Боги требовали слишком много подношений и непозволительно редко отзывались на наивные мольбы верующих. Зато на небесные кары не скупились: то смертельную засуху нашлют, то диких зверей на деревни. Воины не получали благословения перед битвами, поля не давали добрый урожай, добыча охотников становилась все беднее. Отрекся тогда народ от своей веры, пожег храмы, разжаловал жрецов до ремесленников и перестал поклоняться небесным деспотам.

 

Почувствовавшие слабость, спустились боги из облачных храмов на солнечной колеснице, чтобы покарать неразумных людей. Но земные жители не испугались, дали славный бой...

 

— Боги были плохими? — прервала мой рассказ голубоглазая девочка.

 

Я окинул взглядом ребятишек, которые завороженно слушали историю, и задумчиво улыбнулся:

— Плохими? Нет, слово неподходящее. Алчными, ненасытными, эгоистичными. Вместо созидания добра лишь требовали для себя утех. Считали людей за рабов, за собак в клетках, которые на забаву им подавали голос да поднимали лапу.

 

Чуть не ругнулся, но сдержался, ведь сегодня передо мной публика не старше восьми лет от роду.

— Только боги не поняли, что, создав слуг-людей и подарив каждому из них душу, они отдали свое магическое начало, стали зависимыми от «жалких человечков». Вера в наших душах питала божественную силу, позволяла ей разрастаться. Как только человек оборвал нить веры, перестал отдавать этот дар в небесные храмы, боги потеряли бессмертие. Пали в земной битве.

 

— Все-все боги умерли? — робко спросил рыжеволосый малыш.

 

— Не знаю, — честно ответил я. — Я родился после великой битвы, но успел потерять в ней отца. Наш дом сожгли, моя беременная мать чудом спаслась. Да, дети, в том бою нашли смерть не только небесные, но и мирские. Многим семьям пришлось заплатить кровью за свободу. Бесчестные «покровители» были свергнуты. Мать рассказывала, якобы некоторые боги бежали в басурманские земли, а другие притворились людьми — не отличишь. Кто-то выдавался потом дивными делами и неизменно попадал на плаху за чаровство. В такие чудны́е времена живем, сами земную историю пишем.

 

— Нам больше не нужно их благословение! — вскочил мальчишка с взъерошенными волосами и, взмахнув кулаком вверх, едва не потерял свои широкие штаны. — Папа так говорит.

 

— Верно. Человек себе указ. С тех пор, как не ищем мнимого благословения на ратные подвиги, мы не проиграли ни одной битвы. Наши столы ломятся от яств, потому что ни один зверь не убежит больше от острых копий и стрел с подачи богов, ни один росток не погибнет просто так.

 

Я поднял кулак вверх подобно тому, как это минуту назад сделал мой юный слушатель, затем опустил и прислонил к груди. Дети последовали моему примеру.

— Человек волен. И воля его безгранична… А теперь бегите обедать, кухарки уж накрыли.

 

Вздохнув, я опустился на плоский камень. Может, стоило пойти в учителя? По крайней мере, развлекать ребятишек перед обедом удается неплохо. Нет, куда там, напряжение битвы и эйфорию победы нельзя променять на просвещение юного поколения, загнусь здесь от скуки.

 

— Занимательный рассказ. Так уж и все боги были… плохими?

Мне на плечи опустились теплые ладони и пряди золотистых волос.

 

— Хочешь со мной поспорить? — я резко обернулся и, крепко сжав за талию, притянул жену к себе. Но она умело вывернулась вниз, ускользнув из объятий.

 

— А как же бог любви? Богиня материнства?

 

— Думаешь, наше счастье могли подарить боги?

 

— Ну нет, — на секунду мне показалось, что своим провокационным вопросом я прервал перепалку и вышел победителем, но любимая продолжила: — Даже боги не заставили бы полюбить такого лопоухого, это чудо посерьезнее!

