Аббрицио для бельканто

Утки сердито крякали и возмущённо хлопали крыльями, проплывая мимо. Марк понимал причину их гнева. Утки знали – у приходящих есть лакомство, но он спрятал булку в кармане пальто, заставляя их страдать.

Обидеть уток Марк не хотел, он бы с радостью покормил их, но в любое другое время. Не в час Ищущих. Час, когда люди, уставшие от одиночества, приходят к реке искать милости у Хозяйки.

Если бы не настоятельные уговоры матери и брата, он никогда не пошёл бы сюда, не совершал святотатство и не нарушал покой уток. Но отказать матери он не мог, а сопротивляться брату – тот во что бы то ни стало решил устроить судьбу младшего братца – не было сил. Поэтому каждый пятый день месяца он позволял погрузить себя в машину, молча брал булку, приходил к реке и ждал. Потом оставлял булку на парапете, на растерзание бесцеремонным и прожорливым чайкам, и уходил, выкупая месяц покоя.

Вот и сегодня он ждал, когда пройдёт час. Наблюдал, как пробитое редкой синевой небо становится всё более и более мрачным, как рябкая, пружинистая поверхность реки отражает разлитые небом капли синевы и потоки серости, как ветер, подвывая, мечется между ними, и то люто ругает, то уговаривает, словно пытаясь примирить.

Ожидание казалось беспросветным, как небо. Он устал и замёрз. Мечтал поскорее вернуться домой, выпить подогретого вина, завернуться в одеяло и заснуть. Неожиданное появление компаньонки усилило желание убежать. Но было нельзя. Брат лично сопровождал его, и за срыв ритуала Марку пришлось бы терпеть месяц нудных нотаций или, того хуже, попыток вывести куда-то и с кем-то познакомить. Выдержав час, он мог сослаться на свои надежды на помощь Хозяйки и дальше выходить из дома только по необходимости.

Девчонка дрожала, словно последний осенний лист на дереве под напором ветра. Слишком легко одета! Куцый пиджак, юбка короткая настолько, что он задумался о профпринадлежности наряда, но ненадолго. Слишком ломаными и неуклюжими были движения. Да и монотонная чернота наряда, в сочетании с нарочито грубыми ботинками и дурацкой кепкой на заплетённых в две короткие косички волосах, говорили больше о бунтарке, чем об уставшей от жизни даме полусвета.

Булки у неё не было – это тоже говорило в пользу импульса. Неожиданно для себя, он вытащил свою из кармана и легонько тронул случайную напарницу за локоть, намереваясь отдать. Девчонка испуганно шарахнулась и оглянулась.

Мир исчез! Схлопнулся до размеров пусть и не маленьких глаз. Да и не маленьких вовсе – огромных, словно у аббрициантов, цвета синевы ночного неба и таких же невозможно прекрасных и бесконечно нежных, как это самое небо.

Они так долго смотрели друг на друга, что Марк невольно спросил себя:

«Почему она так на меня таращится? Будто знает».

И чуть не рассмеялся. Хозяйка оказалась хитрее самонадеянных смертных, которые смели нарушать ритуалы. Послала ему то, чего он не просил. Напомнила – над Сущностями просто так не посмеёшься!

Мелькнула мысль о подвохе. Но он не успел её обдумать. Дождь хрустальными иглами вспорол поверхность воды и щедро посыпался на них. Девчонку передёрнуло от холода. Тогда он недолго думая швырнул булку, целиком, уткам, стянул с себя пальто и накинул ей на плечи, после схватил за руку и потащил в ближайшее доступное убежище – Грот поиска и размышлений.

Давно очень он не заходил внутрь. Не было необходимости. В Гроты ходили помолиться или помедитировать. В то, что молитва поможет, он не верил давно, поэтому обходил разноцветные цилиндры стороной.

Закручивающееся ракушкой улитки пространство вывело их к широкой удобной скамье. Марк огляделся с любопытством. Смотреть было не на что, но внутри Грот оказался просторней, чем можно было предположить.

Монотонная серость затопила здесь всё пространство. Трудно было уловить, где заканчивается пол и начинаются стены и наоборот. Но было тепло и светло, в воздухе витал лёгкий аромат лаванды, а дождь, усердно стучащий по крыше, навевал чувство защищённости и умиротворения.

Но девушка по-прежнему тряслась. Марк удивился, хотел спросить, нужен ли врач, и не успел. Её резко согнуло в три погибели. Пальто улетело в полумрак, а с пиджака посыпались оторванные пуговицы. Она повалилась на пол, и её выгнуло дугой. Кожа сделалась ярко-розовой, после голубоватой…

Аббрициант!

Никогда раньше он не сталкивался с ними так близко и тем более не видел ломки. Выругав про себя идиотов, которые допустили, чтобы девчушка в момент трансформации слонялась одна по улицам, понял – надо спасать!

 

 

Заказчик явился довольно поздно, а главное не вовремя. Марк только выбрался из горячей ванны, собирался выпить вина и отключиться. Поэтому дверь открывать не спешил, надеялся – клиент не дождётся ответа и уйдёт. Но тот проявил настойчивость. Звонил и звонил. Пока Марк её не распахнул.

Нарушитель покоя не спешил входить.

– Господин Ридберг? – уточнил он, пристально изучая Марка маленькими, близко посаженными к мясистому носу глазками. Они казались неестественно чёрными рядом с белизной густо напудренных толстых щёк.

Марк кивнул и посторонился. Ветер успел забросить в комнату несколько кленовых листьев и заставить Марка задрожать, прежде чем незваный гость решился.

– Прошу вас, – Марк показал на кресло.

Посетителей он принимал в холле. Здесь стоял невысокий столик. Его купила на блошином рынке Магда, когда ещё могла это сделать. Как верные стражи, бордовые кресла, подарок матушки, подпирали столик с двух сторон, позволяя ему устраиваться как можно дальше от посетителей, но так, чтобы и он и заказчики хорошо видели друг друга. Марку кресла напоминали кубики, из которых вырезали кубики поменьше, оставив спинку, подлокотники и сиденье и обив бычьей кожей.

