“Оста́вь наде́жду, вся́к сюда́ входя́щий   «Божественная комедия», Данте Алигьери   («Ад», песнь 3, строфа 3).”

Ладья медленно рассекала волны, подходя к берегу. Теплый летний ветерок обдувал мореходов.

—Какая чудесная погода, каждое лето бы так. — Харальд довольно смотрел на солнце, прищуривая глаза. Он был единственным гребцом из троицы, даже единственным кандидатом из-за физической убогости попутчиков и силы своих рук. Йорик был слишком тщедушным, а Рунар слишком старым.

—Харальд, закрой свой рот и не отвлекайся. Греби! — рявкнул Йорик, не смотря на громилу. Его взгляд был прикован к приближающемуся острову с каменным замком и безлюдным берегом. Крохотный клочок земли был всё ближе. Замок занимал одну половину, а другую — каменистый берег и луг.

Как только ладья приблизилась к мелководью, Харальд и Йорик спрыгнули. Громила потащил её, с Рунаром на борту, к берегу. А Йорик отошел от компаньонов к одинокому валуну, разлегся и уставился в небесную твердь, которая так манила его. Казалось, что он смотрит сквозь синеву прямиком в бесконечную тьму Космоса. Тихий голос начал нашёптывать ему, указывая путь, на который он когда-то ступил по своей глупости. С тех пор как свет стал не доступен его душе.

—Всё ещё терпишь Йорика? — равнодушно спросил Рунар, не смотря на Харальда. Старый колдун ритмично потирал свой посох размером с человека, при этом не касаясь пылающего навершия из магмы. Горячего и всесжигающего, которое удерживалось только его силой и возможно, силой богов.

—Не понимаю о чём ты старик. Кем мы были до встречи с ним? Теперь мы избранные, идём по пути славы и сокровищ. Йорик знает те самые маленькие тропки, из которых сплетено мироздание. — В этот миг наваждение охватило Харальда, глаза опустели, а изо рта вытекала слюна, он был где-то не здесь. — И только благодаря этому мы втроём свергали королей и побеждали армии! Он ведёт нас от победы к победе, от свершения к бессмертию в веках! Ты сам видел и участвовал в этих деяния. Йорик укажет нам путь, как и всегда.

Харальд довольно хрюкнул, как набивший брюхо боров, и оскалил свои синие зубы, как будто никакого помутнения не было. Рунар смотрел пустым взглядом в глаза собеседнику, потом резко отвернул голову, как будто его кто-то позвал. В этот миг подул сильный ветер, колыхая черный балахон старого колдуна и развевая рыжие волосы мускулистого громилы.

—Харальд, посмотри на Йорика. — Рунар равнодушно глядел на то, как чайка выклёвывала глаз у лежащего на камнях жреца.

—Кхм. Чайка жрёт его лицо? Она вот сейчас жрет его глаз! Рунар?! — запищал Харальд, подергивая мощными плечами, вслед за волной мурашек, пробежавших по телу.

—Может, он умер? — Рунар зевнул, прикрывая рот от седых волос. Опытный колдун почувствовал дуновение великой силы, но не спешил раскрывать своё знание Харальду, приберегая это для более критичного случая. Возможно даже, что тот резкий порыв ветра, как будто был самим образом силы, скользнувшей рядом с ними.

—Идём со мной, может это опять его розыгрыш. В прошлый раз он притворился спящим. А потом, когда его будили, перерезал парнишке глотку. Йорик так рассмеялся... Сказал, что шутка достойна богов, — Харальд слегка тревожился, впрочем, как и обычно. Это чувство лёгкого страха и фальши стало его постоянным спутником вместе с Йориком. Каждый раз шутка этого скомороха-жреца заканчивалась бойней. Безумной и кровавой.

Кто-то считал, что он последователь иных богов, что питаются страданиями и порочными людскими душами, ведь ничего кроме несчастья и безумия Йорик с собой не нёс. Разве что особенные знания о мире и его силе, таинственной и всеподавляющей. Тут Харальду и явилось воспоминание о своей семье, погибшей в такой вот похожей бойне, что устраивал скоморох. Он уже и забыл её, только осколки и вспышки воспоминаний в виде видений напоминали о ней. Какой была семья? Память стиралась потихоньку, как камень бесследно исчезает под натиском воды. Всё что помнил Харальд — это то, что все в семье были пахарями и рыбаками, которые в один день оказались мёртвыми. Многие кусочки мозаики собственной жизни были давно потеряны в пучине неизвестности. Он даже не помнил ни мертвых тел родственников, ни как оказался на ладье с Йориком. Единственное, что чётко помнил Харальд, — это шепот неизвестного: “Вакх”. Именно это слово затмевало память и рассудок, бросая их в пучину безвестности.

Чем ближе они подходили к Йорику, тем яснее слышалось чваканье чайки. Скоморох не шевелился. Харальда начинал охватывать страх, который поднимался из ослабевающих ног, выше, к голове.

—Ему уже пол лица оттяпали с глазами в придачу. Как думаешь он придуривается? —Харальд глянул на Рунара, который задумчиво опирался на посох. Колдун приподнимал покрывало материи, проблеском смотря на другую сторону. Там виднелась тьма, что пожирает свет и заползает в уши, нос и глаза, сводя с ума. Старика охватило очень знакомое ощущение присутствия огромной силы, что искажает мир. Можно сказать, ностальгически знакомой с поры его юности.

—Ты можешь двигаться, Йорик? — Рунар смотрел на полуобглоданное лицо. Чайка склёвывала плоть кусочек за кусочком.

—Я..эххх.. оно не дышит и не двигается… Мы должны добраться до верхнего этажа...Там… Конец нашего пути… мы… — слова Йорика оборвались, и осталось только чваканье чайки.

—Плохой знак. Кажется, здесь нам не рады. Может, поплывем назад? — Харальд по щенячьи посмотрел на Рунара. Старик не обращал внимания на трусость воина, он внимательно смотрел на мёртвое тело, ожидая продолжения.

—Ах вы подкожные черви! Всем стоять! — завопил Йорик. Тело не шевелилось, а чайка всё оттяпывала кусочек за кусочком.

—Что с ним? — губы Харальда слегка дрожали. Едва заметно.

—Злая шутка богов. Скоморох это заслужил скверным юмором и дурным характером, — Рунар сказал с легкой усмешкой и наслаждением. Редкий момент проявлений чувств старого колдуна.

