Эрк из Хоэрма

Жил на континенте Архейн вельможа по имени Эрк, прозванный Одноглазым. Был он царем, управляя умирающим в бедности городом Хоэрм, и сам, подобно подданным своим, не владел сокровищами и не знал безбедной жизни, но дорожил только одним — дочерью своей, прекрасной Иролой. И вот настало время, когда жители Хоэрма возроптали на градоправителя, ибо болели и умирали, мечтая о жизни без забот и печалей. И сказали ему:

«Смотри, о царь, соседи наши процветают, и строят города из камня, и орошают поля, на которых всходит пшеница и ячмень, что же, неужели мы не достойны такой жизни? Но выдай замуж дочь свою за их наследника и потекут к нам реки золота, и на наши поля придет радость и изобилие!».

Не хотелось расставаться Эрку с дочерью своей, которую любил он превыше себя самого, видел в которой красоту матери ее, оставившей его на родовом ложе. Осознавал он, что не может доверить Иролу чужакам из соседних земель, и медлил с решением.

Народ приблизился к частоколу его дворца и воскликнул, норовя сокрушить ворота: «Что медлишь ты, о градоправитель, иль не видишь, как мы страдаем? Иль не хочешь, чтобы перестали мы питаться кислым молоком и падевым медом?»

И видя, как буря гнева захлестывает народ, Эрк устрашился и опечалился. Не пожелал он сосватать свою дочь за принца Велатрийского Королевства, но и боялся, что народ свергнет его с трона. Тогда он отправил послов в город, чтобы найти обычную крестьянскую девушку, похожую на его дочь, и выдать ее за родную принцу велатров. И вот спустя три дня люди Эрка нашли ее, и когда увидел царь, кого ведут по мощеной дороге во дворец, не поверил глазу своему: походила она на его дочь больше, чем кто-либо из придворных женщин, рыжеволосая с очами цвета янтаря. Уж не обманывает ли меня взор, подумал Эрк. И если бы он не знал, что дева эта из простолюдинок, то подумал бы, что она благородного происхождения.

Облачившись в меха и камни, он вышел встречать ее в тронном зале.

— Мы привели ее к тебе, как ты и велел, — сказали стражники. За окном светлело, но город еще не проснулся.

— Что если хватятся ее?

— Не хватится ее больше никто, кроме как по ту сторону могилы, — ответили они, показывая окровавленные клинки.

Тогда спустился царь к деве и спросил:

— Правду они говорят?

Но дева, заливаясь слезами, промолчала. Тогда ее заставили поклониться. И Эрк улыбнулся, ибо видел, что кланялась она изящно, как лань, опускающая голову на водопое, и невинными скорбными глазами очаровывала всех, кто стоял вблизи.

— Теперь тебя зовут Ирола. Забудь жизнь до этого дня, отныне ты моя дочь.

Верные царю придворные не верили своим глазам. Какая из богинь родила ее и где стражникам удалось отыскать такую красоту в крестьянских пределах? В награду Эрк дал им по мешку драгоценных камней, а послу велел привести велатрийского принца, дабы в скорейшем времени провести обряд бракосочетания. Родную же дочь царь отослал в северные земли, где должна она была жить в ином облике до тех пор, пока не умрет принц велатров и та не сможет вернуться. Ибо, окрыленный успехом, надумал Эрк присоединить к своим владениям всю империю, что простиралась к востоку от его исхудалых границ, и гордыня подсказывала ему, что сие впишет его имя в историю, а Хоэрм более никогда не будет нуждаться в еде и семенах. Поэтому то, что невозможно было получить силой, он вознамерился получить хитростью.

Через две луны настала свадьба. Многие из велатрийских и хоэрмийских вельмож приехали почтить жениха и невесту, и Эрк был среди них. Сдружился он с престарелым царем велатров, рассказывая ему о своей дочери, и верил старик всему, что говорил хитрый Эрк. В тот день Хоэрм обрел силу, которой не было у него никогда, и дева, которую отныне звали Иролой, отбыла в Фаннар, стольный град велатров, дабы встретить свои новые владения.

Эрку казалось, что он продумал все до мельчайших деталей, однако юная дева год за годом становилась умнее, и в хитрости и интригах превзошла самого царя. Происходила она, как говорили позднее, из ведьминского ковена, что обживался неподалеку от охотничьих угодий, но в ту пору никто об этом не знал. Не знали так же, что хочет рыжеволосая девушка властвовать, как цари, над всем Архейном, и отомстить Эрку за унижение и гибель родичей.

Так она играла роль, что предоставил ей Эрк, некоторое время, не смея показывать свою ненависть ко всему, что окружало ее. Два царства жили в мире и в Хоэрм потекли богатства. Люди же воспевали Эрка в балладах, сочиняли в его честь элегии и приносили жертвы богини-матери во имя его здоровья.

Но когда царь велатров скончался, а ведьма почувствовала, что под сердцем носит ребенка, империю затянул смрад кровавых событий. В начале ее мужа нашли мертвым на супружеском ложе, и уверяла всех она, что отомстил царевичу один из его незаконорожденных братьев. Не прошло и нескольких дней, как совет старейшин провозгласил ее царицей, и радовался узнавший об этом Эрк, предвкушая, как объявит её ребенка внуком и будет править двумя империями. Мыслил он о дальних походах на извечных врагов и богатых складах Фаннара, о которых мечтали все на Архейне. Но царице открылась дорога к мести и она не собиралась так легко расставаться с этой возможностью.

Не было повелительницы более жестокой, чем Ведьма из Хоэрма, как уже при жизни прозвали ее простолюдины. Принялась она низвергать дворян, и семьи их утопила в крови, дабы ни один не воспротивился ее власти. Всех же бастардов царица отправила в лес без еды и питья и там одни умерли от жажды, а других растерзали дикие волки. Когда не нашлось больше тех, кто мог представлять для нее угрозы, а народ был запуган расправами, что учиняли ее люди, Ведьма обратила свой взор к Хоэрму, откуда начался ее путь к власти, и смеялась она безумным хохотом, замыслив подчинить себе и Хоэрм, а его царя предать такой же ужасной смерти, какую испытали ее мать и настоящий отец, когда воины Эрка убили их.

