Гаснущие голоса * — Пожалуйста, услышьте нас. Пожалуйста, ответьте. Усталый, истончившийся шёпот Аадари почти неразличим за плеском капель. Воздух липкий и влажный, каждый вдох возвращается вкусом бетона, железа, каких-то гниющих тряпок. Риоле эта взвесь так знакома, что можно и не замечать, Аадари же почти потеряла голос из-за неё. Риола находит в намокшем кармане искру — шарик, похожий на застывшую ртуть. Тёплый оранжевый светляк расцветает в руке. Последний остался — но Риола хочет взглянуть — может, в последний раз. Губы Аадари побелели, рыжие пряди липнут к шее, ко лбу. Глаза — чернее голодных пропастей подземных тоннелей. — Пожалуйста, — тише тёмного плеска вокруг. Риола пытался уже объяснить, что рация бесполезна, Город глотает и глушит сигналы — но Аадари упряма, и он устал спорить. Отдаёт светляка — согреть пальцы. — Всё будет хорошо. Улыбка Аадари вспыхивает и гаснет, в голосе оживают привычные звонкие ноты: — Ты и обязан так говорить. Ты проводник. Риола берёт её холодную, осыпанную влагой кисть. — Да. Но это правда, — он не знает, себя убеждает или её, но так легче. Муторной лихорадкой вновь подкатывает тьма. Искра медленно умирает в соединённых ладонях. 1 Впервые они встретились под штормящим изодранным небом, на вокзале приграничной зоны, отмеченной лишь номером. За сотню лет, прошедших после катастрофы, у городов приграничья имён почти не осталось. Люди боятся прошлого, не хотят помнить о том, что пятнает их мир. Риола заметил Аадари сквозь размытое дождём окно вагона. Яркий мотылёк в свете единственного привокзального фонаря, ладони зябко спрятались в рукавах клетчатой куртки. Сияющий блик чистого и живого мира на мёртвой земле. За день, за два часа до встречи Риола волновался — но в этот миг, наблюдая, как она переступает с ноги на ногу, стряхивает грязную воду с тяжёлых ботинок, он испытал печальное сочувствие. Словно увидел тропического птенца, неведомо как попавшего в холодные широты, мельтешащего крыльями над обледенелыми проводами. Волнение сразу исчезло. Риола был здесь своим. Мог помочь. Мог сберечь и вывести с этой земли невредимой. — Риола! Рада наконец-то встретиться лично! — Аадари улыбнулась легко и ясно — осыпающийся фонарный свет на мгновение стал совсем солнечным. Риола кивнул, сдержанно улыбнулся в ответ, решая, стоит ли протянуть ей руку — но тут девушка не сдержалась, безотчётно потёрла висок, затем подбородок. Обычное дело. Риола родился в третьем поколении переживших катастрофу, и его кожа была пигментирована странно — белый лист, сбрызнутый мазутными чернилами. Тем же мутно-синим цветом пропитались волосы и глаза — не худшее из возможных последствий, но поначалу многие пугались. Он давно перестал замечать, но теперь ощутил вдруг вязкую стыль отчуждения. И тут Аадари его удивила. Шагнула ближе, блеснув чёрными глазами, вцепилась в ладонь, стиснула неожиданно крепко: — Я правда рада! Руки у неё оказались тёплые, кожа — лучистого молочного оттенка, а ногти осыпала какая-то искрящая пыль. Риола оцепенел — этот внезапный порыв смутил сильнее, чем если б Аадари скривилась или отшатнулась. — И я рад, — он осторожно высвободил кисть, поднял воротник выше и поспешно спрятал руки в карманах, — пойдём, куратор давно нас ждёт. 2 Главный корпус реабилитационного центра сиял во тьме, как спасительный оазис, воспоминание о другой, безопасной жизни. Облитая защитным покрытием дорожка плавно текла к нему меж взъерошенных кустов и энергетических сфер — нечастых, горящих мерно и сонно. Стоило ступить на эту тропу, Аадари взбодрилась, расправила плечи, а Риола плотнее закутался в шарф. Пока они добирались сюда по мёртвым улицам, Риола чувствовал себя уверенней. Щербатые, безглазые дома опасно кренились, то и дело приходилось огибать провалы там, где брусчатка обрушилась во время катастрофы и продолжала осыпаться от времени. Дождь бил волнами — то разреженный, то шквальный, холодный — но Риола почти не обращал на него внимания, сосредоточившись на том, чтобы не сбавлять шаг — казалось, любое промедление расстроит спутницу. Один раз, правда, она сама дёрнула за рукав, остановила, шепнула: "Слушай!". Они замерли на изгрызенном краю тротуара. В теле города зияла пробоина, внизу тянулся густой шум воды. Даже не вслушиваясь, Риола различал в этом звучании душу — древнюю, оглушённую давно отгремевшим крушением. Словно внизу двигалась огромная змея из старых сказок. — Как будто там что-то живое, — Аадари прижалась к плечу. Виска коснулось тепло её шёпота, вишнёвый оттенок дыхания. Риола решил, что ей страшно, не стал отстраняться — но ответил правду, не успел ничего придумать, чтоб не пугать сильней: — Так и есть. Аадари хихикнула — то ли нервно, то ли действительно приняв это за шутку . Не разобрать. Риола понимал города лучше, чем людей. Потому и стал здесь необходим: голос мёртвой земли звучал для него отчётливо с раннего детства. Для неспасённых, ненайденных этот талант бесполезен, Риола же стал волонтёром и проводником для поисковых отрядов и таких, как Аадари, информаторов. Необъяснимость, непознаваемость собственной силы часто его тревожила — и дрожь воздуха, и свинцовые тени, порой подступающие из ниоткуда, но Риола знал: ему повезло. Он мог помочь. * Большинство встреч с куратором происходило в таких же кабинетах — сумрачных, обведённых каймой энергетических линий. Свет обегал стены ветвистыми артериями, перетекал от синего к лиловому, от лилового — к приглушённо-алому.. Эта пульсация делала освещение похожим на сбитое, нервное дыхание. И, хотя окна обычно заменяли экраны с подводными пейзажами, звёздами или джунглями, ни одно из убежищ не позволяло забыть: снаружи тянутся голодные и мстительные земли пограничья. Когда они вошли, Ньорэт Дан отвернулся от глубины в фальшивом окне. Лицо его стало бледнее и суше, волосы выцвели. Риоле показалось, прошло больше, чем полгода. Раскаяние охватило его, тоскливое и бесполезное. Вот уже несколько лет, с тех пор, как учёба окончилась, они виделись только если того требовала работа или