Теням не больно

Аннотация (возможен спойлер):

В жизни Мартина хватает боли, и половина из неё – чужая. Но это сейчас не самая большая его беда.

Мартин – телохранитель принца, не ставшего королём, и, чтобы не дать узурпатору занять трон, им нужно отправиться на поклон к колдунье из сказок. Путь к ней непрост, но его придётся пройти – или никогда не вернуться домой.

[свернуть]

 

- Боги, неужели уже послезавтра? – сказал Фило, прихорашиваясь перед зеркалом. – Поверить не могу. Наконец-то.

Мартин стоял поодаль, в дверном проёме, скрестив руки на груди. Это Фило мог любоваться своим отражением днями напролёт; Мартин предпочитал лишний раз себя не видеть.

- Тебе так не терпится жениться на какой-нибудь принцессе и наплодить ораву наследников? – хмыкнул он.

Фило стоял к нему спиной, но Мартин увидел в отражении, как недовольно скривилась его хорошенькая мордашка.

- Я просто устал каждое утро просыпаться в страхе, что его папенькино величество мог умереть ночью.

Ну, положим, король Рутгер, хоть и был немолод, за порог земной обители вроде пока не собирался. Но кто ж виноват, что они живут в стране, где чтут старый закон, гласящий, что даже единственный королевский сын не может быть полноценным наследником трона до двадцати лет – возраста, когда муж вроде как становится достаточно зрелым, чтобы править мудро и достойно?

Хотя Фило, конечно, мог бы прожить хоть трижды по столько. Всё равно бы не помогло.

- Ты ведь понимаешь, что королям приходится трудиться, а не валять дурака с утра до ночи? – сказал Мартин.

Он был единственным человеком в стране, смеющим разговаривать с принцем таким тоном. Бесполезные привилегии должности.

Фило привычным движением поправил золотисто-русые локоны, сияющие чуть ли не ярче солнца. Когда он был маленьким, слуги шептались, что принца ещё в колыбели подменили феи – ну не бывает у людей таких красивых детей…

- Ты словно боишься, что стоит папеньке провести Церемонию, и я немедленно подсыплю яд в его любимое вино, - беззаботно сказал Фило и через плечо бросил на Мартина взгляд озорных синих глаз. – Перестань. Я просто хочу, чтобы моё будущее наконец решилось наверняка. А ты мог бы за меня и порадоваться. В конце концов, у меня нет никого ближе тебя, забыл?

Он прекрасно знал, что забыть Мартин не мог.

Можно было бы сказать, что они двое росли почти как братья, но, если на то пошло, принцем из них всё же был только один, и Мартин давно привык считать себя тенью. Черноволосый и черноглазый, худой, как смерть, и бледный, как те, за кем она приходит, он подходил на эту роль как нельзя лучше.

- Всё, - вдруг сказал Фило. – Ступай. У меня сегодня аудиенция с герцогом Альба, нужно подготовиться.

Мартин кивнул и повернулся, чтобы уйти, не кланяясь и не прощаясь.

- Фило? – сказал он уже с порога.

- М?

- Прогони своего брадобрея. Он порезал тебя дважды за эту неделю.

***

Фило был младше на двадцать месяцев, но Мартин совсем не помнил себя до него. Зато помнил, как в два года метался в лихорадке, когда у крошечного принца, мирно спящего за стеной, резались первые зубы. Как в пять лет переболел огнянкой, которая бывает у человека всего раз в жизни, за себя, а в восемь – за Фило. Как с ужасом ждал зимы с её нескончаемой чередой простуд и воспалённых ушей, потому что мальчишкой Фило терпеть не мог одеваться тепло.

Помнил тысячи разбитых коленок, ободранных локтей, вывихнутых пальцев. И розги, конечно.

В конце концов, именно ради этого Мартина и взяли ко двору.

У многих предков Фило были мальчики для битья. Считалось, что чужие страдания учат держать ответ за свои поступки куда лучше собственной боли. На эту должность брали знатных детей, а Мартина даже не пришлось вырывать из родительских объятий: мать удачно умерла родами, отец погиб на охоте полугодом раньше. Его младший брат отдал племянника без раздумий, убирая преграду с пути к наследству.

Вместо этого Мартин стал преградой между Фило и болью.

Раньше мальчики для битья просто несли наказания за проступки принцев: какой наставник посмеет поднять руку на самого́ наследника трона? Но Рутгер Гальвхейм слишком боялся за единственного сына. И пошёл дальше.

Всё было просто: Фило разбивает нос, а кровь течёт у Мартина. Это стало неотъемлемой частью его жизни, как умение говорить или дышать. Мартин отличал свою боль от чужой, но обе были одинаково настоящими.

Фило об этом знал.

Когда его начали учить грамоте, землеописанию и военному делу, он нарочно выводил учителей из себя, а потом считал, сколько ударов линейкой по рукам нужно, чтобы Мартин не выдержал и закричал.

В четырнадцать принц, на потеху знатным приятелям, на спор объезжал самого бешеного коня в королевских стойлах; тот скинул его и сам упал сверху. Если бы не искусство королевских лекарей, Мартин больше никогда бы не смог ходить.

Справедливости ради, его всегда латали на совесть. Даже вырастили ему новый зуб после того, как шестнадцатилетний Фило перекрасил волосы, отправился в ближайший кабак и ввязался там в драку – негоже, чтобы важный придворный щеголял щербатой улыбкой!

Не то чтобы Мартин имел привычку улыбаться.

В том кабаке он дрался с Фило плечом к плечу – был рядом, как и всегда с тех самых пор, как принц научился ходить. Ведь, если чья-то боль становится твоей, ты готов защищать его как никто, верно?

Король Рутгер был согласен. Пока юный Фило нежился в постели до полудня, Мартина поднимали на рассвете и учили драться. Мечом, кинжалом, палкой, голыми руками. Он стискивал зубы, вкладывая в уроки всю свою злость, и к синякам Фило на коже Мартина прибавлялись его собственные.

Что ещё ему оставалось, если придворный волшебник, связавший их двоих крепче, чем сросшихся в утробе матери близнецов, умер от старости, и ни один другой не брался порвать эту связь, боясь навредить принцу?

Самое смешное, что Мартин лучше всех знал: Фило вообще-то не злой. В детстве Фило без колебаний делился с ним самыми вкусными лакомствами и игрушками, сто́ящими как пара деревень. Потом, когда они оба подросли, защищал от насмешек молодых придворных и искренне предлагал шепнуть словечко любой девице, на какую Мартин укажет – или не девице, кому ведь что нравится.

Разве этот золотоволосый мальчишка с глазами цвета неба был виноват, что порой быть принцем невероятно, невыносимо скучно?

Вот он и развлекался как умел.