Великое воинство велатров подступило к его границам, и плакал Эрк, прося богиню-мать и её повитух о помощи, но ни один из идолов не замедлил идущую к нему армию. Поздно открылось обманутому лжецу, что Ведьма использовала его в своих темных планах, а отовсюду докладывали, что собирается она отыграться за смерть родных. Тем временем обеспокоенные люди вновь вышли на городские площади, в этот раз уже требуя, чтобы Эрк покинул длинные коридоры своей крепости и ушел навсегда. Думали они, что если не станут сопротивляться и если положат конец царствованию Эрка, царица Ирола пощадит их, как пощадила она тех крестьян, что жили в окрестностях Фаннара. И Эрк ушел — он сел на своего коня и, прокляв судьбу, бросился галопом на север, дабы найти свою истинную дочь и быть может уйти в края, недоступные мстительной руке Ведьмы.

За воинами царицы велатров тянулся шлейф дыма и крови. Никогда еще Хоэрм не был так потрясен и унижен, как в тот день, когда люди сложили оружие и открыли ворота. С улыбками и венками они взирали на войско. Но Ведьма неумолимо смотрела на их надежды и немые мольбы о пощаде. И только въехала кавалькада в город, как всех до последнего ребенка она велела умертвить, не оставляя в живых никого.

Эрк не был найден среди мертвых, и месть снедала её день ото дня. Спустя время он достиг северных пределов и посетил одну из деревень, куда по его приказу несколько лет назад отослали Иролу. Там он и нашел её — в семье, что владела мельницей на окраине.

И когда Ирола увидела Эрка, покрылась слезами. Долго ждала она его появления, и вот наконец, явился к ней её отец, и думала, что вернет её в родной дом, в Хоэрм, о лесах которого она вспоминала каждый день. Но поразил её Эрк новостью о гибели Хоэрма и, рассказав о Царице-Ведьме, устрашил и обеспокоил её сердце. Неужели, думала она, всё, что строил её отец, погибло? Тогда предложил он отправиться на север, подальше от злокозненной царицы велатров, и опечаленная Ирола согласилась, ибо любила отца превыше жизни и готова была следовать за ним в любую сторону света.

Перейдя вброд реку Лассеа, Эрк и Ирола направились к Иниевым горам — и долог был их путь туда. В лесных чащах и на скалистом предгорье, под закатным сиянием солнца и в росе, омывающей травы — везде им чудилась Ведьма. Своим дыханием она отравляла дорогу, в ветре они чувствовали её голос. Она шепталась в ночи в голове Эрка, когда Ирола спала, вызывая ужас, и долгие ночи плакал бывший царь Хоэрма о своей судьбе: о потерянном крае и о том, что уже не изменить произошедшего. У самых земель наллов они дважды видели воинства велатров, марширующие с юга, и кошмары Эрка становились яснее, ужас крался глубже, приобретал форму.

Наконец, в самый длинный день лета, Ирола воскликнула:

— Смотри, отец! Иниевый Кряж! — и указала на возвышающуюся над горизонтом горную гряду, укрытую серебряно-голубой дымкой. Воистину, то были столпы земли, выросшие по велению Мастера. Столь великих и столь могучих гор уже и не сыщется более, ни в Рейносе, ни в ином мире.

Увидев горы, Эрк возликовал духом. Понял он, что не властна Ведьма отныне. Здесь найдут они с дочерью хлеб и вино, законы гостеприимства оберегут их от бледной тени велатрийского сапога, и кошмары Эрка останутся лишь памятью о мрачном прошлом.

Летописцы говорят, что незадолго до этих дней накалились отношения наллов и велатров. Гордые завоеватели, велатры с завистью и коварной ухмылкой взирали на благоденствие Твердыни-из-Обсидиана — главного города-крепости наллов. Реки золота и серебра текли оттуда, обогащая окрестные поселения. Весь край — Золотой, как прозвали его велатры, не боялся их, полагаясь на лучшее оружие в пределах Архейна. И потому до поры до времени жители Фаннара боялись ходить в предгорья, чтобы не потревожить живущих там опасных хозяев. И когда Эрк и Ирола ступили на земли наллов, горный народ следил за каждым их шагом. Наконечники взведенных арбалетов сверкали росой или стеклом в кустах между валунами. Наллы дожидались, пока незнакомцы подойдут ближе к Обсидиановым Вратам — каньону, соединяющему внешний мир с миром пещер — и дождавшись, вышли из тени, облаченные в чёрные доспехи, рослые, крепкие, выше других человеческих племен.

По недомыслию Эрк и Ирола побежали обратно, ибо приняли их за врагов. Однако и там поджидали их арбалеты: и никто не мог выйти из ущелья, как только по особому распоряжению Горного Царя.

Эрка и Иролу взяли в плен и привели к его трону. Размашисты и стройны были чертоги повелителей гор. Перья диких животных на бездонно-черном потолке увидел Эрк, войдя в тронный зал, и дивную мозаику из камней, среди которых узнал он алмазы, сапфиры, изумруды и сардолиты, но и того было недостаточно, чтобы описать все разнообразие красок.

Иролу и Эрка бросили к ногам Горного Царя, и не смели последние из хоэрмийцев поднять головы, настолько ужасен и прекрасен одновременно был вид Обсидианового Трона, пример с которого станут брать владыки более поздних времен. Ступени, будто высеченные в скале, вели к грозному старцу — то и был Горный Царь. И не видевшие его, Эрк и Ирола услышали его голос, подобный раскату землетрясения.

— Зачем потревожили вы наш покой? — спросил он. — Иль не знаете ли, что земли моего народа закрыты от путешественников? Не думаете ли вы, что уйдете отсюда живыми?

— Увы, — произнес Эрк, — не знали мы ни о том, что закрыты твои земли, о государь, ни о том, что потревожим тебя. Прибыли мы из далекого Хоэрма и мечтаем лишь о крове под головой и защите от общего врага.

