Дочери Зачарованного леса


За рекой, что оградой служила селу,
 
Простирался густой зачарованный лес,
 
Полный древних, таинственных, дивных чудес,
 
Отродясь не видавший топор и пилу.
 
 
 
И негласное правило было вовек,
 
Чтобы вдруг не случилось нежданной беды.
 
Тихий шёпот звучал будто из-под воды:
 
«Не ходи по другой стороне, человек».

Большое и шумное село Богатое вольготно раскинулось в уютной долине, с трёх сторон окаймлённой густым хвойным лесом. Четвёртая сторона, где и расположилось село, тоже щетинилась деревьями, но то был совсем другой лес. Особенный...

От села его отделяла широкая полоса реки. Своенравный Чарован тёмно-синей атласной лентой огибал людское поселение, гремел перекатами, дыбился каменистыми берегами, словно предостерегая – не ходи на другую сторону, не надо!

Лес на той самой другой стороне так и звался меж людьми – Зачарованным, тем, что лежит за Чарованом. Был он велик и неизведан, простирался во все стороны на многие вёрсты. С двух сторон замыкался в полукольцо прихотливым изгибом Чарована, с третьей – непролазными болотами, а с четвёртой – далёким загадочным морем, о котором только слышали, но мало кто видел.

В нём не было строений, ни единого дымка отродясь не вилось меж деревьев, но бывало, по ночам мелькали диковинные бело-голубые огни, а иногда слышался звонкий смех, а порой и песни. И что-то настолько нездешнее, потустороннее звучало в доносящихся из бархатно-зелёной чащи прекрасных голосах, что невольные слушатели покрывались мурашками с головы до пят. Отчаянные смельчаки изредка отваживались среди бела дня перебраться на тот берег и прогуляться меж исполинскими дубами и стройными елями, но ни один из них не согласился бы пойти туда во второй раз – нехорошее мерещилось тем, кто возвращался из Зачарованного леса. То в глазах среди бела дня потемнеет, то по ночам в избе странные шёпоты слышаться начнут, то из колодца кто поманит и хорошо, если успеют ухватить бедолагу за пояс.

Бывало, что собственная собака не признавала вернувшегося. Доходило и до покусов. А как младший сын бортника1 – отчаянный малый – на спор провёл на той стороне Чарована ночь, а после по слухам повредился в уме и сбежал в лес, все хождения и вовсе прекратились. Слишком пугающими были воспоминания о доносящемся со двора бортника надрывном вое и странном существе – полуволке-получеловек, что однажды перемахнуло через ограду и скрылось за рекой.

Так и жили: село Богатое и Зачарованный лес – вроде и по соседству, а каждый сам по себе.

 

* * *

Новёхонький рубленный дом удачливого купца Мирона Саломатина был самым большим и нарядным во всём селе. Затейливая деревянная филигрань лиственным узором вилась вдоль высокой крыши, густо оплетала наличники дверей и больших косящатых2 окон. Такими окнами во всём селе могли похвастать не больше трёх домов, остальные же подслеповато щурились друг на друга обычными, волоковыми3. Но Мирон и тут отличился – закрыл окошки верхнего этажа расписной слюдой, отчего в солнечный день по двору плясали разноцветные блики.

Два этажа, увенчанные мезонином, который Мирон подсмотрел в одном из своих заморских торговых путешествий, возвышались над соседними домами подобно башне, в которой живёт сказочная принцесса. Да и принцесса там была. А точнее – две. В детях своих – а особенно дочерях – купец души не чаял.

Старшая дочь Голуба в прошлом году вышла замуж. Младшая Беляна – десятилетняя шалунья и всеобщая любимица – с тех пор немного приуныла. Привычная проводить время с обожавшей её сестрой, она потерянно бродила по дому или сидела в опустевшей сестриной комнате, в которой та и года прожить не успела до того, как выпорхнула из родного гнезда. Листала сестринские альбомы с незатейливыми рисунками да часами перебирала украшения из резной деревянной шкатулки. Голуба оставила дома лишь самые простенькие стеклянные бусы и медные браслеты, что носила ещё девчонкой, но Беляна радовалась и этому – они напоминали ей о сестре.

Мирон, невзирая на юный возраст дочери, с избытком дарил ей самые лучшие украшения, какие мог достать. В беляниной шкатулке без дела лежали переливчатый жемчуг, небесная ляпис-лазурь и – невиданная роскошь – искристые гранатовые серёжки, но она хотела только сестринские. Купец уже и не знал, чем побаловать младшенькую – ни сладости, ни развлечения не доставляли ей прежней радости – как вдруг за три недели до Щедрого вечера4 пришло долгожданное, важное в своей пухлости письмо от старшей. Да и новости были под стать: сваты – люди состоятельные, крепко держащиеся традиций – решили провести праздник вместе с новыми родственниками, в семейном кругу. Звали к себе, но Мирон, гордый новеньким домом, тут же засел за ответное письмо, в котором настоятельно приглашал новоявленную родню в Богатое.

Согласие не заставило долго ждать. Получив письмо, Мирон с супругой Миленой, в радостном волнении от предстоящей встречи со старшей дочерью, собрали детей в большой комнате. Пока двое их сыновей – светловолосые крепыши семи и восьми лет – по обыкновению шумно обсуждали предстоящий праздник, Беляна, забравшись с ногами на кресло, внимательно разглядывала сестрино письмо. Была там пара фраз и отдельно для неё – сестра обещала привезти подаренного мужем щенка удивительной крошечной породы, шутливо переживала, не съест ли его их огромный кот Ворчун и делилась планами: как будут каждый вечер секретничать до самой ночи, варить карамель по особому, недавно ею узнанному рецепту, делать из неё разноцветные леденцы для всей семьи, свяжут друг для друга варежки из козьей шерсти…

Замечтавшись, Беляна смотрела в окно и совершенно не слышала ни гомонящих братьев, ни родителей, обсуждающих скорый визит дорогих гостей. За окошком падал снег, деловито обновлял двор и изрезанную полозьями саней улицу. По забору важно шествовал Ворчун.

Очнулась она, лишь когда Храбр – старший из братьев – хлопнул у неё перед лицом в ладоши.

