Аурика

1

В тронном зале висела густая чернильная мгла. Ее не могли разогнать ни фонари, одиноко тлеющие на кевларовых стенах, ни яркое послеполуденное зарево на горизонте, источавшее едкий колючий зной. Ни единый лучик света не мог проникнуть в мрачные чертоги своего несчастного обитателя. «Ты же сам – Свет!» - говорили его друзья. Да, такие еще остались, хотя иногда его пробирало сомнение, были ли они, вообще, когда-нибудь.

Вон тот на Земле, например, вроде друг. Он один настоящий. Хоть и назойливый, зато искренний, душу и сердце отдаст за меня. Молится вот каждый день. Боже, слезы льет! Да что это такое?! Сотворил бы для него чудо, для этого бедного мальчишки – он заслужил - да только бессильный я, ничего не могу. Человек и то, больше может. Только не знает об этом. На самом деле людям под силу совершить невозможное, хоть свернуть Вселенную обратно до сингулярности. А мы с отцом так, последние потомки древней вымершей расы, давно утратившей свое былое величие. И то, враги. Если б хотя бы действовали заодно, многое б можно было изменить в этом никчемном мире. Хотя, к черту его! Пока в нем существуют такие люди, как этот мальчишка, он никуда не денется!

Тяжелая сосновая дверь открывается, и в щель просовывается умильная мордочка Левиафана. Он смотрит как всегда, игриво и весело, будто у него в душе живет вечный ребенок, и только я знаю, сколько боли вытерпели эти наигранно лучистые карие глаза, когда буквально по кусочкам мы собирали его измученное истерзанное тело, только что павшее с Небес… Как его лихорадит перед каждой битвой, и с какой самоотверженностью он прикрывает меня своей спиной, хотя я этого вовсе не требую.

Он проходит ко мне, безалаберно улыбаясь, и я вижу в его ухмылке всю мудрость старого, проверенного временем, друга.

- Опять этот чудо-ребенок?

- Да уже не ребенок, - нехотя отвечаю я, - Двадцать четыре ему скоро. Какой же это ребенок?

Лёва пожимает плечами, берет стул, присаживается почти напротив меня, закатывает глаза, будто собираясь с мыслями перед трудным разговором.

- Давно хотел с тобой поговорить…

- О, Господи! Оставь это. Начало меня уже пугает!

- Об отце. О твоем отце.

- И что?

- Ну… Вы мириться-то думаете?.. Когда-нибудь?

- Когда-нибудь через миллиард лет, - цинично замечаю я, - Хорошо, я подумаю.

- Люцифер! Так нельзя!

- Я не прощу его!

- Но ты его единственный сын! А он – твой единственный родственник! У тебя ведь больше никого нет! Ну… из родных… кроме нас, конечно, твоих последователей.

- И? С каких это пор в тебе проснулась жалость, нет, даже не побоюсь этого слова, такая любовь к Создателю? Ты считаешь, он был прав тогда?

- Нет…

- Он был прав, когда издевался над людьми, и никто не удосужился за них заступиться, кроме меня… за что меня же потом и наказали?

- Но ты уже давно не подросток! К чему эти детские обиды?

- Знаешь, Лёва, порой я не могу понять, на чьей ты стороне. – Эта фраза явно оказалась лишней. Конечно, я знал, что он на моей стороне. И только моей. И в этом не могло быть ни малейшего сомнения. Демон уже насупился. Я хлопнул его по плечу.

- Да не обижайся ты, Лёв!

- Твой отец снова приходил. Мы его не пустили, как ты и приказал. Люци, он просит у тебя прощения уже тысячу лет!

- Ничего, попросит еще тысячу!

- Порой ты просто безжалостен!

- Он тоже был безжалостен, когда свергал меня в Ад.

- Он раскаивается…

- Раскаивается? Сломал мне жизнь, а теперь раскаивается? Неплохо для образцового папочки!

- Ладно… Успокойся. Зря я начал этот разговор… Скажи мне лучше, как там этот мальчик?

От сердца сразу же отлегло.

- Валериан Ксавьер… - задумчиво проговорил я, - Любопытный он человек. И что же с ним не так? Все мается, мается… Житья ему нет. Понимаю, тяжелая жизнь у него, а я ничем не могу ему помочь!

Досада саднила горло. Что же я за властелин человеческих душ, раз не могу помочь своим скромным почитателям. Сатанята мои, сатанята милые… Простите меня…

Каждый раз у меня разбивалось сердце, когда я чувствовал, что кто-то из них страдает, но что происходило с этим мальчиком, не укладывалось даже у меня в голове. Описать это трудно. Такое впечатление, что он разделил всю мою боль с собой. Падение, жгучая несправедливость, страдания и годы, нет, целая вечность, проведенная в изгнании. Такое чувство, будто он всегда был рядом. Всегда успокаивал, поддерживал и восхищался. Настоящий последователь! Уверен, у моего отца таких никогда не было и не будет.

- Ты не думал как-нибудь помочь этому человеку? – внезапный голос Лёвы вырвал меня из размышлений.

- Думал, но не знаю, как. Я здесь, он – там, и я не могу повлиять на обстоятельства… Чертова людская жизнь! – с досадой выругался я.

- Должен же быть способ! Хотя, в мире страдают миллионы людей. Ты не можешь помочь всем!

- А когда-то мог! Пока… Пока он не заключил меня в Аду!

- Да… жаль мальчишку... – с сожалением сказал Лёва.

Мы поговорили, и как-то тоскливо стало на сердце, будто камень, и до того висевший там, стал еще тяжелее. Я встал и подошел к окну, отдернул тяжелую бархатную штору, и слабый, еле уловимый лучик света заструился в зал. Впрочем, его хватило только на то, чтобы осветить мое лицо. С той стороны на меня смотрел мрачный пейзаж города, в котором никогда не знали счастья и радости.

- Люци, - тихо позвал Левиафан, - мы что-нибудь придумаем…

Он обнадежил, хотя я знал, что это только пустые слова. Что можно придумать, когда вся жизнь насамарку? Каждый серый день прожит зря… впустую.

Но мне нельзя было раскисать. Я – их повелитель, они верят в меня. Если еще я упаду духом, что же тогда останется им? Придав своему лицу как можно более решительный вид, я снова повернулся к другу.

- Есть один способ. Но я не обещаю, что не натворю глупостей.

На лице демона отразилось изумление, какого я еще не видел.

- Ты? И глупости? По-моему, это вещи несовместимые! И с чего бы тебе об этом беспокоиться?

- Рискованно. Очень рискованно.

