Тепло. Что еще нужно, когда в холодную, северную зиму можно присесть вечером у костра? Трудно описать это блаженство, когда весь день едешь верхом, пробираясь через метель, и в конце концов садишься у теплого костра. Это сродни жажде, жажде длительной и неутолимой. То же самое, что идти соленой, жаркой пустыней без возможности оторвать язык от нёба, и в конце концов припасть губами к водам из оазиса.

Но не мираж ли это? Какая разница, в конце то концов. Существует ли ложное счастье? Пусть во лжи, даже в самообмане, счастье оно ведь счастье и есть. Не важно, что делает меня счастливым, настоящий костер или воображаемый. Счастье в одном и другом случае настоящее.

Протянув руки к огню я наблюдал, как красные языки пламени облизывают мой лук. Сгорая, он греет меня. Но он же сгорает, и рано или поздно я останусь без него.

Долго горел мой лук, и ночь за ночью согревал он меня, но час его пробил, спустя тридцать четыре ночи от него остались только кончики плеч. Под догорающей плечи я положил кожаный колчан со стрелами, должно бы хватить на несколько недель. Хочется в это верить.

Нет ничего слаще огня, нет ничего нежнее языков безжалостного пламени. Влюбленный в собственное безумие. Полнейший глупец, или величайший из мудрецов? Я не знал. Но это меня не заботило, пока горит огонь, волноваться неочем. Но. Как бы то ни было, мне больно смотреть на то, что осталось от моего лука. Тетивы и след простыл, а ведь когда-то она звенела точно струна на лире. Плечи пали прахом, а ведь когда-то они, казалось, были крепче камня. Лишь колчан остался, что ранее приятной тяжестью бременил мой ремень, да стрелы в нем, что шипели аки ядовитые гадюки, и были не менее смертоносными.

Верно ли я поступаю? - вскинув глаза к небу вопрошал я. Но безликая, хладнокровная Луна мне не отвечала. Я знал - она видит меня, она смотрит и следит за мной очень внимательно, но взор ее холодней любой зимы.

Как велика цена за это тепло. Ради него я отдаю самое дорогое, самое ценное, самое любимое. Осознавая это мне вдруг и жить расхотелось. Ведь все что я люблю, все, чем дорожу сгорело или сгорит в этом проклятом костре.

Таково мое проклятие, такова судьба искателя. Обычные люди живут себе обычной жизнью, довольствуясь тем что есть и не заботясь о том, кто они, зачем они здесь? Но не искатели. Путь наш состоит из бесконечного путешествия, поиска смысла, поиска истины. Путешествие по бесконечной зиме длинною в жизнь, цель которой - встретить белтайн.

 

***

 

Я останусь безоружен.

Неважно. Лишь тепло. Эдино что важно, поддерживать огонь. И убеждая себя в этом я вырвал очередную страницу из книги. Ох, как приятен запах бумаги. Старый, сухой лист уже пожелтел, но буквы не стерлись и не выцвели, будто нанесены острым пером в резиденции Корвела, в которой я бывал два дня назад. Лист упал в огонь, но не сгорел мгновенно, как обычная бумага. Нет. Я точно знал, лук сгорит бревно сгорит полностью, но лист этот будет гореть еще долго после него. Ведь это не просто бумага. Это страница из книги, сплетенная из струн моей души. Каждая буква написана моей болью, моей кровью, моими слезами. Тепла от этой страницы хватит мне на неделю или более, но греть она меня будет лишь пока не прийдет время вновь отправляться в путь. А потом вновь и вновь.

Огонь важней всего. Не важно что, но я отдам ему все, что люблю и чем дорожу, потому что все это существует с единой целью, согреть меня зимней ночью. А зима здесь круглый год. Богиня Луна прокляла этот мир. Сколько себя помню, зима не отступает, и требует она все новых жертвоприношений во имя тепла. Много сказаний я слыхал про белтейн, но с каждым днем я все меньше в него верю. И все чаще меня одолевает горечь безысходности, ведь отказаться от обетов искателя невозможно.

Страницы книг увядали в огне. Хватит ли мне моих книг до этого проклятого, долгожданного Белтейна. Я сжигаю больше страниц, чем успеваю написать.

 

***

 

Это слишком! Хватит! Прошу, хватит…

Слезы лились по моему лицу. Я с трудом мог дышать. Стон мой превратился в крик. Крик не человека, но зверя, что загнан в угол и не способен теперь ни бежать, ни драться за свою жизнь. Ведь злейший мой враг бесплотен, ему нипочем мечи и копья, к тому же, куда бы я не пошел, как бы быстро я не мчался, враг мой всегда со мной.