если маршруты пересекались. Не слишком достойно по отношению к человеку, который спас, увёз из мёртвого города, позволил приносить пользу. В ответ на приветствие Риола скованно кивнул, не зная, чем оправдаться. — Всё в порядке, Риола? — Всё как обычно. Всё хорошо. Аадари здесь словно поймала родное течение, живое и тёплое. Она сбросила куртку, торопливо принялась рассказывать что-то, голос трепетал со вспышками и отражениями. И сама Аадари казалась такой же — зыбкой, созданной перехлёстом излучений и памятью о совсем других городах, светлых, стремящихся к небу. Риола устроился в одном из глубоких кресел и наблюдал за ней, отогреваясь. Куратор не поощрял девушку ни вопросом, ни взглядом — всё так же следил за переменчивым светом окна. Море там билось огромным свинцовым сердцем, море бледнело и вновь погружалось во тьму. Ньорэт Дан не сводил с него глаз. Риола знал — это тревожный признак, Аадари же, видно, познакомилась с куратором недавно и ничего не замечала. Её пульсирующий голос погас, когда Ньорэт отвлёкся наконец от окна, простучал шифр по настенной панели и достал кильоту из распахнувшегося бара. Риола не любил алкоголь, но мутный тяжёлый стакан принял без возражений — киольота означала серьёзный разговор. Притихшая Аадари спешно поблагодарила Ньорэта, сделала жадный, нервный глоток и приготовилась слушать. Её искристые ногти бегали по грубо вырубленным бортам стакана, выстукивали странный ритм, и рассказ куратора звучал ещё мрачней, а голос — глуше. — Простите, что ставлю в известность так поздно. Уверен, сейчас вы поймёте, почему я могу рассказать только лично. Риола кивнул, вдыхая жгучий запах кильоты. Перед тем, как отправиться в путь, он отключил почти все устройства — но всё равно чувствовал над кожей что-то вроде мерцающего контура, собственного отпечатка в мыслящем мире. Исчезнуть совсем — задача невыполнимая. Спрятать тайну в стране, где каждый сбой пульса летит сигналом общей нейросети от одного края света к другому, каждый вдох оставляет энергетический след? Риола не верил в подобное, но куратору верил. Наверное, у того были свои способы. — Вам хорошо известно, — взгляд куратора, подёрнутый пеленой бессонницы, не был обращён ни к кому. Словно Ньорэт говорил сам с собой, подбирал слова для речи, которой ещё предстоит прозвучать,— как много усилий пришлось приложить, чтобы создать здесь реабилитационный центр. К сожалению, сейчас весь проект под угрозой. Именно поэтому я не стал привлекать большую группу. Я прошу вас провести частное расследование и в зависимости от его результатов помочь мне принять решение. — Конечно, — Аадари вскинулась, волосы ярко плеснули в полумраке, — а что случилось? Ньорэт помедлил. Потом ответил. Риола бессмысленно уставился на рябь в стакане. Объяснения зазвучали сквозь странный гул, мешанину других разговоров, зыбь других дней. Центр могут закрыть. Один из немногих маяков жизни на мёртвой земле. Центр, который Риола привык представлять частью будущего поселения. Центр, ради которого он прошёл множество испытаний и тестов — и доказал, что подобные ему не только нуждаются в помощи, но и сохранны интеллектуально, способны к выздоровлению, способны к социализации — память чеканила громоздкие слова, болезненные отметки его побед — способны стать полезными. А теперь Центр могут закрыть. Конечно, у Риолы останется новая жизнь. Многие из тех, кто был так же спасён, предпочитают забыть о зоне катастрофы. "Зачем ты ездишь туда? — смеялся кто-то из них, — Неужто соскучился, зовёт родная земля?" "Может, и так", — отвечал Риола. Ведь эту землю он слышал. Риола зажмурился, обжёг горло кильотой и сосредоточился на рассказе. Уже много месяцев Центр стоял словно на грани оползня. Неравномерность освещения, заунывное дребезжание в металлических опорах. Техника, старившаяся слишком быстро, странные знаки и образы, мелькавшие на экранах учебных классов и в пустых тёмных стёклах отключённых комнат. Энергия, предназначенная Центру, слишком медленно двигалась сквозь проводники — те словно тлели, пронизанные лихорадкой. Но всё это было преодолимо при поддержке Столицы. Самым скверным— так поначалу казалось — стала та же лихорадка среди воспитанников. Кто-то ходил во сне, кто-то наяву вместо здешних стен видел раздробленные стены родного дома, вместо волонтёров — людей, оставшихся в прошлом. Дети плакали о них или сражались с ними — помочь было невозможно, пока приступ не отступал. — Стоило остановиться ещё тогда, — голос Ньорэта тянулся мерно и тускло, — уехать отсюда. Забрать их. Но мы решили, это просто период адаптации. Надеялись. Слишком много сил было потрачено. Нельзя было оставить. Многие из них ещё долго не смогут полноценно жить где-то ещё. Он смежил веки, и комната погрузилась в молчание. Лишь постукивания Аадари накрапывали с прежней нервирующей чёткостью. Лицо Ньорэта, вылепленное синим заглушённым светом, застыло, и сложно было представить, что он заговорит вновь. Но он заговорил. Стоило принять решение — остаться, не бросать проект — и всё успокоилось. Будто нужна была твёрдая убеждённость, чтобы земля перестала крошиться, уходить из под ног. Наледь тревоги в коридорах и комнатах детей постепенно стаяла, даже свет повсюду горел теперь ясно и ровно. Понемногу вернулись разговоры о прежних планах, о спасательной операции в неисследованную часть мёртвых земель, об открытии нового корпуса до конца года. Последние сообщения, что получил Риола от куратора — до недавнего, сухого и краткого приказа приехать — касались именно тех несбывшихся планов. Риола должен был помогать в экспедиции, может быть, и в реабилитации тоже, и очень ждал этого. Но беда не отступила, лишь затаилась — и однажды обрушилась. Несколько недель назад мальчик из третьего корпуса не смог проснуться. Когда-то его спасли из поселения, выстроенного на ржавеющих сваях, рёбрах давно погибшей платформы. Несколько часов он бился в агонии, как в бушующем шторме — пока не захлебнулся. Воздух подёрнулся запахом соли, мутной тины, ядовитой воды. Аадари