Хочу отметить, что к данной истории я имею самое косвенное отношение. Я не являюсь ее участником, не являюсь и автором дневниковых записей, представленных ниже. Свое имя я оставлю в тайне. Любой, кто получит этот файл может смело поставить в название свое имя, ведь вряд ли кто-то воспримет это за правду.

Записи, которые будут представлены ниже, ко мне попали случайно. В 2010 году я поступил в ординатуру по психиатрии. Не знаю, к счастью или нет, мне выделили место в ординаторской, тогда как остальные ординаторы ютились в учебных комнатах. Стол, за который меня посадили, принадлежал некоему профессору Руханову А.Г., который покинул кафедру за несколько лет до моего поступления. Собственно, именно его записи я и собираюсь опубликовать.

В нижнем ящике стола, за стеклянной банкой, наполовину заполненной растворимым кофе, под пачкой с кубиками сахара, я нашел записную книжку. Прочный кожаный переплет, красная лента-закладка, плотная бумага и только ближе к концу были вклеены листочки в клетку, вырванные из какого-то блокнота на кольцах. Я знал почерк профессора Руханова по записям в историях болезни, поэтому точно мог сказать: все записи в книжке, кроме вложенных блокнотных листов, принадлежали ему. Он вел что-то вроде клинического дневника. Писал только про интересные или трудные случаи (надо сказать: и тех и других было в избытке, ведь профессор совмещал работу в стационаре с консультациями в поликлинике пару раз в неделю). Никаких личных дел, только психиатрия и немного наркологии. Я спросил старших коллег, могу ли я взять записную книжку, чтобы ознакомиться. Никто на нее не претендовал.

Несмотря на чисто документальный стиль письма, читать рассуждения Руханова А.Г. было занимательно. Я даже подсмотрел у него пару-тройку приёмов для дифференциальной диагностики шизофрений (когда я позже выступал с докладом «Аутоимунная теория развития шизофрении», я указал профессора Руханова в соавторах, за что на меня обиделся мой куратор, которого я, кстати, в соавторах не указал, хотя у него к докладу отношения меньше, чем у моего соседа по комнате в общежитии, которому я и начитывал доклад).

Наибольший интерес вызвали записи, касающиеся, последнего пациента профессора. После инцидента с *** (я не стал перепечатывать имя пациента, чтобы соблюсти врачебную тайну) он перестал вести прием, а вскоре вовсе покинул кафедру. Как я понял, о существовании записей не знал никто, так что, возможно, я единственный прочитал заметки о последнем пациенте профессора.

Я перепечатал записи в перерывах между курацией пациентов и парами. Можно сказать, я выступил в роли редактора профессора, надеюсь, что он (где бы он сейчас ни был) не против. Кое-где я буду оставлять свои комментарии в скобках, чтобы описать артефакты, оставленные на страницах.

Вот эти записи:

 

11.04.2008

Впервые мне хочется описать разговор с пациентом без синдромов, симптомов и прочих номенклатур. После очередной дамочки с депрессией (профессор написал это слитно и очень мелко), когда я попросил медсестру перепроверить, остался ли кто-то еще в очереди, она сказала, что в коридоре сидит мужчина, но он не записан. Как у любого пожилого профессора, времени у меня было больше, чем нужно - я попросил его зайти. Мужчина выглядел совершенно здоровым: живая реакция на окружающее, ясный взгляд, размеренные движения. Он сел рядом со мной и покосился на медсестру.

- Ей можно доверять, - сказал я ему.

Он еще раз посмотрел на нее, но уже чуть дружелюбнее.

Я спросил его о проблеме. Он сказал, что с психикой у него все в порядке.

- Тогда зачем вы здесь?

- Меня отправил терапевт.

- Но вы не записались?

- Записался, но вы тут нарасхват. Я должен прийти к вам аж через две недели во вторник. Но я не могу так долго ждать.

- Это обычная проблема. У всех свои дела, да?

- Дело не в этом. Видите ли, к тому времени я буду мертв.

Он сказал это спокойно, даже обдуманно. Это не прозвучало, как игра слов или угроза. Он не походил на потенциального самоубийцу, хотя этого нельзя было с уверенность исключить. Тело его казалось здоровым, разум, - несмотря на последнее заявление, - тоже. Я даже решил, что он так пошутил и пошутил в ответ:

- Ожидание убивает, но не настолько.

- Нет, я буду мертв самым настоящим образом.

- И в чем же дело?

- Меня убьют.

Медсестра закатила глаза и достала рецептурный бланк.

- Вам кажется, что вас убьют?

- Не кажется. Я знаю это.

- Кто?

- Мой сын.

- Ах, вот оно что...

Я решил, что понял в чем дело: по-видимому, его сын страдал психическим недугом. Скорее всего шизофренией. В порыве бреда, он угрожал отцу, а тот воспринял это как настоящую продуманную угрозу и теперь пришел за помощью.

- Ваш сын, наверное, состоит на диспансерном учете?

- А зачем это ему?

- Я решил, что раз он вам угрожает, и вас перенаправили к психотерапевту, значит он это делает в не совсем адекватном состоянии. Можете ли вы повторить слова вашего сына?

