– Пойдём со мной, – сказал Кот Чистого Золота. – Кошачьими тропами. Вслед за теми, кто зажигает огни, – и прочь от тех, кто их гасит. Поймав Ночную Бабушку за бархатный подол. Ветер Кошек уже шумит в кронах, шалит в головах, путая мысли. В это время кошки покидают свой дом. Они прыгают с крыш и самых высоких башен; но не разбиваются: их уносит прочь, – на волю.

Мира не двигалась. Ей было страшно:

– А… обратно? Обратно ведь никак?

Кот Чистого Золота задумчиво поскрёб когтем по подносу.

– Н-да... Обратно – вряд ли.

Потряхивая ветками, шумливо переругивались молодые тополя. Если бы могли, они бы вырвали из земли корни и отдали бы себя Ветру Кошек, ветру странствий.

Его манящее дыхание ощущала и Мира. Год, полгода, назад – возможно, она бы и сдалась этому зову: её бы унесло и закружило, как заблудившийся сухой лист. Но теперь у неё было маленькое имя на последней странице тетради и три коротких слова, которых слышали лишь двое – она и майский дождь.

– Подглядел я тут твоё будущее… – сочувственно промурчал хозяин Небезрыбной улицы. – И оно внушает опасения. Впрочем, если почешешь мне пузико, я, возможно, и смогу что-нибудь сделать.

В предсказания Мира не верила, но пузико почесала – на всякий случай.

На пальцах остался толстый слой позолоты. До захода солнца её нужно было смыть. В противном случае руки могли навсегда остаться золотыми, – в самом прямом смысле.

…Нет, эта история началась не здесь, не в пирожковой на Небезрыбной улице.

Глядите-ка! Сменяя друг друга, кружатся картинки в калейдоскопе. Это человеческая жизнь. Занятная вещь, если, конечно, приглядеться.

***

Город носил скучное, ничем не примечательное имя. Он и сам его стеснялся. Город был молод – не так давно разменял первую сотню лет. Он любил запутывать перекрёстки, и ненавидел, когда подстригают его газоны.

На городской окраине, в тупике Пустопорожней улицы играли друг с другом «в гляделки» четыре дома. Три девятиэтажных «брата», сросшихся боками и одинокая «сталинка», «сестричка А», как её часто называли жители (очевидно, из-за полустёршейся вывески «Аптека» над первым подъездом). Под нестрогими глазами домов таился, кустился и лопушился дворик. Местные жители – то ли слишком занятые, то ли – ленивые, – мало интересовались его судьбой.

Детям дворик не нравился. Пенсионеры и мамочки с колясками предпочитали гулять в раскинувшемся неподалеку парке. Даже местные «алконавты» не спешили распивать здесь свой «волшебный напиток».

«Мутно тут, что в лесу, медведь его за ногу», – небезосновательно замечали они.

Песочница успела позабыть, как выглядит песок; её облюбовала высокая, словно длинноногая манекенщица, крапива.

Возле разлапистых кустов волчьей ягоды поскрипывали побитые жизнью Неунывающие Качели. И в дождь, и в безветренный зной, – всё также беззаботно раскачивались они из стороны в сторону.

Девочка Мира давно за качелями приглядывала и знала, что они себе на уме. В соседние дворы Мира не убегала, – бабушка её была мастером по конькобежному спорту: от такой особо не побегаешь. Что произошло с родителями девочки, история умалчивает. Бабушка как-то сказала, что они «в шамбале».

***

С утра пораньше Мира засела в кустах, – в засаде.

«Время 07:00. Следов Жылтухи не найдено. Вертухаевна не пакидала падъезд», – высунув язык от усердия, вывела девочка в «секретной» тетради.

Вертухаевна выглядела как обычная пенсионерка, – но злобности в ней было не меньше, чем промышленных отходов в городском пруду. На домовом совете она заявила, что «объявляет войну бездомному зверью».

По странному совпадению, на следующий день бесследно исчезли две дворовые кошки, а потом, неожиданно, вполне домашний пудель Йоганн, (который был, выражаясь простым языком, вообще не при делах).

Все эти происшествия не слишком волновали Миру. До тех, пор, пока не пропала её бедная Желтуха.

Желтуха была невообразимым ублюдком, напоминающим плод запретной любви крокодила и овцы, с кривыми лапами и грязно-желтой шерстью, свисающей клочьями. Увидев сию собаку вечером, при рваном свете фонарей, алкоголики со стажем бросали пить, а закоренелые комсомольцы истово крестились.

Мира была для Желтухи богом. Девочка о таких высоких материях не помышляла, но однажды чуть не потеряла зуб, отбиваясь от мальчишек, повадившихся кидаться в добродушную собаку осколками кирпича.

Весной Желтуха нагуляла от заезжего ротвейлера «брюхо». Соседи ждали щенков не без содрогания. Ждала и Мира, волнуясь едва ли не больше будущей матери.

Однажды утром Желтуха внезапно исчезла из жизни дворика на Пустопорожней улице. Дворик продолжил зарастать крапивой, а люди всё с той же суетливостью спешили куда-то по своим людским делам.

Мира не плакала. Она смотрела много фильмов про шпионов и разведчиков, и знала, что действовать нужно быстро. От бабушки, относящейся к животным с брезгливым равнодушием, помощи ждать не стоило. А тут ещё дядя Сева из третьего подъезда, как-то сказал:

– Желтуха? На рынок, где меховыми шапками торгуют, сходи да спроси. И Вертухаевну с собой прихвати.

***

Мира жалела, что не захватила бутерброды. Засада – дело небыстрое.

Вдруг девочка встрепенулась. Мира увидела Желтуху, её Желтуху, с беззаботным видом ныряющую в кусты. И Мира побежала. Со спортом отношения у неё всегда складывались не лучше, чем у среднестатистического дворового кота и горячей ванны. Но сейчас бабушка могла бы гордиться своей внучкой. Мира мчалась, как ветер. На какой-то миг ей даже показалось, что она обгоняет его. Тень девочки запыхалась, и отстала. Мира осталась одна.

***

Светлячки. Так много, – целый рой! Вот первое, что запомнила Мира. Крикнула незнакомая птица, – семь раз. И Мира освободилась от плена кустов. Впрочем, они оказались не колючие, – просто слишком навязчивые.

Неохватные, неудержимо тянущиеся к небу деревья раскинули алые кроны. Ягоды на безродных «волчьих» кустах раздулись, словно спелые яблоки. Море рыжеватой травы щекотало колени. Где-то вдалеке, словно мираж в пустыне, высвечивали силуэты трёх домов-братьев и Сестрички «А».

«Я всё ещё в своем дворе!» – догадалась Мира.

Вот только теперь этот двор невозможно было обойти и за целый день.

Мира на секунду подумала, что попала в сказку, – или ещё куда-нибудь подальше.

