Эхин и Эхнея

Когда-то плодородные и мягкие от сочной травы, что нежила ступни юным девам, земли пришли теперь в запустение. Люди, чья жизнь была соткана из ежедневного труда, что приносил радость, ибо за ним следовало щедрое вознаграждение в виде плодов ячменя, овса, нежного мяса ягнят, приправленного кислым соком привезённого из дальних краёв винограда, теперь реже выходили из своих домов, реже собирали плоды своих трудов, ибо сама Природа, словно капризная дева, которой наскучили ласки ненасытного юноши, взбунтовалась против них, и потому они реже ели и ещё реже насыщались едой. Так постиг эти земли невыносимый Голод, известный своей жадностью до людских жизней.

А вслед за ним, точно некрофаг 1, уловивший вонь гнилого мяса, явился Вестник Смерти 2, что восседал на повозке, силой ведомой иссохшими лошадьми. Несчастен был тот, кто обернулся, заслышав позади себя скрип, ибо тогда неотвратимой была его судьба – повиноваться зову Вестника и следовать за ним.

Случились все те несчастья после смерти молодого барона, что долгие годы защищал свои владения и за всю его жизнь не случалось людям, жителям тех земель, терпеть невзгоды. И были те времена счастливыми, ибо люди получали больше, чем приходилось отдавать. Но рано или поздно Горе пожирает Счастье, изрыгая его останки и исступлённо топчась на них.

Многие в те времена навеки простились с родными, и теперь сухая земля хищно забирала людские плоды - бездыханные тела умерших.

Так и юные Эхин и Эхнея остались без родителей, что оберегали их как птенцов своими светлыми и тёплыми крыльями. Изо дня в день они страдали и мучились голодом, что тянул из них юношеские силы, опустошал, как ласка опустошает гнёзда несчастных птиц.

Волосы Эхнеи некогда гладкие и блестящие, словно поверхность озера, искрящегося на солнце, приобрели цвет иссохшей потрескавшейся коры; пухлые маленькие пальчики, что раньше проворно пряли, теперь гремели костяшками о пол, собирая последние крошки хлеба. Сердце Эхина сжималось от горя, когда он глядел на любимую сестру. Он ещё не утратил своей красоты – его волосы по-прежнему горели, излучая тепло, словно сердолик, а руки, приученные к тяжёлому труду, были сильны. Многие девы сладко страдали, желая быть жёнами юноше-солнцу, но все их страдания пресекали отцы: бедных стращали богами, а богатых нищетой, что повлёк бы союз – ведь Эхин и Эхнея были простолюдинами.

Не мог более юный Эхин в страхе ожидать, когда пронзит ночную глушь скрип, отварится ветхая дверь и войдёт в их хижину незнакомец в лохмотьях, что скрывают белые, словно жемчуг, кости. И потому решил он обратиться к сестре своей Эхнее:

- Завтра утром, сестра, я отправлюсь к Болотной Башне, дабы испросить для народа нашего защиты у баронессы, ибо недолгим будет наш срок если молчаливо впустим в наши дома незваных гостей, что рыскают во тьме, заглядывая в каждое окошко…

Слова брата потрясли хрупкую Эхнею, словно эхо, разорвавшее вечную тишину девственной скалистой пещеры. Ведь путь к Болотной Башне лежал через Затаённый лес3. Сколь много отчаянных юношей навеки погрязли в злосчастных дебрях, ведомые желаньем заполучить баронессу, а вместе с ней и все земли, что некогда принадлежали её почившему мужу; а сколь много раз добрая матушка твердила своим детям, чтобы те сторонились даже верескового поля в предлеске. Потому Эхнея воспротивилась воле брата. Но не внимал Эхин уговорам сестры остаться, ибо не мог позволить себе хладнокровного покоя, не мог нежить свой слух сестринским голоском, что усыплял, изрекая: «Всему своё время… время горю, и время счастью»4. Не мог, ибо прожил дольше сестры и знал, что время коварно и лишь тешит надеждами, а затем отсекает то, что мнимо причиталось.

Так, юный Эхин уверился в своём решении и наутро наказал сестре не следовать за ним, ибо понимал сколь опасен был путь, да не отворять никому двери и не выглядывать в окошко, если послышится шум. Сказав это Эхин вложил в худые ладони сестрицы свёрток, тёплый словно брюхо телёнка.

