Да и зачем оно, это дикое и грандиозное? Море, например? Бог с ним! Оно наводит только грусть на человека: глядя на него, хочется плакать.
 
И.А. Гончаров, «Обломов»

 

Солнце еще не поднялось, а Мистраль уже стоял на утесе. С моря дул ветер и Мистраль щурился. Ему холодно.

Вокруг летали чайки. О, Господи, сколько же чаек... Они закрывали почти все небо, и Мистралю казалось, будто что-то было в этих птицах, в их белоснежных перьях и янтарных глазах. Мистралю порой слышались в их криках слова. Но это, наверное, глупо.

Сегодня море скупо на дары. Чайки летали над рябистой гладью, касались острыми краями крыльев холодной воды и взлетали в серое небо, разочарованно выкрикивая что-то на своем, птичьем - утренняя охота не задалась, придется ждать мальчика.

Но еще рано. Тито спал, а его лодка покоилась на галечном берегу. Она совсем недалеко от кромки воды - нет-нет, а особо смелая волна доберется и поцелует шершавое дерево. А потом убежит назад, будто смущенная девчонка.

Странное это море. Мистраль прикусывал обветренную губу. Не любил он север.

Когда вода окрасилась в красный, из хлипкой хижины вышел Тито. Он всегда просыпается с рассветом, и только Богу известно, как у него это выходит - окна его жалкого жилища заколочены, а дверь закрывается плотно, чтобы ночной холод не проникал внутрь. Тито не может знать, когда рассвело, но встает он с первыми лучами. Странный малый.

Чайки встретили его радостным криком. Как одна, они сорвались со скал и опустились с неба, чтобы огромным сумасшедшим облаком окружить Тито. Тот, выбившись из крылатых объятий, поправил удочку на плече и зашагал к паруснику. Чайки, конечно же, за ним. Их много - усыпали весь пляж, и только дюжине из них повезло занять место на лодке, чтобы отправиться с Тито на ловлю.

Тот не выглядел заспанным. Он сосредоточенно толкал лодку к воде, а бриз лохматил его светлые волосы. Сам мальчишка был худощав и длинноног, посмотришь издали - сухое деревце. Молодое, но сухое.

- Эй, щенок! - крикнул с утеса Мистраль, но Тито и головой не пошевельнул в его сторону. Невежливо.

Шуршала галька под деревянным корпусом, и скоро лодка с голой мачтой легла на воду. Тито запрыгнул внутрь, размял жилистые руки, налег на весла, начал грести.

 

Сегодня море благоволило. Оно спокойно, мирно, а значит, в хорошем настроении. Только Тито не обмануть: он знал, что это затишье перед бурей.

Когда руки устали грести, он оставил весла. Он отплыл довольно далеко, на такой глубине и горбатую рыбу можно выловить, и рыбу с клювом. Если повезет.

Но ему, конечно же, повезет - море обещает, что этим утром накормлены будут и чайки, и Тито, и этот странный человек Мистраль.

Тито передернуло, но не от утреннего холода. Человек с утеса исчез, хотя весь путь Тито чувствовал на спине его колючий взгляд.

На уключине сидела чайка.

- Почему море не хочет вас сегодня кормить? - нахмурился мальчик. - Хм. Не страшно. Совсем скоро придет бора, и море выбросит вам много еды.

Чайка радостно приоткрыла красный клюв.

Чему радоваться? После бури будет рыба, но несколько чаек точно разобьется о скалы или исчезнет в море.

Тито бросил в рот моря сеть, и чайки очень внимательно следили за его движениями. Надо подождать. Тито хотел выловить корюшку для филе, чтобы начать настоящую ловлю, но море говорило, что сеть пока доставать рано. Тито смотрел на скалистый берег.

Где-то там бродит новый человек, Мистраль. Его имя врезалось в память и отзывалось знакомым с детства завыванием, потому что отец говорил, что мистраль - такой же бора, только с другого моря.

Черноволосый, черноглазый, загорелый. Ясно, южанин. Отец у Тито был таким же, только морщин у него побольше было. А у незнакомца есть только сломанный нос, пыльная одежда да ружье за спиной.

Они встретились на берегу неделю назад, когда лодка пришла к берегу, а парус был убран.

- Кто ты? - спросил тогда Тито, выгружая рыбу.

Человек прищурился.

- Это не важно. Я здесь ненадолго. Мне нужно кое-что найти.

Он выглядел сильным и самоуверенным.

- Назови имя, - потребовал Тито как можно холоднее. - Я не доверяю незнакомцам.

Южанин криво усмехнулся.

- Мне говорили, что на севере все злые, даже такие сопляки, как ты, щенок. Хорошо. На острове, как я понял, никто, кроме тебя, не живет, поэтому ты мне пригодишься, малек. Говорю один раз, запомни: меня зовут Мистраль, и я терпеть не могу детей.

Отец говорил, что мистраль от боры не отличается. Оба приходят из-за гор и холмов, оба страшные, злые и холодные.

Пора, пора! - говорит море. Тито умело вытаскивает сеть - быстро и ловко, - в сети запуталась корюшка. Маленькая, с ладонь, серебристая и пахнущая свежими огурцами.

Чайки восхищённо закричали. В лодке, в небе - и все смотрят на сеть. Все хотят есть.

- Это ещё не наша еда. Это еда для большой рыбы.

Вытащив складной ножик, Тито отрезает корюшке головы, отделяет мясо от позвоночников и разрезает филе на небольшие части, размером с фаланг пальца. Кости выбрасывает в море, мясо складывает в кучу.

- Хм. Думаю, нам надо ещё отплыть, - покончив с рыбой, решил он и взялся за весла.

Чайка освободила уключину и подсела в сторону, к другим птицам.

Диск солнца уже оторвался от линии горизонта. Солнце красное, как раскалённое железо, и, наверное, такое же горячее. Правда, Тито все равно холодно. Он закутался в отцовский тулуп и растер мозолистые ладони. Те отозвались болью, но, кроме этого, и теплом.

Взявшись за весла, он снова начал грести. От работы мышц по телу разливается тепло, и теперь совсем не холодно.

- Остановлюсь здесь.

Он сквозь зеркальный блеск видел, как под водой, на далеком скалистом дне сверкает золото и переливается рассыпанный кем-то жемчуг. Да, там красиво - но Тито нужна была только рыба. Золото ему ни к чему.

Обычно чайки летают над водой и разведывают обстановку, разыскивая косяки рыб. Но сегодня море почему-то не хотело с ними делиться и прятало все в своих водах. Только к Тито оно было милосердно. Море любило Тито.

На крючок он нацепил кусочек филе и опустил в воду. Грузило тянуло приманку вниз, но течение все равно подхватило и унесло его в сторону. Пришлось подтягивать леску, и уже через минуту поплавок начал судорожно дергаться.