- Не могу. Я их не слышал.

- Он говорил это кому-то другому или оставил записку?

- Нет.

- Откуда же вы это знаете?

Он посмотрел на часы.

- У вас уже заканчивается приём.

- Пускай.

Медсестра вздохнула (тут профессор нарисовал уставшую мордочку). У нее, в отличие от отличника здравоохранения, свободного времени куда меньше. Я отпустил ее. Сказал, что сам закончу. Она трижды напомнила мне закрыть форточку в кабинете, я сказал, что непременно закрою. К моему позору, закрыть я забыл. Когда Елена Тимофеевна ушла, он продолжил говорить.

- У меня очень длинная история, - сказал он.

- Если она интересная, то я потерплю.

- Как вы думаете, сколько мне лет? - спросил он.

- Думаю, лет сорок, может меньше.

- Мне семьдесят.

Тут он понял, что мы так и не познакомились. Я представился. Его же звали ***.

Я сказал, что ему не может быть семьдесят. Тогда он достал из сумки блокнот на кольцах, из которого торчал краешек фотографии. Он протянул мне фото. На фотографии в два ряда стояли люди будто из разных эпох. Вперемешку с людьми в современной походной одежде стояли люди азиатской наружности, одетые совсем по-дикарски. Он указал пальцем на человека во втором ряду, стоящего между «дикарями».

- Это я, - сказал он, - во время предпоследней экспедиции.

Я даже снял очки, посмотрел под другим углом, повернул к солнцу фотографию. Человек действительно был очень похож на ***, только выглядел старее. Я даже предположил, что это брат или отец, и он пытается меня обмануть.

- Здесь мне пятьдесят, - сказал он.

- А теперь вам семьдесят? - переспросил я.

- Точно. Вот другая фотография, - на ней стояла горстка людей в такой же походной одежде только на фоне озера, - она сделана восемнадцать лет и почти девять месяцев назад.

- Но как же это возможно? - спросил я. - И откуда такая точность про восемнадцать лет и девять месяцев?

- Вы готовы выслушать мою историю?

- Именно поэтому я и отпустил Елену Тимофеевну (в этом месте опять появилась уставшая мордочка).

(Несколько следующих страниц записной книжки были заклеены блокнотными листами, исписанными другим почерком. По-видимому это путевой дневник ***. Участки, касающиеся непосредственно случившегося с ***, кто-то выделил зеленым маркером. Невыделенные участки содержали информацию о снаряжении, здоровье группы, запасах провизии, денежных средствах и т.д. Выделенные цветом записи я также перепечатал, для удобства выделив курсивом, чтобы не путать с записями самого профессора. Все события, описанные ниже, датируются июлем 1989 года)

 

1 страница

Самолёт я так и не заполучил. В Кызыле мы всей группой загрузились в небольшой автобус, в котором сильно пахло куриным пометом. Из салона убрали задние сиденья, а на их месте соорудили подобие загончика, сколоченного из деревянных коробок. В загончике ехало несколько коз – наш водитель вез их на продажу.

В Тере-Хольском районе водитель нас оставил, предварительно познакомив со своим братом – оленеводом. За консервы, сигареты и кое-какие деньги мы арендовали у него пять верховых оленей и трёх вьючных. Почти все время мы шли вверх, забирались по камням, переходили горные ручьи, изредка останавливались, чтобы поесть и покурить. Айдын (оленевод) рассказывал нам об этих местах. Рассказывал про озеро, к которому мы держали путь.

В десяти километрах от озера мы зашли в поселок Кунгуртуг. Мы остановились на пару часов, хотели снять на камеру жителей, но те отказались, и мы быстро ушли.Затем началась тайга и топи. Иногда мы замечали вдалеке белые пятна одиноких юрт и островерхие рыбацкие и охотничьи чумы.

На четвертый день пути, уже недалеко от озера, перед нами появились высокие снежные хребты Хан-Тайги.

2 страница

Раскопки по берегу озера шли около недели, когда появился старый рыбак. Саян привозил нам на лодке рыбу. Менял он ее на все те же консервы и сигареты. Вечерами мы беседовали у костра. Стоит сказать, что рыбак не курил при нас выменянные сигареты. Он потягивал дым из длинной тувинской трубки. Он спрашивал нас про нашу работу, посмотрел находки, а затем, как бы опять в обмен, рассказал легенду о происхождении озера и крепости Пор-Бажын (фрагмент с легендой был старательно закрашен синей пастой). Он сказал, что легенду ему передал Шончур-хам, который когда-то жил на другом берегу озера, а теперь уже умер. Я спросил его, кто был этот «Шончур-хам»? Он сказал, что это был великий шаман, а также его старший брат. Я спросил: есть ли поблизости другие великие шаманы? Саян не ответил и почему-то в тот вечер больше не говорил, а только смотрел в сторону снежных гор. Мы еще несколько раз возвращались к этому вопросу. Чем больше он молчал, тем сильнее меня хотелось узнать, что он скрывает. Может где-то в горах прячется дремучий старец, хранящий мудрость шаманов первобытных времен, обладающий особыми навыками камлания?