- Этот хлеб я получил от кузнеца взамен дубового лука5, что подарил мне отец. Ешь каждый день по кусочку, да вспоминай обо мне, и я о тебе не забуду.

Несчастная Эхнея смиренно опустила голову, скрывая вымученные ручейки слёз, что въедались в её иссушенную кожу. Покинул юный Эхин ветхую хижину, что была ему домом, оставив Эхнею одну, словно последнего уцелевшего птенца в гнёздышке.

Но не знал он, что сестрица его давно уж поклялась себе не оставлять брата, и потому не подчинилась наказу его, взяла свёрток, что был ещё тёпл, и, выждав такое время, чтобы не потерять брата из виду, но и не попасться его цепкому взгляду цвета хризолита, что жадно вкушает солнечное тепло, последовала за ним.

Одинок был вересковый предлесок, ибо даже игривый Ветер страшился опускаться с небес дабы отдохнуть здесь. Юной Эхнее приходилось следовать за братом так тихо, словно зверь-охотник мягко ступает на землю, преследуя несчастную жертву. Вот Эхин уже скрылся в чаще Затаённого леса, как скрывается из виду уходящее на покой солнце. И Эхнея, содрогаясь от ужаса, рождённого людскими россказнями, и молясь о брате, ступила на мягкую лесную землю и продолжила свой путь, прячась от хризолитового взгляда за древними стволами дерев.

Долог был путь и труден, ибо Затаённый лес не рад был принять незваных гостей и вместо хлеба одарил путников духотой, что сдавливает горло, словно змея, обвивающая жертву в ожидании смертельного укуса. И не было теперь ничего желаннее для брата и сестры, чем испить питающего всё живое на земле сока Матери Воды. Словно потакая их желанию, Затаённый лес распахнул густолиственные ветви и раскрыл их взору ручей 6, вода которого была прозрачна, как чистый хрусталь. Возрадовался Эхин, но сестра не разделила его счастья, ибо страх не покинул Эхнею и высокий куст можжевельника, скрывший её от брата, почувствовал беспокойное биение тёплого сердца девушки и заговорил с ней:

- Не дай юноше испить из ручья, ибо то не вода, а яд, что превращает человека в древо или лесную тварь. Так я был наказан за то, что не смог противиться желанию, охваченный жаждой, и теперь мои иссиня-чёрные очи стали ягодными плодами, что гниют и напрасно осыпаются на проклятую землю. Так все мы были наказаны за то, что позабыли своё истинное намерение и поддались искушению.

Только услышав это, Эхнея, не желая выдать себя, отыскала на земле испорченные плоды ягод, что стали убежищем и пищей червям и закинула их прямо в хрустальный ручей, когда юный Эхин уже склонился над ним, желая утолить жажду. В одно мгновение вода потемнела, зашипела, будто раскалённые угли, ожившие от брызгов, и испарилась, оставив только едкий смрад. Юный Эхин отступил поражённый, будто внезапно пробудившийся ото сна, и, вспомнив истинную цель свою, укрепился в желании своём и продолжил путь. Эхнея поблагодарила куст можжевельника и оставила у корней его кусочек хлеба, дабы привлечь к несчастному птиц, что не позволят сгнить его плодам и разнесут их по лесу, породив сыновей и дочерей можжевельника, что раньше был юношей.

 

Вот настало время сияющему Дню покориться сестре своей и супруге чёрной Ночи, что отделяла свет от света7. и дарила одним покой, а другим пору страданий.

Юный Эхин, мучимый голодом, пал на мягкую лесную траву, что радостно приняла его и сокрыл очи в предвкушении сна. Но сердце Эхнеи вновь охватило леденящее беспокойство, ведь в отличие от её брата лес не дремлет. И словно желая утвердить юную деву в её страхе, цепкие корни пробили лесную землю и с жаром стиснули безвольное тело Эхина. Только Эхнея хотела сорваться на помощь брату, как колкие тонкие прутики обвили и её исхудавшие ноги – так несчастная пыталась вырваться, царапая нежную кожу, и не спуская с глаз Эхина, погружавшегося в мягкую гнилую землю «Затаенного леса». И вот уже не в силах бороться услыхала сестра отчаянные крики – то были лесные птицы, что силой бросились на помощь брату и сестре, уродуя жадные корни своими острыми как свежеструганные колья клювами. Ослабевшие корни выпустили тело юноши и сочась багрянцем укрылись в земле – так была освобождена и Эхнея, плечо которой укололи маленькие коготки серебряной лесной птицы, что молвила:

– То наша признательность за оставленные у куста можжевельника зернистые крошки хлеба, что сберегли наших деток.