На белой стене напротив входа светились знаки Старухи и Целителя, предупреждая каждого входящего, в чей дом они явились. Они же и служили единственным источником освещения. Торшер возле кресла хозяина, напоминающий полураскрытый зонт, сейчас не работал, да и вообще использовался крайне редко. Как и положено, по левую руку от знаков – вход в прозекторскую. Роскошный фикус в деревянной кадке у окна, винно-красные портьеры и бланки договоров на столе дополняли аскетичное убранство комнаты.

Как назло, гость не торопился рассказывать, зачем явился. А Марк – он чувствовал себя совсем разбитым и измученным, потому что последние три дня изводил себя мыслями о произошедшем на набережной – не спрашивал. Ждал, когда всё закончится, мысленно прикидывая, сможет ли взяться за заказ, если клиент захочет заказать свою статуэтку.

Получалось, что сможет. Ничего сложного в грузной фигуре в дорогом пальто и низко посаженной, так что не было видно ушей, фетровой шляпе, не было. Мощные брови, лицо, напоминающее немного спущенный мяч, тяжёлая капля носа, стекающая к подбородку, непропорционально маленький рот, украшенный полоской усов над верхней губой, слабый тонущий в жировых складках подбородок.

Если бы не глаза, Марк решил бы – перед ним типичный подкаблучник. Но в угольно-чёрном взгляде чувствовалась по-звериному равнодушная жестокость. «Он привык добиваться от других, что ему нужно, – решил Марк. – Но со мной тебе не будет просто», – мысленно пообещал он заказчику и прикрыл глаза, сделал вид, что засыпает.

– Я здесь по поручению, – откашлялся клиент, – моя хозяйка желает заказать статуэтку своего подопечного. Состояние здоровья не позволяет ей оставить дом, поэтому она просит вас посетить её поместье в уик-энд и обсудить детали контракта. Предлагает задаток сто крон, его вы сможете оставить себе, если условия сделки вас не устроят.

– Подопечный в курсе, что его статуэтку будут заказывать? – Ввязываться в чьи-то грязные игры Марк не собирался. Дела шли хорошо, он мог позволить себе упустить и выгодный заказ.

В ответ мужчина неожиданно хихикнул. При вялом довольно низком и бесцветном голосе, смешок звучал слишком высоко и слишком по-женски.

– Разумеется, господин Ридберг. Никаких игр с личностью. Никаких мистических воздействий. Есть гораздо более надёжные способы.

– И какие же? – полюбопытствовал Марк, без особого интереса.

– Деньги, господин Ридберг, деньги. Сущности сущностями, а кушать надо каждый день. – Заказчик улыбнулся только губами. – Если вы согласны, мы пришлём за вами автомобиль.

 

 

Дом, стоящий на небольшом холме, казался волшебным замком, сделанным из сахара, а две мраморные лестницы, ведущие к нему – молочными реками среди безупречно-зелёных берегов. Площадку перед домом украшал фонтан – Мать и Старуха в человеческом воплощении держали чашу жизни, пытаясь рассмотреть, таящееся в её глубине. Сначала Марк не понял, что в фигурах не так. Потом дошло. Здесь почитали Старуху. Она была изображена молодой и прекрасной, совсем не похожей на проводницу в царство смерти.

Постояв перед улыбающейся статуей смерти, пожал плечами и зашагал по лестнице к дому. Даже если в доме жили смертепоклонники, содействовать скорейшему попаданию в объятия их госпожи он не собирался. И закон на его стороне. Марк имел право отказать и смертельно больному человеку, если сомневался в чистоте его мотивов.

Его встретила девушка в форменном синем платье, лицом и движениями больше похожая на ожившую красивую куклу, чем на человека, и проводила в просторную залу с высоким сводчатым потолком – посреди неё, на сцене, больше похожей на алтарь, возвышался рояль.

В комнате никого не было. Несколько глубоких обитых лазурным бархатом кресел стояли перед сценой. Марк оглянулся на бесшумно закрывшиеся двустворчатые двери, пожал плечами, прошёл по гулкому помещению и опустился в одно из них.

Тишина здесь была не такая, как везде. Проведя с ней минуту, Марк прикрыл глаза и ощутил – она прислушивается к нему, чутко реагирует на каждое его движение, гладит невидимыми пальцами кожу, будто пытается отыскать внутри него то, чего он сам о себе не знал.

Когда заиграл рояль, на него рухнуло озарение, что звучат его собственные нервы. Словно они оказались там, внутри инструмента, и деревянные молоточки легко их касались, освобождая спрятанную внутри мелодию.

Зрение вернулось к Марку, когда последняя нота упорхнула в небеса. На миг поймал признательный взгляд парнишки из-за рояля, хотел похлопать в ладоши, но замер. У музыканта из носа обильно текла кровь, заливая подбородок. Пианист всё равно улыбался, как пьяный. Его окружили безмолвные девушки в форме, и Марк перестал видеть, что происходит.

 

– Кажется, я не ошиблась с выбором. – Заставил его вздрогнуть глубокий грудной голос из-за спины.

Зашуршало, и перед ним оказалась инвалидная коляска, в ней сидела полноватая сильно накрашенная дама, укутанная в пепельно-розовый плед.

– Нашему элли нужна помощь. – Дама кивнула на суету на сцене. – Замечательно, что помимо ваших прочих талантов, вы ещё оказались неравнодушны к музыке. Я думаю, так вам будет легче понять друг друга.

– Вашему элли нужно к врачу или целителю. Я не стану помогать призывать Старуху.

Безмятежное лицо дамы исказилось, Марку показалось – Старуху приглашать не надо. Вот она, перед ним, в истинном обличии: мрачном и отталкивающем.

– Кажется, вы сделали неправильные выводы о том, зачем вас пригласили, – холодно отрезала тётка, – прежде следовало узнать, чего мы хотим. Следуйте за мной! – приказала она, резко развернула кресло, так, что пышные рыжие локоны взметнулись, и покатила к неприметной двери за сценой.

