Высокие стебли с метелками на концах ощутимо хлестали по лицу. Тропа петляла: то вырывалась вперед, то забирала в стороны, почти выталкивая на скалистые уступы фьорда. Под ногами еще шевелился туман, но и он исчезал под яркими лучами солнца.

Я шел по этой тропе уже порядком две мили и смутно чувствовал, что когда-то уже был здесь. Это зудящее ощущение никак не испарялось, хотя, видят боги, отдал бы последнюю рубашку, чтобы узнать суть. Но как бы я не читал молитвы, не выполнял призывные ритуалы – ответа нет. И это пугало. Пугало той пустотой, совсем без эха, которое раздавалось раньше на самой границе обостренных чувств.

Седой бежал рядом, иногда вырываясь вперед или забирая в стороны. Его снежно-белая шкура ярким пятном вспыхивала в лучах солнца. Иногда волк вскидывал морду и к чему-то прислушивался, словно улавливал малейшие отголоски эха. Потом оглядывался на меня, видя, что ничего не изменилось, мы всё также идем вперед – бежал дальше.

Над головой то и дело рассекали воздух острыми крыльями ласточки. Мельтешили, выныривали, весело щебеча о весне.

Ещё не вставший на крыло птенец ухнулся мне под ноги. Маленькое с первыми перышками крыло вывернулось, неловко загнулось. Птенец пронзительно пищал, звал мать-ласточку, что так неосмотрительно оставила его одного.

«— Папа, птича! — в ещё по-детски пухлых ладошках зажата свистулька. — Папа, птича лети!

Со смехом подхватываю Орси на руки и беру игрушку. Дерево – прекрасный материал для небольшого артефакта-развлекалки. Дышу на свистульку, а потом подкидываю ее вверх. И на ладонь мне садится маленькая ласточка.

Орси хлопает в ладошки и громко смеется. Протягивает ручонки к игрушке, которая тут же перелетает ей на плечо».

Помотал головой, прогоняя видения-воспоминания. Нет, хватит, Алекс. Это уже прошло. Отдернув пальцы от черного кожаного браслета с цветными бусинками на завязках, который закрепила мне на левой руке дочь, я вновь обругал себя за слабость и поклялся больше не теребить его под влиянием эмоций.

Шаг вперед, ёщё и еще. До тех пор, пока жалобный писк птенца не утих.

Серебристое марево опустилось сбоку от тропы. Поправив заплечный мешок и, свистнув Седому, шагнул в мерцающую дымку. Ни всполоха искр, ни мельтешения линий и разноцветных сгустков. В этот раз ничего. Лишь неприятный зуд по всему телу, словно холодом обернуло.

Привычная секундная дезориентация после перехода разбавилась ощущением теплого бока зверя у правой ноги. Я протянул руку, чтобы потрепать Седого по голове, но наткнулся на темный взгляд умных глаз.

— Да-да, приятель, помню, — тихо усмехнулся. — Ты не любитель нежностей.

Волк едва ли не по-человечьи вздохнул и снова отвернулся. Я нашарил в кармане куртки кожаную маску, надел её, старательно затягивая крепления на затылке, а потом натянул капюшон. Прорези для глаз сужали обзор, переносицу сдавливало, а говорить получалось вообще с трудом, ибо губы постоянно натыкались на шершавую поверхность кожи, но что-то изменить я не в силах — таковы правила для Чистильщиков.

Вынесло нас в небольшой переулок. За спиной тупик, впереди — грязноватая дорога, окаймленная по бокам серыми стенами домов без окон. Архитектурное разнообразие не добавляло восторга или трепета, лишь брезгливость, когда обходил кучку нечистот, видать, какой-то бедолага справил нужду, не дотерпев до приличного сортира. Хвала Пресветлой, что в маске я не чувствую запахов!

Чем ближе я продвигался к выходу из переулка, тем сильнее нарастал шум, в коем угадывались истеричные вопли. Пара шагов вперед, и, когда грязный переулок сменился простором, по ушам ударил многоголосый гул. Слегка сбитый с толку, я прищурился и завертел головой. Небольшая площадь, вымощенная щербатым камнем, заполнена народом. Яростно галдя, люди отчаянно скандировали что-то, что я не мог разобрать сразу — настолько слились голоса в яростном требовании.

— Сжечь! Сжечь! – бесновалась толпа, то наседая, то отодвигаясь.

На небольшом возвышении деревянного настила, теснясь, прижимаясь друг к другу, стояли десять человек. Изможденных, в рваных холщаных робах, скованных одной длинной цепью, чтобы наверняка. Мужчины, женщины и дети. Всего десять. Пока.

Я уже видел на них отпечаток Бездны. Он темными кляксами с рваными краями охватывал каждого из них. У кого-то больше, у кого-то меньше. Но этот демонов отпечаток был, а значит, моя работа начиналась прямо сейчас.

На меня не обращали внимания до тех пор, пока какой-то незадачливый толстый мужичонка спиной не налетел и, пошатнувшись, едва не свалился на землю.

— Ах, ты ж паскуда!.. — с негодованием воскликнул он, но наткнувшись взглядом на характерную маску Чистильщика, замолк и отшатнулся.

На его крик обернулся один, другой, а затем, по мере того, как я приближался, всё больше народу поворачивалось, замолкало, уступало дорогу. Рядом взрыкивал Седой, если кто-то не столь расторопно отходил в сторону. Вскоре толпа, яростно галдящая пару минут назад, потрясенно молчала, смиренно расступалась.

Рядом с помостом на высокой тумбе стоял худощавый мужик в дорогом камзоле, расшитом серебряной нитью. На поясе у него свисал кинжал в добротных ножнах, за какой-то холерой украшенных каменьями, поблескивающими на солнце. Характерная бляха на воротнике с рисунком медвежьей головы ясно указывала – бургомистр. Глава с вежливым недоумением смотрел, как я прошел мимо, молчал, когда я забрался на помост, но заверещал, стоило только отобранным у ближайшего стражника ключом открыть замок на цепи, что удерживала пленников.

— Да как вы смеете! — устало и как-то обреченно возмутился он. — Кто вам позволил?!

