Вервие святого Накита

1

― Позвольте вашу лицензию.

― Пожалуйста.

Серьезный господин в сером костюме появился на пороге скромной конторы под вывеской «Черная астра» – поиск магических артефактов» четверть часа назад, и с тех пор всеми возможными способами проверял мою квалификацию. Он вынул из портфеля магический кристалл и дотошно исследовал лицензию, водя плоским полированным камнем по пергаменту. От господина исходил отталкивающий, тухлый холод, но он был первый стоящий клиент за последний месяц.

Неприятный господин удостоверился в подлинности лицензии и убрал магический кристалл обратно в портфель. После чего он еще раз оглядел меня самым проницательным образом, вздохнул и с величайшей осторожностью вынул из внутреннего кармана пиджака оборванный лист пергамента, запаянный в инертное стекло. Его он положил на стол между нами, жестом давая понять, что сей драгоценный предмет не стоит трогать руками. Я склонила голову: на пергаменте была изображена простая веревка, сложенная восьмеркой. Рассматривание рисунка вызвало немедленное головокружение – экранирующее стекло, верно, было невысокого качества. Я подняла взгляд на снулого господина, он смотрел на меня своими блеклыми, невыразительными глазами. Снова потянуло неприятным, дурно пахнущим холодом, будто открыли старый, грязный холодильник.

― И что это? ― спросила я, рискуя быть обвиненной в непрофессионализме.

Но господин, казалось, был удовлетворен моим невежеством.

― Сие – единственное истинное изображение вервия Накита ― ответил он с придыханием.

― Накит, ― призрачная рыбка выплыла из глубин памяти, но тут же нырнула обратно, а на ее месте обозначилась противная рожа преподавателя сектоведения и изрекла свою мантру: «Осторожность! Осторожность при первых признаках секты!». После чего рожа растаяла, и в голове воцарились чернота и пустота. Это, впрочем, относилось практически ко всему, чему меня учили в Университете магии, за исключением последних лет специализации.

― Темный святой, ― объяснял тем временем холодный господин, благоговейно сложив ладони, ― смертный, познавший божественную силу. Он...

Господин заметил мое отсутствие и умолк. Я немедленно обратилась вовне, вернув лицу выражение профессиональной заинтересованности.

― Мы желаем поручить вам поиск вервия.

Я открыла было рот, чтобы спросить кто эти «мы», но вовремя спохватилась и уставилась на пергамент с рисунком. Это был тщательный, не без таланта выполненный, но простой рисунок простой веревки с узлами на концах. И он снова вызвал сильнейший приступ головокружения, так что мне пришлось отвести глаза. Господин, которому, несомненно, были известны свойства пергамента, бережно вернул его во внутренний карман. В голове странным образом прояснилось, и мне немедленно захотелось поскорее от избавиться от посетителя и его гнилого холода.

― Правило такое: вы оплачиваете недельный срок нашей работы по, так сказать, рекогносцировке. Это двести талеров, сумма невозвратная. Я сообщаю вам о результатах предварительного поиска, на основании чего мы подтверждаем или расторгаем договор. Анонимность заявителя гарантируется, за исключением случаев, определенных советом Наблюдателей.

Двести талеров сумма немалая, но и не слишком большая – в самый раз для искателя артефактов средней руки. Господин согласно кивнул.

― Есть какие-нибудь предположения относительно текущего местоположения вервия?

Господин с сожалением покачал головой.

― Возможно, вам известен кто-либо из прошлых его обладателей?

― Последним его обладателем, ― пояснил холодный господин, вновь молитвенно складывая ладони, ― был святой Накит. Вервие исчезло вместе с ним.

Тогда я подняла сумму задатка до трех сотен талеров. Клиент подумал и согласился. Он два раза внимательно перечитал договор, мы скрепили его Печатью Праведности, и он отбыл, унеся, наконец, из конторы свою тягостную ауру. Я с облегчением закрыла за ним дверь и перевернула дверную табличку на «Закрыто». Зажгла большую ароматическую свечу и в уже более приподнятом настроении пересчитала банкноты, наслаждаясь долгожданным шелестом бумажек.

В свое время я сделала единственный в своей безнадежно загубленной магией жизни продуманный ход – практически за бесценок приобрела это помещение на аукционе банкротов. Прежний хозяин переделал две смежные квартиры на первом этаже пятиэтажки под нарко-бар, что в спокойном спальном районе Лакатии было несколько неуместно. Он поплатился за свою опрометчивость, а я получила прекрасное место для жизни и для работы. Крошечный барный зал превратился в контору с парадным входом, а вторая половина вновь стала уютной квартирой с собственным выходом во внутренний двор – квадрат зелени, обнесенный бетонными стенами. В сердце двора рос огромный старый дуб. Из таких серых четырехугольников, возведенных вокруг останков леса, собран весь северный район Лакатии. Люди проживают здесь среднего достатка, в меру пристойные (но без ханжества), уличная преступность ограничивается мелким хулиганством. Через два блока обитает «Тот» – магазин магических, алхимических и писчих принадлежностей, а рядом с ним – просторный бар «Психонавт», единственное здесь подобного рода заведение, культурный монополист. Одноколейная транспортная лента пролегает прямо по улице, на которую выходит парадная дверь конторы «Черная Астра». Не без оснований я считаю, что это идеальное место для умеренной жизни и скромного предприятия по розыску магических артефактов.