Марк нехотя поднялся.

– Элли слишком дорого стоит, чтобы позволить ему вот так примитивно уйти к Владычице, – цинично заявила женщина, стоило им оказаться на украшенной кружевной тенью от плюща террасе.

Их ожидал круглый столик, пара плетёных стульев и ещё одна переделанная девица. То, что девицы переделанные, Марк уже не сомневался. Мода на переделки набирала обороты всё больше и больше. А трансформация в идеального прислужника была самой лёгкой, быстрой и соответственно дешёвой. Да и люди с подобными задатками встречались чаще.

Если деньги позволяют, зачем брать на работу человека, когда можно подыскать того, кто согласится стать аббрициантом и получить прислужника, которому выполнить любую прихоть хозяина будет в радость? И ведь находились те, кто на это соглашался! Кроме работы, получая долголетие, красоту и более надёжное, чем у нормального человека здоровье, зато избавляясь от лишних эмоций и способности размножаться. Безмятежно улыбаясь, девица разлила в бокалы белое охлаждённое вино, подала один Марку и удалилась.

– Наша задача сделать так, чтобы процесс закончился благополучно. Элли должен стать певицей. Вы знаете, насколько это долго и дорого?

Чудовище в кресле говорило, всматриваясь в него, будто знало о нём что-то неизвестное ему самому. От взгляда тёмно-карих, словно пририсованных к лицу глаз, у Марка было ощущение, как от паутины, которая разорвана, но всё равно прилипла к коже.

– Потерять столько денег, потому что кто-то пожелал умереть, было бы глупостью.

Желание выплеснуть вино в густо напудренное лицо с чуточку обвисшими бульдожьими щеками, было настолько острым, что Марк едва удержался.

– От меня-то вы чего хотите? – спросил он, пригубив ни в чём не повинный напиток, остро пахнущий солнцем и летом.

– Я? Ничего! – отрезала дама. – Хочет элли. Думает, вы можете помочь ему разобраться с прошлым. Мне нужно, чтобы трансформация закончилась благополучно. Поэтому я заплачу вам, чтобы ему было легче. Если вы думаете, это благотворительность, то ошибаетесь. Певицы бельканто не просто стоят дорого. Денег они приносят ещё больше. Их все любят, и готовы за любовь платить.

У элли контракт. Даже если аббрициация пройдёт неправильно, и мы не достигнем планируемого результата, есть куча людей, млеющих не только от голосов певичек, но и от их тел. Потраченные на него деньги он отработает. Тем более элли оказался весьма талантлив не только в пении.

Ваша задача – помочь ему пережить трансформацию. Думаю, так вложенные средства вернутся скорее. Но, в принципе, могу и подождать. Если вам не хочется мараться, можете уйти. Автомобиль ждёт вас. Или можете остаться и попробовать силы в чём-то большем, чем тупая штамповка посмертных масок и статуэток.

Закончив, дама в очередной раз резко развернула кресло и укатила в дом, оставив порядком ошарашенного подобной циничностью Марка приходить в себя.

 

 

– Альма настоящая очаровашка, не так ли?

Элли улыбался. Сколько в этой улыбке было горечи, Марк не взялся бы измерить, но удивление и что-то похожее на восхищение уловил. И это от парнишки, который вместо того, чтобы после приступа лежать в постели, сидел и зябко ёжился в дверном проёме, опираясь спиной на косяк.

То, что элли нужен отдых, было понятно по нездоровой бледности, по сиреневым кругам под глазами, по вынужденной позе. Элли сидел, зажавшись так, будто боялся, что рассыплется.

– Произвести впечатление у неё получилось, – невесело улыбнулся Марк.

Глаза элли, цвета остывшей подо льдом воды, загорелись.

– Да, это она умеет, – в ответ улыбнулся он. И холодная «зимняя» красота аббрицианта растаяла, оставив обычного парня, в слишком большом для него белом худи и рваных джинсах. Довольно странного на вид из-за этой своей молочно-белой кожи, волос, бровей и ресниц, но всё же скорее симпатичного.

Марк поймал себя на том, что не просто смотрит на ожившее вдруг лицо элли, а пристально изучает, будто уже согласился делать статуэтку.

– Зачем тебе… – хотел спросить, зачем было соглашаться на такую глубокую переделку, но не смог. – Это?

Элли понял, что он на самом деле хотел узнать. Прежде чем ответить, обнял подтянутые к животу ноги и положил подбородок на колени. Марк заметил, как он расслабился, да и лицо посветлело, будто боль отпустила.

– Банально. Влюбился. Безответно. Может, хоть так меня заметят?

– Но ты же… – начал было он. Но внезапно понял, в чём дело, и замолчал.

– Стану девицей?.. – невесело усмехнулся элли. – Ты прав. Мне повезло влюбиться в мужчину. Альма обещала найти мастера, который не боится уродов. Будет смешно, если она хоть в чём-то ошиблась.

Теперь от элли несло злостью, хоть он и улыбался. Представив, сколько нужно вытерпеть, чтобы вот так спокойно называть себя уродом, Марк содрогнулся.

– Я недостаточно идеален, чтобы кого-то считать хуже себя, – сказал он абсолютную правду, – я возьмусь за твою статуэтку, если ты объяснишь, зачем тебе это. Если ты устал или хочешь избавиться от контракта, зазвав, таким образом, Старуху в гости, это не ко мне. Смертолюбцам я не помощник.

В ответ на заявление элли рассмеялся – весело и почти даже не зло.

– Нет, что ты! Разве могу я хотеть разорвать контракт, который обязывает меня подставлять задницу всем желающим за деньги, пока трансформация не закончится? Ты разве не знаешь, все аббрицианты – эротоманы?

Отсмеявшись, он потянулся к Марку рукой, тот не сразу догадался зачем, но помог ему.