Ничего не говоря, я подозвал Седого, положил руку ему на голову, а потом щелкнул пальцами. Волк кивнул, отошел к краю помоста, оскалился на до сих пор вопрошающего мужика и прыгнул прямо на него, чтобы за мгновение до столкновения исчезнуть. Бургомистр, едва не шлепнулся со своей тумбы. Н-да, слабенькие нынче пошли главы, раз до сих пор не ведают о связи Чистильщиков. Или у меня нелады с чувством юмора.

Пленники, освобожденные от оков, не спешили бросаться мне на шею с благодарным похлопыванием по плечам, и я их понимал, сам бы шарахался от страховидла в маске, который ещё и колдовством баловался так, что заставлял живность исчезать. Пять мужчин от пятнадцати до пятидесяти лет, три женщины, у одной на руках ребенок лет двух и маленькая девочка, что держалась рядом, видимо, со старшим братом — все те, кто обречен, но не бесноватой толпой или недалеким бургомистром, а беспощадной, неумолимой Бездной.

— Пойми, Алекс, — говорил два года назад старик-маг Рэйв, прикладываясь к кружке с пивом, — Бездна играет с нами, просто расползается из разломов и накладывает отпечаток на каждого, кто по неведению, разумению или случайности оказывается рядом. Сначала она отмечает одного человека, потом другого, третьего, пятого, пока все люди в месте разлома не оказываются зараженными, чтобы потом передать заразу следующему!

— И ты это говоришь мне? Мне?!

Рэйв глотнул ещё пива, крякнул и окинул тяжелым взглядом шумных посетителей таверны. За соседним столиком выпивала компания разряженных молодцев, на коленях двоих из них пристроились девицы, что заливисто хохотали. Одна всё поглядывала в нашу сторону, зазывно улыбалась, облизывала губы.

— Жизнь продолжается, друг мой, — убеждал он. — Ты не единственный, кто потерял родных из-за Бездны. Да, потерял, — прикрикнул, видя, что я готов возразить. — Но и приобрел! Ты можешь помочь людям, не зря же Чистильщики обратили на тебя внимание! С твоим-то иммунитетом Бездна не страшнее обычной хвори.

— Нет, Рэйв, это не то...

— Она тебя пощадила, глупый ты человек! Забрала других, а тебя нет, хоть ты был в самой середке разлома! Так что перестань упиваться горем, возьми себя в руки и или вон ту красотку за задницу, и чтоб завтра пришёл в штаб.

Старый пройдоха оказался прав в одном — Чистильщиком я стал отменным и всё благодаря моему иммунитету, холера побери. А вот до Рэйва Бездна дотянулась полгода назад, когда он ходил с отрядом в южный городок Шул. Поняв, что ни один из Чистильщиков не сможет оттянуть отпечаток – слишком глубоко он растекся — старик со смешинками в глазах и саркастической улыбкой заперся в комнате, в одиночку провел ритуал, выступая одновременно ведущим и жертвой. Так покинул мир славный некромант Рэйв, на счету которого были полсотни закрытых разломов.

В ладонь ткнулся холодный нос Седого: волчара быстро справился. Значит, моя роль пугала успешно окончена и можно уходить, тем более, до сих пор молчаливая толпа перед помостом стала напрягать.

Я почувствовал его приближение прежде, чем увидел темный плащ с алой каймой и вязью серебряных рун по подолу. До рези в глазах вглядывался в черноту капюшона, сжимал руки в кулаки, пока не услышал знакомое приветствие:

— Легкого пути, Алекс.

Жив, старый друг, хвала Пресветлой! Кивнул некроманту и, не оглядываясь, сошел с помоста, зная, что тот не отстанет.

— Сколько?

— Пока десять точно, — буркнул, поведя напряженными плечами. — Разлом ещё не обнаружил.

— Тебе помощь моя нужна?

— Пока нет.

Некромант за спиной громко вздохнул, потрепал довольного Седого по голове.

— Начни с восточной стороны, друг мой. Мы же проверим остальные после того, как позаботимся об этих несчастных.

Я замер, развернулся и с подозрением оглядел Люца. Что не так с этим ехидным паршивцем, который ни разу не упускал шанса пройтись по самолюбию собеседника, любил побольнее уколоть, съязвить?

— Что происходит, Люц?

— Такие времена, — некромант пожал плечами, похлопал меня по плечу. — Иди, я со всем разберусь. Тебе стоит поторопиться. Встретимся на таверне на углу.

— В таверне? На углу? — скептически поднял бровь, забывая, что на лице до сих пор маска и моя мимика не видна. — Ты думаешь, что я её...

— Не волнуйся, не пропустишь. Там ещё такая забавная вывеска со скрещенными костями, и, правда, знаешь, это замечательная аллюзия.

— Ты уже был здесь? — подозрение во мне поднимало голову, и я почувствовал себя гончей, взявшей след.

Люц как-то странно хмыкнул, словно ему было смешно и горько одновременно.

— Также как и ты, — ответил некромант, натягивая на руки перчатки из тончайшей замши.

— Люц, что ты мелешь?!

— Тебе, действительно, нужно идти, — он повернул голову в бок, капюшон его колыхнулся, но не упал. — Мне тоже пора.

И, словно, его последние слова стали командой, с разных сторон от помоста появились ещё две фигуры в темных плащах — команда Люца, без которой он не начинал свою работу. Вот ещё одно отличие Чистильщиков от остальных коллег по цеху: мы предпочитаем всё делать в одиночку. Это не потому, что слишком самоуверенны или не умеем работать в команде, нет, всё намного проще и сложнее — так безопаснее, в первую очередь, для остальных.

Люц уже раздавал указания своим напарникам, вычерчивал руны в воздухе, что немедленно загорались и исчезали в золотистом мареве, а потом три черноты капюшона повернулись в сторону бургомистра. Бедолага, до сих пор стоящий на тумбе, разом побледнел и понурил голову. Да, с некромантами не спорили, особенно в последнее время, когда они оставались едва ли не последним кордоном между Бездной и простым людом.

Дел на площади у меня не осталось, так что, поглядывая на до сих пор безмолвную толпу людей, что подозрительно покорно стояла посреди всего действа, я двинулся в восточную часть городка. Люц прав, нам стоит разделиться, чтобы поскорее отыскать и закрыть эти разломы, побери их холера. Седой бледной тенью скользил рядом, одним своим видом распугивая горожан.

