В магию Василий не верил. Экстрасенсов, которых показывали по телевизору, подозревал в шарлатанстве. Колдунов из фильмов и книг считал вымышленными персонажами, пока судьба не свела его с одним из них.

Впрочем, обо всём по порядку.

 

Каша норовила пригореть. Ворочая ложкой в кастрюле, Василий мысленно матерился. Отводил, так сказать, душу.

Не надо осуждать его за это. Матерщинники бывают разные. Из одного клещами крепкое словцо не вытянешь, а кто-то разговаривает матом. И между ними несметное количество вариантов, обусловленных воспитанием, окружением и обстоятельствами, вырывающими из уст бранные словечки.

Василий с удовольствием создавал многоэтажные конструкции, от которых завяли бы уши у тех, кто не приемлет обсценную лексику. Но до склонных к увяданию ушей сотворённые им матерные монстры добирались крайне редко. Чаще всего ругань оставалась внутри. Зато там, в глубине души Василий высказывал всё, что думал.

А думал он в данный момент о жуткой диарее, которую подхватили жена с тёщей. Одна не вылезала из торчавшего на дальнем краю огорода "скворечника", другая уже полдня занимала тёплый туалет в доме. В результате Василий был вынужден справлять нужду в зарослях лопуха за компостной ямой и варить гречку, следуя советам, доносившимся из-за дощатой двери вместе с совершенно неаппетитными звуками.

Скрипнула калитка. За окном мелькнуло оранжевое пятно, и после короткого стука в сенях спросили:

– Вась, ты дома?

– Дома, дома! Заходи.

В хату просочился невысокий крепенький старичок в поношенном камуфляже, припыленных кирзачах и оранжевой бейсболке.

В начале лета, только купив дом в деревне и невзирая на ворчание тёщи, Василий угощал выпивкой тех, кто заходил познакомиться с новыми жильцами. С тех пор Данилыч каждый приезд дачников повадился проверять – не нальют ли ему стаканчик. Впрямую пока не напрашивался, но намекал, что готов помочь в любом, даже самом безнадёжном деле. Например, извести колорадского жука или объяснить тёще, кто в доме хозяин. Она Данилыча тоже не жаловала, но подавать голос из туалета не стала. Затаилась и, как заподозрил Василий, прислушивалась.

Потому что говорил старичок негромко:

– Смотрю, твоих не видать.

– Поносом страдают.

– Съели чего?

– Вряд ли. Таблетки не помогают.

Данилыч почмокал, глядя на шкафчик, из которого когда-то Василий доставал бутылку, и произнёс:

– Это вам к Степановне надо. У неё на все болячки травка или наговор найдётся. Только ты не говори, что я намекнул. Мы с ней с детства не дружим. С тех пор, как она моей Шурочке в десятом классе мышь в портфель подсунула.

– А где эту вашу Степановну найти?

– На выселках, за овражком, у самого леса. Домик у неё такой ладный, разрисованный – будто и не ведьма живёт. Но ты не боись, козни людям она давно не строит. Ума с возрастом набралась, подобрела. Все наши бабы к ней бегут, когда прихворают. Даже моя Шурочка ходила, пока жива была. Пусть между ними и мышь пробежала, – Данилыч, уже не скрывая желания, кивнул на шкафчик. – Ты с собой что-нибудь прихвати. Ну типа, задобрить. Вдруг кто-то из твоих что-то не то ей брякнул.

Василий выключил газ и накрыл крышкой кастрюлю. Прикинул, что к тому времени, когда он вернётся домой, каша сама допреет. Поглядывая на дверь в туалет, прижал к губам палец. Достал початую бутылку водки. Данилыч сглотнул и засопел в нетерпении. Молча уполовинил стаканчик, продышался и допил. Занюхав рукавом, попрощался.

Едва успела скрипнуть калитка, подала голос тёща:

– Ты, Васенька, сделай, как Данилыч посоветовал.

– Сбор от недержания я вам уже купил, – попытался, как обычно, перечить Василий, хотя понимал – идти придётся.

И не в магазин неподалёку, а на другой конец вытянувшейся вдоль реки деревни. К незнакомой знахарке-травнице, которая, скорее всего, всучит тот же самый аптечный сбор, пересыпанный из коробочки в застиранный до полной непрозрачности полиэтиленовый пакетик или бумажный кулёк, свёрнутый из пожелтевшей газеты.

– Ну, пожалуйста! – жалобно канючила тёща. – Попроси за нас. Только вежливо проси и коньячок возьми из моего комода. Он в верхнем ящике под наволочками лежит.

Василий с сожалением выматерился про себя. Если бы умел колдовать, то слушал бы ласковые речи каждый день.