Чайки знали, что это такое. Если поплавок танцует на воде, то значит, на крючок подсела большая рыба. Они начали кричать, предчувствуя завтрак. «Рыба! Рыба!»

Теперь тяни! - говорит море, и Тито, сильнее сжав удочку мозолистыми руками, рванул ее на себя, затягивая леску.

Первым уловом стала горбуша - горбатая рыба. У нее был клюв, как у чайки, зеленовато-бурая спина, красные бока и белый живот. Спина и хвост были в черных крапинках, а сама рыбина была большой и тяжелой. Впрочем, это было не удивительно. Тито помнил, как отец возвращался с моря, нередко принося осетров и даже небольших акул - море могло подарить все, что угодно.

Бросив горбатую на дно лодки, Тито погрозил чайкам пальцем - мол, не троньте, потерпите. Те ворчали, чистили перья и жадно смотрели на рыбу.

Мать рассказывала, что горбушами и нерками становятся горбатые люди после смерти. Мол, сами-то они как обычные рыбы, да только у горбуши голова уменьшается, а у нерки - вытягивается. И становятся они горбатыми с виду. Отец часто называл их в шутку гоблинами - особенно красную, уродливую нерку, которая такой становится, когда отправляется к пресной воде, а затем, после нереста, умирает. Уж больно хищно и некрасиво она выглядит, да и зубы что надо... Зато мясо ее жирное, нежное, ярко-красное, а в горькой мелкой икре много йода - так говорил отец. Он любил этого зеленоголового зубастого гоблина.

 

Тито вернулся к берегу, когда солнце уже было белым и достигало утеса, облюбованного Мистралем. Когда солнце достигает утеса - это уже не утро, но еще и не день - так решил он.

- Bonjour¹, - поздоровался Мистраль, вальяжно подходя к Тито.

Тот, не обращая внимания, убирал парус и выбрасывал на галечный берег свой утренний улов. Его окружили чайки. Они кричали, как безумные, и были похожи на стервятников, набрасываясь на улов.

Умный Тито всегда припрятывал в лодке несколько рыбин для себя, и доставал туши, когда птиц рядом не было. Чтобы не дразнить, - однажды пояснил он.

- Зачем ты их кормишь? - морща лоб, спросил Мистраль, наблюдая, как сильные, изогнутые клювы раздирают свежее рыбное мясо. - Они птицы. Они должны сами себе добывать еду.

Взгляд Тито потемнел.

- Сегодня море не хочет их кормить, - односложно ответил он.

- И почему же?

- Не знаю. Наверное, оно от них устало.

Горбуши, чавыча, окуни, сельди - все ушло чайкам. У Мистраля засосало под ложечкой - сухари и вяленое мясо кончились уже два дня назад.

Он ощущал на языке вкус соленого волокнистого мяса и глотал горячие слюни, от которых горло больно сжималось, а живот прилипал к позвоночнику.

- Знаешь, щенок, ты чертовски везучий, - задумчиво пробормотал Мистраль. - Никогда не видел, чтобы ребенок ловил столько рыбы...

Тито ничего не ответил. Он вытащил из лодки пару горбуш, бросил на дно удочку, свернул старый парус и пошел в сторону хижины. Чайки уже разлетелись, а рыбные кости и головы исчезли в жадных морских волнах.

- Эй, щенок! - крикнул Мистраль вдогонку Тито.

Никакой реакции.

- Voici un vilain garcon²... Эй, Тито! Или как там тебя!

Мальчишка обернулся, скользнул взглядом по лицу.

- Ну чего тебе?

- Чтоб ты знал, я возьму лодку. И сети с удочкой. Хочу порыбачить.

Тито пожал плечами. Мол, как хочешь, мне-то что.

Этого Мистралю оказалось достаточно. Положив ружье на гальку, подальше от воды, он подтолкнул лодку. Странно.

- Je pensais qu'elle était légère³... - пробормотал Мистраль под нос.

Вода встретила лодку неохотно. Волны несли дерево к берегу, будто море хотело выплюнуть нечто чужеродное.

Взявшись за весла, Мистраль начал грести. Кажется, и ветер усилился, как назло... Хотелось все бросить - и он бы бросил! - но желудок требовал еды.

Творились странные дела: сколько бы Мистраль ни закидывал сети, каждый раз они оказывались пусты. Ни намека даже на самую тощую рыбку. Гневно сопя, Мистраль обрыскал дно лодки и нашел несколько мелких голов. Что ж, для приманки сгодится, почему бы и нет, рыбам-хищницам ведь все равно, какую часть жертвы глотать... Рассуждая так, Мистраль закинул удочку. Но даже спустя два часа ничего море ему не подарило. Наверное, на его взгляд, Мистраль был не лучше чаек и завтрак не заслуживал.

На берег он вернулся мокрый, голодный и злой. К его неудовольствию, там его поджидал Тито. У мальчишки руки блестели от жира - налопался, видать, рыбы своей плешивой, чтоб ему пусто было...

- Как улов? - невинно спросил он, не скрывая любопытства. - Море разговаривало с тобой?

- Отвали, сопляк, - прорычал Мистраль, подобрал ружье и пошел прочь.

- Знаешь, - в голос Тито вернулась привычная флегматичность, - у меня осталось немного рыбы. На этом острове, кроме нас двоих и этих чаек, никого нет. Я не хочу наблюдать, как человек умирает с голоду. Если ты не такой гордый, каким себя показываешь, то можешь поесть моей рыбы.

Вот бы послать щенка к черту! Мистраль уже открыл рот, чтобы выплюнуть ругательство, но желудок, прилипший к спине, заворчал. И Мистраль, вздохнув, пошел за Тито.

 

Они сидели друг напротив друга. Мистраль - крепкий, смуглый, сильный. И Тито - слабый, тощий и будто бы прозрачный. Странно, что совсем не загорелый. Он же рыбак, так?..

Костер уже затухал, и никто не пытался поддержать огонь. Тепло разливалось по телу, и большего не надо было. И так хорошо.

У Мистраля руки были в жире. Он ел рыбу, пожаренную на костре, и все ему было мало. Тито не сводил с него серых глаз; взгляд был серьезен и сосредоточен. Кажется, он крутит в голове немало вопросов...

- Ты из Франции? - наконец начал он.

- Да.

- Откуда ты узнал об этом острове?

Мистраль, вытерев рот ладонью, прищурился, отложил недоеденный кусок.

- Мне рассказали. И мне стало любопытно. Когда за зиму из приморской деревеньки исчезают все люди, кроме одного мальчика - это странно, согласись.

Лицо Тито дрогнуло, однако он быстро взял себя в руки.

- Но ты ведь прибыл не за тем, чтобы разбираться в этом, я угадал?

Мистраль кивнул. «Вот же смышленый сопляк» - подумал он.

- Скажем так, у меня здесь личные дела.

- Какие?