– Желтуха?.. – неуверенно позвала Мира.

Девочка выбралась на широкую поляну. И вскрикнула от удивления.

На ворохе сухих листьев, словно на троне, лежала огромная чёрная собака. На правой лапе «великанши» сидели два упитанных снегиря, а левую, словно браслет, обвивала золотая змея.

Мира хотела было разревется, но лишь шмыгнула носом. Уж очень ей стало любопытно, что это за зверь такой в её дворике завёлся?

– Я – Псовая Матерь, а это мои владения, – ответила хозяйка поляны на невысказанный вопрос. – Как ты попало сюда, дитя, и что здесь ищешь?

Её голос пах степным ветром, – тем, что снуёт меж копыт бегущих коней и ласкает кончики ястребиных перьев. Этот образ просто возник в сознании Миры, – помимо её воли.

– Верните Желтуху! – выпалила Мира.

Глаза Псовой Матери погрустнели. Они были чернее, чем её шерсть, чернее, чем небо без звёзд.

– Так, значит, зовут эту глупую собаку?.. Она и так слишком задержалась... Всё бегает, ищет своих щенков!.. Прошлой ночью приходила Последняя Сестра, да опять ушла ни с чем.

«Щенки! Значит, они всё-таки родились!» – обрадовалась Мира.

– Тетя Пёсья Мама! Вы сходите к Вертухаевне из первого подъезда, да напугайте её! Она тогда сразу расскажет, куда Желтуху спрятала! Пожалуйста!

Псица растянула пасть в жуткой улыбке, невозможной для любого животного:

– План неплох. Но мы, нерождённые хозяева, не можем вмешиваться в ваши дела. Так что свою собаку ты больше не…

– Да вот же она! – вдруг вскрикнула Мира и захлопала в ладоши. – Беги сюда! Ко мне!!

Желтуха и правда была здесь. Её длинная шерсть трепетала под несуществующим ветром, а взгляд был печален и пуст. Она шла навстречу, шла, не приминая ни единой травинки.

– Не трогай!.. – страшно закричала Псовая Мать.

Мира инстинктивно отшатнулась. Ей на миг показалось, что кричит звонким голосом женщина.

Желтуха угрём проскользнула мимо девочки, не коснувшись её. Псовая матерь облегченно выдохнула.

– Соображаешь ли ты, что делаешь? – покачала псица косматой головой. – Если бы ты дотронулась до неё, твоя жизнь уменьшилась бы вполовину! Бойся призраков! Безжалостны они к видящим их…

Мира задумчиво поковырялась в носу:

– Желтуха – хорошая!

А потом и вовсе показала псице язык:

– Бээ-э! Не догонишь!

И снова нырнула в недра навязчивых кустов. Мира решила, что всё происходящее – сон, а значит, ничего плохого с ней случиться не может.

Быть может, она смогла бы убежать далеко, куда дальше заросшего крапивой дворика. Но к счастью, – или не к счастью, тут уж с какой стороны посмотреть, на пути её встретился сундук. На его крышке восседал упитанный субъект в испещрённом заплатами кафтане. Заметив Миру, субъект зашевелился, однако с сундука не встал.

– Дитятко, милое, копеечки не найдётся?

Ручонки, резвости которых позавидовал бы любой карманник, сложились в молитвенном жесте.

Увы! В карманах Миры не водилось ничего, кроме дырок.

Хозяин сундука разочарованно вздохнул. Его рот сделался узким, как щель копилки.

– А, вы, дяденька, кто такой будете? – прищурившись, спросила девочка.

Глаза толстячка, – круглые, как пятирублевые монеты, резво провернулись в глазницах.

– Я, моя дорогая козявочка, сам Хозяин Денег! Всех денег мира!

– Враньё, – лениво потягиваясь, из кустов выступила Псовая Мать. Она легко нагнала девочку. – Этот старый скряга – хозяин всех денег, потерянных или украденных… денег этого двора.

– Только двора?.. – разочаровалась Мира.

– А кто нашел портмоне с тыщей советских рублей пять лет назад?! «Этого двора!..» Какой тон, подумайте!..

Живот толстячка начал расти, словно воздушный шар. Кафтан-инвалид треснул по швам. Во все стороны посыпались позолоченные пуговицы.

Мать Псов поморщилась:

– Давай, сдувайся. А то укушу. Ты пугаешь дитя.

Но Мира не испугалась. Она крутила в руках оторванную пуговку, дешевую до неприличия.

Вдруг под ногами что-то забулькало и заклокотало, – словно засорившаяся труба во время терапии вантузом.

– Ага, Мокрошня любопытствует, – без особой радости пояснил Хозяин Денег, и зажал двумя пальцами нос.

Из канализационного люка вылезло нечто, скользкое и бесформенное, как неудавшееся желе. Оно грустно хлопало огромными, словно суповые тарелки, глазами.

– Ха-ха, мокрушник! – Мира показала на гостя пальцем.

«Желе» разразилось тоскливым присвистом и рухнуло вниз. Завоняло протухшей рыбой.

– Теперь до конца недели не вылезет, – озабоченно сказал Денежник. – Ты это зря, он по «мокрому делу» никогда не «привлекался».

Мира пожала плечами. Дядя Сева по кличке Севастополь однажды сказал, что все мокрушники – скользкие.

– …Даже когда эта бабка придушенных щенков в коллектор сбросила, Мокрошня их вынес на Клеверную, где решётка сливная сломана. Помочь хотел, да опоздал…

Псовая Мать хотела цапнуть Хозяина за толстую пятку, но было поздно. У детей ушки на макушке.

– Ты чего ревёшь?! – Денежник не на шутку перепугался. – Я денег не дам, хоть реви, хоть не реви!

А Мира и сама не знала, почему плачет. Просто внутри вдруг стало очень, очень больно.

– Ты зачем привела сюда рожденного ребёнка, а? – покачал головой хозяин сундука, обращаясь к Псовой Матери.

– Она сама пришла к нам. Видно, Первой Сестре было так угодно.

***

Псовая Мать строго-настрого запретила девочке приходить на другую сторону двора. Но Мира тайком пообещала Хозяину Денег бабушкин вексель, – если, конечно, Денежник «приоткроет кусты».

Мира надеялась ещё раз встретить Желтуху. Но в старом дворике и без этого было на что посмотреть.

Субботними вечерами в траве позвякивал Тазик, катающийся сам по себе. Он любил, когда в него бросают бутерброды с колбасой и ненавидел чистые простыни. Хозяин Денег считал его подозрительным: однажды тазик прокатился по монетке в пять копеек, и с тех пор её никто не видел.

– Если бы меня спросили, кто это всё время сбрасывает бельё на траву, я бы многое мог порассказывать! – сплетничал Денежник, многозначительно вращая глазами.