- Послушай, о каком способе ты говоришь? Ты же знаешь, мы не можем проникнуть на Землю. Она для нас закрыта.

- Пока рано говорить, Лёв. Нужно взвесить все за и против. Я еще не уверен.

- Ты меня заинтриговал.

- Займись пока другими делами. А это оставь мне. Оно очень… личное.

Друг был удивлен, но спорить не стал. И хорошо, подумал я, пусть не допытывается. Пусть все идет так, как пожелает мое сердце, и плевать, что будет потом. Действительно, этим принципом я и руководствовался всегда, но, несмотря на все заверения философов, он приводил меня к очередной боли и трагедии. Зато я, как и тот мальчишка на Земле, был честен с другими и с собой. Но ничего не помогло, к сожалению.

Мне так надоела моя невыносимая вечная жизнь, что хочется просто не существовать.

Черный крест на мне… черный крест. Как и на всех моих последователях. Вот они и несчастные такие. И изменил бы что-то в своей жизни, да сил не хватает. Их просто нет. И что делать, не представляю. Обстоятельства, эта чертова судьба, мать ее, настолько сильны, что не оставляют мне шанса! Снова и снова, когда я закрываю глаза, я вижу свое жуткое падение. Вновь и вновь я разбиваюсь об острые раскаленные камни, и мое тело разваливается на части. Но страшнее всего даже не эта физическая боль. Страшнее то, что привело к ней. До сих пор у меня в ушах звучат их гневные несправедливые обвинения, крики, оскорбления. До сих пор эта вселенская несправедливость, так и оставшаяся безнаказанной, как заноза сидит в моей душе, отравляя ее своим ядом. Меня ненавидят почти все люди на Земле за то, что я пытался им помочь! Парадокс! Просто отец постарался, чтобы их дезинформировали. Перевернул все, сделав из белого черное, и наоборот, чтобы оказаться в выгодном свете. Чтоб они поклонялись только ему.

Хотя ладно, что я, в самом деле, ворошу старые обиды. Уже ничего не исправить…

Боль стояла огненным колом в горле. Хотелось просто вырвать сердце из груди и уничтожить душу, чтоб они больше не болели. Друзья помогали, но стоило мне остаться в одиночестве, как все наваливалось снова, и проще было, вообще, не жить, чем избавиться от этих страданий.

***

- Валериан! Валериан! – кричат внизу, - не делай этого!

Он стоит на самом краю крыши четырнадцатиэтажки, и от бездны его отделяет только хлипкий тоненький карниз, который в любой момент может надломиться.

- Я упаду, как Он. – В голове лишь одна мысль.

Холодный январский воздух царапает легкие, кажется, он разряжен настолько, что в любой момент ты можешь задохнуться. Или это просто груз тоски невыносимо давит на грудь. В общем-то, она и привела его сюда, в это место. Удивительное место, крыша многоэтажки - отсюда есть только два пути: либо завершить все то, что было создано, либо начать жизнь заново.

- Какие все мудрые, какие все умные и жизнелюбивые, как всем нравится учить других жить, - с досадой подумал Валериан.

И так плохо ему стало, так тяжело.

- Да ну к черту всю эту жизнь!

Он бы, наверное, сделал шаг в эту бездну, но вдруг обнаружил, что с трудом просыпается от тяжелого сна в своей постели. Отзвуки кошмара еще звучали в его напряженном сознании. Хотя, почему кошмара? Он об этом задумывался, и не раз. Это было его привычным состоянием. Таким же привычным, как привычно есть, пить, ходить на работу. Поначалу, конечно, он пытался с собою бороться, как-то расшевелить себя, больше улыбаться, смеяться, радоваться жизни, в конце-концов… Но потом просто перестал. Да и к чему? Бессмысленно все это. С такими мыслями каждую ночь Валериан ложился спать, втайне надеясь, что утро не наступит никогда. Что он просто не проснется.

Эгоистично, да? Сколько молодых парней гибнет на войне, жертвуя собой, а он хочет закончить жизнь суицидом. Но дело в том, что он тоже воевал на войне. И главная причина, по которой он отправился туда, вовсе не чувство долга, хотя и оно тоже, а именно нежелание жить. Каждый раз, когда закладывало уши от невыносимого грохота артилерии, и уже невозможно было различить ни стук своего сердца, ни шорох хриплого дыхания, которое может оборваться в любой момент, он все надеялся, наводя очередной снаряд, что вот-вот прилетит вражеский ответ, и не промахнется, как обычно, а, наконец, покончит с его никчемной жизнью. Главное, чтоб товарищей не задело. С этой единственной мыслью он и прожил три с половиной года на фронте, не получив ни единой царапины, хотя при каждом удобном случае рисковал собой. Кто его уберег: Бог или Дьявол? Или просто слепой случай? Задумываться об этом бессмысленно. Факт в том, что все это ненормально, в любом случае. Ненормально хотеть умереть в двадцать лет, какие бы жизненные обстоятельства не заставили так думать, - вообще, ненормально и антигуманно провести свою юность на фронте, сражаясь на бессмысленной, никому не нужной войне. Но деваться было некуда.

После окончания войны Валериан вернулся домой морально постаревшим лет на двадцать. Если и раньше ему было довольно трудно общаться с людьми и заводить друзей, то теперь и подавно, он стал очень замкнутым. Зато его давняя мечта стать писателем, наконец, начала понемногу сбываться. Прочитав отосланные в одно крупное издательство рукописи, ему предложили контракт. Пришлось переехать в другую страну. Да и к тому же, на этом настаивали родители. Чтоб он просто попытался начать жизнь заново и наконец, найти себя. Все осталось позади, Родине больше не грозила опасность, а значит, можно было спокойно начинать налаживать свою жизнь. Вот только как, когда в душе зияющая бездна, которую ничем не заполнить? Наверное, он еще с детства приобрел эту ненормальность.

- Может, я, в самом деле, родился с каким-то дефектом? Может, во мне просто отсутствует инстинкт самосохранения? – часто говорил он про себя.

Конечно, ни разу он так и не сходил ни к психиатру, ни к психологу, ни, тем более, к священнику, предпочитая просто закрывать глаза на свои внутренние проблемы. И у него хватало сил это сделать, просто переступить через себя и свои страхи, вытерпеть абсолютно все в жизни, потому, что в его душе был непоколебимый стержень. Вера в Люцифера. С детства. Безоговорочно. Бесповоротно.