Приступ истерики миновал, и дрожащими руками я расправил скомканную страницу.

Нет, - шептал я, - с меня довольно.

Больше нет… я уверял себя… я хотел бы, чтоб оно было так… я пытался, любовь моя. И я лгал. Лгал себе и тебе. Я думал так правильно, но… я не могу больше ее жечь. Прости.

После нескольких глубоких вдохов я стянул обручальное кольцо.

будь ты хоть трижды принцессой…

Я замахнулся, чтоб бросить кольцо в раскаленные угли, но рука моя замерла, обмякла, и упала. Я не знал, что делать, я был в отчаянии. Костер почти погас, надо было решать.

Огонь этот пожрал все, что у меня было. Все что я любил обратилось в пепел. Остались лишь страницы книг, к которым более пламя не прикоснется и мои узы с возлюбленной.

Как бы мне не хотелось, но книга мне все же дороже. Я убеждал себя в обратном, но более я не могу ее жечь, я чувствую, что вот-вот от нее ничего не останется. А это вся моя жизнь.

 

***

 

Огонь вспыхнул с новой силой. Новая жертва принесена богу счастья - огню. Кольцо столь мало, что, иной муж решительно заверил бы, мол оно и минут пять не продержится. Но он бы ошибся. Волшебство искателя  Маленькое колечко горело с огромной силой, жар бил мне в лицо. Спать я не ложился. Нет. Я убил любовь, так небрежно подаренную мне моей принцессой. Таково проклятье наше. Влюбляться в искателя - самая большая глупость, на которую способна леди. И все же она подарила мне свою любовь, подарила кольцо, которое я безжалостно сжёг, а с кольцом сгорят и наши узы, наша любовь. Потому я желаю насладиться каждым мгновением купленного за нее тепла.

Каждую ночь я сидел в блаженном безумии. И лишь тепло не давало мне окончательно сойти с ума. И порой я забывал, протягивая к нему руки, какой ценой я возымел это кратковременное счастье.

Сумасшедший человек в сумасшедшем мире. Порой с благоговейным трепетом я вкушал усладу тепла. Иной раз я, охваченный безумием, бранясь, сокрушаясь, вознамерился разрушить этот проклятый алтарь. Пусть увидит холодный глаз богини Луны, что с человеком творит безысходность.

 

***

 

В очередной раз, на рассвете, пробираясь через чащу я видел остатки костра, пепел еще не остыл, но владельца здесь небыло. Рядом с костром в перебой валялись различные вещи. Я сразу определил, что это атрибуты искателя. Первое, что мне бросилось в глаза, это помятые листы со стихами. Рядом флейта из белой кости с высеченным узором рукой истинного мастера. Неподалеку валялась кукла, сшитая ласковой материнской рукой с дотошной аккуратностью. По всюду были раскиданы игральные карты.

Столько еще вещей осталось у этого искателя, куда же он делся, от чего оставил огонь без присмотра? Как жаль, что эти вещи я сам сжечь не могу. Если я брошу их в свой огонь, они сгорят так быстро, как сгорел бы сам материал, из которого те сделанны. Страница из моей книги греет меня почти две недели, но лист с этими стихами вспыхнет за мгновение, сразу обратившись в пепел. Кукла эта - всего лишь ткань и перья. Флейта прогорит не многим дольше. А главное, все эти вещи не дадут мне ни капельки вожделенного тепла.

 

***

 

Жизнь? Нет. Нет никакой жизни в этом огне. Я приготовил место для костра, но вот уже час я не развожу огонь. Может все это обман. Может ложью есть то, что тепло необходимо для жизни искателя. Я устал искать источники тепла и сжигать их, лучше я вырву себе сердце и сожгу его, чем ещё раз язык костра прикоснется к моей книге.

Вчера я попробовал поиграть на той флейте, это интересно, оказывается. И сегодня утром в своей сумке я обнаружил такую же, но небрежно, грубо сделанную, и звук ее был куда хуже. Так всегда. Она сгорела бы быстро. А чем дольше я бы играл, тем она становилась бы лучше. Тем дольше бы она потом горела. Но я не буду играть. Не сейчас.

Интересно, что стало с человеком, что оставил там те вещи. Очевидно, что кукла - символ ребенка. Она горела бы месяца три, это самое меньшее. Кто мог оставить такое сокровище? Лишь умалишённых. С другой стороны, какой человек смог бы добровольно сжечь куклу? Лишь безумец. Вот она: безисходность. Нельзя сжечь, но нельзя оставить. Огонь не знает жалости.