Но его, конечно, никто не спрашивал.

Гулять во Дворике можно было часами: бабушка будто бы вовсе не замечала долгого отсутствия внучки. Псовая Мать объяснила, что на другой стороне «безобразно ленивое время».

***

По ночам к Мире повадилась ходить Королевка Крыс. Она напоминала самую обычную крысу, но была непомерно жирной, а хвост, напоминающий водяной шланг, волочился за ней метра на два. Гостья едва протискивалась в форточку, но постоянно жаловалась, что её недокармливают. Мира охотно жертвовала «голодающей» бабушкину молочную лапшу.

Королевка любила почесать языком, – не отвлекаясь, впрочем, от своей трапезы.

– С мостовыми вчера поцапалась! На мукомольный завод меня не пускали! Вот напущу на них крысиный «легион», так попляшут!

Мира слушала невнимательно, – мостовые мостовыми, а домашнее задание никто не отменял.

Псовая мать отрицательно относилась к этим «гастрономическим» визитам. О боевых качествах «легиона» она была невысокого мнения.

«Зажрались», – презрительно бросила как-то псица.

***

Через три месяца Мира прибежала на другую сторону двора, размазывая слёзы. У девочки-соседки пропал котёнок. Вывод напрашивался только один.

Военный совет, состоящий из Миры, Хозяина Денег и самостоятельного тазика, постановил, что «проблему Вертухаевны» надо как-то решать.

Мира недавно перешла во второй класс и уже неплохо разбиралась в городской жизни, – как в другой, так и в самой обыкновенной:

– А если ваших из отделения милиции подключить?

– Тамошних хозяев лучше не дёргать, – махнул рукой Денежник.

А про себя подумал: «Они, конечно, помогут, но заберут сундук и все деньги».

***

Канализационный люк замаскировали листьями лопуха. На лестнице уже сидел Мокрошня. За пару селёдочных голов он согласился принять в авантюре самое горячее участие. Оставалось только загнать «жертву» в приготовленную ловушку.

– Это совсем просто, – сразу сказала Мира.

Всего-то и нужно пару раз прокричать «Вертухаевна, ау!».

– Ишь ты соплюха! Сейчас зубы-то намылю! – погрозила бабка увесистым кулаком и побежала вслед за Мирой.

Так раскричалась, что даже под ноги забыла посмотреть.

– Мамочки-и!

Очень уж Мокрошня любил хватать зазевавшихся прохожих за щиколотки.

Бултых! – и ушла Вертухаевна в воду, по самую макушку.

– Врёшь, не всплывешь! – Хозяин денег одобрительно звякнул глазами.

Всплыла, конечно. И заверещала страшным голосом:

– А ну беги пожарных зови!

Мира не спешила.

– …Ах ты прошмандовка малолетняя! Чтоб у тебя детей никогда не было! Чтоб тебя бандиты в переулке застрелили!

Вертухаевна исторгала ругательства, как бабушкин телевизор Рассвет-307 – помехи.

– Ну что, вытаскивать её? – озабоченно спросила Мира у Хозяина денег.

– Пускай ещё посидит, – махнул он рукой. – Вода там тёплая.

Сложно сказать, способствовало ли исправлению Вертухаевны «терапевтическое» купание, но животные на Пустопорожней улице пропадать перестали. Вертухаевна начала новую «священную войну» – с коммунальными службами.

***

Мира опаздывала на контрольную, да так капитально, что можно было уже и не приходить. В школе делать было решительно нечего. Одноклассники считали Миру «чокнутой», и уже давно бы высказали в лицо своё авторитетное мнение, – если бы её бабушка не попивала чаи с начальницей детской комнаты милиции. Единственными, с кем можно было поговорить о чём-то умном, был зловредный Хозяин Коридоров Второго Этажа.

В животе заурчало: то ли от чувства вины, то ли от хронического игнорирования школьных завтраков (будем честны: на них не польстились бы даже крысы из «легиона» Королевки). Мира свернула на Небезрыбную улицу и пошла на запах.

Буквы, раздувшиеся, будто рогалики из дрожжевого теста, гласили:

Пирожковая «Золотой Кот»

Кот и правда имелся; он возлежал под вывеской, на круглом подносе, кверху пузом. Бронзовый от ушей до кончика хвоста; сытый до ожирения, тающий от лени и праздности, словно кусок масла на сковородке.

С края подноса свисала табличка, обещающая всех мыслимых благ каждому, кто не поленится «почесать пушистое пузико». Мира призыв проигнорировала: кошачий живот был и без того «наглажен» до ослепительного блеска.

– Тут написано «Золотой Кот», а он – бронзовый! Дешевка какая-то, – важно заметила Мира.

Как оказалось, говорить такое вслух было, очень, очень большой ошибкой.

Статуя с невиданной ловкостью провернулась на подносе и открыла глаза.

***

В начале ноября, когда на улицах вперемешку с истаивающим летом наследила ранняя осень, в город пожаловал «гастролёр».

Денежник по-быстрому стащил с себя кафтан и напялил тряпьё, коим побрезговал бы даже привокзальный бомж.

– А то ещё подумает, что мы тут жируем!

Мокрошня булькал где-то под землёй, но наружу не вылезал: стеснялся.

Псовая Мать, прищурив глаза, ловила последнее солнце. Его лучи падали в чёрную шерсть, как стрелы в темную воду, – да так в ней и оставались. Мира сидела у псицы на шее, обвязывая её цветными лентами.

Псовая Мать, смирившись уже с тем, что от Миры просто так не отделаться, учила девочку читать: по следам и лицам, по кронам деревьев и опавшим листьям. Впрочем, Мире больше нравилось плескаться с Мокрошнёй в подземной речке, чем постигать знание.

«Принесла же Первая Сестра мне подарочек на старости лет!», – в сердцах восклицала Матерь Псов.

– А кто она, Первая Сестра? А Последняя?.. А хозяева, – откуда они взялись, расскажи? – мучила Мира свою «учительницу».

– Рано тебе ещё знать такие вещи, – отмахивалась Псица. Она надеялась, что Мира скоро «перерастёт» тайную сторону Двора.

Гость появился внезапно. Резко запахло дешевыми духами и свежей краской:

– Охохонюшки! Тот же самый дворик, и тополёчки те же!

Рядом с неунывающими качелями материализовалось сиреневое пальто. Какое-то время оно плавало в воздухе, как привидение. Вслед за ним возник розовый берет и щегольские брюки в черно-зеленую клетку. Лицо «франта» (если, оно, конечно, имелось) скрывал шарф и дамские очки от солнца.

Хозяин Денег пробурчал что-то неразборчивое и закутался в тряпьё по самые глаза.

– Друг мой, ты скверно выглядишь! – «пальто» всплеснуло бархатными перчатками. – Так и хочется дать копеечку… но нет-с, не завалялась!