Радостная Эхнея вновь одарила звонких птиц крошками хлеба и не забыла про себя и брата, усталость которого была так сильна, что не давала пробудиться – сестра оставила ломтик хлеба в его ладони и скрылась за деревьями дабы не выдать себя.

Так проспал Эхин до самого утра, оберегаемый тёплым взглядом сестрицы, а пробудившись изумился ломтику хлеба в ладони, но с наслаждением вкусил его и продолжил свой путь – следом за ним и Эхнея. Долог был их путь – вновь Ночь сместила День, желая вдоволь насладиться своим недолгими владычеством, и чёрная пелена покрыла «Затаённый лес», обнажив взору брата и сестры яркий и манящий огонёк вдали, что придал сил двигаться дальше.

Юная Эхнея доверилась брату, что бесстрашно пробирался сквозь дебри мрачного леса навстречу растущему тёплому свету. И вот уже огонёк стал манящем пламенем в камине, игриво потрескивающим и зазывающим гостей через небольшое окошко с наотмашь раскрытыми ставнями. И видела Эхнея как её радостный братец вежливо постучал в крепкую тисовую дверь8 и та, поддавшись ему, мягко отступила, пригласив в тепло и уют, укрыв от ужасов Ночи. И радовалось сердце Эхнеи, потому как знало – здесь Эхина ждёт желанный отдых и покой. Так и сама дева наконец сомкнула глаза и легла на лесную землю и казалось, будто та земля была теплее и мягче соломенной лежанки, которая дарила ей сны дома.

 

Пробудилась Эхнея только на утро, когда мягкие руки обожгли её плечи так, что сердце отозвалось ласковым трепетом – то были руки старой женщины, что источала аромат мелиссы, нежные листики которой были вплетены в серебряную тугую косу.

- Бедное, дитя, - голос женщины словно сладкий нектар освежил сознание Эхнеи и воспоминание о брате возродило былую тревогу, - Будь покойна, твой братец продолжил свой путь с новыми силами и дарами, что оберегают его от фантазий Затаённого леса. Продолжишь и ты, дитя, ибо ведёт тебя любовь, будь покойна, - говоря это женщина обхватила горячими ладонями плечи девы и ввела её в тисовый дом, что внутри был обвешан благоухающими травами, - Известно мне место, куда устремился твой юный брат - когда-то то был Замок, что служил защитой народу, теперь же – отравлен он горестным ядом, сочащимся из мёртвого сердца ведьмы, что оказалась там не по свой воле. И потому и тебя не могу отпустить я без даров.

Эхнея внимала каждому слову старой женщины, ибо чувствовала, что в её словах спасение.

- Будь внимательна – говорила женщина, даруя деве хрустальные флаконы, наполненные сияющей жидкостью, - Тот, что имеет цвет спелых слив влечёт непробудный сон длинною в ночь. А тот, что цветом чистых небес, – позволит понимать язык животных и птиц. Верь своему сердцу, дитя, и ты поймёшь, когда воспользоваться моими подношениями.

На то Эхнея поклялась никогда не забыть доброты старой женщины.

- Знай же, что путь твой лежит через болота, что растеклись перед Замком, болота, порождённые горем и гневом ведьмы. Отыщи следы брата и ступай по ним, ибо ведут его дарёные башмаки, что оберегают от болотных язв, проглатывающих путников с головой.

На том женщина закончила, и благодарная Эхнея простилась с нею, обещая вернуться, и продолжила свой путь, следуя за братом. Так, стремительно пробиралась Эхнея, гонимая сиротским страхом, ибо присутствие брата теперь не тешило её взора. И вот Затаённый лес стыдливо отступил перед притворством болота, ибо только гнусный смрад обличал гнилые топи, скрытые болотным мхом и багульником. И опустилась тонкая девичья ступня на жадную изголодавшуюся почву, что заглотила её израненную ножку, но была спасена, ибо вовремя узрела след брата своего Эхина и переступила на твердь.

Сколь нелёгок был путь через гнилое болото! Бедной Эхнее приходилось высматривать следы от волшебных башмаков её брата и ловко прыгать с одного на другой, ибо его шаг был так широк. Иной раз отчаивалась дева и думала, что путанные, извилистые следы уводят её от брата, но думая так, вспоминала сердечный взор старой женщины и силы возвращалась к ней.

