Не сходи с тропы

Рирад ничего не забыл.

Помнил крики солдат, лиловый дурман, клубящийся под дверью, заползающий в дом. Один вдох – и подкосились ноги. Дед не дал Рираду упасть, схватил за плечо и прошептал: «Твой отец сражался за свободу, и ты будешь. Но сперва вырасти. Ты должен выжить, затаись, пусть думают, что сломали тебя». Потом хрустнула щеколда, взвизгнули дверные петли, и мир померк.

Рирад помнил, как очнулся в клетке. Вцепился в прутья, приподнялся и увидел изломы гор в закатном небе, островерхие крыши родной деревни на гребне холма. Клетка качалась, подпрыгивала на ухабах, волы тянули ее прочь, вниз по дороге. Вскоре хижины скрылись из вида. Остались лишь чужие голоса, скалы и надвигающаяся ночь.

На привале его заставили выпить вязкий отвар. «Давай, чертенок. Знаем, какие вы все верткие и быстрые, это тебя успокоит». Двигаться стало тяжело, даже глаза не открывались. Не получалось и стронуть время: ни подтащить к себе, замедляя, ни отпустить, чтобы мчалось вскачь. Время больше не слушалось Рирада, равнодушно ползло вслед за скрипом тележных колес.

Дни тянулись в мутном полусне. Но дорога кончилась, дверь клетки распахнулась, и Рирада повели вдоль плетня, а потом через цветущий сад. Лепестки кружились в воздухе, падали на тропинку. За деревьями высился дом – алый, цвета свежей крови, лишь ставни и дверь сияли белизной. На крыльце стоял человек: светловолосый и бледный, в красивой, чистой одежде.

– Входи, – сказал он Рираду, – это твой новый дом.

Когда рассеялось действие отвара, время снова стало покорным, а чувства – ясными и острыми. Рирад хотел убежать. Но последний наказ деда жег сердце, не давал ослушаться. Рирад затаился. Жил в чужом доме, полном диковинных вещей. Спал на кровати – слишком высокой и мягкой. Ел безвкусную похлебку, отвечал, когда спрашивали. И никогда при других не разматывал и не сматывал время.

Хозяин дома, Янха, настаивал, чтобы Рирад звал его отцом. Это было сложнее всего. Как признать родичем – пусть и на словах – светлокожего чужака, врага? Да и не годился он Рираду в отцы. Ни жены, ни шрамов, ни охотничьих трофеев, – разве это мужчина?

И, будто этого было мало, Янха дал Рираду другое имя. Наверное, посчитал настоящее слишком гремящим и резким и нарек приемыша по-своему: Витша. Здесь у всех были бесцветные, бескостные имена, похожие на кашу, которую Рираду приходилось есть по утрам.

Рирад затаился – но не сдался. Вечерами, после заката, ложился спать, укрывался с головой и ждал. Янха заглядывал в его комнату, проверял, погашен ли свет. Шаги затихали в коридоре. Рирад боролся со сном, слушал. И, если хлопала входная дверь и раздавались голоса гостей, – стягивал время, заставлял застыть.

Никто из чужаков так не умел. И родители, и дед часто повторяли: «Они даже не знают, что мы так можем. Думают, мы просто быстрые и сильные. Если окажешься среди них, храни тайну нашего рода». Рирад возмущался в ответ, кричал, что никогда не станет жить среди врагов. Эти воспоминания ранили, но и забыть Рирад не мог. Ясная память тоже была даром его племени.

Чутко прислушиваясь, Рирад выбирался из-под одеяла, замирал возле кровати. А потом подхватывал время, влек к себе. Оно становилось тугим, как натянутый канат, и мир менялся.

Все звуки, шорохи и скрипы теряли привычный облик, длились и длились. Занавеска, до того колыхавшаяся над приоткрытым окном, застывала. Медленно, медленно отгибался ее край. Рирад осторожно отворял дверь – совсем ненамного, лишь бы протиснуться – и шел наверх. Он мог бы не красться, никто не заметил бы его сейчас, для чужаков он стал быстрой тенью, внезапным порывом ветра. Но с раннего детства Рирад знал: будешь бегать в стянутом времени – обожжешься о воздух. Поэтому не спешил.

Добравшись до комнаты, где Янха принимал гостей, Рирад озирался. Прятался в коридоре, за высоким плетеным кувшином или под вешалкой, и отпускал время. Неразличимый гул ускорялся, превращался в голоса. Рирад слушал.

Часто разговоры были непонятными или скучными, но он не сдавался. Он должен был узнать хоть что-то о родной деревне, о матери и деде. И об отце – куда его забрали, что с ним? Но так вышло, что сперва узнал о своей судьбе.

– Ну что это за работа, Янха! – смеялся один из гостей. – Смотреть за малолетками, еще и за детьми преступников! Понятно, конечно, не заберешь их из дома – и нахватаются, вырастут такими же. Но лучше бы их сдавали в приют, как раньше.

– Приют не годится, – возражал Янха. – Ребенку нужна семья. Витша хороший мальчик, послушный. Привыкнет, вырастет, выучится, пойдет на службу. Будет приносить пользу.

Рирад понял, что и правда надолго здесь, его не отпустят обратно в горы.

В другую ночь он услышал и об отце.

– Казнили на прошлой неделе, в центральной тюрьме, – сказал незнакомый голос, спокойный и равнодушный. – Горцы притихли. Но следим за ними, дороги перекрыты.