3 страница

Наконец рыбак сказал, что в горах, в одном дне пути от озера, действительно жила община, в которой был шаман. Только там совсем другой шаман – не такой, каким был его брат. Он сказал, что этот шаман – женщина. И ритуалы она проводит совсем другие. Она может излечить человека от любой болезни, но цена ее высока. Я спросил, что за цена? Он сказал, что сам не знает, но он видел тех, над кем она проводила ритуал. Люди исцелялись совершенно, а за такое нельзя заплатить мелочью. Он сказал, что если я хочу, то он меня отведет. Но только одного. По-видимому, он как-то ощутил, надвигающуюся на меня, болезнь, которую я скрывал от группы. Я согласился в тот же миг.

4 страница

Рыбак вернулся спустя пару дней с кожаным бурдюком, заполненным каким-то отваром. Он сказал, что если я хочу пойти в горы, то должен этот отвар выпить в течение дня. Никто из группы не смог понять по запаху, что за травы пошли на отвар, а взять хоть каплю на исследования рыбак не дал. Он сидел весь день в лодке на самом берегу и подзывал меня, когда понимал, что пора выпить еще.

5 страница

Всю ночь меня рвало. Я не мог спать, но в то же время я и не бодрствовал. Рыбак сидел рядом со мной и смотрел в сторону гор, куда мы должны были отправиться. У меня остались только смутные ощущения от той ночи: лишь невнятные образы да обрывки видений. Я хорошо запомнил, как ко мне в рот заползла змея, а затем я ощутил, как она обвилась вокруг моего сердца, и тогда оно стало биться в два раза медленнее.

6-12 страницы (дальнейший текст представляет собой неразрывное повествование, потому я решил напечатать их слитно, без пояснений, где заканчивается и начинаются страницы)

О случившемся я пишу спустя пару дней после обряда. Только теперь я смог собрать мысли в кучу (почерк здесь заметно отличался от прежнего, он стал понятнее и ровнее).

Наутро, после ночи в полубреду, я очнулся в лодке, за пару минут до того, как мы причалили к другому берегу. Рыбак молча привязал лодку и пошел вверх по каменистой тропе, я шел следом. Сколько я ни пытался с ним заговорить заговорить – бесполезно. Он только твердил, что я сам все увижу.

Когда мы зашли достаточно высоко, и ветер стал сыпать в лицо снегом, мне начали мерещиться на камнях какие-то люди, которые исчезали, стоило только сосредоточить на них взгляд. Но, как только отворачивался, они тут же появлялись вновь где-то на краю бокового зрения. Я списал это на действие отвара и голод, ведь рыбак не дал мне поесть, хотя сам он перекусывал на ходу тушенкой, которую выменял у нас на рыбу.

Глубокой ночью мы вышли на площадку, скрытую ободом скал. Вокруг площадки стояли убежища, похожие не обычные хижины оленеводов, каких полно в этих краях, только поверхности их украшали красные ленты. В дальнем конце площадки горел костер. Его разожгли на входе в пещеру.

Рыбак сказал мне, что мы с ним еще можем вернуться назад. Я настоял, что мы должны идти дальше. Он подошел к костру и позвал шаманку. Та ответила из глубины пещеры. Рыбак еще раз спросил меня: не хочу ли я повернуть, но я был готов иди до конца. Тем более, что мне грозило полнейшее беспамятство в ближайшие десять лет.

В глубине пещеры горел еще один костер. Ветер иногда поднимал языки пламени, и тогда я видел рисунки на стенах. Рисунки древних людей. Быть может, еще никем не изученные. Я думал, что могу быть первым, кто их опишет. Изображения быков, оленей, волков, людей с их орудиями. Но рыбак подталкивал меня в спину, не давал задержаться возле рисунков. Мы дошли до конца пещеры. На каменном выступе сидела молодая девушка. Поперек ее лба шла повязка, из которой торчали перья. Лицо покрывала красная краска, по рукам шли такие же ленты, какими украсили жилища снаружи. Тело скрывало одеяние из шкур: как мне показалось, волков. Она сидела, поджав под себя колени, и скучающе перебирала мелкие камни, лежащие у ее колен.

Рыбак передал, что я хочу пройти обряд. Она ответила одним словом. Рыбак сказал мне, что я должен рассказать о себе. Я спросил, поймет ли она, на что шаманка хмыкнула и бросила на меня быстрый взгляд, а потом снова вернулась к камням. Когда я закончил свой рассказ, она начала говорить что-то глядя по сторонам. Она бросала камни вверх, в темноту. И там, где, как я думал, находятся стены пещеры, оказалось, находились углубления. Каждый раз, когда камень улетал в такую вот нишу, доносился тихий, но грубый голос. Каждый раз разный, но неизменно мужской. Я вспомнил, что рыбак говорил про «общину», вспомнил жилища перед входом. Я осмотрелся, но никого так и не увидел, хотя и слышал, как нарастает гул под сводом пещеры. Когда я обернулся, чтобы спросить рыбака, сколько же всего людей в общине, его рядом не оказалось. Шаманка заметила мое смятение и рассмеялась. Я хорошо помню, как меня задел этот ее дикий смех. Я сказал ей какую-то грубость, вроде «колдуй уже».