В доказательство своих слов гость хотел вывернуть карманы, но передумал.

Заметив Миру, «франт» заинтересованно поправил очки:

– А это что у нас такое?

– Я не «такое», я Мира Эдуардовна!

– А я с утра был прекраснейшим Хозяином Забытых Вещей областного драматического театра! – витиевато представился гость.

Он пребывал в самом лучшем расположении духа: в этом месяце билеты на спектакли раскупали, как горячие пирожки.

Обернувшись к Мире, театральный хозяин жестом профессионального эксгибициониста распахнул пальто:

– Выбирай! Я сегодня добрый!

На подкладке висело не поддающееся счёту количество наручных часов, хронометров, браслетов и серёжек, кружевных платков, портсигаров и запонок.

Мира спросила, нет ли у «Театрала» ножа-бабочки.

К сожалению, в недрах пальто нашелся только тупой нож для рыбы.

– Ну вот, и у тебя нет! А у Витьки-Гусёнка есть! – разочаровалась Мира.

Театрал сделал вид, что не расслышал и быстро сменил тему:

– Видел тут Города вашего… совсем плох, заморыш какой-то.!

– Тяжело ему, бесхозяйному, – вздохнул Денежник. – А всё ж, лучше никакого хозяина, чем худой.

Мира никак не могла взять в толк, зачем хозяин Городу, если он, как все нерождённые, сам по себе. Но, оказалась, ещё как нужен, и не простой, а какой-то особенный. Хозяин хозяев, тот, кому подвластны обе стороны, и другая, и сторона людей.

– А помните, что в столице недавно творилось? Хозяева менялись, что мои перчатки; да каждый хотел всё устроить по-своему! Говорят, они там едва Немалого Тлена не впустили, а это уже…

Мира заскучала. Она уже знала, что по меркам нерождённых «недавно», – это не меньше, чем пятьдесят-сто лет назад. Недолго думая, она отправилась тормошить Мокрошню.

– Вылазь! – постучала Мира по крышке люка. – Видишь, «пальто» бегает? Давай ему рыбок подарим, а то оно грустное какое-то.

Скучающий Мокрошня радостно распахнул пасть. Внутри кишело кишмя рыбинами разной степени протухлости. Хозяин подземной речки хлюпнул, будто бы спрашивая, всех ли рыбок будем дарить, или, для начала, хотя бы парочку.

– Всех, – уверенно сказала Мира. – Мы сегодня добрые.

«Раз получилось с Вертухаевной – получится со всеми», – решила девочка.

– Ой! Кто-то шляпу забыл! – Мира ткнула пальцем в кусты. – Совсем новую…

Сказать, что Театрал заинтересовался, значит не сказать ничего.

Мокрошня молчал, – набирал в глотку воду.

Сюрприз получился вполне. Насколько Хозяин сундука был скуп, настолько Мокрошня был щедр. Он решил «порадовать рыбкой» всех сразу.

Псовая Мать долго думала, как же наказать Миру, но решила предоставить это её бабушке, страдающей аллергией на любую рыбу, даже самую свежую.

Примерно так и проходило Мирино детство, – не лучше и не хуже, чем у других.

***

В стенах и заборах жил плоский народец. Это их приглушённые шепотки слышала Мира, когда как-то пряталась за гаражами от милиционера. Крохотные фигурки перепрыгивали с забора на забор, перебрасываясь плохими словами и непристойными рисунками.

– Будешь с ними играться – мигом утащат в стены, и станешь такой же плоской, как они, – напутствовал Хозяин Денег.

Заборные жители частенько утягивали к себе гнилые листья и скомканные бумажки, скомканные мысли и ненаписанные стихотворения.

– Бывало, идешь себе и сочиняешь что-нибудь замечательное, а как до дома добираешься, – всё из головы «выдуло». Это плоский народец постарался. И появится потом твоё творчество где-нибудь на заборе, с тайной стороны.

– Разве у заборов есть тайная сторона? – удивилась Мира.

– У всего есть тайная сторона, – только и сказал Денежник.

На обшарпанной стене сестрички «А» прятался Чёрный Квадрат. Не такой, как у Малевича, а уродливо кривой, с рваными, неровными краями; словно черная простыня, болтающаяся на веревке. Перед какой-нибудь неприятностью квадрат начинал дёргаться и трепетать, то ли предупреждая, то ли угрожая. Однажды квадрат пару часов трясся мелкой дрожью, – а на следующий день на улице столкнулись две машины; пострадали люди.

***

– …и если общаться исключительно с театральным ворьём и всякими «мокрыми шнягами», недолго и пробить дно болота!

– Он не ворует, только берёт, что люди забывают, – вступилась Мира за Театрала.

– Тю! – присвистнул Кот Чистого Золота. – Я тоже не кушаю птичек, а только глажу по нежной шейке и отпускаю на волю. Ох, эти шейки! В них-то вся и соль…

Его изумрудные глаза плотоядно сверкнули.

– Понимаешь ли ты, какого золота я кот? К моему алтарю складывали редчайшие монеты и камни, – но я отвергал их. Я отвергал и кровь, и целые царства, брошенные к моим лапам, отвергал тоже. Глупцы!.. А ведь нужно было всего лишь раскрыть глаза.

И Мира раскрыла, и взглянула не вскользь, а насквозь.

Он был огромен, куда больше Псовой Матери; его тело сияло, как ручей, поймавший солнечное отражение. Изменчивый, текучий облик заполнил всю Небезрыбную улицу. Он и был улицей, каждой её частичкой: домами и мостовыми, магазинами и маленьким парком. Хвост, напоминающий по размеру пассажирский состав, терялся где-то в районе продовольственного рынка. Голова, – золотой шар, сотканный из бурлящего тумана, плавала между пирожковой и рыбным гастрономом. На месте глаз сверкали бесконечные фейерверки искр.

– Пятнадцать минут, – заметил Кот. – Недурно. Мамаше Псов потребовалось двенадцать лет, чтобы разглядеть меня по-настоящему.

Мира моргнула. Наваждение, – или прозрение, – покинуло её.

– Если будешь работать над собой, я научу тебя находить проклятые клады и обольщать царей.

– Глаза болят, – пожаловалась Мира. – Можно ещё пирожок взять?

Мира ела и слушала, и Кота это, в принципе, устраивало. Он питал нездоровую страсть к пространным рассуждениям и сугубо «людским» вещам, вроде экономики или юриспруденции:

– Пенсия в нашей стране не такая уж и маленькая. Одна среднестатистическая бабушка может содержать, по меньшей мере, троих котиков и кормить их три раза в день!

О том, сколько раз в день надлежало питаться (и питаться ли вообще) самой бабушке, он деликатно умалчивал.

***

Мира редко слушалась советов Псовой Матери и занудных поучений Денежника; однажды из-за этого вышла одна неприятная история.