Все города похожи, хотя бы по их устройству, и этот не исключение. Традиционно в любом можно найти центральную площадь, на которой проводятся ярмарки, приуроченные к каким-либо празднествам, или представления, что я недавно прервал. Северная часть — дома богатеев, кои предпочитали селиться обособленно от остальных, лишь бы вид из окна не портили неухоженные лачуги бедняцкого квартала, и не доносились голоса крикливых торговцев. На западе обустраивались дельцы и умельцы разных мастей со своими мастерскими, лавочками и маги с лабораториями, высокими башнями. Из этого района всегда несло краской, химикатами, деревом и запахом звонких золотых, цену которым торговцы, да и маги тоже, знали с пеленок. Юг – убежище богемы, здесь находились развлечения на любой вкус: от изысканного – с театрами, садами для прогулок, ресторациями – до низменного – домами терпимости, кои всегда приносили неплохой доход их владельцам, а желающим плотской любви доставалась та самая любовь, попахивающая развратом и кутежом. От восточной же всегда тянуло безнадегой, безработицей и унынием.

Вот и в этом городишке квартал бедняков оказался таким же безликим, серым, как и сотни других: нелепые дома, кое-где покосившиеся, а где-то ещё вполне добротные, но уже с заметными щербинами в камне, грязь под ногами вместо булыжной мостовой, от любого оконца раздавался безмолвный крик тоски, безысходности и горечи. Каждый, кто попадал в этот квартал по той или иной причине, имел слишком мизерный шанс покинуть его, разве только в семье рождалась красивая девчушка, то чтобы хоть как-то свести концы с концами ей определяли путь, которой позже лежал в один из публичных домов.

Я уже привык к подобным зрелищам, потому что Бездна никогда не выбирала определенные места для раскрытия разломов. Это могли быть и дома богачей, великолепные сады, ложа куртизанок или вот такие кварталы бедняков. Шагая по дороге, которую и дорогой-то язык не поворачивался назвать из-за грязи и обилия отходов, я цепко вглядывался в дома, принюхивался, зная, что ни за что не смогу пропустить эманации. Насильно развитое чутье никогда не подводило, как не изменяло перенастроенное, благодаря упорным наставлениям, зрение. Седой брезгливо переставлял лапы, старательно обходя подозрительные места.

— Да, дружище, такая у нас работа, — пробормотал, когда волк с сомнением оглядел особо зловонную лужу. — Сейчас всё сделаем и на боковую.

Умное животное только мотнуло головой и ловко перепрыгнуло на другую сторону лужи, мне же оставалось только искать не самый загаженный край и молить Пресветлую не грохнуться. Волчара мелькнул рядом, выразительно глянул на меня и вильнул в сторону – почуял разлом.

Искомое обнаружилось почти сразу. Седой лапой царапал ветхую дверь небольшого дома, стараясь её поддеть, я же, не утруждая себя стуком, потянул ручку на себя и вошел в помещение с низким потолком. Даже сквозь маску проник запах уже начавшегося разложения, который исходил от двух изможденных взрослых и четырех детей мал мала меньше. Мужчина и женщина, по их виду совсем нельзя было определить возраст из-за бедности ли или общей изможденности, с потухшим взором глядели на меня – пришельца, вломившегося в их дом. Мать только прижала к себе ближе грудничка, слабо пискнувшего в её объятиях. На каждом из них зиял отпечаток.

Семилетняя девочка – вторая по старшинству – расширившимися глазами смотрела на Седого, улегшегося на пороге. Волк даже не повернул морду в её сторону, знал, что избавиться от цепких ручек ребенка стало бы только труднее, если хоть один раз позволит запустить пальцы в снежно-белую шерсть.

Я оглядел комнату, по наитию заглянул в старый растрескавшийся сундук, что служил кроватью для кого-то из семьи, и обнаружил-таки разлом. Он пульсировал, мерцал и сочился чернотой, что налипала на людей, пока ещё маленький, но уже смертельно опасный. Закрыть такой – плевое дело, достаточно трех комбинаций из сложенных пальцев и толики сил, а вот вытянуть Бездну из людей – уже нет.

Окинув комнату взглядом и, в последний раз поведя чутким носом, я зашагал к двери, пропуская вперед Седого. Мне удалось только переступить порог, когда я почувствовал, что в рукав куртки вцепились маленькие, но хваткие пальчики.

Та самая девочка смотрела на меня большими голубыми глазами на запачканном лице, сейчас затянутыми поволокой боли, и всё сильнее стискивала мой рукав. Она так крепко и отчаянно держала, что мне не хватило духу сразу же оттолкнуть ребенка.

— Дядя, я не хочу умирать, — всхлипнула она, быстро вытирая слезящиеся глаза другой ладошкой.

В такие моменты слова не шли с языка. Да и что говорить-то? Черные точки уже проступили на её ауре, и здесь я бессилен. Если бы чуть раньше пришёл, то возможно, смог бы оттянуть беду. А сейчас нет у меня лишнего времени.

— Дядя, умирать больно… Пожалуйста! — не унималась она, бесстрашно вглядываясь в маску Чистильщика, словно видела лицо того, кто скрывался за ней. И на меня снова обрушились воспоминания.

«Орси лежит на кровати, иногда стонет в бреду.

— Папа, больно, — говорит она, захлебываясь слезами. — Мама, хочу к маме.

Я смотрю на Реган, которая закусив губу, смоченной в воде тряпкой обтирает личико дочери. Жена не смеет говорить, чтобы рыдания, клокочущие в груди, не вырвались наружу, она тоже плачет, но плачет беззвучно.

— Детка, мама здесь, — говорю, сжимая холодную ладошку дочери. — Милая, открой глазки, мама и папа рядом.

Но Орси уже забывается и начинает что-то бессвязно лепетать, а потом снова плачет».

Родители и брат с сестрой безучастно наблюдали за потугами девочки разжалобить мага, у которого не хватало времени на простые действия, ведь вытягивание Бездны из человеческого тела сжирало слишком много сил. Резким, но смягченным движением, чтобы не повредить хрупкие пальчики и не нанести лишней боли обреченной, я выдернул рукав, захлопнул дверь и наложил на неё запирающий знак. Из-за гниловатого дерева слышались всхлипы и стоны, мольбы о помощи. Пустив в воздух предупреждающую руну, замерцавшую на общем поле, я зашагал прочь, зная, что некроманты увидят и придут.

Седой шумно дышал, труся рядом.