И так Валериан переехал в соседнюю страну, в большой красивый город, устроился работать журналистом в газету, попутно занимаясь писательской деятельностью. Ему было плохо каждый день, как и обычно, но он, будучи очень сильным человеком, изливал свою тоску не в барах с едва знакомыми приятелями по несчастью, а на бумаге, делая свои произведения до боли мрачными и пессимистичными, но зато жизненными.

Прошло совсем немного времени с момента его переезда, как вдруг что-то в нем изменилось. Он заметно повеселел, стал улыбаться и смеяться.

- Ты влюбился! – шутили коллеги по работе, а он только отмахивался и сам не мог понять, в чем дело.

Мир перевернулся, сломался, переродился и стал совсем не похож на себя. Или, напротив, перемена произошла не в нем, а в Валериане. Что это такое, он даже не сразу понял, а когда понял, то очень удивился.

***

Люцифер вертел в руках странный светящийся предмет. Он был прозрачным, сделан в форме изогнутого конуса с множеством граней, а изнутри источал яркое розоватое сияние.

- Что это? – раздался внезапный голос Левиафана прямо у него над ухом.

- Это… - мне хотелось сказать правду, но я не находил нужных слов, - то, что поможет одному человеку стать счастливым.

Мой друг в изумлении взглянул сначала на меня, а потом на странный предмет в моих руках.

- Как?

- Увидишь.

Да, я все окончательно решил и на следующий день собрал совещание. Пригласил самых ближайших демонов, всех своих друзей и сообщил им, что мне придется ненадолго их покинуть. Все были удивлены и обеспокоены, но я уверил их, что все в порядке и со мной ничего не случится. К тому же, я не оставлял их просто так: моя армия всегда была наготове выступить на защиту нашей империи. Только убедившись, что сейчас моим последователям ничего не угрожает, я мог спокойно заняться своими личными делами, точнее делом, в которое, наконец, пришло время посвятить своего ближайшего друга.

Мы спускались в самую темноту нашего необъятного замка. Могучие стены, веками хранившие отпечатки чужих судеб, гулко отражали наши шаги. Бледные тени еле плясали где-то под потолком, нагоняя зловещую атмосферу.

- Люцифер, я не понимаю… - пролепетал Левиафан, хватая меня за рукав, - Что ты задумал, и куда мы идем?

- Что я задумал? Понимаешь, Лёв, мне, наконец, захотелось пожить для себя. Попытаться стать счастливым, если это возможно.

- Но мы идем в подземелья!

- Конечно! Ты абсолютно прав.

Больше всего его, наверное, настораживала моя необычная веселость и тот странный светящийся предмет, что я нес в руках. Сейчас он был завернут в черную бархатную мантию, но даже сквозь нее просачивалось неясное розовое сияние. Демон с опаской смотрел на мои руки.

- Это подарок отца, - наконец, объяснил я ему, - На мое восемнадцатилетие.

Брови друга, казалось, поползли вверх от изумления.

- Что это?

Мы уже находились в самом низу, оставалось только свернуть за угол и спуститься по узкой винтовой лестнице к последнему коридору.

- Это, Левиафан, очень необычный артефакт, - проговорил я, - Если честно, я всегда считал этот подарок бесполезным, никогда не думал, что он может мне когда-нибудь пригодиться.

Мы остановились у массивной железной двери. За ней располагалась просторная, но полностью лишенная света комната.

Я разжег камин, чтоб хоть как-то осветить ее и присел рядом.

- Если кратко: эта вещь имеет способность переносить сознание… в кого угодно или во что угодно… И я хочу ею воспользоваться… Мое тело будет здесь, а разум далеко-далеко…

Левиафан неверяще смотрел на меня.

- Зачем тебе это?

- Я же уже говорил: я хочу стать счастливым.

- Что-то уверенности в твоем голосе нет.

- И правильно: потому, что я не уверен, что смогу… И мне понадобится твоя помощь.

Я не любил долгие проводы, и не любил ничего объяснять, поэтому просто стал готовить все необходимое к процедуре, так и оставив демона сидеть в замешательстве.

Когда все было готово, я лег на широкий каменный выступ, служивший, по-видимому, своеобразным ложем и подозвал демона к себе. Он, казалось, все еще не верил, что я серьезно.

- Послушай, Лёв, мне понадобится твоя помощь. Я сейчас попытаюсь заснуть, и когда я это сделаю, ты возьмешь этот предмет, - и я решительно вложил ему в руку подарок отца, - Расположишь возле моей головы, вот здесь, и повернешь вот эту его верхнюю часть три раза по часовой стрелке. Он будет сильно светиться. Так и должно быть. И после этого ты уйдешь и оставишь меня здесь. Камин можешь потушать.

- Но… я не понимаю… куда он тебя перенесет?

Я заговорщески улыбнулся.

- Все еще не догадался?.. В тело Валериана Ксавьера. Я стану им на какое-то время, пока не захочу вернуться назад. Надеюсь, мы сделаем друг друга счастливыми. Хоть ненадолго.

Левиафан качал головой, будто не веря в успех моего дела.

- Ну, Люцифер… удачи! И… будь осторожен, прошу, ради всех нас.

И все, можно сказать, моя жизнь закончилась с того момента. Все, что произошло дальше, не иначе, как Божьим провидением или, напротив, его очередной злой шуткой, я назвать не могу. Видно, судьба у меня такая, что мне просто суждено вечно страдать. Но, может, теперь все будет иначе. Может, все-таки у меня еще остался последний шанс все изменить в своей жизни. В этой новой жизни, с новым сердцем и новым именем…

 

2

Валериан не мог точно сказать, когда это началось. Просто в какой-то момент он почувствовал, что больше не ощущает своего «я» так, как раньше, будто оно раздроблено и задавлено, и собрать его воедино не представляется возможным. Но ему стало намного легче, боль притупилась, как и воспоминания, и вообще, жизнь стала казаться не такой уж и невыносимой. И главная причина, по которой произошли все эти изменения, что он окончательно перестал понимать, кто он. В больницу идти не хотелось, да его, наоборот, устраивало такое странное состояние, поэтому он просто купил любительскую книгу по психологии, чисто ради интереса. Прочитав ее от корки до корки и так и не найдя ответов, он решил в очередной раз просто закрыть глаза на свою проблему, если она, вообще, была. Может, он элементарно, заработался, устал? Вот и выдумывает всякие фокусы с собственным подсознанием. Но разум упрямо твердил каждый день, что не знает человека, смотрящего из зеркала, и дьявольски усмехающегося, подмигивающего своими лукавыми глазами. Не знает того, кто заливисто смеется над шутками коллег и сам шутит, правда черным юмором, но все же. Кто стал более общительным, даже в кино ходит и в театр, и вообще, мыслит намного позитивнее. Родители сказали, что у него будто бы открылось второе дыхание, и он не стал спорить.