— Кто же общий враг? — сказал ему Горный Царь.

— Велатрийская Ведьма, о государь. Ужасная в своей ярости. Появилась она из неоткуда, и набросилась на Хоэрм, словно волк на лёгкую добычу. Не смог мой народ победить её магию. Она сравняла с землей мой город, и ныне я скиталец из скитальцев, не имеющий короны, Изгнанником зовущийся.

— И чего хочешь ты от меня, Изгнанник?

— Прошу лишь хлеба и вина для меня, и дочери моей, дабы твоим гостеприимством были сокрыты мы от злокозненных планов Ведьмы.

— Как имя твоей дочери?

— Я зову её Весной, ибо еще не утратил надежду на наступление лета.

— Что-ж, красны твои речи, Изгнанник! Так уж и быть, я приму тебя. Дам я тебе кров и пищу, и чертоги в Восточных крылах Твердыни-из-Обсидиана, где дождешься ты иных времен. Но возьму с тебя условие. Ты будешь служить в моей армии, как верный воин, и на пять лет забудешь свое прошлое, ибо Хоэрм превращен в руины, возвращаться нет смысла. Да будет так, если желаешь ты получить мою защиту и, быть может, увидеть новое лето своего народа.

И когда промолвил Горный Царь последнее слово, заныла и затосковала душа Эрка по зеленым лесистым холмам потерянного края. Засомневался он, что сможет забыть его. Но Ирола успокоила отца, говоря:

— Отец, разве не мудро его предложение? Ведь пока держится Обсидиановый Трон в твердыне под горной грядой, защищены мы лучше, нежели на открытой всем ветрам дороге. Там, за горами, нас поймают и убьют, но здесь мы в безопасности, а через пять лет сможем уйти.

— Возможно, права ты, дочь моя, — отвечал, подняв главу, Эрк. — Но сколько продержится Обсидиановый Трон, когда Ведьма явится сюда за мной и тобой?

— Мы дадим отпор ей, коли еще тверда твоя рука.

— Пусть будет по слову твоему!

И согласился Эрк на условия Горного Царя. И был рад повелитель алмазных пещер скромности и простоте хоэрмийца, ибо не знал он ни о том, что Эрк виновен в гибели Хоэрма, ни о мстительности Ведьмы, которая уже обратила свой взор на Инеевый кряж. Слышал он однако, что Ведьма была дочерью хоэрмийского градоправителя, и что убила она своего мужа на супружеском ложе, и то отчасти предвосхитило его согласие, ибо помыслил Горный Царь выведать всё о Ведьме и её прошлом — что, как ни это, могло уберечь горы от судьбы Хоэрма?

Но долгое время не спрашивал Горный Царь ни Эрка, ни дочь его. Позволил он им жить в Восточном крыле своей крепости, в роскошных чертогах, расписанных яшмой. Эрк же выполнил свое условие и поступил на службу в его воинство: лучше всех управлялся он с арбалетом, что распорядился передать ему Горный Царь, и с тех пор ходил в походы, высматривая вместе с наллами передвижения войск Ведьмы. Вечерами возвращаясь домой, наблюдал он, как Ирола учится ткать или сочиняет деревенские песни. Он улыбался в те недолгие периоды своей радости, ибо видел благоденствие дочери, незамутненное печалью. Когда её наставницы уходили и свет в горных чертогах потухал, Эрк и Ирола собирались перед сном у камина и беседовали — о шитье, о службе, о прожитых за день событиях, и никогда — о доме, что они потеряли.

Так проходили дни, недели, годы. Эрк оказался прекрасным воином и заслужил славу и уважение своих братьев по оружию. Без промаха стрелял он в добычу на охоте, без устали боролся с бандитами, грабившими земли наллов, наконец, когда началась война с велатрами — а подготавливалась она очень давно — Эрк стал во главе отряда. Он бился с яростью, как лев, и враги бежали перед ним. Они прозвали его Соколом, ибо зоркий глаз Эрка стал притчей во языцех в Северном Архейне, и никто впредь не чувствовал себя в безопасности, маршируя через лавровые леса этих земель.

Ирола, с течением времени, освоила тонкости ткацкого мастерства. Уже без наставниц она трудилась над собственными гобеленами и часто закрывалась в спальне, словно боясь, что её потревожат. В те гобелены вложила она всё свое мастерство, полученное от наллов — ибо, воистину, нет ткачей искуснее, чем жители гор. Но как Ирола ни пыталась отразить на ткани события в царстве наллов, и как ни отважно сражался Эрк в предгорьях Твердыни, не ведали они, что Ведьма уже прослышала об Однооком Соколе. Легенды о его арбалетчиков ежедневно рассказывались в её дворце, и с каждой легендой, с каждым слухом, с каждой басней мстительность Ведьмы возрастала, а терпение — умирало. Вспомнила она и об Эрке, убийце своей родни, которого именовали Одноглазым, и подсказало ей чутье, что жив до сих пор хоэрмийский градоправитель — и ни спроста его тело не нашли на руинах Хоэрма.

При Ведьме царство велатров разрослось. Суровая рука её довлела над сердцем Архейна, его югом, и западом вплоть до Адамантиновых гор, а с эмеквийским царем Мараддом на востоке были заключены союзные соглашения. Наллы были единственными, кого Ведьма еще не сумела покорить, и потому, когда последний договор с эмеквийцами был скреплен кровью царей, Ведьма обратила всю свою мощь и весь свой пытливый ум на завоевание Твердыни-из-Обсидиана.

Нелегко пришлось её жителям. Горный Царь призвал к себе Эрка и поставил его военачальником, и хотя Эрк бился с прежней доблестью, воинство врага росло, а силы наллов — увядали, и уже мало что мог сделать Одноглазый Сокол, чтобы спасти приютившую его страну. Тем временем близился срок окончания его службы, а вместе с ним, возвращались прежние страхи и старые воспоминания.

