...Янтарь блеснул в бутылке, звонко треснул рукав. Человек в шляпе сидел здесь уже часов шесть, успев привыкнуть к сумраку и духоте. Пока он менял повязку, виски едва не выветрился совсем. Человек убрал тряпку и бутылку в сумку, заодно выпустив наружу запах гниющего мяса. Откашлявшись и поморщившись, пальцами потушил свечу и уснул, едва коснувшись лопатками старых досок причала...

 

Вчера ночью он шёл навестить друга, последнего из таких, кого легко можно было называть братом. Плёлся растерянно по узким мокрым улочкам, периодически пружиня между стен домов и спотыкаясь в темноте. Совершив то, чего не стоило совершать, он отчаился вовсе. Сегодня небо предсказало ему троицу - смерть, порядок и любовь. В очередной раз споткнувшись, он подумал, что смерть наступит вместе с разбитым о брусчатку виском. Вновь влетел плечом в каменную стену и усомнился в своей преданности небу. Ещё дюжину суток назад он был бравым капитаном в начищенных сапогах и золотых наручах, пахнущим тмином и благородной сдержанностью. Его манжеты украшали  содалитовые запонки, его волосы были невесомо уложены на затылке и мерцали в лучах загороженного стягом солнца. Шестеро лучших лучников княжества строились в звезду по движению его брови и сдерживали улыбку, устремляя взор вдаль. Они поклонялись Небу, - в прочем, как и все в пределах княжеских границ, - считывали, какими будут сутки, по оттенкам рассвета, форме и скорости облаков, чтили монахов и охраняли священный холм. Ещё неделю назад каждый бы распахнул перед ним двери, поставил бы стакан "Закатного Виски", предложил бы лучшую комнату в доме, но не сегодня. Попасть в такую историю было невообразимо сложно, но он всё-таки смог. Весь в синяках и царапинах, он наконец приметил нужный поворот и ввалился в него. Путь преградили пятеро. Он интуитивно попятился на перекресток, но остановился в центре, уперевшись спиной в копьё.

- Эй, пьянчуга, за тобой должок!, - процедил один.

- Плати, бродяга, - перебил другой.

- Плащ тебе больше ни к чему, влез третий.

Были бы силы и ясный рассудок, была бы хоть одна стрела. Но не было ничего, кроме качающегося в глазах фонаря.

- Молчать в могиле будешь...

- ...а туда сейчас и попадёшь!

Удар, ещё удар, хрустнула ключица, мелькнул ржавый нож, кожа брючины и кожа ноги синхронно разошлись клочьями. Он упал на брусчатку и ударился виском, шляпа слетела. Интуиция никогда его не обманывала.

Сзади едва слышно шаркнула подошва. Пока он ещё мог отделять звуки от гула в голове, он услышал как просвистели три стрелы и два метательных гвоздя, а после не слышал уже ничего.

 

Он очнулся в сумерках на пороге дома друга, в луже крови, без перчаток и одного сапога, рядом с грубо брошенной сумкой, из которой выглядывали старые тряпки, бутылка и трава. По косяку поднялся, постучал, пальцами, кулаками, локтем. Человек толкал дверь, царапал, стонал и просил Небо, чтобы ему открыли. Но рассвета ещё не было, да и вряд ли он предвещал бы что-то хорошее.

 

Фьерро жил близко к вершине холма и у порога его дома часто толпились художники, желавшие запечатлеть небольшой портовый городок с лучшего ракурса. Он жил один, хотя родители его были всё ещё в добром здравии, ни жены, ни постоянной работы, после того, как ушёл из отряда. Изучал манускрипты и приторговывал рыболовными сетями на дальнем причале, в основном существуя на сбережения от подарка родителей на свадьбу. У него были товарищи в порту, с которыми он пару раз в сезон пил "Закатный" в трактире, и лучший друг, ставший пару гроздей сезонов назад капитаном в золотой восьмёрке. Несмотря на то, что после ухода Фьерро лучников осталось только семеро, 'восьмёрку' переименовывать не стали. С тех пор Фьерро и невзлюбили, потому что поговаривали, будто он бросил службу от скуки. По иронии, это было правдой. Став признанно лучшим среди всех княжеских лучников, он быстро охладел к работе и ушёл, освобождая путь другу, который светился от счастья как только ловил краем глаза даже размытую тень лука. Фьерро как раз выменял пару великолепных сетей на бутылку и ждал в гости родную душу, нервно поправляя пучки трав над камином и носком сапога ловя разноцветные искорки витражного абажура, раскачиваемого ветром к морю. Воспоминания заполнили сознание лучника - в голове звучали слова присяги: о величии Неба, отражением которого является море, кормящее всё княжество, о верности этому Небу и собственному слову, единстве отряда и справедливости. Фьерро помнил солнечный день, когда они вдвоем, плечом к плечу, выхватывали из рыжего месива битвы вражеских командиров и пускали им стрелы меж ключиц с вершины холма, помнил, как друг танцевал цокотуна на свадьбе, хотя обещал на крышке гроба Фьерро, помнил, как друг сказал, что Фьерро благословлён, потому что его прекрасные длинные тёмные волосы отражают синеву неба. И шаги друга, конечно, Фьерро помнил тоже. Только, похоже, сейчас они не были воспоминанием.