Страшно и одновременно любопытно стало, когда он окончательно убедился, что больше не является Валерианом Ксавьером. Что Валериан исчез где-то глубоко-глубоко внутри, в темных закоулках раздробленного разума, и уже вряд ли когда-нибудь выйдет на свет.

- Тем лучше, - подумал тот, кто занял его место, - Мне будет проще одному, а он пусть отдохнет.

Хотя иногда этот странный парень все же показывался, и тогда настроение ни с того ни с сего портилось, а окружающие не могли понять причину такого странного поведения.

Я же старался изо всех сил сохранить бодрость духа. Пытался заставить моего Валериана улыбаться и смеяться.

- Ведь ты же этого хотел, - говорил я ему, - Ты постоянно призывал меня. И вот я пришел. Неужели ты не рад мне?

- Рад! Безумно рад, Люцифер! Но я не думал, что все будет вот так… - отвечал он мне, и в его внутреннем голосе явно сквозило отчаяние.

Прошло несколько месяцев нашего удивительного «сожительства». Валериан показывался все реже и реже, пока не перестал совсем, видно окончательно потерялся в себе, и я остался один. Теперь тело принадлежало полностью мне. Но я по-прежнему оставался Им. И я не разрушал его. Не вредил ему и не хотел вредить, но все завертелось так, как и обычно бывает в человеческой жизни: я тоже не смог противостоять обстоятельствам и своим чувствам…

 

***

Ее звали Аурика. Эту безумно красивую, талантливую и обаятельную женщину звали Аурика. Она была оперной певицей. Я, вообще, никого никогда не любил, и даже не понял сразу, что происходит. Просто мне хотелось постоянно смотреть на нее, слышать ее голос, помогать ей, быть рядом с ней. Но я все никак не мог дать объяснения этому чувству. Конечно, и подойти к ней было страшно, как и любому мальчишке в моем возрасте, точнее в возрасте Валериана Ксавьера. Ему скоро двадцать четыре, а ей? Она взрослая, здравомыслящая женщина. Она посмеется надо мной! Она, конечно, меня отвергнет. Да вообще, может, у нее муж есть, семья! Что я, в самом деле, напридумывал себе сентиментальных глупостей! Это же невозможно: нам быть вместе! И каждый раз, когда я ее видел, мне хотелось провалиться сквозь землю!

Мне поручили написать цикл статей о театре, в котором она пела. Работа предстояла долгая и кропотливая, поэтому я был рад, что смогу хотя бы познакомиться с ней.

Аурика оказалась общительным человеком, и мы быстро нашли общий язык, и хоть наше общение не выходило за рамки профессионального, больше всего на свете я желал стать ей хотя бы другом. Хотя, бред, конечно. Что может быть общего у мальчишки, такого как я, и взрослой, самостоятельной, состоявшейся женщины? Ну, влюбился, да! Но она-то тут причем? Я не имел никакого морального права требовать от нее взаимности. И все же в глубине моей души тлела крохотная надежда, что, возможно, она все-таки обратит на меня внимание, как на мужчину. И стоило этой надежде разгореться чуть ярче, как внутренние страхи и противоречия вновь опускали меня с небес на землю. «Вдруг она замужем? Хотя, по слухам, вроде бы нет. Но это еще ничего не значит, Валериан Ксавьер, прости, Люцифер. С чего ты, вообще, взял, что можешь быть ей интересен?»

В конце концов, я набрался решимости и в одной из наших бесед так прямо и спросил, замужем ли она.

Аурика удивилась и ответила отрицательно. Внутри меня все ликовало, но я приложил максимум усилий, чтобы ничем этого не выдать, и главное, свалить вину за свой бестактный вопрос на издержки профессии. «Работа такая у журналиста – всё выведывать!»

Не знаю, было ли ей интересно со мной, но как-то незаметно мы стали все больше и больше разговаривать не о театре, а обо мне. И я рассказывал, рассказывал всю жизнь Валериана Ксавьера, да так, будто говорил не о себе, а о чужом человеке. Хотя, роднее его у меня в жизни никого не было. Разве что Левиафан, а теперь Аурика, вот. Я не хотел больше жить ради себя, я хотел жить ради нее. И каждый день проходил зря, когда я ее не видел. Это любопытно, но, кажется, мы все-таки стали друзьями. Но что бы было, если б она узнала, кто я на самом деле? Скорее всего, она б не поверила или сочла меня сумасшедшим. А мне с каждым разом все тяжелее становилось притворяться этим человеком. Нет, конечно, я знал его до глубины души, но хотелось просто побыть собой. Хотелось, чтоб она смогла полюбить меня таким, какой я есть.

Моя милая Аурика, знала бы ты… Нет, лучше тебе не знать. Может, она и замечала, что мои чувства к ней не совсем дружеские, но не подавала виду. А я боялся и не знал, что теперь делать. Был бы рядом Левиафан. Уж он бы точно остудил мои чувства и, как говорится, вправил мозги.

- Люцифер, ты что? Ты в своем уме? Где твоя выдержка, где твоя непоколебимая сила воли? – вот я уже слышал его наставляющий голос, - Неужели тебя, непобедимого, непокорившегося никому, смогла…

- Замолчи! Ни слова о ней!

Сейчас я был просто зол на своего друга. Нет, я сошел с ума, я окончательно потерялся в своих чувствах, как Валериан.

Хорошо, что он, в придачу ко всем его моральным достоинствам, был в прекрасной физической форме. Годы, проведенные на войне, никак не отразились ни на его внешности, ни на здоровье. И хорошо, потому как я не был всемогущим, как приписывают мне люди. Я не мог исцелять болезни, читать чужие мысли, управлять стихиями, создавать всякую магию. И этого не может никто, а те, кто говорят, что могут, или шарлатаны или сумасшедшие с мечтой о всемогуществе. В мире нет никаких чудес, а я бессилен. Но то, что, действительно, всегда делало меня непокорным и непобедимым, не относилось к разряду чего-нибудь сверхъестественного.

И этот мальчик так похож на меня… Во что же я втянул его?

Надо было во всем признаться Аурике. Надо было… Со временем, я узнал ее получше и понял: она не оттолкнет, и никогда не станет меня осуждать, она – удивительный человек, совсем не такая, как все.

И в одном из писем я просто сказал, что люблю ее.