Она спрыгнула с уступа, как кошка, которой наскучило ее убежище. Должен сказать, что я бы сломал колени после такого прыжка. Все ее одеяние из шкур осталось наверху, как и головной убор из перьев. Шаманка стояла передо мной голая. Все ее тело украшали красные ленты, похожие на татуировки, а чем ближе она подходила, тем сильнее они походили на свежие шрамы. Из чувства приличия я отвернулся, но она взяла меня за подбородок и повернула к себе. Взглядом она приказала мне смотреть на нее. Я хотел предложить ей одеться, но она закрыла мне рот ладошкой. У нее была грубая, почти каменная кожа на ладонях. От рук пахло сырым мясом и кровью. Другой ладонью она закрыла свой рот. Ногти ее больше напоминали звериные когти, только чуть зеленоватые. Может она сама собирала растения для моего отвара?

Мы простояли так около минуты. Когда она опустила руки, я увидел, что она улыбается. Она пробежала глазами по пещере. Когда я обернулся, то увидел, что кругом нас стоят крохотные деревянные фигуры. Каждая выглядела как гибрид человека и животного. Человек с головой волка, человек с головой быка, человек-лис, человек с рогами козла, человек с клювом и крыльями, человек с большими совиными глазами. Среди них только одна фигура представляла собой человека без примеси животного. Я нашел, что лицо у этой фигурки очень походило на мое. Чуть позади этих деревянных идолов стояла фигурка из белого камня – единственная женская. У фигурки были крохотные змеиные глазки, кисти и стопы ее укрывала чешуя, а волосы больше походили на капюшон гадюки. Вокруг фигурки спиралями вились красные нити. Я понял, что эта фигурка символизирует ее, но кто тогда остальные? Когда я обернулся, шаманка резко толкнула меня в грудь. Я упал точно в середину круга, образованного семью фигурами из дерева и одной из камня. Только я хотел встать, как шаманка запрыгнула на меня. Она оказалась сильнее, чем я предполагал. Она прижала мои руки к холодному полу пещеры, точно собиралась меня распять. Стоит ли говорить, что в тот момент любопытство уступило место страху. Я попытался скинуть ее, но она сидела на мне, как опытный ездок на дикой лошади. Мне оставалось только вертеть головой. Деревянные идолы каким-то образом оказались совсем рядом со мной. У самой моей головы стояла фигурка из камня, зверолюди кругом, а единственная фигура «чистого» человека стояла, по-видимому, в ногах, но из-за шаманки, что сидела на мне, я ее не видел. Шаманка отпустила мои руки, и в тот же миг все мое тело одолела страшная слабость, я ощутил себя каким-то стариком, который всю ночь пролежал в неудобной, вынужденной позе.

Послышались глухие удары. Я кое-как повернул голову и увидел, что в темных нишах у самого потолка появились люди. На их одеждах красной краской, будто бы свежей, были выведены рисунки животных: волк, бык, лиса, козел, орел, сова. Они стояли в том же порядке, в каком стояли и фигурки вокруг меня. Шаманка извивалась в такт ударам. Она имитировала движения того зверя, чей шаманский бубен звучал громче. Я следил за ней, но в какой-то миг мое внимание привлекли красные ленты. Видимо костер начал гаснуть, потому что я стал различать происходящее чуть хуже. Но, чем темнее становилось в пещере, тем сильнее выделялись красные спирали, что вились вокруг конечностей шаманки. Потом стало совсем темно. Я перестал различать шаманку. Зато ленты сияли так ярко, что смотреть на них, в конце концов, стало больно. Но, сколько я ни отворачивался, ленты не пропадали, будто они клубились у меня под веками. Они стали летать вокруг меня. Я уже и забыл, что они были на теле шаманки, и воспринимал их как отдельные живые существа. Ленты сплелись в одну длинную полосу, которая взвилась к потолку, а оттуда, скручиваясь спиралью, формируя что-то вроде бура или воронки, начала спускаться точно на меня. Точно к середине груди. Лента сначала вырисовывала широкий круг, затем чуть уже и уже. Чем чаще звучали удары бубнов, тем быстрее закручивалась лента. Когда ее кончик оказался у моей груди, и чуть осветил ее, я заметил, что лежу голый.

Бубны замолчали. Кончик ленты замер чуть левее грудины – там, где сердце. В тот же миг я сам ощутил, как работает этот насос внутри моей груди. Я слышал удары сердца так, будто кто-то внутри меня отбивал в такой же шаманский дунгур. Вокруг снова зазвучали бубны. Но теперь они били в такт моего сердца. Я понимал, что такого быть не может, но явственно ощущал, что их удары вторят ударам внутри моей груди. Когда темп бубнов совпал с моим пульсом, что-то произошло. Если сначала они подстраивались под мои удары, то теперь наоборот – мое сердце стало ускоряться вслед за бубнами. Они колотили так быстро, что я стал ощущать перебои, будто сердце замирало на миг, а затем ускорялось троекратно, чтобы опять замереть и опять ускориться.