 

Рассмеявшись, она оттолкнула меня еще раз и понеслась к нашему дому, рисуя путь золотой лентой волос. Я специально не торопился догонять — пусть добежит до самой постели…

 

***

Сон прервал тревожный бой военных гонгов. Сигнал о нападении. Мне не чудится? Последние отряды, решившиеся ступить на наши земли, три года назад ушли домой с головами воевод в руках и уговором, что они сто лет будут платить налог на милостиво оставленные нами их жизни.

 

Всплеск холодной воды в лицо. «Жена, неси копье». «Пойдешь в дом моей матери, до края города битву не пустим». «С войной не шутят, собирайся».

 

Я не первый на улице при полной амуниции. Вот поэтому наш отряд всегда на передовой: мы ждем битвы, мы рады ей.

 

— Сегодня «Братство тени» снова обратит врага в бегство? — подмигнул мне Камень. Я молча кивнул в ответ.

 

Эх, а ведь предлагал только военные прозвища. Ну что за пафосно-дурацкое название придумал наш малец Плющ, когда гордо декламировал очередной вражеской деревеньке, кто их захватил?! Не увейся парень в тот поход за нами, были бы обычным городским войском, как у всех. Поразительно, что «Братство тени» прижилось и даже стало наводить на кого-то страх.

 

Чего не отнять — на войне мы были ближе, чем братья. Наши жизненные пути сплелись в толстый неперерубаемый жгут: каждый вступался на поле брани за каждого, каждый каждого выносил из-под ударов врага. Ни один не погиб.

 

— Что известно? — крикнул я, поднимаясь на смотровую башню.

— Отсюда не видно. Дозорные с гор принесли вести, что по правому берегу высадились басурмане. Вооруженные, в доспехах и со щитами. Разбили лагерь близ леса. Уж не торговать такая флотилия прибыла, — Главный отвечал, не оборачиваясь. Сколько лет прошло, а доспехи, в которых он совсем молодым прошел великую войну, до сих пор подходили точно впору. Только под шлемом не черные кудри, а благородная седина.

 

Я встал рядом, силясь тоже что-то рассмотреть вдали. За лесом поднимался легкий дымок.

 

— Они не прячутся? — не смог скрыть удивления, но тут же вернулся к строгому тону. — Главный, когда выступаем?

— Конницей — сейчас. Часть пехоты берем с собой. Построй всех внизу. Я скоро спущусь.

— Будет сделано!

 

Уважаемый стратег, которому я, не раздумывая, вверял свою жизнь, не мог ошибиться. Только непривычная тревога заполняла грудь. Что-то тут не чисто. Враг пришел издалека, но не пытается скрыть своего положения. Это засада. Только в чем смысл?

 

— Лошадям будет тяжело, но нужно нивелировать преимущество врага. По данным дозорных, басурман втрое больше, чем у нас конных воинов, но они пешие. Если половина конницы возьмет с собой пехотных бойцов, а остальные — оружие, мы изгоним басурман с родной земли еще до следующей темноты. Вперед! — Главный вскинул крепко сжатый кулак в воздух. Мы вторили ему с боевым кличем.

 

***

 

— Идем беглым маршем и, едва выстроившись клином, атакуем в полную силу с обоих флангов, — Главный давал на ходу последние указания. — Задействуем всех, не даем противнику опомниться. Темнота сегодня наш союзник, мы хорошо знаем места.

 

План был слишком прост, но в этом крылась его сила. Каждый четко знал свое место, видел путь к победе.

 

За деревьями вот-вот должен был появиться вражеский лагерь.

— Ржание! Там кони! — ахнул Филин, но темп не сбросил.

— Ты, конечно, слухач отличный, но откуда у них скакуны? — усомнился Плющ. — Не в лодках же привезли…

— Да мы сами их затопчем! — рявкнул Бык.

— И то верно. А кого не раздавим, добьют пешие, — Камень вскинул кулак в воздух.