выдохнула — растеряно, беспомощно: — Как же так?.. — её пальцы замерли наконец. Стало совсем тихо. — Я предполагаю, — откликнулся Ньорэт, — что это Город. Город не принимает нас. Кабинет куратора они покинули вместе. Риола хотел остаться и обсудить детали, но Ньорэт жестом велел ему уходить, добавил: "Завтра". В дверях Аадари мазнула Риолу плечом, взглянула тревожно. В этом быстром взгляде горело нетерпение, Риола ждал вопросов, гипотез — может, и бесполезных для дела, но способных отвлечь по пути к комнате. Но дверь прошуршала и щёлкнула за спиной, и обоих сдавило молчание. Вся их прежняя переписка была совсем о другом. Ворох статей и переводов, пёстрые кадры, отчёты и стенограммы Аадари, пересыпанные её комментариями и размышлениями. Краткие ответы Риолы. Совсем редко — обычные письма. _Р а с с к а ж и о с е б е п о б о л ь ш е! М ы в е д ь с к о р о у в и д и м с я! _Р а с с к а з ы в а т ь о с о б е н н о н е ч е г о. Е с т ь в е д ь п р о ф а й л. В р я д л и с к а ж у ч т о-т о н о в о е. _Н у п о ж а л у й с т а! П е р в о е, ч т о п р и д ё т в г о л о в у. _Т а м, г д е я ж и л, н е б ы л о м о р я. С а м ы й ц е н т р м а т е р и к а. З е м л я, к а к к а м е н ь, ч ё р н ы е я д о в и т ы е р е к и. Н о я з н а л м е с т о, г д е р о с л и ч у д н ы е ц в е т ы. О г р о м н ы е. С и я л и в т е м н о т е, ц в е л и в с е р е д и н е л е т а. Я п р е д с т а в л я л, ч т о б р о ж у п о д р у г о й п л а н е т е. Ч т о м ы в с е п р и л е т е л и н е д а в н о, к о г д а-н и б у д ь д о с т р о и м г о р о д. Когда открываю твоё письмо, как будто распускается такой цветок. Такое же чувство. Об этом Риола, конечно, не написал. И о том, что происходило, когда он возвращался с пустыря домой. Смерть, ожившие страхи, больная земля, крушение проекта, обозлённые города — всё это между ними было невозможно. Его прошлое было невозможно. Только будущее, сверкающее и смелое — а теперь неясное, как мокрый след на стекле. Говорить стало не о чем. Переливы ночной иллюминации бежали в ритме шагов — летящие волны на непроницаемых окнах, под ногами и над головой. Когда Риола почти добрался до своей комнаты, свет медленно моргнул, умер, обнажая очертания восемьдесят второй зоны — хмурые, разбитые, примятые сизым небом. Аадари стала очень бледна, и возвратившийся свет не вернул её лицу прежние краски. — Тебе не страшно? — спросила она вполголоса, — То есть, он всё это рассказал, про детей, родившихся здесь, про Город...А если что-то с тобой случится? — Ничего не случится. Не беспокойся. Он коснулся двери и хотел шагнуть в комнату, но Аадари поймала его за рукав. Глаза у неё были огромные, испуганные — но Риола не верил в серьёзность этого страха. Так ребёнок боится приоткрытой двери в темноте, рассказанных шёпотом страшных историй. При всей своей подготовке, множестве посещённых конференций и бесед с выжившими, Аадари не жила в зоне катастрофы, а значит, не знала, чего здесь нужно бояться. — Напиши мне ночью, — сказала она. Что-то было в этом ещё, не только страх. Риола растерялся, отшагнул от неё, высвободился. — Напишу, — пообещал он, и дверь захлопнулась. 3 Риола собирался опрашивать детей в столовой, во время завтрака или после. Светлая и огромная, она раскинулась под куполом верхнего этажа центрального корпуса. Даже сейчас, когда настоящий мир лениво смаргивал солнечные луга и густые джунгли бесконечных проекций, вокруг тянулся не пейзаж катастрофы, а небо, серебристое и просторное. Это место казалось Риоле достаточно внепространственным, чтобы хоть немного притушить беспокойство — но Ньорэт настоял, что беседы должны проводиться в переговорной, под запись. Переговорная оказалась гулкой и длинной комнатой, рассечённой надвое тяжёлым столом. Настенный экран, слишком тесный, чтобы даже мельком можно было принять его за окно, горел единственным пейзажем — весенние ветви, осыпанные росой или дождём, бьющее сквозь них солнце. Свет выплёскивался в комнату, лился по отражающей глади стола, у дверей затухая — казалось, дети вплывают сюда из тёмного колодца. Коснувшись их кожи, этот радостный, дышащий весной свет становился зловещим, мертвенно-зеленоватым. Те же отблески Риола видел на своих осыпанных кляксами руках. Только Аадари выглядела живой. Её искристые ногти, жгучий взгляд, стремительные движения завораживали всех. Мы как болотные духи возле живого огня, — думал Риола, пока Аадари показывала кадры из Реального города молчаливой девочке со змеиными глазами и дарила один из своих брелков мальчику с костяными наростами на ладонях и скулах. Дети следили за ней с изумлённым восторгом и, конечно, все их редкие, шелестящие ответы были про то, что всё у них хорошо. Ничего странного не происходило. Никто ничего не видел. Тот, кто погиб — они упорно избегали имени — был таким до того, как приехал. Уже болел, всегда боялся, принёс страшный сон со своей земли. Но теперь всё хорошо, всё кончилось. Риола быстро понял, почему это происходит. Работники центра, которых дети видели до сих пор, были усталыми волонтёрами, годами живущими в зоне катастрофы, или выходцами из тех же городов, откуда все здесь мечтали сбежать. Но Аадари была обещанием, маяком, совершенно иначе звучащим, смеющимся, живым человеком из волшебной страны. Путь в ту страну начинался здесь, и этот путь дети хотели защитить. — Дальше я сам, — сказал он тихо, не глядя на Аадари, — ты их отвлекаешь. Видишь, они ничего не рассказывают. Это было грубо. Риола потёр скулу — чёрная клякса его обожгла. Он сцепил руки замком, чтобы не прикасаться к коже. Почему не нашёл слов получше? Всё не так. Аадари вспыхнула: — Я пытаюсь создать доверие! И так сидим в каком-то чулане, будто допрос. Слова получше так и не нашлись. — Пожалуйста, — попросил Риола, — расспроси пока персонал, тех, кто остался. Как ни странно, Аадари послушалась. После её ухода дети не стали говорить охотнее — скорей, наоборот. Аадари они старались понравиться, знали, что отвечать. Но Риола был один из них. Волонтёр, проводник, взрослый — всё