Подтянувшись на чердак, Фьерро нащупал в темноте рукой накрытые банным веником метательные гвозди, колчан и лук, прыжком выскочил на крышу и увидел всё, что происходило на перекрестке. Две стрелы он выпустил мгновенно, двое слегли на месте, третьего он добил в прыжке, но после был замечен и гвозди кидал уже наугад. Силуэты в шарфах были необычно ловкими, бросили мёртвые тела на брусчатке и взобрались на крышу винного погреба, откуда легко достреливали до Фьерро и даже выстрелами порвали ему рукав. За чередой прыжков по крышам последовали три стона и одно падение, и всё стихло.

 

Человек, нашедший свою шляпу, полз по скалам, отнюдь не романтизируя долгий предстоящий ему путь. В городе, где почти вся жизнь стекла с холма в порт и каждый день уплывала на лодках с рассветом, причалы были везде, даже внутри домов - конечно же, не всех, и не все о них знали. Но человек в шляпе знал многое, а ещё больше ему показал его друг. Сейчас важно было пробраться в малиновый амбар на окраине, где крыша была частично залеплена гнёздами ласточек, а с западной стены свисал плетьми хмель. Оттуда по канату вниз, в пещеру, немного на юг, там найти ялик, и в нём хоть что-нибудь. А потом, вернув немного силы, отвезти сумку тому, кто исполнит мечту. В потёмках двигаться было возможно, погони не было, что-либо разглядеть было сложно, и никто не смотрел на калеку-бродягу, пропитанного кровью и грязью, потому что в городе таким, как он, за ломаный грош поручали разделывать рыбу, и мокрая, ржавого цвета одежда была обычным зрелищем. Дверь в амбар не была заперта, и никто её не охранял, поэтому человек в шляпе так и пролез внутрь незамеченным.

 

Теперь одноглазый Фьерро с наглухо замотанным шарфом предплечьем волочил за собой сломанный лук и едва сдерживался, чтобы не закричать. Одного из тех двоих он снял с конька двумя стрелами, но получил одну обратно, и она насквозь пробила руку. Второй спрыгнул за Фьерро в заросли чего-то вроде багульника, и был меток, так как прыжком прибил противника к земле. Фьерро успел вытащить стрелу и пытался орудовать ей как ножом, но получалось неважно. Силуэт грубо перевернул его на спину, сбросил шарф и, процедив что-то вроде "Я шел не за тобой, но ты влез, поэтому поплатишься", стал налегать на руку, которую поставил поперёк горла Фьерро. А худой, высокий и угасающий последнее время Фьерро, в рукопашном бою, без своего лука, был мягко говоря слаб. Тем не менее, ему удалось выскользнуть из захвата и вслепую с размаха всадить рукой стрелу в соперника, но, похоже, попадание было не очень удачным. Человек без шарфа, явно начавший куда-то спешить, выругался, пнул Фьерро коленом в живот и, схватив лучника за волосы, выколол ему глаз. Что было дальше, Фьерро не знал, потому что после потери глаза был без сознания, и этот факт очень сильно ударял по его самолюбию. Сейчас он был похож на полуощипанную казарку, которой начали отрубать крылья, но она оказалась подранком и убежала от охотника в воду. Он знал, кем были те пятеро, и знал, что его друг тоже успел это понять. И оба они знали, где встретятся в случае чрезвычайных обстоятельств, поэтому Фьерро также направлялся к подземному причалу. Его беспокоил выживший ночной лучник, чей шарф был так полезен при перевязке, но Фьерро подозревал, что силуэт отвлекло нечто необыкновенно важное, раз он бросил жертву раненой, но живой. Наконец показался знакомый засов, оплетённый хмелем. Фьерро навалился на дверь всем телом, она распахнулась, и он влетел внутрь. Сидя на полу, он заметил потемневшие от крови доски, собрал все силы, оставил лук лежать, встал и спрыгнул вниз.