Убежав с уроков, Мира слонялась по улицам. Рядом отирался Витька Гусев из соседней школы. Он был, конечно, не такой замечательный, как пирожки с Небезрыбной улицы, но иногда мог помочь донести ранец до остановки.

– Мы тут с одними ушлёпками стрелу забили. Выставили нашего Костю-Концевика! Всех раскидал. Кровь, кишки! Ты б прифигела!

Мира внутренне хмыкнула. Однажды она видела, как мостовые сражались за реконструкцию. Так разошлись, что по радио стали про сейсмическую активность болтать. После такого какие-то «ушлёпочные» бои были уже не торт.

– Смотри! Девчонку намалевали! Прям как ты, одно лицо! – рассмеялся Витька и бесстыдно ткнул пальцем в стену.

Мира обернулась, и встретилась глазами с… Мирой. Только не живой, а нарисованной.

Витьку Гусева подобрал автобус, а Мира решила пойти пешком. И Мира-на-стене тоже решила пройтись. Мира остановилась, – и нарисованная девочка застыла, как вкопанная. Мира подпрыгнула, – и фигурка на стене нелепо скакнула вверх.

Вдруг фигурка заговорила. Слова выплывали из нарисованного рта и расползались по заборам, как шерстистые многоножки:

ЗдрАвствуЙ! Ты тАкАя уМнаЯ. И крАсивАя, кАк принцЕсса. Мы дАвно наблюдАем за тобой. Из стЕн. У нас тОже была принцессА… дАвно.

– А что с ней случилось? – удивилась Мира.

Фигурка на стене, казалось, смутилась:

Ей стАло тесно в нАших стенах. И мы её… она ушла от нас! Но ты не тАкая, Мира! Хочешь быть корОлевой Стен?

Мира покачала головой. Заманчиво, конечно. Но бабушка (и особенно Псовая Мать) будут против.

Девочка на стене улыбнулась так широко, что сквозь её улыбку можно было рассмотреть все неприличные слова, нацарапанные на кирпичах:

Смотри! УзнАёшь их?

Фотокарточка. Цветная. А на ней – мужчина, с решительными, как у бабушки, глазами и красивая женщина в лыжной шапочке. Стоят, обнявшись на вершине заснеженного холма.

«Не может быть!» – едва не вскрикнула Мира. Фигурка на стене сделала приглашающий жест:

У нАс есть ещё. У нас всё есть. Только подойди пОближе!

А из глаз Миры вдруг хлынули слёзы. Ей неудержимо захотелось забрать фотографию себе, спрятать и никогда никому не отдавать. Шагнув вперед, девочка дотронулась до стены.

А стена – хлюп! – и мигом засосала руку по самый локоть. Боли не было, – и руки не было, только нарисованная картинка. Мира дернулась: да было поздно. Чавкнув, стена начала втягивать девочку дальше. Фальшивая Мира-из-стен растеклась кляксой, забурлила, задвигалась. И понесла настоящую Миру вниз по улицам, со стены на стену, с асфальта на забор. Девочка словно попала в селевой поток. Её несло и кружило, словно щепку. Ноги нелепо болтались над землей. Мира-клякса времени не теряла, уже половину груди втянула, почти до сердца добралась.

– Кто-нибудь!.. Помо… помог… – хрипела девочка, задыхаясь от ужаса.

Где-то рядом бегала стая Псовой Матери; да и мостовые с железнодорожного моста скрипели неподалёку.

«Если бы только меня заметили!» – подумала с надеждой девочка.

Замелькали незнакомые проулки, арки, и заборы, заборы, заборы… На какой-то миг Мире показалось, что она видит желтую собаку, бегущую вслед по пустынным улицам. Но что могла сделать бедная Желтуха, даже если это была и она?

«Какая же я дура!», – успела подумать девочка перед тем, как её правое ухо стало плоским.

Но вот – безумный бег стен остановился. Так резко, что Миру едва не выбросило из забора. Её ослепила золотая вспышка.

***

– Застревают на зубах, н-да…

– Ты что, съел… этих? – ужаснулась Мира. – Они же… плоские!

Она резво ощупывала себя. Ей не верилось, что недавно она чуть не стала рисунком на заборе.

– Переварятся как-нибудь, – облизнулся Хозяин Небезрыбной улицы. – Не пропадать же добру.

Мира выдавила испуганное «спасибо». Кота её потуги не впечатлили. Он жаждал оваций.

– Зачем ты туда полезла? Я в тебе разочарован!

Мира опустила глаза. Но Золотой Кот понял.

– Не стоит верить этим недохозяевам стен. Что до твоих родителей… хочешь, расскажу, что случилось на самом деле?

– Нет! – вдруг страшно закричала Мира. – Замолчи!

Кот только ухмыльнулся в усы.

Мира отвернулась. Её била дрожь. Игры закончились. Полчаса назад она чуть не погибла, а теперь…

Однажды Мира вернётся к Хозяину Небезрыбной улицы, и задаст все вопросы, те, которых сейчас так боится.

А сейчас Мира бежала, прочь от стен и переулков, прочь от себя. Ей вдруг стало до боли тесно в городе, что стеснялся своего имени, таком маленьком и таком огромном.

Река уносила прочь сонные отражения фонарей. Люди вокруг, – суетливые, шумные, казались Мире размазанным пятном, не более четким, чем рисунки на заборах. Девочка на какой-то миг потеряла с ними всякую связь.

– Не хочу! – вдруг закричала она, запрокинув голову. – Не хочу… здесь! Рядом с теми, кто делает из собак шапки!.. С теми, кто врёт, кто… заманивает! Заберите меня! Куда-нибудь!

И вдруг – девочка случайно взглянула насквозь, так, как учил Кот чистого золота.

Сквозь улицы и переулки вышагивала фигура, огромная, как великан с полотна Кустодиева «Большевик». Это был Город. Под его шагами дрожала земля, рябили светофоры, раскачивались вывески.

«И правда, – юный! И глаза грустные…» – промелькнуло в мыслях Миры.

Город не слышал её. Взгляд его был устремлён вперед и только вперед, – как и у всех молодых городов.

С этого дня у Миры и начался так называемый «переходный» возраст. И сдох в зародыше. Бабушка считала, что переходить можно только дорогу, – и то, исключительно на зелёный свет. А Хозяин Денег сразу предупредил, что не даст даже жалкой копейки на проезд, если заметит Миру с сигаретами или «ещё какой-нибудь гадостью».

«Ежели тебе некуда девать карманные деньги, можешь пожертвовать их, например, мне», – напутствовал он, жадно звеня глазами.

Наблюдая, как Мира обесцвечивает волосы и примеривается проколоть ноздрю, Псовая Мать по-стариковски ворчала:

«В моё время девочки твоего возраста уже умели стрелять из лука и объезжать диких коней. А юноши ходили вместе с моими сёстрами на степных волков».