Так добралась юная дева до Болотной Башни из кирпича алого, словно увядшие лепестки мака. А на рыхлых выступах башни восседали иссиня-чёрные вороны 9 - стеклянные глаза и свирепые клювы. Крики их безжалостно рвали мнимое безмолвие гнилого болота. Но мрачные хозяева башни не страшили юную Эхнею, ибо взор её, направляемый трепетной любовью, устремился к сердоликовой копне, что радовала её даже в мрачные времена.

Юный Эхин не видел сестры – цепкий взгляд его был расколот, как хрупкое стекло – и только женская фигура, скрытая мягким бархатом цвета лаванды, занимала его, и он, не в силах противиться, следовал за ней.

Сжалось сердце Эхнеи, ибо она знала – женщина с покрытой головой и есть ведьма, что увлекла за собой её брата – Эхина. И взмолилась юная дева, чтобы иссохшие врата, сломленные временем, не сомкнулись, ибо так не спасти ей брата. Внемля её мольбам, врата гостеприимно впустили в покои одинокие фигуры и остались неподвижны. И Эхнея, уподобясь дикой кошке, мягко прокралась незваной гостьей в мертвенную темень алой Башни и будто мотылёк, стремящийся к свету, потянулась за тёплым сердоликом.

Сколь тихо её исхудалые ступни касались недремлющего векового мрамора - ни разу не обернулась лавандовая ведьма, не узрела в святилище своём постороннюю. Так, страшась шума собственного сердца, Эхнея проследовала за братом своим Эхином, пока женщина в бархате цвета лаванды не остановилась перед тяжёлой сосновой дверью10, что не имела ни ручки, ни замка. И увидела юная дева, как склонилась ведьма, тихо шепча, и как её бескровная рука с острыми, словно шипы молодой розы, когтями коснулась гладкого дерева и отворилась сосновая дверь, высвобождая сокрытые зловония и с жаром принимая гостей. Так, сосновое древо ревниво укрыло хозяйку Болотной Башни и юного Эхина от глаз Эхнеи.

Весь вечер томилась Эхнея у соснового древа, ибо не в силах была отварить неподатливую никаким мольбам тяжёлую дверь, и отчаявшись, не смогла более противиться настойчивому Сну - и только веки её смокнулись, как медленно распахнулась дверь и словно луна, освобождённая от тесных туч, явилась женщина, чья кожа была гладка, как застывший воск.

Узрев юную деву, холодные серые глаза ведьмы сверкнули, словно чешуя рыбы, отразившая луч солнца, и бескровные руки потянулись к исхудалому телу и так крепко сжали плечи, что острия когтей впились в бледную кожу и просочилась багряная кровь, что сок черешни.

Так в страхе пробудилась Эхнея и заслышала голос женщины, пробиравший до костей, будто вой волка в ночи:

- Ты, дитя, пробралась в мои покои тайно! Ты нарушила закон! И потому не будет тебе более отдыха, ибо, войдя без позволения, ты навсегда забудешь дорогу домой! И с этого времени быть тебе всегда у меня в услужении и вычищать пыль в каждой комнате башни, кроме одной – той, в которой гниёт твой брат! – проговорив так, женщина скинула покрывавшую голову лавандовую ткань, и на её острые плечи рассыпались шёлковые волосы – синие, словно основание пламени, из которого рождается истинный огонь. Она выпустила юную деву из тисков и назвала своё имя, что прозвучало так, словно сотни жемчужин ударились о мраморный пол – Знай же имя своей госпожи, Бесэры де Бриэн.

Эхнея упала на мрамор, как раненная птица падает на чуждую её крыльям землю, воздела руки к Синеволосой ведьме и поклялась ей в верности, ибо знала – хищник не так силён, когда жертва уступает. И с тех пор, день за днём Эхнея отворяла скрипящие двери Макового замка и вычищала мраморные полы, что благодарно откликались алым блеском; с горем снимала паутину, которую так тщательно мастерили паучки и освобождала от пыли гладкую поверхность зеркал, что были прочнее алмазов. А по ночам не утопала в малиновых простынях, а светлой тенью следовала за ведьмой и скрывалась за хладными колоннами, стараясь услышать хоть одно словечко, что шептала женщина сосновому древу – но то был древний язык, недоступный человеческому слуху.