 

В лесной низине никто не имел преимуществ. Мы до самого выхода из-за деревьев не могли разглядеть лагерь, враг же не сосчитал бы противников среди массивных стволов. На нас работала скорость, сила атаки. Обнажив оружия, мы ринулись в бой.

 

На миг я успел увидеть стройный отряд конницы врага. Нас ждали. Басурмане сорвались с места, а я услышал крик Филина: «Стре-е-е-е-лы!»

 

С басурманских судов, еще стоящих на воде, на наше войско обрушился град стрел. Главное, не останавливаться, домчаться до ближней схватки. Своих расстреливать не станут.

 

Но стрелы все поливали берег с небес. Тогда я понял:

— Это не басурманские стрелки, не басурманские скакуны! Наши, южные!

 

Какой-то из захваченных городов выдал врагу подмогу. Платим за прошлые победы.

 

— Главного бьют! — я услышал пронзительный крик Плюща и резко обернулся.

Два десятка басурман верхом, не укрываясь от атак, напролом прорвались сквозь наш строй к Главному. Я был далеко, видел лишь отблески длинных лезвий и взмахи древков копий с разных сторон. Казалось, в этот момент время битвы застыло для каждого из нас.

 

«Братство тени» распечатали, разорвали наш заслон бессмертной удачи.

Почти не нанося метких ударов, с трудом отмахиваясь от нападающих, я только успевал замечать: Плющ — стрела в сердце, Бык — голова с плеч, Филин — затоптан…

 

Камень, не отпуская поводьев, сорвался в овраг. Лошадь тут же выскочила из ямы и понеслась прочь от лязга копий и мечей. Только не это, только будь жив. Прикрывшись щитом, я мчался к другу.

 

— Эта шальная кобыла перебила мне колено…

Камень лежал на дне обрыва, а его права нога выглядела странно вытянутой и слишком длинной.

— Ничего, брат, ничего. Лежи, я накрою тебя чем-нибудь, поедем домой после победы. Меня тогда выходили, тебе подавно не дадим умереть! — я попытался аккуратно переместить друга ближе к отвесной стене оврага под обрывом. На руках остался красный след. В носу защипало. Нет, нельзя допустить даже мысли…

 

Пятнадцать лет назад моя первая битва могла стать последней. Камень вынес меня, потерявшего сознание от ранения в голову, дотащил на руках до города — ни на минуту не позволил себе отдохнуть, ни разу не вздумал сдаться. О том, что у него сломана ключица и застрял наконечник стрелы в ноге, знахарка узнала, только когда я очнулся. Камень прикрывал раны, терпел боль — боялся отвлечь от спасения моей жизни.

Пришло время вернуть долг.

 

— Только не сдавайся. Можешь не говорить со мной, собирай силы, чтобы жить, — насколько возможно аккуратно я поднимал друга на своего коня. — Мы вернемся вместе, дочке ведь лошадку не доделал еще, колесики не прикрепил.

 

Я выскочил из оврага и оторопел. Пелена ратного пыла спала с глаз.

 

В живых не больше трех десятков. Героическая смерть на поле брани не спасет город. Пока еще можно развернуть спешащих сюда лучников и пехоту. Пока остались лошади.

— Отступаем! — завопил я что было мочи, размахивая копьем над головой. Конь вздыбился подо мной. Должно быть, выглядело эпично, но не такой ценой и не в такой путь мечтал я вести войско.

— Отступаем! — продолжал орать я, уже развернув движение и лавируя меж своих ребят. Копье пришлось выбросить, важнее было удержать и довезти Камня до города.

— Скачи через лес, ты знаешь, — крикнул мне Глаз. — А я поведу остальных по развилкам.

Я помчался, не оглядываясь. Лишь надеялся, что преследование прекратится и что удастся выбраться живыми из-под атак в спину.

 

***

Впереди уже виднелись городские стены, когда моего скакуна настигла стрела. Предводитель басурман не потерял в ночи наш след.

