Никто в мире не помнил, как выглядело солнце. Кроме, наверное, Старого. Но тот был настолько древним, что не помнил даже своего имени, путал все на свете и терялся в городе несколько раз в неделю.

Детям показывали небо и солнце только в книгах и старых фотографиях. Уже как сотню лет, если не больше, небосвод стягивала беспросветная тьма. Ни дневного светила, ни звезд – только сплошная чернота, окутывающая мир холодом. Вокруг шей туго наматывали шарфы, а на уши натягивали теплые бесформенные шапки. Иначе было тяжело находиться снаружи. А когда выпадал снег, то и вовсе мучительно.

Город освещали газовые фонари, желтыми огоньками раскинувшиеся по улицам. Вокруг деревьев и теплиц фиолетовыми отблесками мерцали магические кристаллы, привезенные из столицы.

Город жил в четком ритме, установленном давным-давно. Ровно в шесть часов зажигались кристаллы, в семь разбегались по улочкам тоненькими огненными змейками фонарщики и загорались фонари. В восемь дети шли в школу и детский сад, где их ждали учителя и нянечки. Взрослые же шли работать согласно своему классу – садовники, уборщики, стражники, строители… Город был маленьким, но работал как отлаженный механизм.

И только Старый выбивался из общего режима. Шел в противоположную сторону, выпучив серые немигающие глаза. Ел и спал не по расписанию, а как получится, не работал, не учил и не нянчился. Там, где от него ждали помощи, больше выходило вреда. Он замирал на середине действия и смотрел куда-то вперед, не замечая ничего вокруг, а после бранился, никого не узнавая.

Как-то раз он ушел за пределы города. Его искали несколько часов, прежде чем обнаружили на пустыре за теплицами. Ограда вокруг города была символической - невысокий забор с редкими огоньками, но переступить его никто не решался. Вместе с тьмой в мир пришли и ее создания. Они не трогали города, не нападали на дороги, но стоило чуть отойти – как накидывались и разрывали на части. Во мгле их было невозможно рассмотреть, а на свет они не выходили.

Старик же не только перелез через ограду, так еще и оставался за ней продолжительное время. Возможно, сумрачные твари его не тронули, потому свет от фонарей все еще достигал его худую фигуру. Стражники, забравшие его с пустыря, после отмалчивались и отводили при вопросах глаза. Что-то они там видели, но не говорили, что именно. Кто-то пустил слух, что Старый, когда его нашли, был полностью голым. Он стоял на морозе и что-то бормотал, не замечая людей. Руки и грудь его были в крови и царапинах, и самое страшное – будто бы он сам себя ранил. Старый же ничего не помнил, только хмурился и ворчал, называя всех обманщиками.

После того случая старика держали вместе с детьми в детском саду, где за ним следили нянечки. Жить его отправили в дом старосты Елизаветы. Та была недовольна, как, возможно, и ее муж. Радовался только семилетка сын. Среди детей и подростков Старый был легендой их городка, сумасшедшим, потерявшим разум после исчезновения солнца.

Когда появлялся шанс, ребятня окружала старика и сыпала вопросами про прошлое. Вопросы всегда были одинаковыми, а ответы все время различались. Старый путал события, даты, явления, наверное, он и жизнь свою путал с чьей-то другой. Его рассказы отличались друг от друга так разительно, что стало развлечением для неугомонных детей. Он был то муравьиным пастухом, то королевским магом, то лекарем, а то и военным. Он хвастался женами и уверял, что всю жизнь любил только одну женщину. Солнце в его памяти каждый раз было разным, а мир прошлого – слишком большим и неправильным.

Старый никогда не улыбался. Лицо у него было пугающим: большой острый нос, выпуклые светлые глаза, глубокие морщины и поджатые губы, из-за чего старик выглядел все время недовольным. Длинные серые волосы торчали во все стороны, а тонкие руки, плечи и шея только усиливали образ безумца. Почему его вообще держали в городе – знали только старосты. Обычно старики покидали города в определенном возрасте, чтобы не мешать остальным, но этого никто не трогал лишний раз. Кто-то предполагал, что Старый – это сошедший с ума король, другие считали его ученым или магом, владеющим какой-то тайной, которую не хотелось просто так терять. Кем бы он ни был – суть оставалась одна - Старому прощались все выходки.