***

Когда Квилла постучалась к Мартину в дверь, тот уже час сидел за столом и тупо смотрел на огонь свечи.

Он мог бы пойти в гостиную, где вечерами сидит у камина Лоуренс. Мог почитать – иногда ему это до сих пор нравилось. Мог, в конце концов, лечь пораньше и поспать хоть немного. Но мысли о ночной аудиенции Фило с Раулем Альба сделали тело деревянным, а голову – пустой.

Хуже, чем сами ночи, могли быть только такие вот вечера – когда ничего ещё не началось, но неотвратимость грядущего уже стоит в горле скользким холодным комом. Сколько раз он корчился в собственной постели, кусая угол подушки, чтобы не кричать? Сколько раз вставал полумёртвым и видел по глазам Лоуренса, что тот знает?..

- Входи, - негромко сказал Мартин, и Квилла тихонько пробралась внутрь.

- Как ты? – спросила она, и Мартина передёрнуло от её голоса, переполненного сочувствием, как спелый персик – соком.

- Как всегда, - сказал он, теребя запонку на рукаве. Даже у себя дома он и не думал расстегнуть манжеты или ослабить глухой высокий воротник. Он и перчатки-то снимал только на ночь.

Слишком много шрамов.

Квилла бережно коснулась свежего пореза от бритвы у Мартина на подбородке. У неё всегда были красивые руки, пухлые и тёплые. Как и она вся.

Ей бы полюбить кого-нибудь нормального. Любому мужчине на свете с ней бы так повезло.

- Давай вылечу, - сказала Квилла, и это была почти просьба.

- Не надо. Само заживёт.

- Брось, Март, мне не сложно. Я ведь…

Что «я ведь»? «Я ведь решила стать целительницей только ради того, чтобы лечить тебя, Мартин»? «Я ведь стараюсь для тебя, Мартин»? «Я ведь образец милосердия и добродетели, а ты никак не хочешь быть достойным сосудом для моей любви»?

Она говорила, слово «исцелять» происходит от «целый». Но как тогда быть с теми, кто не был целым с рождения?

Квилла положила ладонь Мартину на плечо, и он вздрогнул, каменея, когда она нечаянно задела незажившие царапины. Память о прошлом визите герцога Альба.

Сегодня будут новые. И тёмные отметины от чужих губ на шее, и…

Мартин стиснул зубы.

- Я же просил тебя. Меня. Не. Трогать.

Квилла растерянно заморгала, убрала руку. Постояла, глядя на него полными слёз глазами, и бросилась прочь из комнаты, едва не столкнувшись в дверях с Лоуренсом, как раз собравшимся постучать.

Тот посмотрел ей вслед и тихо покачал головой.

- Март, - мягко сказал он, - я всё понимаю. Но она ведь старается.

Мартин фыркнул. Может, Квилле стоило бы спросить у него, сдалась ли ему её забота? Нужны ли ему эти её тёплые, нежные руки, и скорбные вздохи, и влажные взгляды грустных чёрных глаз? Если ей некуда девать избыток доброты, почему бы ей не выхаживать бродячих собак?!

Должно быть, Лоуренс прочитал мысли Мартина у него на лице, потому что его глаза, такие же чёрные, как у Квиллы, тоже стали печальными. Только эта печаль была другой. Она не раздражала – от неё хотелось заплакать.

Мартин не знал, какая из двух хуже.

Лоуренс Эурели, худой, высокий и давно седой смотритель королевских архивов, растил обоих приёмышей как родных детей. Квилла, племянница, хотя бы досталась ему даром, а Мартин… Тогда, двенадцать лет назад, только немой не судачил о том, как король Рутгер предложил одному из старых и верных подданных выбрать награду за некую важную услугу, а тот попросил не землю, не золото и не титул, а право называть себя отцом забитого ребёнка, живущего с принцем Фило.

Подумать только. Сейчас Лоуренс мог бы быть герцогом с полными сундуками денег, а не занимать почётную, но бесполезную должность при дворе. Не жить в ветшающем доме, не волноваться о том, как скопить на приданое Квилле.

Неужели он, Мартин, правда этого стоил?

- Ты бы очень порадовал меня, если бы был к ней добрее, - сказал Лоуренс.

Мартин так и сидел за столом, не меняя позы. Свеча догорала.

В детстве его заставляли много читать о ядах – вдруг Фило захотят отравить? Одна старая книга рассказывала об особом сорте яблонь, способных накапливать то, что даёт им почва. Якобы, если поливать отравой их корни, ядовитыми станут и плоды, и понадобится много лет чистых дождей, чтобы соки дерева исцелились вновь…

Тот, кто видел в жизни только боль, не сможет дать другим ничего, кроме боли.

- Лоуренс? – сказал Мартин.

- М?

- Ты ведь давно жалеешь, что взял меня к себе, правда?

Лоуренс не ответил. Какое-то время он молча стоял там, у Мартина за спиной, потом шагнул к его столу и положил руку ему на голову.

Мартин прижался к его груди, уткнулся лицом в пропахший каминным дымом и табаком камзол. Это был запах Лоуренса – запах отца, запах дома, неизменный с тех самых пор, как Мартин впервые оказался в его объятиях. Смешно. Тогда, глупым десятилетним мальчишкой, он правда почувствовал себя так, как будто его защитят.

Как будто больно больше не будет.

- Бедный мой мальчик, - вполголоса сказал Лоуренс, гладя его по волосам.

Он дал Мартину столько времени, сколько нужно, а когда тот шевельнулся, чтобы отстраниться – отпустил сразу.

- Пойдём ужинать, - позвал он.

Есть не хотелось, но, когда Мартин всё же решил зайти в столовую ради трусливого стакана вина перед тяжёлой ночью, запах жареного мяса с брусничной подливкой не оставил ему выбора. Им с Квиллой и Лоуренсом не каждый день удавалось ужинать вот так, всем вместе, в покое и тепле. Лоуренс никогда не держал плохих поваров, слабое сладкое вино слегка кружило голову; Квилла, не умеющая сердиться долго, уже снова улыбалась, взахлёб рассказывая про свой день в лечебнице, и Мартин почувствовал, что оттаивает, как земля по весне.

Он искренне смеялся над её историей о том, как к целителям в панике прибежала одна знатная дама, умоляя сделать что-нибудь с тем, что она не влезает в платье, ещё зимой пошитое ради Церемонии принца Фило. Квилле пришлось объяснять ей, что полнота – не болезнь, так что против неё лекари, увы, бессильны. Мартин отхлебнул из своего кубка и хмыкнул:

- Это ещё что. То ли ещё будет, когда его высочество станет королём и первым же указом запретит всем, у кого талия шире дозволенного, выходить из дома. К вам валом повалят, прося, чтобы вы вырезали им рёбра…

- Это правда, - подтвердил Лоуренс с очень серьёзным лицом. – Я своими ушами слышал, как при дворе обсуждают грядущий закон о преступлениях против Красоты.