И так трудилась несчастная Эхнея, что Синеволосая ведьма обратила на деву-рабыню свою мертвенный взгляд и пожелала, чтобы та с тех самых пор проводила с нею вечери11. И не смела дева сказать ни слова против – в тот же вечер ступила на мраморный пол, что грел её затвердевшие ступни, ибо заботливый огонь кухонного камина ласкал стены Макового замка, радуясь гостю.

И увидела Эхнея как восседала Синеволосая ведьма за столом, что был устлан лепестками диких цветов, а сколь много было яств и бронзовых кувшинов, наполненных благородными напитками! – так, что стиснула Боль маленькое сердце Эхнеи, как когти хищной птицы сжимают пойманную мышь – ибо не забыла Эхнея мучений детей малых и матерей их, что скрывали слёзы в ночи, и измождённых отцов, что получали за нескончаемые труды свои хрустящий кусочек хлеба.

Завидев деву-рабыню свою, ведьма подняла худую руку, указав на стул из алого дерева, что был по другую от неё сторону, и Эхнея покорно приняла данную милость. Так в безмолвии началась вечерняя трапеза – ведьма сладко вкушала коралловое мясо и алые соки его питали мертвенную кожу, а юная Эхнея трепетно отламывала кусочки мягкого хлеба, силясь проглотить их вместе со страданиями о людях и брате своём. Так продолжалось пока не почувствовала юная дева жар у ног своих, - обратила к ним взор и увидела кошку, что ласкалась, требуя тепла, и была цвета туч, готовых излить свои слёзы. И тогда смочила дева ломтик хлеба в молоке и в тайне от лавандовой ведьмы протянула его гостье, чьи линялые пучки шерсти разлетались по воздуху, поблёскивая, и та благодарно согрела босые ступни шёлковой шёрсткой и на мгновения успокоила сердце девы, силящееся вырваться из костяной клетки.

И как только насытилась женщина, чьи волосы основания пламени не отражали света очага, так поднялась, и увидела Эхнея как дикие лепестки цветов иссохли и почернели; как бронзовые кувшины с благородными напитками поржавели и через дыры их просочилась желчь; как яства все сгнили и покрыли их ненасытные черви и только кувшин с молоком и ломтики ячменного хлеба остались целыми12.

– Прибери, – голос лавандовой ведьмы был так холоден, что пламя очага в мгновение иссохло и Тьма, что таилась в ожидании, тут же завладела залой.

Несчастная Эхнея, смирившись с всевластной Тьмой, принялась за работу, теша себя мыслью, что труд её не напрасен. И так устала дева, что первую ночь не последовала за ведьмой в надежде узнать заклятье, что отворяет сосновую дверь, и поддалась мягкости малиновых простыней, сокрыв глаза точно котёнок, пригревшийся у маминого брюха.

Но не долог был сон девы, хоть и крепок – вновь пожаловала гостья, что согрела её ступни и успокоила сердце; она ловко прыгнула, прильнула к деве и урчания её пробудили ото сна Эхнею. Глаза кошки сверкнули точно умирающая звезда – она юркнула под кровать, тут же выскочила и Эхнея успела заметить в её тонких как иголках клыках хрустальный флакон с жидкостью, что цвета чистого неба. Дева вскрикнула в отчаянье и бросилась за кошкой, чьи глаза так и сверкали во тьме коридоров Болотной Башни. Так долго преследовала дева нахальную гостью, что стали незнакомыми ей полы и стены замка и увидела она как кошка скрылась со своей добычей за тяжёлой дверью, из-под которой пробивался серебряный свет и решилась войти – только приблизилась и дверь качнулась, приглашая Эхнею в комнату, что облюбовала Луна, ибо свет её нашёл здесь свою ночную обитель. И в комнате той точно старая королева восседала на серебряной ветви Сова13 – белоснежная, что молоко. Она обратила свой взор – чище золота – на Эхнею и ласково ухнула.

Почувствовала Эхнея, как прильнула к босым ногам её кошка, что бережно опустила свою добычу на каменный пол и тогда поняла, что время использовать дар старой женщины, что носила серебряную косу. Подняла хрустальный флакон, открыла и испила жидкость, что цвета чистого неба. Так дыхание её стало частым, что у новорождённого, а продрогшее тело наполнилось теплом.

