Коллекционер

Генри толкнул стеклянную дверь с полуистертым лиственно-ягодным узором и шагнул в кофейню. До закрытия оставалось полчаса, поэтому в кофейне было всего несколько посетителей. У окна, уткнувшись в ноутбук, сидел юноша. Батарея пустых чашек с кофейными разводами, изможденное, бледное лицо и порхающие по клавиатуре в истерическом припадке пальцы выдавали в нем очередную жертву экзаменов. Чуть поодаль, в самом темном углу в мягком кресле развалился грузный мужчина в сером деловом костюме. Его лицо было скрыто за разворотом газеты. Время от времени он утягивал за бумажную ширму чашечку чая, шумно прихлебывал, и возвращал её обратно на блюдце. И, наконец, за стойкой стоял мужчина ближе к шестидесяти с роскошными седыми усами: хозяин заведения, Джон. У него было мягкое, словно пластилиновое лицо, на котором Генри разглядел печать усталости. Он почти пожалел, что пришел сегодня в кофейню, как вдруг лицо Джона преобразила сияющая улыбка, которая сразу омолодила его на добрый десяток лет:

- Кого я вижу! Мой любимый посетитель!..

- Привет, Джон, - Генри почувствовал, что его губы сразу же растянулись в ответной улыбке. В груди разлилось приятное тепло, будто кто-то капнул в средоточие его печалей щедрую ложку тягучего, прозрачного меда.

- Как обычно?

- Да, и покрепче, - кивнул Генри.

Джон тут же с несвойственной его возрасту прытью принялся колдовать над кофейной машиной. Не оборачиваясь, он поинтересовался:

- Непростой день?

Не в бровь, а в глаз. Генри устало потер лоб, мимоходом смахнув непослушную прядь чуть вьющихся каштановых волос, и после небольшой паузы вздохнул:

- Да… Немного.

- Как жена, как малышка?

- В порядке. Просто сегодня мне надо… немного поработать. Ты не возражаешь, если я задержусь тут у тебя?

Генри частенько засиживался в этой маленькой кофейне после закрытия. Была в этом скромном заведении какая-то особая магия. Под потолком небольшого зала висели лампочки в старомодных, пожелтевших плафонах; приглушенное освещение удачно скрывало многочисленные щербинки на маленьких круглых столах и общую обшарпанность интерьера. Все мелкие недочеты компенсировал крепкий запах кофе и головокружительный аромат свежей выпечки. Генри нравилось сидеть в продавленном кресле у панорамного окна, неспешно потягивать обжигающий кофе и наблюдать, как за стеклом сгущается ночная тьма. Джон между тем ловко переворачивал стулья на столы, бодро орудовал метелкой, или же гремел посудой где-то в подсобке. Уютная атмосфера псевдо-одиночества помогала Генри творить.

- Конечно! Университет или творчество?

- Всего понемногу, - уклончиво отозвался Генри. – Что осталось из вкусненького?

- Сегодня рекомендую шоколадный торт. Наисвежайший! Коржи словно ангелы пекли, а крем!.. Ты заплачешь от восторга, гарантирую, - Генри не видел его лица, но почему-то не сомневался, что Джон задорно подмигнул – выработанный годами и доведенный до автоматизма фирменный жест хозяина кофейни.

- Что ж, тогда добавь к кофе кусочек торта.

- Будет сделано! Присаживайся, сейчас все принесу.

Генри кивнул и направился к своему излюбленному местечку. Кресло грязно-горчичного цвета приветливо распахнуло свои скрипучие объятия. Несколько мгновений он сидел, откинувшись на мягкую спинку, и невидящим взглядом таращился в окно. В его голове вяло шевелился тугой клубок безрадостных мыслей. Там было место и осточертевшей работе, и без конца плачущей дочке, и прохудившемуся ботинку, а также повести, которая намертво застряла в колее клишированного сюжета и буксовала там вот уже несколько недель. Но чаще всего в его измученном сознании вспыхивало лицо Сары. Поджатые губы, заострившиеся скулы, тонкие аккуратные брови, сложившиеся в линию, перечеркивавшую любую надежду на конструктивный диалог. Что же она сказала ему, когда он выходил из дома?.. «Если бы ты столько же сил вкладывал в поиск нормальной работы!» Нет, это было в прошлый раз. Сегодня она бросила ему в спину: «Лучше бы я тогда опоздала на тот автобус».

Эти слова ранили Генри больнее всего. Словно Сара вогнала тонкую спицу в нежное нутро, незащищенное толстым панцирем. Всего одна фраза, брошенная в пылу ссоры. Говорила ли она искренне, или же просто хотела больнее ужалить его? Или же действительно жалела, что тогда, почти 15 лет назад, они встретились в том старом, без конца дребезжащем междугороднем автобусе?