это было неважно. Он принадлежал той же земле. В неприметной тёмной одежде, усеянный чернильными отпечатками, с невыразительным тихим голосом, он никак не мог оказаться человеком, способным забрать из зоны катастрофы. Кто-то смотрел исподлобья, кто-то тоскливо изучал искрящую росой зелень экрана. Ответы звучали настороженно и редко — но Риола был терпелив. Снова и снова он спрашивал, ждал, менял тему и переворачивал вопрос, оставлял время для раздумий — всё чётче понимая, что, скорей всего, никто ничего не знает. Город, как причину случившегося не упоминали — может, не умели слушать, эта способность была нечастой. А может, и правда он был не при чём. — Я думаю, — эта девочка с торчащими во все стороны льняными волосами и глазами совсем бесцветными зашептала так взволнованно и азартно, что Риола вздрогнул, — это всё из-за Тэмму. Она заколдовала его, она всё вокруг прокляла. Её воспитала ведьма, привезла сюда, потому что здесь земля смерти. Понимаешь? Мёртвая земля. И Тэмму тоже была мёртвая, родители выкинули её, а ведьма подобрала, оживила и научила всякому. Вы отправите Тэмму в тюрьму? Этот лихорадочный поток слов обезоруживал, но, осторожно его направляя, а затем расспрашивая других, гораздо менее разговорчивых детей, Риола понял две важные вещи. Тэмму была изгоем — даже для этой земли изгоев. И она действительно что-то умела. Если Аадари казалась тропическим птенцом, Тэмму походила на птицу хищную, привыкшую к ливням и снегу. Незаплетённые чёрные волосы, чёрные рукава, воротник, стиснувший шею у подбородка, пепельно-бледная кожа и голубые глаза. Двигаясь, она как будто вскрывала, перекраивала воздух — но шаги были совершенно бесшумны. В профайле говорилось, что ей пятнадцать, но время к Тэмму не прикасалось — бесстрастное лицо, отрешённый взгляд, строгие черты без возраста. — Ты не беглец, — она сплела пальцы сложным, сразу же заледеневшим узлом, смотрела спокойно и прямо, — зачем тебе другая земля? Риола хотел переспросить, но понимание сдавило сердце. — Там могут помочь. И я могу помогать здесь, пока остаюсь с ними. Тэмму коротко усмехнулась — но глаза оставались неподвижны. Риола принялся мысленно перебирать вопросы — сейчас спрашивать стоило ещё осторожней. Гранитная тяжесть первого впечатления отступила. Это просто подросток, зажатый собственным страхом и неустроенностью, жизнью под отравленным небом, жестокостью других детей. Воспитанникам сектантов или людей, увлечённых мистикой, освоиться в реабилитационном центре было сложнее, чем тем, кто думал только о выживании. Безопасный воздух, чистая вода и регулярное питание не утешат такого ребёнка, не смягчат его нрав. Чаще всего они росли, поклоняясь разрушению и смерти, только эта странная вера помогала им принять предыдущую жизнь, временную, неважную шелуху — и к новой, спокойной жизни они оказывались не готовы. Тэмма улыбнулась вновь. — Я расскажу тебе, но не здесь, — она взглянула на залитый солнцем экран, — здесь бессмысленно. 4 — Ты готов отправиться в Город?.. — Спросил Ньорэт следующим утром, — Аадари сказала, разговоры ни к чему не привели, это верно?.. Кабинет тонул в сером свете заволоченного облаками неба, но здесь, на одном из нижних этажей свет этот пропитался пылью раскуроченных домов, их сырыми тенями. Риола не ответил. Бросил в кофе прозрачную лимонную дольку, раздавил её краем ложки. "Не говори никому", — попросила Тэмму. Он проверил запись беседы — её голос исчез. На записи Тэмму пересекла кабинет, села напротив Рилы. Сцепила руки. Дважды улыбнулась, когда Риола спрашивал о чём-то — звучание его слов укрыла странная пелена, и понять суть разговора стало невозможно. Наверное, удержать эту пелену долго Тэмму не могла, потому и просила о другой встрече. Выдавать её Риола не собирался, по-крайней мере, пока. Но врать куратору не хотел тоже. — Не затягивай с этим, — продолжил Ньорэт, — чем дольше мы медлим, тем опаснее ситуация. Ты знаешь мою версию, пока можно принять её, как рабочую. Если я ошибаюсь, мы всегда сможем выяснить это позже. Кофе не согрел и не разбудил, вызвал лишь муторный грохот в висках. — Знаю, задание непростое, — Ньорэт взглянул внимательно и участливо, и, помедлив, добавил, — у меня есть стимуляторы, если хочешь. Риола закашлялся, отставил чашку. Куратор всегда предостерегал его от стимуляторов, от любых наркотиков, сигарет — исключением оставалась только кильота. Для тех, кто родился в зоне катастрофы, во всём этом таилась опасность гораздо менее разреженная, чем для обычных людей. Ньорэт совсем измотан, волнуется. Но Город молчит. Значит, даже если дело в нём, опасности нет. Я смогу разобраться, смогу помочь. — Не нужно. Скажи...если твоя версия подтвердится, когда можно будет снова говорить об открытии Центра?.. Хотя бы приблизительно. — Не стану обманывать, — по лицу Ньорэта бежали усталые тени и отсветы облаков, — мне это неизвестно. Может быть, никогда. Вечер сгустился. Ещё не завладел Городом окончательно, лишь выпил скудные краски дня. Круглые корпуса и длинные коридоры-мосты между ними распластались странной молекулярной схемой. Ночное освещение пока не включили, и молекула эта казалась мёртвой. Может быть, это будущее. Тэмму обернулась. Она ждала на краю крыши третьего корпуса. Заострённый силуэт, сухой и чёрный, вспарывал взбаламученную мглу облаков, лицо стало ещё бледней. — Пришёл, — сказала она. Риола кивнул, остановился рядом. Город тонул в тумане, его очертания походили сейчас на обломки хребтов и костей древних животных. Город дышал. Медленно, сипло — так дышит человек в тени смерти, когда каждый следующий вдох может стать последним. Но дышит, дышит, не отпускает жизнь. Вместе с городом дышало море — огромное, уже неразличимое в сумерках. Смутно рокочущий тёмный провал вместо горизонта. В Столице силу моря сумели приручить, направить людям во благо, наполнить этой силой энергетические сети, но здесь оно грызло берег с мрачной, мстительной яростью. Люди предали его, отравили, заразили смертью. Пройдёт несколько лет, и море перекусит монорельс, доберётся до останков города, сгрызёт его кости, раздавит последние искры дыхания. Потом поглотит и Центр — если его бросят. — Городу незачем убивать, — сказал Риола, — здесь спасение. Теперь кивнула Тэмму. — В Центре есть не только то сердце, о котором ты знаешь. Риола насторожился. Тэмму говорила о главном блоке, обеспечивавшем работу систем Центра, отдающим силу его обитателям. Мог ли он повредиться, вызвать подобное? Нет, невозможно. — Есть ещё...