Красная лента, что так и висела в воздухе, зашевелилась, но самым кончиком. Я увидел, что край ее не однородный. Он волнообразно шевелился, будто двигались сотни мелких лапок. Когда эти лапки коснулись кожи, меня обожгло. Сердце в очередной раз замерло, замолчали и бубны кругом. Лента замерла, чуть погрузившись в мою кожу. Показалась кровь. Удар бубнов и лента двинулась еще чуть вглубь моего тела. Сердце вновь стало биться, но как-то тихо, слабо, будто боялось, что его обнаружат.

С каждый ударом лента погружалась вглубь меня. Боль пропала после десятого удара бубнов. Я смотрел, как в меня погружается узкая красная полоса. Когда конец пропал между ребрами, мне показалось, что через весь мой позвоночник протянули железную струну. Я ощутил возбуждение. Мне трудно было удержаться на месте. Как только пропала лента, в пещеру вернулся свет костра. Шаманка также сидела на мне, только теперь у нее в руках был бубен. С кожаной мембраны на меня смотрела красная медвежья морда. Руки и ноги мои держали те, кто били в дунгуры. Как я не старался, лица я рассмотреть не мог: на них были деревянные маски, изображающие животных. Тут в бубен стала бить шаманка. И та струна, что я ощутил внутри, резонировала с ее ударами, и все мое тело стало отвечать ей. Отвечать, как отвечает мужское тело, когда на нем оказывается женское. Дальше случилось то, что случается в случаях подобной близости. В свое оправдание могу сказать только, что в тот момент у меня пропало чувство стыда. Я ощущал себя настоящим зверем. Скорее всего, тем самым медведем, что смотрел на меня с кожаной мембраны дунгура шаманки.

Перед концом она бросила в костер бубен и колотушку. Она склонилась надо мной и поцеловала. В том не было никакой сентиментальности. Это несло чисто практический смысл. Что-то скользнуло из ее рта в мой. Я пытался сплюнуть, но ее люди зажали мне рот: пришлось проглотить. Это было что-то скользкое и длинное. Будто бы даже живое. Когда все закончилось, на меня обрушилась усталость, которую мне не с чем сравнить. Даже двадцатикилометровый кросс в армии не так выматывал меня, как то, что сделала со мной шаманка. Меня больше никто не держал, ведь я и так не мог пошевелиться. Последнее, что я запомнил, прежде, чем очнуться в лодке рыбака, это как меня волокут из пещеры, а шаманка – уже совершенно одетая – держит у груди деревянный идол, точно кормит младенца. У идола в ее руках была медвежья голова.

Очнулся я уже возле нашего берега. Кто-то из группы кричал на рыбака, что тот меня угробил. Меня приняли на берегу, перенесли в палатку, а рыбак уплыл на другую сторону и больше не появился в нашем лагере. Пришел в себя я только через пару дней.

13 страница

Я, конечно, пытался вновь найти дорогу к той пещере, чтобы посмотреть на нее трезвыми глазами, но в одиночку, без рыбака, найти ее не получилось. А когда я пришел нему за помощью, тот отказался. Сказал, что больше мне туда дороги нет. Еще пару раз я ходил в горы, но так и не вышел на тропу. Только однажды мне показалось, что я заметил за камнями одного из людей шаманки. Я обогнул каменную преграду, пытаясь догнать неизвестного, но то оказался волк, а не человек, и я вернулся в лагерь ни с чем (это последняя вклеенная страница, дальше продолжаются записи профессора Руханова) .

 

*** нашел во мне благодарного слушателя, он даже оставил мне свои записи на случай, если я захочу их когда-нибудь пересмотреть. После его рассказа мы продолжили.

- Как из всего этого вытекает то, что вас в скором времени убьет вам сын? - спросил я его.

- Я вижу во сне медведя. Но это не обычный сон.

- Осознанный?

- А что это значит?

- Осознанный сон – это когда вы осознаете, что спите и можете влиять на ход, собственно, сновидения.

- Нет. Я не могу ни на что влиять. Просто в моих снах появляется та самая пещера. Только в ней нет шаманки и людей с бубнами. Там все тот же выступ, на котором лежит медведь. Перед выступом горит костер. А перед костром стоит деревянный идол: человек с лицом медведя.

- Значит вам просто снится та же самая пещера?

- Нет. Она появляется не сразу. Никогда я не видел сон, который начинался в это пещере. Но теперь почти каждый сон к ней приводит. Будь то школа, университет, экспедиции – не важно. В конце концов я приду в эту пещеру, где меня будет ждать идол и медведь. И с каждым сном, я подхожу к медведю все ближе и ближе.

- И что делает этот медведь?

- Лежит на уступе. Но я знаю, что он хочет сделать. Он собирается вырвать мое сердце. Именно в нем находится что-то, что передала мне шаманка во время ритуала. Эта красная лента, что вошла в мою грудь. Что-то что перешло из ее рта в мой. Оно именно в сердце.

- Если в вашем сердце действительно что-то есть, это легко найти.

- Я делал сотню ЭКГ, УЗИ и рентгенов – и ничего. Ничего там не находят.

Видимо, именно поэтому его и отправили на консультацию к психиатру, подумал я.

- Но почему вы решили, что нечто сидит именно в сердце? - спросил я.