Тогда Рирад не выдержал. Остановил время, скрутил до неподвижности и кинулся бегом по лестнице, прочь из дома. Упал в саду под деревом и рыдал, отчаянно, долго, не замечая, как болит опаленная кожа. Застывшее мгновение нависало свинцовой тяжестью.

Утром Рирад не смог подняться с кровати. Горло жгло, смотреть было больно, а руки покрылись красными пятнами. Нельзя столько оставаться в медленном времени, нельзя двигаться там так быстро.

Янха ни о чем не догадался. Испугался, привел лекаря, тот напоил Рирада настойкой от жара. Несколько дней Рирад провел в постели. Ругал себя за неосторожность и слабость. Мечтал о мести.

 

Вскоре в доме появился второй ребенок. Его привели под утро, Рирад проснулся от плача и криков на лестнице. Сразу понял: кого-то еще забрали от родных, отдали Янхе на воспитание. Это оказался мальчик, широколицый, веснушчатый и несчастный.

Сперва Рирад презирал его. Да, мелкий, но ведь не младенец. Видел четыре лета, а то и больше, а рыдает, не таясь. И так легко поддается на уговоры и утешения. Янха целыми днями возился с ним, приносил игрушки, рассказывал сказки. И новенький пообвыкся, стал спокойнее, а потом и вовсе развеселился – смеялся, бегал в саду.

– Как тебя звали раньше? – спросил Рирад как-то вечером. Теперь он делил комнату с младшим приемышем и не мог ночами менять время.

Янха уже ушел, пожелав добрых снов, и новенький ворочался в своей кровати, устраивался поудобнее. Обнимал огромную лохматую игрушку, – Рирад никак не мог понять, выдра это или кошка.

– Не помню, – сказал новенький из-под одеяла.

Рирад не поверил. Слишком мало времени прошло, даже чужаки не теряют память так быстро.

– Не может быть, – сказал он.

– Не помню, – упрямо повторил новенький. – Оно было дурацкое, а теперь хорошее.

Как может нравиться имя Митфа?

– Тебе подходит, – сказал Рирад, и Митфа не расслышал насмешки, отозвался:

– Здесь все хорошие. Ты тоже.

Да, в первые недели Рирад презирал его, но сам не заметил, как привязался.

Дома он был единственным ребенком. Столько раз мечтал, что появится младший брат или даже сестренка, а лучше оба. Рирад защищал бы их, учил тайнам гор, а они смотрели бы на него, как на взрослого. Слушая об этом, мама иногда улыбалась, а иногда говорила: «Неспокойно сейчас, обождем». Рираду исполнилось семь лет, а у него все еще не было ни брата, ни сестры. А потом отца поймали, а Рирада увезли.

В первый год неволи Янха не выпускал приемышей одних за ворота. Осенью отправил Рирада в школу, но всегда провожал и встречал. Вел по улице, мимо заборов и старых яблонь, вдоль сонной реки, над запахами тины и последних цветов. Через горбатый мостик и дальше, по ступеням, карабкающимся вверх по склону холма.

Рирад никогда не видел тюрем – только слышал рассказы о них, – но сразу решил, что школа похожа на темницу. Три безликих каменных короба лепились друг к другу, окна были маленькими, будто бойницы. Внутри пахло старыми тростниковыми циновками, мелом и чернилами. Дети сидели тихо, делали вид, что слушают учителя, но после уроков менялись.

– Ты даже читать не умеешь, тупой совсем, – сказал один из них, высокий мальчишка. – Вы же дикие там в горах, дурные, зачем тебя привели к нам!

Рирад не сдержался.

Вечером Янха отчитывал его и мазал ссадины жгучей мазью. Я выдал себя, понял Рирад. Нельзя лезть в драку, нужно выглядеть сломленным, забитым.

Тогда он решил выучить все премудрости чужаков, узнать силу врага. Но сколько ни слушал объяснения наставника, сколько ни сидел над учебником, все равно отставал от других детей. Но время было на его стороне.

Рирад забирался в дальние уголки сада, доставал карандаши, раскладывал на земле прописи. Стягивал время и упражнялся до изнеможения. Буквы начали слушаться, уже не походили на путаницу птичьих следов. Осень сменилась зимой, и он нашел себе новое место – на чердаке. Сквозь щели и расшатанное оконце заползала стужа, но Рирад ее не боялся. Она напоминала о доме, о снежных вершинах и пьянящей морозной высоте.

К прописям присоединились тетради, заполненные рядами и колонками цифр, а потом – стопки карт и растрепанных книг. Наставник хвалил Рирада, а дети больше не задирали, знали, что он может постоять за себя. Молча выслушает насмешки, но потом подстережет обидчика, возникнет из ниоткуда и ударит со спины. Некоторые даже хотели с ним дружить, садились на уроках рядом и болтали в перерывах.

Через полтора года неволи в школу пошел и Митфа. Янха уже не следил за каждым шагом приемышей, поручил Рираду отводить домой младшего брата. По дороге Митфа без конца рассказывал о новых друзьях, о вредной девчонке с рыжими косами и о злых учителях. Рирад слушал, не перебивая, лишь изредка спрашивал о чем-то. И запоминал каждое слово. Кто знает, что пригодится.

На третий год неволи Рирад впервые услышал про Отшельника.

– Да не вру я, клянусь! Моя сестренка его видела, еле выбралась из этого болота!

Дети окружили Итху – тихого, прилежного мальчика, мечтавшего уехать в столицу. Обычно он не горячился и не спорил, и Рирад его почти и не замечал. Но сегодня Итха преобразился: стоял на школьном крыльце, отчаянно цеплялся за перила, но не думал бежать от недоверчивой, усмехающейся толпы. И говорил так запальчиво, будто от слов зависела жизнь и свобода. Рирад протиснулся поближе.