За неимением степи или хотя бы спортивного корта, Псица заставляла Миру наматывать круги вокруг сестрички «А» и забираться на скользкий фонарный столб. Получалось так себе, но на «страдание фигнёй» сил не оставалось.

***

После очередного забега по двору Мира пришла к Псовой Матери и выпалила:

– А правда, что я страшная, как… как выхухоль?

– Кто тебе такое сказал? – искренне удивилась Псица.

– Одна шма… девчонка одна.

– И что же ты ответила этой… юной деве?

– Ничего, – буркнула Мира. – Я рассказала крысиному легиону, что «дева» прячет под кроватью заначку с печеньем. Большую заначку.

– Нет некрасивых людей, но есть изуродованные. По ним прошелся Немалый Тлен; прошелся и наследил. Беги от них, бойся их, – посерьёзнев, сказала Мать Псов.

– А кто такой этот… Тлен? – удивилась Мира.

– Есть хозяева у птиц и зверей, вещей и явлений, – проговорила псица, положив голову на лапы. – Только вы, люди, бесхозяйные ходите, творите, что хочется, никто вам не указ. А есть Немалый Тлен, Хозяин Ничего. Везде, где пройдёт он – война, чума, мор и пепелище. По его следам спешит Последняя Сестра.

Хозяин Денег завозился: он не любил такие истории.

– Когда Немалый Тлен проходит сквозь город, в нём не остается ни одного хозяина. Лишь пустота. Мы умираем, а в людях умирают люди.

– А как победить этого Тлена? – шепотом спросила Мира.

– Это совсем просто. Нужно не пускать в дом раздор, любить одинаково своих и чужих детей, не бросать стариков умирать в одиночестве и не гнать усталых путников от своего костра.

Мира поёжилась. Она понимала, что это почти невозможно.

– Тебе уже четырнадцать: время искать новый дом и спутника жизни, – Мать Псов испытующе взглянула на девочку.

– Какого ещё «спутника»? Я с вами буду жить. Тут, во дворике, до старости, – честно ответила Мира.

– Рождённым здесь не место, – сурово сказала Псица. – У вас свой путь. Когда у тебя будет свой очаг и свои дети, ты…

– Да не будет этого! – закричала Мира, пряча слёзы. – Кому я нужна… Дура и уродина!

– Что с тобой?.. – покачала головой Псица. – Та ли ты девочка, что защищала свою собаку и загоняла Вертухаевну в коллектор?

Мира смутилась. Спустя годы она почти позабыла про Желтуху. Неужели однажды забудет и Псовую Мать?!

– А Вертухаевна на прошлой неделе умерла, – некстати заметил Хозяин Денег. – Её сын так плакал, так плакал!.. А я-то знаю – всё тайком считал деньги. За всю жизнь к матери ни разу и не приехал!

***

Однажды Мира повзрослела. Она и сама не заметила, как это случилось, – просто взглянула в зеркало и не узнала себя. Что это за долговязая девчонка с длинным, как транссибирская магистраль, носом?..

В город пришла весна, – пятнадцатая для Миры. Девочка выглядела счастливой до неприличия: она бросалась в хозяина пирожковой фантиками и громко смеялась.

Кот молчал, – берёг золото, лишь хитро шевелил усами. Он-то прекрасно знал эту безумную пору, когда корабль детства провожают фейерверками и песнями, а он никак не может решить, то ли отплыть, то ли остаться в гавани.

– Эх ты, нафталиновый золотушник! – рассмеялась Мира и шутливо дёрнула кота за хвост. – Смотри, какая погода!

Хозяин Небезрыбной улицы хотел было возмутиться, но не ко времени разгорячившееся солнце делало его ленивым и склонным к философствованию.

Кот листал девочку, как журнал с картинками.

Бумажный самолётик, метнувшийся с соседнего балкона, и улыбка – одна на двоих.

Хозяина самолётика звали Виктором, а попросту – Гусёнком. Кот Чистого Золота не раз видел его в мыслях Миры, но сейчас он сиял там особенно ярко, как кусочек маленькой звезды. Гусёнок бывал в школе ещё реже, чем Мира, мечтал, как Остап Бендер, уехать в Бразилию на ПМЖ, а в свободное время «пощипывал» кошельки у зазевавшихся прохожих. Однажды неудачливый карманник «попал». У Миры вышел очень непростой разговор с хозяевами отделения милиции, но Гусёнка, всё же, отпустили. Мальчишки с улицы стали Миру побаиваться: болтали, что у неё «связи в ментовке».

Мира очень жалела, что её друг не видит другую сторону города.

Годы шли. Гусёнок стал Гусём, завязал со щипачеством, и занялся «серьёзным бизнесом».

Уличные мальчишки куда-то пропали, а приподъездные лавочки наводнили субъекты с хмурыми лицами, – сразу видно, настоящие коммерсанты.

Когда бабушку уволили с завода, Мира устроилась на неполный день в гардероб к Театралу. Кот Чистого золота научил её ходить кошачьими тропами:

«Срезать двести километров до областного центра через гардеробную драмкружка не так уж и сложно. Куда сложней отправиться дальше, чем все. Тут не обойтись без Ветра Кошек…»

– Всё будет хорошо! Вот всегда всё будет здорово! – уверенно прокричала Мира ленивому пухлому облаку.

Дерзкие тополя вторили ей. Могли ли они представить, что может быть иначе?..

***

Земля молчаливо мёрзла в ожидании весны. Паникёры-воробьи возбужденно чвиркали, разнося слухи о конце света:

«Не стройте гнёзда! Лета больше не будет!..»

А свет и вправду заканчивался. Дни становились всё короче; их равняли ледяные ножницы зимы.

В один из таких дней, – зябкий, изрезанный хлыстами ноябрьского ветра, Крысиная Королевка прыгнула к Мире на подушку и отчаянно пропищала:

– С Псовой Матерью беда!

Огромная собака лежала, уронив голову на лапы; шерсть её покрыло серебро инея, некогда чёрный нос посерел, выцвел.

Хозяин Денег бегал туда-сюда, пытаясь разжечь костёр: но пламя, едва родившись, гасло.

– Может, у тебя что выйдет? – озабоченно спросил Миру толстячок.

– Прекрати! – рыкнула псица так, что Денежник сразу прыгнул к себе в сундук. – Уже поздно… Вечный Лес зовёт меня. Никто не знает, как я стара, – да и я сама не знаю этого.

– Нет, не надо! – вскричала Мира и принялась растирать ладонями белеющий нос Матери, как бабушка когда-то тёрла мирины обмороженные щеки.