– Уснула, что ли? – рассмеялся звонко и тут же дальше помчался по комнате, ловко управляя воображаемым конём. Младший – Баюн – не мешкая, поскакал следом. Милена с доброй улыбкой следила за сыновьями.

Мирон сложил письмо, ещё немного полюбовался семейством и поднялся с кресла. Уперев руки в бока, весомо оглядел домочадцев. С удовлетворением предвкушая ответ, спросил, повысив голос, чтобы перебить поднятый сыновьями гвалт:

– А не хотите ли ёлочку на праздник?

– Хотим! – запрыгав на месте, дружно откликнулись мальчишки и даже Беляна, оживившаяся от чудесной новости, закивала.

– А какую?

– Большую-пребольшую! – завопили уже все трое.

– И украшений на неё побольше… Чтобы вся сверкала… – подумав, мечтательно добавила Беляна.

– И огонёчков! – крикнул Храбр, скача вокруг отца. – Мам, помнишь, огонёчки на той ёлке, на большой площади, в городе?

Милена с улыбкой кивала, а сама уже прикидывала в голове, сколько свечей, скатертей, посуды и угощений понадобится для предстоящего праздника. Мирон же, выходя из комнаты, пребывал в прекраснейшем расположении духа и был готов на любые подвиги ради сохранения в доме праздничной атмосферы.

 

* * *

Ранним утром, когда полусонное солнце только-только приоткрыло золотистый глаз, купец вышел во двор. Двухдневный снегопад укутал дома и деревья в роскошные белоснежные шали, а пришедший следом славный морозец превратил всё вокруг в сверкающую серебряную сказку.

Настроение у Мирона было хоть куда. За прошедшие после получения письма от сватов полторы седмицы он заготовил к празднику прелестные подарки – оставалось найти ёлочку, под которой можно было бы разложить все эти чудеса. Срубить ель было делом нехитрым, но вот добыть такую, чтобы не как у всех – то была задача достойная.

Да и чего уж греха таить – хотелось порисоваться перед новыми родственниками, показать, что и они, Саломатины, не лыком шиты. Были и для гостей заготовлены нарядные шёлковые мешочки и цветные картонные коробочки, до поры до времени спрятанные в укромном уголке. Словно подслушав мысли купца, солнце широко распахнуло глаз, будто желало разглядеть что же там за чудесности приготовил Мирон. Вдалеке, невысоко в воздухе разлилось длинной узкой полосой бледное голубоватое сияние – так в ясный день светился лёд Чарована.

Мирон бросил взгляд на сияние, потом за реку. Украдкой бросил, словно старый лис шмыгнул в курятник – не ровен час, кто заметит. Но погода стояла на диво спокойная, тихая. Укрытый ледяной бронёй Чарован спал крепко. Зачарованный лес темнел вдали – притихший, совсем неопасный, почти обыкновенный. Мирон огляделся – всё словно бы специально сложилось так, чтобы он мог совершить то, о чём ещё седмицу назад и помыслить не смел.

Он глубоко вздохнул и решился. Размашисто вошёл в конюшню и сразу же наткнулся на Ворчуна. Кот восседал на копне сена, вполглаза наблюдая за копошащимися в соломе курами. Услышав шаги, лениво оглянулся, смерил купца обманчиво скучающим взглядом. Не дело ты затеял, отчего-то прочитал Мирон в зелёных кошачьих глазищах.

– А ну тебя… – буркнул он, сам не зная кому. Кот равнодушно отвернулся и снова занялся курами. Весь его вид – от торчащих ушей до пушистого хвоста – выражал полное пренебрежение к мироновым планам.

Из глубины конюшни послышалось фырканье – Чалый заметил хозяина. Купец прошёл к коню, протянул руку, коснувшись густой лошадиной чёлки.

Чалый – широкогрудый молодой мерин – по обыкновению приветствовал его негромким ржанием, уткнулся бархатной мордой в ладонь с приготовленной ржаной горбушкой. Мирон подождал, пока неторопливый конь съест лакомство и вывел его во двор. Запряг в сани, бросил туда же топор, уселся сам и легонько – больше для формы – стегнул поводьями по лоснящемуся крупу. Недовольно фыркнув – мол, сам знаю – Чалый потрусил вперёд.

Ровная стезя мерно убегала под конские копыта, зеленоватое свечение приближалось. Усыпанный снегом мир тихо искрился в солнечных лучах. И так хорошо было вокруг, так спокойно, что Мирон даже песню затянул от полноты чувств.

После пары поворотов параллельно дороге потянулся берег Чарована, пришло время сворачивать с наезженного пути. Купец натянул поводья, спрыгнул с саней и осмотрелся.

Он не зря выбрал именно это место – здесь Чарован делал крюк и от дороги до него было, что называется, рукой подать. Вот только снега успело намести: коню – по грудь. Мирон походил возле пышных белоснежных стогов, примерился и азартно махнул рукой – была не была. Запрыгнул в сани и повернул Чалого прямо на сугробы.

Всхрапывая, рослый конь принялся широкой грудью прокладывать путь, благо снег не успел слежаться в плотные пласты. Вскоре Мирон добрался до шершавого каменистого берега. Вечно гуляющий вдоль реки ветер не давал накапливаться здесь сугробам и в солнечных лучах просвечивающий сквозь лёд Чарован синел лазуритом и бирюзой, отчего над рекой и разливалось сияние. Мирон возблагодарил недавние морозы и, спешившись, осторожно ступил на лёд, попробовав ногой прочность. Не услышав ни хруста, ни потрескивания, успокоился, да и прозрачный зеленовато-синеватый цвет льда говорил сам за себя.

Держа Чалого под уздцы, купец шустро перебрался на другой берег. Конь слегка нервничал – негромко всхрапывал и то и дело прядал ушами. Мирон остановил сани и впервые за утро в упор –– хоть и через силу – взглянул на лес. Внимательно оглядел укрытые белыми шубами деревья и вдруг поёжился под жарким толстым тулупом – неожиданно возникло ощущение, что и лес в свою очередь смотрит на него.

