Сказочки

Девятилетний мальчик Ваня со славной фамилией Конев приходился троюродным внучатым племянником профессору, тоже когда-то бывшим Ваней, а ныне Иваном Павловичем Сыромятниковым. Что такое «троюродный» и «внучатый» – это было совершенно непонятно и так запутанно, что жена профессора Антонина Алексеевна, дотошно вникавшая во все семейные предания и традиции, могла толковать об этом целый час, так ничего и не прояснив. Ну, родня так родня, ладно. Раз попросили, поможем. Да и какой спрос с профессора психиатрии? Не дай бог, кому-то в какой-то недобрый час понадобится совет такого специалиста. И Иван Павлович встретился с мамой мальчика и самим Ваней, хмурым и отчего-то испуганным, в тихой домашней обстановке, за чашкой чая и бисквитным тортом «Вечерняя заря», вопреки логике названия посыпанного кокосовой стружкой и украшенного сахарными лимонными дольками.

- Звездолет, - неожиданно произнес Ваня, ни к кому не обращаясь и серьезно разглядывая торт.

- Что?

- Он капитан звездолета. Когда он летит на нем, луна раскалывается на половинки, а звезды рассыпаются в серебряную пыль.

- Кто летит? – спросила мама Вани, толстая, бесформенная Елена Федоровна.

- Александр Викторович, – равнодушно ответил Ваня.

- Ну вот, пожалуйста, - всплеснула руками Елена Федоровна. – Опять эти истории.

- А кто такой Александр Викторович? – спросила профессорша.

-  Это учитель немецкого языка из ванечкиной школы. Вполне приличный человек.

И дама принялась рассказывать о странной болезни сына. Выходило, что, будучи необыкновенно умным и воспитанным мальчиком, недели две назад Ванечка пришел из школы весь в слезах. Бросившись к матери, он заявил, что больше никогда не пойдет в школу. Как водится, сначала предположив, что причиной детских слёз, скорее всего, стала ссора с одноклассниками, она, как могла, утешила сына и смазала зелёнкой свежую ссадину над бровями. Однако из прерываемого всхлипами ваниного рассказа ей пришлось сделать совсем другие выводы. Эти выводы были настолько неутешительными, а сын так долго не мог успокоиться, что, заручившись поддержкой знакомого педиатра, Елена Федоровна организовала Ванечке каникулы.

Через недельку отдохнувший и вволю насмотревшийся любимых мультиков, Ваня вернулся в школу. И уже на другой день повторилась та же история. Правда, на этот раз обошлось без ссадины, но общей картины это не меняло.

Контрольная по математике была пропущена, сын заливался слезами и говорил какие-то глупости, а Елена Федоровна, ради его здоровья готовая поверить во что угодно, уже начинала понемногу подозревать в сыне взрыв военной хитрости. И чтобы окончательно увериться в этом, она отыскала в записной книжке номер домашнего телефона Ивана Павловича...

- А ну-ка, Ванюша, - сказал профессор и протянул большую пухлую ладонь. - Иди сюда.

Серьезный Ваня не двигался, переводя взгляд с торшера за спиной профессора на маленькое коричневое пятнышко на скатерти. Наконец он сделал несколько шагов и остановился, на этот раз уставившись на профессорские часы.

- Ну что, учиться не хочешь? – задал неожиданный вопрос профессор.

- Нет, – так же неожиданно и прямо ответил Ваня. Елена Федоровна за его спиной всхлипнула.

- Чего так?

Ваня пожал плечами, продолжая изучать часы на профессоровом запястье.

Иван Павлович не стал читать нотаций, здраво рассудив, что для этого есть родители, и легко коснувшись маленького засохшего шрама на лбу, поинтересовался:

- А это откуда? Подрался?

Взгляд Вани снова стал отрешенным.

- Упал, - ответил он. – Через хвост.

От неожиданности взрослые переглянулись. Иван Павлович выпрямился, подмигнул Елене Федоровне и понимающе спросил:

- Скажите пожалуйста, крокодил, что ли?