– Меня прозвали Бесшумной, – заговорила сова тонко и высоко, будто взывая к небесам, – Число дней моих – велико. Я видела женщину с серебряной косой, что взрастила меня и научила охоте. Я помню день, когда была дарована старому барону в честь рождения сына. Я видела смерть старика и слышала, как его сын был назван бароном. Я сидела на его крепком плече во время охоты и следила за отражением Солнца в его изумрудном перстне. Я видела женщин, которых он любил; видела тех, кого он называл друзьями. Я видела истерзанную мёртвую душу, что ранее горела силой. Я видела гибель моего барона. А теперь я вижу только лунный свет. Назовись и ты, дитя!

Эхнея покорно назвала своё имя и не вымолвила более ни слова, ибо опасалась обидеть неловким языком своим столь величественную птицу.

– Я знаю, что ведёт тебя, Эхнея. Я видела, как та, что носит мёртвую душу в теле своём, вела юношу, с которым делила ты гнездо. И вижу я страдания, которым должен прийти конец. Я знаю, что ты поделилась пищей своей с Бьерой14, что не получала в жизни своей ничего съестного. Ты не услышишь её благодарность, ибо она нема – та, что носит мёртвую душу, не даровала ей язык, когда творила её из шерсти и косточек, собранных у болота. Но доброта не должна оставаться без ответа, дитя, и потому я передам тебе слова, что отворят сосновую дверь. Подойди ближе и будь внимательна, ибо то – древний язык, что знаком немногим.

Счастье охватило Эхнею, как дикие волны песочные берега. Дева робко подступила к Бесшумной и впитывала каждое слово её, как иссохшая земля впитывает долгожданные капли дождя. Так узнала Эхнея тайное заклятье, которому была покорна сосновая дверь. И так благодарна была Бесшумной, что не хотела покидать лунную комнату и оставлять белую, что молоко сову в одиночестве.

– Не терзай себя понапрасну, дитя, и исполни то, зачем ты здесь. Да не забудь о втором хрустальном флаконе, что припрятан под твоим ложем.

На том закончила Бесшумная свою речь и ухнула, попрощавшись с Эхнеей и Бьерой, что благодарно провела деву обратно к малиновым простыням. Так в предвкушении Эхнея уснула сном своим.

А на утро, не желая ничем выдать себя, спрятала под подол флакон с жидкостью, что цвета спелой сливы и принялась за работу уже столь привычную рукам её. И мгновения не прошло, чтобы не думала Эхнея о трапезе вечерней и объято было сердце её трепетом, что не давал покоя и поедал изнутри, точно червь, поедающий жилище своё. Так промаялось дитя покуда само измождённое Солнце не померкло и не отступило в чертоги свои. И вновь переступила Эхнея порог залы и увидела она, что более прежнего был устлан стол всевозможными яствами – от плодов фруктовых до нежного мяса телят и ягнят, начинённого печёными яблоками в меду.

И на этот раз подняла ведьма худую руку свою, точно не окрепшую ветвь юного дерева, и указала на стул, что был ближе к ней и Эхнея, не смея сказать слова против, заняла своё место подле лавандовой ведьмы, что точно коршун стиснула в когтях своих сочное мясо. А Эхнея рада была ломтику ячменного хлеба, что даровал ей утешение и покой и укреплял в намерении её. И тогда испросила она позволения услужить госпоже своей и наполнить серебряную чашу её благородным напитком, и увлечённая трапезой своей не распознала ведьма замыслов девы и дала своё позволение.

Только Эхнея наполнила до краёв чашу благородным напитком, как ловкая Бьера вскочила на колени ведьме хозяйке своей и та, не зная жалости, ухватила её и швырнула обозлённая. В это то короткое мгновенье и успела Эхнея опустошить дар свой, и жидкость, что цвета спелой сливы сокрылась в соках благородного напитка – и обозлённая ведьма тут же вкусила его и настигнута была крепким сном – так хищник был обманут жертвой своей.

А Эхнея, не теряя более времени, поспешила к сосновой двери, что была теперь единственной преградой между ней и кровным братом её Эхином. И коснулась гладкой, точно затвердевшая вода, поверхности двери и опустилась на мраморный пол, давимая страхом, и произнесла заклинание точно молитву, дарованную ей Бесшумной – так сосновая дверь, что без ручки, без замка подалась вперёд, высвобождая скрытые зловония.