– Он настоящий колдун, исполняет желания!

Рассказ Итхи был путанным и странным. Колдун-Отшельник жил рядом, то ли на озере, то ли на заливных лугах за рекой. Дорога простая, только найти ее трудно. Взрослые эту тропу ни за что не увидят, только дети. Сестра Итхи пробралась к пещере Отшельника («Эй, что ты несешь, какая пещера на болоте?»), и тот исполнил желание, только сестренка не говорит какое.

– А что захотел взамен? – спросил Рирад.

– Не знаю. – Итха запнулся, огляделся растеряно, словно искал подсказку. – Вроде, ничего.

Так не бывает.

По дороге домой Митфа не мог успокоиться, срывался на бег, влетал в лужи, обдавая Рирада шквалом брызг, перепрыгивал через трещины на мостовой. И допытывался:

– Ну скажи, скажи! Он все придумал? Или правда?

Рирад отмалчивался. Смотрел на осенние листья, резные, желтые и алые, еще качающиеся на ветру и уже затоптанные, грязные. Пожимал плечами и тянулся в глубины памяти – к сказке, которую слышал от отца.

В тот вечер огонь в очаге пылал жарко, но не мог отогнать голос зимы, – вьюга завывала и плакала за окном. Рирад сидел на полу, на лохматой шкуре, и смотрел на отца. Тот был огромным, несокрушимым. Отблески пламени озаряли лицо, и смуглая кожа отливала багрянцем, а свежий шрам казался совсем черным. Отца не было дома с первого снега, и теперь, вернувшись, он не пожелал ответить, где бродил, с кем сражался. «Рано тебе знать. Лучше послушай про Хийю».

Эту сказку отец рассказывал не впервые. И каждый раз она звучала немного иначе. Менялись герои: в пещеру входила то влюбленная девушка, то мать, потерявшая ребенка, то жадный старик, то раненый воин. Но всегда их встречал Хийя – дух-одиночка. Он прятался возле людских селений, но не боялся огненных ритуалов и не принимал подношений. Заманивал к себе путников, исполнял несбыточное желание и забирал плату. Порой просил придорожный камень, а порой – сорок лет жизни. Не угадать.

Но в этот раз в сказке не было путников. Только Хийя, затаившийся во тьме среди скал, улыбающийся, шепчущий заклятья. «Его голос похож на шум ветра, – говорил отец, и Рирад вскидывался, прислушивался к стонам пурги. – И к его приюту нет дороги. Ступаешь по привычной тропе, идешь к перевалу, а, может, вниз, в долину, и вдруг слышишь журчанье ручья или птичье пение. И так хочется свернуть, посмотреть. Делаешь шаг, другой, и ты уже рядом с Хией, а он улыбается, предлагает помощь. Рирад, если знаешь, куда идешь, не уклоняйся от цели. Помни о ней, не сходи с тропы».

Так тяжело было вспоминать об этом! Хотелось остаться наедине с болью: остановить время, закрыть лицо руками. Как беспечен был тогда Рирад, как обижался – глупо, по-детски, – что отец не желает рассказать о битвах с чужаками. Но, должно быть, отец уже предчувствовал беду. Знал, что не все в горах готовы сражаться за свободу. Знал, что кто-то предаст, приведет врагов, окутает деревню дурманом.

– Витша! – Митфа дернул его за рукав, и Рирад очнулся. – Ну скажи!

Они подошли к дому Янхи. Чугунная калитка была распахнута, ветер качал ее, петли скрипели. На земле пестрела опавшая листва.

Тоска по родине накатила, ошпарила душу. Все здесь враждебное, чужое, даже воздух сырой и прелый. Хоть бы на миг оказаться дома! Увидеть снежные вершины, услышать голоса матери и деда, почувствовать дым очага, запах старого дерева и дубленой кожи. Сколько еще нужно прятаться здесь, притворяться, что сломлен?

– Витша! – Митфа цеплялся за его руку, смотрел испугано. – Ты чего? Чего молчишь?

– Я думал про колдуна, – ответил Рирад. – Такие всегда взамен что-то просят. Ты приглядись к сестре Итхи, может, поймешь, что она отдала.

 

Митфа и правда стал следить за девчонкой, но не заметил ничего странного. И Рирад тоже не видел перемен. Разве что в первые дни дети толпились вокруг сестры Итхи, расспрашивали. Но постепенно оставили в покое.

А слухи не утихли, плодились и множились. Звучали новые истории, обрастали подробностями: почти у каждого друг или брат видел тайную дорогу, а кто-то и сам пытался добраться до Отшельника.

– Не поверишь, где я была сегодня! – прошептала Ниль.

Она опустилась на скамью возле Рирада – теперь часто садилась тут, просила проверить задания, объяснить примеры. Рирад слышал, как мальчишки дразнили ее «Витшиной невестой». Но сегодня с ней что-то было не так. Она задыхалась, торопливо дергала шнурок школьной сумки и не могла развязать. Длинная коса – цвета спелых каштанов, а не светлая, как у большинства здешних девчонок – растрепалась. Словно Ниль бежала, боялась опоздать, – но урок еще не начался, наставник не пришел.

Когда Ниль наконец-то вытряхнула из мешка учебники, Рирад заметил, что ее руки дрожат.

– На болото ходила? – спросил он.