– Я Гай. Тебя как зовут? – спросил элли, поднимаясь.

– Марк, – буркнул тот в ответ, не зная, как вести себя.

С одной стороны, хотелось психануть и уйти, подальше от всей дичи, что обрушилась на него меньше чем за полчаса, с другой – уйти было никак нельзя. Точнее можно было, но Марк знал, что если сделает это, то забыть не сможет. Будет бесконечно терзать себя мыслями, что мог помочь, а не сделал. Представил себя ещё и с этой ношей и понял, будет спокойней взяться за дело, чем отказаться и травить себя виной.

– У тебя курить есть? – шёпотом спросил Гай, а когда Марк замотал головой, махнул в сторону леса. – Пошли, прогуляемся.

Идти пришлось долго. Хотя и не очень далеко. Когда добрались до скамейки возле небольшого пруда, Гай вытащил из тайника на дереве сигареты и зажигалку. Отказываться Марк не стал, хотя не курил давным-давно.

– Там точно табак? – спросил он, усаживаясь.

– На пачке написано – да. Я туда ничего не добавлял. Разве что Альма постаралась, но ей сюда неудобно добираться. Когда она затрахивает меня окончательно – ухожу сюда. А переделанные сюда не ходят. Не могут. Говорят, тут раньше храм Сестры был. Видимо, что-то осталось. Им тут плохо. Даже сознание теряют. А вообще здесь – хорошо.

Марк внутренне согласился, здесь было хорошо. Тепло, солнечно, и пахло цветами. Казалось, лето никуда и не собиралось, предпочтя вечно валяться в траве на этой полянке.

– Когда процесс закончится, ты тоже не сможешь сюда ходить.

Вместо ответа Гай чиркнул зажигалкой.

– Может, и не надо будет? – спросил он спустя время. – Кто знает, что у этих переделанных в голове? Зато будет музыка. Пока она со мной – ничего не надо. На всё плевать. Даже на Альму. И на… Это здорово на самом деле! Не объяснить как. Когда играю, я больше не я. Мне так кажется. Лучшее из всего, что со мной было.

– Зачем тебе статуэтка? – Марк оторвался от созерцания облаков и уставился на элли, который валялся на траве и курил.

– Я застрял. Трансформация идёт, но я перестал меняться. Удержать конечную форму не получается. Максимум несколько часов. И то – это случилось, когда я уже перестал надеяться. Сделал глупость, и внезапно это помогло. Потом возвращение обратно. Освобождённые способности не проявляются. Точнее не проявлялись, до недавнего времени. Мрак, короче, полный.

Гэби, помощник Альмы, тот милый парень, что приезжал к тебе, думает – статуэтка поможет мне отпустить прошлое. Типа я буду знать, что от меня останется память, и смогу принять новую сущность. Выбора у меня особого нет. Умереть они мне всё равно не дадут, слишком много денег вбухали, а жить, когда тебя кидает из трансформации в чью-то койку – не сладко.

Марк встал. Голова чуть закружилась, но откуда-то взялось ощущение необычной лёгкости.

– Раз ты этого хочешь – я сделаю статуэтку. Передай своей Альме, начинать можно хоть завтра. Пусть пришлёт чек. Будешь готов, приезжай. И сразу предупреди – это надолго. Особенность работы такая. Делать посмертные статуэтки не так просто. Закончить работу я смогу только после того, как пойму, где ты мне врёшь.

 

 

Электричество текло по венам города, наполняя его жизнью, окутывая облаком света, не давая заснуть. Больше часа Марк слонялся по улицам. Возвращаться в домашнюю тоску не хотелось. Поэтому он ходил и ходил, вдыхая чуточку примороженный осенний воздух, в нём ароматы увядших цветов и листьев обретали удивительную яркость и чистоту. Ещё были запахи парфюма, еды, земли и выхлопных газов. Они смешивались, и получался аромат под названием осень.

Надышавшись и продрогнув, Марк забрёл в бар и выпил виски. Затем опять замёрз и зашёл в другой – полюбовался на полуголых девиц, выпил пару сине-зелёных коктейлей. Мир стал ярче, резче, звучнее. Хотелось стать частью его, как юнцы, самозабвенно распускающие хвосты перед девчонками, – не получалось.

Понял – забыться не получится, и отправился домой. В очередной раз порадовался, что дом у него в центре города. Пусть ему пришлось потратить кучу времени и сил на его реставрацию, зато до любого увеселительного заведения легко добраться пешком. А окружённый мощными каштанами особняк всегда оставался островком спокойствия и тишины.

 

Что она ждёт его, Марк понял сразу, как только увидел.

Девчонка сидела на крылечке, под фонарём. В той же самой дурацкой кепке, в мужских ботинках, коротенькой кожаной курточке и светло-розовом платье до щиколоток. Всё это точно так же не подходило свежему осеннему вечеру, как её предыдущий наряд не подходил дождливому дню. Их глаза встретились, ему досталась короткая вспышка радости в глазах, но быстро погасла, ведь ответную радость он себе позволить не мог.

Она поднялась. Некоторое время молча смотрели друг на друга. И всё это время ему мучительно хотелось к ней прикоснуться. Ощутить, как тело её отзывается. Но если случившееся в гроте, он мог оправдать – умопомрачением, безумием, гормонами, желанием помочь, то сейчас она была в стабильной фазе, а значит, выделала феромонов не больше, чем обычная женщина. А позвать её с собой… он просто не мог. Как, впрочем, ни одну женщину.

Она ушла, так и не сказав ни слова. Точнее, не ушла. Убрела, тяжело по-старчески подволакивая ноги.

Он смотрел ей вслед, пока светлое пятно её платья не исчезло в темноте. Отпустил вслед беззвучное – «Прости». Зашёл в дом – походка его ничем не отличалась от поступи девчонки – прямиком в прозекторскую. Где не было никого, кроме двух старух, присланных муниципалитетом.