Из раздумий его вырвал Джон. Слегка шаркающей походкой владелец кофейни приблизился к Генри с подносом наперевес, и водрузил на столик большую чашку с кофе, маленькую пузатую сахарницу и тарелку с шоколадным тортом, от одного только вида которого вкусовые сосочки на языке Генри задрожали в предвкушении.

- Наслаждайся, мой друг, - Джон снова подмигнул ему. – Если что-то понадобится, только крикни.

- Спасибо, дружище, - Генри благодарно улыбнулся. В старике было что-то такое, отчего все печали на время отступали, стыдливо прячась по углам. Еще одна причина, почему Генри так любил приходить сюда.

Генри позволил себе на долгие десять минут выпасть из реальности, наслаждаясь буйством вкусовых ощущений. Несколько секунд он даже размышлял, не слизнуть ли с тарелки оставшиеся крошки шоколадного лакомства, но в конечном итоге не без сожаления решил, что это будет совсем уж несолидно. Лишь знакомый «клац» закрываемого ноутбука отвлек его от гастрономических переживаний: это студент, устало моргая воспаленными, красными глазами, придававшими ему сходство с лабораторной мышью, засобирался на выход. Генри вздохнул, отодвинул в сторону опустевшую посуду, и извлек из потасканной кожаной сумки свой ноутбук.

Компьютер запускался долго, и исторгаемые им звуки больше напоминали тарахтение потрепанного жизнью кукурузника. Генри вновь ощутил стыд, но уже не так остро, как когда-то. Раньше кислотное, разъедающее чувство медленно расползалось от сердца по всему телу, пробираясь в каждую артерию, каждую клеточку. Теперь же оно привычно кольнуло его куда-то в бок, и успело раствориться к моменту, как загрузилась папка с непроверенными студенческими работами. Генри честно открыл одну из них, но уже через три абзаца поверхностных размышлений о «Мастере и Маргарите» унесся мыслями к своей забуксовавшей повести.

- Еще кофе? – крикнул Джон.

- Нет, благодарю, - Генри вежливо махнул рукой, раздосадованный тем, что его оторвали от важных размышлений.

Не без чувства вины, он щелкнул по файлу на рабочем столе под названием «ПОВЕСТЬ». Передвинул ползунок на 117 страницу. Генри чувствовал: сегодня он выкарабкается из тупика. Голос в его голове становился все отчетливее, нашептывая ему предложение за предложением. Словно маленькие вагончики, они цеплялись друг за друга, и вот уже по белому листу несся во весь опор огромный локомотив.

Когда мобильник Генри раздраженно завибрировал и начал медленно ползти по столу, на часах было 23:23. Пальцы Генри, выстукивавшие замысловатую чечетку по клавишам, сбились с ритма, и застыли над клавиатурой скрюченными птичьими когтями. На экране смартфона высветилась смеющаяся темноволосая красавица с кокетливой ямочкой на одной щеке. Генри очень любил эту фотографию Сары, поэтому позволил себе пару секунд полюбоваться ею. Отчасти потому, что не хотел поднимать трубку и начинать разговор. Отчасти потому, что уже плохо помнил, когда в последний раз Сара смеялась и выглядела такой счастливой.

Дольше тянуть не было смысла, и Генри поднес трубку к уху.

- Привет.

- Ты сегодня собираешься домой? – Сара говорила в полголоса: наверняка опасалась разбудить малышку. Отчего-то её шепот больше напоминал шипение.

- Да, конечно. Мне осталось проверить еще несколько работ, - Генри смущенно покосился на экран ноутбука, где красовался новорожденный диалог двух главных персонажей. Грудь сдавило знакомое чувство вины.

- Тебе еще не надоело врать?.. – в голосе Сары звучала такая усталость и безысходность, что Генри почувствовал себя самым ничтожным человеком на свете. – Проверять их можно и дома. Признайся: ты пишешь, - эти слова звучали также обвинительно, как «ты изменяешь», «ты нюхаешь кокаин» или «ты расчленяешь людей в свободное от работы время».

- Сара…

- Даже не начинай, - перебила его жена. Генри почудилось, что она всхлипнула. Ему захотелось взять ложку, перепачканную кремом и шоколадными крошками, и выковырять себе сердце. – Просто не буди меня, когда придешь. И не шуми, Эшли в последнее время чутко спит.