Когда полчища Ведьмы подошли к Вратам, Горный Царь изъявил желание возглавить атаку — и, хотя его военачальники советовали ему остаться, убеждая, что Твердыня-из-Обсидиана неприступна, он выехал на рассвете в сверкающей колеснице с огромным войском позади. Несмотря на свое желание быть рядом с Горным Царем, Эрк остался охранять Твердыню-из-Обсидиана, как того требовал военный обычай, и воистину, то было веление судьбы, ибо Ведьма оказалась хитрее и сильнее, чем Горный Царь: она разметала его войско, словно метла — сор, разделила их и уничтожила: кого мечом, кого в огне своего колдовства, а кого уже в плену, беспощадно лишая разума. Попал в её сети и Горный Царь. Его уцелевшие телохранители собрались вместе с ним на холме, усыпанном чёрными маками, и бились с отчаянным мужеством, готовые дорого продать свою жизнь, знающие, что обречены на гибель. Один за другим, воины Горного Царя пали, и остался он один в окружении велатров.

— За мой народ! — взывал он шестьдесят раз, и шестьдесят раз падали изрубленными тела врагов под ударами его длинного клинка. Не было более великого воина к северу от реки Лассеа до Стылых земель, но даже великие воины не способны сражаться вечно: царь выдохся и велатры набросились на него, как хищники на обездвиженную плоть, связали, и приведя к Ведьме, заставили его смотреть, как погибают пленные.

Показывая ему сие, Ведьма предложила сделку. Горный Царь должен был показать ей путь в город, она же клялась пощадить всех, кроме Одноокого Сокола. Но как ни пыталась она вызвать хоть слово из уст пленника, терпела поражение, и оттого росла её злоба, её ненависть и таяли её обещания.

Долго не соглашался правитель наллов. Стойко и мужественно переносил он пытки, не проронил ни слова, когда его ослепили, ни звука, когда потерял руки, и шепотом не обмолвился о согласии, когда изранен был многими порезами. Тогда понимая, что пытки бесполезны, Ведьма прибегла к последнему своему оружию — колдовству, и того, чего она не могла выпытать болью и кровавыми слезами, она выпытала иллюзией радости, ибо навела на Горного Царя морок, внушив ему, что он находится в Твердыне в окружении своих верных подданных. И когда это случилось — когда Горный Царь открыл ей, где находится потайной путь в подгорную крепость, — возликовала Ведьма, и тотчас послала туда войска.

Но Эрк был одним из немногих, кто тоже знал о потайном ходе — и когда выжившие принесли вести о пленении Горного Царя, то прозрел он, что Ведьма попытается пойти в обход высоких, как горы, ворот Твердыни, ибо теперь они были единственным, что отделяло её от господства над наллами. Приказал Эрк закрыть ход и выставить стражу у стен, и пришедшие туда соглядатаи Ведьмы были загнаны в ловушку.

И все же Ведьма не собиралась сдаваться. Неудача пробудила в ней неистовую ярость, и тем сильнее она туманила её разум, чем больше видела царица тела слуг, пронзенные арбалетными стрелами.

Поскольку Горный Царь всё еще находился в её темницах, она пошла на новую хитрость. Ведьма вывела его вместе с другими пленниками и, сопровождаемая небольшой свитой, примчалась ко Вратам Твердыни, чтобы требовать обмена.

— Вот ваш царь! — воскликнула она, обращаясь к людям, собравшимся в галереях. — Вот ваши братья, сыновья и отцы! Мы обменяем их на Одноокого Сокола!

Трубы передали тревогу Эрку, и он поднялся на стену, холодный и отстраненный, как то ненастное небо, что серело над городом наллов. Кто смотрел ему в лицо, не видел ничего, кроме хмурых бровей под задумчиво опущенным лбом. И самый мудрый не мог и прозреть, что лежало на сердце у Эрка.

— Вот он я. Тот, кого называете вы Однооким Соколом, — сказал он, выглянув из-за парапета, и голос его был суров, как вечные снега, что покоятся на пиках Твердыни. — И кто, если не я, защитит этот город от твоих прихвостней? Потому предлагаю тебе поклониться величию наллов, царица, коль скоро ты это сделаешь, не ляжешь костями! И когда оставишь сей город, тогда простим мы твой проклятый род и не станем мстить! Но покуда ты угрожаешь смертью наших братьев, сыновей и отцов, не можем мы принять твои условия, ибо такая же участь постигнет и нас!

И узнала Ведьма, кто говорит с ней: убийца её родителей, что пленил её и отдал насильно замуж престарелому царю велатов. Если раньше сомневалась она в Однооком Соколе, то ныне впилась ледяным взором в него, своего заклятого врага, месть которому стала смыслом её жизни.

— Знай же, о царь Хоэрма, — ответила она, — гнуснейший из гнуснейших, что сие бремя на твоих плечах, и твой выбор обернется кровью!

И приказала жестоко умертвить всех пленников, а тела их, изрубленные, бросить к стенам на съедение падальщикам. Как ни старались убить Ведьму стрелки, не смогли причинить ей вреда, ибо хранила её тёмная магия.

Царица велатров отступила и на несколько дней в Твердыне-из-Обсидиана воцарился мир. Но омраченным и сложным было сие затишье, ибо жители занесли тела родных и своего царя в крепость, и надели траурные одежды, и распевали посмертные гимны в честь павших. Один лишь Эрк не участвовал в скорби. Вернулись к нему прежние страхи и вспомнил он прошлое, и не мог отныне изгнать из памяти образ Ведьмы, преследующей его. Те же люди, кто избыл своих близких, отвернулись от Эрка и ночью покинули Твердыню-из-Обсидиана, уйдя в Стылые земли к северу от гор. Так, казалось, наступали последние дни наллов — и, однако, военачальники продолжали готовиться к нападению, а огни горели в скалистых башнях, напоминая о бдении.