—Эххх-ххххх-ххх… Кажется я могу говорить! Чего вы тут стоите, языками треплете как бабы. Там наверху ждёт сила, что перевернёт мир вверх дном! — гортанно пропел Йорик, не шевеля губами. Чайка не реагировала на голос уплетая лицо. Более того, над телом уже кружились её сородичи, ожидая удобного момента полакомится.

—Я уж думал уплывать, но раз ты очухался — веди, — сказал Харальд и уставился на труп Йорика, как будто трусливых речей и вовсе не было.

—Дааа, вести вас. Сейчас только встану! Мое тело мертво, дубина! Значит так, отруби мне голову, возьми её с собой, и я поведу вас! — просипел Йорик.

Харальд, недолго думая, отрубил голову секирой, попутно разрубив чайку. Как по команде, ждущие чайки накинулись на тело Йорика, разрывая его на аппетитные кусочки.

—Так, привяжем тебя к поясу и готово. — Харальд похлопал полуобглоданную голову, проверяя хорошо ли она держится. От ударов громилы, не очень крепко держащиеся кусочки лица попадали на землю.

—Перестань, идиот! Не видишь, кусочки отлетают? Да что тебе говорить, никакой культуры у такого скота, как ты. Но ничего… — Йорик прервал свою речь и начал говорить совершенно о другом, словами, ниспосланными свыше. — Будьте осторожней, в этой обители гораздо больше потусторонних тварей, чем нам встречалось в других местах. Они исказили саму тьму и теперь в ней обитает кривое отражения нашего мира. Хтонийцы вершат дела небес!

Слова скомороха окутали громилу удушающей тишиной. Только Рунар не терял своего безразличного духа. Ни одна радость и печаль не могли сломить его. Только затмевающий всё гнев приводил дух колдуна в движение.

Йорик вел их по тропкам острова. По пути встречалась только голая природа — ветер, трава, чайки, мелкое зверьё и насекомые.

—Удивительное расположение замка. Его обитатели не могли бы себя прокормить и в былые времена, когда остров не окутывали магические туманы, скрывающие его от глаз людских, — сказал Рунар, ожидая каких-то пояснений от скомороха. Тот хранил тишину, специально игнорируя вопрос старика и скрывая ответ, чтобы позлить его.

Чем ближе они подходили к замку, тем больше он походил на монастырь. Первыми их встретили обветшалые, покрытые мхом стены. Деревянные ворота давно превратились в труху, полугнилью валяющуюся на земле. Но там, за воротами, в глубине мшистых зданий, ещё копошилась жизнь, которая противостояла тлению. Несломленная и не погребенная.

—Вперед, убиваем каждого кто двигается! — весело заорал Харальд и ринулся через труху внутрь, к странным светящимся людям в серых рясах. В дворике занимались бытом. Кто-то тащил воду к кузне, кто-то нёс цветы, собранные с лугов, внутрь замка, остальные по мелочи ремонтировали ветхий замок.

Харальд, как маленький мальчик, принялся “играть” с ними, рубя секирой. Светящиеся мумии судорожно забегали и завопили. Всё, как любил Харальд. Ему нравилось догонять их и рубить по ногам, чтобы они и дальше ползли вперёд, к своему мнимому спасению. А потом кромсать по частям, начиная с рук, превращая их тела в месиво. Что-то кощунственное было в этом, ведь жизнь в светящихся мумиях поддерживалась божественной силой.

Маленький внутренний дворик замка стремительно наполнялся телами. Некоторые светящиеся люди падали в центральный колодец, некоторые горели в магическом огне дворовой кузни. Каждого настигала секира неумолимого Харальда. Самые шустрые светящиеся мумии бежали вниз по лестнице к погребам и кухне или в стойла с собачатней.

—Харальд, что за дела? Где твоя прыть? Они же за помощью бегут! Раздвигай ноги пошире, это не первая твоя брачная ночь, ты уже взрослая баба, работай бёдрами! Ихихихихи! — залился смехом Йорик, таким звонким и пронизывающим.

—Заткнись! Заткнись! — заревел Харальд, кромсая и рубя светящихся людей.

—Я же говорил! Из-за тебя, дебил, пришла помощь! Они спустили собачьих умертвий! — завопил Йорик.

Полугнилая собачья плоть галопом бежала со стороны конюшен. Псы на удивление хорошо сохранились, даже виднелись куски шерсти на их шкурах. Как только появился более грозный соперник, Харальд начал убивать светящихся людей одним ударом, разрубая головы. Рунар, стоя позади, около ворот, не спешил помогать своим соратникам, выжидая. Он никогда не торопился и не любил суматоху. Даже когда сам погибал, он не спешил.

Пока Харальд с Йориком смотрели на приближающуюся угрозу, со стороны кухни вылез шар плоти с черпаком в руках, который он нёс по старой памяти. Рунар заметил, что повариха была другой, не такой как мумии в рясах. Плоть была нагой и раздутой, а кожа все ещё полнилась странной белой “жидкостью”. Не доходя до Харальда с Йориком, повариха изрыгнула изо рта струю белых червей вверх, чтобы те падали на них.

Маленькие плотоядные гады устремились к пиршеству, сгорая в потоке пламени Рунара. Те, что избежали огня, падали на плоть мумий. Они сразу въедались в сухое мясо. Некоторые лезли в нос и уши, превращая тела в бушующие червинное море.

—Дааа! Вот оно, долгожданное веселье! — завопил Йорик.

—Раааа! — заорал Харальд и кинулся на свору дохлых псов. Ближайшей твари он отрубил голову, затем разорвал свою секиру на два боевых топора. Разделение начиналось с древка, а заканчивалось лезвием. Несколько умертвий сразу вцепились в руки и ноги громиле.

—Вээээээ! — завопил Харальд с псами на руках, и начал крошить тех, что вонзали клыки в его ноги. А позади него, напротив Рунара, бурлила повариха. Вся её мертвецкая кожа волнилась, превращаясь в шторм. Желудок взорвался, и из него вырвался гейзер плотоядных червей, вместе с тошнотворно-сладким ароматом гниющий плоти.

Рунар собрал волю и воззвал к неведомому внутри посоха своего. Воззвал к силе, незримой и яростной, что сжигала и обращала в уголь врагов. К той самой, что питалась не только плотью, но и всем, до чего сможет дотянуться. Ненасытная и вечно голодная стихия сметала всё на своем пути: остатки тел светящихся людей, червей, повариху, кувшины, корзины, молоточки, гвозди, щипцы, колодец, который простоял тысячу лет.