 

Да-да, в жизни иногда случаются моменты, когда хочется на минутку стать волшебником и пожелать чего-нибудь несбыточного. Но от бессилия на волю рвутся отнюдь не заклинания. Хотя, кто знает, как они звучат на самом деле.

Однако! Не будем забегать вперёд.

 

К дому Степановны Василий подошёл, когда солнце уже начало клониться к закату. Он ещё издали залюбовался резными наличниками и пышными кустами роз за штакетником, а потому не заметил, что у крыльца его поджидает старушка в джинсовой куртке поверх длинного синего платья. Впрочем, возраст выдавали лишь забранные под косынку седые волосы и мудрый, слегка насмешливый взгляд, будто хозяйка дома знала, что Василий не применёт навестить её именно сейчас.

Он поздоровался.

– Здравствуй-здравствуй, мил человек! – ответила старушка. – Ты за делом каким пожаловал или просто познакомиться решил?

– Так уж получилось, что за делом пришлось идти раньше, чем познакомились.

– А что за дело-то?

– Да вот, понимаете... – рассказывать о срамной болезни было неловко, однако Василий себя пересилил. Коротко обматерив в мыслях тёщу, потащившую в лес жену, он поведал про поход за ягодами, из которого женщины вернулись без черники, но с диареей, и пожаловался: – В туалетах сидят. Кашу пришлось самому варить.

Степановна усмехнулась:

– Каша-то тебя и сподвигла...

– Да нет, что вы! – смутился Василий. – Я вот подумал, может, они обидели вас чем?

– Не бери в голову. Если на каждый недобрый взгляд обижаться – один останешься. А одному жить, ой как трудно! Уж я-то знаю, поверь. Вроде и люди вокруг, а на самом деле – только злобные хари исподлобья зыркают. Доброго слова не скажут, не помогут и за помощью не придут. Жизнь – она на взаимном уважении держится.

Василий вспомнил про презент.

– Так я это... – он сунул руку во внутренний карман куртки, где угадывалась выпирающая бутылка.

– Ты пока её там оставь, – посоветовала Степановна. – Лучше припомни, они случаем не за родник в лес ходили?

– За родник.

– Видать, их на Бугры занесло. Туда даже городские экстрасенсы опасаются ходить. Говорят, там силы какие-то то ли из-под земли выходят, то ли из космоса спускаются. Иногда в тех местах появляются чужаки. К нам не захаживают. Да и наши – деревенские за родник не суются. А твои по незнанию сунулись, – Степановна посмотрела на удлинившиеся тени и со вздохом произнесла: – Эх, придётся и нам туда идти.

У Василия по спине пробежали мурашки. Переться в лес не хотелось. Однако дома в туалете ждала тёща.

От этого воспоминания мурашки забегали бодрее.

В надежде, что как-нибудь всё обойдётся, он поинтересовался:

– А зачем нам туда, если место нехорошее?

– Времени с утра многовато прошло. Чем лечить запущенную болячку, проще договориться, – непонятно объяснила Степановна и добавила, поднимаясь на крыльцо: – Там, авось, и бутылочка твоя нелишней окажется. Подожди, я стопочки прихвачу.

 

По лесу она шла, словно по тротуару. Мох под тёмно-серыми кроссовками почти не проминался. Длинный подол не мешал шагать. Мошкара разлеталась по сторонам. В редких лучах клонившегося к закату солнца мелькала висевшая между раскидистыми нижними ветвями паутина, но на пути не попадалась, как будто пауки успевали сматывать её.

Вскоре среди ёлок стали встречаться осинки, берёзки. В лесу посветлело. На пути вырос поросший мелким ельником косогор. Степановна свернула, обходя холм по сырой низинке. Слева виднелся густой можжевельник и ещё один склон.

За буграми открылась поляна. Посреди неё, словно панцирь древней черепахи, выступал из земли огромный валун. На краю его сидел бородатый мужик в чёрном атласном халате и чёрном же колпаке с широкими полями, какие носят колдуны и маги в зарубежных фильмах. Водил увитым белой лентой посохом над дымящим костерком. Василий про себя обматерил толкиенистов и прочих подражателей чуждой культуре, коих немало развелось в последние годы.

Остановившись под крайними деревьями, Степановна поздоровалась. Мужик исподлобья зыркнул и пробормотал малопонятно. Василию остро захотелось, сняв штаны, присесть в кустиках. Степановна ответила фразой, в которой промелькнуло что-то похожее на "нефиг" или "нафиг". Полегчало.

Колдун поднялся. Выставил перед собой посох и завёл нараспев речь, в которой угадывались знакомые словечки:

– ... мать вашу... в землю вобью... глазы повылезут... боком выйдут...