 

Безоружный, я обмяк на земле. Деревья двоились и множились, в левом виске пульсировала растекающаяся резь. Басурман приближался.

 

Собрав всю волю и силы, я перевернулся, встал на колени, выпрямился и пошел вперед.

 

— Я хощу, штопы Солнце уфидело, как ваш славный горот скорит дотла. Спасипо, что покасал короткий пут, — грудной голос чужеземца отдавал змеиным шипением. Взрывные твердые «п», «т», «к» его странной речи, пролетающие прямо над моим ухом, отзывались эхом в голове, будто ядовитый аспид прогонял по жилам отраву — капля за каплей.

Тело пронзила давящая острая боль, какой я раньше не знал. Пальцы нащупали холодный металл. Насквозь.

 

— Так и не понял? Фаши боги с нами.

Меч выскользнул из плоти одновременно с грубым пинком в спину. Басурман на своем караковом скакуне умчался обратно в лагерь.

 

Я лежал лицом в темной влажной земле и умирал. Рядом с раскинутым «звездой» телом Камня. Прости, брат, я тебя потерял. Себя тоже потерял. В глазах стали слезы, которые никак не могли набраться храбрости стечь по щеке. Сквозь дрожащую соленую вуаль я увидел, что грудь Камня поднимается. Друг дышит! За свою жизнь бороться сил нет, но за его — должен.

 

Сквозь туман головокружения и слабости, взвалив Камня на плечи, смерти вопреки я приближался к родным воротам города шаг за шагом — за друга, за любимую, за каждого, кого должен успеть предупредить, чтобы спасти…

 

***

 

Израненного Камня отнесли к знахарке — матери его жены. Но я и не просился на первую очередь. С такой дырой шансов жить не оставалось. Задыхаясь, рассказал об утреннем штурме, о развернувшемся отряде — что знал и видел. Всё выполнил.

 

Слышал, как где-то над головой рыдала любимая, чувствовал цветочный запах ее волос. Рядом сидела мать, гладила мою руку. Алая лужа становилась все шире.

— Чего же ты молчишь? — обратился я к жене.

— Молюсь.

— Кому? Никого же нет… — слабо улыбнулся.

— А я верю, знаю, что есть. И молюсь так же, как в день нашей встречи.

Я лишь удивленно поднял брови, хотя не уверен, что это было заметно.

— В тот серый день я увидела единственный просвет облаков, несколько светлых лучей. И попросила добрых богов подарить мне настоящую любовь, — красавица замолчала, не в силах удержать голос в потоке слез.

— Ты споткнулась у моей двери и решила, что это знак свыше? Вот дурочка…

— Да я в полный рост, в новых одеждах в грязи растянулась! А ты мне руку подал, помнишь? Я глаза поднимаю — и вижу твои розовые торчащие уши, насквозь солнцем просвеченные. Только и пронеслось в голове «не может быть!» — а дальше не помню, сразу влюбилась.

Жена снова замолчала. Она пыталась улыбаться, покрывая мое лицо отчаянно горячими поцелуями и солеными слезами. Я тоже понял, что люблю, с первого взгляда, но каждый день не верил, что такая безупречная красота, доброта, нежность может быть моей.

 

Шли часы, занималась заря. А я все не умирал.

Не то чтобы мне очень хотелось, но это становилось необъяснимым. Уже и любимая заметила, что кровь впиталась в землю, пятно перестало увеличиваться. Боль слилась в сплошной ноющий поток.

 

— Нужно осмотреть рану, — не выдержала мать. — Отойди, милая, я положу мягкое под голову.

Она села рядом, аккуратно освободила меня по пояс от доспехов, но тут же отпрянула назад. Жена зажала рот обеими руками. Что? Что же там? Собрав силы, я приподнялся на локтях.

 

Рваные края раны будто светились изнутри, а само ранение совершенно точно не было сквозным. Но я видел, чувствовал, как меч вонзился в спину и вышел через живот. Две дыры на одежде это подтверждали.