С одной половины замкового дворика осталась обугленная, напитанная пламенем земля. С другой — вопящий Харальд, кромсающий псов. Все было в крови: он сам, вся земля, все тела, его магические топоры. Раны от собачьих клыков кровоточили слабо — нечеловеческая живучесть была главной силой синезубого громилы. Чудом казалось, что он остался жив, впрочем, как и всегда.

Наступила тишина после шторма, нарушаемая только тяжелым дыханием и звуками капающей крови.

—Кажется закончились, — пискнул дрожащим голосом Харальд.

—Заккончились? Они только пробудились. Те, что убежали вглубь, взывают о помощи и наводят переполох, — задумчиво сказал Рунар. Его мысли занимало будущее. То самое, которое ждало внутри стен древнего замка. Он чувствовал сокрытую силу в стенах замка. Она была одновременно знакома и искажена, о чём и говорил Йорик.

—Эй вы, собакины дети. Нас не касается, кто там с кем, нам нужно в замковую башню. Живо внутрь, чего встали как портовые шлюхи! — задребезжал Йорик.

Рунар первый сдвинулся с места и пошел по следам поварихи, сквозь истлевшую дверь на кухню. Там не было света, солнечные лучи, каким-то образом, не проникали туда, в царство вечного мрака.

—Эй, Йорик, давай свети! — Харальд лупанул по голове, и из глазниц и рта полился зеленый свет, слегка оттесняющий тьму. На кухне уже давным-давно ничего не готовилось. Всё, что от неё осталось - это пыль, паутина, проржавевшая утварь.

—Стой, старый пёс, куда ты прёшь впереди света господня. Сначала был он, а потом твоя голая жопа. Харальд, иди впереди этого старого осла, — голос Йорика звучал приглушённей, как будто освещение отбирало у него силы.

Харальд пошел туда, куда светил Йорик, по винтовой лестнице, на верхние этажи. Рунар плелся сзади бормоча себе под нос и постоянно дергая головой в разные стороны, отчего его седые волосы по грудь, вечно плавали в воздухе. Посох колдуна слабо разгонял тьму, вот-вот и она бы поглотила огненное навершие.

—Чёртова муха! Уйди от меня… Хватит. Уйди, уйди, уйди.... — Рунар не переставая бормотал себе под нос, пытаясь отогнать назойливое видение.

Тем временем они поднялись на второй этаж, который был, как и весь замок, погружён во многовековую тьму и сырость. Стены покрылись мхом, с потолка капала вода и повсюду уже жили новые жители - маленькие, склизкие, с усиками, чешуйками и потомством, растущим в яйцах.

—Налево, — приказал Йорик.

—Ого, бойница во двор ведёт. Под нами кузня, вон руины колодца. Кажется, мы назад идём. Нам точно туда? Может обойдем по двору? Или... — Харальд остановился в нерешительности. Он боялся свернуть не туда, где его ждали внутренние наблюдатели, которые надругаются над его уверенностью в правильном выборе. Поэтому его дорога без поворотов, “уверенный” путь вперёд — напролом. Ведь у того, кто идет только прямо, нет выбора и нет сомнений.

—Собака шелудивая, кто тебя спрашивал? Иди куда я сказал! Мы и так зашли на кухню, а не в залу, из-за этого старого осла, — задребезжал Йорик.

Харальд грустно потопал дальше, как вдруг заметил что-то интересное — то, что можно убить. Около угла находился зверёк, по очертаниям похожий на большую крысу. Такую жирную, которая откармливалась годами, прогрызая мешки с провиантом и питаясь остатками с большого стола. Зеленый свет Йорика рассеял тьму, и Харальд увидел младенца на пуповине, которая заворачивала за угол. Человечек пытался стоять на двух ногах постоянно падая и поднимаясь.

—Йорик, смотри какое чудо! Кажется, это мой первый. Он заберет мою невинность детоубийства. Знаешь, я даже не уверен... Может мне нужен какой-то другой утробный детёныш, не этот? Замочить или не замочить? Вот в чем вопрос, — размышлял Харальд, собирая боевые топоры назад в секиру. Такие мысли были вершиной его рассуждений. Он специально не мыслил чего-то другого, ведь так можно было и додуматься до тех образов, которые являлись перед ним.

А именно: видения о смерти семьи неустанно преследовали его, день за днем съедая изнутри, как и повариху, которая являлась червиным гнездом на ножках. В разгадке их гибели и скрывалось то знание, ради которого он не мыслил.

—Мочи его дубина! — завопил Йорик. Черепушка младенца раскрылась подобно цветочному бутону, распуская семь лепестков и обнажая острые зубы на них. Пока Харальд размышлял, а Йорик орал, младенец кинулся прямо на хрен бугая, чтобы отцапать его.

—АААААЯЙЙЙЙЯЯЯЯ! — завизжал Рунар сзади и выпустил из навершия посоха огненный сгусток, разнёсший младенца на кусочки. Колдун держал посох горизонтально и не выходил из боевой стойки, пялясь во тьму.

—Они идут. Ножки топают и топают. Йорик ты слышишь? Маленькие твари…. — слова Харальда оборвались, из тьмы показались три худющие до костей женщины. Иссушенные, с пылающем огнем в глазах. Восемь пуповин торчали из вагин и восемь младенцев, как привязанные псы, тянули женщин к лакомому мясу.

—ВЯЯЯЯ! — цепные детёныши раскрыли черепушки и кинулись на еду.

—Мочите свиноматок, иначе нас сожрут! — завизжал Йорик.

Рунар стиснул зубы и оскалился, готовясь к бою. Из посоха полетели огненные сгустки, превращающие в ошметки маленьких упырей. Кусочки костей и мозгов летали туда-сюда, а по воздуху разносился приятный аромат жареного мясца.

—АААА! — визжал Харальд. Он как жнец косил маленьких тварей своей секирой, а матки каждый раз выкидывали нового гадёныша прямиком из своего лона. Бугай не двигался с места, он всё рубил и кромсал, собирая жатву.

—КОГО ВЫ МОЧИТЕ? СВИНОМАТКИ!! АААА, ОДИН МЕНЯ ЖРЁТ, ПОМОГИТЕ! — в Йорика вцепился малец, который проскользнул сзади. Он начал обгладывать оставшиеся мясо с черепа скомороха. Пища пошла по пуповине обратно в матку, насыщая женщину, которая довольно заурчала.