- Сара…

Телефон раздражающе пикнул, возвещая о конце разговора. Обессиленный, Генри откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Калейдоскоп эмоций пришел в движение: разочарование, злость, уныние и жалость к себе сменяли друг друга, как по щелчку пальцев. И все это время, где-то на заднем плане часть его мозга упрямо продолжала продумывать диалог главных героев. Уж больно яркая и остроумная получалась беседа, и эта беседа вот-вот должна была обернуться нестандартным сюжетным поворотом.

- Прошу прощения…

Деликатное покашливание и мягкий, обволакивающий голос заставил Генри вздрогнуть и резко открыть глаза. Напротив него в кресле сидел тот самый мужчина в деловом костюме, на которого он обратил внимание при входе в кофейню. Лицо незнакомца не выдавало его возраст: ему могло быть чуть за сорок, а может, и все пятьдесят. Про себя Генри поразился, как бесшумно он подошел к столу и устроился в кресле, словно материализовался из воздуха. Либо он обладал грацией пантеры, либо Генри слишком глубоко погрузился в омут своих мыслей.

- Извините, - продолжил незнакомец. – Я не хотел вас напугать.

- Да нет, что вы, - пробормотал Генри. – Я просто не ожидал увидеть здесь кого-то еще. Кофейня уже закрылась… - в подтверждение его слов Джон загрохотал посудой где-то в глубине кухни, - и, признаться, я думал, что мы с Джоном остались здесь вдвоем.

Незнакомец улыбнулся: его тонкие губы растянулись по пухлым щекам от уха до уха, не обнажая зубов. Темные, почти черные глаза между тем остались без всякого выражения. Лицо его сразу сделалось неприятным, точно искусственным. На макушке мужчины была лысина, гипнотически мерцающая в неярком свете ламп. Остатки темных волос с вкраплениями серебристых нитей обрамляли его голову, словно подкова. У самой макушки, рядом с поблескивающим озерцом кожи, волосы пушились и будто вставали дыбом, навевая смутные ассоциации с маленькими рожками.

- Вы что-то хотели?.. – наконец спросил Генри.

- Я вас узнал, - невозмутимо продолжил мужчина. – Вы – мистер Генри Эванс, профессор местного университета. А еще вы время от времени публикуетесь в местной газетенке, как бишь её… Уверен, вы понимаете, какую я имею в виду. Последний ваш рассказ, «Пальто мертвеца», был на редкость хорош.

- Благодарю за добрые слова, - хотя незнакомец был ему неприятен, последние слова добавили ему несколько баллов в глазах Генри. – Зовите меня просто Генри. А вы?..

- Меня зовут Люциус Хилл, бизнесмен и коллекционер, - представился мужчина. Он протянул руку через стол, и Генри пожал его крупную, шершавую ладонь. Пальцы Люциуса властно и сильно сжали руку Генри: куда сильнее, чем он привык. – Я в городе проездом, по делам.

- Для того, кто в городе проездом, вы удивительно много знаете о местных печатных изданиях и учебных заведениях, - заметил Генри.

- Работа у меня такая, - туманно изрек мистер Хилл. – Похоже, и вас в это миленькое заведение привела работа. Университет или творчество?

- Всего понемногу, - заученно повторил Генри.

Хотя внешне Люциус Хилл казался вполне безобидным мужчиной, хоть и не лишенным деловой, «акульей» хватки, что-то в нем настораживало. Возможно, дело было в глазах, которых не затрагивала его улыбка? Будь Генри животным, у него на загривке уже давно встала бы дыбом шерсть. Поэтому он решил перестать любезничать, и взять быка за рога.

- Честно говоря, я как раз хотел бы вернуться к работе, - сказал он, демонстративно придвигая к себе ноутбук.

- Ни в коем случае не хочу вам мешать. У меня остался только один вопрос: вы довольны своей жизнью? – бизнесмен подался вперед, коршуном нависнув над столешницей. - Счастливы?

- Что за странный вопрос? – разозлился Генри. Ему захотелось сгрести нахала за шиворот и выдворить из зала, придав ему ускорение мощным пинком.

- О нет, не поймите меня неправильно, – Люциус вскинул ладони в примирительном жесте и негромко рассмеялся. – Просто люди творческих профессий обычно несчастны. Мне было любопытно, относитесь ли вы к их числу.

- Я не привык обсуждать подобные вопросы с незнакомцами, - огрызнулся Генри. Он постарался предать своему лицу максимально презрительно выражение и принялся буравить собеседника злобным взглядом. В глубине души он надеялся, что этому раздражающему засранцу станет неловко, и он, наконец, оставит его в покое.