– Да, – отозвалась она еле слышно. – Я думала, просто гляну, ну вдруг… А там такая ровная тропа, как будто даже мощеная! Я пошла по ней, но показалось вязну, а сбоку камешки, решила обойти по ним, а там топь. И дорога пропала! Я вся вымокла, пришлось бежать домой, переодеваться.

Ниль судорожно вздохнула, подавила всхлип.

– Тебя ругали? – Только теперь Рирад понял, что она в легкой юбке и летних плетеных сандалиях. Видно и правда испачкала теплую одежду, хорошо если не утопила ботинки.

– Не в этом дело! – Ниль отчаянно мотнула головой. – Я же хотела… А тропа исчезла! Я только шаг в сторону сделала, и все. И потом я смотрела, смотрела, уже с берега, но больше не видела. Если пойдешь к Отшельнику, не сходи с тропы.

Рирад вздрогнул.

Отец говорил о том же – нет, о другом. Не сходи с тропы, а не то попадешь к Хийе.

Странно.

– Нечего там делать, – сказал Рирад.

Оглянулся – не видит ли кто – и на мгновенье укрыл дрожащие пальцы Ниль своей ладонью.

 

Уроки у Митфы кончались рано, но он не уходил домой без Рирада. Играл перед школой или читал, сидя на скамейке. Но сегодня брата нигде не было.

Наверное, бродит в окрестностях или болтает с друзьями за углом, сказал себе Рирад и остановился на верхней ступеньке крыльца. Один за одним мимо пробегали сверстники, с гомоном неслись вниз по склону холма. Ниль задержалась у ограды, робко помахала на прощанье.

Где же он?

– Митфа! – позвал Рирад. – Долго тебя ждать? Митфа!

Мелкий мальчишка, гонявший мяч по площадке, обернулся и крикнул:

– Да тут он, хнычет в кустах!

И засмеялся – так презрительно, самодовольно.

Потом Рирад ругал себя. Но в тот миг не успел ни о чем подумать, не смог остановиться.

Время закаменело. Только что ветер шуршал опавшей листвой, – и вот она изогнулась яркой волной, замерла. Мяч завис в воздухе, ухмылка на лице мальчишки превратилась в застывшую гримасу.

Рирад спрыгнул с крыльца, промчался сквозь жгучий воздух. Схватил обидчика Митфы, ударил о стену – и только тут опомнился. Стыдно бить мелкого, даже если он подлец.

Время хлестнуло, как отпущенная тетива. Опаленная кожа отозвалась болью. Мяч упал, покатился к воротам. Мальчишка дернулся в руках Рирада, ошарашено огляделся.

– Если ты хоть пальцем тронул моего брата! – Рирад встряхнул мальчишку, и тот крикнул:

– Да не бил я его! Только правду сказал, а он сразу реветь, как девчонка!

– Если узнаю, что врешь, – Рирад говорил еле слышно, но мальчишка замолк, вжался в стену, – и если будешь еще задирать моего брата, переломаю тебе все кости, ты и не заметишь. И никто тебе не поверит, что это я сделал.

Митфа нашелся за оградой, у старой яблони. Всхлипывал, размазывая слезы, и не ответил на оклик, отвернулся. Школьная сумка валялась в грязи. Янха рассердится, подумал Рирад, но вслух сказал:

– Этот придурок к тебе больше не полезет. Я с ним разобрался.

Митфа замотал головой, отпихнул протянутую руку и крикнул:

– Он сказал, что мы дети бандитов! Что мой отец – не приемный, настоящий – что он убийца или хуже! Это же неправда? Скажи, что неправда!

Он вновь зашелся в рыданиях, замолотил кулаками по стволу яблони. Так отчаянно и по-детски. Рирад перехватил его руки – костяшки пальцев уже сбились в кровь, – и молча держал, ждал, пока Митфа не перестанет вырываться, а плач не превратится в стихающие всхлипы. И тогда сказал:

– Мой отец сражался за свободу.

Митфа замер, а потом поднял взгляд. Глаза у него были покрасневшие, опухшие от слез.

– За свободу вашего народа? – спросил он шепотом. – В том восстании?

– Да, – ответил Рирад и отпустил Митфу. – По закону он преступник.

– Но он же не бандит! – Голос Митфы звенел от возмущения. – Он хотел как лучше!

Так странно было услышать это от чужака, от малолетки, не умеющего постоять за себя. Нет, не странно! Ведь Митфа – брат, пусть и не по крови. Что, если он поймет Рирада, поможет? А если и не только он? Может быть, Ниль…

– Наверное, мой настоящий отец тоже сражался! – Митфа подхватил перепачканную сумку, потащил Рирада за собой. – Пойдем, надо узнать, пусть нам все расскажут!

Конечно, Янха ничего не рассказал. Сперва отчитал Митфу, отправил умываться. И, пока его не было, расспрашивал Рирада. Кто обзывался, почему, часто ли такое бывает? Рирад отвечал односложно и спокойно, как всегда. Мерно тикали часы на стене, первые капли дождя ползли по стеклу. Время казалось тяжелым и вязким, хотелось ускорить его, – пусть помчится вскачь, унесет муторные мгновенья. Но приходилось терпеть.

Янха, хоть и пытался выглядеть строго, не мог скрыть волнения. Бродил взад-вперед по комнате, подходил к столу и перекладывал исписанные листы, одергивал заляпанные чернилами нарукавники. И смотрел на приоткрытую дверь, – Митфа долго не возвращался. Наверное, набирался смелости.