Молчание. Тишина. Сердце стучит как бешенное. Что же она ответит мне?..

Мы договорились встретиться и обо всем поговорить.

- Валериан, мне очень приятно, честно… И я бы даже сказала, мне льстит, что ты меня любишь, но…

А я не слышал ее голоса: я тонул в ее прекрасных карих глазах, я тонул в своем безумии… Валериан, Люцифер - мы словно перемешались, и уже никто не мог понять, кто сейчас сидит перед Аурикой и разговаривает с ней.

- Ты живешь одна?

- Да.

- Ну, тогда в чем проблема?

- Может, сам догадаешься?

Мне и не надо было догадываться. Я знал, в чем проблема, я ее просто игнорировал.

- Разница в возрасте?

- Ну, конечно!

- Для меня это не проблема.

Со мной было тяжело и бессмысленно разговаривать. Аурика шутила и смеялась. Не надо мной, нет. Наверное, от того, что ей было хорошо. Чего не скажешь обо мне. Мне было больно.

- Ну, пойми, Валериан, так нельзя, это неправильно! Вот зачем я тебе нужна? У тебя такой возраст сейчас замечательный, тебе бы найти себе девушку, жениться, создать семью… - говорила она мне нравоучительным тоном.

- Нет! Мне нужна только ты!

И точка. Всё. Я провалил окончательно свой план - попытаться стать счастливым. Я погубил себя, я испортил жизнь Валериану, и, не дай Бог, еще наврежу любимой женщине…

Ты облажался, Люцифер, как всегда…

Я не помню, как я тогда дошел домой. Мне снова стало так плохо, будто после Падения. Но теперь мне уже никто не мог помочь. Друзья были далеко, все люди безразличны, кроме одного, которого я сам же и вынудил меня покинуть. А оставался только незримый враг, что каждый день внимательно следил за мной. О, ну к счастью, он теперь хотя бы не мог вмешиваться в мою жизнь.

***

В моей жизни ничего не менялось и не могло измениться. Снова потянулись хмурые тоскливые дни. Я погрузился в глубокую депрессию. Мы с Аурикой продолжали общаться, и теперь, после моего признания, стали гораздо ближе и роднее друг другу. Она говорила, что со мной очень интересно. Говорила, что я очень хороший человек, добрый, честный, справедливый. Да, это и было правдой. Вот только относилось вовсе не ко мне, а к Валериану. А я… Кем я, собственно, был? Надломленным существом, разочаровавшимся в жизни, уже ни во что не верящим, и не ждущим от судьбы никаких чудес…

Она меня постоянно успокаивала. Она просила, даже требовала улыбаться, смеяться и мыслить позитивно.

Я изливал тоску как угодно. Я бродил по мрачным местам, где полным-полно было развалин, я писал страшные рассказы, хотя они больше походили на затянувшуюся на целые тысячи лет автобиографию, я воспринимал мир в серых тонах и меня устраивало такое положение вещей. Я готов был дойти до саморазрушения, готов был покинуть тело Валериана, и только мысль, что тогда я больше не увижу свою Аурику, удерживала меня.

Я писал ей мрачные, наполненные безграничной тоской, письма. И порою даже забывал, что должен писать от лица этого парня, и начинал перечислять, что случалось в Моей жизни.

«Если б я был всемогущим, я бы подарил тебе всю эту Вселенную и исполнил бы любое твое желание. Но, к сожалению, я могу подарить только свое сердце… Ты изменила мою жизнь. Нет, ты подарила мне Новую. Ты сотворила это чудо со мной. Пожалуйста, Любимая, не заставляй меня снова падать с Небес…

Придя на Землю, я никогда не думал, что смогу так сильно кого-то полюбить… Ты не представляешь, как сильно я хочу быть с тобой!»

«Прости, что я пишу от Своего Имени, но я не могу по-другому, да и нужно ли? Не хочу врать и прикрываться Его личностью. Хочу, чтоб ты знала меня таким, какой я есть.

Знаешь, чего я боюсь больше всего? Расстаться с тобой и больше не увидеть. Этот страх подобен пытке, что каждый день разъедает мне душу. Все наказания Создателя по сравнению с этим кажутся ерундой. И еще осознание того, что мы не вместе. Это как отравленная стрела, пущенная в самое сердце. Я боюсь, что уйду с Земли, так и не подарив тебе свою любовь. И этого мальчика оставлю ни с чем: с пустотой в душе и стойким нежеланием жить. Но он ведь ни в чем не виноват! Он молился мне и постоянно меня призывал. Я пришел… Но вместо того, чтобы сделать его счастливым, помочь ему, я испортил его жизнь окончательно».

Что она могла подумать обо мне после таких писем? Что я сошел с ума? Или что все это просто игра воображения? Но никак не правду. Да и мало кто поверил бы, что я – настоящий Люцифер.

Наверное, и при наших встречах мое поведение изменилось. Мне надоело скрывать себя.

Получив последнее письмо, Аурика не выдержала.

Мы встретились на площади, возле храма. Дождь хлестал как безумный, и иссиня-черные тучи, словно саван нависшие над громадами готических башен, продолжали надвигаться на город. Аурика вся промокла, но не обращала на это внимания. Она была очень расстроенной и теребила в руках исписанные красными чернилами листки.

- Валериан, объясни, что это?

- Ничего, - спокойно ответил я и улыбнулся. Дьявольская насмешливая натура брала свое. Я стоял, выпрямившись во весь свой большой рост, невозмутимый и уверенный в себе, и делал вид, что ничего не происходит.

- Милая, не переживай, все в порядке!

- Как я могу не переживать? Ведь ты… ты - мой друг. Что с тобой происходит?

Аурика была вне себя. Но я не мог понять, то ли от испуга, то ли возмущения, то ли еще от чего-то.

Всё, дальше-то что? Я так хотел, чтобы она знала, кто я, но сам не мог вымолвить ни слова.

Сказать, что я – Принц Ада, который вселился в тело несчастного Валериана Ксавьера? Бред…

Это просто жизненный тупик. У людей такие часто бывают. Зачем я, вообще, тогда пришел на эту чёртову Землю? Аурике я не нужен, и она никогда не ответит мне взаимностью. Семью я не создам, вообще, ничего не создам, не сделаю никаких открытий, не изменю мир к лучшему. Что мне тогда здесь делать?

«Но я надеялся…»

«На что?» – в голове противный голос Лёвы.