- Мне кажется, вы так или иначе уже ответили на этот вопрос, - мягко заметил Люциус, и его лицо вновь расплылось в улыбке, отчего Генри еще сильнее захотелось ему врезать. Или же крепко обнять пальцами его горло и выдавить с его физиономии эту снисходительную ухмылку.

Конечно, ответил. Генри знал ответ на этот вопрос, и он ему не нравился. И этот разговор, и этот мерзкий тип. Зачем он заставляет его думать о таких вещах? Что за странная светская беседа?

И все же теперь он не мог не думать об этом. Шестеренки были запущены, весь механизм пришел в движение, и где-то в самом удаленном закоулке мозга начала тревожно вибрировать Мысль. В какой момент все пошло наперекосяк? Когда наступил тот самый миг, когда маленькая соломинка раскрошила хребет осла? В какой момент его жена, всегда восхищенно зачитывающаяся его работами, внезапно стала ненавидеть эту «проклятую писанину»?

Генри невольно вспомнил, как они познакомились. В ту ночь он возвращался от родителей в университетское общежитие на междугороднем автобусе: его машина сломалась пару недель назад, а денег на ремонт он так и не накопил. Там, в полутемном салоне, пропахшем застарелым потом, нестираными носками и еще бог весть чем, среди храпящих пассажиров, его врасплох застало Вдохновение. Генри открыл одну из своих учебных тетрадей, и прямо по соседству с очередной лекцией начал писать рассказ. Ручка не поспевала за потоком его мыслей: пальцы уже сводило от усталости, и мозоль на среднем пальце даже начала сочиться кровью. Генри не обращал на это внимания; не замечал ни храпа, ни раздражающей тряски, ничего вокруг. Вот и Сару он поначалу не заметил. Она ворвалась в автобус на одной из остановок. Запыхавшаяся, с раскрасневшимся от бега лицом, Сара протиснулась в самый конец салона и плюхнулась на сидение рядом с Генри. Несколько капель с её растрепанных, мокрых от дождя волос приземлилось на страницу тетради. Чернила в этом месте сразу начали расплываться.

- Эй! – рассердился Генри. Тогда-то он впервые поднял глаза на непрошенную соседку. Нет, он не влюбился с первого взгляда. Но сразу заметил её красивые глаза, так выразительно поблескивающие в полутьме салона, и изысканную вязь её мокрых локонов.

- Прошу прощения, - извинилась Сара. Она раскраснелась еще больше, теперь уже от смущения. – Я не хотела вас побеспокоить.

Тогда Генри ничего не ответил, лишь уткнулся обратно в свои записи. Мир перестал существовать, сузился до белого листа – портала в мир его фантазий. Только когда он закончил, Генри понял, что все это время незнакомка осторожно заглядывала ему через плечо.

- Можно?.. – с некоторой опаской попросила она. – Пожалуйста?..

Генри был выжат до капли, и её любопытство его тронуло. Он молча кивнул и протянул ей тетрадь. Она пролистала её до начала рассказа и стала жадно читать, а он – внимательно следить за выражением её лица. Наверно, тогда он сначала влюбился в её искреннее восхищение, а потом уже – в саму Сару.

Пока Генри предавался воспоминаниям, Люциус наблюдал за ним, время от времени кивая, будто в такт своим мыслям. Он всё также загадочно улыбался: казалось, что эта улыбка намертво приклеилась к его лицу, как розовый комок жевательной резинки, размазанный по подошве ботинка. Когда Генри слегка встрепенулся, освобождаясь из плена воспоминаний, Люциус, как ни в чем не бывало, продолжил:

- Вам никогда не казалось, что талант – это своего рода проклятье? Куда проще быть обыкновенным обывателем. Сколько творческих людей на протяжении всей своей жизни были глубоко несчастны, сколько раньше срока решили отправиться на тот свет? Эрнест Хемингуэй застрелился, Марина Цветаева повесилась, Вирджиния Вулф утопилась, Сильвия Плат сунула голову в духовку, Ван Гог не от хорошей жизни оттяпал себе ухо. А говорят – дар божий, божья искра… Если спросите меня, то это проклятье, самое настоящее проклятье.

- Я не спрашивал, - заметил Генри. По какой-то причине он больше не злился. Этот человек подсел к нему за стол не случайно, теперь он в этом не сомневался. Любопытство постепенно вытесняло раздражение.

- Пусть так, - отмахнулся Люциус. Он сплел пальцы перед собой и придвинулся ближе к столу, заговорщицки понизив голос. – Разве кто-то спрашивал этих людей, хотят ли они такой доли? Быть может, им бы хотелось прожить обыкновенную жизнь, лишенную подобных страстей, горечи поражений, взлетов и падений?