Купец невольно опустил глаза и кашлянул: невесть почему перехватило дыхание – словно чья рука ухватила за горло. Появилось даже беспричинное желание уйти – засвербило под ложечкой, зазудела шея, будто бы в жаркий день облепленная назойливой болотной мшицей5. Но тут Мирон заартачился – самому себе он бы не признался в том, что странный лес пугал его до жути. Но перед трудностями он – тёртый торговец и бывалый путешественник – отступать не привык.

Мирон набычился и, подбадривая себя, затянул недопетую песню – всего-то и нужно перебороть дурные ощущения и сделать то, зачем пришёл. Только надо побыстрее заканчивать, мелькнула мысль.

Купец ещё раз огляделся, присматриваясь. Прямо на опушке росли две ели. Несравненные красавицы – пышные, высокие, стройные, с густой нарядной хвоей – лучше и придумать нельзя. И ходить никуда не нужно.

Утопая в сугробах, Мирон пробрался к ближней, как мог сапогами раскидал вокруг снег, взвесил тяжёлый топор в руках, примерился. Расставил для упора ноги и по-молодецки крякнув, размахнулся. Солнце блеснуло на отточенном лезвии – словно серебристая рыбка из воды выпрыгнула. Хищным движением, наискосок, сталь вонзилась в ствол, разрубив шершавую бронзовую кору, обнажив светлую, с розоватым оттенком древесину. Брызнули щепки…

 

* * *

…Зеленика и Муара играли с совами – серебрили им перья и смотрели, у чьей дольше продержится волшебство. Совы – пёстрая ушастая и большая неясыть – терпеливо сносили причуды, лишь изредка басовито поухивали, если становилось особо щекотно. Когда же это занятие им наскучило, обе слаженно взмахнули крыльями и улетели.

Зеленика проводила своенравных птиц взглядом и шутливо бросила в подругу горстью свежего снега. Муара ловко отклонилась, сверкнула улыбкой и вдруг вся вытянулась в струну и словно на одно страшное мгновение окаменела. Тут же мертвенно побледнела, а тёмно-зелёные глаза распахнулись в пол-лица будто от боли.

Зеленика подавилась смехом, вскинула руку к задрожавшим губам. Шутит? Пугает? Она попыталась уцепиться за спасительную мысль, но тут же поняла, что никакая это не шутка.

– Что с тобой? – сбросив оцепенение, она кинулась к подруге, схватила её за руки и вовремя – та, запрокинув голову, уже начала оседать в снег.

– Муара! – ничего не понимая, Зеленика смотрела, как стремительно темнеет подол голубовато-зелёного платья подруги. Она машинально коснулась мягкого мшистого бархата и тут же испуганно отдёрнула пальцы – на коже остались влажные алые разводы. В памяти вспыхнули слова из страшной сказки – вот будете себя плохо вести, придёт из-за речки человек с топором... Но разве плохо они вели себя?! И, едва не теряя сознание от навалившегося тёмного душного ужаса, пыталась убедить себя, что это просто-напросто слова из детской страшилки и в тоже время понимала, что нежданно-негаданно кошмар вырвался в явь. И нипочём не успеть к тому месту на опушке, где, прижавшись друг к дружке растут две стройные пышные ели. И даже если успеешь, то всё равно ничего уже не исправить. И нет никого, кто бы мог помочь в таком страшном горе…

Если только… Зажмурившись от страха и закравшейся в сердце робкой надежды, Зеленика крепко обхватила Муару руками, словно пытаясь перелить в неё собственную живу и, запрокинув лицо к небу, закричала что было сил:

– Матушка Ель, помоги! Иглия-я-я!!!

И тонкий, звенящий от отчаяния крик разнёсся по Зачарованному лесу, круша тишину, что веками окутывала зелёные чертоги. Он пролетел над полянами, весной и летом пёстрыми от цветов и парящих над ними бабочек и тенистыми оврагами, по осени полными грибов и дремлющими под снегом прозрачными родниками. И лес откликнулся на него – горестно завыл-заплакал, словно жестоко избитый звериный детёныш, баюкающий сломанную лапу и непонимающий за что с ним так обошлись. И многовековой покой сменился ужасом. А из ствола растущей в чаще величественной старой ели, чья хвоя от времени стала почти угольно-чёрной, выступила статная женщина в сплетённой из еловых ветвей короне, возложенной на распущенные волосы, что окутывали её фигуру подобно длинному чёрно-зелёному плащу.

Не нарушая снежного покрова, стремительно и плавно прошла она к тому месту, где, обняв недвижимую подругу, сидела на покрасневшем снегу умирающая от горя Зеленика и густые, полнящиеся нефритовыми искрами тени следовали за ней по пятам.

– Матушка… помоги… – увидев Иглию, выдохнула Зеленика и, повинуясь молчаливому приказу, с трудом поднялась и, отступив в сторону, тяжело села в снег.

Иглия опустилась на колени возле неподвижной гамадриады6. На смуглом лице с острыми чертами без намёка на возраст не отразилось ни единой эмоции, лишь глаза ещё больше заполнились чернотой, превратившись в два бездонных омута. Тонкие руки затанцевали над тающим, уже почти невидимым телом Муары. Его дымчатые очертания заколебались, сдвинулись, поплыли, послушно закручиваясь в спираль под руками матушки…

– Держи, – через несколько мгновений Иглия протянула Зеленике флакончик, в котором тускло переливалось зеленовато-серебристое сияние. – Здесь её душа. Дашь его младшей дочери купца. Пусть выпьет.

– И что потом? – завороженно глядя в чёрно-золотые глаза, тихо спросила Зеленика.

– Потом – ждать, – усмехнулась матушка, но взгляд её остался холоден. – Но знай – чем дальше ты отойдёшь от своего дерева, тем хуже тебе будет. Но коли ты готова к этому, то беги, потому что времени уже почти нет!

Её выкрик потонул в порыве ветра, в воздух взметнулись снег и спящие под ним палые листья. Лес взвыл на разные голоса. Прижимая к груди драгоценный флакончик, Зеленика вскочила и опрометью ринулась на берег Чарована.