Квилла прыснула.

- Нет-нет-нет, - сказала она, - вы всё путаете! Это будет второй указ, а первым он обяжет всех до единого в стране ежедневно полировать ногти. Даже крестьян, которые руками копают репу.

Мартин подлил себе вина и встал, поднимая чашу.

- Так выпьем же за долгие годы славного короля Рутгера, - провозгласил он. – Пускай он правит до ста лет, и…

Договорить он не успел.

К горлу подкатила обжигающая волна, и Мартин захлебнулся чем-то солёным и ржавым. Он моргнул, зажал рот ладонью, чувствуя бегущие между пальцами горячие струйки; услышал, как где-то очень далеко, в другом мире, ударяется об пол упавший кубок.

Больше Мартин не успел ничего.

***

- Нет, но всё-таки, как же это? – сказал Фило, нервным движением запуская пальцы в волосы. – Я… Я правда думал, что он…

Мартин тихонько фыркнул. Ты думал – что? Что твой ненаглядный герцог – и впрямь любовь всей твоей жизни? Что вы поженитесь, будете жить долго и счастливо и умрёте в один день?

Впрочем, ладно. Фило был беспечен, за что они все сегодня поплатились сполна, но точно не глуп. Вряд ли он воображал, что его правда любят – но вот что его искренне хотят… В самом деле, ведь наш прекрасный принц – самое чудесное существо на свете, уму непостижимо, чтобы хоть кто-то под этим солнцем мог не воспылать к нему страстью от всего сердца!

Мартин вздохнул и, по давней привычке скрестив руки на груди, прислонился плечом к стене. Его штормило, как будто он слишком рано встал с постели после тяжёлой болезни. По-хорошему, ему нужно было бы ещё дня два лежать пластом, но, видит небо, эту роскошь он себе позволить не мог.

Ему повезло, что Квилла была рядом. Если бы не она, он бы умер. Если бы лекаря пришлось ждать четверть часа, десять, пять минут, Мартин и Фило оба разделили бы судьбу своего короля. Не выйди Мартин к ужину, его не успели бы найти вовремя, когда герцог Альба ударил Фило кинжалом в грудь – дважды, трижды, дюжину раз. Все вокруг давно знали, что раны Фило кровоточат у другого – ни одна тайна при дворе не живёт долго, – и герцог действовал наверняка. Один смертельный удар для Мартина, другой – для принца, оставшегося без его защиты. Это могло сработать, это должно было сработать, если бы последнее слово не осталось за судьбой.

Квилла удерживала Мартина, дырявого, как решето, по эту сторону земного порога, пока к нему не подоспели целители, а к Фило – охрана. Потом Квиллу пришлось выхаживать саму, и Мартин знал, что теперь она по меньшей мере неделю, а то и две, не сможет ничего ни как целитель, ни как человек.

- Мне жаль, ваше высочество, - сказал Герард Хэмфри, глава королевской стражи. – Герцог признался сам.

На беднягу было жалко смотреть: за эту ночь он будто постарел лет на двадцать. Ещё бы: не уберечь своего господина… Хэмфри зорко стерёг королевскую семью последние восемь лет, но что он мог, если убийца из первых рук знал тайные ходы замка и время смены караулов?

Чего только не выболтаешь в постели, да, Фило?

Хэмфри откашлялся, прочищая горло.

- Сейчас мы… пытаемся выведать у него, кто ещё с ним в сговоре и какое войско они смогут собрать.

Все присутствующие в комнате притихли, обдумывая его слова.

В осиротевшем кабинете короля Рутгера собрался самый близкий круг Фило: несколько преданных советников, Хэмфри, Мартин и Лоуренс. Последний пришёл сам, без зова, уверенный, собранный и спокойный, и никто не посмел закрыть перед ним дверь.

Ни один из собравшихся не питал напрасных надежд.

Король умер, не успев провести Церемонию, после которой его сын смог бы взойти на трон. По закону, никто, кроме Рутгера, не обладал такой властью. Теперь Фило имел не больше прав на корону, чем любой другой, у кого хватит сил прийти и её забрать.

Принца обожали женщины и юные товарищи по кутежам, которых он щедро осыпа́л подачками из отцовской казны, но захочет ли армия драться за то, чтобы он правил страной?

Фило присел на край тяжёлого стола, беспокойно крутя в руках серебряный нож для писем.

- Сколько у нас времени? – наигранно беспечно спросил он.

- Мы пока не знаем, - признался Хэмфри. – Но вряд ли много.

Мартин устало закрыл глаза и какое-то время вглядывался в пляшущие под веками цветные точки.

Может, он просто плохо соображал после того, как едва не умер, но выход ему виделся только один. Хватать Фило в охапку и бежать.

Герцог Альба не просто решил, что быть королём лучше, чем его, короля, фаворитом – он сделал всё основательно и с умом. Больше года обхаживал Фило, пока тот совсем не утратил осторожность. Пожертвовал родным братом – тот был убит стражей короля Рутгера, застигшей преступника над ещё тёплым телом. Вряд ли такой человек задумал свергнуть род, правивший страной две сотни лет, не заручившись поддержкой других могущественных семей, способных поднять по команде сотни бойцов. И Мартин что-то не помнил ни одного переворота в истории, где прямого потомка поверженного монарха оставили бы в живых.

Он слишком хорошо понимал, что́ станет с ним самим, если Фило умрёт.

И тут Лоуренс спросил:

- Ваше высочество, вы когда-нибудь слышали о Белой Ведьме?

Фило нахмурился.

- Слышал. Лет в пять. Потом мне разонравились сказки. К чему вы клоните?

- Его величесто Рутгер предвидел нашу с вами беду, - спокойно сказал Лоуренс. – Закон, из-за которого мы сейчас… находимся на распутье, слишком священен для народа, и ваш отец не рискнул его менять, поэтому мы с ним стали искать другие пути. И, похоже, нашли.

- Вы это не серьёзно, - сказал Фило. Это был не вопрос, и Мартин поймал себя на том, что в кои-то веки с ним согласен.

Мартин не хуже прочих знал сказку про бессмертную Белую Ведьму, с начала времён живущую глубоко под корнями гор. Он верил в неё ровно на столько же, насколько в другие сказки, вроде мышки, уносящей детские молочные зубы, или того, что кто-то там жил долго и счастливо. То есть ни на грош.

Но… Лоуренс не бросает слов на ветер.

- Мы изучили множество записей, - сказал Лоуренс. – Разыскали потомков очевидцев. Да, самые древние легенды о вождях, которых венчала на царство Белая Ведьма, невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, но… У нас был Кондред Гальвхейм.

Советники, слушавшие его в недоумённом молчании, разразились приглушённым ропотом.