- Я ищу себе новое оружие.

Молчание.

- Ничем помочь не смогу, - поджал губы Тито. Было видно, что разговор ему становился неприятен.

Он поднялся на ноги и пошел прочь, оставив Мистраля в компании пары задремавших у тепла чаек.

- Эй, можно тебя спросить?

Тито остановился.

- Давай.

- Что стало с людьми твоей деревни?

Напряжение усилилось.

- Ты сказал, что прибыл сюда не ради вынюхивания, - сухо произнес мальчишка.

- Подумаешь, - фыркнул Мистраль, сверкнув глазами. - Мне любопытно. Вдруг это ты убил всех людей?

Он неприятно рассмеялся. Ему нравилось играть с нервами окружающих. «Давай, сопляк, проболтайся! У каждого есть скелеты в шкафах...». Une seule sortie est la vérité⁴, как говорится...

- Я никого не убивал, - отчеканил Тито. - Хочешь правду? Все люди стали чайками. Вот и все.

Он ушел в хижину, оставив Мистраля у затухшего костра.

- Enfant fou⁵.

Наверное, щенок захотел над ним посмеяться. Или воображение богатое.

Мистраль хотел доесть рыбу, но аппетита уже не было. Он с недоверием посмотрел на дремлющих чаек, на хижину у холма, снова на чаек. Чертовщина какая-то. Надо поскорее найти оружие и убираться с этого острова...

 

Тито долго не мог уснуть. Он знал, чувствовал: завтра, к вечеру, на побережье придет бора. Надо подготовиться.

Запастись рыбой и водой - кто знает, насколько затянется очередная буря.

- Ты слышишь вой? Идет борá.

Беги домой, оставь костры.

И, продержавшись до утра,

Не собирай его дары, - так пела мать, укладывая Тито и Лэри спать.

С самого детства рыбак и его жена строго наказывали детям: ни в коем случае нельзя есть рыбу, которую после урагана выплюнуло море! Даже когда хочется есть. Даже когда больше ничего нет.

Выброшенную. На берег. Рыбу. Есть. Нельзя.

Интересно, человек с ружьем знает об этом?..

 

Наутро Мистраль оказался там же, где и в прошлый раз - на каменистом утесе. Он смотрел на все стороны света, постоянно вертелся и крутился на краю, будто разыскивая и высматривая что-то.

- Доброе утро.

- Bonjour, mon mystérieux ami⁶! - с саркастической усмешкой ответил Мистраль, когда Тито наконец забрался на утес и встал рядом.

- Прекрати говорить на своем языке, - нахмурился он. - Я тебя не понимаю.

Мужчина хохотнул, не ответив.

- Ты спал на пороге моего дома? Мог бы и плед попросить. У меня есть лишний...

Мистраль фыркнул, и Тито закончил:

- ...но ты же такой гордый.

Они стояли и молчали. Небо было серым, как чешуйчатая спина сельди. Над холмами, за которыми приютилась брошенная людьми деревня, собирались кучевые облака.

- Борода.

- Что? - Мистраль посмотрел на Тито, как на полоумного.

Тот ткнул пальцем в небо.

- Видишь, облака над холмами? Это борода. Так отец говорил.

Мистраль прищурил глаза, уставился вдаль.

- И что это значит?

- Хм. Вероятно, то, что ближе к вечеру придет бора.

Мужчина безразлично повел плечами, а Тито начал спускаться с утеса - пора бы на утреннюю ловлю. Море ждало и звало его.

- Тебе, думаю, эту ночь стоит переждать в моем доме, - через плечо бросил он Мистралю. - До утра будет буря.

- Что?

Надменность и безразличие исчезли со смуглого лица. Мистраль бросился за Тито и чуть не налетел на него.

- Буря? Кто этот бора? Отвечай! Он связан с деревней? У этого боры есть что-то такое, похожее на оружие?

Тито резко остановился.

- У боры нет оружия. Он сам оружие. Бора - это ветер. Говорят, он умеет обращать людей в птиц, и именно из-за него люди стали чайками.

- Ветер?!

Черные глаза Мистраля сверкнули недобрым, торжествующим огнем, и Тито стало жутко.

 

Чайки ворчали и злились. Как посмел черноволосый человек забраться в лодку к мальчику и вытеснить их?! Он же ни рыбу ловить не может, ни грести... Бесполезный, лишний человек.

А Мистраль был в прекрасном расположении духа. Он нашел то оружие, что искал! И, что самое прекрасное, так это то, что ему не придется бегать за ветром. Ветер сам придет к нему.

- Если твой бора и в самом деле так велик, как ты говоришь, то он станет гордостью моей коллекции!

Тито косился на него с подозрением, но молчал. Было непривычно сидеть в одной лодке с кем-то еще - он рыбачил один с тех пор, как отец погиб в урагане.

Оставив весла, он закинул сети и быстро вытащил их с десятком блестящих корюшек. Запахло свежими огурцами. Мистраль удивленно повел бровью.

- Странная рыба...

- Обычная. Бери, разделывай на филе, а я буду грести дальше.

Разделывать получалось у Мистраля неважно, и Тито то и дело сокрушенно вздыхал.

Насадив на крючок то, что раньше было рыбой и теперь напоминало кашу, мальчишка опустил приманку с грузилом под воду. Поплавок остался на поверхности, и пара чаек, не мигая, уставилась на него, гипнотизируя.

Мистраль все посматривал на «бороду» кучевых облаков, вальяжно развалившись в лодке, а Тито опустил одну руку в воду, задумавшись.

- Расскажи мне о своей деревне. О семье. И объясни, наконец, что с этим островом произошло! - заскучав, попросил Мистраль, и Тито закатил глаза.

- На ловле рыбы нужно быть тихим и внимательным. Так мне говорил отец, и я с ним согласен.

Но, думаю, ты не отстанешь и продолжишь вынюхивать, так что слушай...

Хм, вот и с чего начать?.. Наверное, с того, что наш остров был самым обыкновенным. Когда отец после долгих путешествий прибыл сюда, то единственной удивительной деталью для него стала моя мать. Они были рыбаками, живущими не в деревне, а по эту сторону холмов, на самом берегу моря. Их уважали, потому что море было благосклонно только к ним. Оно могло подарить им сокровища и корабли, но моим родителям нужна была только рыба. Они не были алчными, и поэтому море их и любило.

Я не помню, сколько мне было лет, когда климат поменялся, и к нам пришел ураганный ветер - бора. Сначала он появлялся несколько раз в год, потом - каждый месяц, а затем - три раза в неделю. Но сколько бы раз и в какое время он не приходил, этот холодный и жестокий бора, итог был один - море выбрасывало на берег несметное количество рыбы, самой жирной, редкой и лучшей. Она была уже мертвой, и ее ели чайки. Люди к рыбе не прикасались. До тех пор, пока не наступил голод.

