился к нему, поднял на руки. – Прости меня! Умоляю! Что мне делать?

– Море, – прошептал юноша и потерял сознание.

Еще никогда в жизни граф так не гнал коня. Утопая в мокром песке, донёс сына до прибрежных волн и, не удержавшись на ногах, рухнул в воду. Лицо Марино было белее снега.

– Мальчик мой! Не умирай! – Эжен тормошил его и плакал.

Казалась, прошла целая вечность, прежде чем на лице виконта проступил румянец. Он медленно сел, тело сотрясала дрожь. Посмотрел на графа затуманенными глазами:

– Яд… Здесь мне не выжить. Ты сломал жизнь не только маме, но и мне. Я не человек и не сиагар. Но я простил тебя, когда встретил. Больше никто не помешает твоему счастью – я обещаю. Прощай. – он поднялся и, шатаясь, побрёл прочь от берега. Эжен звал его, срывая голос, но юноша так и не обернулся, уходя все дальше и дальше, туда, где на горизонте тонуло в расплавленном море солнце.

 

Идут годы, а на высоком утесе, как и прежде, стоит старик в траурных одеждах. Он почти перестал видеть. Зато научился слушать плач волн и понимать язык ветра. Он ждёт слишком долго, но твердо знает: когда-нибудь ласковый бриз осушит его слезы, и рядом раздастся знакомый голос:

– Здравствуй, отец. Я – вернулся.