Старухи, впрочем, покоились в холодильнике, их маски подсыхали в сушилке. Так что ничто не мешало Марку пройти к алтарю. На нём в свете вечного пламени грустили фигурки Магды. Сколько он ни пытался сделать посмертную статуэтку Магды если не весёлой, то хотя бы улыбающейся, ничего не выходило. Возможно, потому что это он убил её.

 

 

– Не шевелись! – приказал Марк, расправляя на лице Гая гипсовый бинт.

– Я не могу, – пожаловался тот, – она холодная и липкая.

– Не ври. Вода тёплая.

Гай ёрзал, вздрагивал, шевелился – всячески мешал работать. Но накладывая гипс на лицо, слой за слоем, Марк невольно улыбался. Это напоминало детство, когда они вместе с друзьями на заднем дворе играли в страшного мастера масок, обмазывая друг друга глиной. Вспомнилось, как ругалась матушка, встречая его в заляпанной одежде, как охала нянька, как смеялись брат и отец над его заявлением, что он будет мастером.

Никто не верил, что он выберет такой путь. Дарить последнее утешение тем, кто уходит, и тем, кто остаётся. Младший сын преуспевающего владельца похоронного бюро. Его, как и брата, ждала карьера в конторе отца. А не жизнь изгоя, вдали от всех, кто не убит горем. Если бы не Магда, он бы вряд ли смог настоять.

 

***

 

Мастерскую старого Грегуара Марк нашёл случайно. Точнее, не нашёл. Она всегда там была. Приземистое кирпичное здание, напротив Манежа. Только заходить туда он не собирался.

Трижды в неделю перед началом занятий в университете Марк посещал Манеж. Не то чтобы ему нравились лошади, гораздо больше ему навились наездницы. Особенно – Моника Гуавьер. Высокая, длинноногая, кипа пшеничного цвета волос, но было в ней ещё что-то. По ней вздыхал весь курс, на неё оглядывались даже старички и мужчины в компании жён. Из-за неё Марк начал заниматься, решил, так быстрее добьётся её внимания.

В тот день он решил дождаться Монику возле машины, за небольшую мзду припарковав её, у самого входа, хотел предложить подвезти её до университета. Но выйдя из раздевалки, заметил, как она входит в лавку напротив. Не особо размышляя, закинул сумку с экипировкой в багажник и рванул за ней.

Магда сидела за прилавком и читала. Помимо изготовления масок, тут продавали поминальные ленты, колокольчики, свитки и прочую чепуху, необходимую для похорон и дней памяти. Марк сначала не обратил на неё внимания, пытался сообразить, куда делась Моника.

– Она в прозекторской. Заказывает дедушке статуэтку любимого коня. Любители лошадей часто так делают. Если хотите, можете её подождать, но вряд ли её жених это одобрит.

– Жених? – промямлил Марк, взглянув на худенькую носатую девушку за прилавком.

– Да, жених. Высокий такой господин, в сером пальто.

Говорила она вроде бы спокойно, но в голосе помимо слов звучало… Марк не понял что. Слушать было приятно и хотелось продолжать и внимать. Не словам – голосу.

Внутри Марка жило тёмное-тёмное нечто, то самое о существовании, которого он и не знал толком. Пока оно не проснулось для того чтобы впитывать в себя переливы этого голоса.

– У него на руке точно такое же кольцо, как у девушки. Кто это ещё может быть?

Марк медленно кивнул, признавая – одинаковые кольца могут носить только помолвленные люди. Несколько минут он бестолково топтался на месте, не зная, что ему делать.

Девчонка оказалась сообразительней его. Вышла из-за прилавка, повесила табличку «закрыто» и протянула ему руку.

– Пойдём, покажу тебе, как делают маски. Тебе понравится, – пообещала она, глядя прямо в глаза. Загипнотизированный ртутно-серым океаном, плещущимся в оковах радужной оболочки, Марк пошёл. Чтобы найти для себя то, что помогало ему делать мир лучше.

 

Когда в руках оказалась сырая глиняная заготовка, он понял – это то, о чём он мечтал. Разбуженный голосом Магды мрак знал, что с этим делать. Под его влиянием заготовка изменилась и обрела образ человека, которого когда-то знала Магда. И это стало подобно взрыву! Он вывернул Марка наизнанку. Всё, что до этого казалось важным, поблёкло и осыпалось.

Мрак видел всё. Точнее он слышал. Слышал тьму, что жила в каждом. И знал, как это воплотить. Марку нужно было лишь взять в руки гипс или глину, и мрак внутри заводил песню, легко вписывая в неё чужие страхи, страдания и боль. И получалась маска или статуэтка. Но Марк знал – это ни то, ни другое. Это письмо. Рассказ мрака о человеке, которого он познал.

Письмо было истинным.

Передать его людям стало единственно важным. Невероятно важным – всем остальным можно было пожертвовать. Учёбой, родителями, домом… Нужна была только Магда, голос которой любил слушать мрак.

Спустя месяц отец нашёл его обросшего и похудевшего в мастерской. Он учился накладывать гипсовые бинты и делать слепки с лиц покойников, те самые, что потом превращались в маски. Только тогда Марк понял – он так и не сообщил родителям, где он и что с ним.

Отец кричал, психовал, хватался за сердце. Потом пообещал оставить без денег и ушёл, грохнув дверью. Марк за ним не пошёл. За учение Магда денег не брала и даже доплачивала, за работу. Немного, но ему, опьянённому откровениями работы с масками, казалось – ничего и не нужно. Его кормили, спать было где.

Нищим подмастерьем Марк пробыл недолго. В тот же вечер дед Магды предложил ему сделку. Он женится на Магде и живёт с ней нужные для подтверждения брака два года, но подписывает договор, и отказывается от любых претензий на наследство её матери. Та оставила ей капитал, но получить его Магда могла только после замужества. Взамен Марку предлагали ренту, которая делала его независимым от всех.

 

***

 

– Эй, ты о чём думаешь?! – Гай сорвал с лица сырую заготовку, сел и уставился на него.