У нас бедный остров - и холодно, и растений мало, лишь на рыбе и выживали. А когда наступила зима и рыба ушла на дно, в тепло, вообще плохо стало. Отца и мать стали еще больше ценить, да только все равно не хватало еды, хм. Только бора приходил все так же, и все так же берег после бури усыпался рыбой. И люди начали ее есть. Есть пищу, которое море выбросило для чаек...

Тито нахмурился, уставился в воду. Потом спохватился, дернул удочку и вытащил в лодку голубого окуня. Тот был не таким большим, как кета, но и не маленьким, как корюшка.

- Чуть не сорвался. Хорошо, что море напомнило...

- Не дурачь меня, малой! - фыркнул Мистраль. - Что стало с людьми, которые ели выброшенную рыбу?

Тито снова посмотрел в воду, будто высматривая что-то.

- Они становились чайками.

Молчание.

- Серьезно, что ли?

- Да. У кого-то тело менялось в течение часа, у кого-то - с неделю. Но все, кто глотал мясо этой рыбы, становились птицами. Это как плата за жизнь, понимаешь?

В голодные времена нищеты люди меняются. Мои родители не стали исключением. Они стали требовать от моря все больше и больше - сначала большую рыбу, потом - серебро, золото и жемчуг. Им все было мало, и море их разлюбило. Оно перестало давать им столько рыбы, как раньше, и вскоре родителям было тяжело накормить меня и сестру, не говоря уже о голодающей деревне... В итоге море забрало себе отца, а мама... Она стала птицей...

Нахлынули воспоминания.

 

* * *

Это было страшно. Тито навсегда запомнил тот день.

Мать, такая сильная, такая смелая, такая стойкая... Она, свернувшись клубочком на кровати, шипела от боли. Порой из нее вырывались вскрики. Тито мельком увидел, как ее ступни стали тонкими и перепончатыми, с тремя длинными пальцами, а некогда полные руки сузились, удлинились, покрылись чем-то белым. Перьями, кажется...

Отец выгнал их из дому. Идите, мол, походите. Не мешайтесь.

Он говорил скупо, смотря на Лэриссу и Тито исподлобья и прожигая их взглядом. На его скулах играли желваки. Отец никогда не выглядел таким закрытым, как тогда.

И они ушли. Они ходили по пляжу, вороша босыми ногами холодную серую гальку. Лэрисса - высоченная, худющая, в шерстяной шали. Тито - низкий, щуплый, в потертой отцовской куртке.

Всю дорогу Лэри всхлипывала. Растянутыми рукавами она протирала лицо, красное и сморщенное, как у старухи. Но ведь Лэрисса старухой не была. Ей было семнадцать, у нее были красивые светлые волосы и каре-зеленые, как ил, глаза. Ну, не реви, - говорил ей Тито. Ну, чего ревешь? - спрашивал, а у самого глаза на мокром месте...

Он смотрел на запад, где красное солнце тонуло в море. Вокруг летали чайки. На свету солнца они казались совсем черными, отбрасывая тени. Чайки были повсюду - они ходили за детьми, они летали над водой, они усыпали собой скалы, серые и острые. Они кричали, будто плакали. Бедные чайки, - думал Тито.

Мальчишки не плачут. Лэриссе можно - она девочка. А Тито нельзя. Это Лэри всегда плаксой была. И чайки плаксами всегда были. А вот отец не плачет. Он мужчина. Он должен защищать семью, а не реветь!

Тито так думал, но ничего не помогало. Тогда он придумал для себя сказку.

Сейчас нарыдается сестра вволю, они вернутся домой, а мама им пирог испечёт. Яблочный. Сладкий, как южный мед... А может, и того слаще! А потом отец позовет Тито снасти чинить, и перед сном мама снова расскажет историю...

Тито вспомнил про пирог, и сжатые легкие наполнились воздухом. Стало вдруг так хорошо... Они яблоки ели нечасто. Яблоки - это деликатес, привезенный с юга...

- Лэри, а ты хочешь яблочный пирог? - спросил он, пиная гальку.

Та в ответ разревелась сильнее.

Вот дуреха эта Лэрисса... Ну ничего... Вернутся они домой, а там все хорошо! И мама не ела гнилую рыбу, чтобы семье досталась свежая, и папа снова чинить снасти будет, и ужин их ждет - вкусный-вкусный! Нерка под клюквенным соусом...

Но когда Тито и Лэрисса вернулись домой, не было ни пирога, ни нерки, ни мамы. Кровать была пуста - только в куче одежды валялось несколько белых, как снег, перышек.

И тогда Тито разревелся. Плевать, что мужчины не плачут.

Он на обратном пути видел, как из окна их дома вылетела птица.

* * *

 

Из раздумий вывел голос Мистраля:

- У тебя была сестра?

- Хм... Да. Ее звали Лэрисса, и она продержалась дольше всех. Когда стали чайками и селяне, и смотритель маяка, и травница, и наша мать, на этом острове остались лишь мы. Я и моя старшая сестра. Потом и она стала чайкой. Хм. На моих глазах. Хм-м-м... Ну, она была хорошей. Молодцом держалась. Ее море тоже любило.

Тито с силой закусил губу, не отводя взгляда от зеркальной глади. Раньше Мистраль бы рассмеялся, но сейчас он отвернулся, сделав вид, что не увидел, как мальчишка плачет.

- Что ты там высматриваешь? - как бы ненароком сменил он тему. - Ничего там нет...

К его удивлению, к голосу Тито быстро вернулась твердость.

- Это море. Я вижу все, что под водой. Смотри.

Мистраль обернулся и охнул. В ладони Тито звенели монеты - круглые дублоны в иле, а когда он оттер грязь, на дневном свету засияло золото чеканки.

- Seigneur⁷... - прошептал Мистраль. - C'est… de l'or⁸!

Тито поморщился.

- Я не понимаю твой язык, - и бросил дублоны обратно в море.

Лодка тут же накренилась - это Мистраль бросился к воде, перекинувшись через борт.

- Да стой ты! Куда лезешь! - Тито схватил его за куртку и с силой оттащил в сторону.

Чайки громко кричали и перескакивали с места на место. «Дурак! Дурак!». Им было весело.

А Мистраль обливался потом.

- Bon sang⁹! Bon sang! - вскрикнул он. - Ты выкинул золото! В море! Мо! Ре! En mer¹⁰!

- Ну да.

Мистраль попытался увидеть в серых, по-взрослому серьезных глазах насмешку, но Тито, видно, не думал смеяться.

- Ты что, не любишь золото? - успокоившись, спросил мужчина.

- Хм. Нет. Оно красивое, только и всего. Им не накормишь ни человека, ни птицу, им не починишь парус, не вылечишь болезнь...

- Вот глупый ребенок! Золото способно на все!

- ...и им не вернешь мою семью.