- Но и признания тоже!.. – нахмурился Генри.

- Задумайтесь, а сколько талантливых людей получило признание? Все тот же Ван Гог умер в нищете, и лишь после смерти его гений был признан. Поль Гоген, Франц Кафка, Франц Шуберт – все обрели величие лишь после смерти. Сколько же умерло в безвестности, и навсегда затерялись в лабиринтах истории? Чьи имена и труды, на которые они положили всю свою жизнь, канули в Лету?

- К чему вы клоните?.. – Генри внезапно захотелось отодвинуться еще дальше, вжаться в кресло, спрятаться за его спинку. Или убежать.

- Забудем на минутку про все эти громкие имена, - опять отмахнулся Люциус. – Поговорим о вас. Не сомневаюсь, вы всю жизнь идете к признанию. Ваши работы, без сомнения, не лишены таланта. Я вижу в вас божью искру: её огонь горит ярко, сильно, опаляя всех вокруг, - Люциус мимоходом облизнул губы и продолжил: - Но принес ли этот дар счастье лично вам? Обрели ли вы заветное признание? Неужели публикации во вшивеньких местных газетенках стоят того, через что вы сейчас проходите?

- Кто вы такой? – пробормотал Генри. Безжизненные глаза и вкрадчивый голос его собеседника гипнотизировали его. По рукам испуганными антилопами гну помчались мурашки.

Признаться, он и сам иногда задавался этим вопросом. А стоит ли оно того?.. Стоят ли все его творческие потуги хотя бы ломаного гроша, если истинная цена – счастливый брак? Генри любил Сару. Возможно, он не всегда достаточно убедительно ей это демонстрировал… Возможно, он действительно мало помогал ей в хозяйстве… Но, черт побери, он работал! Работал в этом надоевшем до чертиков университете, зарабатывал копейки за публикации в журналах и газетах, и постоянно трудился над повестями, одна из которых, он не сомневался, должна была принести ему известность, признание и долгожданный солидный гонорар. Раньше Сара была его главной и самой преданной поклонницей, терпеливой Музой, надежным плечом. Но во время беременности что-то в ней поменялось, и внезапно она стала ревновать Генри к его Творчеству. И ревновала с таким неистовством, будто он и правда изменял ей с чистым листом Microsoft Word.

Хотя, если уж быть совсем откровенным… Генри вспомнил, как у истоков их отношений на него временами находило Вдохновение в совсем уж неудачные моменты. Бывало, гениальная Мысль заявлялась к нему в голову, когда он расстегивал блузку Сары, покусывал её соски или уже стягивал с неё трусики. Зов был таким сильным, что он прерывался, и бросался писать. И иногда, пока он расстреливал бумагу пулеметными очередями строчек, его эрекция становилась только сильнее. Тогда Саре это даже льстило: она, смеясь, говорила, что это самое яркое доказательство того, что стала его Музой. Иногда она терпеливо дожидалась, пока он допишет и вернется к ней, чтобы завершить начатое. Потом они лежали в постели или на полу, мокрые и счастливые, и вместе перечитывали рожденные накануне строки. Так создавались одни из лучших работ Генри.

Где-то на втором десятке таких творческих приступов Сара стала раздражаться. Потом – скандалить. К тому моменту они были уже пару лет как вместе, и Генри так до конца и не понял, почему это вдруг стало её задевать. Списав все на то, что самая волнительная и безбашенная часть отношений закончилась, уступив место чему-то более стабильному и требующему компромиссов, он научился наступать на горло своему Творческому Зову. Далеко не единожды ему приходилось игнорировать Вдохновение, а после второпях законченного акта – лежать и обнимать Сару, пока в голове хороводом кружились идеи. К моменту, когда он, наконец, выскальзывал из постели, чтобы их записать, самые удачные уже растворялись в небытие. За это он немного ненавидел Сару. Но еще больше – себя самого.

- О, я всего лишь тот человек, который задает неудобные вопросы. Те вопросы, которые мы иногда страшимся задать себе сами, - Люциус извлек из пиджака пачку сигарет, щелкнул серебристой зажигалкой (кажется, Zippo), и с наслаждением закурил. Генри хотел сказать ему, что здесь нельзя курить, но почему-то не смог. Он молча наблюдал, как дым змеится в воздухе, поднимаясь к потолку, и надеялся, что сейчас из подсобки выскочит Джон и выставит этого напыщенного придурка за дверь.

Но никто не приходил.