Совет Наллов не выбрал нового Горного Царя, и наследников, могущих продолжить его дело, не нашлось в пределах Твердыни. Вельможи согласились передать временную власть Эрку, как самому храброму из воителей, и Ирола добавила новый узор в свой гобелен: вышила она бриллиантовую корону на голове своего отца. Возглавив народ наллов, Эрк посветлел, и угрюмость на время спала с его лица. Подумал он, что быть может, сумеет исправить сотворенное и победить Ведьму — а жителям гор даровать подлинный мир, чего так и не получили люди Хоэрма. В усиленных его подготовках прошло несколько недель. И когда почудилось некоторым, что Ведьма отступила навсегда, её велатрийские полчища вновь подступили к Вратам, неся разбой на острие клинков. Стоило же пересечь преддверие Врат, как они хлынули сквозь ущелье, будто речной поток. Их доспехи сверкали на ясном солнце. Во главе неслась Ведьма.

Как уже было сказано, в Твердыне-из-Обсидиана оставалось мало воинов, и набранные ополченцы среди способных держать мечи немногим усилили это число, а потому все надежды Эрк возложил на прочные, как древний гранит, стены. Налетев на них, войска Ведьмы ставили лестницы и подтащили тараны, но обороняющиеся стойко выдерживали их натиск, выбрасывая врага со стен, сваливая лестницы, поливая таран огненными потоками. Всюду стоял скрежет зубов и крики боли, а арбалетные стрелы отважного отряда Эрка пронзили неисчислимые рати велатров.

На место погибших вступали свежие, и со всех концов велатрийского царства — с величественного Фаннара, с древнего Мильтора и поселений у реки Фрелонха, — стекались к Твердыне-из-Обсидиана велатрийские орды. Вся их мощь выступила на Эрка и малочисленное его воинство. И каждый убитый налл забирал сотню велатров в Небесный сад.

Трижды накатывали воины велатров — трижды отступали они под грохотом подгорных катапульт и шумом боевых барабанов. Храбро сражался Уро, командир следопытов, и Моез, его верный товарищ. Рубился, словно перед ним сам Хельсонте, многомощный Баркиран. Весело хохотал, расстреливая орды велатров, Хрува, сын Рукарша. И среди них — сам Эрк в горных доспехах, похожий на титана из древних легенд.

Видя, как её люди тщетно пытаются совладать с защитниками города, Ведьма приказала отступать, и не показывалась ровно неделю, отчего многие жители города стали думать, что война окончена. Эрк, его соратники и его дочь ликовали, наблюдая за бегством побежденных, и возблагодарили небеса — ибо говорили они: кто, если не боги, даровали нам победу?

Но не ведали, что говорят. Потому как, вернувшись в свои лагеря, Ведьма задумала последнюю хитрость, на какую еще оставались силы её изможденного злобой ума. В этот раз, готовая сдаться, она явилась под стены Твердыни в кандалах, лишенная пальцев, что отрезала себе лично, и обернула всё происходящее так, будто бы это воины восстали против неё за поражение от наллов. С собой они, удерживающие Ведьму, принесли уробороса, как знак поражения и дар бесконечной храбрости защитников города, а лагеря свои оставили и, казалось бы, ушли на юг.

Эрк и его военачальники держали совет, как поступить? Ибо не ведали они, что задумала Ведьма, и разумно решили, будто она обманывает их. С этими мыслями послали они разведчиков, думая, что вскроют планы царицы, если увидят стоящее в отдалении войско врага. Однако разведчики доложили, что ставка велатров пуста, а огромное воинство их уходит в направлении их столицы. Тщательно же исследовав статую уробороса, заключили, что она сделана из чистого золота, и потому многие жители гор соблазнились иметь такой дар на Привратной площади, и упрашивали военный совет принять его.

Но были и те, кто не разделял их чувства. Хрува, сын Рукарша сказал:

— Неужели не видите вы, что сие есть один из злокозненных планов трёклятой царицы? Ибо, смотрите, се змея, что пожирает свой хвост — символ не только вечности, но и ошибки! И, конечно, можете вы подумать, что Ведьма совершила ошибку, напав на нас, и будете верны! Но не нашей ли ошибкой будет принятие этого дара, ибо кто знает, какие чары она вложила в него?

Смутил и обеспокоил Хрува сыновей наллов. Но последнее слово осталось за Эрком, и решил он:

— Войска их ушли, лагеря оставлены, а Ведьма, лишенная пальцев, может ли колдовать? И что она сделает, заключенная в кандалы? Оглянитесь, мы победили, трупы усеяли Врата. Сегодня примем мы уробороса, а завтра — сами придем под стены Фаннара и больше золота и серебра потечет в наши руки. То будет вира за смерть наших братьев, отцов и сыновей!

И вняли его словам военачальники. И согласились с ним сыны и дочери горного народа. Хрува же оставался при своих думах, и долго не находил покоя.

Открылись Врата Твердыни и уроборос был введен в распахнутый вход, воин, удерживающий Ведьму, поклонился от имени своего народа Эрку и отдав ему пленную царицу, бежал восвояси, словно трусливый зверь, увидевший волка.

— Смотри! — воскликнул Эрк. — Мои слова оказались пророческими! Теперь ты сидишь перед моими сапогами, и самая меньшая из рабынь больше тебя!

Ничего не ответила она, лишь склонила голову, будто молча соглашаясь со сказанным. Как и ожидала Ведьма, Эрк не стал убивать её на Привратной площади — он посадил её в самый глубокий из казематов Твердыни, куда не проникал свет, и надеялся впоследствии жестоко ей отомстить за зло, причиненное его народу и народу наллов. Тем временем в Твердыни-из-Обсидиана начался пир. Эрка собрались объявить Горным Царём — ибо, полагали, он заслужил это призвание. Ирола же закончила свои труды и вывесила готовые гобелены в тронном зале. Люди пели, веселились и справляли тосты. Один лишь Хрува, сын Рукарша, ходил задумчивый и часто поглядывал на змея, изучая его, а Эрку советовал поскорее разобрать его и пустить на ожерелья семьям павших. Но откладывал Эрк исполнение совета.

Три дня и три ночи пировали сыны наллов. На третью ночь, когда легли они спать, а Эрк спустился в темницу, дабы поквитаться с Ведьмой, пасть уробороса разверзлась, выпустив хвост, и вышли оттуда беспощаднейшие из велатров, в чьё оружие вложила она смертоносный яд, а в умы — безропотное повиновение. Они убили стражу и открыли ворота, и принялись рушить, грабить и уничтожать всё, что было построено наллами.