- Ваш отец верил, что полтора века назад ваш общий пращур занял свой трон именно по её воле, - не глядя на них, невозмутимо подтвердил Лоуренс. – Подумайте сами: два брата ведут войну, и младший, слабейший из них, побеждает благодаря тому, что река перед вражеским войском разлилась среди лета, а солдат проредила холера. За всё время правления на Кондреда покушались дважды; первый убийца умер от разрыва сердца, вынимая меч из ножен, на второго свалилась люстра на триста свечей. Не много ли совпадений?

Все помолчали, обдумывая его слова.

Наконец Фило спросил:

- Вы в самом деле в это верите? В то, что коронованного Белой Ведьмой будут всю жизнь охранять незримые силы, и никто не сможет причинить ему зла?

- Не верю, - спокойно ответил Лоуренс. – Но надеюсь. Если наши документы не лгут, один из входов в Подземный Чертог находится в полутора днях пути. По легенде, войти может не всякий, но Белая Ведьма обычно открывает двери пред мужем царской крови в час великой беды.

Фило потёр усталые глаза. Взглянул в окно, за которым вот-вот должен был родиться рассвет.

- Хэмфри, собирайте отряд, - велел он. – Господин Эурели, добудьте нам карту.

Присутствующие зашевелились, зашуршали одеждой. Мартин потянулся, хрустнул уставшей шеей и равнодушно хмыкнул:

- То есть поспать мне сегодня не удастся, да?

- Если мне будет позволено высказать своё мнение, господин, - вдруг сказал Хэмфри, - я бы попросил вас остаться в городе. Вам с его высочеством будет безопаснее порознь. Если на нас нападут, то по вам захотят ударить в первую очередь, к тому же здесь, в замке, наши лучшие лекари…

- Ну так возьмите их с собой, - сказал Мартин.

Хэмфри поджал губы.

- Уверяю, мы сумеем защитить его высочество…

- Вы уже защитили его отца.

Хэмфри побледнел и умолк. Удар ниже пояса, да, но что поделать, если им не понять по-другому?

- Мартин, - строго сказал Фило. – Я хочу, чтобы ты…

- Мне плевать, чего ты хочешь, - глядя ему прямо в глаза, перебил Мартин. – Я поеду с тобой.

Фило нахмурился, скривил губы. Его пальцы – так, что побелели костяшки – сжались на рукояти ножа для писем, и он с силой ткнул остриём в свою раскрытую ладонь.

У Мартина на лице не дрогнул ни один мускул. Перчатка у него на левой руке тут же стала влажной от крови, но он знал, что эту битву он выиграл.

***

Они выступили на рассвете, настолько тайно, насколько позволили тридцать человек охраны.

Путь к воротам Белой Ведьмы лежал через лес в предгорьях, а путь к лесу – через щедрые июльские луга. Поступь лошадей тревожила метёлки голубоватой травы; Хэмфри зыркал по сторонам, будто ему чудились толпы убийц за каждой былинкой, Фило насвистывал какую-то разбитную песенку, а Мартин изо всех сил старался не оглядываться на городскую стену, исчезающую вдали.

На прощание Лоуренс без улыбки сказал ему:

- Если ничего не выйдет, не вздумай возвращаться.

Мартин кивнул, не пытаясь спорить. Он понимал: если сказка окажется просто сказкой, им с Фило останется только бежать. Куда-нибудь далеко, за горы, а лучше вообще за моря – чтобы гнаться за бесполезным наследником рода Гальвхейм было себе дороже.

Мартин не хотел умирать.

- Лоуренс, пожалуйста, будь хорошим другом королю Альба. Новым королям нужны друзья.

Если бы только было можно, Мартин забрал бы Лоуренса и Квиллу с собой. Но Квилле сейчас не хватило бы сил покинуть постель, и, хоть у них в семье не говорили об этом вслух, Лоуренс тоже давно уже не был так молод, как раньше. Мартин старался думать лишь о своей задаче, но коварный голос шептал ему на ухо: «Как думаешь, что узурпаторы делают с приближёнными тех, кого скинули с трона?»

- Непременно, - непроницаемо спокойно кивнул Лоуренс. – Мне не терпится выразить его будущему величеству горячую благодарность за смерть Рутгера Гальвхейма. Разве ты не знаешь, что я ненавидел этого человека? Он двадцать лет мучил моего сына ради своего.

Мартин тряхнул головой и тронул шпорами бока лошади, ускоряя ход.

Хватит. Единственный способ помочь оставленным за спиной – победить то, что ждёт впереди.

Каждый ребёнок знал: страннику, идущему на поклон к Белой Ведьме, нужно переступить три порога. Первый порог – из камня, чтоб вошёл только званый. Второй – из воды, чтоб вошёл только чистый. Третий – из огня, чтоб вошёл только целый. Как эти пороги выглядели на деле, не мог объяснить никто – кроме, может быть, Кондреда Гальвхейма, но у того уже не спросишь… Лоуренс говорил, что они – не испытание на силу и доблесть, как в других сказках, где феи, тролли и тюлений народец то и дело велят героям завалить медведя ростом до макушек сосен или запрячь дракона, чтобы вспахать морское дно. Ни огонь, ни вода, ни камень не попытаются нарочно задержать тебя на пути.

Мартину не верилось, что всё может быть так просто.

Разве бывают сказки без подвоха?

Вот Фило, похоже, не ведал вообще никаких тревог. Если прошлая ночь расстроила его, напугала и сбила с толку, то сегодня он вновь был безоблачен, как небо над головой. Здорово, наверное, быть принцем, с детства привыкшим, что, если решение вообще существует, можно расслабиться, пока твои слуги ищут его за тебя. Фило охапками рвал на привалах свечи диких люпинов, от горизонта до горизонта укрывшие луг сиреневой дымкой, беззастенчиво строил глазки молодому веснушчатому лекарю – одному из пятерых, взятых с собой – и, жмурясь, как сытый довольный кот, подставлял лицо солнцу, так что к вечеру у Мартина уже вовсю облезала с носа обгоревшая кожа…

На ночлег отряд остановился у са́мой кромки леса. Фило явно не пугали ни крики ночных птиц, ни завтрашний день – он ел с аппетитом и мигом уснул, едва ему расставили палатку. Мартин, не согласный выпускать Фило из вида ни на минуту, тоже ночевал в ней. Он был на ногах чуть ли не двое суток, но сон всё равно не шёл, и Мартин лежал, глядя на полог палатки, и слушал одним ухом ночную тишину – не хрустнет ли под чьей-то вероломной ногой сухая ветка? – а другим – спокойное дыхание Фило, вольготно раскинувшегося на ворохе подушек и одеял.