— Ты тоже считаешь меня бессердечным скотом? — спросил я у волка, который глянул на меня исподлобья. — Такова жизнь, волчара, такова жизнь. Пойдем, у бессердечного скота слишком много работы.

И, словно в насмешку, мои последние слова оказались правдой: пришлось выложиться по полной. Ещё пять разломов, каждый из которых всё больше и мощнее, высосали силы подчистую, едва ли не насухо. Последний, коварно расположившийся в сортире, мне еле удалось закрыть – разросся, стервец, на дармовой жизненной силе!

В такие моменты, когда утомлялся и чуть ли не падал от истощения, всегда сожалел, что видеть эту пакость могли лишь некоторые из специально обученных людей. Чистильщики затирали разные негативные эманации, вытягивали чужие корни сил из жертвы, а вот чуяли и закрывали разломы не все. Такие уникумы встречались и среди некромантов, Люц не дал бы соврать, ведь он со своей командой как раз из них. На наш славный Ксарк умельцев набралось не больше двух дюжин, а ведь Бездна никогда не дремала, пускала свои щупальца в любой час дня и ночи. Про другие страны не ведаю, это уже не касалось ни меня, ни моих проблем, но старик Рэйв как-то обмолвился, что и там успевали обучать талантливую молодежь, чтобы позже бросить на съедение Бездне, а она рано или поздно сжирала всякого.

Таверну я обнаружил, действительно, на углу улицы, когда, шатаясь, выбрался из бедняцких кварталов, миновал строгие казармы городской стражи и прошелся по живописной аллейке, на коей уже разошлись огни на фонарных столбах – день неминуемо сменился поздним вечером. Вернее, это оказалась не совсем таверна, а постоялый двор с чудным названием «Последний приют» и скалящимся черепом на вывеске. Ясно, почему она приглянулась некроманту.

Тяжелая дверь из мореного дуба на удивление легко поддалась, стоило её только толкнуть. В ярко освещенном помещение находились трое некромантов, так и не откинувшие капюшоны плащей, хозяин трактира и две подавальщицы. Если некроманты сидели в углу и о чем-то тихонько переговаривались, то хозяин с подавальщицами жались за стойкой, с опаской поглядывая то на меня, то на троицу. Одна из них – миловидная рыжевласка, с вкраплением веснушек на остреньком носу и скулах – чуть испуганно вскрикнула, стоило её заметить Седого, вальяжно проскользнувшего и разлегшегося у жарко затопленного камина.

— Вечер, господа, — глухо пробормотал, тяжело опускаясь на стул. Руки сами откинули капюшон, расстегнули крепления, и маска со стуком упала на стол.

— Выглядишь потасканным, — усмехнулся Люц.

— Я бы рассказал, как выглядишь ты, но морок мешает. — фыркнул и помассировал двумя пальцами натертую переносицу.

Друг гортанно хохотнул, одним движением развеял колдовство и, наконец, опустил капюшон. За те полгода, что мы не виделись, на его красивом породистом лице потомственного аристократа прибавилось мелких шрамов, а в темных длинных волосах – седины. Весь его облик кричал о выдержке, стати, высоком статусе, но вот уже никто не мог сказать, что этот мужчина, уже повидавший за сорок с хвостиком лет многое, отразившееся на лице и цепком взгляде, жестких морщинах у рта, когда-то блистал в высшем свете и разбивал кучу женских сердец.

— Неудачный эксперимент? — кивнул я на характерный след у виска, который может остаться только после ошибки в заклинании.

— Не ты один можешь выложиться до донышка, — скривился Люц и прикрикнул на своих. — А вы чего ждете? Как будто не знаете, когда и что делать...

Зашелестели капюшоны, раздались щелчки заклинаний, и вот я снова внимательно вглядываюсь в знакомые лица. Коротко стриженная Айда – с угрюмым выражением лица, которое явно не следовало бы иметь двадцатилетней девушке — скривилась, презрительно фыркнула и скрестила руки на груди. А Вик, более флегматичный, по комплекции похожий скорее на неуклюжего медведя, что по случайности забрел на площадь, полную людей, приложился к кружке с душистым элем.

В животе у меня забурчало от запаха еды и алкоголя. Люц, услышавший руладу, махнул рукой хозяину и уже через пару минут подавальщицы, опасливо вжимая головы в плечи, заставили стол новыми кружками с элем, а передо мной – тарелками с бараньими ребрышками и золотистой картошкой с лучком. И всё с пылу-жару, словно готовили специально к моему приходу.

Утолив первый голод, скосил глаза на Седого, которому тоже принесли шматы свежего мяса: волк уже ополовинил свою порцию и лениво поглядывал на остатки, размышляя доесть сейчас или позже. Чудное здесь обслуживание – без лишних вопросов накормили живность, надеюсь, что счет не перевалит за пару серебряных.

— Много закрыл? — спросил Люц, когда у меня в кружке осталось эля на самом донышке. До этого времени друг сидел с прикрытыми глазами, откинувшись на спинку стула. — У нас в сумме четыре, потом пошли по твоим меткам.

— Пять, — буркнул, нашел взглядом подавальщицу и приподнял опустевшую кружку. — Кого-нибудь?..

— Раз ты не смог вытянуть Бездну, то и мы подавно, — рявкнула Айда, за что тут же схлопотала строгий взгляд от Люца и укоризненный от Вика.

Я бы огрызнулся, но растекшаяся по телу нега от сытного ужина сделала меня благодушнее, чем обычно, поэтому только прищурил глаза и фыркнул в новую кружку с элем.

— Не обижайся на девчонку, Алекс, — извинился за неё Люц. — Молодая ещё, горячая. Не понимает, что среди нас всех только у тебя есть такая возможность. А ты же нарасхват сегодня.

Хоть друг говорил мягко, вкрадчиво, но то, что скрывалось за его плетением словес — упрёк, пускай даже в такой форме. Я смежил веки, в который раз уговаривая себя не впадать в пучину эмоций. Только холодная голова, Алекс, меньше чувств, и прекрати уже теребить браслет на левой руке!

Молчание с некромантами никогда не могло бы стать уютным или приятным, потому что в любой момент кто-то из них ляпал гадость, проходился по натуре собеседника или же тыкал носом в оплошность. Знал я об этом на собственной шкуре, но ко всему можно привыкнуть: огрызаться на злые шутки, также острить или просто не слушать.