Он замолчал, и Мистраль выдохнул. Что ж, глупый ребенок по-своему прав.

- И что, - недоверчиво спросил он, - море по твоему желанию может поднять на поверхность всякие там... драгоценности... корабли... жемчуг...

- Да, - односложно ответил Тито и забросил удочку.

Мистраль наклонился к воде, опершись грудью о борт. Сколько он ни щурился, ничего в зеленой воде рассмотреть не мог. Он опустил ладонь в воду, и по руке разлился холод. «Отсыпь мне золото, - попросил он, - пожалуйста». В руке что-то появилось, но не тяжелое, как металл, а невесомое, будто шелк. Подняв руку, Мистраль тут же с отвращение встряхнул ею - фу, гадость какая! - на пальцах повисли темно-зеленые склизкие водоросли.

Тито за спиной хмыкнул.

- Хватит! Хватит это делать! - взвился Мистраль.

- Что именно?

- Это твое «хм»! И «хм-м...»! И «хм-м-м...»! Ты же ребенок, будь проще, чтоб тебя!

Он рассерженно сполоснул ладонь и вытер ее о куртку. Тито ничего не ответил.

 

В это утро на крючок подсела крупная кета, и Тито ее еле вытащил. Голубой окунь, кета и корюшка, которую Мистраль не успел искромсать - хороший запас, даже если бора задержится на сутки. У кеты мясо нежное, суховатое - наедятся быстро.

Погода менялась. Темнело небо, появился шквальный ветер - пока не бора, но уже знак. Мистраль радовался, а Тито мрачно косился на южанина. «И чего он такой счастливый? - думал он. - Наверное, ему очень нужен ураган. Вот глупый, не знает, с чем связывается...».

Чайки волновались. «Буря! Буря!» - кричали они. Порывы ветра ворошили перья, и птицам было холодно. На море поднимались пенистые волны - высокие и изумрудные.

Борода над холмами густела. Мистраль смотрел в небо, взмахивал руками и что-то верещал на своем языке, французском. Вот дурень.

- Эй, давай в дом! - крикнул Тито.

В этот вечер рыбацкая хижина впервые за несколько лет приютила под своей крышей сразу двух человек.

 

Сначала ветер был изменчивым - то усиливался, то затихал, меняя направление и петляя. Мистраль, замерев у окна и обняв ружье, чего-то ждал.

- Если это и есть твой страшный бора, то я разочарован, мой рыбно-вонючий друг...

Тито фыркнул, но по привычке промолчал. Хотя было что сказать.

Наверное, был закат, когда с холма сбежал бора. Наверное, был закат - но не было ни солнца, ни света. Лишь тучи. Темно-серые, как мокрая галька...

Бора - это не просто ветер. Это зверь. Сначала он крадется, а потом прыгает - оглушающе громко, взметая море и сотрясая скалы.

Хижина вздрогнула, уши заложило. За стенами, такими тонкими и хрупкими, выл бора - ужас этого моря и острова чаек. Галька катилась в воду, а волны сопротивлялись давлению. Температура упала, и Тито, поняв, что даже толстый плед не согревает, завернулся в шаль сестры. Шерсть пахла лавандой.

С Мистралем творилось что-то странное: его трясло, он лепетал что-то на французском, смотря в окно, и лишь изредка переходил на понятный язык:

- Да! Это то, что нужно! Самое лучшее оружие!

Он был просто в восторге. Проторчав у окна полчаса, он резко сорвался с места, бросил на пол ружье и начал встряхивать нагрудные карманы куртки. Из правой стороны посыпались серебряные и железные пули, из левой - медные и золотые. Со стуком пули сыпались на дощатый пол в кучу.

С безумным взглядом Мистраль, стоя на коленях, перебирал пули.

- Не то. Нет. Слишком слабое... Все слишком слабое. Вот!

В дрожащих пальцах блестела серебряная пуля. Мистраль заулыбался, и Тито стало жутко. Этот француз что, сейчас его застрелит?

Но то, что произошло потом, Тито совсем не ожидал: Мистраль, зарядив ружье серебряной пулей и собрав остальные снаряды обратно в карманы, ногой выбил дверь и выскочил наружу. В дом ворвался холод.

- Стой!

Но глупый Мистраль уже ничего не слышал. Его окружил бора.

Тогда Тито вспомнил про последний подарок отца.

 

Он чувствовал, как в пуле бьется, мечется первозданная энергия. Ноги не держали - или от страха, или от шквального ветра. Не выдержав, Мистраль упал навзничь, ударившись затылком о землю. В падении он успел нажать на курок, и небо сотряс выстрел.

Серебряная пуля вырвалась из дула ружья и устремилась ввысь. Мгновение - и из нее вырвался смерч, тонкий тромб. Торнадо взревело. Но... что-то было не так.

Мистраль, лежа на спине, чувствовал, как летящая галька бьет его лицо. Как обломанные древесные ветви, несущиеся с холма, пытаются расцарапать его кожу. То, как холодный дождь обжигает глаза.

И смерть. Мистраль чувствовал смерть торнадо.

Он будто видел, как огромный, необъятный бора вгрызается в мечущийся тромб. Как зубы впиваются в потоки ветра, в стенки воронки, и разрывают его на части. Так бы чайки разрывали на части плоть Мистраля, если бы они питались человечиной.

Торнадо боролся. Отчаянно, сумасшедше и... тщетно. Он рычал, брыкался, взвивался, как кнут, но бора был повсюду. Он, как хищник, оттащил ослабевший и почти бездыханный тромб к морю и там разорвал его. Быстро и безжалостно.

Дождь будто царапал лицо. Или это слезы? Неужели французы настолько впечатлительные? Мистраль зажмурился. Бора завис над ним, готовый вот-вот обрушиться ледяным шквалом на свою жертву. Ружья не было - его унесло куда-то в сторону моря.

Дрожащие руки распахнули куртку. Сгребли пули.

Да, ружья нет, но это не страшно. Бора сам расплющит пули, - безразлично думал Мистраль, смотря в грозовое небо. Молнии казались прожигающим взглядом, дождь - капающими слюнями голодного зверя.

Да. Бора был очень голоден.

Когда вверх взлетели мерцающие пули, Мистраль снова закрыл глаза. Он, сдерживая крик, представил, как бора лопает золотые и медные пули, и из них вырываются горячие, сухие ветра. Фён. Самум. Хамсин. Сирокко. Гарматан. Солано.

Он с болью понял, что треском плющатся пули из серебра и железа. Выходят на свободу ветра холодные, жестокие. Памперо. Джут. Баргузин. Арменаз. Погон. Сарма. Биза.

Если проклятый бора разорвал торнадо, то эти ветра ему, верно, на один зуб.

- Я их собирал всю жизнь... - прошептал Мистраль и тут же был отброшен бестелесным ударом.

- Мистраль!