Тогда в кристальных залах, в пещерах и коридорах поднялся крик. Не помнившие себя от страха, наллы вставали с постелей, и кто сумел прорваться сквозь заслоны врага, бежали в дальние тоннели. О, сколько жизней в тот день было погублено! Не удерживала руку велатра ни лицо дитяти, ни пламень жизни в глазах стариков, ни храбрость молодых. Одни захватчики грабили сокровищницы, другие разбивали монолитные статуи, третьи спустились в казематы и освободили Ведьму.

Первым, кто доложил Эрку о том, был Хрува, сын Рукарша. и упрекал он своего нового государя, что тот не послушал его:

— Ибо говорю тебе, царь, что ныне Ведьма отплатила твоему малодушию всё до последнего остатка. Своей поспешностью ты обрек на гибель наши дома!

Не слушая его, Эрк собрал уцелевших воинов и объявил о тревоге, но воины велатров уже расправлялись со слугами его дворца, и времени на вооружение не было. Тогда Хрува призвал Эрка бежать, и надеялся, что уведет государя по тайным тропам в Стылые земли, куда уже отступали жители гор вместе с жёнами их и детьми, но Эрк отказался. Вместе с ним остались и верные члены его отряда.

Они бились за каждую пядь подгорных чертогов. Бились так отчаянно, что стихи, которые описывали падение Твердыни-из-Обсидиана в дальнейшие времена, не смогли и близко передать дух этой битвы — столь пламенным он был, столь отчаянным. Однако очень скоро сам Эрк, некогда готовый умереть в бою, видя смерть соратников — испугался, убоявшись никогда не увидеть дочери. Через бесконечные нити коридоров добрался он до покоев Иролы, и взял её с собой в побег, оставив друзей погибать в одиночку.

Понукаемый угрызениями совести, так и не решился Эрк предупредить их о своем уходе — и думали тогда многомощный Баркиран, лёгкий на стопу Уро и дикий в ярости Моез, а также собратья и сородичи их, бывшие некогда рядом во всех сражениях Эрка, что их предводитель ушёл за подмогой. Но ни подмоги, ни спасения не нашли они в тот день — все до единого умерли с именем Эрка на устах.

Пути на север были завалены, и не смогли велатры проникнуть в Стылые земли, но этого было достаточно для Ведьмы, получившей наконец возможность разрушить до основания Твердыню-из-Обсидиана. Горько плакала Ирола, вспоминая свои гобелены, ибо они стали пеплом, а накрытые столы, ломившиеся от яств, были завалены гниющими трупами и залиты кровью. Так рок задел историю наллов — но жизнь Эрка и его дочери еще продолжалась. Еще билось их сердце, пока они шли по окутанным во тьму пещерным тропам, выведшим их к притоку, впадавшему в дельту реки Лассеа, и сызнова они стали листьями, гонимыми ветром.

Не взирая назад, на дом, приютивший их и потерявший, пошли они на юг вдоль Адамантиновых гор (называемых Паккарда), надеясь найти убежище в тенистых соснах, коими поросли те земли. Эрк забрал свой арбалет, а Ирола — ткани, из которых плела гобелены. И долгие месяцы бродили они по Архейну, избегая попадаться на глаза велатрам.

Ночи становились длинными. Приближалось время зимы. С первым лучом ноябрьского солнца мир окутал снежный покров, и найти пропитание в лесах, где ночевали изгнанники, стало сложнее. Из берлог выходили медведи, доносились звуки волчьего воя, будившие во сне Эрка и заставлявшие его идти дальше, во тьму, которой не было конца.

Судьба завела Эрка и его дочь к Хоэрму, ныне обожжённым руинам, покрытым золой. Стоило Ироле увидеть родной дом, зарыдала она, и объявила отцу, что лучше никогда бы они не приходили сюда. Некогда великий город был похож на кладбище, уничтоженное ураганом: гекатомбы скелетов лежали у дорог и жилищ, холодный осенний ветер завывал в опустевших дымоходах. Дворца своего Эрк не нашел, да и не чаял он узреть его снова. Стал он размышлять о том, насколько велика сила Ведьмы, и проклял её на всех языках, которых он знал: на иштионе, языке велатров, на своем родном наречии, и на языке наллов, наалисе, поклявшись кровью своего народа, что убьет её, даже если ему придется воочию видеть ещё тысячи человеческих жертв.

Случилось так, что мимо Хоэрма проходили кочевники-мингуры, племя, бежавшее с востока Архейна. Встретили они Эрка и дочь его, и немало тому удивились, ибо полагали, что больше никто не живёт в Хоэрме, кроме призраков и падальщиков. Как и в прошлый раз, утаил Эрк свою личность, и не стал раскрывать ни свое имя, ни имя дочери. Боялся он, что узнают, какую роль он сыграл в восхождении Ведьмы, и возненавидят, а вероятно и убьют — что тогда станет с дочерью, и кто позаботится о ней? Вновь назвался он Изгнанником, как пять зим тому назад, а Иролу именовал Осенью, ибо не верил уже в возвращение лета.

Рассказал он кочевникам, что ищет пристанище. И разрешили ему мингуры пожить с ними некоторое время, пока их караван движется на юго-запад, а там — говорили они — за Паккардой живёт гостеприимный народ, готовый прийти на выручку, и Эрк вместе с Иролой могут испросить у них помощи.

— Если кто и может защитить вас от злобной Ведьмы, — уверял один из вождей, — то это они.

Так Эрк и Ирола нашли себе место среди кочевников, и еще одиннадцать лун бродили с их группой по просторам Архейна. Но сколько бы долго ни общался Эрк с путешественниками, не забывал он о мысли убить Ведьму, и планировал, как оставит лагерь кочевников, получить войско, способное уничтожить Ведьму раз и навсегда. Снова и снова пролистывал он в голове картину той победоносной войны, что затевал, и часто рассказывал о своих планах Ироле, даже нарисовал карту на листке пергамента. Не знал еще отважный Эрк, с кем ему предстоит встретиться.