Робко переступила дева порог и сперва ничего не могла разглядеть, ибо жадная Тьма присвоила себе сокровища и не желала ими делиться, но очень скоро ослабла пред отчаяньем и любовью Эхнеи и отступила. Так увидела Эхнея, что мраморный пол покрыт был запёкшейся кровью и в крови той нашла отраженье мертвецов, что висели на каменной стене и все до одного были облачены в богатые мужские одежды, а на руке одного из несчастных блеснул изумрудом перстень от света, что просочился чрез коридор Болотной башни. В ужасе отступила Эхнея, ибо увидела, что лишь отчасти сохранилась плоть умерщвлённых, а глаза их впали будто тяжёлые камни в зыбучих песках – но услыхала дева жалобный хрип, устремила свой взор к источнику и увидела юношу, чьё тело покрыли царапины, точно трещины сухую землю, и чей тёплый хризолитовый взгляд согревал её даже в самые холодные времена. Так узнала дева в юноше том брата своего Эхина и увидела, что сотворила с ним ведьма – ибо сердоликовая копна, что пламя, не покрывала более юную голову Эхина, а валялась ошметками у искалеченных ног его.

Кинулась сестра к брату своему, освободила его от тугих веревок, что истерли юную кожу и, не сдерживая счастья, заключила в объятья свои.

– Сестрица, если бы не ослушалась ты моего наставления, то сгубила бы меня женщина, как тех несчастных, которым вечно теперь висеть на каменной стене.

И поцеловал Эхин сестрицу свою в иссохшую от горя щеку, да прежде чем уйти отыскал дары, что преподнесла ему добрая женщина с серебряной косой – то были башмаки, что провели его чрез болото и нож, в чьем лезвии отражался свет луны.

Только затем вышли они из проклятой комнаты. И тогда юный Эхин, снедаемый гневом, упросил сестрицу провести его к ведьме, пока та охвачена была крепким сном, и Эхнея покорно провела брата в залу, что по-прежнему освящена была пламенем очага. И только завидел Эхин ту, что питалась соками жизни его, как схватил ее за синие волосы, раскрыл ее мертвенно бледный рот и вырезал склизкий язык лезвием, что отражало лунный свет. А затем упросил сестру о помощи – отнести тело бездушной в комнату и запереть за сосновой дверью, что теперь не отворит ведьма, ибо была лишена языка своего. Таков был умысел брата и был он исполнен, ибо Эхнея, что вытерпела не меньше брата своего, во всем ему помогла.

А взамен упросила братца Эхина высвободить благородную птицу, что звала себя Бесшумной и благодушно передала Эхнее тайное знание. И не посмел братец возразить сестрице. И добрая Бьера, что следила за братом и сестрой, проводила юношу и деву к лунной комнате, где Бесшумная встретила их благодушным уханьем. И только, как освободили братец и сестрица благородную птицу, как собрали столько богатств, сколько могли унести, только тогда покинули они Болотную Башню вместе с Бьерой, что не отставала теперь от девы и юноши ни на шаг.

Быстрой была дорога домой, ибо спешили Эхин и Эхнея осчастливить всех, живущих в землях, что были домом им. По пути заглянули братец и сестрица к доброй женщине, что носила серебряную косу и поблагодарили за ее дары. Старая женщина счастлива была видеть детей в здравии и любви и взяла с них слово – чтобы навещали ее в свободные от трудов дни. На что дети дали свое согласие. А сова, что молоко, припомнила ту, что взрастила ее и осталась в доме, что храним был тисовой дверью.

И не был теперь препятствием для юноши и девы Затаенный лес, ибо волшебные башмаки Эхина вели их путём, что не был опасен. Так вскоре пересекли братец с сестрой, да Бьера вересковое поле и возвратились в земли свои, да раздали все богатства, что смогли унести – и воспряли тогда духом жители земель тех и не страшен им был более Голод, что пировал горем несчастных. Вновь стали трудиться и вновь пожинать богатые плоды трудов своих. И счастливы были дни Эхина и Эхнея с тех пор, как принесли радость жителям земель родных.

Не ведомо было Эхину и сестре его Эхнее, что женщина, чьи волосы цвета основания пламени, носила под сердцем дитя. И пробудившись ото сна, произвела она на свет сына, что обрел дар матери, впитав древние слова, что неведомы человеческому слуху, вместе с молоком её. Так рос мальчик среди запекшийся крови и игрушками ему были кости, да изумрудный перстень, что спал с иссохшего пальца. И как скончалась его мать, обрел он дар речи, да отворил сосновую дверь и с тех самых пор зажил в Болотной Башне, как хозяин.