Но едва перед ней оказалась широкая ледяная полоса, как она замерла в нерешительности. Никогда ещё ни одна гамадриада не переходила заповедную реку, никогда не ступала на тот, другой берег, где жили странные и страшные существа, лишённые способности чувствовать и сострадать. И никогда ещё Зеленика не уходила так далеко от своего дерева. Ей бы и в голову нипочём не пришло совершить подобное. Она не знала, что с ней будет в таком случае. Иглия сказала – станет плохо. Но что это значит? Ей ещё никогда не было плохо. Кроме сегодняшнего случая. Зеленика не представляла, что будет делать, если опять испытает то, что чувствовала сегодня.

Но ради Муары она была готова на всё. Подумаешь, люди.

Она вскинула голову. Сузила серебристые, в тёмно-зелёной обводке глаза. Подумаешь, станет плохо. Но, несмотря на внешнюю браваду, душа трепетала в ожидании неведомого.

Боязливо и в тоже время решительно Зеленика ступила на лёд.

– Вернись, – горестно прошептал за её спиной лес, – не ходи туда…

– Надо идти, – не оборачиваясь, мысленно ответила она ему, – спасу Муару и вернусь.

Ей было хорошо видно, куда идти – след от саней, на которых везли срубленную ель, был широк и отчётлив. С замиранием сердца она перешла спящий Чарован и, не оглядываясь, побежала вперёд. С каждым шагом внутри становилось холоднее, в голове шумело, перед глазами плыли тёмные, вспыхивающие разноцветными искрами пятна. Ей плохо, поняла она.

В этой радужной темноте Зеленика добралась до окраины села. Рассеялась, став бледным зеленоватым облаком и так незаметно, через всё село, дошла до дома, куда привезли Муару. Протиснулась в щель меж створками ворот и оказалась во дворе.

Запахи и звуки человеческого жилья поначалу оглушили и ошеломили её. Самый сильный ветер, что, бывало, буйствовал на опушке леса, казался Зеленике лишь колыбельной песней, а здесь… Всё чужое, враждебное, навязчивое.

Зеленика встряхнулась и поднесла к лицу флакончик. Сосредоточилась на нём, вызвала в голове образ Муары, её бледное лицо и глаза, в которых не было жизни. Сморгнула выступившие слёзы и перевела взгляд на дом.

Он был большим, самым большим из тех, что попались ей по пути. Зеленика слышала звучащие внутри голоса людей, смех, а сквозь весь этот шум пробивалось едва слышимое биение живы подруги.

Сердитое шипение заставило её отвлечься. Зеленика нервно оглянулась – на высоком заборе сидел большой серый кот и пристально смотрел на бледно-зелёное облако. Кот был не лесной, привычный ей, а домашний. И он явно её видел. Распушившись так, что стал похож на испуганного ежа, кот неотрывно глядел на вышедшее из леса существо, что стояло возле ворот.

На одно мгновение Зеленике показалось, что зверь бросится на неё. Она даже приготовилась защищаться – опутать его плющом, превратить в еловую шишку или даже ледышку, что весной обязательно растает.

– Лучше не мешай мне, – предостерегающе шепнула она, глядя ему в глаза. – Я за своим пришла.

Кот приподнялся на лапах и, выгнувшись дугой, раскрыл розовую пасть с острыми белыми зубами. Шипение переросло в тихое, но угрожающее ворчание. Несколько мгновений они будто бы мерились силами, затем кот соскочил с забора и широкими прыжками помчался к дому.

Зеленика выдохнула – хорошо, что не пришлось тратить силу, ей и так сейчас совсем несладко.

Не позволяя себе отвлечься от главного, она пересекла двор, приблизившись вплотную к дому. Встав перед крыльцом. принялась вслушиваться в людские голоса и вскоре нащупала тонкую серебристую ниточку – звенящий от радости голосок десятилетней девочки.

Зеленика вернула себе привычный облик, как следует утёрла слёзы и, собравшись с силами, принялась звать.

 

* * *

Беляне не спалось. День был просто замечательным – отец привёз самую прекрасную ель, которую только можно было себе представить, и они целый день потратили на её украшение. Мальчишки, конечно, больше мешались, чем помогали, но зато с мамой они смастерили множество украшений из серебряной и золотой бумаги. Среди тёмной зелени блестящие шары и шишки смотрелись просто волшебно. Беляна так увлеклась приготовлениями к празднику, что не заметила, как пролетел день. Но когда за окнами стемнело, она поняла, что по-настоящему устала – глаза начали слипаться, руки и ноги сделались мягкими и безвольными, как у тряпичной куклы.

Мама, улыбаясь, поцеловала её и отправила наверх, спать – ведь завтра им снова предстояло весь день провести на ногах: лить толстые праздничные свечи и печь имбирные пряники с золотой глазурью. Во всём селе никто больше таких не пёк. А мама обещала показать, как это делается. Беляне непременно хотелось поучаствовать, чтобы было потом чем удивить заносчивую дочку мельника.

Она быстро умылась, переоделась в ночную рубашку и рухнула на кровать. Думала – стоит будет только лечь в постель, как тут же уснёт, но сон отчего-то не шёл. Что-то мешало: всегда мягкая перина сегодня казалась неудобной, комната – душной. А за окном светили звёзды и падали редкие крупные хлопья снега. Беляне очень хотелось выйти на свежий воздух.

Вконец измучившись, девочка встала. Прислушалась. В доме царила полнейшая тишина – мальчишки уснули, мама и отец закончили с делами и тоже легли.

Беляна спустила ноги с кровати, осторожно коснулась стопами толстого коврового ворса. Немного посидела на постели, набираясь смелости для похода по длинному тёмному коридору. Подумала о заснеженной улице, хрустящем, словно свежеиспечённая булка, снежном покрове и сама не заметила, как соскочила с кровати. Тихонько спустившись по лестнице, она на мгновение замерла.

Напротив, в горнице, бесформенным пятном темнела ель. Беляна отвернулась и ускорила шаг – сейчас, в темноте, ёлочка выглядела ничуть не заманчиво, а скорее пугающе.

В темноте она кое-как накинула шубку, валенки, пробралась в сени и, отворив дверь, выскользнула на крыльцо.