Потом смолк плеск воды в ванной, ковер приглушил торопливые шаги, и Митфа показался на пороге. Мокрые волосы прилипли ко лбу, веснушки ярче проступили на побледневших скулах, а глаза блестели от лихорадочной решимости. «Зря ты так, – хотел сказать ему Рирад. – Лучше притворись, что тебе все равно». Но предупреждать об этом надо было раньше, а теперь оставалось только молчать.

Янха усадил их на диван у окна, сам опустился в старое кресло напротив и тяжело вздохнул.

– Вы мои сыновья, – сказал он. – Это ваш дом. Не ворошите прошлое. Смотрите в будущее, докажите, что вы лучше и умнее тех, кто хочет вас задеть и унизить.

Он продолжал говорить. О том, как любит и Митфу, и Витшу (не Рирада, нет, это имя никогда здесь не звучало). О том, как важно вырасти достойными людьми, и том, что каждый сам выбирает путь. Пару раз Янха спотыкался, будто терял мысль, и тер лоб ладонью. Слова казались заученными и искренними одновременно.

Вечером Митфа долго не разговаривал, делал вид, что читает. А потом сорвал с кровати подушку, швырнул на пол, пнул изо всех сил и обернулся к Рираду:

– Я все равно все узнаю. Пойду к Отшельнику, спрошу у него.

Почудилось, что в лицо дохнул ветер с морозного перевала. Рирад обхватил локти ладонями и понял: так Хийя и заманивает странников. Нельзя ступать на эту дорогу, нужно высмеять брата, пусть делает, что хочет.

– Я пойду с тобой, – сказал Рирад.

 

Поход отложили на несколько дней – дождались, когда Янха уедет по делам. Митфа не находил себе места. Не играл с друзьями, не готовился к урокам, разбрасывал вещи, где попало, и каждый вечер перед сном спрашивал шепотом: «Ты ведь не передумал? Не передумал?» Собственное обещание казалось Рираду трясиной, она засасывала все глубже, но отступить он не мог.

Он уже знал, где искать Отшельника. «Нет, не за рекой, – сказала Ниль. Взглянула то ли с испугом, то ли с надеждой, и сразу потупилась. – Ты решил пойти? Это на дальнем берегу озера. Только я там больше ничего не вижу».

Тропу Рирад заметил издалека.

Они с Митфой пошли к озеру после школы, даже не забежали домой положить учебники и надеть непромокаемые ботинки. Это было так глупо, но Митфа не хотел медлить, без конца повторял, что надо спешить. Еще не увидел Хийю, а уже попался в его ловушку.

Пологий берег терялся в воде. Бурыми разводами расползалась ряска, шелестел тростник, ветер нес запахи багульника и тины. Озеро превращалось в болото, – но медленно, очень медленно. На другой стороне гладь была чистой, отражала ельник и осеннее небо.

Перекликались дневные птицы, солнце стояло высоко, но над водой плыл туман. Откуда он взялся так рано? Скользил и вихрился, накатывал на берег, вычерчивал путь. Сквозь синеватую дымку проступали камни и резные столбы, дорожные вехи.

Рирад шагал молча, лишь крепче стискивал лямку школьного мешка на плече. Уже успел понадеяться: брат не увидит тропу, как больше не видит ее Ниль. Пройдет мимо, разозлится, может быть, заплачет, и через несколько дней забудет про колдуна, исполняющего желания.

– Витша, смотри! – Митфа схватил его за руку, указал на призрачную дорогу. – Ты видишь? Видишь?

Рирад кивнул.

Тропа оказалась широкой. Не только вдвоем – вчетвером можно было бы стоять плечом к плечу. Сперва Рирад велел Митфе ступать след в след, а сам двинулся по колдовскому пути осторожно, с опаской. Туман поднимался волнами, схлестывался в вышине. Но как только Рирад выпрямился, посмотрел вперед, – марево истончилось. Дорога стала ровной и прочной, парила над озерной гладью, столбы отмеряли каждую сотню шагов. Ноги не скользили, идти было легко.

– Она шаткая! – испугано позвал Митфа. Рирад обернулся и увидел, что брат качается, ловит равновесие, будто пробирается по хлипким мосткам. – Вот-вот сломается, давай лучше там обойдем!

Он указал в сторону, туда, где туман свивался и бурлил, как закипающее молоко. Рирад хотел сказать: «Колдун дурачит тебя, дорога прямая и твердая!» Но кто знает, где правда?

Рирад молча взял Митфу за руку и повел за собой.

Туман расступился, обнажил конец пути – остров с крутыми берегами, поросшими жухлой травой. Склон прорезали каменные ступени, над ними изгибалась ива, шелестела серебристой листвой. Митфа больше не жаловался, не спорил, послушно взобрался по лестнице вслед за Рирадом.

Пещеры на острове не было.

Вместо нее возвышались руины. Искрошившиеся стены тянулись к небу, мох зеленел в расселинах каменной кладки. Дом или дворец, тюрьма или храм? Развалины казались нездешними, будто вынырнули из забытых тысячелетий.

Рирад почувствовал, как просыпаются страхи, дремучие, темные. Что если само время здесь неподатливое, иное? Что если тут даже оно служит служит чужакам? Он прикоснулся к незримым волокнам, потянул на себя – и вздохнул с облегчением. Нет, время здесь было обычным, подвластным Рираду.

Не отпуская Митфу, он шагнул в пролом в стене. Дохнуло сыростью, прелой листвой, дикими травами. Никого здесь нет, решил Рирад и тут увидел девушку.