Харальд крутанулся вокруг себя, сбросил маленького паразита с Йориком и разрубил приближающихся карапузов. Как только угроза отступила, громила разорвал секиру на два топора и метнул каждый в головы матерям. Те синхронно разделились на две части и тела их рухнули на каменный пол. Топоры по магическому зову вернулись назад в руки Харальда. Карапузы без кормящих матерей сразу замертво упали.

Рунар же в это время яростно надёргивал посох, выпуская из него огненные сгустки, убивая мальцов по одному. Но сейчас пришел черёд мощного извержения, которое затопит всех. Поток огня вырвался из посоха гигантской струей и поглотил пламенем гадёнышей и их мать.

—Кажется, всё. Чувствуете, как вкусно пахнет? От чудесного аромата жареного мяса урчит живот и слюни переполняют рот. Йорик, ты как там оказался? Ну ка иди на место. — Харальд одной рукой потянулся за обглоданным черепом Йорика, а другой, как бы невзначай, за жаренным мясом.

—Я чувствую его, здесь его длань касается меня! Как больно! ЫААА! — завопил Йорик и из его черепа вылезли восемь костяных ножек, как у паука. Испугавшись Харальд замер и взглянул на Рунара. Тот был в полуумии и мало интересовался происходящим.

—Мухи, чёртовы мухи облепили мне всё лицо, — бормотал Рунар отгоняя невидимых насекомых костлявыми ручонками.

—Заткнись, старик. У нас ещё есть дела поважнее, а эти бредни оставь при себе. Высшая космогоническая сила наблюдает за нами! — гордо прогорланил Йорик.

В этот миг щёки, губы, указательные пальцы и бицепсы отвалились от Харальда. У них появилось множество маленьких ножек, чтобы бежать и маленькие ротики, чтобы хихикать. Дружная компания отделенцев устремилась куда-то во тьму дальше.

—ЙОРИИИИК! — запищал Харальд, пачкая свои штаны ссаниной.

—Ссыкло! Живо беги за ними! — Йорик забрался на голову Харальду разгоняя, тьму зеленым светом и вмазал подзатыльник, подстегнув громилу бежать как лошадку.

Рунар смотрел вслед убегающей паре. Он видел, как они повернули к лестнице и начали подниматься в обеденную залу, но не двигался. Мухи облепили старого колдуна, забираясь в уши и ноздри, щекоча лапками кожу. Но они исчезли, как только Рунар услышал очень тихие овации и едва слышимое: “Вакх! Вакх!”. Он пошел на этот звук. Шепот ласкал его уши и манил, становясь громче. Что-то общее было между этими нежными уху звуками и тем чувством, что за ними наблюдает высшая космогоническая сила, как выразился Йорик.

Рунар направился к лестничному проходу, который соединял все этажи в замке.

—Сын мой — сказал теплый мужской голос.

Перед Рунаром вспыхнули воспоминания из детства, когда он жил один с матерью. Те моменты, когда его избивали соседские мальчуганы. Нет, даже не так. Они все вместе играли в его избиение. Он был вечно один. Такие игры были единственным средством с кем-то соприкоснуться, вступить в контакт, обменяться опытом жизни. Каждый раз он пытался дать отпор, но лучше всего у него получалось жрать грязь, в которую его окунали под всеобщий гогот. Тогда он верил, как и верит сейчас, что его отец был кем-то особенным. А мать была не шлюхой, а избранницей. Не зря он отличался от всех тех людей, особым ощущением материи, и мог вскрывать её, освобождая дикие необузданные силы. Рунар верил, что последует по стопам отца в далёкие миры, куда он ушёл. Что вся эта соседская ребятня проникнется уважением и понимаем к нему, а мать… Она была не нужна ему, только тормозила его своими выходками, своими словами, своими прикосновениями, своей жизнью. Он навсегда отказался от неё, отдавшись одиночеству и следуя пути мифического отца.

Так он и был один, до сего момента, пока не услышал этот знакомый голос — голос освобождения. В первый раз он услышал его, когда пробудилась его сила. Та самая, о которой он мечтал, та самая что обратила весь его маленький островок, на котором располагалась его деревенька, в выжженное пепелище.

— Сын мой, тебе не нужна эта палка извергающая огонь, ведь само солнце обитает внутри тебя. — сказал мужской голос сверху.

Рунар молчал и не отпускал посох, вглядываясь в потолок. Огонь с навершия светил все слабее. Тьма потихоньку заползла внутрь, свет мерк.

****

—Они убегаююют! Ах-ах-кхх. — Харальд задыхался от странного чувства. Он ощущал себя стогом сена, растерзанным ветром по полю. Это мерзкое удушающее чувство преследовало его всю жизнь. Первый раз был в детстве, когда он разбил голову играясь с сестрой. Он думал, что умрет. Кровь текла из ссадины на голове, но ему казалось, что пробит сам череп. Тогда пришел отец и взгляд его вызывал странное ощущение удушения. Он смотрел на сына с жалостью, как на дефектного. Как на маленького уродца, который прикидывался его сыном.

—Соберись, тряпка. Мамочке потом поплачешься. Ты там не обосрался? Вон твои части, я их вижу. — Йорик осветил щёки, губы, указательные пальцы и бицепсы. Они просто стояли и ждали их. Потом также неожиданно попрыгали на свои места, хихикая.

—Йорик, это чудо. Я жив! Слава богам! — Харальд вознес руки к сырому потолку, с которого капала вода. Из глаз стекали слезы облегчения, а чувство удушения отступило. Бугай уже хотел поблагодарить Йорика, как услышал незнакомый голос и замер.

—Опять ты приш-ш-ёл с-с-юда. Уходи, твоя ш-ш-утка с-с-ыграла против твоего го-с-с-подина. — шепелявый голос доносился из глубины тьмы. Он принадлежал древнему земному богу, забытому и оскверненному.

—Прочь, тварь! Изыди! — зеленые лучи света, исходящие от Йорика стали ярче, освещая гигантского змея Дельфия. Тысяча стрел торчала из его туши. Тысяча ран украшала его чешую. Через тысячу лет после своей кончины он возвратился в этот мир.

—Мне его мочить, Йорик? — Харальд неуверенно перехватил секиру, понимая, что эти двое давно знакомы. Какой-то давний секрет связывал их. Такой, о котором лучше никогда и не вспоминать.