Серым пушистым шаром под ноги закатился Ворчун. Заурчал хрипло. Отчего-то это его урчание напомнило Беляне гул Чарована на перекатах. Даже будто повеяло холодом с говорливой реки. Беляна повела хрупкими плечиками под шубкой, наклонилась к коту.

– Что с тобой?

Ворчун с силой потёрся о её ноги, боднул головой. Вспрыгнул на перила и, оглянувшись, злобно завыл в темноту.

Беляна вздрогнула. Легонько шлёпнула кота по вздыбленной спине.

– Ты чего? Разбудишь всех!

Кот спрыгнул с перил и снова закрутился у девочки под ногами. Беляна перешагнула через него, подняла голову и замерла…

В нескольких шагах от крыльца стояла девушка. Длинные тёмные волосы, в которых сверкали снежинки, струились по её плечам, подол тёмно-зелёного бархатного платья лежал на снегу, отчего казалось, что девушка стоит на полянке из мха. Отчего-то в воздухе пахло хвоей и лесным привольем.

Свет луны освещал ночную гостью ровным, будто специально очерченным кругом. Нежно улыбаясь, она манила Беляну к себе. И веяло от неё чем-то таким загадочным и прекрасным, что девочка, не задумываясь, шагнула навстречу, под лунный свет. Крупные снежинки одна за другой опускались на волосы и протянутые вперёд руки чудесной незнакомки. Заворожённая её красотой, Беляна не замечала, что ни одна из них не тает…

– Кто ты? – спросила она.

– Я хочу сделать тебе подарок, – вместо ответа ласково произнесла та. – На праздник…

Она развернула ладони и на одной из них оказался флакончик, в котором переливалась зеленоватая с серебристыми искорками жидкость. Ворчун было утробно взвыл, но под взглядом Зеленики попятился и, забившись в угол, только негромко шипел.

– Какая красота! – выдохнула Беляна, принимая подарок. Ей не было дела до Ворчуна, девушка в зелёном приковала к себе всё её внимание. – А что это такое?

– Выпей, – продолжая чарующе улыбаться, нежным голосом предложила незнакомка, – и ты сможешь видеть разных волшебных существ…

У Беляны загорелись глаза, а сердце затрепетало – какой чудесный подарок! Не раздумывая, она вынула пробочку и поднесла флакончик к губам…

…Жидкость обожгла ей горло. Из глаз брызнули слёзы, Беляна закашлялась, а когда успокоилась, рядом никого не было…

Она огляделась – всё вокруг выглядело точно также, как и всегда. На крыльце не показался домовой, да и слепленная братьями снежная баба, что стояла посреди двора, так и осталась просто кривобокой фигурой из снега. Вдобавок поднялся ветер, принялся швыряться снегом и ледяным крошевом.

Насупившись, Беляна вернулась в дом, раздумывая, не подшутила ли над ней необычная гостья. Мысль об обмане подступившими слезами ожгла глаза. Она сердито смахнула их. Может, это вообще, кто-нибудь из голубиных подружек подшутить над ней решил, а она и поверила, как маленькая. Скинув валеночки, Беляна прошла по коридору, торопясь к лестнице, как вдруг из горницы ей послышался странный звук, похожий на тихий вздох… Удивлённая и немного испуганная, она сделала шаг назад и осторожно переступила через порог. Поначалу темнота ослепила её, но через несколько мгновений из неё начали проступать очертания предметов. Да ещё и луна заглянула в окно, щедро плеснув светом, словно спрашивая – что там у вас? И от увиденного Беляна зажала себе рот обеими руками.

Посреди комнаты, там, где до того красовалась ель, стояла высокая девушка с поникшей головой, в длинном, до самого пола, тёмно-зелёном платье. Увитые разноцветными бусами и блестящей мишурой густые волосы струились вдоль опущенного лица, спускались по плечам, оплетали тонкие безжизненно повисшие вдоль тела руки. С мелко подрагивающих кончиков пальцев на пол капала густая тёмная кровь, растекаясь вокруг узких босых ступней тёмной мерцающей лужей.

Беляна покачнулась – в её широко распахнутых глазах начали вспыхивать искры, а зубы застучали так, что она пребольно укусила себя за ладонь, но даже и не заметила этого. Её качнуло ещё раз. Чтобы устоять, она отступила на шаг и ударилась о наличник двери. Эта боль немного отрезвила её и она завизжала что было сил…

 

* * *

Мирон сбился с ног. Зимние праздники прошли для него словно в тумане. Он почти не заметил присутствия сватов и совсем не обратил внимания на их отъезд, плохо помнил долгожданную встречу со старшей дочерью.

Никого не заинтересовал премиленький крошечный щенок, никому не пригодился рецепт удивительной карамели. Да и как иначе, ведь младшенькая вот уж как пятнадцатый день лежала в горячечном бреду, приходя в себя лишь на краткие мгновения. Поднятые на ноги знахари и травницы со всех окрестных сёл и деревень ничего не могли поделать с морочным состоянием, в котором находилась Беляна. Двое привезённых Мироном городских докторов со своими пилюлями и микстурами тоже не сумели улучшить состояние больной и бесславно отбыли под неодобрительными взглядами деревенских лекарей.

Сам же Мирон с Миленой поочерёдно дежурили у постели дочери, жадно вслушиваясь в её прерывистое дыхание. Иногда, открыв глаза, Беляна шептала бессвязные слова о серебряных совах, подружке Зеленике и матушке Ели.

– Бредит, – как один, качали головами лекари. Несмотря на баснословное вознаграждение за выздоровление девочки, они, виновато склонив головы, друг за другом исчезали из купеческого дома.

Но Мирон не собирался сдаваться. Он думал и думал, сопоставлял события, чтобы понять, что же именно могло привести к случившемуся с дочерью несчастью. И в один из дней в его памяти вдруг всплыло происшествие с бортниковым сыном. И между тем случаем и болезнью Беляны ему вдруг почудилась тонкая, почти невидимая связь…

Тоже ведь беда пришла к бортнику в дом после того, как удалец Летко на спор переночевал на той стороне реки. В своё время о том не трезвонил только немой.

Мирон подумал-подумал и решил наведаться к бортнику. Затягивать с делами он не любил и наутро, запасшись бутылью медовухи, шматом сала и свежеиспечённым караваем, отправился через всё село в гости.