Два часа без огня. Пальцы мои задубели, я их уже не чувствую, все тело мое охвачено дрожью. Борода и ресницы мои побелели от мороза. Горло охвачено болезненной судорогой. Но я не разожгу костер. Довольно, лучше замёрзнуть здесь насмерть, чем сжечь ещё хоть что-то. Лучше умереть, чем отрывать от сердца то, что любишь больше всего.

Сколько времени прошло? Не знаю. Тело мое будто парализовано, не могу заставить себя пошевелиться. Где я вообще? Так темно. Неужели и Луна отвернулась от меня? Теперь я один.

Я готов.

С темной небесной пустоты спустилась женщина в белом одеянии. Волосы ее седые уже тысячи лет, но прекрасна она как девственный бутон. Рука ее прикоснулась к моей книге и та вспыхнула от прикосновения тоненькой, нежной ручки. В тот же миг вся душа моя задрожала. Но пошевелиться я не мог. Из глаз моих посыпался лёд. Губы мои остекленевшие потрескали, когда я пожелал закричать.

в последний раз, - тихо, с сочувствием пропела Луна.

И положила она книгу передо мною. И страница за страницей читал я, понимая, что уже мертв. Что Луна снизошла ко мне с небес, чтоб подарить мне возможность прочесть ее в последний раз. Трещинами покрылось мое тело. Пальцы мои отламывались под силой ветра. Вот и рука моя уже откололась от тела. Не больно. Тело мое уже мертво, да и плевать. Мучала меня лишь моя книга. Моя смерть меня не бременит, наоборот. Но…

Я всполошился. Просто сон. Просто сон. Но от мороза тело мое заклякло. И я все ещё не видел ничего кроме тьмы. Безграничная пустота, и одна лишь почва под ногами. Тело мое похолодело, дышать больно. И в то же время я будто что-то понял. Будто Луна мне что-то объяснила. Научила, как выжить. Я не понимал,что делаю, не осознавал этого до конца, но преодолевая боль в мышцах и суставах я выбросил из своей сумки все, что имел. Большинство этих вещей не имели ценности, они сгорят за мгновение и не дадут тепла. Среди всего я нашел свою книгу. Обмороженные пальцы мои прикоснулись к кожаному переплету. Как жаль, что я уже ничего не чувствовал. И даже вдохнув глубоко холодного воздуха я не почувствовал запаха бумаги. Преизнемогая боль в теле и боль души, я оставил свою книгу лежать на замёрзшей траве, сам же взобрался на лошадь и прижался к ее шее. Теперь лошадь нужно направить вперед. Но книга моя лежала на земле. И хоть нет у нее глаз, хоть не жива она, но взгляд ее прожигал меня насквозь. Так смотрят обычно дети, которых родители оставляют на смерть в диком, холодном лесу. И это сродни истине, если я ее оставлю, она умрет, безвозвратно. Мертвых же не вернуть, верно? Слезы мои намочили гриву лошади, пальцем мои, от холода без чувственные, вцепились в ту гриву. Чем больше я думал, тем слабел мой порыв. И вот, ещё минута и я невыдержу, сорвусь, спрыгну с лошади и прижму книгу к своей груди. Мне казалось, сейчас, книга будет согревать меня и без огня, просто прижать ее посильней к сердцу. Оставайся на лошади. Холодная, как и я, смеренная, как пологается и искателю. Мчи же меня туда, куда направила меня Луна. Я хлопнул лошадь пятками. Копыта начали неспеша ступать по замёрзшей почве. И с каждым шагом, все холодной было мне, чем дальше я от моей книги, тем безжалостный ко мне зима. Поглоти же меня, ночная тьма, ведь даже Луна отвернулась от меня. Я закрыл глаза, забылся.

И вопреки законам мироздания, холод отступал. Медленно. Пальцы мои снова двигались, потом и руки, я даже смог ухватиться за ручку седла.

А предомною небо стало краснеть. И в центре того пожара поднимался из-за края мира, величество Солнце. Трава вновь позеленела, а в скоре я видел уже,как копыта лошади ступают по полю цветов. Я нашел уже в себе силы подняться в седле. И вновь из глаз моих пошли слезы. Все вокруг позеленело. Деревья укрылись листьями, всюду цветы, мир снова вращался, бабочки лакомились нектаром, комар впился мне в кожу. Все ожило. Наступила весна, а значит. Скоро придет белтейн.