Ваня отрицательно покачал головой.

- Собака? Лиса? – снова спросил профессор. – Чей хвост-то был? Ну, может, кенгуру?

- Бегемота? - робко вставила зоологически неграмотная Елена Федоровна.

- Карины Борисовны хвост, - тихо произнес Ваня и слегка вжал голову в плечи, привычно ожидая маминого отчаянья. Елена Федоровна, сидящая на диване, с силой сжала платочек и побледнела так, что, озабоченно глянув на нее опытным глазом, Антонина Алексеевна принесла флакон с корвалолом и принялась капать лекарство в маленький стаканчик, отсчитывая капли.

Профессор ободряюще взглянул на Ваню:

- Ну-ка, ну-ка, - пробасил он. - Так значит, Карина Борисовна вела у вас урок…

Увидев, что никто не собирается устраивать истерик, Ваня оживился.

- Урок труда, ну это, технологии по-новому…

- Ага, - довольно ответил профессор.

- Она меня попросила доску подержать, там доска такая раскладная, а я на первой парте сижу, и она… - он перевел дух. Профессор мягко смотрел на него.

- Вообще-то, Юрка дежурным был, но он тогда сбежал. Вот. А я пошел к доске и вдруг упал. Там хвост был большой. Длинный и весь в чешуйках. Такой. Как будто змеевный.

- Змеиный, - машинально поправила профессорша. – Надо говорить «змеиный».

- И никакой не змеиный, - почти торжествующе огрызнулся Ваня. – Он у Карины Борисовны рос. Прямо из юбки.

 

Воцарилось молчание. Ваня оглянулся на маму, которая сидела в углу, у торшера, изумленно глядя перед собой. У нее были круглые кошачьи глаза. Он вдруг увидел, что ее руки, на запястьях, у манжет белой блузы, изрядно поросли серой шерстью. Уши заострились и поднялись над головой, на которой привычных маминых кудряшек не было и в помине...

Ваня зажмурился, вжался в стену и изо всей силы попытался ухватиться за золотистые вензеля, нарисованные на обоях. Если б это было возможно, он бы сбежал в этот бумажный лес. Деранул бы изо всех сил. Так было страшно.

- Мне… надо… - пробормотал он, не смея разомкнуть веки.

- Иди, иди, Ванюша, - отозвался сквозь тьму все еще обыкновенный голос профессорши. – Из коридора дверь направо. Не заблудишься.

 

Осторожно, чтоб не увидеть никого в комнате, мальчик приоткрыл левый глаз и на заплетающихся ногах двинулся в коридор. Там, в захламленном сумраке прихожей, среди витающих запахов гуталина и духов он отыскал на вешалке свою куртку. И повернул ручку замка на входной двери.

За его спиной оставалась мама. Но мамой она уже не была.

«Ну, вот еще. Все равно не заплачу…» - храбро пообещал себе Ваня и зашагал к выходу. По лестнице тянуло морозным сквозняком.

Неожиданно на площадке под ним грохнула дверь, что-то заскребло по бетонному полу, а потом натужно, как перегретый двигатель вентилятора, зажужжало. За лестничными перилами, справа от мальчика, не обращая на него никакого внимания, пролетела огромная черная, похожая на бочку… да, конечно, это была муха. На одной из ее передних лап повисла авоська. Треснувшись о стекло подъездного окна, аномальное насекомое упало на пол. Явственно выматерившись мужским баском, муха протянула мохнатую лапу, дернула за оконный шпингалет, распахнула створки и, победно взревев, улетела в заснеженное пространство.

Приблизившись к окну, Ваня осторожно высунул голову и огляделся.