Иногда маски и статуэтки заказывали ещё живые люди. Поэтому между прозекторской и мастерской у Марка была выгорожена комнатушка, где стояла узкая кушетка, ещё более узкий, но длинный стол и пара складных стульев. Именно там он делал слепки, никого из клиентов не пуская в мастерскую.

– Так. Ни о чём, – попытался уклониться Марк, всё ещё занятый слушанием.

– Врёшь! – отрезал Гай, соскочил с кушетки и принялся натягивать на себя худи яблочно-зелёного цвета, что делал его глаза нежно-изумрудными. Такими же, как у сказочных йорхимов. И пахло от него так же – весной и мятой. Одним Сущностям известно, как человек умудрялся благоухать февральским воздухом, вдыхаешь его и понимаешь, вот она – весна, но у Гая получалось. Марк списывал это на абб-сыворотку, ту самую, что запускала процесс перестройки организма.

Некстати, вспомнил девчушку с набережной. Та пахла сладкой фрезией и горькой полынью, пробуждая желание. Сморщился. Думать об этом было нельзя.

– Не хочу говорить, – признался Марк, подхватывая с пола смятую маску, в которой чувствовалась печать носителя.

– Вот теперь не врёшь, – согласно кивнул Гай, усаживаясь обратно на кушетку и занимая любимую позу – ноги согнуты и подтянуты у груди, руки сложены «полочкой» на коленях, подбородок на них.

Помимо способностей к музыке, он обладал феноменальным умением чувствовать фальшь.

– Знаю. – Вздохнул Марк. – Ты тоже не позволяешь себя услышать. Зачем заказывать маску, если она итак всегда с тобой? Так мы ничего не добьёмся.

– Может, и не надо? Я стал много стабильнее, чем обычно. Играю всё лучше. Правда, ничто кроме рояля мне пока не даётся. Но Альма довольна. Говорит, с этим можно работать, хотя исполнителю ноктюрнов и рапсодий до популярности певиц, дальше, чем гусенице до вершины горы Создателей. Но много лучше перспективы сдохнуть в борделе, да и денег намного больше. Так что не зря всё это. Теперь я могу свалить от Альмы и жить относительно свободно. Большинство её подопечных так и делает. Но у неё намного удобнее – не надо думать, где раздобыть еду… – Гай усмехнулся.

– Альма тебе нравится? – удивился Марк и подобрал отброшенную маску.

– Она меня не гонит, – отрезал Гай и замолчал.

– А как же?.. – Марк осторожно уложил маску на стол и, придерживая одной рукой, принялся осторожно выправлять повреждённую половину. – Как же человек, ради которого ты решился?

От пинка дверь в комнатушку с треском открылась в другую сторону, ударилась об стену и захлопнулась буквально в сантиметре от лица Гая, который не успел выскочить.

– А ему всё равно! – рявкнул он, некрасиво алея лицом, и выскочил за двери со скоростью человека, которому перец не туда, куда надо, попал.

Марк не стал догонять. Он слушал. Гай много чего мог не договаривать, мог прятаться и врать, но мрак знал его. Мрак слышал его эмоции, впитывал их, понимал. Мрак открывал его настоящим.

Закрыв глаза, Марк осторожно, кончиками пальцев правил маску. Закончив, не глядя завернул в полотно и унёс в сушилку. Скинул рабочий халат и отправился к заводи Хозяйки.

 

Залив встретил его молчанием. Утки оставили волны играть с кусочками льда. Деревья тянули к небу оголённые ветви – вопрошали, за что оно бросило их печальными и обнажёнными. Ни ветер, ни дождь не тревожил здешней меланхолии.

Неизвестно сколько простояв возле парапета и застынув так, что ноги стали сгибаться с трудом, Марк медленно побрёл в сторону дома. Добрёл до радужного, похожего на остро заточенный карандаш Грота размышлений, хотел зайти, вспомнил – там нет того, кто ему нужен, усмехнулся и пошагал дальше.

Сначала шёл медленно, потом напомнил себе, что не знал бы, как быть, если бы надежда сбылась. Ничего не оставалось – только вспоминать.

 

***

 

Подписывая брачный контракт, Марк был уверен – их с Магдой брак будет формальностью. Что она хочет получить наследство, которое ждала с пятнадцати лет. Сейчас ей было двадцать восемь, и нельзя было сказать, что она была некрасива. Но с самого начала он видел в ней только наставницу. Когда выяснилось, что брак будет настоящим – это стало сюрпризом, неприятным.

Первым порывом было отказаться. Но Магда умела заговаривать. Ведь задача мастера масок не слепить маску, а помочь найти утешение. Марку она тоже помогла его найти. В деньгах.

Их было много. Узнав, на ком Марк женился, родители смогли смириться со странным выбором жизненного пути. Старый дом на набережной в стиле ампир, который будоражил воображение Марка, когда он был маленьким, заставляя придумывать всё новые и новые страшилки, достался ему в подарок от жены.

 

Проснувшись в день их второй годовщины, Марк обнаружил, что ночью выпал снег. И не просто выпал. Три нижних ступеньки крыльца поглотило белое море. Нойме – их помощник по хозяйству отдыхал. Двор пришлось отвоёвывать самому. Махать лопатой, выстраивая вокруг дома белоснежный крепостной вал.

Марк пыхтел, сопел, обливался потом, но с каждым очищенным от снега метром, чувствовал себя всё более уверенным. Где-то на подъездной дорожке решил – прежде чем разводиться, надо порадовать жену.

Сонная Магда в пушистом халате жарила тосты, когда он ввалился на кухню через заднюю дверь.

– Сегодня мы идём танцевать! – объявил он и бросил в неё снежком. – Возражения не принимаются! – выкрикнул он уже из-за двери в дом.