– Что ты от меня хочешь? Я всего лишь псица, которая хотела проглотить луну, – Псовая Мать устало сощурилась. – Когда-то моя стая бегала от Ветреной Реки до Красного Плоскогорья, а люди приносили нам дары, желая легкой дороги. Потом мои сёстры ушли, прельстившись теплом ваших очагов. А я осталась, – свободная и одинокая.

Зрачки псицы расширились, и показалось Мире, что смотрит она в бездонные пропасти, в глубокий омут, черный от воспоминаний.

– Глупое дитя, отойди от неё! – закричал хозяин денег из сундука. – Спрячься!

Но Мира не ушла и не спряталась, только крепче вцепилась в густую шерсть, стремительно теряющую цвет и тепло. Псица из последних сил оттолкнула девочку; тело огромной собаки окутало голубоватое сияние. Она запрокинула морду, беззвучно взвывая. И застыла, окостенела, словно дерево, вмерзшее в лёд. В глазах её отразилась не смерть, – отразилась дорога.

– Зима будет нынче ранняя, да морозная. Такая, какой пятьдесят лет не знали, – мрачно произнёс Хозяин Денег.

Мира его не слышала. Она плакала, распластавшись на холодной земле.

***

– Она могла бы прожить дольше, если бы не раздавала своё тепло кому попало... Когда-то мы кружились клубками из искр, дикими сполохами света, и не было силы, способной нас остановить. А потом Первая Сестра, разделила нас, дав каждому по дороге.

Прошел год с тех пор, как Псицы не стало. Стая Псицы разбежалась; улицы заполонили чужие, брехливые псы.

«Пока новую Матерь не выберут, порядка не видать», – сетовал по этому поводу Денежник.

Кот Чистого Золота сидел на ступеньке и равнодушно поглядывал на копошение рабочих. От него уже пахло чем-то нездешним. Мира вдруг отчетливо поняла, что видит его в городе последний раз.

Дом сносили. Таращил пустые глазницы чёрный остов. Прошлой ночью случился пожар. Люди не пострадали, – но от дома почти ничего не осталось.

«Раз уж Кот не сберёг пирожковую, значит дела действительно плохи, – Мира вздохнула. – Неужто всё из-за того случая?..»

Подробности Мира знала от Королевки Крыс. Двое подростков забили до смерти беременную кошку. Они минут двадцать пинали её, как футбольный мяч, а потом сбросили с моста.

– Я их найду! Мы с Мокрошнёй их в коллектор загоним! – сказала девушка, ободряюще коснувшись золотой шерсти: она оказалась неожиданно жесткой.

– Ты думаешь, я сам не мог бы? – холодно сказал Кот.

– Но ведь… вы же не вмешиваетесь в дела…

– Сломать эти правила мне – что переломить хребет какой-нибудь зарвавшейся пичуге.

Глаза его сверкнули, как наконечники стрел.

– Впрочем, ничего хорошего тех людей и не ждет. Скоро будет война, и они будут там, и лучше бы их там не было…

– Откуда ты знаешь… всё это? – испуганно прошептала Мира.

Кот хрипло расхохотался. В соседнем доме обречённо треснула пара оконных стекол.

– Стоит лишь взглянуть вам в глаза, и видишь всё: что было и будет! А если отвернёшься, то сплетница-тень всё равно наябедничает. Все истории кончаются, рано или поздно!..

Он выплюнул эти слова с какой-то особенной злостью; не на Миру, а словно на кого-то невидимого, стоящего за её спиной.

А потом Кота Чистого золота подхватил Ветер Кошек, и унёс в путешествие, не имеющее конца.

Золотой песок на ладонях Миры закружился вихрем и собрался в маленькую рыбку, – изысканный кулон из золота, – самого обыкновенного, пятьсот восемьдесят пятой пробы. Прощальный подарок.

Позже Мира узнала, что та бедная кошка приходила к хозяину Небезрыбной улицы просить убежища. Кот чистого золота отказал.

***

Майская гроза танцует в небе, сверкая и грохоча, словно полнотелая цыганка. Пьяными слезами рыдают тучи. Два человека прячутся на детской площадке, под кривым деревянным мухомором.

– Мира, я, это… ну…

Ладони сплелись, губы дрожат.

– Вчера, на выпускном… ты такая была… ну, классная!

Слова смывают любопытные капли, проскользнувшие сквозь дыры в грибной шляпке.

– Вообщем, люблю я тебя. Сечёшь?

Гроза-цыганка отступает, сверкнув напоследок ослепительной молнией.

Губы находят губы. А Мира чувствует только дождь, дождь, дождь…

***

Хозяин Денег сидел на сундуке, довольный и надутый. Вчера Денежник завладел стотысячной банкнотой и едва не растерял от радости все свои пуговицы. Рассказывать про деноминацию денег Мира не стала; не хотела расстраивать.

Рядом крутился заскучавший Театрал: в областной «Драме» был не сезон.

А в мыслях Миры был один лишь Витя Гусев. О Бразилии он уже не заикался. Но обещал увезти Миру в Москву, где они «будут делать бизнес». Мира переживала только, отпустит ли бабушка. Она до сих пор не простила Мире «троечный» аттестат и прочила ей кулинарный техникум.

– Если собираешься уезжать, вариантов масса! Например, Париж. У меня есть знакомая хозяйка гардероба одного неприличного заведения. Как же оно… помню, там какая-то убогая мельница на вывеске! – хвастался Театрал. – Или махнуть за океан. В Нью-Йорке, в Метрополитене, я как-то «закорешился» с хозяином сцены. Гонору-то у него было! А театришко так себе, ни чета моему!

Мира только вздохнула. В Америку она, конечно бы, махнула, но Витю «кошачьими тропами», коими нерожденные путешествовали с континента на континент, не провести.

Вид у девушки был такой потерянный, что Хозяин Денег даже решил пожертвовать ей десять рублей, что для него было почти подвигом. В последнее время он сетовал, что с уходом Матери Псов Мира совсем отбилась от рук.

«Пропадает вечерами с каким-то типом в рваных штанах, – ябедничал он всем подряд. – Проверил его материальное положение: а там убожество какое-то!»

***

Ночная Бабушка щедро наплела звёздное кружево, и такая светлая стояла ночь, что Мира решила выйти на улицу. Девушке не спалось.

Чёрный квадрат трепетал на ветру всеми краями, словно флаг во время шторма. Если бы Мира оглянулась на стену, то, быть может, вернулась домой; но Мира не оглянулась.

Ей хотелось почувствовать тепло чужой щеки на своем лице, крепко сжать крепкую ладонь, улыбнуться, – и поймать отражение своей улыбки.

Мира не видела Гусёнка уже целую неделю; у него были какие-то свои, бесконечно важные дела. Но Мира не отличалась бесконечным терпением.

Она узнала Виктора; он переминался с ноги на ногу под деревянным мухомором-«сколиозником». Это было их место. Здесь они впервые…

Виктор был не один.