А их с каждым днем становилось все больше. В последние недели он и вовсе стал пробираться в теплицы и воровать оттуда семена и саженцы. Дома Елизавета все у него отбирала, под крики и брань, иногда старик даже пытался с ней драться, но куда ему против крепкой полнокровной старосты. После очередной перебранки Старый обычно сидел в своем углу и ворчал что-то под нос, недобро смотря на женщину.

— Старый дурак, - говорила она и совала ему в руки миску с едой.

— Сварливая баба, - отвечал старик, но послушно ел, пряча часть ужина по карманам.

Елизаветин сын больше всех общался со стариком.

Мальчика звали Толей, и он хотел стать старостой, как мать. Он пока не придавал значения тому, что старостами были только женщины, а взрослые не мешали ему мечтать.

— …черти, обманщики… Надуть решили, - снова и снова бубнил Старый, ходя по комнатке, которую делил с Толей.

Мальчик внимательно слушал его речи, иногда задавая вопросы. Старик мог даже ответить, вплетая ответ в свою речь и почти не обращая внимания на ребенка.

— Старый, кто тебя обманул?

— Обманщики! – сильней сердился Старый. – Я вам покажу. Я знаю… знаю, как засунуть вас обратно!

— Куда?

— Обмануть решили! Голову мне заморочили. Думали, забуду? А я помню! Все помню, все знаю. Как вас обратно сунуть…

— Толя, успокой его уже! Ложитесь спать! – кричала из соседней комнаты Елизавета, и мальчик покорно тащил старика в кровать. Тот пытался сопротивляться, но быстро засыпал, стоило прилечь.

По ночам Старый просыпался и снова разговаривал вслух, пытаясь что-то рассмотреть в черное окно. Поначалу к нему прислушивался и Толин отец, но старик повторял одно и то же, что тот сдался, а потом и вовсе привык, перестав замечать непрекращающийся бубнеж.

— Старый, а какое небо на самом деле?

Когда старик приходил в себя, то был молчалив и задумчив. Он не улыбался, не показывал свою расположенность к кому-либо, но, осмотрев мальчика тяжелым колючим взглядом, отвечал.

— Большое. Настолько, что глаз не хватит рассмотреть.

— Оно правда голубое, как в учебнике?

— Голубое. Синее. Красное. Серое. Белое. Твои учебники – брехня!

— А солнце желтое и горячее? Почему оно пропало? Мама говорит, что раньше было два солнца, одно светило на голубом небе, а другое на черном.

— И мать у тебя дура, - ворчал Старый, - солнце одно, и оно не пропало. Если бы такая штука с неба исчезла – весь мир испарился бы следом.

— А где оно тогда? – просил Толя, а потом добавил, - и мама не дура. Она главная самая.

— Ха! Там оно, - старик ткнул пальцем в потолок. – Висит себе.

— Нету там ничего, обманываешь зачем?

— Это я обманываю? Да я все честно сделал! А они!..

И Старый снова начинал браниться. Какие-то «они», обманувшие его когда-то давно, не давали ему успокоиться.

Иногда старик рассказывал про то, как пас гигантских рабочих муравьев. Он говорил, что города сейчас работали как муравейник - каждый житель за своей работой. Только старосты ему не нравились, по его мнению, главная должна быть одна. А когда Елизавета спорила с ним по этому поводу, он называл ее дурой и получал трепку, оставаясь без ужина.

Несмотря на то, что за ним смотрели нянечки, он все равно умудрялся убегать и теряться. Чаще всего его находили возле теплиц. Он все говорил про какие-то семена, но не мог вспомнить, какие.

Однажды он разбудил Толю и, закрыв рукой его рот, стал нашептывать непонятные заклинания. Стоило ему закончить, как мальчик тут же уснул, а на утро и не вспоминал о произошедшем. Так повторялось несколько раз с разной периодичностью. Итогом стало небольшое событие, перевернувшее мир.