Под конец пути, когда кочевники приблизились к Перевалу Исбис, он с дочерью оставил мингуров. Те пожелали им доброго пути и растворились в наступающих сумерках, а на следующий день Эрк и Ирола оказались в Вечерней Долине. Заметили они, что зима отступила, и в этих краях еще сохранялось тепло.

Уже говорилось о том, что за Перевалом Исбис жили эмарлос — были они подобны людям во внешности, и всё же отличались от них, как порой истинное серебро отличают от железа, выкрашенного в такой же цвет. Эмарлос радушно встретили Эрка и Иролу, и допустили их во Фринкорис — ближайшую из обителей, доступную людям. При виде его домов изумился Эрк и поразилась Ирола, ибо ничего подобного не видели они прежде. Неувядаемым был дух, витающий в воздухе, красивы божественно те, кто вдыхал его. И показалось тогда Эрку, что жили в Вечерней Долине вовсе не отшельники, как думали о них народы Архейна, но боги — древние и могущественные. И когда встретился Эрк с князем Аруилом, наместником этого края, то пал перед ним на колени и взмолился о пощаде для себя и своей дочери, ибо виденный доселе Горный Царь был лишь блеклым подобием истинного величия, а Ведьма — истинного всевластия, и никто из них не сравнился бы с князем Аруилом и его народом в благолепии.

Аруил же, вняв просьбе Эрка, поднял его с колен и позволил жить во Фринкорисе, Приюте Изгнанных, столько, сколько он пожелает, открыв ему, впрочем, что Эрк ошибался, приняв его за бога. Ибо нет других богов, кроме Мастера, что живёт в Небесном Саду за Гранью Времени, и сказав то, тем весьма озадачил Эрка, а Иролу — которая полюбила Вечернюю Долину превыше всего и более не пеклась о гобеленах, но бродила по цветущим её полям, собирая в житницу землянику — увлёк своей мудростью. Ибо хоэрмийцы никогда не почитали Мастера, полагая, что Он невообразимо далёк, и потому едва ли найдется хоть кто-либо, кто смеет приносить Ему жертвы!

Со временем Эрк рассказывал обо всём, что случилось, и молча внимали ему высокородные эмарлос, и пели песни, утешая его. Аруил же отныне часто беседовал с Эрком и его дочерью, спрашивая их о делах Восточного Архейна, о жизни человеческого рода, о том, какую жизнь прожили они на службе у Горного Царя, и почему проиграл народ наллов в той великой войне с Ведьмой. Узнал Аруил и о вине Эрка, положившей начало тому року. Так, мало-помалу, выведал владыка эмарлос всё то, что Эрк когда-то скрыл от Горного Царя и от кочевников-мингуров, и больше не было нужды бывшему царю Хоэрма и Иниевого кряжа скрывать свое прошлое.

Да и сие не входило в его планы.

Дивные месяцы прожил Эрк во Фринкорисе, но увы — одного не доставало ему: смирения. Страх сменился вспышкой новых чувств. Истосковавшееся по прошлому сердце жалило его болью от невозможности исправить соделанное. Потерянный Хоэрм и гибнущая Твердыня-из-Обсидиана являлись ему во снах, а лица соратников, обманутых его себялюбием, он видел в небесных облаках, что время от времени проносились через золотистые леса Фринкориса. Напоминала о себе и клятва, данная на руинах Хоэрма.

Горько понимал он, что угасает красота его дочери, остается она девой, не познавшей мужа, и сам он — хотя и живет среди прекраснейшего из народов, в мире, лишенном войны, одетый в гиматий, — чувствовал растущую жажду возмездия. С каждым новым разговором между ним и мудрым Аруилом, Эрк вызывал к жизни воспоминания, и неутешимое желание вернуть своё и отомстить Ведьме сгибало его душу, склоняло к беспокойству и тревогам.

И однажды, снедаемый гордой решимостью, пришел Эрк к Аруилу, и молвил ему словами, что копились в нём долгое время:

— О странноприимец, царь всего, что живет и растет в этой долине! Советовал ты мне не уходить из чудесной твоей обители, но также и говорил, что волен я оставить этот край, если пожелаю. И, рассудив прилежно, ныне прошу отпустить меня, и дать мне воинство твое в помощь! Ибо народ твой силен, а Ведьма — скоро поглотит своей властью все города и племена Архейна, и тогда не будет больше свободных людей по ту сторону Паккарды. Придет время, и доберется она до Приюта, так что умолкнут и ваши песни, и наши беседы! Неужели тот Мастер, кому поклоняется твой народ, стал бы равнодушно взирать на смерть и разрушение? Неужели ты желаешь смерти остальному Архейну?

И ответил ему Аруил, обеспокоенный столь пылкими речами:

— Не от желания спасти народы ты говоришь сие, Эрк из Людей, но от безумия! Ибо воистину мудр был царь наллов, если говорил, что должен ты забыть свое прошлое, поскольку в том боль и тоска для тебя. Ты ищешь возмездия и в мстительности своей погубишь многих невинных, прежде, чем клинок вонзится в сердце Ведьмы. А посему, даже если я и мог бы призвать своих братьев к оружию, я не дал бы тебе ни меча ни лука. Но советы — вот всё мое оружие. Оставайся и позволь свершиться суду Мастера, или уходи из Долины, но один.

— Так значит, о владыка, зря я думал, что ты поможешь мне! Ибо воистину, столь же гостеприимны эмарлос, сколь и равнодушны к судьбе тех, кто предпочитает бороться! Тех, кто потерял свой дом по вине злого рока!

— Ошибаешься, добрый Эрк. Рок не причем здесь. Не твоими ли деяниями вошла в мир Ведьма? Не обманом ли заполучил ты богатства велатров? Не твоим ли легкомыслием город наллов из обители живых стал пристанищем мертвых? И разве не твоя трусость подарила твоим соратникам ложную надежду? Посему радоваться должен ты, а не безумствовать, что Мастер прощает людям их ошибки, предоставляя шанс принять свою судьбу!