- Так что скажете? – после непродолжительного молчания поинтересовался Люциус. Он стряхнул пепел прямо на тарелку с шоколадными крошками и выжидающе уставился на Генри.

- Я не знаю, я…

- Прошу, не надо мямлить, - поморщился Люциус. – Вопрос простой, как не погляди. Я повторю: счастливы ли вы с этим даром? Здесь и сейчас?

- Пожалуй… - Генри кашлянул, поймав укоризненный взгляд собеседника. Черт, отчего же он чувствует себя провинившимся школьником?! – Пожалуй, что нет.

- Вот оно! – Люциус торжествующе вскинул руки. Пепел с кончика его сигареты рассыпался и разлетелся во все стороны. – Бинго, мой друг! Самый важный шаг – признать наличие проблемы. Теперь осталось найти решение.

- Как будто все так просто, - протянул Генри. – Не поймите меня неправильно, мне нравится творить. Я создаю целые миры, я вершу судьбы, я… да я избранный, мессия, Господь Бог! Только вот моя жена этого не понимает. Но я же не могу просто… перестать писать? Это же какой-то сверхъестественный зов. Это как наркотик.

- Вот! – Люциус снова воинствующе потряс сигаретой. Новая порция пепла устремилась к столешнице и его дорогим брюкам. – Наркомания. Болезнь. Вы же сами это признаете.

- Вы извращаете мои слова, - запротестовал Генри.

- Разве? Но ладно, черт с ним, это все терминология. Как не назови – это проблема. Что, если я скажу, что её можно решить?

У Генри закружилась голова. Ему стало казаться, что он застрял в каком-то дурацком, низкобюджетном роуд-муви. Тусклый свет, сигаретный дым, подозрительный мужчина и самая странная беседа – налицо были все составляющие классического арт-хаусного кино. Осталось лишь сделать картинку черно-белой – и вуаля!.. Генри помотал головой, пытаясь отогнать странное видение. Сюрреалистичность происходящего выводила его из себя.

- Как? – в своей голове Генри выплюнул это слово с едкой насмешкой, а на деле лишь слабо прохрипел.

- Я могу забрать ваш дар, - буднично пожал плечами Люциус.

Генри громко, каркающе рассмеялся. Капелька пота скользнула по его шее. Люциус продолжал невозмутимо улыбаться. Генри готов был поклясться – его глаза стали чернее, чем прежде.

- Так просто? – Генри демонстративно похлопал себя по карманам. – Так что же, мне просто вытащить откуда-то из закромов мой…дар, как вы его называете, и вручить вам? И вы засунете его в баночку из-под Нутеллы или пустую сигаретную пачку, и унесете с собой?

- Я же уже говорил, я коллекционер, - Люциус вновь пожал плечами. – И для подобных ценностей банка из-под Нутеллы или пачка не подойдут, - только сейчас его улыбка обнажила зубы, и Генри увидел ряд до отвращения белых зубов с выдающимися и на вид очень острыми клыками.

- Я понял – вы пьяны. Или обдолбаны, - Генри устало рухнул в объятия кресла и отвернулся к окну. Эта беседа выжала из него все соки. Экран ноутбука погас: с надсадным щелчком компьютер ушел в спящий режим. Генри ему позавидовал.

- Мистер Эванс… Генри, - Люциус затушил сигарету об тарелку и подался вперед. Теперь он был так близко к Генри, что мог сцапать его за шиворот и… Генри не знал, что он мог бы с ним сделать. Но почему-то чувствовал: этот чертов «коллекционер» действительно охотится за ним. И Генри – всего лишь безмозглая куропатка в прицеле его ружья. – Я буду с вами откровенен. Сегодня я оказался в этой задрипанной кафешке не случайно. Я поджидал вас, чтобы предложить сделку. Сделку, от которой в вашем положении отказываться попросту глупо.

Лицо Люциуса, еще пару минут назад излучавшее слащавую доброжелательность, внезапно посуровело. Светская беседа закончилась: в дело вступил бизнесмен. Бизнесмен, четко знающий, чего хочет, и готовый проехаться танком по головам тем, кто посмеет встать на его пути.

- Я знаю, что последнее время вам было чертовски плохо. Ваш талант, эта божья искра, прожгла вашу душу насквозь. Не хочу вас обидеть, но вы очень похожи на побитую собачонку. Я могу вам помочь. Я могу избавить вас от того, что причиняет вам страдание. Вам только нужно отказаться от вашего таланта.

- Вы – дьявол? – спросил Генри, и сам поразился тому, как буднично это прозвучало.