Так странно. Неужели он совсем не боится, что они не найдут никакой Ведьмы? Не сомневается, сочтёт ли она его достойным? Не подозревает, что Лоуренс скормил им глупую басню, чтобы отослать принца из города и спокойно отпереть камеру герцога Альба?

В конце концов, не винит себя в смерти отца?

Да что с ним, тлен побери, вообще не так?

Следующее утро встретило отряд золотыми бликами солнца, пробирающегося сквозь листья. Лес, глухой и старый, не пугал, но и не встречал с открытым сердцем: им приходилось вести лошадей в поводу, расчищая себе путь сквозь можжевельник и вереск, стволы и ветви. Звериные тропы полого вели вверх.

А потом, после полудня, лес расступился, открывая глазам широкую поляну, уткнувшуюся дальним концом в почти отвесную стену скал, и Мартин понял: пришли.

Ночью Лоуренс показал ему карту времён короля Кондреда, на которой был отмечен путь. Ниже теми же чернилами приписали: «Иди, пока не встретишь псов». Вот и они: два громадных, обросших лишайником волкодава из зернистого гранита, охраняющих выщербленную временем и непогодой каменную арку.

Ни стены, ни ограды. Просто арка посреди ровной поляны, поросшей иссера-розовым горицветом.

- Это ещё что такое?! – потребовал Фило, бросая Хэмфри поводья своего жеребца. – Куда вы меня привели?

Мартин оглянулся и не нашёл ни тропы, ни ступеней в скале, ни раскрывающихся прямо в её равнодушной тверди ворот.

В сказках ничего не даётся даром.

Он медленно обошёл арку кругом, не подходя, впрочем, слишком близко. Никаких невидимых преград; никаких странных частей, на которые можно нажать и открыть тайный ход. Только неровные каменные блоки и эти проклятые псы, которые и на псов-то не похожи. Тяжёлые бычьи головы, выпученные глаза, расставленные по сторонам тупой морды, как у жаб… Лапы-колонны, для которых человек – букашка, ноздри раздуты, вместо хвостов – обрубки. Толстые языки в приоткрытых ртах за двумя рядами зубов.

Мартин снова оказался перед аркой, хотел уже отвернуться – и замер.

Прямо за ней в скале чернела глотка пещеры.

Мартин тряхнул головой, отошёл в сторону. Посмотрел мимо арки: сплошной камень. Снова взглянул сквозь – и пещера была там. Совсем близко, меньше ста шагов.

Вот он. Вход.

Положив руку на рукоять меча, Мартин шагнул было вперёд, но вдруг услышал звук. Глухой рокот, от которого волосы на загривке встают дыбом – раскатистый, как далёкий гром, полный угрозы.

Мартин не сразу осознал, что он исходит из каменного горла.

Он сделал ещё шаг для проверки – и гранитные псы, рыча, поднялись на все четыре лапы. Повернули к пришельцу свои уродливые головы.

Не поворачиваясь к ним спиной, Мартин отошёл подальше.

Он кое-что смыслил в собаках, и эти не шутили. Это не просто пугала – это стражи, и дальше без их разрешения не пролетит даже муха.

- Ого, - сказал Фило, вглядываясь в тот, другой мир за аркой. – Так это и есть порог из камня?

- Там ч-что-то написано, - робко подал голос веснушчатый целитель.

И правда: на постаментах у псов были вырезаны непонятные полустёртые письмена. Что-то вроде того старого языка, которому Квиллу учили в лекарской школе.

Целитель вытянул шею, сощурился и неуверенно прочёл:

- «Хочу»… «Хочу отведать царской к-крови».

Мартин и Фило переглянулись.

- Может, это что-то вроде жертвенных камней? – сказал Фило.

- Предлагаешь скормить тебя одному из них? – хмыкнул Мартин. – Конечно, заманчиво, но…

- Очень смешно. Вообще-то по сказке после этого я должен быть в состоянии идти дальше. Дай-ка сюда.

И, не успел Мартин рта открыть, как Фило выхватил у него из-за пояса кинжал и полоснул себя по ладони.

Мартин зашипел сквозь сжатые зубы.

- Ты совсем дурак или прикидываешься?!

Фило задумчиво посмотрел на безупречно целую руку.

- А, ну да. Точно, - сказал он.

Сразу подскочившие к Мартину целители принялись латать рану. Тлен побери, у него ещё даже порез с прошлой ночи не зажил…

- Погодите, - велел Фило. – Март, а твоя кровь не сойдёт? Раз уж такое дело.

Мартин пожал плечами.

- Давай попробуем.

На сей раз псы подпустили его совсем близко. Мартин шагнул к тому стражу, что слева, вытянул руку, сжал кулак, роняя алую каплю на обомшелый язык.

Спасибо учителям фехтования и рукопашного боя: если бы они с сопливого детства не учили Мартина двигаться быстро, он бы остался без кисти.

Каменные зубы с грохотом сомкнулись, лишь чудом не цапнув отдёрнутую руку, низкий утробный рык отдался у Мартина в самых костях. Он вскинул к груди раскрытые ладони, показывая, что понял намёк, и отступил назад.

Оба пса соскочили со своих постаментов, грудью загораживая проход.

- Видишь? – сказал Мартин. – Я же всё-таки не принц.

- Что же нам тогда делать? – неожиданно растерянно спросил Фило, и Мартин честно признался:

- Не знаю.

Ни одна сказка не учила, что делать, если царскую кровь невозможно извлечь из царского тела.

Вернуться обратно в город? Найти волшебника, который всё-таки сможет их разделить? Потерять время, которого у них, может быть, и так уже нет?..

- Зато я знаю, - вдруг сказал Фило.

Он громко хлопнул в ладоши, привлекая внимание своих людей.

- Хэмфри. Атакуйте этих тварей.

Мартин уставился на него, не веря своим ушам.

- Ты в своём уме?!

Лицо Фило оставалось спокойным и безмятежным, как будто он только что не отдал приказ устроить здесь настоящую бойню. Нет, правда, а как ещё назвать драку, в которой уязвима лишь одна из сторон?! Мечи хороши для мягких человеческих тел, это не кирки, чтоб колоть камень, и…

- Мне просто нужно, чтобы их отвлекли. Ничего ни с кем не случится. Мы что, зря тащили с собой лекарей от самого дома?

Мартин попытался убедить себя, что это он так шутит.

- Сир, - откашлявшись, начал Хэмфри, - если мне будет позволено сказать…

- Не будет, - отрезал Фило. – Ну же!

Он обвёл глазами замершую в нерешительности охрану. Три десятка человек против двух чудовищ из гранита…

- Владения изменника Альба отойдут в казну, - сказал Фило. – Если у него есть союзники, то и их земли тоже. Знаете, сколько это земель? Очень много. Сделайте меня королём, и я поделю их между вами. Это придаст вам храбрости?!