—Его больш-ше не вернуть. А я занял с-свой законный дом. И теперь моё прорицание - ваш-ша погибель. — змей не унимался.

—Какое прорррррр-ииии-цание? Ничтожный заика. Я актёр, и каждый мой поступок — игра! Одна кончается, другая начинается. А теперь прочь с глаз моих, червяк. Лучезарный один раз пришиб тебя, повторит и снова, ещё и шкуру с тебя спустит. Будешь играть на сцене чучело, коль не одумаешься. Пшёл вон. — Йорик был необычайно горд, рассказывая о своем господине. Таким его никогда не видел никто, обычно он на всех сквернословил, но не в этот раз.

Змей не шевелился, обдумывал сказанное. Харальд же стоял, схватившись за топор, и трясся от древней невиданной ауры змея. Ещё чуть-чуть и он бы обгадился второй раз. Змей резко крутанулся вокруг своей оси и уполз в неведомое, а след из тьмы, который был точь-в-точь Дельфием, вырвал секиру у трясущегося Харальда и сбежал с ней вслед за ним.

—Йорик, кажется я потерял секиру, — голос Харальда дрожал как у плаксивой девчонки.

—Соберись, тряпка. Нам нужно лишь благословение тьмы небесной, а это хтоническая тварь нам не страшна! — Йорик был невероятно горд и воодушевлен чем-то грядущим.

—К-кк-аак ж-же мне др-рр-рр-аться? — Харальд все хныкал и хныкал, распаляя Йорика. Тот не выдержал и вцепился зубами в ухо, сначала он его жевал, а потом начал медленно отрывать. Харальд завопил.

—Мерзкая тварь, возьми себя в руки и сражайся как подобает мужчине, а не ссыкуну… — Йорик ещё что-то орал, но Харальд не слышал. Все звуки пропали с чувствами боли и страха. Нечто легкое и бесконечное чувствовалось рядом, то что может вместить всю тяжесть бытия в себя.

—Харальд, актёр мой. Ты так замечательно играешь храбреца и воина, являясь трусом. Весь мир твоя сцена. Дарую же тебе, как и прежде, силу, что сметает людские законы, силу что делает дух несгибаемым, силу что мощью своей рвёт врагов наших. Прими же гераклово проклятье.

В сознании Харальда мелькнуло прошлое. Как он душил свою сестру, как отрубал руки матери, как оскоплял отца, как кидал их тела в выгребную яму. Теперь же он освободился от гнетущего чувства, как и раньше, когда его охватило сладкое безумие и сестра увидела в его глазах похоть... Сила Вакха освобождала и давала небывалую мощь!

Харальд одним движением оторвал от себя Йорика, вместе с куском уха, и опустил на землю рядом с собой, как вшивую собачонку.

—Йорик, здесь так темно, ничего не вижу. Твоя душа только сгущает тьму и дарует ложные образы. Пора мне узреть мир и избавиться от лживых слов. — после сказанного Харальд стал выколупывать правый глаз. Тот выскользнул и повис на красных нитях, он вырвал и раздавил его. По руке потекла белая жидкость вперемешку с кровью. Вслед за глазом, Харальд широко раскрыл рот и откусил язык. Так он получил зрение что даровано слепцам и молчаливую мудрость. Харальд так и стоял, преклонив колено, с пустой глазницей и вытекающей кровью изо рта. Он не мог двигаться, мысли вытекали из головы, взгляд стекленел. Сознание мерцало, последние вспышки мыслей освещали его.

“Неужели это опять он? То имя, я слышал его… Вакх?” — таковы были последние мысли Харальда.

—Боже Харальд. Кажется, ты благословлён. Теперь ты не жалкое ничтожество, а нечто, что достойно находиться рядом со мной. Поздравляю! — Йорик был слегка озадачен поступком Харальда, но тот его не слышал. Теперь речи смертных не для его ушей. Только глас Вакха проникал в ушные раковины и ласкал их. Божественная мощь текла по всем мышцам Харальда. Теперь он стал другим, чем-то отличным от человека, как и обитающие в древнем замке твари.

Видение другого уровня существования открылось ему. Божественное око безумия раскрывало перед ним покрывало материи, обнажая скрытое. И вот, от его взора не ускользнула притаившаяся тварь. Она стояла метрах в десяти от него.

Один глаз, две синих чешуйчатых ноги, щупальца вокруг головы, и два гигантских яйца, размером с арбуз, на подбородке. Может быть она и была безобидной, просто уродливой тварью, но слюна уже вытекала изо рта Харальда при виде добычи. Ему хотелось почувствовать прекрасный вкус чужой крови на своих руках.

—ВЯЯЯЯ! — завопил Харальд и кинулся на тварь. Он сразу вдарил своими кулачищами по гигантским яйцам, они превратились из упругих шариков в мягкий сыр. Несчастное создание даже не имело рта, чтобы завопить, оно бросилось наутек. Точнее попыталось. Харальд ударом кулака переломил ногу несчастной твари, и стал выдирать щупальца. Затем, погрузил руку по локоть в глаз существа, выдавливая его до тех пор, пока оно не перестало трепыхаться.

Не колеблясь Харальд побежал дальше, наверх по винтовой лестнице, движимый неутолимой жаждой служения.

***

—Сынок, твое происхождение носит божественный характер. Зачатие твое — чудо! Я трижды непорочно оплодотворял мать твою... — Рунар, не веря этому голосу, ожидал, когда явится говорящий. И вот замковую комнату заполнила другая тьма, которая не скрывала, а показывала и несла свет в себе. Рунар увидел того самого, что представился его отцом. Перед ним была капуста. И не простой кочан! У капусты был один глаз, как у циклопа, солидные усища, завивающиеся вверх и густые грозные брови. В этом кочане чувствовалась гигантская сила, даже угадывались такие же нотки, как в высшей космогонической силе, которая ранее почтила их своим присутствием.

— Сын мой — ты актер мой. Играешь того, кто обуздал неведомые силы, а сам даже не понимаешь, как твой магический посох работает. Грандиозна и тонка твоя игра. Дарую тебе силу, которая позволит отринуть законы людские и столкнуться с бездонной могущества, с тьмой небесной. — грозная капуста закончила говорить, и амброзия божества полилась в глаза и уши Рунару, выедая их. Он было хотел спросить что-то о том: почему его покинули, где он был и другую дребедень, что интересует брошенного мальчишку… В этот миг Рунар понял, что ему больше нечего сказать, голос только мешает слышать, что ему велят. А на все его вопросы отвечает история матери что его нашли в капусте, куда его принёс аист. Тогда давно, он ненавидел её за столь глупую ложь, но сейчас он прозрел!