Узел, — она говорила медленно, сдавливая каждое слово, — совсем другой. Голодный. На глубине. Я уже не могу найти. Ты сможешь. — С тобой что-то случилось? — Риола ненавидел такие вопросы, но промолчать не мог, — нужна помощь?.. Тэмму печально ему улыбнулась. Смягчились черты, льдистые глаза потеплели. — Помочь всем нельзя. Не надо. Но можно потом исправить. Остановить. Она отвернулась к пропасти горизонта, взгляд её снова застыл, непроницаемый и отрешённый. Словно дверь приоткрылась, забрезжил свет — и вновь захлопнулась. * _У т е б я е с т ь п е р в ы е и н т е р в ь ю д е т е й, с к о т о р ы м и м ы г о в о р и л и? _К о н е ч н о! Н ь о р э т с к а з а л, д л я р а с с л е д о в а н и я б е с п о л е з н о, н о д л я м о е й и с т о р и и п р и г о д и т с я. _М о ж е ш ь п р и с л а т ь? Все беседы происходили в том же кабинете, только теперь Риола наблюдал с другой стороны солнечного экрана. Сперва он просмотрел файл погибшего мальчика. Тот нервно крутился, голос то взмывал, то разбивался рябью. Он хотел вернуться домой, переплыть море, найти другую страну, совсем другую, где не знают ни Столицы, ни земли катастрофы. "Здесь,— заявил он, — ещё хуже! Вы обманываете!". "Не обманываем, — отвечал Ньорэт терпеливо. В записи его глаза и слова были ещё тусклей, — мы здесь только ради вас". Интервью получилось сумбурным, оборвалось, когда после яростной вспышки гнева мальчик выбежал из переговорной. Риола собрался открыть файл, из-за которого и попросил Аадари прислать архив, но, повинуясь смутной догадке, стал просматривать их один за другим. Да, это были всё те же дети, недоверчивые, закрытые, обозлённые. Но что-то в них переменилось с тех пор. Сперва Риола решил, что жизнь в Центре сделала их спокойней и мягче, но потом понял — дело в другом. Интервью Тэмму он открыл последним. Хмурая, саркастичная, она отбивала вопросы Ньорэта с лёгкой усмешкой. Руки её не успокаивались ни на миг — скользили над столом, выплетали из воздуха невидимые нити. То и дело Тэмму бросала в камеру внимательные взгляды — каждый новый чуть дольше прежнего. В какой-то момент показалось, она видит Риолу, смотрит прямо на него. Она что-то произнесла — одно слово, уже неразличимое. Как и на последней записи, звук погас. А потом усталость голодной волной потянула в чёрную пропасть сна. "Завтра..в Город. Ньорэт не прав про Город, я докажу...найду...", — мысли меркли огнями станций, убегающих прочь, во тьму. Очнулся он от стука в дверь — настойчивого до истерики. На экране мигало ночное сообщение Аадари : _Т ы с п и ш ь? В с ё в п о р я д к е? С к а ж д ы м д н ё м м н е в с ё б о л ь ш е н е п о с е б е. Комнату заливало белёсое сияние утра. Стоило открыть, и Аадари вцепилась в его руку. Сверкающая тьма её глаз горела — то ли ужасом, то ли странной жаждой. — Обещал отвечать! — выдохнула она. Не может быть, чтобы Аадари так за меня испугалась. Он оказался прав. 5 Тэмму не просыпалась. Её резкий профиль, упрямо сомкнутые губы, пальцы, впившиеся в одеяло — всё стало теперь совсем хрупким, всё таяло в свете энергетических контуров, огибавших лоб и запястья. Реанимационные импульсы, поддерживающие импульсы — всё было бесполезно. Тэмму дышала — совсем так, как дышал Город. Риола слышал слитность этих дыханий, и всё, что он видел, расплывалось, обведённое тёмной каймой гаснущей жизни. Я тоже умираю. Аадари металась, звонила кому-то, просила приехать, помочь. — Никто не приедет, — сказал Риола, когда очередной разговор оборвался из-за неясных помех, — мы на мёртвой земле. Тогда она заплакала, уткнувшись ему в плечо. Даже в этих слезах было столько наивности, столько жизни. Риола завидовал ей. Ньорэт уже ушёл. "Не могу на это смотреть". На Риолу он не смотрел тоже. Риола подвёл его. Если бы вчера он отправился в Город, если вернулся бы с доказательством, вызвали бы срочную эвакуацию. Тэмму получилось бы спасти. Теперь — поздно. В какой-то миг вдохи Тэмму разошлись с дыханием Города. Сперва на удар сердца. Потом на два. На минуту. Риола коснулся её руки, стараясь не видеть свои окроплённые чёрным пальцы. Тэмму вздрогнула, губы её исказились на миг — жадным вдохом, несказанным словом? Проснись, проснись пожалуйста. Но она не проснулась. Всё кончилось. * До этого дня Риола обманул куратора лишь однажды. Десять лет назад, комнате, похожей и непохожей на здешнюю переговорную, Ньорэт спросил: "Ты всегда жил только там?". Небо в прозрачной стене, близкое, настоящее море стали вдруг серыми, отдалились. Запах дыма, раскрошенного камня. По костям пробежала дрожь. Окна родного дома, пустые и тёмные, смотрели из прошлого слепо и отрешённо. Сгустки памяти обретали ненужную чёткость, и, чтобы не вспоминать, Риола уцепился за единственный звук настоящего — серебристый, едва слышный стрекот машины, запечатлевшей ложь: — Нет. Мы путешествовали. — Ты был единственным ребёнком? Алми, Алми, неподвижные иглы зрачков, закоченевшие руки — Да. Проверить было уже невозможно, но Риола стыдился того обмана. После того, как он увидел Алми, память погасла. Очнулся возле разрушенного дома. Устройство быстрой реанимации обжигало виски горячими искрами, снова, снова. Голос Ньорэта, терпеливый, настойчивый, медленно тянул сознание из тьмы. Он убил того человека, — понял Риола, когда смог различить его лицо, усталый стальной взгляд, — спас меня. Позже Риола понял — если Ньорэт его спас, то и о лжи ему было известно, и обо всём, что произошло. Но ни разу куратор ни сказал об этом ни слова. Значит, так правильно. Сегодня соврать оказалось проще. Риола докладывал, что