Там

Заснул Борис как всегда поздно. Тишина пустой квартиры давила и он смотрел телевизор «пока что то показывали», а потом провалился в сон.
Давно пора было оставить эту квартиру, переселиться к дочке, но он все не решался...
Проснулся по будильнику и потопал в туалет еще в полусне.
Дверь была закрыта изнутри.
─ «Занято!» ─  сообщила жена громко.
Так же в полусне вернулся обратно и сел на кровать...
Этого НЕ МОГЛО БЫТЬ! НЕ МОГЛО!!
Жена умерла почти год назад.
«Я еще сплю. Какой жестокий сон!»
Но на сон было не похоже совершенно. По ногам тянуло утренним холодком, да и в туалет хотелось вполне натурально.
НЕ МОГЛО!!!!!!
Жена умерла внезапно.
Она легла на операцию, пустяковую по словам хирурга, «вечером ложитесь в больницу, утром оперируем, на следующее утро – выписываем».
И сначала все так и шло... Час операция, два часа в реанимации, до вечера в палате (Жена почти все время спала, а Борис сидел рядом. «Ты бы пошел, покушал.» говорила жена, просыпаясь. Но кушать не хотелось.)
Вечером он ушел  домой с напутствием дежурной медсестры «Обход в девять, так вы приходите где-то к одиннадцати, до часу заберете.»
И он пришел к одиннадцати... А жены уже не было.
В тот день первый раз в жизни Борис, турист-перворазрядник, узнал, где находится сердце и как оно болит...
Жена между тем появилась в спальне.
Одета была, как обычно дома и летом, в одной только майке.
Фигура у жены была хорошая. Длинные красивые ноги, полные плечи, тугие бедра, тонкая талия. А вот груди своей она стеснялась. Грудь была маленькая, как у подростка. На улице она носила специальные лифчики с большим количеством поролона внутри, а дома короткие маечки.
Она вошла и как-то неуверенно глянула на Бориса. Хотела что-то сказать, но тут в соседней комнате громко заплакал ребенок.
Жена торопливо выхватила из комода трусы и наклонилась, их надевая. Ее спина красиво выгнулась, бедра и выпуклые ягодицы приблизились к Борису.
Может быть за прошедшие тридцать лет бедра и ягодицы успели немного растерять былую красоту, но Борис видел их такими же, как в первый раз.
Округлые упругие ягодицы были, казалось, изваяны из светящегося бело-розового мрамора, и Борис, не удержавшись, притянул жену к себе, принялся целовать эту нежную прохладную плоть.
Жена вывернулась, со счастливой улыбкой на мгновение прижалась к нему.
─ Ты меня не забыл еще, любишь!─
Потом скользнула к выходу из комнаты.
─  «Я сошел с ума» ─ подумал Борис, а может быть и сказал это вслух.
Жена уже в дверях повернулась к нему через плечо.
─ «Нет, любимый, ты нормальный, просто ты мертвый…» ─
И устремилась в коридор.
Борис, ошеломленный, смотрел ей вслед.
Сходил в туалет.
Вернулся.
Мыслей не было.
Жена что-то делала в уборной, ванной, говорила на иврите.
Через пару минут она снова появилась в спальне. На руках у нее был маленький, очень смуглый мальчик, совершенно голый и очаровательный.
─ «Зэ Даничка», ─ сообщила жена. (Это Даничка. Здесь и далее – иврит.)
─ «Ми зэ?» ─ требовательно спросил малыш, оглядывая Бориса огромными черными глазами. (Кто это?)
─ «Зэ баали», ─ объяснила жена, ─ «гу гайа... овэд рахок ми байт, ахшав хазар». (Это мой муж, он был... работал далеко от дома, сейчас вернулся.)
─ «Ху бэн адам тов?» ─ спросил мальчик так же требовательно. (Он хороший человек?)
─ «Бэводай! Ху охэв оти, ани охэвэт ото». ─  (Конечно! Он любит меня, я люблю его.)
─ «Эвшар, ани гам ээгов ото? – спросил Дани. (Можно, я тоже буду любить его?)
─ «Бэводай!» (Конечно!) ─ Борис протянул руки и мальчик доверчиво перелез к нему, прижался маленьким теплым тельцем. Борис погладил его по мягким черным волосам.
─ «Ну вы идите пока в комнату Данички, мне одеться надо. Дани, гам ата царих легитлабэш. Эйн лану гарбэ зман, од меат црихим леехоль вэ лалехет лэган». (Дани, ты тоже должен одеться. У нас мало времени, скоро должны покушать и идти в сад.)
Мальчик серьезно кивнул, слез с рук и зашлепал босыми пятками по коридору.
Борис двинулся за ним.
В комнате Дани, до вчерашнего вечера она считалась гостиной, на диване была постель, на длинном буфете рядом с телевизором стопкой лежали детские вещи.
Дани надел майку, шорты, немного повозившись застегнул стоявшие тут же босоножки.
Оглянулся на Бориса, явно ища одобрения.
─ «Ата елед тов вэрицини» ─ сказал Борис. (Ты хороший и серьезный мальчик)
─ «Ата цодэк» – серьезно сообщил мальчик. ─  «Катя коль азман омэрэт каха». (Ты прав. Катя все время говорит то же самое.)
Появилась жена, уже одетая и накрашенная.
─ «Голхим леехоль!» ─ объявила она. (Идем кушать!)
─ « Ты тоже Боря, иди одевайся, на работу опоздаешь.» ─
─ «На работу?» ─
─ «Конечно! Тут тоже надо работать... За квартиру платить. За все...» ─