На очередной экскурсии детей по теплице Толя пропал на некоторое время, но никто этого не заметил. Сам мальчик не помнил, где был и что делал. По приходу домой в кармане он нашел красные семена какого-то растения. Он рассматривал их, держа на ладошке, когда появился старик. Старый выхватил семена, что-то радостно прокричал и под Толины крики проглотил.

— Не плачь, мальчик. Никто не узнает, что это ты. Просто молчи. И я буду молчать.

И Толя молчал, потому что это было воровством, а он - вором. Старик несколько дней лукаво посматривал на него и даже не ругался с Елизаветой, которая тут же начала волноваться, все ли с ним в порядке.

Пропажу семян заметили через три дня. Искать пришли сразу к старику, проверили все его вещи, кровать, перерыли все углы в доме, но ничего не нашли. Сам старик кричал, хватал стражников за руки, кусался, но ни слова не обронил про семена.

Толя тоже ничего не сказал. Страх сковал его рот. А если он становился таким же сумасшедшим, как Старый? Не помнил, как и зачем украл что-то из теплицы. Что-то, что оказалось куда важнее, чем обычные семена и саженцы, которые таскал время от времени сам старик.

Проверяли детский сад и улицы, по которым часто ходил старик. Но найти что-либо в густой холодной черноте было невозможным. Потревоженные нянечки отказались следить за сумасшедшим. Елизавету за то, что не доглядела, понизили.

Дом гнетуще молчал. Толя боялся, Елизавета злилась, а ее муж не знал, как ее поддержать. Старик же после обыска как-то сник. Почти не ел и не пил, не бубнил свои привычные речи, не ругался и не обзывал всех обманщиками и дураками. Лицо его совсем исхудало, натянулось на череп. Старый походил на живого мертвеца, не могущего найти покоя.

Он сидел часами на перевернутой кровати, не шевелясь, и ворочал внутри себя какие-то тяжелые мысли. Толя больше с ним не разговаривал, боясь, что старик его выдаст. Тот тоже ничего не говорил. Только лишь произнес пару раз: «Растут!», а после вновь замирал.

Последующие несколько утомительных недель вымотали всю семью. Так сильно, что очередную пропажу Старого заметили не сразу.

Когда Елизавета поняла, что старик не вернулся на ночь, то ничего не сделала. Никому не сообщила, а просто легла спать. Толя удивился, но тоже ничего не сказал матери. Отцу было все равно с самого начала.

После пробуждения и завтрака старика не искали. Не искали и после обеда, после окончания рабочего дня. Елизавета понимала, что раз никто не видел старика в городе, то его внутри и нет. А снаружи его шансы не велики. Нужно только подождать. И она ждала.

Через три дня после пропажи женщина вошла в комнату Толи и спросила:

— А где Старый?

— Не знаю, - поспешно ответил мальчик, гадая, правда ли мать не замечала, что его нет.

— Опять убежал! – как будто с досадой сказала та и ушла.

Через час все жители снова вышли во тьму города на поиски старика. Прочесали узкие улочки, заглянули во все открытые двери. Через два часа все столпились у ограды за теплицами. Впереди густела мгла, но почему-то люди были уверены, что Старый снова вылез за ограждение. Туда, прямо в пасть черным тварям.

Надев снаряжение, вперед пошли стражники. Они несли перед собой фонари, создавая вокруг себя слабый световой пузырь, вокруг которого, казалось, не было ничего, кроме холода и мрака.

Они ушли довольно далеко, превратившись в маленькие точки, когда остановились. Горожанам не было видно, что они делают, но во всем движении чувствовалась тревога.

Один из стражников поспешно вернулся и побежал внутрь города. Выглядел он обеспокоенно, на вопросы горожан не отвечал.

- Ну все, съели старого, - сказал кто-то из толпы.

- Странно это. Если бы загрызли, то сюда приволокли бы старика.