 

– Я хочу уйти отсюда! – Магда вцепилась ему в руку так, что стало больно. С танцами не заладилось, поэтому они поднялись в бильярдную. Марк никогда играть не пробовал, но посмотрев несколько минут, «загорелся» испытать себя. С Магдой игры не получилось. Она пихала шары с таким видом, будто это вшивые собачонки, что пытаются отнять у неё кусок колбасы. И не пыталась куда-либо попасть. Обыграв её два раза, Марк хотел уйти, но к нему подошёл парнишка в красной с белым воротничком рубашке-поло и протянул руку для пожатия.

– Я Сэлги. Сыграешь со мной?

У парня было симпатичное лицо, здоровенные бицепсы и открытая улыбка. Марк согласился. Магда осталась скучать. Играть с Сэлги было много интереснее. Тот много улыбался, весело шутил и очень ловко катал мячи. Проиграв два раза, Марк присмотрелся к противнику, к тому, какие мячи он выбирает, как бьёт, и был полон решимости отыграться. А тут Магда.

– Маг, я хочу доиграть, – попытался объясниться Марк, но она не слушала, настойчиво твердила одну и ту же фразу.

Марк не понял, что его так взбесило. Её нежелание слушать. Упорство, с каким она требовала, чтобы он поехал с ней, словно он собачка, какую никак нельзя спустить с поводка. Или маниакальная настойчивость, с которой она повторяла одно и то же. А может быть, это было понимание, что читалось не только в глазах Сэлги, но и других игроков.

Ярость гудела в нём, как вода в электрическом чайнике, он сдерживался, сдерживался, сдерживался…

– Отстань уже от меня! – заорал он, сорвавшись. – Убирайся! Договор истёк. Я не обязан за тобой бегать. Не нравится – вали! Без меня. Завтра же разведёмся. Ищи себе нового крольчонка.

Оторвал от себя её руку и ушёл играть дальше. И ни разу не оглянулся, поэтому не знал, когда она ушла. Домой приехал под утро. И не найдя её, испытал такое облегчение, что закружилась голова.

Подумал – завтра нужно посоветоваться со служителем, какую лучше сделать жертву Матери, когда обряд развода закончится. И уснул. Спокойно. Будто тяжко болел долгое время, и вот сейчас болезнь отступила.

Встал поздно. Жены не было, окрылённый отправился на кухню, готовить завтрак.

Телевизор на кухне работал всегда. Без звука. Магда не позволяла выключать, слушала его через наушники. Первым делом Марк отправил розовый гаджет в мусорное ведро. Вторым – решил отключить телевизор. Долго искал пульт, он лежал на холодильнике так, что его невозможно было увидеть, если не знать. Попробовал отключить, но не получилось. Зацепился взглядом за картинку на экране и оцепенел.

Показывали ночной клуб, где они вчера были с Магдой. Вместо розовой башни на его месте красовался уродливо почерневший куб, с трещинами в стенах и потёками расплавленного стекла, что слезами стекали по бетону. Здание окружала взволнованная, сдерживаемая полицией толпа, оттуда выносили носилки с чёрными мешками. Не для мусора, для упаковки трупов. И ни один мешок в этой бесконечной череде носилок не казался пустым.

 

***

 

Этот момент, когда он стоял на кухне, смотрел в телевизор и ещё надеялся, что всё обойдётся, часто снился Марку в кошмарах. Оказалось, Магда не ушла в тот вечер из клуба. Она осталась там. Закрылась в туалете. А когда начался пожар, намочила бумажные полотенца и дышала через них. Поэтому она выжила, а не задохнулась, как большинство погибших. Но концентрация яда в воздухе была так высока, что она отравилась.

Из больницы Марку вернули не жену – тело с диагнозом токсическое поражение головного мозга. И Марк знал – это его вина. Что это он убил её. Своей ненавистью, она жила в нём глубоко-глубоко с момента, когда он понял, что его обманули и загнали в ловушку. Она выплеснулась всего один раз. Всего один лишь только раз! И это погубило Магду.

Почти пять лет он пытался сделать хоть что-то, чтобы Магда восстановилась. Но это оказалось невозможным. Она всё равно умерла. А он – её убийца – получил кучу денег в наследство. И ореол героя и мученика. Святого человека, что не бросил свою жену в беде, хотя мог.

Кроме кошмара, где он снился сам себе с пультом у телевизора, ему снился ещё один.

В нём он стоял возле могилы жены измученный и опустошённый. Не знал, куда идти и зачем. Смотрел на белые лилии, укрывающие могилу, и мечтал – оказаться там. Чтобы Магда жила. А он лежал, в тиши и покое.

Мимо проходили люди. Друзья, знакомые, родственники Магды. Никогда до этого он их не видел. Говорили ему что-то. Он не слышал. Он хотел оказаться там, где была Магда.

Потом подошёл старик Грегуар. Ещё более сморщившийся, ссохшийся, с красными заплаканными глазами. Он обнял Марка.

– Сынок, – сказал он. И заплакал, уткнувшись лицом в плечо Марка.

Вот тогда Марк закричал.

Ему было всё равно, что думают люди.

Снести слова старика, чью любимую внучку он отравил своей ненавистью, было невозможно.

Поэтому он закричал. Изо всех сил. Чтобы небо услышало его и спасло от муки.

Но небо не слышало. А может, и слышало. Тысячу тысяч раз оно слышало, как кричат люди. И ничего не могло сделать. Только сыпать холодным мелким дождём.

Поэтому Марк кричал. Пытался выкопать Магду назад. И кричал. Пытался выбить из себя понимание того, что сотворил. И кричал. Пытался рассказать, что на самом деле произошло. Но только кричал. И кричал. И кричал. А небо спешило туда, где была тишина.

Для Марка она тоже наступила. Но не скоро. Но пришла. Спасибо целителям и матушке. А вот чувство вины не ушло.

 

Вырвавшись из воспоминаний, Марк поспешил домой. Нужно было довести дело до конца. Несмотря на то, что Гай маску сорвал, Марк был уверен – она получится. Ведь главное в создании маски не сделать слепок, а уловить сущность человека. А сегодня в припадке Гай был абсолютно честен и искренен.

Пришлось зайти сначала на кухню, выпить подогретого вина, потому что Марк замёрз.