Мартин был уверен, что ничего не выйдет. Что Хэмфри плюнет Фило под ноги и уведёт отряд присягать королю Альба. Но тот лишь коротко кивнул – и отправил своих людей в атаку.

Псы набросились на них, как на добычу.

Время замедлилось до предела, и каждая секунда вмещала в себя маленькую жизнь. Мартин видел, как первые ряды нападавших разбились о псов, будто прибой о скалы. Как люди отлетали, отброшенные ударом уродливой головы, и вопили зажатыми в каменные капканы пастей. Кто-то упал на землю, и пёс, не глядя, раздавил его голову лапой, как дыню. С диким ржанием рвались с привязи перепуганные лошади.

Но Хэмфри всё-таки знал своё дело.

Его воины смогли развести стражей в стороны, отвлечь от арки. Залитая кровью поляна кипела, как котёл: два клубка, где камень столкнулся с плотью, и просвет между ними.

Ни слова не говоря, Фило рванул к воротам.

Стройный и лёгкий, бегал он здорово – уж точно быстрее псов. Один из них бросил истерзанного человека, которого трепал, как куклу, и кинулся следом только тогда, когда Фило был в шаге от арки.

Если он надеялся, что зверюга не последует за ним дальше порога, он ошибся.

Страж не думал бросать погоню, и Мартин, лишь слегка отставший от Фило, кинулся псу наперерез.

Его учили: используй против врага его собственное движение. Гранитный волкодав покрывал немалое расстояние с каждым прыжком, от которых тряслась земля, но, как и всё тяжёлое, он разгонялся медленно, так что Мартин смог опередить его – и выскочить у него на пути, оборачивая против пса наконец набранную им скорость.

На его счастье, тварь оказалась не слишком умной.

Пёс попытался затормозить так резко, что, пропахав лапами землю, кувырнулся через собственную башку. Мартин присел, пропуская его глыбу прямо над собой – руку протяни и коснёшься; почувствовал ступнями, как она врезалась в землю.

Фило был на полпути к пещере. Тот пёс, что остался у арки, так и бился с ребятами Хэмфри, а вот второй…

Он поднимался, и Мартину не понравилось, как он на него смотрит.

Мартин лихорадочно искал его слабое место. Щель, в которую можно было бы вставить рычаг, сочленение каменных частей… Ничего. Он всё равно вытащил из ножен меч – просто потому, что ему не хотелось стоять с этой зверюгой один на один с пустыми руками.

Главное – отвлечь его, пока Фило не доберётся до входа, а потом…

Две вещи случились одновременно.

Первая: пёс прыгнул на Мартина, и отнюдь не так, как прыгают игривые щенки.

Вторая: нога Мартина вдруг предала, отказываясь держать; щиколотку и колено пронзило внезапной болью.

Фило, ну твою ж мать королеву, можно ведь иногда смотреть под ноги?!

Мартин упал на спину, и небо над ним закрыла гигантская тень. Он выставил руки навстречу чудовищной пасти, готовой одним движением перекусить его пополам…

Пёс недоумённо фыркнул, попятился назад, тряся головой. Меч, который Мартин успел вставить между его челюстей, стоял вертикально, не давая ему закрыть рот.

Замешательство стража длилось всего мгновение, но этого хватило. К моменту, когда недоумение пса сменилось яростью, Мартин был уже на ногах, а выплюнуть погнутый меч тварь сумела не раньше, чем Мартина накрыла спасительная тень пещеры.

- Вот видишь, - сказал Фило и светло улыбнулся. – А ты боялся.

Мартин ничего не ответил – просто разжёг припасённый факел и пошёл в темноту.

Когда вход остался далеко позади, вокруг не стало ничего – только свет, который они принесли с собой, тьма за ним и холодная тишина каменной толщи. Коридор, достаточно высокий, чтобы идти, не пригибаясь, вёл вниз. Нога, подвёрнутая Фило, слушалась плохо, и Мартин предпочёл не думать о том, как они пойдут назад.

Ему не было страшно, но трепать языком всё равно не хотелось. Фило и тот притих, прибившись к нему поближе – спасибо хоть за руку взять не пытался.

- Мартин? – окликнул Фило и замолчал, словно испуганный эхом собственных слов.

- М?

- Ты меня ненавидишь?

Ого. Интересные мысли на него навевают сырые мрачные подземелья.

- С чего ты взял? – сказал Мартин самым спокойным тоном, которому научился у Лоуренса.

- Ты же знаешь, я его об этом не просил.

Наверное, эти двадцать лет правда сделали их ближе всех на свете, потому что иногда Мартин без слов понимал, что Фило имеет в виду. Вот сейчас – понял.

Конечно, не просил. Как бы ты стал просить о чём-то своего отца, когда едва родился и осознавал себя не лучше, чем картошка?

Но потом. Потом ты вырос, научился говорить, даже слегка поумнел. И ты мог велеть, чтобы с тебя сняли чары.

Хотя… может, и не мог. Я же за все эти годы не смог хоть раз всерьёз подумать о том, чтобы похитить тебя и притащить к волшебникам силой.

- Я знаю, что я тебе нужен, - сказал Фило.

Ага. Как пятая нога – рыбе, которой и первые-то четыре ни к чему.

- Я понимаю, если… у нас всё получится, тебе, наверное, будет сложно придумать, зачем ещё жить. Не бывает монеты с одной стороной и всё такое, но… Я просто хочу сказать, когда Белая Ведьма благословит меня… ты всё равно не убивай себя или что-то в этом роде, ладно?

Мартин аж встал. Посветил факелом Фило в лицо: тот смотрел совершенно серьёзно.

Оставалось лишь позавидовать этой уверенности в том, что весь мир крутится вокруг тебя одного.

Иногда, когда становилось совсем паршиво, смерть казалась выходом не из худших. Но, тлен побери, это была одна из его немногих свобод – оставаться в живых, потому что, несмотря ни на что, он так решил.

- Какое там, - сказал Мартин. – Ты же без меня никуда.

Фило хотел сказать что-то ещё, но вместо этого уставился Мартину за плечо.

- Ну-ка, погаси факел.

Мартин подчинился, но темно не стало.

Стены пещеры пронизывали голубоватые мерцающие прожилки. Свечение вокруг них с Фило едва могло рассеять мрак, но дальше оно росло и крепло, голубые нити сливались, как ручьи в реки…

Река.

- Слышишь? – сказал Мартин. – Вода.

Голос воды вывел их в просторную, высокую пещеру с водопадом, тяжёлым занавесом струящимся из-под свода в озеро, горящее голубым огнём.

После темноты коридора Мартину пришлось заслонить глаза рукой. Рядом восторженно ахнул Фило.

- Это… второй? – выдохнул он, и Мартин снова понял его с полуслова.

Порог из воды.