— Когда и куда пойдете? — устало поинтересовался, чтобы заполнить тишину.

— Завтра мы ещё останемся здесь, попробуем помочь некоторым несчастным, — живо откликнулся Люц, будто бы ждал подходящего вопроса. — А потом вернемся в башню, ждать новой оказии. А ты? Мне говорили, что ты путешествуешь только по востоку, что же занесло тебя сюда, на север?

Я стиснул зубы и промолчал. Нет, если я скажу этому злоязыкому стервецу о своих планах, то не избегу острот и осмеяния, а может и заключения, если друг сочтет опасным начинание. Цель моего пути близка и далека одновременно, я скосил взор на бусинки браслета, но попробовать же можно, вдруг получится? Не нужно знать никому, что ведомый одной надеждой, я специально искал переходы, собирал слухи, сортировал домыслы, чтобы лишь найти нужного человека, который способен помочь мне отмотать колесо времени назад. Почти два года стараний и усилий не должны пропасть впустую!

— Алекс, понимаешь, это как цепь, круг, петля, если хочешь, — доверительно проговорил Люц. — Ты не хочешь говорить мне, а я не могу тебе помочь. Иногда стоит выложить всё друзьям.

— Друзьям? — хмыкнул я, насмешливо поглядывая на вскинувшуюся Айду.

— Хорошо, другу. Пока ты молчишь, мы не сдвинемся с мертвой точки.

— Да хватит с ним цацкаться! — ухнула кулаком по столу Айда. — Скажи уже прямо, что ему нужно... м-м-м...

Резко выпрямившийся Люц сдул с указательного пальца последние искорки заклинания, что запечатало девушке излишне говорливый рот, а Вик отвесил подзатыльник. Такая реакция настораживала. Друг никогда не упускал шанса поглумиться или позволить другим это сделать, а тут, вдруг, прервал Айду прямо на середине тирады.

— Нечего говорить, — размеренно сказал я, внимательно приглядываясь к напряженному некроманту. — Я просто путешествую то там, то здесь. Ищу разломы и закрываю их.

Не знаю, что в моих словах задело Люца, но он сгорбился, устало потер лицо.

— Мы могли бы помочь, но ты упорно отказываешься от нашей помощи.

— Справлюсь сам.

— Не сомневаюсь, но, знаешь, мне надоело в который раз вести подобные разговоры, — еле слышно прошептал он.

— Так не веди, — буркнул, мысленно замечая, что фраза мне не понравилась, особенно про «в который раз». — Чего ты хочешь от меня, Люц?

— Жить так, как жил раньше, — стальным тоном ответил, сверкнув глазами, в которых полыхнула злость.

Я слегка опешил от подобного поворота. На какое-то мгновение мне показалось, что некромант меня в чем-то обвиняет, и с этим согласны Айда и Вик, но такого просто не могло случиться! Последний раз мы виделись полгода назад, разошлись мирно, пожелав друг другу всего хорошего, и встретились только сегодня. Я даже не знал, кто из некромантов примет сообщение от Седого!

— Прости, — повинился вдруг Люц, поджал губы, отчего морщинки вокруг них стали глубже. — Я сегодня сильно устал. Вот и наговорил лишнего.

Кивнув, я допил эль и тяжело поднялся со стула.

— Я оплатил тебе комнату, возьми ключ.

— Невиданная щедрость. С чего такой подарок? — с подозрением спросил я, ожидая чего угодно, но он снова удивил меня.

— Нужно помогать друзьям, — растянул губы в улыбке Люц, в то время как в глазах заплескались тоска и безысходность. — Тебе сегодня досталось не слабее меня, иди отдыхать. Хозяин обещал принести бадью с горячей водой в твою комнату.

Взяв протянутый ключ, я благодарно кивнул, но как только на два шага отошел от стола, за которым всё ещё сидели некроманты, то мне в спину кинули:

— Тебе стоит пойти по западному тракту, там есть переход.

Резко развернулся на каблуках и свирепо вперился в усталое лицо Люца.

— Ты что-то знаешь? — угрожающе прошипел.

— Нет, — помотал он головой. — Ты же не говоришь. Если не хочешь быстро сносить подметки на сапогах – воспользуйся переходом, а если запланировал переобуться, то до ближайшего городка идти и идти.

Стараясь дышать размеренно, я усмирил клокотавший во мне гнев на слова Люца, который простым предостережением-предложением попал прямо в точку, будто бы знал, куда я направляюсь.

— До завтра, — процедил сквозь зубы.

— Это вряд ли, — откликнулся Вик. — Мы с рассветом уйдем работать.

Передернул плечами и кивнул.

— Может, успеем свидеться ещё, — бросил на прощание и, свистнув Седого, который лениво повел ушами, но остался у камина, пошел к лестнице на второй этаж.

Хозяин таверны услужливо мне поклонился, и пробормотал что-то по поводу бадьи с водой. Я пронесся мимо него, взлетел по ступенькам и, увидев одну полуоткрытую дверь, ворвался в комнату. Неширокая кровать, заправленная лоскутным одеялом, добротный стол, стул с удобной спинкой и ширма, за которой исходила паром вышеупомянутая бадья – вот и всё убранство.

Внутри меня всё ещё клубился гнев и страх, что кто-то узнал, кто-то может помешать, но я знал прекрасный способ отвлечения. Закрыв дверь, я скинул с себя одежду и с удовольствием залез в бадью. Горячая вода – то, что надо после долгого пути. Потребовалась пара минут, и тело расслабилось окончательно, ушли в небытие зажатость и напряжение, а в голове прояснилось. Я отдернул пальцы от браслета, в сотый раз отвесил себе мысленно затрещину и в тысячный поклялся не касаться его.

Спустя двадцать минут, когда я уже вытирался полотенцем, в дверь тихо поскреблись, а через пару мгновений она открылась. В комнату скользнула давешняя рыжая подавальщица. Он нервно теребила подол платья и настороженно посматривала на меня.

— Чего тебе? Бадью оставь до завтра, — буркнул я, прикрываясь полотенцем.

— Нет, я здесь... За меня уплочено, господин.

— Тебя как зовут? — поинтересовался устало.

— Лисса, господин.

— Скажи мне, Лисса, с каких пор в обязанности подавальщиц входит обслуживание клиентов в комнатах?