- Медведь смотрит на него. Смотрит на мое сердце. Чем ближе я к нему подхожу во снах, тем яснее это вижу. Когда я подойду достаточно близко, он нападет. Думаю, это будет в ночь, предшествующую дню моей смерти. А еще эта красная воронка, которая пропала в моей груди.

- Вы упомянули в рассказе кровь, может у вас остался какой-то след на груди?

- Ничего не осталось.

- А есть еще какие-то детали, который вы отмечаете в этих снах?

Он ответил не сразу.

- Нет, это всё.

- Я бы хотел подытожить: никто не видел обряда, проведенного шаманкой, ведь вы пошли к ней только в сопровождении рыбака, который на момент обряда вышел из пещеры. А существование рыбака могут подтвердить участники вашей группы?

- Конечно.

- Стало быть, тут все вполне реально. Отвар… Вы так и не выяснили, что это был за отвар?

- Нет. У меня лишь есть версия, для чего он был нужен. Он каким-то образом подготовил мое тело к принятию того, что в меня подселила шаманка. Может, он ослабил мою иммунную систему, или просто изменил ее, ведь с момента той экспедиции я ни разу не болел даже простудой. Травмы были, но даже они проходили за считанные дни. Плечо, которое мне вправили спустя час после вывиха, работало как надо уже на вторые сутки.

- Чудеса… - сказал я. – Этот отвар – какая-то панацея?

- Не отвар, а та тварь, что сидит во мне. Паразит дарует мне молодость, только не ясно, что он получает взамен.

- Да, ваша молодость…

- Меня даже отправляли в НИИ генетики. Там посмотрели какие-то термомеры…

Уже после беседы я узнал, что это были за «термомеры». Он говорил скорее всего о теломерах. Концевых участках хромосом, по которым, как теперь считают, можно понять приближающуюся клеточную смерть, а как следствие и смерть всего организма.

- Термомеры были в порядке. Судя по ним мне не было и тридцати. Седые волосы пропали. Эти утренние боли в коленях, трясучка в пальцах – все пропало. Вернулась острота зрения. Я перестал носить очки. Ко мне даже вернулись воспоминания, которые я считал утерянными! Только вот зубы хранят следы возраста.

- Аномалия – не иначе. Мне кажется, что вы человек вполне здоровый, что касается моей сферы интересов. Те события в пещере, я бы приписал галлюциногенному действию отвара, которым вас поили за день до обряда.

Я спросил, знает ли он, что такое аяуаска. Он сказал, что не знает. Вкратце я рассказал ему об обрядах племен Южной Америки, которые позволяли встретиться со своим тотемным животным, и даже пережить заново момент рождения.

- Быть может, шаманы из тайги нашли отечественный аналог этого растения, а вы испытали на себе его эффект.

- А мои сны? – спросил он.

Я сказал ему, что это похоже на посттравматическое расстройство и выписал ему рецепт. Перед уходом я спросил его:

- В вашем рассказе вы не сказали про сына, который должен вас убить. Кто же он?

- Тот, кого девять месяцев спустя после обряда родила шаманка. Тот, кто смотрит на меня с уступа пещеры медвежьими глазами. Мой сын заберет мое сердце.

 

18.04.2008

*** появился спустя неделю.

- Это случится завтра, - сказал он.

- День, когда, простите, медведь вырвет ваше сердце?

- Да. Он уже сделал это в моем сне. Но, как я и думал, его интересовало не само сердце, а то, что сидит в нем. Тот самый паразит, которого вселила в меня шаманка. Медведь вырвал сердце и съел паразита, что обвился вокруг.

- Разве медведь может вырвать сердце?

- Это был не совсем медведь. Теперь это был человек. В деревянной маске, изображающей медвежью морду.

- Как те маски, что были на людях шаманки?

- Точно.

- И что вы сейчас ощущаете? Страх, тревога, ярость, злость?

- Ничего.

- Безразличие?

- Смирение, - сказал он. - Я ведь и к терапевту собственно пришел, чтобы врачи изучили мое тело, пока не поздно. Я понимал, что долго не проживу, но надеялся, что из последних недель моей жизни удастся вытащить хоть что-то полезное.

- Вы сейчас работаете?

- Нет.

- Живете один?

- Один.

- У вас есть друзья?

- Все мои друзья перестали со мной общаться с тех пор, как я начал молодеть. А теперь эти люди мертвы. Им ведь всем сейчас было бы семьдесят и больше. Как, собственно, и мне.

- У вас есть какое-нибудь увлечение?

- Теперь никакого. Да и стоит ли, когда смерть на пороге?

Я подумал, что в современном обществе вырванное сердце – казуистика, однако суицид, а признаки суицидального поведения я и нащупывал своими вопросами, вовсе не редкость. Все-таки, сказать однозначно, что он не прибегнет к самоубийству, я не мог, а потому предложил ему провести ночь в нашем стационаре. Он, к моему удивлению, согласился, не раздумывая.

 

19.04.2008

Прошлая ночь была самая ужасная на моей памяти. Вчера я отправился вместе с *** в стационар. По моей просьбе ему выделили палату напротив поста медсестры. Палату номер «6» держали пустой для привилегированных пациентов. Но чаще в ней отсыпались наркологи из отделения выше этажом, которые периодически примеряли на себя слабости своих же пациентов.