«Если ты, типа с пацанами меня увидишь, то своей дорогой иди, лады?» – сказал он как-то.

Мира обещала. Но было поздно – её уже заметили.

О Костике-Концевике Мира слышала разное. В основном – нехорошее. Дядя Сева по кличке Севастополь говорил:

«Псих он. Из молодых, отмороженных. Будешь мимо проходить – проходи».

Второго из «пацанов» – тучного, с будто бы провалившимся в лицо носом, Мира не знала.

Виктор вяло махнул рукой и вышел вперед, словно загораживая кого-то четвёртого, крайне нежелательного для Мириного взора.

На земле тихо стонал и корчился тощий паренёк в драной спортивной куртке.

Это был семиклассник Гриша из Сестрички «А». Мира когда-то пересекалась с ним в школе.

– Вы что… творите?! – девушка закричала. – У него кровь!

– Не ори, дура! – зашипел Концевик и толкнул её в грудь.

Мира увернулась:

– Я в милицию позвоню сейчас!

– Угомони маруху свою! – бросил Концевик оторопевшему Виктору.

– Ты это, не шуми, – зашептал Витя, схватив Миру за руку. – Домой иди.

Но домой Мира не пошла. Она взяла Концевика за рукав, и отодвинула в сторону, – как будто он не человек был, а мебель. Рывком подняла на ноги хныкающего школьника:

– Ты как? Кости целы?

Всё это произошло быстро и неожиданно, как взрыв петарды, как кошачий прыжок со шкафа на голову.

Гриша шарахнулся от Миры, как от чумной. Едва ли он её узнал.

«Хорошо побежал. Значит, ничего не сломано» – машинально отметила Мира.

– Сука! Тикает! – выругался толстяк, чьего имени Мира не знала.

И даже бросился догонять, но Концевик остановил:

– Оставь. Куда он денется, убогий. Отдаст бабки, как миленький.

Мира обернулась к Виктору. Его лицо посерело, исказилось: словно под ноготь вонзили большую занозу. И больно, и противно, – а так просто не вытащишь.

– Витя, ты что? Пойдём! – медленно, словно умственно отсталому ребёнку, проговорила Мира.

Концевик размахнулся и ударил девушку по лицу. Её голова дёрнулась в сторону, как у куклы.

– Убери это отсюда. Чтоб это тут больше не выступало, – процедил Концевик сквозь зубы, глядя на Гуся. – Понял?

Мира тоже смотрела на Виктора. Смотрела сквозь слёзы, затопившие лицо, смотрела, не отрываясь, ища родное, тёплое. А находила лишь страх.

И в этот момент её Виктор стал Виктором чужим.

Мира выпрямилась и твёрдо произнесла:

– Я этого так не оставлю. Так и знайте!

– Не надо! – прохрипел Виктор каким-то колючим, изменившимся голосом.

Девушка отвернулась. Она поняла, в чём дело. По этому человеку прошелся Немалый Тлен. Как же она раньше этого не увидела?

– Хватай её! Сейчас научим, как с правильными пацанами разговаривать, – ухмыльнулся толстяк с провалившимся носом.

«Беги от них, бойся их!..»

И Мира побежала. Уроки Псовой Матери не прошли даром: девушка мчалась, как ветер.

– Стой! – страшно закричал Концевик. – Хуже будет!

Но Мира не остановилась. Навязчивые кусты уже приветственно помахивали ветками.

Ещё немного, и…

Что-то хлопнуло, – резко, как хлыст. Мире показалось, что её предательски толкнули в спину. Девушка повалилась на землю, лицом вниз, в колючий снег.

Озабоченно гавкнула, словно предчувствуя недоброе, чья-то собака. Боязливо приоткрылась, – и тут же захлопнулась форточка на третьем этаже Сестрички «А».

Вот и всё. Мало ли что творит нынешняя молодежь? Разберутся уж как-нибудь. Такое время…

Витька-Гусёнок обречённо вскрикнул. Смачно выругался Концевик. Хотели ли они этого? Ожидали ли? Нет, не хотели и не ожидали. «Так вышло, – скажут они, – Палец соскользнул».

Вот что делает страх.

«Каково будет бабушке?..» – промелькнула пустая, бесполезная мысль.

Но она придала девушке сил. Мира вспомнила про телефон-автомат на краю дома.

И она поползла, задыхаясь от напряжения. Наконец, Мира нащупала холодный металл подъездного поручня.

«Добралась! Теперь пару ступенек, и…» – Мира облегченно выдохнула и перевернулась на спину.

И увидела, как же невозможно далеко мерцают гаснущие окна Сестрички «А». Над головой раскачивались Неунывающие качели; всё так же неунывающе, – до самого неба.

***

«Это сон. Дурной сон», – проговорила Мира.

А потом кто-то тронул её за плечо, и шепнул: «Просыпайся!»

И она проснулась.

Окна Трех Братьев в тупике Пустопорожней улицы брызнули стёклами. Все водосточные трубы запели и заиграли марш, и сирены растревоженных автомобилей вторили им.

Обрушился, наконец, дряхлый и злобный мост на Химерной улице, всегда грозящийся сбросить в речку автобус. Дома растрясли крышами, роняя все свои сталактиты сосулей, острые, как заточенные копья.

«Завтра будет хороший день», – сказала девушка, которую когда-то звали Мира.

Она осознала вдруг со всей открывшейся ей ясностью: даже Кот чистого золота не предвидел этого.

Город стоял напротив. Уже не такой огромный, нет, – сравнимый с ней по росту. Сутулый, смущенный мальчишка. А может, это она, та, кого называли Мирой, стала выше? Город смотрел ей в глаза. Он улыбался. В его ладонях лежала дорога. Девушка поняла: она станет её дорогой, – стоит лишь протянуть руку.

– Послушай, – заметил Хозяин Денег. – Тебе не обязательно это делать. Если решишься, это… надолго. Ты можешь пойти куда-нибудь ещё… в разные места. Последняя Сестра тебя проводит.

Не-Мира лишь покачала головой:

– Я здесь ещё не закончила.

И добавила с улыбкой:

– Спасибо вам.

Они были здесь, – и Королевка Крыс, и Театрал, и Мокрошня… и все остальные.

Девушка, что проснулась январской ночью, подошла к Городу и поцеловала его в лоб:

– Ты больше не будешь стесняться своего имени.

И они пошли сквозь дома и переулки, красавица и юноша с печальными глазами. А рядом с ними бежала собака, самая прекрасная на свете, с шерстью, не менее золотой, чем у Хозяина Небезрыбной Улицы.

 

…Нет, ну это я уже окончательно увлекся! Конечно же, не с такой золотой, как моя. Для этого нужно, как минимум, родиться котом. А в наше время это очень, очень непросто!..