***

На улицах все было как обычно.
Машины, люди, ранние покупатели в магазинах. Автобус как всегда набит шумными израильскими детьми. Им было тоже к восьми в школу.
А ему на работу.
Работал Борис на кладбище, дневным сторожем.
Работа была непыльная. С кладбища вообще трудно что─то украсть, а днем, когда всюду бродят опечаленные родственники, и вовсе невозможно.
Вначале.
В самом начале, когда:
- Развалился проектно-монтажный институт, в котором Борис работал всю трудовую жизнь, монтировал турбины.
О чем даже была написана книга, маленькая, узкоспециальная, но наверное стоящая, раз ее не поленились перевести на английский и издать в Англии.
- Перестали фактически платить зарплату жене, много лет преподававшей химию в техникуме.
- Перестали фактически платить зарплату дочке, которая в то время жила вместе с ними и работала медсестрой.
Короче говоря, когда стало голодно и холодно и пришлось уехать в Израиль, Борис пошел устраиваться в «Электрическую компанию».
Там как раз собирались устанавливать новую турбину, нужны были слесари.
Борис частично продемонстрировал свои умения, восхитил местных трудяг и все бы было хорошо, и проработал бы он за 25 шекелей в час несколько лет на привычном монтаже, но на беду сотрудник компании, который проводил окончательное собеседование, оказался шибко грамотный.
─ «Б. Гешерик, автор известного руководства, это не ваш родственник?» спросил он.
─ «Это я», ─ честно ответил Борис.
На работу его не приняли.
Взять слесарем на нищенскую зарплату автора всемирно известного пособия было неудобно, а высокие зарплаты инженеров были нужны другим людям, родственникам сотрудников и друзьям начальства.
Позже, размышляя о жизни (времени для размышлений на кладбище хватало) Борис пришел к выводу, что это было удачей.
В Союзе он монтировал турбины, не спал ночами, думал, изобретал, работал, не считаясь со временем.
Его труд, талант превращались в электричество, которое позволяло производить немеряное количество пушек, танков и прочего смертоубийственного железа.
Иногда железо начинало стрелять, как например во время войны между Эфиопией и Сомали. Результатом его труда становились убитые женщины и дети.
Тут, в Израиле, работай он на монтаже, его труд и талант позволяли бы начальству Электрической компании, получать немеряные зарплаты, ездить пять раз в год за границу и там воровать фирменные полотенца в пятизвездочных отелях.
Пропади оно все.