—Почему я не пришёл раньше, спросишь ты? Не вливают молодое вино в старые меха, ибо порвутся они. Так и я, вливаю силу в нужный сосуд, который укрепился и хорошо послужит. — с нотками наставления сказала усатая капуста.

Теперь, с этим знанием о своей готовности и чудесном происхождении, он спалит всех врагов капусты, как на его родном острове. Он помнил и смаковал тот день, когда нашел в руинах посох. По случайности? Нет! По проведению капусты! Да, жизнь лишь служение и выражение почтения перед его божественным отцом.

Рунар ощупывал посох, подбираясь к огненному навершию. Неведомой силой он оторвал руками саму необузданную стихию, что заключалось в его оружии. И вот перед ним предстала мать. Она выглядела как тогда, перед сожжением. Рунар обхватил руками её спину и надавил на ребра и хребет, в надежде сломать его своими дряхлыми старыми ручонками. Сила в его руках лилась и лилась, зубы стиснулись и начали ломаться друг о друга. Рот наполнился кровью и кусками зубов. А затем по его рукам потёк очистительный огонь. Сначала Рунар испугался и попытался вырваться, но не мог разорвать собственные руки, которые все сильнее прижимали к нему мать. Вскоре пламя оставило от седовласого старца обугленную плоть и полностью сгоревшие кисти до костей.

Теперь Рунар видел, как его руки пылают невиданным тёмным пламенем. Оно разгоняло тьму хтоническую и освещало путь. Путь, который ему указал отец его божий. Теперь он знал зачем ему жизнь, чтобы служить отцу своему — капусте!

Прилипшая плоть медленно оторвалась от каменного пола и Рунар пошмякал наверх, куда светила ему тьма небесная.

Шмяк-шмяк-шмяк. След из слипшейся обгорелой плоти тянулся за Рунаром. Он шел вперед пока не оказался на базаре. Какой же базар в замке? Наверняка это иллюзия, бред пылающего рассудка.

Рунар повертел обгорелой головой и “поморгал” выжженными глазницами. Никого не было. Тишина. Медленно начали появляться мухи. Торговать за прилавками, покупать, трогать и рассматривать рубахи, шубы, ткань, миски... И вот они все уставились на Рунара. Не такого как все. На того, кто был освящен безумным видением своего отца-капусты. Они начали потирать лапками и кивать в сторону мягкой прожаренной плоти, аромат которой разносился по всему базару, пробуждая аппетит. Мяса было достаточно, чтобы полакомиться, и чтобы отложить в нём потомство. Рунар все шёл и шёл, словно насекомых не было на его пути.

Мухи облепили его. Кто-то уже откладывал личинок, кто-то потирал лапками и пробовал мясцо, кто-то танцевал на покрытой коркой коже. Да-да, они устроили пир на плоти, с танцами, девками и мёдом. “Откуда все это у них?” — Рунар пытался понять большие ли мухи, как получается так, что он видит их размером с человека, но они помещаются на остатках его тела. Он открыл рот, чтобы сказать “прочь”, но мухи заполонили его рот.

—Плоть моя, огонь мой! — подумал Рунар с полным ртом копошащихся насекомых. Сгоревшая слипшаяся плоть зашевелилась и начала, подобно разбушевавшемуся морю, пожирать мух и детей их. Они пытались улететь, но мясо было липким как паутина и ненасытным как паук.

—Эти мухи, как те, что смеялись надо мной. Те, с кем я дрался и кого убивал. Всех, их всех поглотило пламя… С таким наслаждением? — думал Рунар. Разум ускользал от него, как песок в ладонях. Что-то он ещё понимал, но все больше для него открывалось другое. Нечто потустороннее, что даровало облегчение и свободу от этого мира.

Плоть насытилась, а Рунар забыл слова и что они значат. Он погрузился в молчаливое служение.

***

Йорик семенил на ножках за Харальдом. На каждый шаг человека, приходилось шесть шагов паучьих ножек. Он все больше и больше отставал, пока не остался один. Он визжал вдогонку Харальду, чтобы тот подождал и нёс его, но громила не слышал ни единого слова. Вообще ничего не слышал, кроме гласа Вакха.

Йорик остался один у выхода из обеденной залы и уже намеревался кинуться наверх вслед, но услышал оскорбление.

—Эй придурок! — голос доносился откуда-то из-под столов.

—Кто здесь? Я вырву твой поганый язык! — завопил Йорик, прыжком развернувшись назад. Маленький череп на восьми ножках пытался обнаружить обидчика, желая разорвать его.

—Да пока ты на своих ножках доколупаешь до меня я от старости помру. — голос был слышен всё чётче. Йорик кинулся к столам, к источнику звука.

—Да ты видел себя, шут? Тебе никогда не возвыситься над своей ничтожной натурой, — голос все не унимался и грыз самолюбие Йорика.

Йорик вскочил на стол чтобы разорвать зубами обидчика, но увидел прошлое своё, а не врага. Видение показывало: как он выступает на сцене перед толпой, а его закидывают гнилью, как он играет роль дальше, несмотря на тухлые помидоры на лице, как он стойко переносит всю желчь зрителей, которая не может сломить ни его дух, ни испортить игру на сцене, ни само выступление, как он демонстрирует будто все в порядке и нет презрения и выворачивающей вони.

Йорик мотнул башкой по привычке, отгоняя неприятное наваждение. И вот, он смотрит на другого себя, на того, кто превратился в жреца златокудрого бога, покровителя искусств. Ах, как же он прекрасен. Эти мышцы, талия, кожа нежная как персик, губы, разящие сладостью, зефирные черты лица — он был самой мужской красотой. Никто и не мог подумать поднять руку на него, само солнце благоволило ему, одаряя своими лучами. Этот бог искусств был поистине лучезарен.

—Ты помнишь это Йорик? Тот момент, когда ты возвысился из скомороха толпы в жреца моего побратима. Почему ты забыл своё призвание? — Вакх нашептывал откуда-то сверху. Йорик стоял в ступоре, погруженный в свои видения. Только лишь невероятная красота его бога имела для него значение.