Он давненько не был в этой стороне. Перемены глаз не радовали – в прежде частой ограде кое-где зияли просветы, одна воротина провисла, калитка некрашена. Хозяин возился во дворе, на нежданного гостя взглянул без удивления, но с прищуром. Будто ждал, неприятно поразился Мирон.

В дом его не пригласили. Несмотря на зимнее время, устроились прямо во дворе на чурбаках. Жена бортника – Меланья – вышла на крыльцо. Эта похудевшая, потемневшая лицом женщина мало напоминала прежнюю смешливую Меланью. Она вопросительно взглянула на мужа, но тот только отмахнулся. Он и сам изменился – ссутулился, зарос курчавой рыжеватой бородой по самые глаза.

– Неча там делать, в дому-то… – неопределённо протянул он и хмыкнул. Мирон пожал плечами – у него своих забот хватало, в чужие ему лезть не резон.

– Я, Бортич, к тебе вот по какому делу… – он положил гостинцы на свободный чурбак и взглянул бортнику в глаза.

– Знамо по какому… – Бортич поставил локти на колени и упёр подбородок в сцепленные шершавые ладони. Глянул искоса.

– Вся деревня о том судачит. Да только чем я тебе помогу-то?

Мирон раздумчиво потёр подбородок. Попросил:

– Ну расскажи что-нибудь о том случае, коли не шибко в тягость тебе.

– Да чего там рассказывать-то… – бортник вздохнул, бросил взгляд на невидимый за высокой оградой Зачарованный лес. – Сглупил мой Летко, покрасоваться перед девками да парнями захотел. Древний лес ничего не прощает и не отпускает никого... – Голос его стал глуше, в нём зазвучали горькие полынные нотки. – Попал раз в его тенёта, навек там и останешься…

От этих слов Мирона холод по спине продрал. Прямо до костей, до скрежета зубовного. От помог бортник, так помог! А тут ещё из дома вдруг послышался негромкий волчий вой. Да такой натуральный, что у Мирона волосы зашевелились. Бортник криво усмехнулся.

– Это Меланья того… сына кличет…

Вой не прекращался. Купец вдруг представил, как и Милена вот также… если вдруг с Беляной что… С усилием сглотнул вставший в горле горячий вязкий комок. Руки сами собой сложились в умоляющий жест.

– Так чего делать-то? – шепнул он, глядя на односельчанина. – Как мне дочь выручать?

– А никак, – у бортника дёрнулась щека, желвак заходил ходуном. – Неча было в Древний лес соваться, матушку будить.

Он повернулся к гостю вполоборота, стрельнул в него шальным побелевшим взглядом.

– Что ты там натворил? И не говори, что не ходил туда.

– Ходил… – честно ответил Мирон осипшим голосом. – Ходил, будь оно неладно… Ёлочку детям срубил…

По лицу бортника пробежала дрожь, даже борода затряслась.

– Ну ты и глуздырь7, прости меня, Мирон. Ты ж не дерево срубил, а душу живую погубил. Теперь матушка за это из тебя все соки выпьет.

Мирон до боли стиснул руки.

– Да я-то что, – буркнул он, – пусть хоть на ремни режет эта матушка, хоть жилы тянет, кто бы она ни была.

– Да не ты ей надобен, не ты. Женская душа ей в этот раз понадобна. Дочка же у тебя хворает... Мой Летко тоже сглупил… напортачил… – голос бортника становился всё глуше, он вдруг вскинул руки и обхватил ими голову с такой силой, будто хотел её раздавить.

– Ой напорта-а-ачил! – затянул он и закачался из стороны в сторону. В ответ из дома донёсся поутихший было вой. Мирон с молчаливым ужасом глазел на бортника, не в силах ни слушать дальше эту чудовищную какафонию, ни заткнуть уши. Голова Бортича склонялась всё ниже, пока не оказалась зажатой меж коленей.

– Уходи, Мирон, – глухо простонал бортник. – Уходи... Никто тебе не поможет. Древний лес возьмёт своё.

Он тяжело поднялся с чурбака и, пошатываясь, побрёл к дому, из которого продолжалось нести завывание. На крыльце на мгновение остановился и, не оборачиваясь, вслепую махнул рукой. Хлопнула дверь, тут же раскрылась от сильного удара. Но никто не притворил её снова.

 

* * *

 

Вернувшись домой, Мирон постарался забыть обо всём, что услышал от бортника. Чего его слушать? Понятно же, что после потери сына человек обезумел.

Сам Мирон всегда умел с честью выходить из трудных ситуаций. Долгие годы купечества закалили его, научили сохранять спокойствие и мыслить здраво. Он продолжал вслушиваться в каждое произнесённое дочерью слово, будто ожидая от неё какой-нибудь подсказки, что ему нужно делать. И, наконец, на шестнадцатый день он услышал что-то определённое, что вселило в него пусть и слабую, но надежду.

– Как же жарко… открой окно… – сквозь сон, в который он незаметно для самого себя провалился после десяти часов дежурства у постели дочери, услышал он лёгкий, как летний ветерок шёпот. Мирон заколебался – при таком жаре, что мучил Беляну, впустить в комнату холодный воздух с улицы означало лишь ухудшить её состояние. Но дочь неожиданно ясными глазами настойчиво смотрела на него, ожидая выполнения просьбы.

И Мирон решил рискнуть. Едва морозный дух коснулся больной, как распустившиеся на её щеках алые цветы нездорового жара начали постепенно гаснуть. Беляна с наслаждением вдыхала студёную свежесть, от которой ей явно становилось лучше.

– Принеси мне несколько пучков свежей соломы, – слабо улыбаясь, попросила она едва не плачущего от счастья отца. Удивлённый подобной просьбой, Мирон, тем не менее, поспешил исполнить её.

С того дня Беляна пошла на поправку. Она была ещё очень слаба, но уже начала понемногу пить бульон, который приносила ей мама, могла полусидеть в постели, принимая закутанных в платки и шали посетителей. Ведь она нипочём не разрешала закрывать окно, а исхудавшие за время болезни руки ловко и беспрестанно плели что-то из тонких золотистых соломинок.