На кладбище все шло как обычно.
Целый день не было похорон, но такое случалось и раньше.
К вечеру позвонила жена.
─ «Мобильники уже работают»─ радостно сказала она.─ «Ты как насчет торжественного ужина?»
─ « Я конечно за!» ─
─ « Сходи в «Деликатесы», купи креветок и вина подходящего.» ─
Вечером, когда он пришел домой, Дани голенький, чисто вымытый, сидел в спальне на застеленной покрывалом кровати и рисовал фломастерами.
Жена накрывала на кухне торжественный стол, белая скатерть, красивые тарелки, привезенные из Харькова, хрустальные рюмки оттуда же.
Она взглянула на Бориса как-то искоса, как-то испуганно, как будто ожидала подвоха...
Потом забрала креветки и сказала:
─ «Иди умывайся, сейчас будем ужинать.» ─
Дани был посажен за стол вместе со всеми.
Он вел себя тихо, немного поел, выпил со всеми из рюмки виноградного сока.
Потом встал и сказал:
─ «Тода, ани ле роце од.» ─ (Спасибо, я не хочу больше.)
Жена была талантливым педагогом.
Попадавшие ей в руки дети, в том числе израильские, ходившие до трех лет в подгузниках, с соской во рту и по всякому поводу начинавшие уныло выть, через полгода без малейшего намека на скандал забывали о сосках и подгузниках, начинали самостоятельно одеваться и рвались во всем «помогать Кате».
Работала она в детском садике рядом с домом.
─«Поди, посмотри телевизор немного ─ сказала Катя мужу. – Я пойду почитаю Даничке сказку».─
─ «Дани, ата роце лишмоа «Кипа адома» хайом?» ─ (Дани, ты хочешь послушать «Красную шапочку» сегодня?)
Дани серьезно кивнул, взял жену за руку и потянул за собой.
Борис включил телевизор и пытался посмотреть новости по RTVi.
Новостей не было. Вообще!
По некоторым каналам передавали табличку об отсутствии сигнала «по техническим причинам». По другим что─то показывали – ток─шоу, кинофильмы, «о животных», даже оперу в исполнении «Ла Скала». Но новостей – никаких.
Это подтверждало слова жены.
Какие новости у мертвых?!
Но поверить все равно было трудно.
Жена появилась очень скоро.
─ «Заснул! ─ сообщила она. Набегался за день.» ─
Борису хотелось спросить много чего, но как-то не получалось.
─ «Ты не хочешь научить Даничку русскому языку?» ─
─ «Не удается. Мне это один профессор объяснял, в очереди за едой. Он бывший профессор, биолог, раньше в Минске преподавал.» ─
«─ В очереди за едой?!» ─
─ «Понимаешь! У детей память сильно зависит от образования новых клеток в мозгу. Мозг растет – новые клетки образуются. А здесь же дети не растут...
Клетки не образуются. Кое-что запоминается – у взрослых больше, у детей меньше... Не очень много...» ─
─ «А очереди за едой? Это как в совке?» ─
─ «Тут же все было по другому, еще вчера.
Знаешь как страшно! Город пустой, все темно, закрыто...
Только один продовольственный магазин работал, в Яффо, хорошо еще не очень далеко, автобусы же не ходили.
Говорят, еще в Петах─Тикве был один, но туда совсем не доберешься...
(Яффо, старая часть Тель Авива, один из старейших городов и портов на земле, впервые был разрушен древними египтянами более 4000 лет назад. Петах Тиква – город спутник Тель Авива, от Яффо примерно час с четвертью на автобусе, при отсутствии пробок на улицах. При наличии пробок два с половиной часа.)
Там, в Яффо, люди собирались со всего Тель Авива. В очереди стояли.
Я с Даничкой туда ходила, по пятницам.
Хорошо еще самообслуживание, но кассирша же одна, а народу все-таки много...» ─
─ «Можно было еще кассирш нанять!» ─
─ «Да нет, нельзя. Пробовали. Тут все делают то же самое, что и ТАМ, так все устроено.