Она стояла в тени, возле поросли молодых деревьев. Тонкие побеги обнимали друг друга, сплетались ветвями. Казались нерукотворной аркой ворот, а девушка – привратницей. Она улыбалась.

– Ты Отшельник? – спросил Рирад. Митфа крепче сжал его ладонь.

Девушка покачала головой, черные кудри рассыпались по плечам, по серому, простому платью. Что-то в ней было странное, не зря брат так отчаянно цеплялся за Рирада. Но что? Кожа, слишком бледная даже для чужаков? Глаза, полные тумана?

Она указала на проход между деревьями и посторонилась. Рирад медлил, вглядывался в движение сумрачных теней и ничего не мог разглядеть. Но потом Митфа воскликнул:

– Я не боюсь! Пойдем! – И шагнул туда.

Время стегнуло Рирада. Растянулось, стянулось и вновь потекло привычным потоком.

– И правда не испугались, – сказал незнакомый голос.

Руины изменились. За спиной по-прежнему перешептывались деревья, но небо больше не заглядывало сквозь прорехи в крыше. В вышине изгибался синий свод, мерцающий, дрожащий сполохами молний. Рирад с трудом заставил себя отвести взгляд и осмотреться.

Вдоль стен громоздились шкафы, с полок смотрели потертые корешки и пыльные статуэтки. На замшелом полу валялись полуобтесанные мраморные глыбы и осколки зеркал, а среди них возвышался стол – с множеством ящиков, огромный, куда больше того, что стоял в кабинете у Янхи. На столе сидел Отшельник.

Рирад представлял Хийю совсем другим. Стариком с презрительным прищуром, усмехающимся карликом, а то и косматым зверем с человечьими глазами. Отшельник же выглядел юным – уже не мальчишка, еще не мужчина, – и походил на полукровку. Светлая кожа чужаков, но глаза темные, а волосы черные, длинные, как у девчонки. Одет он был и вовсе по-простому: в штаны и куртку из грубой ткани, в высокие шнурованные ботинки. Так ходят рабочие в городе.

Митфа судорожно вздохнул, но не проронил ни слова, поэтому Рирад заговорил сам:

– Мы слышали, ты исполняешь желания.

– Конечно, нет! – Отшельник хлопнул рукой по столу. И тут же продолжил, не дал обрадоваться: – Я могу посоветовать, а желания свои исполните сами.

Митфа разжал пальцы, оттолкнул ладонь Рирада и сказал:

– Я хочу знать, кто мой настоящий отец!

Его голос звенел, слова налетали друг на друга, будто Митфа боялся, что не сумеет договорить.

Отшельник перевел взгляд на Рирада и спросил:

– А ты чего хочешь?

Вернуться домой! Не в воспоминаниях, а наяву увидеть знакомые хижины, вдохнуть ледяной воздух, обнять маму и деда, услышать, как трещат дрова в очаге. Хватит ждать и притворяться, это не жизнь, а мучение, пытка!

Рирад промолчал.

– Вас двое, – продолжал Отшельник, – а совет я могу дать только один. За вторым нужно придти еще раз, а это редко получается, не знаю, почему.

Отшельник засмеялся – заразительно, искренне, и Рирад наконец-то узнал Хийю из сказок.

– Что ты возьмешь взамен? – спросил он.

– Ничего. – Отшельник пожал плечами. – Просто рассказывайте обо мне, этого хватит.

Можно ли сбежать или ловушка захлопнулась? А может, нет ее вовсе, Хийе нужны другие странники, он отпускает детей, но расставляет сети все дальше, все шире?

Митфа обернулся, взглянул с мольбой.

– Дай совет моему брату, – попросил Рирад. – Мы оба расскажем о тебе, обещаю.

Отшельник кивнул, задумался. Улыбка его погасла, лицо стало сосредоточенным и серьезным.

– При городской управе, – заговорил он наконец, – есть библиотека. На втором этаже, за дверью с цифрой девять, ищите папку, на ней написано «Янха Арта». Там будет то, что вы хотите узнать. В эту библиотеку не пускают кого попало, точно не пустят детей. Но вам, – Отшельник взглянул на Рирада и вновь улыбнулся, широко и радостно, – забраться туда будет не трудно.

Он знает, что я умею, понял Рирад. Знает, кто я.

Но сдержался, поблагодарил и повел Митфу к арке, сплетенной из ветвей.

– Если решишь вернуться, – крикнул вслед Хийя, – я буду здесь!

Эти слова преследовали Рирада до самого берега.

 

Пробраться в библиотеку и правда оказалось легко. Рирад велел Митфе ждать заката, а сам пошел к управе, укрылся в переулке, под завесой плюща. Вскоре дверь в библиотеку отворилась.

Время послушно остановилось, тени замерли, голоса и скрип колес превратились в закаменевший гул. Рирад пересек улицу – воздух нагревался с каждым шагом, – обогнул женщину, застывшую на ступенях, и старика, держащегося за дверную ручку. Протиснулся внутрь и едва не налетел на парня со стопкой бумаг. Нужно было спрятаться, и Рирад нашел безопасное место – темный уголок под лестницей. Время пришло в движение: пыль защекотала горло, воздух наполнился гомоном, смехом и дробным стуком подошв.

Соблазн кольнул душу: можно отпустить время, ускорить, обратить ожидание в краткий миг. Но Рирад не решился, побоялся попасться или пропустить условный сигнал. Поэтому сидел под лестницей, старался дышать еле слышно. Один за одним голоса отдалились и смолкли, дверные петли проскрипели в последний раз и донесся лязгающий поворот ключа. Остался ли в библиотеке уборщик или ночной сторож? Рирад прислушался. Нет, тихо.