 

Мать отвела взгляд:

— Ты полубог.

 

Любимая бросилась с объятиями, вмиг забыв, как минуту назад теряла меня навсегда. А я ощущал, что с каждым ее поцелуем боль слабеет, тело крепнет.

 

— Любовь исцеляет, — мать не поворачивалась, я не мог понять эмоций. Будто не рада чудесному выздоровлению сына. — Твой отец был так красив. В первую же ночь я пустила незнакомца в дом, легла с ним в одну постель, назвала мужем… Потерявший почти всю силу Бог Любви не растерял своего коварства: питался моими чувствами, копил чаровство. Мы были вместе несколько дней, а мне казалось, будто полжизни. Но слишком мало он выждал — рано попытался забрать мою душу, чтобы получить могущество переместиться подальше от этих земель.

 

В голосе матери я слышал надрывную боль. Сколько себя помню, она твердила, что ни разу не усомнилась в решении задушить веру внутри. Сегодня только узнал, как далось безверие.

 

— Чары обольщения спали, я увидела чудовище рядом. Отрубила ему голову, подожгла вместе с домом, — мать продолжала рассказ отрешенно, словно о ком-то другом, чуждом и далеком. — Великая битва еще шла, никто не усомнился в несчастном случае. Через месяц поняла, что жду ребенка.

 

Я хотел было протянуть матери руку, обнять, но она отпрянула, словно моя близость ее теперь обжигала. Боль заново рождающейся веры предстояло почувствовать всем.

 

***

 

Войско вернулось в город. Мы готовились защитить землю. Но и Солнце уже поднималось к самому пику небосвода.

 

Я знал, откуда придет враг, и дал команду стрелкам, как только заметил движение в лесу. Густые кроны не пропускали снаряды. Благословенный щит басурман был велик. Не страшась огня и смерти, выстроились они прямо под стенами.

 

— Мощь и удащу фаших побед дафал он, — воины немного расступились, Басурман указал в сторону лежащего на земле Главного. Словно тряпичная кукла-подушка для игл, он был проткнут насквозь тремя копьями. — Бох фоенного дела. Хотел стать щеловеком и сдох как псина.

Армия чужаков загоготала.

 

— Вы фсе умроте. Сдес и сеготня. Мошете кричат, — Басурман упивался силой.

 

Но никто не шелохнулся на своем посту.

— Главный, мы — верим! Идем за тобой, — я вскинул кулак вверх.

 

Лучники со стен накрывали врага второй волной стрел, которые, наконец, метко настигали цели. Булыжниками и дротиками сбивали тех, кто пытался забраться на городскую стену. Басурмане теряли людей, а что важнее — уверенность. Когда снаряды закончились, пехота с конницей ринулись через ворота. Завязался жаркий бой.

 

От «Братства теней» не осталось и четверти, а опытные воины были нужны, поэтому мы продолжали стоять на смотровых вышках. Но там, внизу, предводитель Басурман умело отражал атаки, снося головы и раня точно в сердце. Казалось, он один положил половину наших. Кто-то должен был это остановить.

 

— Даже не желайте мне удачи! — махнул я Глазу, который координировал лучников, и помчался в самое пекло.

 

***

 

Потерять Басурмана из виду было невозможно даже в военном пылу. Казалось, он вдвое выше и шире любого нашего воина, а его конь — словно живой таран на мощных ногах. Но я обещал справиться. Кто, если не я?

 

Приближаюсь, еще, выпад!

Промах. Мой скакун оступился на кочке и чуть не перевернул нас обоих.

 

Свист меча над головой. Снова. Мимо! Я тоже не беззащитен.

 

Выпад, вперед, сильнее. Кажется, попал в ногу, но копье даже не застряло. Везучий черт.