Он, наверное, терял сознание.

- Мистраль!

- Ти... Тито?..

Закутанный в шаль ребенок бежал к нему, закрывая лицо руками и что-то крича. Мистраль даже позавидовал: вон, бора мальчишку почти не бьет!

Медленно, пошатываясь, он поднялся на ноги. Голова кружилась.

- Держи! - в слабую ладонь неожиданно упало что-то холодное и тяжелое.

Пуля.

Из свинца.

Взгляд прояснился.

- Откуда у тебя этот ураган? - прошептал Мистраль, но из-за шума Тито ничего не услышал. - Что ж... Это не важно.

Пошатываясь, Мистраль закрыл глаза. Набрал воздух в легкие. Размахнулся и подбросил вверх пулю.

Взрыв.

Из свинца вырвался ураган - может даже, не слабее боры...

Тито попятился, смотря в небо. Там дрались две первозданные, идеальные энергии, а небо вспыхивало и отражало грохот.

Два ветра вцепились друг в друга и закружились. Яростные, злые, дикие... Кто победит? Кто же победит?!

Мистраля отбросило в сторону резким шквалом.

Он ударился об камни и отлетел в воду. Рот наполнился чем-то горячим и горьким, а рука вспыхнула болью. Мистраль хотел закричать, но не смог - тело охватил холод, и в следующую секунду бушующее море проглотило его...

 

Глупый француз! Глупый, глупый, глупый!

Тито никогда так не злился.

- Просыпайся, - в который раз процедил он сквозь зубы и хлопнул Мистраля по щеке. Хорошо, что он вовремя попросил море не убивать сумасшедшего южанина. Оно бы убило, несомненно...

Мужчина закашлялся. Выплюнул водоросли, ил и кровянистые сгустки, разлепил веки и начал шумно дышать широко раскрытым ртом.

- Ну ты и дурак.

Молчание. Хрипы, блуждающий взгляд.

- Это... Утро? Я живой? - отдышавшись и отплевавшись, наконец спросил Мистраль.

- Да. Ты не рад?

Снова молчание.

Мужчина не стал осматривать свое изуродованное и окровавленное тело, лишь обратно откинул голову на гальку. Откинул и сощурился от боли. Но сказал совсем другое:

- Seigneur... Как же воняет рыбой...

Тито, вздохнув, поднялся с колен и направился к лодке.

- Я скоро вернусь. Если хочешь, я верну тебе ружье, которое забрала вода.

Ответа не последовало.

- Когда отдохнешь, иди в дом. Я тебе нашел одежду и мазь. Жди меня и не трогай эту рыбу, помнишь?

«Значит, я лежу в омерзительной, гниющей рыбе» - понял Мистраль, не открывая глаз. От боли он не мог пошевелить даже пальцем, и казалось, что Тито смеялся над ним. «Я буду здесь лежать, и никакая вселенская сила не сдвинет меня с места!» - решил он.

Но тут его накрыла морская волна и он захлебнулся. Резко сев, кашляя и ругаясь, он попытался подняться на ноги, но лишь упал. Ноги не держали. С ужасом Мистраль оглядел свое тело: синяки, кровоподтеки, рваные раны... Все болело от морской соли, а одежда превратилась в изорванные лохмотья.

Чайки смеялись. Они усыпали весь берег и ели блестящую рыбу, выброшенную на берег. Сколько было рыбы...

Качаясь и хромая, Мистраль пошел к хижине. Там он нашел одежду - старую, но добротную. Наверное, это была одежда отца Тито. В сердце заластилась благодарность.

 

- Скажи... Кто победил?

Тито, жаря рыбу, нахмурился.

- Отцовский ветер.

И пояснил:

- Та пуля - подарок отца. Он сказал использовать ее тогда, когда не будет выбора. Я не знал, что там, до тех пор, пока ты не показал свои пули.

Он вытащил из кармана свинцовую пулю - точь-в-точь, как вчерашняя - и вручил Мистралю.

- Забирай. Вот он, бора. Хм. Я его уважаю.

- Я тоже, - тихо произнес Мистраль, не веря своей удаче.

Он нашел это оружие.

Раньше бора был силен, но теперь он стал еще сильнее - вчерашний ураган отдал ему половину своих сил, прежде чем улететь. Проиграв, бора спрятался в пулю и получил еще больше мощи - стоит ее разломить, как поток ветра разрушит любую армаду!

Мистраль чувствовал себя по-настоящему счастливым.

- Значит, ты собиратель ветров?

Мистраль улыбнулся.

- Типа того. Спасибо, Тито. Ты мне жизнь спас.

Тот в ответ кивнул.

 

Дни восстановления шли, как в тумане. Мистраль жил в доме Тито и однажды поймал себя на мысли, что привык к этому странному, грустному ребенку. И рыбная вонь перестала раздражать, и постоянное хмыканье, и задумчивый взгляд - все стало каким-то родным.

И, когда Мистраль понял, что еще немного - и оставить мальчишку он не сможет, он принял решение - он ушел. Утром, до рассвета, простившись с морем, скалами и островом. Он нашел то, что искал - оружие. Теперь его ждала Франция, богатство, уважение и власть.

Он простился с Тито, оставив его в прошлом, и тот еще долго бродил по побережью, холмам и покинутой деревне, выкрикивая ветровое имя.

 

* * *

Тито скучал по Мистралю, и это было непривычно. Ни чайки, ни море не могли прогнать эту тоску.

Не хватало едкой улыбки, жестикуляций и смешной мимики. Не хватало этого странного и глупого южанина.

Наверное, Тито бы долго хандрил, если бы однажды на горизонте не показалось темное судно, а к берегу не пристали бы чужие лодки с иностранцами. Среди этих людей был главным месье Жаме.

Он был худым и высоким - таким высоким, что при разговоре с ним надо было задирать голову. Этот господин выглядел безупречно в черном пальто и узких брюках, а блестящие черные волосы лоснились. Говорил он с сильнейшим акцентом, по которому было не сложно догадаться, что перед тобой стоит француз.

- Милый малчик! - белозубо улыбаясь, говорил он. - Один наш человек говорил, что здесь живет рыбак, который общается с морем! Ты знаешь, кто это?

Тито стоял перед высоким человеком, широко раскрыв глаза. Он чувствовал опасность. Хотелось убежать, уплыть, улететь - что угодно!

- Малчик! Ты отвечать будешь? - незнакомец угрожающе поддался вперед.

Правда, ответить Тито не успел. К ним подбежал человек в сером и заговорил на французском - этот язык Тито мог узнать из тысячи.

Сначала господин слушал внимательно, потом лицо его вытянулось, затем сморщилось, и он начал кричать, размахивая руками. Человек в сером робко оправдывался, и высокий затих. Он что-то осторожно спросил и получил в ответ кивок.

Француз снова взглянул на Тито, и от холодного взгляда голубых глаз у того по спине прошлись мурашки.