—Ты уже давно ослеп, мой друг. В тот момент, когда увидел Лучезарного. Моего побратима — свет небесный. Именно он выжег тебе глаза и отвел во тьму, ко мне. Но ничего, не волнуйся, я помогу тебе, как и тогда… — Вакх шептал свои слова прямо в "уши" скомороха.

Йорик смотрел и вспоминал, как он уговаривал не допустить прихода тьмы небесной. Объяснял, что свет должен быть всегда, что цикл должен быть прерван. Нужно лишь подождать тысячу лет, и он вновь придет, а пока необходимо сохранить ту искру, которая осталась от Лучезарного. Йорик помнил тот миг утраты, величайшего горя из его жизни. Как он мог уйти? А что после него? Придет тьма? Наверно она уродлива, и пахнет от неё как от дохлого старика. Наверно…

—Помнишь, Йорик? Ты их всех убедил, что надо сохранить огонь моего побратима. И зачем? Он бы и так появился через тысячу лет… Есть тьма, значит есть и свет. Слышал про нигредо? Свет явится из тьмы! — Вакх присутствовал где-то здесь. Эта неопределенность витала вместе с его голосом. Он был самим скользящим непостоянством, перевоплощая пространство и перевоплощаясь в пространстве.

Если бы Йорик мог плакать… Он помнил тот момент, когда уговорил верховного жреца Заратуштру не пустить тьму в мир. Когда все они вместо погребения… Вот они собрались и все вместе… Тело… Тогда они смотрели в последний раз на прекрасную кожу и мускулы Лучезарного. Они начали осторожно. Кусочек за кусочком. Йорик помнил вкус этой божественной амброзии. Он только прикоснулся к ней языком и смаковал. Слишком долго. Другие начали рвать плоть Лучезарного, стараясь вместить в себя как можно больше его красоты и божественной природы.

А что он? Тот, кто так любил его за проявленное милосердие и шанс служить чему-то столь прекрасному. Он отринул в ужасе лучшее, что пробовал на вкус, как только понял, что натворил.

—Ты мерзкая тряпка и нытик! Все, чего ты заслуживаешь — это, чтобы гнилое яблоко выбило твои зубы! Если не приду я, то твой драгоценный никогда не явится! Действуй, отребье! Я дарую тебе забвение и вечное служение во славу Лучезарного! Повергни хтонического змея и забери обитель побратима, дабы явился я! — слова Вакха заполнили трапезную комнату, где раньше пировали. Дрожали стены, разваливались стулья, тарелки и вилки падали на пол, черепа бывших обитателей катались по трясущимся столам, а с потолка падали камешки.

Йорик никогда не видел такой яркой тьмы, она была самим светом! Не было сомнений, что она послана его божественным сиятельством. Теперь понятно, что нужно было сделать, что делать и что надо сделать. Так все просто и легко. Все, что остается — просто раствориться в служении и отдаться ему. Вот оно счастье, которое он так долго искал. Нужно отдать всё, что есть, ради удовольствия Лучезарного и служить ему. Ни на что не отвлекаться. Эти люди, чудовища, мир, свет, тьма — всё это не имеет значения. Все, что нужно — это служить. “Если надо послужить, чтобы услужить, я послужу и выслужусь, чтобы отслужить ради выслуги. Служить! Служить! Служить! Служить! Слу-жить, слу-жить, слу-жить!” — последние мысли утопили разум Йорика. Теперь он мог делать только одно — слу-жить. Череп на паучьих ножках подбежал к трупу одноглазого монстра с синими чешуйчатыми ногами, которого убил Харальд. Пристроился к пустой глазнице и запустил в неё свои лапки. Они начали, подобно корневой системе, опутывать тело, подчиняя его своей воле и приводя его в движение.

****

Харальд бежал, следуя зову Вакха. Тело двигалось, как падающий камешек вниз, беспрекословно и неотвратимо. Бугай стремительно перемещался по древнему замку, через заросшие мхом лестницы, наверх, туда где находилась цель его жизни, источник неведомой силы, который должен послужить во славу и благость Вакха.

Харальд резко замедлился, заметив колыхания материи. Там, за ней, притаился дух. Он ждал его. Харальд точно знал это, он чуял эманацию самой охоты, что струилась по струнам материи. Он начал медленно и грациозно приближаться, как хищник зашедший на чужую территорию и собирающийся отобрать жизнь хозяина. Подходя ближе к духу, Харальд заметил, что у него женское тело, лук, кожаные доспехи, как у фурии, и лицо его сестры.

—Я призвана сюда дабы свершить возмездие, Харальд. За твою похоть и жестокость, — сказал дух с лицом сестры грубым и жестоким голосом, как у посланника Немезиды. Рот лучницы при этом не двигался, речь доносилась из глубины её тела и вокруг неё одновременно.

—Ты жалкий дух. Сгинь. Ты мешаешь мне! Богу! Не выдумке людской! — говорил Вакх за немого Харальда. — Его душе и так несдобровать, пусть хоть тело послужит пользе. А что до мести за целомудрие, ему уж дела нет до похоти своей. Дух, преклони колени, и я прощу твою дерзость, иначе мой слуга разорвет тебя на части.

— Даже если так, ты не властвуешь здесь. Здесь царство матери земли. Она хранит это место, — сказала фурия. Вакх не удостоил её ответом, это сделал его слуга.

Харальд, с рёвом зверя, кинулся на живое препятствие, намереваясь разорвать голыми руками. Фурия вскинула лук и выпустила стрелу в приближающегося врага, снаряд вонзился чуть выше бедра. Бугай заревел сильнее, и одним прыжком преодолел оставшиеся расстояние. Однако, Харальд столкнулся с медведем на задних лапах, а не с хрупким женским телом в кожаных доспехах. Фурия обратилась в косолапого зверя. Медвежий клык прошелся от брови до ключицы бугая, попутно распоров щеку, от чего синие зубы стиснулись от боли. Харальд её не чувствовал, но его тело изнывало от неё. Плоть брыкалась и вырывалась из-под зверя. Одной рукой, благословленный геракловым проклятьем вырвал медведю гортань, второй ударил по морде, превратив череп в труху.

Харальд терпеливо смотрел на метаморфозу медвежьей туши в целое и неповреждённое тело девушки. Он ждал решения зрителя, как гладиатор на арене.

— Добей! — шепот божества пьянил Харальда, вызывая сладкие ощущения в теле. Мышцы непроизвольно сократились и превратили лицо сестры в кучку кровавых ошметков, разбрасывая по каменному полу кусочки черепа и мозгов.