Вытащив из кармана коньяк, Василий шагнул вперёд:

– Да брось ты! Давай, поговорим по-человечески.

Мужик сбился и начал заново:

– ...ни встать, ни присесть... мать вашу... в землю вобью...

Василий ощутил несвойственное ему желание отдать бутылку и уйти домой. Стерпеть такое хамство было невозможно. Позабыв, что рядом стоит женщина, он обругал вслух наглого колдуна. Да не просто сказал пару крепких слов, а выдал конструкцию в несколько этажей, закончившуюся пожеланием, чтобы мужик отправлялся к чертям собачьим.

Удивлённого колдуна подняло над камнем, и унесло за деревья спиной вперёд. Только остались лежать возле костра обронённый посох, да слетевший с головы колпак.

– Куда это он? – опешил Василий.

– Туда, куда ты его послал, – подсказала Степановна.

– Я?

– А кто же ещё? Я так складно сказать не смогу. Да ещё и так убедительно!

Василий задумался. Глядя на поникший колпак, почесал затылок и произнёс:

– Не понимаю...

– Чего тут понимать?! Позабыл, что тут за место? Да ещё, небось, очень хотел его отправить куда подальше.

– Действительно, – согласился Василий. – Достал... халявщик.

– Вот, и он поверил, что ты знаешь это заклинание.

– Какое заклинание?

– Ты же его послал. И направление указал такое, что не каждый колдун упоминать решится.

Василий хотел спросить: "Какое направление?" Но тут дым над костром сгустился. Пахнуло палёным валенком, и перед валуном материализовался улетевший мужик, которого поддерживали под локотки поросшие рыжей шерстью особи. Небольшие рожки и выгнутые назад колени выдавали в них чертей. Они скалили собачьи морды и в нетерпении притопывали копытцами.

– Нафиг он нам нужен? – прорычал один из них.

Другой, видимо, более образованный, пояснил:

– Не по адресу послали. Забирайте обратно.

Колдун мотал бородой, со страхом поглядывая на конвойных. Продолжать разборки с ним Василию очень не хотелось, и он снова выругался. На сей раз этажность и весомость матюгов возросли. Упомянув предков чертей и колдуна до седьмого колена, пожелав всем им долгой взаимной любви, он отправил компанию к чёртовой бабушке.

Когда они скрылись за лесом, Степановна обречённо произнесла:

– Думал бы, прежде чем посылать. Теперь и она сюда заявится.

– Кто?

– Бабушка этих... Из собачьей преисподней.

Василию оставалось только вздохнуть. Он уже почувствовал себя всемогущим, но осознавать последствия матерных высказываний ещё не привык. Мысли в голове теснились так, что ничего путного разобрать не получалось. То проносились бессвязные обрывки, состоящие из ругани, то совсем наоборот. В общем, бедлам стоял изрядный.

Чтобы хоть как-то утрясти его, Василий зажмурился, помотал головой и пропустил появление по-цыгански одетой старушки. Только что её не было – и вот уже скалит зубы из-под обвислых губ бульдожьей морды. Может быть от старости, а может и от рождения, вид старушка имела самый отвратный. Не улучшали впечатление ни пышные юбки, ни цветастый платок на плечах, ни позолоченные кривые рожки.

– Вы по что моих внучеков от дела отрываете? – с гонором вопросила она.

Покосившись на Василия, всё ещё не унявшего бардак в голове, Степановна ответила:

– А нефиг!

В ответ Чёртова Бабушка матюгнулась так, что Степановну с Василием сбило с ног.

– Не тебе, деревенской девке, со мной тягаться.

От падения мысли в голове у Василия угомонились. Он встал, помог подняться Степановне и объяснил Чёртовой Бабушке, что традиционные пристрастия обитателей преисподней засорили её генеалогическое древо всякой непотребной живностью. После чего многословно пожелал ей любовного разнообразия на всю оставшуюся жизнь. При этом, расписал варианты настолько красочно, что позавидовал бы и автор Камасутры. Закончил Василий тем, что послал пришлую старушку в такую даль, куда Макар телят не гонял. Только тёлок.

Поначалу Чёртова Бабушка свирепо скалилась. Когда же Василий взялся живописать процесс, заслушалась. Так с мечтательной улыбкой и внимала, пока он развешивал на многочисленных этажах матерной конструкции метафоры и гиперболы. Под конец, осознав, что её вот-вот пошлют, Чёртова Бабушка склонилась в поклоне. Суетливо перебирая руками, задрала к поясу юбки и унеслась вдаль, на лету оттопыривая зад.

Но успела крикнуть:

– Спасибо!