Я в садике работаю, ты на кладбище, дворники подметают, банкиры в банке, кто на пенсии – пенсию получает. И ничего не меняется. Старики не стареют, дети не растут... И изменить ничего нельзя! Понимаешь?» ─ Она прижалась к Борису.
Борис гладил жену по волосам, спине. Голова у него шла кругом. На языке вертелись десятки вопросов, но теплое желанное тело уже обвисало у него на руках...
─ «Пойдем в кровать... ─ Прошептала жена ─ Я так по тебе тосковала, думала уже не увижу никогда... Если б не Даничка, я бы что-то с собой сделала... Хотя тут, наверное, ничего нельзя с собой сделать.» ─  Она всхлипнула и прижалась к мужу.
Они были счастливы много-много лет. Хотя страсть и угасала постепенно, но нежность, тепло... все это оставалось неизменным.
Когда жена нежно застонала, притянув его к себе, он забыл обо всем.
Потом кажется заснул на несколько минут, а когда проснулся перед глазами было лицо жены, залитое слезами.
─ «Так страшно... никогда тебя не увидеть, так страшно... Ты себе не представляешь...
Так больно...
Они стали меня реанимировать, бросили на пол и тыкали электродами...
Так больно.
Потом не помню.
Конца никто не помнит.
А потом я в морге, в черном таком мешке полиэтиленовом, знаешь?
Еле выбралась.
Сначала просто рвалась в ужасе... А когда выбралась, голая, рубашку же порвали, когда реанимировали.
Выбралась и поняла, что в морге.
Ничего же не понимала... думала ─ живая и в морге.
Ужас такой... закричала... потом стала что─то понимать.
Там еще двое мужиков пожилых, совсем обезумели... так часто бывает вначале. Один головой о стенку бился!
На самом деле, головой...
И там еще старуха одна, бедная...
Сидит у стены и плачет, и бормочет что─то, Йоси зовет, Йосэлэ – на идише.
Я ее увела в другую комнату, посадила, там наверное кабинет врача, книги на разных языках.
Побежала наверх... больница пустая, но лифты работают, оделась. Помнишь, ты сумку с вещами оставлял, меня забирать.» ─
Жена снова зарыдала, но очень быстро остановилась.
Видно было, что слова переполняют ее... все это, весь ужас, недоумение, все было в ней...
И вот, наконец, теперь она могла рассказать, освободиться от кошмара.
─ «Я оделась, набросила кофту, там кофта была, помнишь, серая, на старуху эту несчастную. Думаю – добираться домой, а там посмотрим.
Выбрались мы из больницы...» ─
Оставить беспомощную старую женщину Кате не пришло в голову. Несмотря на весь кошмар, всю растерянность.
Так она была устроена.
─ «Выбрались, а там пусто, представляешь... Утро, солнце уже яркое, кругом машины стоят, и тихо, и никто никуда не едет... Автобусов нет...
Я стою и совсем растерялась.
Плачу.
И тут Йоси подъехал.
Это муж ее Йоси, он умер полгода назад, а жена слегла... Конечно, они же вместе прожили 60 лет... Представляешь!
А он, когда разобрался в ситуации, стал каждое утро больницы объезжать.
Понимаешь?
Он совершенно не растерялся...
Он никогда не терялся, всю жизнь воевал, строил, помнишь же, ты удивлялся, что Израиль еще существует, при таком бардаке.
Это он на Йоси стоял, на таких людях!
Он и умер на стройке...
Он строительным подрядчиком был. Он там накричал на кого─то, что неправильно бетон подают... И сердце...
Это мне потом Гизелла рассказывала, его жена. Она как увидела мужа, сразу в себя пришла...
Она говорит – раз Йоси рядом, значит все в порядке...
Хотя конечно переживает ужасно. У них обе дочки в Штатах, и внуки и правнуки.
Мы с Даничкой у них иногда в гостях бываем.
Йоси привозит и отвозит. Он мне предлагал у них жить, но я не хотела, не хотела квартиру оставить... Боялась, вдруг ты... и...» ─                          Жена всхлипнула и прижалась к нему.
─ «И вот... И все теперь... ─ Она целовала его и прижималась мокрым лицом. ─ И все...» ─