В пещере коридор кончался, и выходов из неё было не видать. Речка, вытекающая из озера, ныряла в узкую щель у дальней стены. Разве что…

Мартин осторожно потрогал воду, готовый, что она обожжёт его или растворит перчатку. Вода оказалась обычной, холодной и мокрой – даже пахла как простой пресный ручей. Он пошёл через озеро вброд, осторожно прощупывая дно, и добрался до водопада без всяких помех: глубина была ему едва по колено.

Как он и думал, из-за водяной завесы тянуло едва уловимым ветром.

- Твоему высочеству придётся промокнуть, - крикнул Мартин.

Водопад ударил его вставшей на дыбы рекой, чуть не сбив с ног, но пропустил на ту сторону – в другой зал, почти близнец первого. Правда, здесь молчаливое озеро стояло тихо, без течения, а берег зарос странным бледным терновником, через который вела узкая тропа.

- Ну, что здесь? – Фило тряхнул головой, окатив Мартина облаком брызг.

Мартин молча пошёл вперёд.

Снова слишком просто. Но, если верить сказкам, две трети пути уже позади.

Может, у них и правда получится?

Терновник был не живой. Толстые корявые стебли выше человеческого роста казались вырезанными не то из мутного стекла, не то из полупрозрачного камня. Мартин едва-едва коснулся кончика шипа – и отдёрнул руку: острые! Ранку странно защипало; он поскрёб терновник ногтем и понял.

Соль.

Не поднимая головы, он слышал, как Фило проплюхал к берегу и, не дожидаясь, пока Мартин сходит на разведку, пошёл по тропе среди соляных дебрей. Слышал хруст осколков стеблей у него под каблуком и…

Крик.

Нечеловеческий вопль, полный ужаса и боли, от которого сжимается горло и сердце пропускает удар. Так кричат от ран, от которых есть всего одно спасение – милосердие быстрой смерти.

Мартин почувствовал, как от этого крика что-то умерло внутри у него самого.

Фило не успел отойти далеко. Что это? Ловушка? Яд в шипах? Но ведь Мартин укололся первым, почему тогда…

Он в два прыжка оказался рядом; схватил Фило за плечи, рывком развернув к себе. Губы принца дрожали, как у ребёнка, готового разрыдаться, лицо побледнело, будто у мертвеца – только из тонкой царапины на щеке стекала капелька крови.

В первый миг Мартин увидел, но понять не смог. Потом его рука метнулась вверх, коснулась его собственного лица, и пальцы нашли только гладкую кожу, туго обтянувшую острую скулу.

Тогда что-то, до предела натянутое в нём, хлёстко порвалось, и Мартин расхохотался.

Он смеялся в голос, так, как не смеялся никогда за всю свою жизнь, и эхо под сводом пещеры вторило ему на дюжину голосов. Вот оно что. Второй порог, порог из воды, которая смывает не только дорожную пыль с лица и сапог, но и чары, чтоб вошёл только чистый. Светлые боги над землёй и под ней, как же долго Мартин ждал этой минуты. Сколько раз видел во сне, что в одно прекрасное утро просыпается свободным.

И вот теперь мечта сбылась, и ничего не изменилось.

Вообще ничего.

Ни одной, ни единой проклятой крошечной капельки не легче.

Мартин смеялся, пока у него не кончился воздух; потом он вспомнил про Фило. Тот смотрел потерянным взглядом, полным непонимания и беспомощной обиды. Искушение вкатить его высочеству пару отрезвляющих пощёчин было почти нестерпимым, но Мартин побоялся, что тогда тихая истерика может перейти в слёзы и крики. Так что он просто оттащил Фило, едва стоящего на ногах, к берегу озера, усадил на камень и плеснул холодной водой ему в лицо.

Фило всхлипнул, часто заморгал, шмыгая носом.

- М-м… М-март, это… это что?.. – с трудом выговорил он, размазывая по щеке воду, розовую от крови. – Это… к-как это?..

Беднягу трясло, как в лихорадке, и Мартину даже стало его жаль.

- Добро пожаловать в мир простых смертных, - хмыкнул он. Скинул с себя куртку, как следует выжал, набросил Фило на плечи. Проклятье, мокрая всё равно толком не согреет. Надо скорее вытаскивать его из этих пещер, тем более что теперь Фило способен познать все радости воспаления лёгких. Ещё помрёт…

Было бы смешно, конечно.

- Хватит хныкать, - сказал Мартин и протянул Фило руку. – До свадьбы заживёт.

Твёрдые, но хрупкие, соляные стебли ломались от хорошего удара ногой, и Мартин расчистил для Фило дорогу. Тот шёл, очень осторожно огибая каждую веточку, и, глядя на него, Мартин что-то расхотел смеяться. Послам из южных королевств лёгкие осенние заморозки уже казались лютой стужей; каково человеку, не знающему, что такое боль, пораниться в первый раз? Мартин вспомнил рассказы Квиллы о людях, искалеченных мельничным жёрновом или растерзанных волками: в первые минуты они просто не успевали понять, насколько им больно…

За зарослями терновника ждал третий порог.

Мартин почему-то разом понял: вот оно. Эта стрельчатая арка, прорубленная в диком камне, ведёт к их цели.

Вот только её охранял огонь.

Он ключом бил вверх из узкой, длинной щели в полу. Бесшумное белое пламя – с тех самых пор, как маленький Фило полюбил играть со свечами, Мартин усвоил, что белый огонь горячей всего…

- Всё, - сказал Мартин. – Дальше сам, муж царской крови.

Фило попятился от арки, обхватил себя руками, затряс головой.

- Нет, - прошептал он. – Я н-не хочу.

Мартин сделал глубокий вдох. Выдохнул.

- Фило, - ровно сказал он. – Там, наверху, люди погибали ради того, чтобы ты был здесь. Ты. Пойдёшь.

Фило бросил на него взгляд щенка, которого ударили ни за что, но Мартин не умел мягче. Чего он боится? Вода пропустила Фило без потерь. Камень тоже пропустил бы…

Фило вытянул подрагивающую руку и медленно-медленно подошёл к стене огня. Ближе, ближе, вот коснулся…

Его отбросило назад, словно сильным ударом.

Мартин не успел ни о чём подумать. Годы дрессировки вбили в него одно: он должен быть рядом и защищать. Он метнулся к Фило, подхватил его, скулящего от боли, баюкающего обожжённую руку – и…

Пламя разошлось в стороны, открывая узкий проход.

«Чтоб вошёл только целый»…

Не бывает монеты с одной стороной, да?

Мартин поднял Фило, и они прошли сквозь огонь. Вместе.

На мгновение Мартина окатило жаром, таким жестоким, что он забыл, как дышать. Раскалённый воздух обнял их, вмиг высушив волосы и одежду, и – отпустил.