Она вспыхнула, сжала кулачки и вздернула подбородок.

— Я сама пришла. Вы не разумейте, я умелая! Я хочу сделать, что уже наконец…свобода... — не дав вставить ни словечка, Лисса сорвала с себя платье и прямо посмотрела на меня.

Худощавая, с упругой грудью, прикрытой распущенными волосами, округлыми бедрами — она в эту ночь являлась воплощением юности и красоты. Я видел, как ей неловко стоять полностью нагой под взглядом искушенного мужчины, как хочется прикрыться, но она стояла и позволяла разглядывать себя.

— Умелая, говоришь, — хмыкнул, отбрасывая в сторону полотенце и садясь на кровать. — Так покажи своё мастерство, Лисса.

Она улыбнулась, и подошла. В тусклом свете масляной лампы её волосы отливали медью, совсем как у Реган, кожа казалась золотистой, а глаза – пронзительно синими, глубокими. И, возможно, эта глубина цвета глаз, червленое золото волос или, действительно, умелость помогли на время забыться, оставить прошлое в прошлом до утра.

 

***

Солнце стояло почти в зените, когда я нашел переход. Поправив котомку за спиной, свистнул Седому, подзывая. Волк быстро примчался и склонил голову набок, с носа у него свисала паутинка.

— Где ты успел так изгваздаться? — спросил, снимая тонкие нити.

Седой фыркнул, первым нырнул в переход, махнув мне кончиков хвоста. Я шагнул следом, закрыл глаза, чтобы снова не терять ориентацию в пространстве, а когда открыл, то чуть слышно охнул. В ноздри мне ударил острый запах йода: слева бушевал океан, нагоняя волны на крутой берег, разбиваясь о скалы. Справа росли деревья-исполины, подметающие кронами хмурое небо, через облака которого не пробивалось солнце. А впереди, слегка забирая к лесу, вилась мощеная дорожка, оканчивающаяся стройным каменным домом. Красная крыша венчалась трубой, из коей валил дым.

Где-то наверху громыхнуло, сверкнула молния. И, словно в ответ на негодование стихии посреди груди, там, где расположено сердце, заныло, засвербело, а во рту резко пересохло. Если мои расчеты и предположения верны, то сегодня всё измениться, я смогу вернуть Реган с Орси, смогу всё-всё исправить! И только когда Седой ткнулся холодным носом мне в руку, я понял, насколько сильно сжал кулаки.

— Пошли, — прохрипел я, мотнув головой.

Чем ближе становился дом, тем заполошнее стучало сердце. Я и жаждал ответа, и боялся его одновременно. Сильнее страшила невозможность повернуть колесо времени вспять, но я старательно отметал подобные мысли подальше. Всё получится, всё просто обязано получиться, не зря же истратил два года на поиски решения! Снова раздался грохот, молния зигзагом расколола небо и мне на голову упали первые тяжелые капли.

А дом ближе и ближе, я всматривался в высокие окна, видел плющ, увивающий резное крыльцо, медный молоточек на двери. Меня начало потряхивать от напряжения, от надежды, а когда до крыльца оставалась только пара шагов, силы будто бы покинули. Я стоял, пялился на дверь и не мог пошевелиться. Хотелось развернуться и уйти, лишь бы только не испытать разочарования, не чувствовать горечь дыры в сердце. За первыми каплями полетели вторые, дождь разошелся, застучал по крыше дома, земле, вскоре мои волосы намокли, щупальцами обвили скулы, а куртка неприятно заскрипела от влаги.

Седой успел подняться по трем ступенькам, оглянулся на меня и, недоуменно рыкнув, встряхнулся. Я утер выступивший пот на лбу пополам с каплями дождя, глубоко вдохнул и сделал первый шаг. Рваный выдох. Ещё шаг, ещё и ещё, пока дверь не оказалась прямо передо мной. Протянув руку, ухватился за медный молоточек и несильно стукнул. Глухой звон раздался по округе, а может только у меня в голове. На двери отразилась вспышка молнии.

Раз. Два. Три... Десять. Никто не открыл. Я стукнул ещё один раз. Тишина. Закусив губу, с сомнением скосил глаза на Седого: волк сидел и беспечно начесывал задней лапой за ухом.

— Давай, Алекс, — подбодрил себя, толкнул дрожащей рукой дверь.

С тихим скрипом она распахнулась. Коридор, пол которого устилала длинная ковровая дорожка, упирался в зал, по левую руку вилась лестница на второй этаж, по правую – ещё одна дверь. Седой решил всё за меня: затрусил по коридору прямо в зал, оставляя следы грязных лап на ковре. Мне не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Каждый шаг давался с трудом, я чувствовал себя вором, что ночью прокрался в чужое жилище, а чуть позже застигнутым врасплох проснувшимися хозяевами.

Седой в последний раз на меня оглянулся и скрылся в зале. Задержав дыхание, зажмурившись, я быстро пролетел оставшиеся метры до зала и только тогда распахнул глаза. Это оказалась библиотека с тяжелыми даже на вид полками, на которых стояли книги. У горящего камина в кресле сидел седой старик. На его лице, изборожденном морщинами, сияли за очками зеленые глаза, которые смотрели прямо на меня. В левой руке старик держал книгу, зажав пальцем страницы, а правой чесал уже высушенного Седого по голове.

— Я... — начал, но тут же подавился воздухом и закашлялся.

Опустив голову, я смотрел на темные ореолы грязи из-под сапог, чувствовал, как с волос стекает вода. Стало мучительно стыдно – без спроса вломился в чужой дом, так ещё и наследил.

— Здравствуй, Алекс, — довольно зычным голосом поздоровался старик. — Извини, что не предлагаю тебе сесть, — кивнул он на соседнее кресло, — обычно это у нас плохо кончалось. Но можно сделать так.

Он щелкнул пальцами и прямо перед самым моим носом возник стакан с водой. Жадно выхлебав её, я унял першение в горле, оглянулся в поисках стола, чтобы поставить утварь, но старик снова опередил меня – стакан исчез.

— Спасибо. Я слышал, что вы большой умелец, можно сказать, мастер и смогли...

— Брехня, — перебил он меня, продолжая поглаживать Седого, который успел положить морду на колени старика. — Я никогда не создавал элексира бессмертия, не вызывал демонов, поверь, дружочек, ни у кого в мире не хватит сил выдернуть этих тварей из нижних пластов. Откуда взялись эти слухи, ума не приложу.