- Малчик, это правда, что на острове никто, кроме тебя, не живет?

Тито не ответил. Он решил, что молчание - это достойно.

- Merveilleux¹¹. Значит, малчик, ты - тот самый рыбак? Говори!

Но Тито молчал. Эти люди пришли, чтобы обидеть его и обворовать море. Им нельзя доверять.

- Tout est clair¹².

Он обернулся к серому и приказал:

- Regardez-le. Pour chacun de ses pas. À chaque respiration. D'accord¹³?

- Oui ¹⁴.

Человек в сером схватил Тито за запястье, цепко и больно, и повел к лодке. Мальчик не упирался. Только спросил:

- Куда вы меня денете?

- На корабль. Оттуда ты будешь болтать с морем и вытаскивать для месье Жаме золото. Если нет - умрешь, поэтому, если у тебя нет никакой магии, советую ей тот час же обзавестись, - и расхохотался.

- Юмор у французов странный.

Человек в сером опешил и даже остановился, уставившись на пленника, а тот спокойно продолжил:

- Я заметил, что вы любите смеяться, но не над собой.

- Иди давай, voici un vilain garcon...

 

«Куда? Куда?» - кричали чайки. Они закрыли собой все небо, и французы на берегу, запрокинув головы, смотрели на них. Тито знал, что волнует чаек - куда его забирают. Его тоже волновал этот вопрос.

«Если море меня разлюбит так же, как и родителей, я никогда больше не смогу ловить рыбу» - думал он. Такие мысли приводили его в тихий ужас. Всю жизнь он только и делал, что ловил рыбу и заботился о брошенном острове - а что будет тогда, когда он всего лишится?

«Кто тебе сказал, что тебя вообще оставят в живых?» - хихикнуло подсознание, и Тито содрогнулся.

За спиной уменьшался его остров. Он не заметил, что произошло, когда человек в сером вдруг бросил весла и закричал, обхватив ладонями свое лицо.

- Les yeux! Mes yeux¹⁵!!

На корабле и остальных лодках заволновались: кричали на французском, ругались. Только спустя минуту Тито понял, в чем дело. Одна из чаек, подлетев, расцарапала глаза мужчины так быстро, что он не успел схватить ее.

Чайки в небе закричали и продолжили атаки, падая с неба в лодку и раздирая серому кожу и одежду. «Уплывай! Уплывай!» - кричали они Тито, но было поздно: сзади быстро подплыла вторая лодка и на его запястья ловкие люди нацепили железные наручники.

- Теперь не свалишь, пакостник, - гаденько усмехнулся человек и тут же вскрикнул - чайки напали и на него.

На корабле царил хаос ровно до тех пор, пока, словно раскат грома, над морем не прозвучал приказ Жаме:

- Il suffit de tirer, ce ne sont que des oiseaux¹⁶.

И раздались выстрелы.

Сердце остановилось, дыхание задержалось. Тито казалось, что целились в него. Не так он хотел умереть. Не так.

Он хотел стать чайкой и умереть птицей. Желательно в море. И без свинцовых пуль в груди.

Вокруг смешались крики и тягучий, резкий запах крови.

«Больно!»

Когда выстрелы прекратились, Тито распахнул глаза, и крик застрял в горле. Море было красным, а на волнах качались бездыханные птичьи тела.

- Чайки... чайки... - зашептал он и потянулся к воде. - Мои чайки...

Его грубо оттолкнули обратно в лодку. «Сиди здесь» - рявкнули ему, и лодка продолжила свой путь к судну в полной тишине.

Тито всхлипывал. Плевать, что он не девчонка. На этом острове уже нет тех, кто без стыда может плакать - ни Лэриссы, ни чаек. Никого. Только он, Тито.

Люди, ставшие птицами, теперь молчали. Они были мертвы. Возможно, среди этих чаек были и мама, и сестра... Белоснежные перья стали розово-алыми от крови. Загнутые клювы приоткрыты. Взгляд был удивленным - как же так! - а янтарные, широко раскрытые глаза смотрели в небо. В небо, где больше не было ни одной птицы.

 

- Босс! Босс, вы нашли человека, о котором говорил Мистраль?

В каюту заглянула женщина. Невысокая, стройная, с гривой каштановых волос и темно-карими, как зерна кофе, глазами. Она казалась воплощением юга, тепла и радости, однако взгляд ее был холодным, а голос - безразличным.

- Да-с, Трамонтана, рыбак был найден!

Месье француз был в чудесном расположении духа. Женщина, названная Трамонтаной, взглянула на Тито и охнула. Взгляд ее изменился, по-настоящему потеплел.

- Но, босс... Это же ребенок... мальчик...

- Oui, малчик! Милый, умный малчик! - месье заулыбался, закурил и сменил тему. - А представляешь, на наших людей напали чайки! Вредные, гадкие птицы! Мы расстреляли их. Может, зажарить к ужину, как считаешь?.. Мне привез приятель чудесное вино, я отпраздную свое богатство.

Трамонтана моргнула.

- Месье... Это ребенок. А вдруг Мистраль обманул нас и подставил этого сироту?

- А это мы сейчас и проверим! Так-с, приятель, идем. Выпросишь у моря дублончики для нас, договорились?

Тонкие пальцы впились в плечо Тито, и тот покорно встал со стула. Его не связывали - а зачем? Наручников вполне достаточно. Он слабый, не убежит и не уплывет.

- Идем-идем! - подгонял Жаме, а Трамонтана плелась следом.

Они остановились у борта. Вцепившись в стальные прутья леерного ограждения, Тито посмотрел вниз. На воде покачивались три лодки. На каждой сидело по два человека в сером.

- Они ждут, когда море выбросит на поверхность золото! - белозубо улыбаясь и выдыхая табачный дым, говорил Жаме. - Действуй, милый малчик.

- А что будет, если Мистраль солгал вам? Вы меня убьете? - безразлично спросил Тито.

Пусть. Пусть убивают. Смотреть на мертвых чаек, чужие лодки и противное яркое солнце больше не было сил. Но француз удивил его. И испугал.

- Что-о? О, нет! Я же не монстр, верно? Если все его слова - ложь, то я просто продам тебя моему знакомому, - он обернулся к Трамонтане и захихикал. - А он мне даст в придачу еще несколько бутылок того замечательного вина...

- Босс... Это же ребенок...

- Опять ты за свое, сколько можно! Вы, итальянцы, обожаете детей, но сейчас не время чувств. Малчик! Тебе свобода нужна?

Тито вздохнул.

- Да.

И море, удивившись внезапной алчной просьбе, вытолкнуло к поверхности золотые сверкающие кругляши.