— Пускай то, что называешь ты шансом, разделят глупцы. Я же предпочту битву и кровь, чем буду корить себя за то, что не убил ту змею, которую привел в свой дворец!

И понял Аруил, что не властен изменить решение Эрка, а потому, вздохнув, молвил так:

— Вижу, что не в силах я остановить тебя. Иди. Но помни: один раз сбежавший бежит всю свою жизнь.

Не ответив ему и словом, Эрк покинул его дом, и отправился за Иролой, что жила на южной стороне Фринкориса. Думал он, что вместе с нею дойдет до западных берегов, где сядет на корабль, отплывающий в Эмеквию, и уже на Поющих островах добьется помощи. Но, услышав планы отца, Ирола опустила голову и потрясла его своим ответом.

— Не могу я уйти из Фринкориса, — сказала она. — Душа моя привязана к нему и к Священному Народу, и поздно поняла я, как мудр Промысел Мастера, приведший нас в Приют спустя годы изгнанничества.

— Как легко Аруил тебя обманул! — в гневе воскликнул Эрк, глаз его вспыхнул яризной. — Я доверил ему сокровенные чувства, а он забрал у меня месть, и теперь отнимает дочь! Одумайся, Ирола, ибо тебе надлежит быть с отцом. Он же, посмевший разлучить нас, ничем не лучше Ведьмы, которой я поклялся отомстить.

— Не говорил со мной Аруил, но сама я приняла это решение, и несу за него ответ. Ибо когда жила я у старого мельника, и когда ткала гобелены в чертогах наллов, и когда лежала на голой земле среди кочевников, то днями вспоминала о Хоэрме, а ночами плакала о девстве! И не находила я радости, пока ты воевал за Горного Царя. Посему прошу, о мой отец, останься во Фринкорисе. В его стенах никогда не достанет нас Ведьма: не того ли мы хотели?

— Глупа же ты, если думаешь, будто Ведьма оставит нас в покое! Ничто не может её сокрушить и никто её не остановит, кроме меня. А потому приказываю тебе идти со мной!

Но не подчинилась Ирола его приказу и выскользнула из комнаты, словно лань. Тогда Эрк погнался за ней, но столь быстро двигалась дева, что Эрк выдохся и упал навзничь, зарычав от бессильного гнева. И поскольку не было поблизости того, на кого мог бы он обратить этот гнев, Эрк проклял Аруила в мыслях своих.

Раздосадованный, неуслышанный и угрюмый, пришел он в его обитель в садах Фринкориса, и держа в руках арбалет, угрожал всякому — будь то гость, проходящий мимо, или эмарл — что убьет, не задумавшись, пока Аруил не отпустит его дочь, будто та была пленницей, а не гостьей. Ирола же, после случившегося, и вправду нашла убежище у князя эмарлос, и рассказала ему о безумии отца. Просила она простить Эрка, ибо не ведал он, что творил.

Опечалившись, Аруил пообещал ей, что не прольет его крови, и послал за Эрком с предложением мира. И когда Эрк пришел к нему, то увидел Иролу рядом, и злоба захлестнула его сердце. Со свирепым исступлением бросил он в сторону Аруила грозную речь:

— Как смеешь ты удерживать её! Верни Иролу её отцу, или могу поклясться, что прежде чем умру, десятки ваших священных жизней оборвутся вместе с моей!

— Странно слышать это от тебя, добрый Эрк, вкусившего нашу еду и пившего нашу воду, — отозвался Аруил. — Но попусту пускаешь ты эти злорадные речи. Давай же спросим Иролу, дочь твою, желает ли она остаться во Фринкорисе, или отправиться с тобой?

И ответила Ирола, что нашла покой среди Священного Народа, и не мыслит иной жизни, кроме как в его садах. Аруил же промолвил, что не властен решать за людей, как поступать им со свободой, дарованной Мастером.

— Ложь! — вскричал Эрк голосом безумца. — Лжив ты, князь, лжив и твой бог. Проклинаю я твой прекрасный удел, и всё, что растет и цветет в нём! Лишь боль и разочарование нашел я здесь, увы, увы! Но в чём клялся я, того исполню, ибо не утратила еще силы рука Одноокого Сокола!

С яростным воем метнул Эрк стрелу в Аруила, стоящего неподвижно, но Ирола заградила князя эмарлос, приняв удар на себя, и стрела сбила её с ног. Алая кровь залила её, когда царевна возлегла мертвой на мраморном полу. Тогда замер неподвижно Эрк, осознав, что сделал, и тень безумия спала с его разума, будто напитавшаяся пиявка.

Под тишину наступающего утра вышел он из обители, и нашед высокую скалу, бросился вниз по течению водопада. Так поглотила вода Эрка, Одноокого Сокола, царя Хоэрма и военачальника наллов, так унесла его тело в глубины океана, и навсегда простилась с ним земля Древнего Континента.

Говорят, что в тот день, когда Эрк покончил с жизнью, заговорщики в Фаннаре отравили Ведьму, и царство велатров на долгие годы захватила братоубийственная война. Как и предрекал Аруил, суд Мастера забрал царицу, а ярость и клятва Эрка оказались напрасны.

Когда тело Иролы положили в усыпальницу, многие пришли помянуть её добрым словом, сообразно традиции, идущей с давних времен. В могилу её положили землянику, а на голову надели золотой венец. Стоял там и Аруил в чёрном одеянии, и было лицо его, словно лик человека, сокрушенного печалью.

— Горе, что эти тёмные дни выпали на вашу долю! Что не послушал ты, Эрк, моих советов, и тем погубил то, что любил превыше всего. Что стала ты, Ирола, жертвой безумства своего отца! Спи же ныне, дитя, до Дня Исцеления! Спи — и быть может, однажды проснувшись, ты вновь будешь гулять по вечноцветущим полям Нового Мира.

И сими словами заканчивается эта история в балладах Архейна.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Ещё не оценивался)
Загрузка...