направляется в город, вернётся к вечеру, будет внимателен. "Помощь Аадари мне не нужна". Ньорэт кивнул в ответ и добавил: "Будь на связи". Усталость всё отчётливей прогрызала его лицо, голос. Усталость — или одна из болезней, частых для волонтёров пограничья. Тяжесть вины стала на миг невыносимой, саднящей. К счастью, говорить больше ничего не пришлось. Риола ушёл — и направился по следу, оставленному Тэмму. Это решение он не мог себе до конца объяснить. Посмертное колдовство Тэмму, власть земли, всегда настигавшая своих детей? Так или нет, Риола не сомневался в своём решении. "Я здесь, потому что слышу Город. Я могу узнать правду. Спасти Центр". Он остановился возле одного из полуобрушившихся тоннелей. На обломке стены, заслонявшей аккуратные новые здания, ещё не истлели разводы краски. Пыльный и тлеющий синий, белый, лиловый — наверное, море, облака, звёзды, всё, что было здесь ярко и живо когда-то. Всё остальное серело в свете серого неба. Огромный провал впереди зиял запахом сырости и темноты. Путь к той части комплекса, где переходы, построенные сто лет назад, сплетаются с новыми. Опасно, но необходимо — важные артерии прежних строений, ещё напитанные силой, нельзя было разрушить без новой катастрофы. Где-то там, среди дремлющих переходов, скрывался Узел, о котором Тэмму рассказывала. Наверное, он работал неправильно, мешал новым Узлам и центральному блоку, заражал своим голодом. "Разберусь", — решил Риола, шагнул к провалу — и тут кто-то поймал его руку. Тёплое, знакомое прикосновение, сердитый голос, глаза сверкают от гнева и неотступившего горя. Аадари выследила его, сумела догнать. — Что ты делаешь? Думаешь, я совсем бесполезная? — она встряхнула волосами, резко и зло. "Ещё один цвет", — невпопад подумал Риола. Он пытался объяснить, что для Аадари опасно здесь, что справится сам. Но Город тянул его, звал, звал. На долгие споры сил не осталось. Они отправились вместе. Неровные скаты древних тоннелей жались ближе, задевали плечи. Путь то и дело преграждали неразобранные обвалы, мокрые клубы каменной пыли, потоки воды — илистые, медленные и другие, полные каким-то чёрным плеском, словно дурной кровью. Следы разрушения, как будто нестрашные, неважные после катастрофы, следы, которые пытались здесь залечить — сквозь накрывшую зрение маслянистую пелену Риола различал энергетические опоры и маяки на стенах, мерцание золота и лазури редких направляющих линий, запах грозы в отфильтрованном воздухе. В эти моменты мысли прояснялись, Риола смотрел на Аадари, спрашивал, всё ли с ней хорошо. Та серьёзно кивала, сверялась с картой на прозрачном планшете, спрашивала что-то — о доме, о восстановлении в других местах, рассуждала о том, как хорошо сохранились эти старые коридоры. Её голос развеивал тьму, а потом отдалялся, мерк, заглушённый голосом Города. Нужно было прогнать, — Риола не знал, сам он думает так, или с ним говорит Город, — эта дорога не для неё. Один раз Ньорэт связался с ним, спросил, скоро ли Риола вернётся. Голос куратора за пределами голоса Города звучал странным подземным эхом. Риола не запомнил свой ответ — ложь или правду. Знакомый силуэт, заострённый, тёмный, летящий мелькнул впереди, блеснул ледяной взгляд. Холодное касание чиркнуло по запястью, загустило пульс. Вскрик Аадари полыхнул за спиной — не страх, какое-то возражение, неправильно, не нужно идти туда — но не осталось сил обернуться. — Иди за мной, — сказал Риола, или Город. Что-то преградило путь — гладкий, новый, тяжёлый металл, расцвеченный красным. Нет права здесь находиться, — в прошлом Риола подумал бы об этом, а теперь вспомнил лишь потому, что Аадари сказала вслух: "Нельзя, давай вернёмся, ты слышишь?" Но Риола не слушал её. Он слушал Город. И Город разомкнул, смял преграду. Как тогда. И, как тогда, впереди прежняя жизнь обрывалась. Риола ошибся. Не тромб прошлого застрял здесь, не древний голодный Узел пожирал жизнь Центра и его детей. За металлической дверью распахнулась комната-пропасть, высокий колодец — вершина тонет в наэлектризованном мраке, со стен моргают, мерцают прозрачные глаза экранов, переплетаются звенящие сосуды энергетических линий. И в центре — да, Узел. Но не умирающий, новый, узорный блок в серебристом гудящем контуре. Голодное, жадное, злое сердце. Корень, пожирающий соки листьев. Все Узлы Реального города работали наоборот: дарили силу мостам, машинам, экранам, защитным системам — и людям. А этот лишь копит и забирает. Риола не слышит больше голоса Города. Не слышит Аадари. Шаг за шагом он пытается подобраться к Узлу — отключить его, нет, сломать, разбить, растерзать. Но Узел не приближается. Над головой катится искажённый, подводный, неузнаваемый голос, нет, нет, этого быть не может, звучат медленные шаги. Упал, не смог дойти, только кажется, что иду, — Риола вновь рвётся вперёд, и всё гаснет. 6 Сознание возвращается в темноте, промозглой до кислоты во рту. Мерцают размытые блики, как сквозь вату, доносятся судорожные всхлипы. Аадари. Вина, раскалённая, острая, надрезает сердце, Риола резко садится, встряхивается, давит пальцами на веки — вернуть зрение, мысли, очнуться. Аадари. Сбиваясь, глотая слова, Аадари рассказывает то, чего Риола не захотел понять в комнате-пропасти. Ньорэт знает обо всём, наверное, он всё и организовал. Она не успела ничего сделать — явившись, куратор переключил что-то, разомкнул панели на полу, и сбил их сюда, на другой уровень Города, заброшенный, погружённый в смерть. Центр реабилитации стал Центром переработки энергии. Горящей, яркой жизненной силы. Нет разницы, чья это жизнь, человека с чистой земли или увечного потомка катастрофы. Могу помогать здесь, пока остаюсь с ними, — Риола вспомнил свои слова, вспомнил усмешку Тэмму. Сильней всего хотелось дождаться, пока голос Города найдёт его и унесёт прочь. Но так нельзя было поступать. Эта правда не исчезнет со мной. И Аадари, я должен её сберечь. — Ничего, — говорит он, — всё будет хорошо. Суставы надсадно ноют, кляксы на лице горят, каждое движение воли налито