— Тогда, вы знаете как...

Старик отрицательно качнул головой.

— Ты на диво постоянен, Алекс. Нет, вертеть колесо времени не под силу мне, прости уж старого человека. Я не бог, а всего лишь маг, желающий спокойно дожить свои последние деньки.

У меня потемнело в глазах. Пошатнувшись, я ухватился за стену, возле которой стоял, к горлу подкатывала тошнота, а в груди разорвался вулкан, заливая меня лавой безнадежности, осыпая пеплом сгоревших надежд. Всё зря, всё зря... Перед глазами встала улыбающаяся Реган, такая красивая в лучах заходящего солнца, в платье с зеленой каймой по подолу в тон ленте в волосах. В объятьях она держала смеющуюся Орси, дочь обнимала мать за шею, а другой рукой махала мне, подзывая. Обе похоже щурили глаза, а от их улыбок на щеках появлялись ямочки.

Шершавый язык Седого прошелся по моим щекам. Я открыл слезящиеся глаза, с трудом поднялся. Волк, обнюхав меня, потрусил по коридору. Я хотел было уже шикнуть на него, вот только старик не позволил.

— Не мешай малышу, он знает, что на кухне его ждет еда. Отощал он с тобой совсем. Пусть наесться напоследок! Это же надо таскать волка с собой и совсем не заботиться о звере! Ладно, ты – здоровый лоб, никак в ум не войдешь, а Седой-то в чем виноват?

В голове смешались несправедливые упреки, уничтоженные надежды, всё это перемешалось, трансформировалось и вылилось в гнев.

— Вы – алхимик! — зачем-то выпалил я именно это и обвиняющее ткнул пальцем.

Старик отложил книгу на подлокотник кресла и устало вздохнул. Он смежил веки, снял очки, потер переносицу двумя пальцами, а потом заговорил, не открывая глаз.

— Знал бы ты, Алекс, как мне надоел этот разговор. Ты постоянен в своих упреках и до сих пор не видишь истины. Все вокруг уже поняли, а ты один упрямишься. Нам настолько это надоело, что видеть тебя уже не хотим. Но есть нюанс – ты ключ к разгадке. Ты это начал, тебе и закончить.

— О чём вы говорите?! Я пришёл к вам с просьбой, а вы...

— Да-да, я снова слышу эти слова, — старик открыл глаза, легко поднялся с кресла и пошел вглубь комнаты к виднеющейся за полками книг двери. — Пойдем, Алекс. Нам всем нужно в тридцать восьмой раз замкнуть круг.

Слова старика казались мне явным бредом. О чем он говорит? Какой круг?! Причем здесь ключ и я? Правдивы были слухи, старик явно сошел с ума!

— Нет, я не сумасшедший, — тут же отозвался маг. — И мыслей не читаю. Как я уже говорил, ты повторяешься, Алекс, в тридцать восьмой раз.

Старик толкнул дверь, за которой показалась лестница, змеящаяся вниз. Он оглянулся на меня, снова вздохнул так, словно держал на плечах непосильную ношу, и, махнув рукой, начал спускаться. Я поспешил за ним.

— Зная тебя, ты бы не успокоился до тех пор, пока не узрел всё своими глазами. Внизу моя лаборатория, Алекс. Я алхимик, не бог, не владелец эликсира жизни, а просто алхимик. Осмотришь лабораторию, убедишься, что в ней нет тайных знаний или неизвестных магической науке элементов и...

— Что «и»? — с подозрением спросил я.

— И либо мы разорвем этот демонов круг, либо всё останется также.

Чем ниже мы спускались, тем сильнее мне казалось, что это всё – ловушка. Наверное, старик не тот, за кого себя выдает. Точно! Кто в здравом уме станет без возражения пускать чужака в святая святых любого алхимика?! Нужно подгадать время и разоблачить мерзавца! Но прежде чем я что-либо смог сделать, старик толкнул ещё одну дверь, и мы оказались в лаборатории.

Просторная комната, освещенная ярко горящими кристаллами в держателях на стенах, прямо по центру которой стоял широкий стол с котлами, пробирками, ретортами и треногами, шкафы с порошками и декоктами, ингредиентами растительного и животного происхождения у стен, и небольшим диванчиком на коем сидел Люц. Айда и Вик отирались рядом и напряженно следили за моими движениями.

— Что здесь происходит? — на меня снова обрушился водопад недоверия, подозрения и разочарования.

— Ждем тебя, — пожал плечами Люц, уступая место на диване старику.

— Как вы здесь...

— Прошли ещё ночью через прорыв.

— Так ты...

— Да. Я знал, что ты хочешь отмотать колесо времени вспять и спасти жену с дочкой, — Люц поднял руку, видя, что я готов разразиться оскорблениями. — Ты сам мне это сказал пятьдесят циклов назад, стоило тебя хорошенько напоить.

— Если знал, то почему...

— Потому что это невозможно! — закричал друг, размахивая руками. — Я устал биться лбом в стену. Каждый гребанный цикл мы снова и снова повторяем этот разговор! Нельзя перемещаться во времени ни вперед, ни назад, как нельзя оживить мертвых.

— И это мне говорит некромант?!

— Умертвия и зомби не равняются полноценной жизни, идиот!

— Да в чём дело, холера тебя побери?!

Люц внезапно успокоился, сложил руки на груди и начал говорить тихим размеренным голосом.

— Мы во временной петле, Алекс. И начал её именно ты, когда не справился с закрытием разрыва в том городишке. Накрыло всех жителей, нас и ещё пару локаций. Уважаемый мастер не даст соврать, ведь он тоже пострадал, потому что тебе втемяшилось в голову, что простой алхимик главнее богов. Реган и Орси не вернуть – это аксиома, константа, которую тебе следует затвердить и жить дальше. Бездна решила поиграть с тобой и создала вот такой парадокс, в котором я уже полтора года живу, и это, если считать с момента осознания всей ситуации. А сколько минуло времени с начала петли – не ведаю, хоть и был самым первым «очнувшимся».

Всё, что говорил Люц – бред первостепенный. Такого просто не могло быть! Это невозможно, потому что... просто потому что! Но ведь... Таверна, которую знал Люц, девочка, говорящая, что умирать – больно, постоянные упоминания цепи, круга, Лисса, желающая освобождения, и старик, словно наперед знающий мои слова. Это же...