«Что Она все-таки будет со мной… Я просто хотел хоть чуточку стать счастливым, хоть на короткую земную жизнь, хоть на несколько лет…»

Я сжимал в объятиях свою Аурику. Она всхлипывала и говорила, что эти письма вытрясли из нее всю душу, а я бормотал невнятное «прости», слушая сумасшедшие раскаты июньского грома, и понимал, что я снова Падаю…

 

3

Я встретил его спустя месяц. Просто прогуливался вдоль набережной, чтобы успокоить нервы и отдохнуть после тяжелого рабочего дня. Лето в этом году выдалось аномально холодным, поэтому туристов было мало. На набережной никто не толкался, исчезли толпы, и можно было спокойно гулять в одиночестве.

Он налетел на меня, как гром среди ясного неба. Я сразу же узнал эту дерзкую надменную ухмылочку, расхлыстанный разбойнический вид, лень и невыразимую скуку в каждом движении. Он стоял, облокотившись на железные перила, устремив свой безразличный взгляд далеко в море, и курил, небрежно стряхивая пепел вниз, на белый, словно пудра, песок.

Только завидев его, я хотел было уже разворачиваться и идти в другую сторону, но он тут же окликнул меня, даже не поворачивая головы.

- Ну что же ты, Люцифер, сынок? Иди сюда! Поболтаем.

У меня все внутри оборвалось. Как всегда обрывалось, стоило только услышать его страшный голос. Страшный, потому что нельзя было угадать, что за ним скрывается.

Вблизи он выглядел еще более странно. Чересчур резкие черты лица, горбатый нос и пронзительные испепеляющие глаза придавали ему вид опасного неприятного человека, от которого мурашки бегут по коже.

Он был на голову выше меня, средних лет, сам очень худой, но от всего его образа исходила непонятная сила, одновременно и притягивающая, и отталкивающая.

- Помнишь, как нам хорошо было вдвоем, Люцифер? Вспомни. Вспомни свое детство. - Он так и не повернул головы в мою сторону, продолжая курить, и говорил, будто сам с собой.

- И к чему мне это вспоминать?

- К тому, что ты все разрушил.

Я скривился. Опять. Началось.

- Ты уничтожил во мне отца. Ты вынудил меня применить к тебе такие жесткие меры, что после этого я сам себя возненавидел! Но я прошу у тебя прощения уже давно, а ты меня не прощаешь…

- И не прощу! Не надейся!

Он украдкой взглянул на меня, усмехнулся, как с нерадивого ребенка, и продолжил курить.

- Ты все такой же… Ладно. Как там твоя Аурика? Еще не боится тебя?

В сердце сразу же закололо. От него можно было ожидать чего угодно.

- Не смей ее трогать!

- Ладно. Чего ты сразу всё в штыки воспронимаешь? Я и не думал ее трогать. А вот весь этот мир… Надоел мне. Еще и ты со своей дурацкой любовью…

Я слушал его и все больше ненавидел себя, потому что понимал, что я – часть его, что во мне течет кровь этого чудовища и от этого никуда не деться.

- Какое тебе, вообще, дело до моей личной жизни?

- Такое, Люцифер, что ты очень силен. Это ты думаешь, что слаб. Но любовь дает тебе силу.

Я усмехнулся: вот оно в чем дело, оказывается.

- И ты думаешь, что я буду претендовать на твой трон или власть над Вселенной?

- А как же? Я знаю тебя, как облупленного.

- Чушь! Мне не нужна власть и никогда не была нужна! Я только хотел, чтобы люди не страдали.

- Прости, но я тебе не верю, сынок.

Он говорил со мной, как с врагом, как с рабом, как с низшим созданием, не достойным даже его внимания.

- За что ты так со мной? За что?

Огненный ком стоял в горле. Мне было больно, как и тогда, много миллионов лет назад. Ведь я все-таки любил Его. И в глубине души я мечтал, Боже, я бы все отдал, чтоб мы снова стали семьей! Как тогда, в детстве. Чтоб он снова смотрел на меня, как на сына и гордился мной. Чтоб мы снова общались, как самые близкие люди на земле, как родные, как друзья.

Воспоминания нахлынули на меня, и я отвернулся, чтоб он не видел моих слез.

С моря подул ледяной ветер. А я не мог дышать: невыносимый груз тоски сдавил мне грудь. Так всегда происходило, когда я вспоминал об отце, просто я не подавал виду и отгораживался от этих воспоминаний глухой стеной отчуждения и обиды.

Он что-то говорил, но я не слышал его голоса, он утопал в шуме холодного прибоя и моей тоске.

- …поэтому, - услышал я почти над самым ухом, и этот голос, наполненный такой издевкой и пренебрежением, вновь вернул меня в реальность, - Чтобы избежать нежелательных последствий, вот что я тебе предлагаю. Ты откажешься от нее. Ты уйдешь назад и забудешь свою Аурику. А иначе, этого мира не станет. Он исчезнет, понятно?

- Что? Почему? – я был полностью растерян.

- Я тебе уже объяснял, Люцифер. Потому, что твоя любовь разрушительна для всех!

- Да какое дело… - начал я и тут же осекся. Что я ожидал? Передо мной был все тот же тиран, садист, псих – он не менялся, напротив, с годами он становился еще невыносимей. И в ту минуту я окончательно понял всю тщетность моих бесполезных попыток возвать к его разуму, вызвать в нем жалость и сочувствие.

- Я не откажусь от нее. – Сказал я решительно.

- Боже, Люцифер, ты ли это? – продолжал он в своей издевательской манере, - Люди же погибнут. Разве ты за них не переживаешь?

- Переживаю. Но убьешь их ты, а не я.

- Но из-за тебя же!

- Из-за меня? Нет, из-за твоей кровожадности и жестокости! Я не собираюсь брать на себя ответственность за твои преступления!

- Ой-ё-ёй! Люци! Осторожнее. Я могу только щелкнуть пальцами, как волшебник, и ничего вокруг не станет!

Он издевался, понятное дело.

- Подумай, сынок, подумай хорошо! – сказал он напоследок, медленно затушил окурок, и, одарив меня на прощание коротким, полным презрения взглядом, пошел прочь.

***

Я вернулся домой полностью разбитым и уничтоженным. Отец не шутил. Он никогда не шутил. И если он что-то задумал, он обязательно воплощал это в реальность. Но что теперь делать?

Отказаться от Аурики? Ни за что! Ни за что, Господи!

Я так ее люблю!

«Ты же понимаешь, - в голове снова голос Левиафана, - что она будет первой, кто тебя возненавидит, если ты пожертвуешь всем миром ради нее».

«Да, это так. Но я не виноват, что мой отец – ненормальный псих, который только и делает, что выдумывает пытки для своих творений!».