Далекие огоньки стражников слабо сияли вдалеке. Жители города не расходились, даже зная, что рабочее расписание не отменят. Смерть не была поводом для остановки механизма.

Какое-то время спустя показался стражник и четверо старост. Елизавета шла с ними, но знака отличия главы на ней не было.

- Что случилось?

- Все в порядке! – говорили старосты.

Некоторое время они пытались успокоить толпу и разогнать людей по домам. И это им, возможно, удалось бы, но тут появились другие стражники с запасным снаряжением.

Жители стали возмущаться. Старосты же надели снаряжение и вместе со стражниками, окружившими их светом переносных фонарей, покинули город. С людьми оставили Елизавету. Но ее не слушали. Потому что она больше не была главной, и потому что такого раньше не случалось.

Если бы Старого убили твари и от него что-либо осталось, то остатки принесли бы в город и на этом все закончилось. Но происходило все наоборот.

В дикой тьме старосты находились довольно долго. Люди уже поуспокоились, часть из них разошлась. Вернувшиеся женщины и стражники выглядели озадаченными. Они ничего не говорили, только забрали Елизавету с собой и ушли в город.

Толя тихо сидел в комнате, когда вернулась мать. Первым же делом она пришла к нему и села напротив.

- Ты видел у Старого красные семена?

Мальчик неуверенно помотал головой. Его испуганное сердечко забилось с такой бешеной силой, что зазвенело в ушах.

- Он что-нибудь говорил перед тем, как уйти? А делал? Что-нибудь странное?

На все вопросы Толя мотал головой. Щеки у него горели, но в полутенях комнаты это вряд ли можно было заметить.

- Что-то случилось? Со Старым?

- Он умер, - Елизавета говорила тихо, но твердо, внимательно следя за реакцией сына.

- К-как?

- Лег на землю и умер.

- От старости?

Елизавета глубоко вздохнула, словно на что-то решаясь.

- Он снова украл семена из теплицы. Если бы это было, как и все прошлые разы, то ничего страшного. Но он украл очень важные семена. Я тебя не обвиняю, но лучше скажи мне правду. Это поможет нам разобраться со всем и решить, что делать дальше. Старик приносил красные семена? Что-нибудь говорил о них? Я знаю, что ты всегда слушал его старческий бред так что подумай очень хорошо.

Толя задумался. Что с ним сделают, когда узнают правду? Но это было важным. Настолько, что мать сама с ним говорила. Как со взрослым.

- Он умер, потому что съел семена?

- Что?

Елизавета вскрикнула, и Толя, испугавшись, разревелся и выложил все произошедшее. Он, глотая слезы, рассказал, как украл, не помня себя, семена, как Старый их проглотил, а после замолчал.

- Что со мной будет? Меня посадят в тюрьму?

- Боже! – Елизавета схватила сына и прижала к себе. – Ты их не ел? Он не заставил тебя их есть?

- Не-ет…

Бывшая староста с облегчением выдохнула и принялась успокаивать свое дитя.

Все очевидцы смерти Старого подписали какие-то документы о молчании, и, разумеется, о произошедшем вскоре знал весь город. Те или иные подробности разнились, но суть оставалась одна.

Старика нашли на пустыре за городом. Твари его не тронули, и не было никаких признаков, что они могли бы быть рядом. Старый был полностью голым и мертвым. На лице замерла безумная улыбка, а глаза закатились. Из его живота и груди прорастали высокие цветы с распустившимися красными бутонами, похожими на человеческую плоть. Их корни глубоко ушли в землю, поэтому старика так и оставили лежать за городом.

Семена, которые он украл, были чрезвычайно важны. Никто не знал из назначения, но ведьма, у которой их забрали много лет назад, хранила их как некое сокровище. Нескольким городам дали понемногу, чтобы там попробовали их взрастить. Но ни магия, ни свет, ни вода на них не действовали.

Все в городе понимали, что Старый совершил нечто важное, но не могли даже предположить, что именно. Они ждали болезней, снегов и даже нашествия тварей из мрака.

Но вместо этого начало светлеть небо. И на сотый день вернулось солнце.