*** настоял, чтобы ему дали такую же одежду, в которой ходят пациенты. И хоть я говорил, что это вовсе не обязательно, он сказал, что не взял с собой домашней одежды и выбора у меня, в общем-то, нет. Еще он попросил лист бумаги и ручку. Я решил, что такой цивилизованный человек не будет перерезать сонную артерию шариковой ручкой, и выделил ему канцтовары из своих запасов. В тот момент я видел его живым в последний раз.

Около полуночи меня разбудила медсестра. По опухшему лицу (недовольная мордочка сбоку на полях) было видно, что ее тоже разбудили против воли.

- Этот ваш… - она широко зевнула, - просил срочно… - она дозевала, - передать. Очень просил. Чуть ли не умолял.

Когда я услышал, как скрипнуло ее кресло на посту, звук которого я выучил за столько лет работы, я стал читать. Я узнал почерк «этого моего», как сказала дорогая медсестра.

(К следующей странице был приклеен листок А4, свернутый пополам. Во всей видимости, ксерокопия того листа, который профессор получил в ту ночь)

 

От ***

Уважаемый профессор. Хотел напоследок поделиться с вами некоторыми моими мыслями. Вы, как человек образованный, наверняка слышали об обрядах инициации, которые существуют даже в цивилизованном обществе, только в более мягкой, можно сказать ОЧЕЛОВЕЧЕННОЙ, форме. Однако тот, кто сегодня явится за мной, принадлежит другому миру – древнему и дикому. В последнем сне медведь, принявший человеческий облик, прежде, чем вырвать мое сердце, снял маску. Передо мной возникло мое же лицо, только молодое. Даже моложе, чем я сейчас. В своих чертах я видел и что-то чужое. Какое-то рептилье спокойствие, безразличие хищных глаз. Красные сосуды в белках (уж простите, я забыл, как это будет по-вашему, по-медицинскому) глаз закручивались вокруг радужки, как та красная лента, что проникла в мою грудь восемнадцать лет и девять месяцев назад. Трудно было не заметить моего родства с тем, кто являлся ко мне в облике медведя столько ночей. Именно сегодня явится мой восемнадцатилетний сын, которого родила шаманка. Он явится, чтобы пройти инициацию. Стать мужчиной. Он явится, чтобы забрать силу отца, которую тому даровала мать. Должно быть, тот отвар подготовил к ритуалу не столько мой дух, сколько тело. Иначе, как объяснить, что зачатие произошло с первого раза да еще и в таких диких условиях? Сын - мой и шаманки - явится сегодня, чтобы вырвать сердце отца и забрать то, что даровало мне молодость, а вместе с ней и силу. Сын победивший отца, займет место возле матери, как это сделали другие. Волк, Бык, Лис, Козел, Орел, Сова. А теперь и Медведь.

Кстати, я вас обманул. Когда вы спросили меня, есть ли еще какие-то подробности, о которых я бы мог вам сообщить, я сказал, что больше сказать нечего. На самом деле, чем ближе я подбирался к тому самому медведю во сне, тем отчетливей видел самого себя. Сначала на моих ногах оказались тапочки. Я решил, что это тапочки, какие выдают в гостиницах или поездах, а затем на мне появилась одежда: серая, застиранная. Я подумал, что то была пижама. Теперь же, сидя в тапочках и такой же вот серой пижаме, я понимаю, во что был одет. Это облачение целиком я увидел только вчера во сне, а теперь я сам сижу в нем и пишу вам. Лично мне очевидно, что эта ночь будет для меня последняя, а потому я закрою дверь, чтобы никто случайно не пострадал от того, что вот-вот произойдет.

Прошу вас, не стоит спешить мне на помощь, ведь для меня все было кончено еще тогда, в пещере. Спасибо, что выслушали мою историю. Не знаю, поверили вы мне или нет, но если не поверили, то вы очень скоро убедитесь в правдивости моих слов.

Сразу, как дочитал записку, я отправился в палату. Еще на полпути я услышал звук бьющегося стекла. Медсестра позвала санитаров, и, когда я добежал до палаты, рядом с дверьми уже стояли два крепких студента, что подрабатывали у нас. Они тщетно пытались открыть дверь: что-то подпирало ее изнутри. Из-за двери же доносился звук борьбы. Я слышал голос ***, а еще слышал настоящий звериный рев. Медвежий рев. Медсестра спряталась за постом и начала звонить в милицию. Мы с санитарами попытались высадить дверь. Когда мы сорвали петли, звуки борьбы прекратились. Первым вошел один из санитаров, но он тут же выскочил с круглыми от страха глазами. Он только вскрикнул, как мне показалось: «Медведь!» Тогда я заглянул в палату. Свет не горел. На дальней кровати лежал лицом вниз ***, вторая кровать стояла у входа – это она мешала нам войти. Осколки стекла лежали на полу. В них отражалась луна, которую мне не было видно сквозь разбитое окно. На подоконнике сидел человек. За длинными волосами я не видел его лица, тело его скрывало какое-то рванье, похожее на одежду человека, пережившего ледниковый период. Он был больше и крепче каждого из нас. Даже через комнату мы ощутили запах идущий от него – настоящая животная вонь. Когда второй санитар вошел в палату, этот человек выпрыгнул в окно. А когда мы подбежали к окну, его уже не было. Кто-то из санитаров перевернул пациента. Слева от грудины у него зияла дыра, а из нее что-то торчало. Когда мы включили свет, я увидел, что это был деревянный идол, изображающий человека с головой медведя. Что поразило больше всего, так это то, что передо мной лежал труп старика. Я узнавал черты ***, но теперь он выглядел на возраст, указанный в паспорте. Мы проверили все палаты, особенно неспокойные. Все были на месте. Человек, который совершил это, пришел извне и туда же ушел.