 

Человек в шляпе в панике открыл глаза, попытался вскочить, но только дёрнулся и чуть не свалился в воду. Но тут узнал того, кто шёл по камням, и с усилием пополз в его сторону. Шедший по камням явно тоже ускорился, насколько мог, упал на колени и прижал к себе человека в шляпе здоровой рукой.

- Чёрт бы тебя побрал, Джулия, странное ты создание!

Джулия только сильнее прижалась к Фьерро и прохрипела что-то невнятное.

Через маленькую вечность они, привалившись к камням, сидели, глотая поочередно из бутылки, и пытались узнать друг у друга хоть что-то из всего, что накопилось за годы разлуки.

- Как тебя угораздило, Джулия? Я глазам своим не поверил.

- Мне предложили сумму, которой хватило бы на особняк, о котором ты мечтал когда-то. За три лазурные травинки.

- Кто?

- Архиерей.

- Он живёт в священном саду и каждый день ходит мимо этой травы. Я не понимаю, почему ему самому было их не срезать.

- Репутация. И вонь от сока. Как ты, думаю, уже догадался, я согласилась, и провалилась, так глупо. Кто-то из наших заметил следы сока на сумке, поднял тревогу, они же все сдвинулись на этом Небе! "Не смей срезать Небесной Травы, ибо душа твоя к земле навеки прикована будет", помнишь?

- Помню. Мерзость.

- Угу. Я не думала, что мои же лучники пойдут за мной. Могли бы просто застрелить меня по дороге к тебе тысячу раз, но решили застать врасплох в последнюю секунду. Зачем ты вступился?

- Ты бы сделала так же.

- Теперь мы оба больше не лучники.

- Когда я учился стрелять, всегда закрывал один глаз по привычке...

- Помню.

Она беззвучно заплакала. Он подвинулся ближе к ней.

- Я нашла, кому продать эту траву почти за ту же плату, что и Архиерею. Надо переправить на острова, там у большой сосны, на западном берегу, на завтра условлена встреча.

- Ялик утонул в прошлом сезоне. Кто-то заходил сюда с моря и утопил его на выходе из пещеры.

- Значит, придется воровать лодку?

- Э...посмотри на себя, Джулия. К вечеру будет шторм, у нас нет совсем ничего, мы оба ранены. И я не смог добить одного из них.

- Думаешь, он за нами придет?

- Его что-то отвлекло, он бросил меня умирать.

- Они все теперь тоже у земли. Все пятеро. Погоня за мной отрезала им путь к Небу, думаю, монахи за ними уже следят.

- Монахам я бы не попадался.

- Нас всё равно найдут здесь, рано или поздно, мы должны попробовать что-то сделать...

Они перестали слышать друг друга - внутренний огонь, который привёл их к встрече, медленно угасал, а его место занимали усталость и боль.

 

Джулии приснилось, как она впервые вышла на дежурство в охрану Небесной травы. Она же, "Дар Неба" в кругу монахов, ещё растущая - делает воздух вокруг свежим и наполненным благоуханием, свежесрезанная - лечит любые раны, одного дня хранения - сильнейший яд, а что с ней происходит дальше, не знает никто, потому что от вони её сока кровь стынет в венах и монахи падают без чувств и просыпаются без памяти, да и каждый куст в княжестве уже под охраной Служителей Неба. Срезать её без воли Князя не просто запрещено, - запрещено строжайше, а нарушение карается лишением всего, чего человек добился при жизни, и жизнью в страхе - смерть наступит неожиданно в течении пяти гроздей сезонов после нарушения, ибо за нарушителем будет установлена постоянная слежка. Джулия срезала целых три травинки во время своего последнего дежурства, и пятеро её лучников против воли Князя последовали за ней по собственной воле, чтобы убить, и все тотчас попали под приговор, а шестой был назначен убийцей.

 

Они проснулись одновременно, как происходило всегда. Джулия рвалась наружу - найти лодку, плыть, но не могла даже подняться на ноги, а Фьерро потерял какую-либо надежду ещё до сна. Попытались открыть сумку, но запах травы прибил их к камням. Фьерро хотел выбросить сумку в море, но Джулия вцепилась в неё и готова была тонуть вместе с ней, поэтому пришлось оставить эту идею, закрыть и примотать крышку наглухо всем, что нашлось на причале, и заложить камнями и обломками досок в дальнем углу пещеры. Тряпок на перевязку на двоих на хватало, Фьерро промыл раны обоих виски, и силы его иссякли. Он опустился на доски, лёг на спину и стал глядеть в темноту.