- Ну что вы, нет, - рассмеялся Люциус. Смех старого доброго дядюшки. Вот только эти острые клыки и пустые глаза!.. Генри не удивился бы, если бы сейчас этот тип облизал себе брови раздвоенным языком. – Хотел бы я!.. Но нет. Всего лишь вхожу в его топ-менеджмент. Руковожу местным филиалом по изъятию талантов.

- Это какой-то бред… - пробормотал Генри.

- Прошу, только давайте не будем играть в игру «докажите, что вы дьявольское отродье», - поморщился Люциус. – Вы устали, вас ждут дома, и я тоже хотел бы вернуться домой до полуночи.

- Что, в аду вас заждалась Миссис Дьявольское Отродье?..

- Все-таки хотите поиграть? – глаза Люциуса сузились, а дежурная улыбка, наконец, исчезла с лица. Еще пару капелек пота падающими звездами скользнули по спине Генри. – Как я могу доказать вам, что я тот, кем являюсь? Хотите представление с огнем, дымом и серой? Дешевый маскарад, киношный стереотип – я не буду этого делать, - он на секунду задумался, а затем радостно щелкнул пальцами. – Придумал! Я убью вашего приятеля, Джона.

- Вы что, сумасшедший? – Генри уже было не до смеха.

- О нет, не поймите меня превратно, я не хочу его убивать. Он хороший малый. Этакая трудолюбивая пчелка. Будь трудолюбие – талантом, я бы уже давно к нему наведался бы с тем же предложением. Но если вас это убедит… Я просто щелкну пальцами – и он упадет замертво. Так что же?

- Вы – псих!

Отрицание было последним щитом Генри, защищающим его сознание от поразительной правды. Где-то там, в самом дальнем, полутемном переулке его мозга, где продолжал вершиться диалог главных персонажей его повести, вкрадчивый голос шептал: «Все так. Этот тип не человек. Просто поверь ему». Генри сопротивлялся лишь по инерции.

- Каждый делает свою работу в меру своих возможностей, - укоризненно покачал головой Люциус. – Послушайте, забудьте о том, кто я. Это такая мелочь. Просто примите как данность, и давайте вернемся к сути. А суть такова: я могу спасти вас. Жена станет центром вашей вселенной: поверьте, Сара того заслуживает. А малышка Эшли? Разве ей не нужен отец, который всегда будет рядом? Который не будет терзаться нереализованными мечтами, и страдать от отсутствия признания? Вся боль и сомнения уйдут. Ни на каком этапе вашего жизненного пути вам не захочется снести себе башку из двустволки. Вы просто будете жить тихой, спокойной, счастливой жизнью. Разве это не предел мечтаний?

- Так вы хотите заполучить мою душу?

- Душу? Я хоть раз заикнулся о душе? Этим занимается другой департамент, и, признаться, его давно следует упразднить. Так или иначе, души подавляющего большинства людей и так принадлежат нам, - Люциус подмигнул Генри и, как ни в чем не бывало, продолжил: - Нет-нет, только талант. Это страстное желание заниматься бумагомарательством (или следует сказать «микрософтомарательством»?) наконец отступит. Никаких горячечных идей, мешающих вам спать по ночам, вытаскивающих вас из объятий Сары. Разве так не будет лучше?

- Значит, вы получите мой талант… А что получу я?

- Спокойствие. Разве этого мало? Я извлеку эту опухоль, отравляющую все ваше существование. И наступит покой. Умиротворение. Счастье.

Генри закрыл глаза. Счастье и покой – какие они? Всю свою жизнь он гонялся за призрачной мечтой стать именитым писателем. Всю жизнь эта «великая цель» отравляла его существование. Он прекратил общение с друзьями, потому что практически не сомневался: все они считают его нищим неудачником и наверняка потешаются над ним. Генри буквально видел, как они собираются вместе на очередную вечеринку у бассейна, неспешно потягивают мохито и смеются над его скромным жилищем и глупыми мечтами. На первый свадебный танец его чуть ли не за ухо вытащил ненавистный тесть, считающий его недостойным своей дочери: Генри лишь чуть-чуть отвлекся, записывая новую идею повести на салфетке. Он чуть не пропустил рождение дочери, потому что не отвечал на телефонные звонки – заканчивал роман, который отверг, наверное, каждый издательский дом в стране. И Сара… ему было мучительно больно от мысли, что он причиняет ей страдания. А она страдала: какой толк в муже, который отгородился от неё, и шатался по их крохотной квартирке, как приведение, между ноутбуком, кухней и туалетом? Пора было признать: Генри слишком глубоко провалился в кроличью нору своих фантазий. Еще немного, и ему не к кому будет возвращаться из этого лабиринта.