Он выбрался из-под ступеней. В длинной прихожей царил сумрак, последние лучи заката багряными полосами ползли по стенам, делали ряды вешалок похожими на ветви. Прямо как деревья в руинах Отшельника, подумал Рирад и тут же отогнал непрошенную мысль.

Снаружи раздался свист. Рирад встрепенулся, подбежал к окну, откинул щеколду и помог брату забраться внутрь.

Митфа принес с собой лампу, ту, что всегда стояла у них в прихожей: керосиновую, с витой медной ручкой. Огонек забился под стеклом, по ступеням растеклись теплые тени.

Дверь с цифрой девять без труда нашлась на втором этаже. Замка на ней не было.

А вот папку пришлось поискать. Комната – крохотная, меньше кладовки в доме Янхи, – была заставлена комодами, и каждый ящик ломился от конвертов и подшивок. Рирад уже почти отчаялся, но тут вытащил нужную папку – алую с желтыми буквами.

Митфа уселся на полу возле Рирада, и вместе они принялись перебирать бумаги. Сперва шли скучные справки, контракты и перечень родственников Янхи. А потом Рирад увидел лист со своим именем.

Там было то, что чужаки смогли узнать о его жизни. Больше всего написали об отце, и Рирад жадно вчитался в эти строки. Да, восстание подавили, но сколько врагов отец успел сразить, сколько обозов скинул с гор! Листок называл битвы убийствами, а отца клеймил преступником, но Рирада захлестнули тоска и счастье. Отец был настоящим героем! И Рирад не опозорит его, продолжит войну, добьется свободы. Так и будет.

– Нет, – прошептал Митфа. – Как же так…

Он ворошил рассыпанные на полу бумаги и, казалось, едва сдерживал слезы. Рирад придвинул лампу ближе. Да, это была история Митфы. Список преступлений его семьи.

Высокая должность. Растраты. Хищения из государственной казны. Сговор. Подделка документов.

– Что же это, мой отец – вор? – Голос Митфы звучал еле слышно, тонул в подавленных всхлипах. – Как карманник, только много крал? И я – сын вора?

Рирад положил руку ему на плечо и уже готов был сказать: «Они пишут, что мой отец – убийца. Это неправда, он воин». Но не успел произнести ни слова.

Митфа вскинулся и проговорил, отчетливо и громко:

– Ну и пусть! Он мне больше не отец, у меня другая семья. Я докажу, что не такой, как он, буду честно работать. Может, даже буду защищать закон!

Рирад отдернул руку. Митфа не заметил.

Так легко отрекся от кровного родства, даже не разузнал, что случилось на самом деле! А ведь Рирад почти доверился ему. Едва не рассказал про свою цель, мечтал, что Митфа поможет. Надеялся, что и Ниль поддержит и поймет. Враги и правда едва не сломали Рирада, еще чуть-чуть, и он выдал бы тайны гор.

Но этого не случилось. И больше он никогда не сойдет со своего пути.

– Пора домой, – сказал Рирад.

Митфа кивнул и принялся собирать бумаги.

 

Рирад ничего не забыл.

Помнил путешествие к Отшельнику, смех Хийи, слова Митфы и свое решение. Помнил, и раз за разом, когда сердце смягчалось, шептало, что не так плохи чужаки, – обуздывал его, смирял. Учился еще усердней и, закончив школу, уехал в большой город, сумел поступить там на службу. Колонки цифр, подсчеты, скучные переписи, – с этой работой его отправляли в деревни и селения, порой недели проходили в пути. За несколько лет он повидал разные края, побывал даже у моря. Каким же оно оказалось грохочущим и бескрайним! Но только в горы не мог добраться.

Его не посылали туда, и, как ни терзала душу тоска, он сдерживался, оставался на равнине. Ведь чужаки не должны были догадаться, что он по-прежнему сын своего отца, сын своей земли. И уже сражается за ее свободу.

Он искал тех, кто готовит новое восстание. Скручивал время, пробирался среди неподвижных людей, выглядывал приметы и знаки. И нашел! Сперва одного земляка, потом еще и еще. Торговцы, переселенцы, заезжие ремесленники, – такими были их личины среди чужаков. Борьба не прекращалась, шла все те годы, пока Рирад учился и жил в доме Янхи. Медленно, медленно копилось оружие, вызревали планы. Торопливые битвы прошлой войны не принесли победу, значит, в этот раз нужно действовать наверняка.

Рирад стал глазами восстания, похитителем вражеских тайн. Для чужаков он был почти своим, но все же в запретные хранилища и кабинеты пробирался лишь в застывшем времени. Научился оставаться там подолгу, двигался медленно, дышал осторожно и почти не обжигался. Но время оставляло следы, – он выглядел старше своих лет. Каждый раз при встрече Янха вздыхал и говорил: «Ты слишком много работаешь».

Рирад не мог вернуться в горы, но теперь до него доходили вести. Грустные – о смерти деда. И радостные – о матери. Она была жива и здорова, верила в него и велела не отступать. Я увижу ее, говорил себе Рирад. Этот день все ближе.

Дважды в год, весной и осенью, Рирад гостил у приемного отца. Митфа все еще жил там, хоть и вырос, поступил на службу в управу и собирался жениться. Рирад старался не задерживаться больше, чем на пару дней.

– Уже завтра уезжаешь? – спросил Митфа.