— Как долго? — хрипло выдохнул я.

Люц снова пожал плечами.

— Я же сказал — очнулся полтора года назад, осознал, пришёл в ужас. Постепенно прозревали другие: Айда с нами чуть больше года, Вик почти столько же.

— А жители городка?

— Кто как. Некоторые сами осознали, другим помогли мы. А пока не додумались, что проблема в тебе, чуть коллективно не свихнулись.

— Не вяжется, Люц. Старик говорил про тридцать восемь циклов, ты про пятьдесят и полтора года.

— Десять дней – цикл, – устало проговорила Айда. — Алекс, пожалуйста, мы все измучились в этой петле, просто, пожалуйста...

Вик погладил напарницу по голове и притянул её к себе. Раздались тихие всхлипывания.

— В петеле замкнуто два дня, когда полтора. Всё зависит к исходу какого ты откинешь копыта, — прогудел он. — Если к вечеру второго, то наутро всё возвращается к началу, если днем следующего, то опять – повтор. Мы для удобства решили считать эти повторы. Вот и выходит, десять повторов – цикл.

— Погоди, — ошарашено протянул я, пятясь к лестнице. — Моя смерть?

— Да, — жестко сказал Люц. — Ты умираешь в эти два дня, и петля замыкается. Мы много раз пытались это изменить, или убить тебя раньше, но, неизменно, всё повторялось. Бездна держит тебя и нас здесь.

— Вы бредите! Вы все говорите полную чушь!

Люц растер лицо руками и бессильно уронил их.

— Алекс, отрицание не изменит ситуацию. Если Бездна создала петлю для тебя, то разорвать её сможешь только ты! Бесплодные фантазии о возвращении семьи здесь не помогут. Подумай, может ты за эти два дня что-то сделал не так или, наоборот, не сделал?

Голова начала кружиться от неправдоподобной информации. Это точно злой розыгрыш некроманта, он же так любил издеваться над слабостями других, вот и надо мной подшутил. Глупо, зло, но точно подшутил.

— Мы не шутим, — проговорил старик, строго разглядывая меня поверх очков. — Ты не представляешь, сколько раз у нас с тобой происходил подобный разговор. Итог один — твоё неверие, а потом смерть к концу дня из-за глупых причин: то дерево рухнет, то молния ударит, поскользнешься и улетишь с обрыва, утонешь в море... Просто подумай, Алекс.

— Это какое-то безумие, — пробормотал, вытирая мокрые подрагивающие руки о штаны. — Почему я должен вам верить?

— Подумай! — рявкнули они хором.

О чем? Все эти разговоры звучат бредом, воспаленной фантазией безумцев. Но, если на мгновение предположить, что сказанное – правда, то... Усталый, потухший взор у некромантов, множество мелких шрамов у Люца на лице, слишком глубокие морщины у старика, лояльность к нему Седого, который не шел к чужакам, постоянные оговорки и странное поведение людей, моё прямо-таки зудящее чувства дежа-вю. По спине потек пот, несмотря на то, что в лаборатории не было жарко, виски заломило холодом. Полтора года, целых полтора года здесь жил Люц! Я посмотрел на друга, удивляясь, что вижу его в трезвом уме, а не свихнувшимся безумцем. Изо дня в день проживал и переосмысливал повторяющиеся события, почти не различал течения времени, старался разорвать петлю!

— Как ты выжил? — прошептал я, во все глаза глядя на друга.

— Чудом, — невесело усмехнулся он. — Мне есть что терять, поэтому борюсь и не теряю надежды.

— Люц, ты...

— Не надо, Алекс. Просто скажи уже, что нам нужно исправить. А когда этот кошмар кончится, то мы с тобой обязательно обо всем переговорим, вспомним былое и, может быть, набьем друг другу морды. Посмотрим по обстоятельствам.

— Ты хоть что-то решил? — поинтересовался старик.

— С ходу не могу ничего сказать, — мотнул головой. — Может что-то с разломами?

— Мы проверяли их, меняли последовательность закрытия. Сотни комбинаций и все впустую, — отозвалась Айда. — Бездна не отпускает нас.

Я снова задумался. Если не разломы, то что? Моя смерть ничего не решает, всё просто вернется к началу.

— Если умирают другие, то?

— Ничего, — подтвердил мои опасения Вик. — Пробовали это. Однажды город горел, когда мы совсем отчаялись. Не помогло.

— Хоть малейшие изменения в этих днях были?

— Даже если осознавшие весь кошмар люди что-то делали иначе, суть не менялась – разломы также открывались, мы работали, ты умирал, круг замыкался.

— Я хоть раз осознавал всё с началом петли?

— Ни разу, — откликнулся Люц. — С началом нового витка ты забываешь всё, но мы-то помним, поэтому и просим проанализировать вплоть до мелочей. Правда, не всегда у нас получалось привести разговор к этому итогу, но определенный алгоритм реплик и поведения выработали.

—Тогда... — начал я, но замолк.

Вдруг до нас донесся пронзительный волчий вой, наполненный болью, едва ли не агонией. Я вскинулся, резко развернулся и помчался по лестнице.

— Стой! — истошно завопил Люц. — Это Бездна играет с тобой!

— Седой, — крикнул я, объясняя.

— Алекс, стой!

Я не слушал и не слышал, всем существом несся к четвероногому другу, с которым, наверняка, приключилась беда. Нет, я не могу потерять ещё и Седого! Хватит с меня потерь! Несся сломя голову и, когда нога соскользнула с одной из ступенек, даже не понял, что полетел назад, только перед глазами на миг встал потолок.

 

 

Высокие стебли с метелками на концах ощутимо хлестали по лицу. Я шел по этой тропе уже порядком две мили и смутно чувствовал, что когда-то уже был здесь. Седой бежал рядом, иногда вырываясь вперед или забирая в стороны.

Ещё не вставший на крыло птенец ухнулся мне под ноги. Маленькое с первыми перышками крыло вывернулось, неловко загнулось. Птенец пронзительно пищал, звал мать-ласточку, что так неосмотрительно оставила его одного.

Я хотел уже перешагнуть невольное препятствие, но что-то заставило нагнуться и подобрать маленькое тельце. И почему-то я знал, что так – правильно.