- И что нужно сделать? Подписать кровью договор из человеческой кожи?

- К чему такое варварство? – Люциус удивленно вскинул брови. – Стандартный договор и подпись – ничего более.

- Так просто? – признаться, Генри был разочарован. – Никаких болезненных процедур? Крови, порезов?

- Ну, только если вы специально попросите, хе-хе. Любой каприз клиента, как говорится, - лицо Люциуса скривилось в противной ухмылке. – Так значит, вы согласны?

Если это правда… Пока Генри трудно было в это поверить, но если хоть на секунду довериться этому психопату… Разве не решило бы это все его проблемы? Сара, вне всяких сомнений, оценила бы эту Великую Жертву. Он перестанет тратить время на Творчество – эту бездонную черную дыру, высасывающую его силы, энергию, лучшие годы жизни, в конце концов. Уйдет из университета и попробует вернуться в недвижимость, под крыло отца Сары. Или попросит одного из немногих оставшихся друзей пристроить его в свою фирму. Прощайте иллюзии, здравствуй, дивный новый мир!.. Нужно лишь поверить этому странному типу. Терять ему, и правда, уже нечего.

- Возможно, - осторожно протянул Генри. – Могу я увидеть договор?

Люциус кивнул. Генри моргнул и упустил момент, когда в руках мистера Хилла внезапно появилась перьевая ручка и лист бумаги (неужели верже?). Он молча протянул их Генри, и тот принялся внимательно изучать затейливую вязь. На бумаге было всего несколько строчек, выведенных каллиграфическим почерком, и все же Генри не сразу удалось сложить многочисленные завитки в слова. Самые главные – «Я, Генри Миллер Эванс, добровольно отказываюсь от своего таланта в пользу…» и «отказываюсь от дальнейших притязаний…» – он буравил взглядом так долго, что почти не сомневался: сейчас бумага загорится синим пламенем и расползется в его руках.

Он поставил подпись: рядом с напыщенными завитками, его закорючка смотрелась обыденно и жалко. Генри отдернул ручку от верже и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не поменялось. Ни дыма, ни серы, ни даже банального головокружения: из носа не пошла кровь, виски не взорвались мигренью. Только желудок недовольно урчал, силясь переварить кусок торта.

- Поздравляю, мистер Эванс, - с сияющей улыбкой обратился к нему Люциус. Он осторожно выдернул у Генри из рук лист бумаги и ручку и внимательно изучил подпись. Затем протянул руку, сгреб безвольную ладонь Генри и потряс её, с энтузиазмом сплющивая ему пальцы. – Вы приняли правильное решение!

- Спасибо, – прохрипел Генри.

- С вами приятно иметь дело! Я желаю вам успехов в будущем и счастья в личной жизни, хе-хе.

Люциус исчез, будто его и не было. Генри еще долго смотрел на хлопья пепла на столе и на свою руку. Не помнил, как собрал свои вещи и направился к выходу. Попрощался ли он с Джоном?.. Вряд ли. Он брел по темной улице, от одного островка фонарного света к другому, и прислушивался к себе. В голове было пусто.

Голоса стихли.

«Я просто в шоке», – попытался убедить он себя. «Не каждый день встретишь таких странных типов. И я устал».

Генри открыл дверь квартиры и тихонько шагнул в темное лоно прихожей. Связка ключей негромко звякнула о стеклянный бок специального блюда и скатилась к ключам Сары. Генри несколько мгновений смотрел, как их ключи лежат рядом, на дне, а затем аккуратно стянул с себя ботинки, повесил куртку на крючок и неслышно скользнул вглубь квартиры.

Сначала заглянул в детскую: маленькую, почти кукольную комнатку, где большую часть пространства занимала детская кроватка и пеленальный столик. Эшли крепко спала, раскинув в стороны ручки и ножки. Сару Генри тоже обнаружил спящей: она свернулась клубочком у самого края постели, и даже во сне её лицо казалось уставшим и напряженным.

Генри быстро разделся и скользнул в постель. Какое-то время он лежал под одеялом, стараясь согреться. Его взгляд блуждал по потолку, по маленьким трещинкам на штукатурке, по старой люстре. Он тщетно пытался отыскать вход в мир своих фантазий, но натыкался лишь на обыденные и скучные вещи. Тогда он повернулся на бок и, наконец, придвинулся к жене, заключая её в свои объятия. Такая теплая и податливая, Сара что-то пробормотала во сне и повернулась к нему, прижимаясь щекой к его груди.

И тогда Генри заплакал.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 3,67 из 5)
Загрузка...