Они шли по берегу озера, гуляли бесцельно. Было еще по-летнему тепло, хоть деревья и пожелтели, а трава пожухла. Солнце то пряталось за облаками, то выныривало, вспыхивало на чистой глади вдалеке, золотило разводы ряски.

Топь расползлась, захватила уже половину озера. Мошкара вилась над водой, вскрикивали болотные птицы, каждый порыв ветра обдавал дурманящим густым запахом. И клубился туман.

Как и давным-давно он полз над водой – призрачный, мертвенно-синеватый. То светлел, открывая дорогу, то смыкался волнами мглы. Но в детстве Рирад видел лишь одну тропу, теперь же их было множество. Они тянулись с разных берегов, перехлестывались, дрожали. Хийя не терял времени даром. Сплел целую сеть.

На одной из дорог Рираду померещились три тени: маленькие и быстрые, они бежали мимо межевых столбов, спешили к Отшельнику. Показались на миг и исчезли в потоках тумана.

Рирад обернулся к Митфе и в который раз подивился, как быстро тот вырос, раздался в плечах и растерял былой пыл. Еще пару лет назад торопил бы с ответом, а теперь терпеливо ждал, улыбался снисходительно. И не замечал колдовских троп.

– Помнишь, мы ходили туда? – Рирад кивком указал на озеро. – К Отшельнику?

– Конечно! – Митфа засмеялся. – Настоящее приключение. Допрыгали до островка на болоте, встретили там какого-то бездомного и решили, что он колдун. Вроде не совсем мелкие были, а верили в такую ерунду.

Мысли разлетелись, Рирад не мог подобрать слов для ответа. Ладно бы Митфа просто забыл – у здешних людей короткая память. Но он извратил, переиначил то, что случилось! Неужели лишь в детстве чужаки видят ясно, не боятся правды?

– Но он тебе совет, – проговорил наконец Рирад.

Митфа отмахнулся.

– Совет, тоже мне! Мы и сами могли бы догадаться, где искать записи. Так ты завтра едешь? Пойдем тогда домой.

Он продолжил говорить: о гостях, которых пригласил Янха, о своей невесте и ее родственниках, все они придут сегодня на ужин, нельзя задерживаться.

– Ты иди, – сказал Рирад. – Я тут поброжу еще немного.

Выждал, пока Митфа скроется из вида, и потянул время на себя.

Замерла полегшая от порыва ветра осока, птичьи крики превратились в бесконечный, надрывный стон. Воздух стал плотным, и чудилось, что к запахам можно прикоснуться, собрать охапку самых чистых, самых горьких.

Рирад шагнул на ближайшую тропу.

Она была тверже прежнего. Угловатая гранитная брусчатка отливала красным, а межевые столбы походили на осколки гор. Туман не застыл вместе со временем – стелился вдоль дороги, то и дело обволакивал руки, касался прохладой. Путь до острова оказался недолгим.

Руины не растрескались, не обвалились за прошедшие годы, и все также зиял пролом в стене. Но деревья внутри возмужали, узловатые корни вздыбили пол, а ветви сплелись теснее, за их аркой было темно. Оттуда тек долгий свинцовый гул.

– Ты вернулся! – воскликнул девичий голос. Летящий и звонкий, невозможный в застывшем времени. – Как хорошо! Почти никто не возвращается!

Рирад обернулся. У стены стояла девушка.

Она так изменилась! Стала смуглой – почти как он сам, – а волосы посветлели и лежали теперь тугими косицами. С широких рукавов свисали пестрые шнуры. Только глаза у нее остались прежними, туманными и далекими.

Она подбежала – беззаботно, не страшась обжечься о воздух, – и указала на тенистую арку.

– Подожди, пока выйдут другие гости, и тогда входи.

Рирад отпустил время. Листья зашуршали над головой, сместились пятна света, ветер коснулся щеки. И из арки донеслись голоса – юные, взбудораженные, перебивающие друг друга.

– Нашли в лесу, а там…

– Не можем открыть!

– Скажи, что сделать?

Рирад понял, что не хочет слышать, как Хийя засмеется, заговорит. Не стоило возвращаться. Тому, кто помнит о своей цели, не нужны советы Отшельника с болот.

Рирад развернулся, пошел обратно к тропе.

– Постой! – крикнула ему вслед девушка с туманными глазами. – Раз ты вернулся, значит, тебе нужна помощь! Можешь не справиться сам.

Сколько еще жить среди чужаков, притворяться и надеяться? Вдруг жизнь сгорит быстрее, чем начнется восстание? Что, если он никогда не вернется домой, не ощутит дыхание ледников, не услышит голос матери?

– Ничего, – сказал Рирад и выбрался из пролома.

Тропа не распалась под его ногами, не превратилась в топь. Шаги гулко разносились по брусчатке, туман таял, открывал прибрежные заросли. Сердце билось тяжело, неровно, грохот крови отдавался в висках.

Пусть, думал Рирад. Не страшно, если не увижу победу. Главное приблизить ее. Если мое изгнание станет платой за свободу гор – так тому и быть.

Он шагнул на берег и остановился, переводя дыхание.

Облака ушли, синева сияла от края до края мира. Птичий клин тянулся на юг. Дома уже холодно, островерхие крыши засыпаны снегом. Быть может, в этот миг мама стоит на пороге, смотрит ввысь. Ждет.

– Не будет никакой платы, – сказал Рирад. – И помощь мне не нужна. Я справлюсь и вернусь домой с победой.

Небо приняло его слова как клятву.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 6. Оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...