коченящей тяжестью. Но он поднимается. — Ничего, — говорит он, — я знаю и не такие места. Мы выберемся, всё расскажем, исправим. Пойдём. Аадари медлит, давит последний всхлип. И поднимается тоже. Время движется, как оползень, как туман. Вода поднимается и уходит, сменяется едким крошевом под ногами. Когда темнота съедает сознание, приходится отдыхать. Чтобы не отключиться, Риола цепляется за голос Аадари — отвечает на её вопросы, слушает бесполезные попытки пробиться по рации к другой земле — пронизанной светом, отсюда похожей на сон. Таким же сном последняя искра догорает в соединённых ладонях. Всё гаснет. Падает тишина — непроницаемая, как смерть. И Риола вновь слышит Город. Не тянущий, с детства знакомый зов — то призрачный, то голодный. Голос катастрофы. В хрониках катастрофу описывают глобальным крушением, цепью яростных взрывов, раздробивших материк от берега до берега. Но сейчас он затопляет всё белёсым, гулким сиянием, стирающим плоть и металл. Прореха во времени — их много на мёртвой земле. Взрыв подхватывает Риолу, влечёт ледяным до ожогов течением и бросает где-то среди обглоданных руин. Сквозь обломки разрушенных зданий проблёскивает прошлое. Серый пустырь, на котором Риола искал осколки старых машин, комплектующие и детали. Старый дом, куда с тех пор, как мать встретила того человека, он возвращался всё позже и позже. Тишина в этом доме, когда он вернулся в последний раз. Запах пыли, масла, старых тряпок, затхлый и серый, расцвеченный алым. Мать застыла возле окна, слепо глядя в пустоту, механически скребла ногтем осколок стекла. Тот человек глухо ругнулся, поднялся с места, шаткой походкой пошёл навстречу. Почти споткнулся, перешагивая Алми, лежащую навзничь. Прежде воспоминания здесь обрывались. Хватит. Но не теперь. Тот человек убил Алми. Риола отпихнул его, упал с ней рядом, тряс покрытую синяками руку, заглядывал в остекленевшие глаза. Но она не откликалась. Стала мертвей мёртвой земли, дальше, чем живые земли. — Не скули, — тот человек схватил его за ворот, встряхнул, — она всё равно б не выжила, хилая слишком. Я ж вас проверяю. Риола кричал что-то, пытался его ударить, Риола помнил звук, с которым мать, не оборачиваясь, скребла стекло. Лучше бы мы все умерли, а Алми жила, — Риола не знал, кричит это или думает. Наверное, он кричал, потому что тот человек ударил его, отшвырнул. И тогда Риола позвал Город, а Город ответил. Голодным, режущим смерчем, грохотом, смертью. Риола верил — случится так, как он пожелал. Все они погибнут, Алми оживёт. Но он выжил. Выжил и помнил теперь голос Ньорэта, сухой и быстрый, прерываемый стрекотом рации: "Мы нашли аномалию. Есть выживший. Связан, да. Необходимо вмешательство, срочно. Тяжёлый опыт, лучше стереть, опасно. Хорошо, принято". Горячие иглы пронзают виски. Риола вырывается из воспоминания, задыхаясь. Перед глазами — чёрные искры боли. Но вокруг — больше не покатые стены, не темнота. Причудливым лабиринтом разбросаны глыбы разрушенных зданий. Всё омыто бледным туманом, память о катастрофе ещё мерцает в нём. Риола слышит: где-то здесь сердце города, его прежнее имя — то, что от них осталось. Аадари, — имя надрезает сердце, но Риола не успевает позвать. Из-за одного из обломков появляется Тэмму. Её кожа ещё бледней, силуэт дрожащий и зыбкий — затухающий, переменчивый образ ушедшего человека. Туман окутывает её, тянет ближе. — Где Аадари? — ломая слова, спрашивает Риола. Кисть Тэмму плывёт над туманом, касается губ. — Это не важно. Не сейчас. Вижу, ты узнал правду. Да, узнал. Ньорэт лгал мне — сейчас, тогда. Люди, что проверяли меня, ошиблись. И Ньорэт ошибся. Я опасен. Тэмму улыбается грустно, отблески тумана текут в её прозрачных глазах: — Все мы опасны. Эта земля — опасна, а мы — её голоса. — Почему ты здесь? — ещё недавно Риола знал бы ответ. Он не может принять потерю, сам себя утешает. Но в голосе Тэмму звучал голос Города. И этого. И того, что ответил ему когда-то. Тэмму кивнула: — У каждого города есть душа, катастрофа сплавила эти души. Потому мы тебя слышим. Твой учитель не убивал меня. Я давно поняла, что происходит. Нашла этот Узел. А когда ты приехал, скормила себя ему. Я здесь, потому что сердце может испытывать боль, даже если тебя уже нет. Я здесь, потому что ты можешь помочь. — Аадари...— вновь выдыхает Риола. Мысли раздирает прибой памяти. Снова и снова Риола видит свой прежний дом. Снова и снова гаснет в ладонях последняя искра. — Ты увидишь её, — обещает Тэмму. Закрывает глаза, но и сквозь сомкнутые веки скользит прозрачный свет. А потом холодом захлёстывает её объятье, чёрными вспышками прошлого. Непроглядного, отупляющего голода, бесконечного бормотания заклинаний, цепи соединённых, костистых пальцев в общем кругу, приносившем хоть немного тепла. Тэмму не тосковала по прошлому. Как и он сам, она верила в возможность другой жизни, другого будущего этой земли. И гнев разрушенной веры огромен, он поднимается над городом горьким пламенем, тёмной волной. Риола не знает, идёт ли в тени этой волны, не различая ни усталости, ни собственного тела, или взмывает к свинцовому небу, летит над раздробленными улицами и дорогами, а затем — над огнями Центра, сияющими с высоты, как цветы на заброшенном пустыре. Звон стекла, печальное пение надорванных энергетических линий и штормовой ветер возвращают сознание. Разбитый, затопленный силой Города кабинет куратора неузнаваем. Под ногами ещё отцветают осколки сиреневых волн и звёзд. Риола хотел бы очнуться позже. Не увидеть, как Ньорэт на него смотрит. С ледяным осознанием фатальной ошибки, с отрешённой брезгливостью. — Выслушай, — успевает сказать он, но Риола не хочет слушать, и Город не хочет. Волна гнева падает, сминает Ньорэта, уносит прочь беспощадным отливом. Риола смотрит сквозь пробитое окно, но не видит ни неба, ни горизонта. Он следит, как в сплетении древних тоннелей, на глубине умирает голодный Узел, как один за другим гаснут его датчики и экраны. Следит, пока не различает тихие всхлипы. — Я ведь не знала, — она по-прежнему так искренна, так безутешна, — он говорил, это только на пользу. Заберёт опасные силы. Заберёт кошмары. Всё, что мучает вас. Я не знала, что кто-то умрёт. Всё, что мучает нас, — откликается гулким эхом, — я снова выжил. Обещание Тэмму сбылось, но Риола медлит, не оборачивается. Он не знает, как вынести это. * Сила Города бушевала, ярилась, ходила пепельными волнами. Аадари вновь возилась с рацией, бормотала, что Ньорэта можно ещё отыскать и спасти. Риола ей не мешал. Слушал, как буря глотает вспышки её сигналов. Потом Аадари стала рассказывать. Как испугалась, когда Риола перестал откликаться там, в темноте, обрадовалась, когда он сумел отыскать выход из подземелий. А потом испугалась вновь — когда ушёл от Аадари в туман. — Я хотела пойти за тобой, но этот туман, он так светился...