 

13.07.2008

Прошло почти три месяца, а дело так и не сдвинулось. Кроме тех следов в лесу, которые опознали как медвежьи, - ничего. Я перечитал записи о той ночи. Забыл уточнить, что сердца в грудной клетке не было. Его нашли под самыми окнами отделения. Лично я не видел, вырванный орган, однако читал отчет судмедэксперта. Он описывал, что вокруг сердца шла массивная борозда, неизвестного происхождения, которая появилась еще при жизни. Что, конечно, никак не стыкуется с результатами ЭКГ и УЗИ, о которых говорил пациент. Касательно деревянного идола, как я слышал, его поместили в музей кафедры судебной медицины. Сердце же законсервировали и отправили на кафедру патологической анатомии. Надо как-нибудь напроситься на экскурсию.

 

P.S.

Это последняя запись в книжке профессора. Теперь я должен написать, что узнал лично я после того, как прочел все это. Почти сразу после случившегося профессор перестал вести пациентов, спустя еще полгода он оставил кафедру, да и вообще, судя по словам его бывших коллег, покинул город. Что касается тех, кто видел нападавшего на пациента: медсестра не вышла на следующую смену, а вскоре и вовсе перешла из разряда сотрудников в разряд пациентов; один из санитаров (бывший студент) теперь сам работает на кафедре, но о случившемся говорить отказывается, ссылаясь на редчайший случай массового бреда, который имел тогда место; второй санитар, что первым вошел в палату, уволился спустя пару недель. Он также забрал документы из ВУЗа, что с ним дальше стало – не ясно. Пытаясь найти следы случившегося, я попросил моего знакомого, который учился на патологоанатома, провести меня в музей, чтобы посмотреть на сердце и деревянный идол (кафедру патологической анатомии и судебно-медицинской экспертизы объединили пару лет назад, как и их музеи). Я не сказал ему, что конкретно ищу - сослался на свое любопытство. Сказал, что в студенчестве не попал в музеи по причине болезни. Я дважды прошел мимо всех стеллажей, но ни сердца, ни идола не нашел. Получается, что никаких вещественных доказательств, описанного в записках профессора, нет. Прежде чем уйти, я напрямую спросил знакомого про эти «экспонаты». Он сказал, что никогда подобного не видел, но обещал спросить у лаборантки – бабушки, что была свидетелем рассвета и заката кафедры судебной медицины.

Пару дней спустя он мне ответил, что эти «экспонаты» действительно некогда значились в списках и даже стояли на полках, однако простояли в музее они не больше пары дней. Лаборантка сказала, что кто-то вломился ночью в музей и выкрал именно два этих препарата. Все остальное осталось на месте.

Казалось бы, на этом историю можно считать исчерпанной, однако, когда я хотел еще раз просмотреть записи профессора, я не нашел записную книжку. Я решил, что ее взял кто-то из ординаторов, чтобы также наполниться опытом предыдущего поколения психиатров. Пару дней я о ней не вспоминал. Затем, когда записная книжка так и не появилась, я начал требовать ее обратно. Оказалось, что за день до того, как я обнаружил пропажу, почти что ночью в ординаторскую зашел человек. По словам дежурившего в ту ночь врача – точная копия уехавшего профессора, только моложе лет на двадцать-тридцать. Человек представился его племянником и попросил, чтобы ему выдали записную книжку дяди. Дежурный врач тут же ее и выдал, нисколько не сомневаясь в родстве человека с профессором, ведь сходство не оставляло вопросов. Замешкался он только, когда решил, что в записной книжке может содержаться информация, попадающая под категорию «медицинской тайны», но тут человек сказал, что и сам является психиатром. Они перебросились парой-тройкой узкоспециальных терминов, и, убедившись в профессионализме племянника профессора, доктор отдал записную книжку. А тот сказал, что «беспокоиться нечего» и «тайны он хранить умеет». Когда дежурный врач все это рассказал, в беседу встрял доцент, довольно долго проработавший с профессором. Он сказал, что у профессора сроду не было никаких племянников. Я спросил, а были ли у него дети. Он сказал, нет.

Получается, что история хранится теперь только у меня, в этом самом тексте. И если вы захотите узнать: правда все это или нет, вам придется отправиться в путешествие в горы и самим найти ту пещеру с шаманкой. Конечно, если вы согласитесь принять ее дар.