 

* * *

– Отвези меня в Зачарованный лес, – спустя несколько дней попросила Беляна отца. Мирон, что сидел за столом, просматривая доставленные приказчиком бумаги из лавки, изумлённо взглянул на дочь. Внешне она почти не изменилась – лишь похудела – но вела себя совершенно иначе. Не было в ней больше той беззаботной ребячливости, что так нравилась окружающим. На смену ей пришли тревожное волнение и какая-то нервозная сосредоточенность. Беляна словно бы разом стала гораздо старше и казалось, что она теперь живёт в ожидании чего-то, что было известно только ей одной.

Это всё из-за болезни, успокаивая себя, решил Мирон, вот поправится окончательно и будет прежней.

– Зачем тебе туда, золотце? – откладывая бумаги и присаживаясь рядом, спросил он.

Взгляд девочки затуманился, будто мыслями она оказалась вдали от дома.

– Только там я исцелюсь окончательно… – прошептала она, – там, где ты срубил ель…

Мирон содрогнулся. В памяти всплыли сказанные бортником слова – и про Древний лес, и про загадочную зловещую матушку... Ужас, подобный которому ему никогда не доводилось испытывать, сжал его ледяными тисками. Он не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть.

– Не надо бы нам туда ходить, детка… – наконец, с трудом сумел произнести он и тут же осёкся под немигающим и совсем недетским взглядом дочери.

– Раньше надо было об этом думать, – не своим, а гораздо более взрослым голосом резко произнесла она. – А не отвезёшь, так сама пойду.

– Да нет, что ты, солнышко, – испуганно забормотал Мирон, – отвезу, конечно, коли надобно.

– Надобно, – Беляна ещё раз холодно взглянула на отца и перевела взгляд на свои руки. Добавила несколько соломинок в поделку, что-то поправила и спрятала её меж сложенных ладоней. – Завтра и поедем.

Мирон удивлённо вздрогнул, подался вперёд, хотел было что-то возразить, но при виде закаменевшего лица дочери осёкся.

– Хорошо, – просто ответил он, решив соглашаться на любую причуду – может, и впрямь поможет выздоровлению. – Отвезу, куда скажешь.

 

* * *

Наутро, несмотря на молчаливое неодобрение Милены, Мирон запряг Чалого. Подложил в сани душистого сена, расправил как следует. На душе было муторно – хоть и согласился исполнить просьбу дочери, но сомнения в правильности принятого решения никуда не делись.

Хлопнула дверь. Мирон вскинул глаза – Беляна стремительно сбежала по ступеням, не обратив внимания на попытку матери обнять её на прощание. Одета она была, как и в последние дни, слишком легко для зимнего времени – в домашнее шерстяное платье до пола с длинным рукавом.

– Да что ж это? – всплеснула руками Милена. – Ни шали, ни шапочки!

Беляна стрельнула в мать взглядом, но промолчала. Под осуждающим заплаканным взглядом жены Мирон дождался пока дочь усядется и заботливо накинул ей на плечи поданную Миленой шубку, но Беляна тут же распахнула её, едва не скинув совсем и требовательно взглянула на отца.

Мирон торопливо взялся за вожжи.

– Зачем вы туда едете? – со страхом в голосе тихонько спросила Милена мужа. Мирон заколебался – он и сам толком не ведал, зачем. Знал лишь одно – он страшно виноват, в том числе и в дочкиной болезни, а потому надо свою вину как-то искупить. Сам он и понятия не имел, как это можно сделать и в беляниных причудах ему виделось некое указание свыше. Потому-то и решил он следовать дочериным словам, какими бы нелепыми они не казались ему самому и окружающим.

– Не волнуйся, – сказал он жене, – я знаю, что делаю. Вернёмся – всё объясню.

Его слова ничуть не успокоили Милену, но всё же, привычная доверять мужу, женщина отступила в сторону. Держась за сердце, она смотрела как сани выехали за ворота и Чалый потрусил по укатанной дороге.

– Мам, а куда папа с Беляной поехали? – спросил её спустившийся с крыльца Храбр. Баюн молча жался рядом – напуганный и нахохлившийся, словно брошенный птенец. Милена мельком взглянула на них и вдруг поняла, что последние дни из-за навалившегося несчастья совсем забросила дом и остальных детей. Она прижала к себе сыновей и крепко зажмурила глаза, не позволяя прорваться наружу горячим бессильным слезам.

 

* * *

Сани катились ровно – мерная поступь Чалого почти их и не раскачивала. Беляна сидела очень тихо. Мирон то и дело тревожно оглядывался на неё – бледное до белоснежности лицо и неподвижный взгляд дочери изрядно пугали его.

На подъездах к Чаровану ветер усилился, в воздухе запорхали редкие снежинки. Мирон несколько раз порывался накинуть на дочь шаль или запахнуть ей шубку, но девочка пресекала все его попытки. Саму её ни ветер, ни снег, казалось, ничуть не волновали.

Вскоре они достигли того самого места, на котором купец всего лишь чуть более двух седмиц назад впервые в своей жизни перешёл запретную черту. Сегодня он, как бы ему этого не хотелось, намеревался сделать это во второй раз.

Мирон вздохнул и направил мерина на лёд. Они уже пересекли большую половину реки, как вдруг купец увидел нечто странное, отчего у него неистово заколотилось сердце, а на лбу, несмотря на мороз, выступила испарина.

Из леса на том – необитаемом – берегу вышли люди. Или это были не люди вовсе? Впереди всех шла высокая женщина в короне из еловых ветвей, за ней стройные длинноволосые девушки в зелёных бархатистых на вид одеждах. Следом – высоченные косматые существа, похожие на ожившие деревья, человекоподобные фигуры с оленьими рогами, мужчины и женщины в волчьих шкурах. Множество лесных зверей и птиц следовали за ними.