Лучше б я разбился насмерть тогда, лучше б мне было не подниматься после того Падения. Зачем я снова начал эту борьбу? Чем больше я борюсь, тем сильнее препятствия.

Боль душила меня, и что-то внутри отчаянно сопротивлялось, хотя я уже знал ответ. И отец его знал, поэтому и выдвинул мне такое условие.

Валериан… мой бедный мальчик… Как же я хотел, чтоб он сейчас был рядом, чтобы поддержал меня, утешил. Но он был очень далеко, и я сам вынудил его уйти. Скорее всего, он тоже был сейчас несчастен, разделяя всю мою боль со мной.

Я не мог найти себе места. Я не появлялся на работе, благо сейчас у меня был отпуск, я не писал Аурике, потому что не знал, что ей сказать, ведь каждое слово, адресованное ей, отдавалось в сердце тупой ноющей болью. Кажется, я и на улицу-то не выходил, а если и выходил, то только в состоянии полного отчуждения, граничащего с психическим аффектом.

Я не мог ни есть, ни спать, и уже ничего не помогало. Даже слезы не могли облегчить того жуткого апокалипсиса, творящегося в моей душе.

Чего Он добивался? Что я паду на колени и взмолюсь ему? Буду снова просить и унижаться? После всего того, что он со мной сделал, он еще расчитывал на это?

Часы медленно тикали, отсчитывая месяцы, может быть даже дни общей человеческой истории. А что я? Я бы мог уйти с Земли и забрать с собой Аурику. Силой забрать, ведь она добровольно не пойдет со мной. И Валериана. Остальные… что остальные? Остальные на совести моего отца, - успокаивал я себя, и тут же противный внутренний голос не соглашался, злорадно замечая, что и на моей тоже.

В глубине души я понимал, что не могу позволить кому-то страдать из-за моего эгоизма. Каким бы психом и мучителем не был мой отец, что бы он ни выдумывал, как бы ни изощрялся, но я нес ответственность за свои поступки.

Может, если б я ушел, легче бы стало всем? Валериан бы вернулся назад, где и должен быть, Аурика забыла б меня, как страшный сон, а мир остался целым и невредимым. Ведь я приношу всем только страдания, и сам страдаю.

С этими мыслями я собрался с силами и написал ей, сказав, что хочу встретиться.

Мы гуляли по парку. Стояло прекрасное лето, и вокруг было так тепло и красиво, словно в сказке. Беззаботные дети резвились на траве, рисовали мелом на асфальте свои счастливые картинки, сотни мужчин и женщин отдыхали, радовались жизни, верили в светлое будущее, старались, что-то создавали – и как я мог перечеркнуть все это? Всю жизнь, всю человеческую жизнь! Все их достижения, все то, ради чего они жили! Я понимал, что не имею никакого морального права ставить свои интересы, свои чувства выше их.

- Валериан! – тихо позвала Аурика, - Ты здесь? Ты сегодня какой-то задумчивый.

Она улыбалась. Вообще, выглядела просто прелестно. Я не мог ею налюбоваться и знал, что потеряю ее. Боже!

- Да, все хорошо. – Ответил я, пытаясь сохранить спокойствие.

Она о чем-то рассказывала мне, кажется, о своих недавних гастролях, и я даже что-то отвечал и комментировал, но в душе тревожным набатом звенела лишь одна мысль: что это конец, что, возможно, это наша последняя встреча, что все мои опасения сбылись, и нам никогда не быть вместе!

Мы все шли вглубь парка. Вдали показалось небольшое озеро, и мы решили пойти постоять на берегу.

Мне казалось, сердце скоро откажет. И слова становились просто свинцовыми. Но я должен был ей сказать.

- Да что с тобой, Валериан? Ты меня совсем не слушаешь! Что у тебя случилось?

- Я не Валериан… - тихо проговорил я.

Она в замешательстве взглянула на меня.

- Это что, шутка такая?

- Нет… Все эти письма, что я писал тебе – это не просто так.

Она внимательно смотрела на меня. И я снова тонул в ее прекрасных глазах. Мы стояли на берегу, и вокруг не было никого, только неистово щебетали счастливые птицы, да издали ветер доносил радостные детские голоса.

- Знаешь, вообще, это уже не важно, кто я…

Я будто медленно-медленно умирал…

- Я только хочу сказать, что… мне придется уехать… уйти… навсегда, Аурика.

На ее лице не дрогнул ни один мускул, она только внимательно смотрела мне в глаза, и я не мог вынести этого взгляда. Я знал, что ей жаль, что она тоже привязалась ко мне и не хочет отпускать.

- Ты переезжаешь?

- Да… то есть, нет… Это сложно объяснить…

Мы молчали. Молчали очень долго, и я не знал, что делать. Просто попрощаться, развернуться, и уйти? Или как? Что люди делают в подобных случаях?

- Я думаю, спрашивать, что у тебя случилось, бессмысленно? – спросила она.

- Да…

Аурика выглядела спокойной или просто делала вид. Хотя, что ей-то? Я ведь не был ее возлюбленным, она не собиралась связывать свою жизнь со мной. Ну, подумаешь, найдет себе нового друга, может, даже мужа и все у нее будет хорошо. Этой мыслью я и успокаивал себя каждую минуту. Мы бродили по берегу, и я все никак не мог заставить себя, наконец, попрощаться с ней.

Мир вокруг словно замер, а время остановилось. Мне казалось, я провел целую вечность на том озере, рядом с ней, прежде чем те ненавистные слова все же сорвались с моих уст.

- Ну, я пойду… Пора мне… Аурика… прости меня…

- Не что тебе просить прощения, - тихо ответила она, и это были самые добрые слова, что я слышал в своей жизни, - Скорее наоборот.

Я улыбнулся и посмотрел на нее в последний раз. И уже когда я собрался уходить, мне вслед прозвучало тихое:

- Я люблю тебя, Валериан…

Мне безумно захотелось тут же вернуться и послать весь этот мир к чертям! Пусть исчезнет, мне плевать! Пусть случится конец света, Апокалипсис, пусть я буду во всем виноват, но она, моя любимая, моя милая Аурика останется со мной! И мы будем счастливы!