Я заварила чай и занялась раскопками в библиотеке. Пухлый справочник сектоведения нашелся под шкафом: он, вместе с антологией допотопной поэзии, заменял сломанную ножку. Из справочника, в котором Накит был определен как ересиарх, удалось узнать следующее.

Накит родился и жил в нашем славном городе Лакатии более ста лет назад. Он был жрецом Баала и, как водится, предавался черной магии, денежным махинациям, излишествам и распутству. В пылу очередной оргии Накита настиг Зов бога, он тотчас вышел из ворот своего особняка и направился в глубины Лакатии. Попутно жрец забрел в какой-то двор, где снял с веревки сохнущую простыню, прикрылся ею, а самой бельевой веревкой опоясался. На исходе ночи блуждающий Накит свернул в темный переулок и там ему явился Баал и изрек свою волю. Вскоре Накит, наполненный божественным вдохновением, всё в той же простыне, стал появляться на улицах Лакатии с хлесткими проповедями. Верховного жреца, что засел в храме Баала, пятиуровневой каменной твердыне в центре города, Накит объявил презренным должником, злоупотребляющим доверенными ему богом силами. Всех магов он призывал к умеренности, контролю энергетических потоков и чувств. Надо понимать, что сто лет назад был магический Ренессанс: мир был окутан буйством Сил, маги бились на дуэлях, испепеляя целые кварталы, алхимики были в полушаге от создания эликсира вечной жизни, а последний дракон медленно умирал на крайнем острове Архипелага Тьмы. Жрецы жирели на тучных полях божественной магии, а с ними жирел и город, так что Накит был объявлен сумасшедшим, отлучен от Храма и предан остракизму. След его исчез в трущобах Лакатии, а немногочисленные последователи составляют секту накитиан, про которую достоверно известно только то, что она существует.

Попив чайку, я пришла к выводу, что загадочное вервие Накита и есть та самая бельевая веревка, которой подпоясывался безумный проповедник. Поиски подобного артефакта – дело тягостное и тухлое, как заказавший его снулый господин. Для того и существует предварительный контракт, но триста талеров надо бы отработать. Что ж, время было раннее, солнечная погода и легкий бриз, денежки грели карман и я, повинуясь неожиданному порыву, отправилась на другой конец города, на поиски кафе «Голова Кабена». В записной книжке адрес его был записан корявым почерком старого друга, которому вполне подходило определение «знаток редких темных культов».

Я закрыла контору, вскочила на транспортную ленту и поплыла к пересадочной на магистраль: нужный мне адрес находился на другом конце Лакатии. Система транспортных лент пронизывает город подобно кровеносной системе: на узких улочках жилых кварталов лента движется медленно, ускоряется на главных улицах и снова ползет в центре города, рассекая многочисленные храмовые площади. Магистраль, пересекающая город, и большая объездная линии – скоростные и перевозят людей в закрытых вагончиках, прозываемых в народе «скотовозки». Когда «скотовозка» пустая, ехать в ней через центр в ясный день одно удовольствие: занавеси, предусмотренные на случай дождя, подвернуты, ветерок обдувает лицо и город за окном – разноцветный калейдоскоп парков, храмов и университетских корпусов. Я бессовестно заняла место для стариков и беременных женщин с детьми и вытянула ноги. «Скотовозка» наполнилась возбужденными туристами, но они быстро вышли на линии к главной достопримечательности Лакатии – площади Великих богов, где от центрального, колоссальной вышины и глубины, храма Предвечной матери отходят полукругом храмы главных богов, один причудливей другого. Из центра площади, средоточия божественной магии, можно направиться к любому из них за прошением о вмешательстве, Силах, или просто оставить свои денежки. «Скотовозка» въехала в туннель, а вынырнула на белый свет уже среди бетонных блоков спальных микрокрайонов. Когда на востоке обозначилась силовая стена, ограждающая городскую свалку, я спрыгнула на пересадочной самого неприглядного района города – старой Клоаки.