Не останавливаюсь. Атака. Давай, милый, скачи скорей…

 

Холодная твердь. Сижу, словно несмышленый малыш, расставив ноги, опираясь на ладошки. Шлем смят, обзор одним глазом, из плеча сочится кровь, обломанное древко копья валяется поодаль. Надо мной спешившийся Басурман.

— Я упью тепя столько рас, сколько потрепуется, — шипит он, замахивается… и замирает.

 

Из груди Басурмана вырывается узорное лезвие знакомого меча. Главный! Вот воин, который поразил великана.

 

— Знаю, кто дал тебе силу. Мой высокомерный братец, повелевающий гордыней. Что же не рассказал, что ты не убьешь бога, пока не изничтожишь его тело, не превратишь в прах и не развеешь по ветру? — дожидаться ответа Главный не собирался, рывком вытащил меч и тут же снес им голову Басурмана.

 

Теперь победа за нами. Я поспешил в дом лучшего друга.

 

***

 

— Спасать тех, в ком не теплится жизнь, мне не под силу, — с порога вздохнула знахарка.

 

Камень умер еще в лесу. Мне показалось, что он дышал. Выходит, погибнув сам, друг снова увел меня от смерти.

 

Я обнимал дочку Камня и шептал его жене, что мы никогда их не бросим.

— Проживем жизнь за двоих, — моя любимая опустила руки на наши плечи.

 

В дом вошел черноволосый кудрявый юноша и голосом Главного произнес:

— Я проклял басурман вернуться к их жестоким северным богам и никогда не покидать вьюжные пределы. Мир и благодать воцарятся в наших землях. Теперь идем.

Главный протянул руку, но я не понимал, чего он хочет: — Идем… куда?

— Нам нужно восстановить облачные храмы, найти других уцелевших богов.

— Я не бог, — я шагнул назад и взял за руку жену.

— Значит, придется им стать. В тебе последняя толика силы Любви.

 

Главный оставил меня наедине с выбором, а сам подошел к Камню.

— Встань, храбрый воин, — произнес он, вытянув ладонь над телом друга. Рядом с мертвой плотью появилась полупрозрачная душа, быстро обретающая знакомые человеческие черты. Женщины продолжали смотреть на бездыханный труп, они не видели чуда.

— Мне нужно небесное войско, чтобы защитить славный народ этих земель от посягательств злодеев. Ты присоединишься?

— Всегда буду твоим воином, — друг склонил колено перед богом. — Веди меня в новые славные битвы.

— Мы вернемся на поле сражения и заберем всех. «Братство тени» станет Бессмертным и Бесстрашным.

— А ты пойдешь? — Камень вдруг обернулся ко мне.

— Я… не могу. Решение ведь за мной? Так я не хочу быть богом. Мое место здесь, на земле, с любимой златовлаской.

 

Я крепче сжал руку жены, но не почувствовал ответной силы. Она хотела высвободить ладонь.

— Родной, я верила в тебя как благороднейшего из воинов, страстнейшего из любовников, надежнейшего из мужей. Но ты оказался еще лучше, чище, выше. Я знала, что бог Любви не мог пасть бесследно, бесславно. И не позволю этому случиться, — медовые глаза наполнялись слезами, но лицо расплывалось в улыбке, она прощалась со мной. — Каждый отведенный мне день буду молиться, чтобы ты даровал достойным людям семейное счастье. Буду молиться тебе и за тебя.

 

— Главный, — по привычке назвал я бога и с отчаянием спросил: — Мы можем взять ее с нами?

— Человеческое тело слишком тяжело для облаков, — покачал тот головой.

 

Любимая мягко высвободилась из объятий, вынула меч из ножен павшего воина и, с силой замахнувшись, отрубила свою золотую косу:

— Первый дар новым добрым богам.

 

— Я вплету их в самые теплые лучи вечернего Солнца.

 

***

 

Тех, кто осмелился отречься от высших сил и карал смертью любое божественное проявление, спасла вера.

Нет, эта история точно не останется в веках.