Да, счастливы, но, к сожалению, не в Раю, а на руинах загубленного мною Мира…

Я сделал шаг, потом еще и еще, стало немного легче, но все равно невыносимо. Я хотел довести Валериана хотя бы до дома, но понял, что если сейчас не покину его тело, то человечеству придет конец. Что я сейчас просто развернусь, и со всех ног побегу назад к Аурике, а мрачная угроза моего отца придет в исполнение…

 

***

 

Я приходил в себя, лежа в темной-темной комнате. Надо мной склонялось обеспокоенное лицо Левиафана. Он уже успел сделать мне какой-то прохладный компресс, за дверью обеспокоенно топтались и причитали…

Я почувствовал невероятное облегчение, будто мой кошмарный сон, наконец-то, закончился. И вместе с этим невыразимую печаль…

Я поднялся и сел. Мой друг, до того молчавший, вдруг всполошился:

- Люцифер! Люцифер, ты что, плачешь?

А я не мог остановиться, благо в таком состоянии меня больше никто не видел и не увидит, надеюсь, кроме отца и Левиафана.

- Люцифер, ну что ты, ну что ты, родной, надо жить дальше, - успокаивал меня Лёва, обнимая и гладя по голове.

Он будто исцелял меня. Мой дорогой друг.

Я взял в руки подарок отца, ту самую вещь, которая принесла мне столько страданий и чуть не стоила жизни целого мира.

- Уничтожь это, Лёв. Сделай так, чтоб эта штука больше не попала ни к кому из нас.

- Ну как это - быть человеком? – спрашивал он потом, когда я уже немного успокоился и отошел от произошедшего.

- Это… ужасно… и прекрасно…

Я сделал правильный выбор? Или люди не стоили того, чтобы ради них добровольно лишать себя возможности стать счастливым? Я задавался этим вопросом снова и снова, иногда коря себя, что упустил последний шанс, иногда хваля, что не поддался искушению…

Моя неистовая злоба на отца, что поначалу бушевала в моей душе, начала понемногу стихать. Я понял, что я его уже не переделаю, да и нет у меня таких полномочий, а придется просто смириться с его дурным нравом…

И только сердце иногда ноет по той несбыточной мечте, и в тишине мне все еще слышится ее голос. Левиафан говорит, что по ночам я часто зову ее, прошу прощения у Валериана и все никак не могу успокоиться… И все твержу: «Эх, Аурика… ты была для меня Всем… Теперь у меня ничего нет…»

 

4

Год спустя…

Валериан сидел в кафе недалеко от своего дома. Настроение у него было замечательное: сегодня в издательстве сказали, что готовят к публикации большой сборник его сочинений. Он даже думал отметить долгожданное событие, да друзьям было некогда, и они договорились встретиться на выходных.

Он и думал о чем-то своем, как вдруг все мысли разом оборвались: в зал вошла одна очень знакомая женщина, которую он никак не ожидал увидеть, и она его тоже, по-видимому.

- Валериан? – казалось, ее удивлению не было предела, - Валериан Ксавьер?

Он медленно поднялся из-за стола, подходя к ней.

- А Вы… Вы – Аурика?

- Да! Ты что же, ничего не помнишь?

Он измученно вздохнул, понимая всю абсурдность и неправдоподобность истории, что с ними троими произошла.

- Давайте, наверное, поговорим, - и жестом пригласил ее сесть, - Я честно, хотел потом Вас разыскать и все объяснить, но знаю, что Вы бы не поверили во всю эту... сказку, иначе не назовешь. Но раз мы все-таки встретились…

Аурика выглядела озадаченной. Она была проницательным человеком, хорошо разбиралась в людях, и такая перемена, произошедшая в Валериане, не укрылась от ее взора.

- Ты какой-то не такой… Очень изменился. Будто, вообще, не тот Валериан, которого я знала.

- И правильно. Потому, что Вы знали не Валериана Ксавьера, а… Его…

- Что? Кого его? Да это глупость какая-то! Я не понимаю. В нашу последнюю встречу ты сказал, что уезжаешь, навсегда. Ты что, был здесь весь этот год?

- Я – да, а Он, действительно, ушел навсегда и больше не вернется.

Улыбка постепенно сползала с лица Аурики, и оно становилось все серьезнее. Наверное, постепенно она начинала осознавать, что всё то было не просто шуткой разыгравшегося воображения.

- Расскажи мне, пожалуйста. Я должна знать.

И Валериану пришлось рассказать. Всё, абсолютно всё. Он помнил каждый день, прожитый здесь Люцифером, всю его тоску и боль, все сомнения и страхи, и невыносимые душевные метания, когда отец поставил его перед таким жестоким выбором.

Аурика слушала, не перебивая. И скорее всего, ей тоже становилось плохо от каждой следующей фразы, что под конец она просто не выдержала.

- Все, хватит. Валериан, хватит!

За окном уже стемнело. Они просидели весь вечер. Почти все посетители уже разошлись, и кругом осталась только звенящая пустота, разрываемая голосом этого безумного писателя.

- Ты мне веришь? – спросил Валериан, заканчивая свой рассказ.

Аурика не знала, что ответить. Но единственное, в чем она на сто процентов была уверена, что полюбила тогда не этого человека, сидящего сейчас напротив. Разум твердил, что так не бывает, что вся эта безумная история не может быть правдой, но сердце говорило – да, оно верило, хоть и знало, что уже ничего не вернуть назад.

 

***

Я уже говорил, что я не был всеведующим и не мог читать мысли, но кое-что мне все же удалось узнать из земных источников.

Конечно, я безумно переживал: и за Аурику, и за Валериана, и к счастью, все у них сложилось хорошо.

Через два года после моего исчезновения, Аурика встретила хорошего мужчину, вышла за него замуж и родила дочь. И всегда была очень счастлива в браке.

Валериан стал знаменитым писателем. Он наконец-то перестал быть один. У него появились верные друзья, любимая девушка, на которой он вскоре женился. И только одно осталось неизменным. Его непоколебимая вера в меня. Всегда, где бы он ни был, чтобы с ним не происходило – он обращался только ко мне и никогда меня не предавал. Он сказал, что я дал ему силы, подарил новую жизнь, сотворил чудо и сделал его, наконец-то, счастливым…

Ну а я… Что я? Я просто Люцифер. Моя жизнь вечна, но она пуста. Не знаю, изменится ли она когда-нибудь к лучшему, и сколько еще мне суждено бороться. Но у меня есть друзья, есть такие замечательные последователи, как Валериан, и есть воспоминания, ради которых стоило родиться и прожить эту жизнь, какой бы трудной она ни была.

И теперь я думаю, может, все-таки простить отца? Плюнуть на всю эту гордость, уже давно угасшее желание отомстить, бессмысленную борьбу непонятно за что и прошлые обиды… Может, просто, взять – и, наконец-то, простить?

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...