***

Стояла чудесная весенняя погода, которая в Тель-Авиве (который ТАМ) бывает разве что две недели в году.
Катя ходила на работу в детский сад, теперь он работал на полную мощность - обе воспитательницы и все дети («А раньше знаешь, как тоскливо было, ─ говорила она , ─ раньше только я и Даничка, и все...»).
К слову, на второй или третий день, она рассказала, как появился в ее жизни Даничка.
Первые два дня она сидела дома, в пустой квартире и плакала, на третий день кончилась еда и Катя вышла из дому в надежде, что-нибудь раздобыть. Дело было днем, и город был совершенно пустой и очень страшный.
Потом на бульваре она встретила женщину, очень старую, гревшуюся на солнце, и от нее узнала про единственный магазин. И побрела потихоньку в сторону Яффо. Уже недалеко от Яффо на скамейке сидел мальчик, маленький такой, съежившийся, замерзший... Молча сидел и только время от времени всхлипывал тихо.
─ «Видимо он попал под машину... Или что-то вроде... представляешь!
Я его прижала к себе... И почувствовала... И почувствовала... И...» ─

***

Борис тоже ходил на работу.
Похорон теперь не было, само собой, да и на кладбище почти никто не заходил... Зачем?
Но зарплату платить продолжали. Точнее говоря, это вообще не обсуждалось.
Сотрудики «Хевра кадиша» (религиозная организация, которая в Израиле осуществляет похороны) производили впечатление людей полностью ошеломленных... Каких-то пришибленных даже.
Почти весь день они молились, собравшись в кладбищенской синагоге. Со слезами в голосе громко распевали молитвы, явно бессмысленные в создавшейся ситуации.
Раньше, ТАМ, Борис этих людей не любил...
Не любил за циничное отношение к смерти и обрядам, выполнять которые были приставлены.
За откровенное вымогательство денег, которые брали они у родственников покойника обеими руками...
Теперь он им скорее сочувствовал.
Мир оказался вовсе не таким, как они это себе представляли, и эти люди были от растерянности близки к помешательству.
Собственно говоря – думал Борис, посиживая в тени раскидистого дерева, звонко шелестящего всеми своими листьями на ветерке – собственно говоря, мир оказался также и не таким, совершенно не таким, как представляли его себе мы, атеисты... не таким, и что же?
Мы же не сходим с ума.
Стараемся вести себя прилично ТУТ, как вели себя прилично ТАМ, не боясь чьего-то гнева, не рассчитывая на какую-нибудь благодарность...
Стараемся, да...

***

Вокруг в Тель Авиве все было как обычно. Дети ходили в школу, взрослые на работу, по вечерам зажигались огни за стеклами бесчисленных кафе, ресторанов и баров. Не было, правда, новостей в газетах и на телевидении, и ничего не слышно было о правительстве в Иерусалиме...
Видимо правительство отсиделось в каком─нибудь глубоко подземном бункере.
Или просто управлять теперь стало незачем...
Нашлись дочка и внучка.
Они приехали из Нетании на третий день, это была как раз пятница...
Но мобильник дочки стал отвечать почти сразу.
Дочка работала в больнице, там же в Нетании.
Больных, правда, теперь не было...
Но на работу ходила.
Внучка ходила в садик.
Своего очередного любовника, «хавера» по-местному,  дочка на днях прогнала и находилась в поиске следующего. Она была так же ветренна и переменчива, как была постоянна в любви Катя.
Все шло как шло.
Борис сидел на скамейке в тени, почитывал «Божественную комедию» Данте (раньше все собирался, но времени как-то не было) и по привычке думал.
Все материальное – дома, машины, но и трава, и деревья, все, не наделенное нервной системой, все это переходило ОТТУДА ─ СЮДА.
И человек оказывался в привычной материальной среде.
А люди, умершие в другие времена.
Не только бородатые ребята с примитивными копьями и мечами, которые три с половиной тысячи лет назад жили в Яффо и воевали с вторгшимися в страну предками евреев, но и те, например, кто умер десять лет назад или пятнадцать, попадали видимо в... другое ТУТ.
И где они все теперь?
Существуют параллельно.
Или исчезли во второй раз, бесследно, и мы тоже так... в свой черед.
Почему-то была уверенность, что нет, не исчезнем, так и будем ходить на работу, наслаждаться ветерком и любить близких своих.
Если, конечно, ТАМ были способны любить.
Мир оказался устроен удивительно и сложно.
Раньше, когда общество менялось медленно, а множество людей умирали молодыми, ТУТ население было густым, и жизнь (или как ЭТО назвать) мало отличалась от жизни ТАМ.
Потом – технологии стали меняться быстро, а люди наоборот в подавляющем большинстве доживать до преклонных лет.
ТУТ стало пустынным, населенным по преимущесту стариками.
«Пустой и темный город», в котором оказалась бедная Катя.
Потом в Израиле произошла видимо грандиозная катастрофа.
Произошла катастрофа, это ясно, и примерно ясно какая – применение ядерного оружия.
Но каковы масштабы?
Борис привычно продумал способ экспериментальной проверки и позвонил в туристическое агентство.
─ «Да, конечно», – ответил женский голос, – «билет на самолет вы можете взять куда угодно, в Париж, Нью─Йорк, Москву или Бангкок, летает, правда, только Эль Аль, но мест свободных сколько угодно... но я вам не советую.
Там всюду практически пустыня... нет... все цело, дома, памятники, но людей, людей нет практически, все закрыто, заправить машину невозможно, даже покушать...» ─
─ «Так...А есть такое место, где не пустыня?» ─
─ «Ну конечно», ─ в усталом женском голосе прорезался профессиональный энтузиазм, – «конечно!
Есть замечательные туры в Дамаск, Алеппо, Тегеран, Кум. Интереснейшие памятники архитектуры, потрясающая национальная кухня, исторические достопримечательности, раскопки на Тигре и Евфрате... ─
Не слыша ответа, она сбавила тон...
─ Если вы сомневаетесь ну... Насчет безопасности... Так теперь это утратило всякое значение... Ну... Вы же понимаете...» ─
─ «Я понимаю,» ─ ответил Борис.
Жена на предложение съездить на недельку в Дамаск, посмотреть исторические памятники, ответила непечатно.
Что бывало с ней чрезвычайно редко.
Потом прижалась к мужу и заплакала.
─ «Ну почему тебе всегда что-то надо.
Только что все наладилось... Только что все стало спокойно... Вся эта сволочь оставила меня в покое.» ─
Она отстранилась от мужа и заревела в голос...
─ «Сволочь эта вся! Там, в Союзе... все норовила гадость какую-нибудь, голод какой-нибудь, войну, войну устроить, убивать людей ни за что, ни про что!» ─