- Где твоя жена?, - спросила Джулия.

- Собрала вещи, как только я оставил службу. Наговорила мне всякого про нищету и мою безответственность и ушла к какому-то моряку...

- Угу. Она всегда была глуповата, не знаю, почему ты ее выбрал.

Он ухмыльнулся. Снова наступила тишина.

 

Прошли сутки или двое. Стало невыносимо холодно, снаружи приходил шторм. Виски осталось меньше рюмки, невидимое отныне Небо перестало быть чем-то великим и незыблемым, пещера наполнилась дурманом Небесной Травы. Прошедшие всё, оба знали, что конец близок. Еды и воды не было, только свечей на целый сезон.

- Джулия..., - он оборвал фразу, затянул, замешкался

Она смотрела на его красивое, пусть и искажённое раной лицо, в пламени свечи безупречный профиль, словно абрис на монетах. Когда они сидели в его маленьком доме у вершины холма, разговоры по душам затевала только она. Говорила что-то о предназначении каждого в этом мире, о том неосязаемом, что приносит испытания и учит таким образом наши души, о свободе, радости в каждом мгновении, поисках себя... Всегда предлагала ему что-то новое, звала в путешествия. Он улыбался и кивал, отвечал односложно. Они были слишком похожи друг на друга. В утренних сумерках они расходились по разным углам комнаты и засыпали, а  к полудню покидали дом, прощались кивком головы и не виделись ещё несколько сезонов.

- Джулия, ты хочешь провести со мной всю жизнь?

До встречи с ним в этой пещере она не выпустила ни одной слезы прилюдно. Сейчас она плакала так, будто все они, накопившись, решили вылиться сразу. Она кивала головой.

- Небесная Трава, пролежавшая несколько дней - яд...Может...откроем сумку?

Она только кивала, рыдая.

 

Он поднялся, опираясь рукой о камни, обнял Джулию, после доковылял до угла и начал разбирать завал. Джулия подползла и обхватила его ногу, готовясь к последнему путешествию в своей жизни. Фьерро толкал камни в стороны, они рассыпались и с бульканьем падали с причала. Чем больше камней убирал Фьерро, тем приятнее становился аромат внутри пещеры. Казалось, что границы ее расширились, и где-то даже стало проблёскивать Небо. Из сумки пахло временами, когда Фьерро и Джулия, ещё совсем молодые, договорились быть братом и сестрой друг другу до конца времён, цвели рододендроны, и ласточки метались в небе перед штормом. Последний камень скатился в воду, и стало видно, как вокруг сумки разрастаются огромные кусты Небесной Травы. Фьерро упал на колени и дрожащей рукой сломал несколько побегов, брызнула лазурь. Он давил травинки и вытирал здоровую кисть о больную, через несколько мгновений собирал траву уже двумя руками, выдавливал сок на ногу Джулии, смазывал глаз. Оба и не верили, и не удивлялись.

 

И вот они стоят, держась за руки, полные бодрости и сил, на краю причала, и Небо спускается к их ногам, выплёвывает ялик, они ступают в него, только отполированный, покрытый свежим лаком, в рассвет добрый и розовый, самый красивый во всем мире.

 

К Фьерро возвращается рука, затягивается глаз. Очнувшись, Джулия поднимается на обе ноги, её лицо  чистое и гладкое, а в ладони зажаты содалитовые запонки, которые Фьерро подарил ей на двадцатилетие - и это единственная вещь, подаренная им ей, за всю жизнь. Никто их не искал, по канату они забираются наверх и выходят прямо на берег. На западе из-за горизонта показывается солнце, Фьерро целует Джулию и обещает никогда её не оставлять.

 

Фьерро подал руку Джулии с изысканным благородством.

- Я знаю, где взять новый лук, лучше твоего прошлого. Привезу к рубежу сезона, - тихо сказала Джулия.

Он улыбнулся одним глазом.

- Благодарю.

- Что мы сделаем с этой оранжереей?

- Закроем поусерднее, и забудем. Однажды разрастётся - мы ни при чём.

- Давай сохраним её свободной?

- Сохраним.

- За нами слежка, помнишь?

- У меня ещё пять гроздей, чтобы разобраться.

- У нас?

- У нас.

- Куда теперь?

- Домой. Я сохранил тебе бутылку и манускрипты про ветер.

Он поднял ее на руки и понёс вверх по склону.