После этого прошёл в мастерскую, открыл сушилку, развернул ткань и… почувствовал необходимость выпить ещё. Чего-нибудь крепкого.

Неизвестно сколько метался по дому, не в силах принять, что увидел. Потом устал. Потом всё же пошёл на кухню и налил себе вина. Где-то на третьей бутылке понял – не действует.

Пошёл в мастерскую и долго смотрел на маску. А она смотрела на него. Потом он встал, достал глину и начал делать, что должен.

 

 

Выставка поминальных статуэток, организованная в Неделю памяти, привлекла много внимания, хотя до этого никто никогда такого не делал. Возможно, так случилось потому, что она проходила в доме, где ещё недавно жил мастер масок. О них всегда много болтали, и людям было интересно, как они живут. Возможно, потому, что выставку поддерживали известные певцы и музыканты. А может, и потому, что в это время все отдыхали, и искали развлечений. Выставка помимо собственно статуэток предлагала лотереи, спектакли от сирот из дома Матери и небольшие концерты.

Коляска Альмы мелькала по дому, украшенному сотнями экспонатов, с раннего утра и до позднего вечера. Если её и отвлекали другие дела, то ненадолго. Иногда отвлекали журналисты, но ради них она бросала любые дела.

– Что привело вас к мысли создать такую необычную выставку?

Спрашивал корреспондент «Коммерческого вестника», что говорило об успехе затеи. Высокий, нескладный, в двубортном пиджаке в серую и тёмно-синюю клетку. От него пахло типографской краской и бумагой. Альма держалась спокойно, не показывая радости, лишь благожелательность. По случаю холодов, нетипичных для начала весны, куталась в пушистый кофейного цвета плед и сладко благоухала миндалём.

– На самом деле мысль о том, что статуэтки неплохо бы выставить, появилась давно. Мой дедушка, он организовал наше первое семейное предприятие по переработке мусора, собирал выброшенные статуэтки. Он всегда говорил – память о предках уничтожать нельзя. Он прожил долгую жизнь и собрал внушительную коллекцию. Мой отец не очень одобрял дедушкино увлечение, но с родителями не спорят. Поэтому чердаки моего дома заполнены, и я давно думала, что со всем этим делать. Среди мыслей была и об организации выставки. Не хватало только толчка.

Им стало знакомство с мастером Ридбергом, владельцем дома, где мы сейчас находимся. С самого детства я мечтала посвятить себя искусству, но, увы, у меня нет способностей. Поэтому я занимаюсь поиском людей, у которых они есть, и созданию возможности для их раскрытия. Мы знаем, создание абб-сыворотки для певиц и музыкантов очень дорого, и далеко не каждый может себе её позволить. Я делаю так, чтобы люди, которые могут и хотят – делали.

У одного из моих подопечных, вы о нём слышали – это Гай Грегори, возникли трудности с трансформацией. Решив, что ему сложно отпустить прошлое, мы обратились за помощью к господину Ридбергу, чтобы он помог Гаю понять и принять себя. У мастера получилось не только помочь Гаю, но и создать то, что поразило меня до самой глубины души.

– А почему вы выбрали именно господина Ридберга? – поинтересовался журналист, в его огромных руках диктофон казался слишком маленьким. Рассказывая, Амалия часто поглядывала на руки, словно опасаясь, что аппарат в них потеряется, и интервью не опубликуют.

– Нам подошёл бы любой мастер масок. Но до перевоплощения Гай работал у мастера Ридберга, помогал по хозяйству и ухаживать за его женой, она долгое время болела. Поэтому мы обратились к нему. Самое важное – мастер Ридберг не знал, что Гай его бывший помощник. Поэтому, когда я увидела созданные мастером маску и статуэтку, я была потрясена.

Чтобы понять почему, нужно взглянуть на них. Пойдёмте!

Не ожидая согласия, Альма развернула кресло и покатила вглубь дома. Нужные экспонаты стояли в залитой солнцем и пропитанной запахом воска и сосновой смолы гостиной. Из неё вынесли мебель и поставили стеклянные витрины с масками и статуэтками.

Маска Гая лежала отдельно на голубой шёлковой подушке. Большая часть лица была его – молодого улыбающегося парня. Слева от середины лба до мочки уха змеился толстый шрам, открывая лицо другого человека – грустного и меланхоличного.

Постояв возле витрины, корреспондент вопросительно глянул на Альму, что внимательно за ним наблюдала.

– Таким Гай был до трансформации. Ничего общего. Догадаться невозможно!

– Он мог проговориться. – Представитель газеты пожал плечами.

– Нет! – Альма покачала головой. – Гай не хотел, чтобы мастер Ридберг догадался. Это был вызов, для него самого. Ему нужно было знать, что, пройдя аббрициацию, он останется собой. И маска стала подтверждением.

– А статуэтка?

– А статуэтка просто красива, – улыбнулась Альма, – смотрите.

На постаменте из розового гранита стояла статуэтка. Не очень вписывающаяся в канон. Принято было изображать человека в спокойной, статичной позе. Здесь же из морской волны вырывались три поющие грации.

– Кто третья? – спросил журналист спустя время.

– Если бы аббрицио закончилось, Гай стал бы таким, – улыбнулась Альма. – Но оно шло слишком тяжело. Мы приняли решение, прекратить. И не ошиблись, мир приобрёл великого пианиста. Память о певице сохранилась только здесь. – Альма ласково погладила статуэтку. – Мастер Ридберг так и назвал статуэтку «Аббрицио для бельканто».

– А что теперь с мастером? Он так спешно покинул город, что ходили разные слухи – от роковой женщины до преступления.

– Глупые сплетни! – отмахнулась Альма. – Мастер Ридберг прекрасный, очень чуткий и отзывчивый человек. Он не способен причинить боль. Сейчас он в Ифрикии. Помогает сиротам. Часть денег, заработанных нами, будет отослана ему.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 9. Оценка: 4,33 из 5)
Загрузка...