Я решила, опасно, убежала, прости, прости меня! А потом Ньорэт вышел со мной на связь, и сказал: "У тебя было время обдумать", забрал меня, и я сразу сказала — всё это ужасно, я не согласна!.. А потом появился ты. Риола не знал, правда ли это. Ему было всё равно. Аадари говорила ещё. О людях, связавшихся с Ньорэтом и обещавших огромные средства в обмен на создание Узла, а затем — закрытие Центра, перенос проекта в другие широты. Аадари не знала, кто эти люди, действовали они неофициально, конечно — но работать на территории катастрофы не хотел никто. Никто, кроме Риолы и не верил в возможность её возрождения. — Если бы оказалось, что эта земля опасна, — её голос становился ясней и звонче, — всем было бы проще. Ты ведь сам знаешь, да? Ты здесь родился. И потому нужен был ты — подтвердить...Ты — не просто специалист, ты отсюда. Если бы ты сказал...и Ньорэт был уверен — так ты и поступишь, был уверен — не станешь спорить с его версией, сумеет тебя убедить, а если нет — я сумею...Но я же не знала! Она вновь задохнулась слезами. — И ты сам видел сейчас, — Аадари стиснула его руку, — видел ведь, что случилось! Не поняла — или не захотела поверить. Аадари решила: шквал вихрящейся силы, смывшей ограждающие контуры, разбившей скорлупу кабинета и забравший Ньорэта, был просто аномалией, эхом крушения, из тех, что случаются здесь так часто. Разве Риола мог стать причиной подобного? Нет, это лишь совпадение. В её тёмных глазах плескалось сочувствие, искреннее, горячее. Риола взглянул на её тонкие пальцы, обхватившие его руку, пепельно-бледную, осыпанную отметинами катастрофы, и понял: и он сам, и все, кто родился здесь, с самого начала были для Аадари лишь инвалидами. — Мы сделаем то, для чего приехали. Составим отчёт, — он заговорил впервые с тех пор, как Тэмму его коснулась. Голос чужой, омертвевший, — скажем правду. Виной всему Узел. Его нестабильность. Преступная технология. — Но... — Или это случится снова, — штормовые клубы за окном темнели, вскипали гневом в такт его ровному голосу. Словно моя душа там. Здесь ничего не осталось. Аадари замерла. Её дыхание пресеклось, ладони обмякли. — Я так хотела помочь тебе, — прошептала она. А я — тебе, — вспыхнуло и погасло в сердце последней искрой. Странно вышло: они оба желали помочь друг другу, совершенно в помощи не нуждаясь. * Риола решил говорить с ними за пределами Центра. Даже теперь, когда Узел разрушился, а системы выстраивались заново — с множеством предосторожностей — в Городе ему было гораздо спокойнее. Риола хотел пойти к его сердцу, туда, где видел Тэмму в последний раз, но понял, что несмотря на все новые полномочия объяснить это будет сложно. Да и необходимости не было. Воздух ещё искрил отгремевшей грозой, сила, которую Тэмму отдала городу и разделила с Риолой, билась вокруг мерным и ровным пульсом. Город ещё до конца не очнулся, но жил. Вновь обожгло тусклой, навязчивой болью — ни Ньорэт, ни Аадари не узнают об этом. Ньорэта так и не нашли. А с Аадари Риола говорил в последний раз перед тем, как отправить доклад. "У меня есть другой отчёт, — вдруг заговорила она лихорадочно, пытаясь заглянуть в глаза, — Ньорэт дал до того, как я узнала...Обещаю, всем будет только лучше. Ты сможешь сделать гораздо больше. Те люди, они помогут..." Хрупкая скорлупа погасших окон зазвенела под натиском бури, а Риола сказал: "Уничтожь его". Аадари послушалась, а потом вернулась в свою сияющую страну и больше не появлялась. Иногда, забывшись, Риола вспоминал Аадари. Другую девушку, которой писал, которую хотел спасти. Представлял её искренний ужас от того, что случилось, надежду и радость от того, что Центр всё же удастся спасти. Ужасно хотелось связаться с ней, но всегда возвращалась настоящая память. Больше она не рассеивалась надолго — ни память о детстве, ни о Ньорэте, ни об Аадари. Потому Риола решил поговорить с теми, кому это действительно было необходимо. С теми, кто мог решать. С теми, кто добрался сюда из погибших городов и оказался в ловушке гораздо более изощрённой. С детьми, что не могли пока сбежать отсюда, и волонтёрами, что выбрали этого не делать. Тусклая пелена во взглядах рассеялась, движения стали точнее — больше ничто не подтачивало их жизней. Кто-то смотрел настороженно, кто-то — удивлённо, кто-то нетерпеливо. Взъерошенная девочка, обвинившая Тэмму в колдовстве и убийстве, прятала взгляд. — Я не могу рассказать обо всём, что случилось, — сказал Риола, — но хочу, чтобы вы знали главное. Весь мир называет нашу землю мёртвой, но она не мертва. Мы можем оживить её. Но нужно по-настоящему этого желать. Я мечтал, чтобы Центр стал сердцем новой земли, началом истории, оборвавшейся когда-то. Но это возможно только при настоящем стремлении, всё остальное...ничего хорошего не принесёт. Тех из вас, кто мечтает уехать, я постараюсь устроить в Столице. Но мне важно понять, кто хочет остаться и всё изменить. Если можете, ответьте сейчас. Где-то вдали грохотало море. Ветер бросал со стороны Центра разреженные голоса энергетиков и рабочих. Дыханье земли вздымалось вокруг, медленное, неостановимое. Риола знал — его сердце всё ещё где-то там, в тумане, в глубине Города. И Город услышал первый ответ прежде Риолы. Обсудить на форуме