 

Кажется, город сошел с ума. По улицам шлялись толпы представителей фауны всех размеров и раскрасок. А еще были роботы с инопланетянами, орки с гоблинами, тролли с гномами… Раздавалось хриплое гоготание и утробный рев. Правда, все эти существа агрессии не проявляли - кажется, многие из них боялись самих себя. Их швыряло из стороны в сторону, они врезались в стены домов, вопили на разные голоса и иногда падали совершенно без сил. Но окна дома напротив были разбиты, лавочки в маленьком сквере перевернуты, а некоторые деревья сломаны, словно спички.

По дороге, у выхода из дома, неторопливо ползла гигантская змея – невероятно красивая, с узором из багровых разводов. На голове ее болталась шапка-ушанка весьма затрапезного вида. Шла, проваливаясь в сугробы, безумная, но очень деловитая и собранная, по-летнему одетая девочка в туфельках, белом фартучке и красной шапке. В руке ее была корзинка. А уже виденная Ваней гигантская муха полетела в куда-то в сторону, кажется, по  направлению к автобусной остановке.

«Неужели ей не холодно?» – подумал Ваня о девочке. И тут, откуда-то сверху на створку окна спикировал мужичок и, невероятным образом прилипнув к стеклу, уставился на мальчика долгим бессмысленным взглядом. Наверное, это был человек-паук. Только экипировка его была странной - она состояла из шлема и дырявых треников с майкой.

С минуту человек-паук и мальчик глядели друг на друга. Потом Ваня развернулся и побежал по лестнице. Но не вниз, к выходу, а вверх.

Не снижая скорости, пронесся мальчик через площадку пятого этажа, где у закрытой двери стоял некто гориллоподобный, с огромными уродливыми ступнями и тупо долбил дверь суковатой палкой.

- Бьях хьяб хьюб! – раскачиваясь, тянул он странную песню гнусавым ломающимся юношеским баском. – Кья бьюх бьях!

 

…И только на чердаке было тихо. И очень пыльно. В глубине у маленького оконца на перевернутом ящике сидел старичок и вздыхал, разглядывая окрестности. Он был совершенно обычный. С совершенно обычными усами и бородой. У него было две обычных руки и – подумать только – две обычных ноги. Одет он был в какое-то обычное старье. Ничего сказочного. Старичок пускал сизый дым из маленькой папироски и вид имел удрученный.

- Дяденька! – завопил Ваня. И бросился к нему на шею.

- О! Мальчик! – воскликнул старичок. – Правда, что ли? Настоящий?

 

***

- А на доктора глядеть нельзя, - жаловался Ваня старому Митричу, когда они уже познакомились и сидели друг около друга у окна. – Он василиск. Только глянь, и ты – камень. Я знаю.

- Нельзя, - соглашался Митрич.

- А мама стала кошкой, - сообщил Ваня и заплакал.

- Ничего, - утешил Митрич. – Ты потерпи. Может быть, завтра все изменится. И они – он кивнул в сторону - станут прежними.

- Ладно, - согласился Ваня устало. – Я подожду.

Ему очень хотелось спать, но было холодно. Тогда Митрич нашел где-то старую телогрейку и накрыл мальчика.

Неожиданно Ваня поднял голову.

- Митрич, - спросил он тревожно, - а почему это все?

Старик, крутя в пальцах вечную папироску, задумался.

- Пару миллионов лет назад в источниках уже было зафиксировано подобное явление, - ответил он туманно.

- И что?

- Не нашлось никого, кто бы помог людям стать прежними.

- Ага, - сказал Ваня, зевнув, - но мы-то спасем мир, точно?

- Спасем, спасем, - успокоил его Митрич. – Ты спи.

И Ваня заснул. А Митрич все сидел и смотрел на внезапно обновленное человечество. Где-то по чердакам и другим укромным местам, наверное, сидели другие недостойные оказаться вместе со всеми на новом витке эволюции. Оставшиеся за бортом граждане сидели и думали, как же его спасти, этот мир.

По смутно розовеющему небу пронеслась стайка птеродактилей. «Из «Юрского периода», небось, - с вялым безразличием подумал Митрич. - Писатели ж, мать твою…»


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 5. Оценка: 3,80 из 5)
Загрузка...