 

Трамонтане было дурно. День ото дня мальчик становился все прозрачней. Он ничего не ел и отказывался от дорогого вина, сладостей и фруктов. Месье Жаме это мало беспокоило. Теперь его любимой фразой было: «Il nous enrichira¹⁷!». Он повторял эту фразу каждую минуту, он пел ее, он дышал ею. Он ею жил. А мальчик ею умирал.

А у Трамонтаны глаза болели от сверкающего золота. Очищенные от ила дублоны горели, как тысяча дневных светил, но радости это не приносило.

- Эй, поешь. Не доверяешь мне?

Молчание. Мальчик не смотрел на Трамонтану и вообще никогда не общался с ней, но сегодня, спустя неделю после пленения, он неожиданно сказал:

- Я разучился доверять ветрам. Все ветры опасны. Бора. Мистраль. И ты.

Она ничего не поняла, но сочла нужным ответить:

- Знаешь... Мистраль назвал тебя своим другом. Он не хотел делать тебе плохо. Он просто хотел рассказать мне... А я работаю на Жаме, сам понимаешь... Мне пришлось... Эй, поешь.

Снова молчание. Мальчик-рыбак со взрослыми серыми глазами больше не отвечал ей.

В тот же вечер, запершись в своей каюте, Трамонтана написала и к утру отправила письмо. Наверное, последнее в своей жизни.

 

«Пишу на французском, выражая сожаление: Pardonne-moi¹⁸.

Pardonne-moi за то, что теперь, по моей вине, маленький мальчик с острова погибших чаек умирает взаперти. Я чувствую себя последней дрянью. Pardonne-moi за то, что использовала тебя. Я знаю, ты верил мне, а я предала.

И я знаю, что ты можешь помочь. Pardonne-moi»

Мистраль задыхался. Он не мог поверить - отказаться от высшего общества, родной Франции, от богатства и уважения из-за какой-то помятой бумажки! Как же это на него не похоже - отвернуться от мечты и покоя!

Он знал, от кого пришло письмо. Почерк был до боли знакомым, и Мистралю хотелось умереть, но не читать то, что писала ему Трамонтана, некогда милая сердцу и горячо любимая. Ему не стоило ничего говорить ей.

В груди эхом отзывалась пустота. Открывшиеся возможности и деньги перестали казаться Мистралю чем-то важным. Он ей верил.

А из-за нее какие-то мародеры обижают Тито. Того, кто был сухим деревцем, того, кто хмыкал и вонял рыбьим жиром. Того, кто так любил чаек, воду и скалистые берега...

Что ж. Мистраль помнит добро. С некоторых пор.

Он знал, что надо делать. Остров встретил его тишиной и серостью. Мистраль бежал, а мимо пролетали покинутые дома приморской деревни. Быстрее, быстрее!

Исполином высился за деревней холм, а там, за ним, шумело море. Холодное, скупое и живое. Быстрее!

Легкие разрывало. Соленый запах моря раздирал изнутри, и от быстрого бега на глаза выступали слезы. Бежать вверх по холму было сложнее, но он не сдавался. Падал, расцарапывая ладони, но продолжал упрямо идти на вершину.

С вершины вид на море открывался чудесный. Серые скалы, небо, отраженное в воде, галечное побережье. Только большое судно на горизонте портило всю радость. Судно было темным и явно ненужным.

Сердце сжалось, как только Мистраль подумал о Тито. Вдруг он опоздал? Вдруг все зря? Хотелось сбежать вниз по склону и доплыть до судна, как далеко оно бы не отплыло!

Но Мистраль помнил слова мальчика: бора приходит из-за холмов.

В его твердой руке - пуля. Свинцовая, тяжелая. В ней - первобытная сила, ураган, буря. Стоит выпустить шквал боры, и он больше не вернется назад. Мистраль не волнуется. Ему не страшно. Он знает, что делать.

Мистраль закрыл глаза, вслушиваясь в размеренные стуки сердца. Зажал пулю в ладонях. Интересно, что будет потом, когда все кончится? - это было последнее, что Мистраль подумал.

А потом он со всей силой расплющил полую пулю, и из нее вырвался сумасшедший бора, сильнейшим шквалом ударивший Мистраля в грудь.

 

...Море пенилось, вскипало и рычало, как зверь. Оно пыталось заглотить железный корабль, где томился маленький грустный мальчик. Оно хотело, чтобы корабль вместе со всеми людьми и всем золотом опустился на темное дно и навеки остался там. В небе гремело.

Смешные, глупые люди. Они молили о помощи на всевозможных языках - французском, испанском, итальянском - но смысл? Море не понимало людей и не хотело понимать. Только мальчик с серыми глазами мог общаться с водой, но сейчас он за железными стенами корабля, и море не может ему помочь...

Бора, взметая волны к темному небу, все грыз корабль. Тот оказался стойким, но не хитрым - он быстро наткнулся на подводный камень, острый и коварный по своей природе.

Все.

Бора торжествует. Корабль тонет, золото желтым дождем просыпается на дно. Люди барахтаются в воде, но волны их жестоко бросают на скалы.

Море смеется. Все чужаки, убившие чаек и ограбившие глубины, получили свое. Только тельце мальчика, слабое и легкое, как сухое деревце, течение аккуратно несет к берегу и укладывает на холодную гальку.

 

Без чаек остров казался пустым и безжизненным. Тито скучал по ним, глядя, как спокойно море и как безмолвно вокруг. Не хватало криков и шума крыльев. Не хватало смеха и театрального плача.

Исчез бора. Раз и навсегда. Наверное, улетел куда-то в море, разыскивая более высокие холмы и достойных соперников.

Единственное, что радовало Тито - одинокий темный буревестник, любивший свободу и попутные ветра. Этим утром, как и всегда, он вместе сели в лодку и отправились рыбачить - море звало.

- Бонжур, Мистраль, - слабо улыбнулся он птице, когда она села на уключину лодки. - Да, я немного понимаю твой язык.

Буревестник ворчливо заклекотал и требовательно потеребил клювом сеть.

- А почему бы тебе самому не наловить? Ты птица. Ты должен сам себе добывать еду, - передразнил мальчик друга, но сеть кинул в море.

Мистраль по-птичьи рассмеялся и захлопал крыльями.

Этим утром было прохладно и чудесно. И Мистраль, и Тито знали - сегодня море благоволит им. Оно спокойно, мирно, а значит, в хорошем настроении. И больше никакой бури не будет.

 

1. Доброе утро
2. Вот же противный мальчишка
3. Мне казалось, она легкая
4. Только один выход - правда
5. Сумасшедший ребенок
6. Доброе утро, мой таинственный друг
7. Господи
8. Это же... Золото!
9. Вот черт!
10. В море
11. Чудесно
12. Все ясно
13. Следите за ним. За каждым его шагом. Каждым вздохом. Ясно?
14. Да
15. Глаза! Мои глаза
16. Просто стреляйте, это же всего лишь птицы
17. Он нас обогатит
18. Прости меня