Невольно Мирон с силой натянул вожжи. Чалый удивлённо всхрапнул и остановился, как вкопанный. Сани вздрогнули. Будто разбуженная этим, Беляна подняла голову. Её глаза вспыхнули, когда она заметила тех, кто стоял на том берегу. Внимательно, будто с надеждой она вгляделась в них. И вдруг радостно вскрикнула, легко спорхнула с саней и, мигом выскочив на лёд – Мирон только предостерегающе руки к ней протянуть успел – побежала-полетела навстречу странной процессии. С разбегу кинулась в объятия выбежавшей вперёд всех темноволосой девушке в зелёном платье, затем преклонила колени перед величественной женщиной в короне, но та тут же подняла её, материнским жестом прижала к себе.

Опомнившись, Мирон бросил вожжи и, забыв про всякую осторожность, бросился за дочерью по мерцающему серебром и зеленью льду Чарована.

– Доченька!

Кое-как пробившись сквозь сугробы – и как только Беляна прошла – Мирон добежал до опушки Зачарованного леса и остановился, не зная, что делать дальше. Его испуганный растерянный взгляд перебегал с одного необыкновенного существа на другое, пока не остановился на женщине в еловой короне. Её величественный вид и красивое надменное лицо, притом не лишённое затаённой печали, вызывали невольное уважение. И Беляна жалась к ней, как к родной.

– Госпожа… – Мирон шагнул к ней, но люди-волки и люди-олени тут же заступили ему дорогу. На одно мгновение купцу показалось, что они кинутся на него и разорвут в клочья – такой ненавистью светились их глаза, но странная женщина властным жестом остановила свою ретивую свиту.

– Говори, человек-из-за-реки, – произнесла она звучным, слегка насмешливым голосом.

Мирон растерялся – что говорить? Он перевёл глаза на дочь, протянул к ней руки, но Беляна отшатнулась от него, как от чумного.

В толпе лесных существ раздались странные звуки – то ли рычанье, то ли смех. Мирон вскинул взгляд – лицо одного из них, что пристальнее прочих глядел на него, с плечами, укрытыми волчьей шкурой, показалось ему смутно знакомым. От усилия вспомнить его замутило, от обрушившегося головокружения подогнулись ноги.

– Верните мне мою дочь… – падая перед всеми ними на колени, смиренно прошептал он.

– Тут нет твоей дочери, – равнодушно глядя на сломленного горем человека, ответила Иглия. – Тут есть наша сестра. Здесь только дочери Зачарованного леса.

Она властно обняла Беляну за плечи и та доверчиво прильнула к ней.

– Дай мне то, что принесла, – попросила её матушка Ель и, взяв что-то из рук девочки, протянула купцу сплетённую Беляной соломенную куколку.

– Душа твоей дочери здесь, – произнесла Иглия. – Девочка сама вложила её сюда, пока ещё находилась в этом теле.

Плохо понимая, о чём она говорит, Мирон машинально взял из её рук куколку и потерянно уставился на Иглию.

– Посади дерево, – спокойно глядя на человека завораживающими угольно-золотыми глазами, произнесла матушка Ель, – а в его корнях закопай эту игрушку. И твоя дочь получит новую жизнь – в дереве, которое ты для неё выберешь. Это единственное, чем я могу тебе помочь. А теперь уходи.

Мирон молча смотрел на игрушку. Несмотря на холод, куколка в его руках оставалась тёплой. И это тепло исходило от неё самой. Он глядел на неё, позабыв обо всём на свете, не зная, сколько времени так стоит.

Наконец, купец поднял голову. С трудом огляделся – наверное, он плакал, потому что ресницы слиплись и заледенели, не давая толком моргать. Вокруг не было ни души. Прежде редкие снежинки превратились в настоящий снегопад. Если он не хотел остаться навсегда похороненным в снегу, ему нужно было поторопиться.

Он встал, с трудом разогнув затёкшие колени и спину. Кое-как протёр глаза. Ковыляя, как старик, еле-еле добрался до саней. Чалый укоризненно взглянул на хозяина из-под заснеженной густой чёлки.

– Давай выбираться отсюда, – стряхнув с лошадиной морды снег, сказал ему Мирон. Усевшись в сани, он ещё некоторое время смотрел на соломенную куколку в своих руках, не в силах отвести от неё покрасневших заплаканных глаз. Потом тронул вожжи и тут же опустил их. Что-то случилось с его головой – он совсем не помнил, куда ехать, в какой стороне дом.

Не дождавшись от хозяина команды, Чалый нетерпеливо переступил с ноги на ногу и тронулся сам – он-то прекрасно знал, где находится тёплая конюшня и полные еды ясли.

Мирон слабо улыбнулся и позволил коню самому выбирать дорогу. Сам же, опустив руки на колени, безотрывно глядел на лежащую в них куколку.

В голове крутились самые разные мысли. Как объяснить Милене, что существо, последние две недели жившее под их крышей, вовсе не было их дочерью? Как суметь рассказать о том, что сам стал причиной того, что вместо их живой любимой малышки у них осталась только сплетённая из золотистой соломы куколка? Какое дерево подойдёт их Беляне? Может, рябина? Она такая же стройная и также любит покрасоваться в нарядных бусах.

Раздумывая, Мирон не замечал, что разговаривает вслух сам с собой. И невольно покачивается из стороны в сторону его крупная некогда светлая, а теперь бессильная голова.

И не знал он, что эта привычка так и останется с ним на долгие годы. И станут местные сорванцы насмешливо показывать на него пальцем, когда он, тряся головой, будет пугать их Зачарованным лесом, что когда-то забрал у него любимую дочь.

И когда он, уже будучи седым стариком, станет сидеть у окна, глядя на посаженную много лет назад пламенеющую ягодами красавицу-рябину, губы его без конца будут повторять одни и те же имеющие для него важнейшее значение слова – не ходи на другую сторону, не надо

 

Примечания

  1. Бортник – человек, занимающийся добычей мёда диких пчёл
  2. Заполненное застеклённым переплётом окно деревянного дома, имеющее высоту не менее трёх диаметров бревна в срубе.
  3. Небольшое окно в виде горизонтальной щели, закрываемое (заволакиваемое) доской.
  4. Праздник, аналог Нового года.
  5. Мелкое насекомое, мошка.
  6. Дриада, живущая в дереве и умирающая вместе с ним, если оно срублено.
  7. Младенец, несмышлёныш

Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 12. Оценка: 4,42 из 5)
Загрузка...