(Единственный брат Кати был убит в Афганистане. Он работал инженером в КБ на Харьковском танковом заводе и поехал посмотреть на месте, почему так быстро выходит из строя коробка передач танка. И погиб. В гостиницу попал реактивный снаряд. Эти снаряды, переносные «Град 2», моджахеды запускали в сторону Кабула каждую ночь. Их придумали советские инженеры, для вьетнамцев, чтобы ночью стрелять по Сайгону, а после уже стали выпускать в десятках стран третьего мира. Для всех желающих терроризировать мирное население.)

─ «Гадость какую-нибудь! Работала всю жизнь с подонками, которые только и мечтали мне под юбку залезть... Химии учила идиотов великовозрастных... Нужна она им была, эта химия!» ─
Жена перевела дыхание.
─ «И тут тоже, такая же сволочь, выродки такие же, все отступить откуда-то и куда-то , чтобы арабы на голову моей внучке ракеты запускали!
За Нобелевскую премию эту проклятую родную мать в Освенцим отправят!
Ненавижу!!!!!!!!
Всегда ненавидела!!!» ─
На ее плач прибежал из соседней комнаты Дани и тоже разрыдался.
─ «Не плачь, родненький, ─ Катя подняла его на руки ─ Не плачь! Все будет хорошо...
У меня теперь все в порядке.
Я работаю с чудесными маленькими детьми, маленькими, благодарными, которым я нужна!
У меня любимый муж, дочка, внучка, внук и никакого дерьмового правительства...
И никакого дерьмового Дамаска!
И все будет хорошо!» ─
─ «Но это же навсегда ─ сказал Борис ─ Навсегда! Навечно!» ─
─ «Что ты, Боречка! Хорошее разве бывает навсегда!
Если хотя бы надолго?! И то вряд ли.» ─

***

Так что жизнь... Или как это назвать... Ну, в общем, все наладилось.
Некоторое время жена боялась, что найдутся Даничкины родители «и как еще с ними будет, вдруг захотят мальчика совсем забрать!»
Но родители не находились, возможно после гибели сына уехали за границу...
По пятницам собирались гости.
Подрядчик Йоси с женой, тот самый профессор биологии из Минска, тоже с женой, заходили «на огонек» одна или две Катины подруги.
Дочка приезжала пораньше, помочь по хозяйству и Бориса отправляли с детьми гулять на бульвар.
Дети отлично ладили, несмотря на почти полное отсутствие общего языка.
Девочка ходила в «русский» детский садик и не знала иврита, а Дани мало что понимал по-русски.
Они пытались лазать на деревья, бегали, кричали, со счастливым смехом качались на качелях.
Иногда, забывшись, Борис думал, какая хорошая может из них получиться пара, со временем.
Дани смуглый, черненький и тонкий и внучка Олечка, белая, как сметана, с пухлыми розовыми щечками...
Потом опоминался.
Время было все позади, хотя и с разочарованиями, и с горечью, и с ублюдочными правителями, идиотизмом, едва ли не всеобщим, жадностью и тупостью, похотью и злобой, ТАМ время было.
А впереди не было.
Почти каждый раз, когда они гуляли, на бульваре появлялась толстая добродушная старуха с крошечной очень подвижной собачкой.
И тут уж веселье начиналось вовсю.
Дети кричали, собачка звонко лаяла и все они носились друг за другом...
Борис посиживал на скамейке.
Отдыхал.
«Следил, чтобы все было в порядке».
Вот это и есть оказывается рай, думал он, маленькие мертвые дети, весело играющие с маленькой мертвой собачкой...
Или все-таки ад?!

КОНЕЦ


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 1. Оценка: 3,00 из 5)
Загрузка...