За порогом из огня ждал Подземный Чертог. Совсем небольшая пещера, освещённая белыми созвездиями, вмурованными прямо в каменный свод.

И там им навстречу вышла она.

Мартин представлял её согбенной, скрюченной, как столетние сосны, закутанной в кокон паутины и пыли – каким ещё быть существу, которое старше гор? Он не был готов к ней такой. Очень высокой – выше Мартина на две головы. Очень прямой. Белой, как снега на вершинах, достающих до неба.

Белая мантия. Белые волосы, замёрзшим водопадом ниспадающие до пола. Белое лицо с орлиным носом, изрезанное глубокими трещинами морщин – бесконечно древнее, бесконечно прекрасное.

Впервые в жизни Мартину захотелось упасть на колени.

Белая Ведьма смотрела им поверх голов. Глаза у неё были как две слепых жемчужных луны.

- Сегодня я венчаю на царство Фило Гальвхейма, - сказала она без приветствий, и её властный, глубокий голос звучал равнодушно, как зимний ветер. – Кто из вас Фило Гальвхейм?

Мартин шагнул в сторону, пропуская Фило, спрятавшегося у него за плечом.

- Руку, - коротко велела Ведьма, протягивая свою, и Фило, помедлив, протянул ей здоровую ладонь.

Белые пальцы Ведьмы сомкнулись на ней, как клетка. Фило замер, боясь дышать, а Ведьма целую маленькую вечность стояла, не шевелясь, а потом с холодным, спокойным презрением сказала:

- Лжец.

Фило попятился, словно ждал, что она его ударит. Ведьма повернула голову к Мартину – и он едва сдержался, чтобы не отшатнуться тоже.

Молча, тем же жестом она подала ему руку раскрытой ладонью вверх.

Мартин не посмел ослушаться.

Когда её пальцы сжались, он успел подумать, что в них как будто больше суставов, чем нужно. А потом стало темно.

Правая кисть. На запястье шрам от собачьих зубов, сбитые костяшки – память о том, как Фило, злясь на отца, разбил кулак о стену. Мартин остро почувствовал, как каждый из его шрамов наливается огнём – горячо, так горячо, как ему не было даже от свеч, над которыми Фило держал ладонь, но почему-то не больно. От кончиков пальцев и вверх: ровные рубцы у локтя – Фило резал себя сам, так, от скуки. Выбитое в тринадцать лет плечо. Царапины на спине, так и не зажившие после ногтей герцога Альба, и следы от розог из детства. Порез от бритвы на подбородке.

Каждый шрам, каждая отметина словно заново проступали на его теле. Мартин видел себя глазами Ведьмы: спелёнанного сетью добела раскалённых нитей, исчерченного следами старых и свежих ран, как карта – синими венами рек.

Если бы земля была целой и гладкой, без морщин горных хребтов, без ущелий и ручьёв, прорезающих её кожу, как люди находили бы дорогу туда, куда идут?

У Ведьмы была карта жизни Фило Гальвхейма, и она сверяла её с тем, кто стоял перед ней.

Фило Гальвхейм дразнил отцовских собак и обжигался о раскалённые котлы на кухне. Падал, разбивая колени и локти. Ему ломала хребет лошадь с бешеными глазами и до крови кусали губы красивые мужчины. Его кололи булавками портные и жалили комары. Он болел, и дрался, и рос, морозил уши зимой и сгорал на июльском солнце.

Жил.

Всё, что с нами случается, оставляет свой след. Того, что не оставило хоть какого-нибудь следа, как будто и не было вовсе.

Ведьма отпустила руку Мартина, и, моргнув, он снова увидел свет.

Ведьма кивнула ему – кажется, благосклонно. Взяла в ладони его лицо, запрокидывая ему голову вверх. Прижала холодный, сухой большой палец к его лбу.

На сей раз ему было больно. По-настоящему больно, как, наверное, бывает коню, когда к его бедру прижимают только что вынутое из огня тавро, но Мартин этого почти не чувствовал. Белая Ведьма заставила его смотреть ей в глаза, и, заглянув в них один-единственный раз, он уже не мог отвести взгляд.

***

Мартин не запомнил обратного пути.

Не было ни прощания с Ведьмой, ни подъёма назад в темноте. Очнувшись, он увидел косые лучи заката между сосен и арку, через которую вошёл – давным-давно, жизнь назад.

Каменные псы, всё ещё охраняющие ворота, пропустили его, поджав хвосты.

Истоптанная поляна уже выпила пролитую нынче кровь. Отряд поредел; Мартин заметил под разлапистой елью несколько тел, с головой накрытых плащами. Целители до сих пор лечили раненых.

Хэмфри увидел его раньше прочих.

Он поднял голову, и его глаза раскрылись так широко, словно ему навстречу вышел воскресший Кондред Гальвхейм. Хэмфри открыл рот, как рыба на суше, закрыл – и рухнул на колени.

- В-ваше величество, - выдохнул он.

По остаткам отряда пронёсся ропот; головы поворачивались, одна за одной, и люди падали ниц – перед ним, Мартином Эурели. Слугой. Тенью. Мальчиком для битья.

Теперь уже, наверное, Мартином Первым.

Он не видел знака, горевшего у него на лбу, но ему откуда-то было точно известно: все, кому надо, уже знают. Знает Рауль Альба в столице и его союзники на полпути. Знают Лоуренс и Квилла. Знают короли чужих земель и хищные звери в этом лесу.

- Вставайте, - нетерпеливо велел он. – Мы возвращаемся домой.

Ему подвели лошадь, и Мартин вскочил в седло. Боги, и откуда только взялся этот почтительный трепет в их глазах? Надо привыкать. Это теперь надолго.

Впереди много работы. Благо, Мартин честно сидел рядом с Фило каждую минуту, когда того учили править.

Интересно, Квилла согласится родить ему наследника?

Отряд был почти готов выдвигаться, когда кто-то из лекарей робко спросил:

- Сир, а как же его… то есть господин Гальвхейм?

Ах да. Фило.

Мартин оглянулся на зияющий мрак пещеры. Куда мог подеваться этот мальчишка? Отстал? Заблудился? Истёк кровью из своих страшных ран?

- Забудьте, - сказал Мартин. – От него всё равно никакого проку.

Да, конечно, у каждой монеты две стороны, и даже у луны, говорят, тоже. Но, в конце концов, если ты с рождения не был целым… если ты понятия не имеешь, как это… то зачем пытаться?

Веснушчатый целитель растерянно заморгал рыжими ресницами.

- Но как же?.. Так… Т-так нельзя!

Мартин устало закатил глаза.

- Если очень хотите, можете пойти его поискать. Дого́ните нас по дороге. Я разрешаю. Мне всё равно, что с ним станет.

Он не лгал.


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 16. Оценка: 3,88 из 5)
Загрузка...