Зов Вакха понёс Харальда дальше, вперёд. И гнал его до тех пор, пока он не услышал странный стук, как будто кто-то играл на боевых барабанах. Тун-тун-тун, тун-тун, тунтунтунтун… Харальд уже не осторожничал, как при прошлой встрече, его цель была близка, а зов Вакха гнал всё яростней.

Громила разнёс железную дверь с разбега. В сырой комнатушке сушеная мумия, похожая на убиенных во дворе, отбивала топорами ритм на свежих телах вместо барабанов, забрызгивая кровью стены и пол. А оружие, служившие колотушками, подозрительным образом походило на его, похищенное змеем Дельфием.

Музыкант сразу запустил “колотушку” в вошедшего. Харальд не уворачиваясь вдарил по древку топора и промахнулся. Клинок вошел до локтя, разделив правую руку на две части. Кровь хлынула из разрубленной конечности. Любой человек погиб бы, но тело Харальда обладало божественным благословением, что даровало чертовскую живучесть. Полетел второй топор. Харальд бросился вперёд. Замахнулся левой рукой и опять вдарил по топору. На этот раз древко разлетелось, а лезвие пронеслось мимо. Тем же ударом он пригвоздил музыканта и пробил каменную стену за ним. На миг он увидел змея, пронзенного тысячью стрел. Дельфий лежал на пригретом месте и смотрел на истекающего кровью громилу. Когда упала последняя капля крови, Харальд грохнулся на обломки каменной стены мертвецом.

Обгорелый Рунар подошёл вовремя, как раз к открывшемуся проходу. Колдун чувствовал, что под змеиной тушей скрывается тот самый источник силы, который и был его целью. Он полез через тело Харальда в проём. Колдуну трудно было протиснуться, плоть липла к камням, часть оставалась на них же, а часть украшалась каменной крошкой, задерживая его в проёме.

— Вперёд, сын мой. Смети врага моего. Ведь этот змей, питается моим не рожденным телом. Пока меня нет, мир находится в опасности. Дети мои, как мотыльки сгорают в своём безумии и желаниях, сея, как ты, смерть и разрушения. Ваше спасение и искупление только в служении мне, — голос Вакха разносился по зале, обращённый непонятно к кому, ведь “сын” слышал его шептания всегда.

Рунар оказался в круглой комнате, один на один с Дельфием, замершим в центре. Колдун пустил поток темного пламени с кончиков пальцев, опаляя гигантского змея. Тот мгновенно рванул под купольный свод залы, паря в воздухе. Дельфий кружил вокруг колдуна, готовясь к атаке. Рунар не переставая поливал змея черным пламенем, потихоньку прожаривая его, как тушу на вертеле. Залу заполнил аромат жареного мяса, который, по достоинству, смог бы оценить Харальд.

Подготовившись к атаке, Дельфий замер в воздухе и раскрыл рот над Рунаром. В его пасти образовался коллапсар, затягивающий тёмное пламя и вслед за ним колдуна.

Йорик застал поглощение Рунара, и пустился, управляя трупом чудовища, к омуту кружащийся тьмы, на который указывал Вакх. Скоморох сделал всего несколько шагов после проёма, как змей закончил поглощение и его глаза уставились на него. Дельфий исторг из коллапсара темный огонь колдуна, а вслед за пламенем, кубарем полетел и сам Рунар. Новое тело Йорика мгновенно расплавилось как воск, а Рунар плюхнулся в жидкую раскаленную кашицу плоти чудовища, такую же липкую и вязкую, как и то что осталось от его обгорелой кожи.

Йорик мастерски избежал потока пламени. Скоморох отделился от тела чудовища, в момент извержения Дельфия, и побежал на своих паучьих ножках к омуту тьмы, который ранее сторожил змей. Он несся, как только мог и уже видел, как плескающиеся волны выбивались из тьмыворота, падали на пол и бесследно впитывались в камень. Костяной коротыш так и не добежал до цели, стрела пронзила череп на паучьих ножках, пригвоздив его к полу. Там, позади, в проеме, стоял дух, сражавшийся с Харальдом. Вместо головы расплющенные ошметки, но руки целы, а в них лук сребренный.

— Всё, что мне нужно, это чтобы кто-то из вас, благословленных мной, прикоснулся к омуту и всё — это финал! Неужели я многого прошу? — Вакх шептал Рунару, который единственный ещё мог сражаться.

Колдун медленно вылезал из липкой жижи. И хотя он уже был не обременён тяготами земных чувств, он ощущал напряжение Вакха — своего “отца”. Как тот взбешен и опечален, а может даже и боится сгинуть в безвестности на многие века и тысячелетия. Рунару ничего не оставалось, кроме как раскрыть свой источник мощи, дабы мир почувствовал всё его рвение и силу служения во имя Вакха.

—Эпилог! — закричал Вакх и Рунар взорвался. Дикий огонь, вырывающийся из глубин его чёрной души, пожирал всё пространство на своем пути, оставляя после себя только тьму небесную, которая через краткий миг бесследно растворилась, как будто её и не было никогда. От этого потока энергии половина древнего замка исчезла в небытии. Верхний этаж с логовом Дельфия, комната с “барабанами”, трапезная, дворик с кузней — всё это испарилось. Также исчез и омут с тьмой, который так интересовал Вакха.

Над островом, после невероятного взрыва, повисла тишина. Чайки и звери тихо засели в своих домах, сверчки, мухи и прочие насекомые предпочитали не шевелиться, даже море, плавно и нежно, без лишнего шума, омывало берег.

— Наконец-то всё сыгралось, как я хотел. Мои герои, в честь вашего несгибаемого духа и отличной игры, раскинется по всему острову лоза для лучшего в мире вина! — прогремел Вакх над всем островом, сотрясая камушки и пугая зверьё с птицами.

Так на следующий день на острове вырос чудесный виноград и красовался чёрный обелиск с надписью: “В честь отличной игры актёров и моей лучшей драмы, разыгранной в мире. А также в память о трагическом захоронении моего побратима Лучезарного, съеденного своими жрецами на моём представлении. Посему, весь мир будет скорбеть. Войны, мор и скоморохи принесут горе в каждый дом. Весь мир — моя сцена, а людские судьбы — строчка в пьесе.”

С тех пор, плач и скрежет зубов слышался в каждом доме. И неслось горе по судьбам людским до тех пор, пока не пришло время Лучезарного.