И не было у него имени, ибо мать лишена была языка лезвием, что отражало свет луны и потому назван он был устами народа и имя ему – Синяя Борода.

 

Примечания

  1. Некрофаги - животные, питающиеся остатками умерших животных организмов, например, шакалы, гиены.
  2. Вестник Смерти - один из самых популярных героев легенд и сказок; орудие смерти. Нередко представал в образе человека (например, в одноимённой сказке братьев Я. и В. Гримм). В британском фольклоре именовался Анку, постоянным атрибутом которого была плохо смазанная повозка, которую везут тощие лошади (Подробнее см. статью А. Мурадовой «Анку: персонификация смерти, вестник смерти или орудие смерти»).
  3. Слово «затаенный» используется здесь в двух значениях: 1). Полный тайн; 2). Приглушенный, намеренно тихий (о звуках).
  4. «Всему своё время» - изречение, содержащееся в Книге Екклесиаста (Ветхий Завет), написанной царем Соломоном (гл. 3, ст. 1-8).
  5. В кельтской мифологии дуб почитался как священное дерево друидов.
  6. Заколдованный ручей встречается в сказке «Братец и сестрица» братьев Я. и В. Гримм. Имел свойство превращать людей в зверей: «- Не пей! Ручей заколдован. Всякий, кто попьет из него, станет тигром. Вылей воду! А то превратишься в тигра и разорвешь меня на кусочки!». То же свойство имела вода из копытца в русской народной сказке «Сестрица Алёнушка и братец Иванушка».
  7. Здесь представлено индийское представление о Дне и Ночи: «…день рождения и День ухода, день смеха и день плача, день радости и день горя не были еще отделены друг от друга. Подумав, боги создали ночь, отделив ею свет от света, день от дня. И появилась первая ночь. Лишь тогда смогли смежить боги свои лотосовидные очи и наконец отдохнуть от стенаний, заполнивших все небо» (Цитата из труда проф. А.И. Немировского «Мифы древности – Индия. Откуда пошел, как был организован и защищен мир»)
  8. В скандинавской мифологии мировое дерево Иггдрасиль иногда упоминается как тис (но чаще - ясень). Тис со времён античности – символ бессмертия. Ассоциируется с силой, упругостью и магическими свойствами. В новейшее время крестики из тисовой древесины используются на юго-востоке Европы для предохранения детей от демонского воздействия (сглаза и т. п.).
  9. Преимущественно в северных мифологиях вороны олицетворяют некий компромисс между хищными и травоядными и воспринимаются как медиатор между жизнью и смертью.
  10. В старину сосну связывали с проблемой вины внутри человека и полагали, что её аромат облегчает это чувство.
  11. Вечеря - вечерняя трапеза; ужин. В христианстве «Тайная вечеря» - последний ужин Иисуса Христа с учениками, на котором Иисус Христос установил таинство причащения и сказал, что один из учеников предаст его.
  12. Во многих культурах молоко является священным, пищей богов. Эта пища для новорождённых символизирует жизнь, жизненную силу. Поэтому во многих культурах было распространено поверье, что ведьмы воруют молоко по ночам – т.е. жизненную силу. Из «Молота ведьм»: «Чёрт берёт из сосков указанной коровы молоко и приносит его туда, где сидит ведьма». В скандинавской мифологии молоко для ведьмы воровали бьеры – духи, которые могли принимать форму кота, зайца или клубка.
    Хлеб также во многих культурах имеет сакральное священное значение.
  13. Сова – амбивалентный символ – это птица мудрости и в то же время мрака и смерти. В древнегреческой мифологии – символ мудрости и познания. Символ смерти в Древнем Египте, Индии, Центральной и Северной Америке, Китае и Японии.
  14. Бьера — общее название для всех духов-добытчиков ворующих для своего хозяина соседское молоко в юго-западных районах Швеции. Получить бьеру можно было вступив в сговор с дьяволом, либо сотворив самостоятельно при помощи колдовства и подручных материалов. Для создания подобной самоделки ведьмы выкапывали мизинец детского скелета и обертывали его в семь разных видов шерсти и тряпья. Жизнь в бьеру вдыхали во время магического ритуала с помощью кровавой жертвы ее создателя. Источник: //bestiary.us/bera

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 2,00 из 5)
Загрузка...