Спустя час нервического кружения на ленте по грязным, узким улочкам, мне удалось найти местечковую забегаловку «Голова Кабена». Интересующая меня личность, поджарый смуглый мужчина, растрепанный и небритый, в затертых джинсах и неопределенного цвета фуфайке, в одиночестве сидел за маленьким столиком в самом дальнем углу. Звали его Кастор, и он был некромант. Цеховые правила запрещают некромантам иметь собственность, так что Кастор обычно скитается по городу, как бомж. Этой зимой он ночевал у меня в конторе целую неделю, из-за чего весь дом провонял смертью, а жителям его во снах являлись умершие родственники. Так что я попросила его уйти, но он не обиделся, стоически принимая свою странную судьбу и окружающий мир праха и тлена. Накарябал адрес «Головы Кабена» в телефонной книжке, сказав, что бывает там до обеда, занял у меня денег и исчез. Его присутствие, правда, пошло мне на пользу удивительным образом – исчезли все проблемы с соседями и местной гопотой.

― Добродетельная Ка! ― поздоровался он вяло, когда я подошла. Вообще никогда не видела его бодрым или взволнованным.

― Как жизнь? ― спросила я, пододвигая стул от соседнего столика и присаживаясь.

Он отсалютовал полупустой кружкой выдохшегося пива и опустил её на место со вздохом. Подошла официантка в красном застиранном переднике.

― Мне пожалуйста чай, черный, с сахаром, и цвет лотоса на пять. Моему другу – фирменный завтрак, ― попросила я.

― И шкалик рома ― добавил некромант. Кочевая жизнь привила ему экстраординарные способности ориентироваться по ситуации.

― И шкалик рома.

― И пирог.

― И пирог. А что, пирог вкусный?

Некромант и официантка одновременно кивнули головами.

― Тогда и мне кусочек.

― Неси целый, Лейла, ― сказал вконец обнаглевший некромант, ― я отрежу ей кусочек. ― Колись, с чего это ты пришла меня кормить, ― спросил он, когда официантка отошла.

― Расскажи-ка мне подробнее о Наките.

― О! Накит тебе бы понравился. Он был искатель чистого знания, истинный маг. И очень могущественный, да. Он лакатианец, знаешь?

Я кивнула.

― А ты знаешь, что святой Накит мой земляк – он родился в Клоаке, в самом ее сердце. В те времена, правда, район ещё не называли Клоакой. Накит сделал головокружительную карьеру в ордене Баала. У него было все, но он захотел большего. Он взалкал незамутненной силы божества, столько, сколько может вместить хрупкий человеческий сосуд. Вошел в переулок, встретил бога, познал силу.

― Теперь скажи мне, чего я не знаю или не смогу узнать из архива.

― Двадцать талеров, и я покажу тебе переулок, где все это произошло. На это тебе не укажет ни один архив. Как и на то, каким был сам Накит.

Официантка принесла заказ. Некромант первым делом перелил ром во фляжку, затем с удовольствием принялся уплетать завтрак. Я опрокинула на язык крошечную рюмочку с цветом лотоса и закрыла глаза. Холодя нёбо, разливался терпкий, пряный вкус с ноткой мрака. Когда я открыла глаза, некромант уже взялся за пирог, великодушно выделив мне скромный кусочек.

― Слушай, ― сказала я, поймав миг просветления, ― а как Накит пережил встречу с Баалом?

― Избыток силы перетек в веревку, которой он подпоясался, ― ухмыляясь, ответил некромант. ― Накит не ел и не пил больше недели после памятной встречи, а сидел в бункере под своим домом в Клоаке, и даже стены там покрылись загаром. Одежда на нем плавилась, и не всякий мог приблизиться к нему более, чем на метр.

Баал даровал ему огромную силу, а вервие позволило её трансформировать. Накит занимался в основном проповедью, но однажды, чтобы продемонстрировать свою правоту, просто аннигилировал фонарный столб движением пальца. Без преувеличения, Накит один величайших магов Лакатии, чье имя затерто.

Вилка с куском пирога застыла перед моими губами. Если вся эта история с Накитом и Баалом правда, то вервие – не просто артефакт, а божественная реликвия, несущая мощь темного владыки, и оно бесценно.

― Ищешь вервие Накита? – неожиданно прошипел Кастор. Повеяло смертью, и пирог стух.

― Ну ты и гад, ― сказала я в сердцах, бросая вилку.

― Я помогу тебе с вервием, ― продолжал некромант как ни в чем не бывало, ― сейчас я не занят, и, кроме того, Накит – покровитель Клоаки, а я был и останусь парнем из грязного, бедного района. Таким был и Накит. Он вернулся в землю, которой был рожден, и отдал ей свое благословение. Вервие принадлежит нам.

― То есть, оно находится в Клоаке?

― Нет, ― ответил Кастор, мрачнея. ― Вервие пропало со смертью Накита.

Запах смерти, исходящий от него, становился все сильнее – некромант сильно разозлился. Он замолчал и задышал, успокаиваясь. Мне отчаянно хотелось смыть мерзкий вкус тлена, расползавшийся во рту, но остывший чай в синей чашке тоже безнадежно протух.

― Лейла, счет и непочатую бутылку минеральной!

 

2

Переулок, где Накит встретил Баала, был узкий и короткий: каменная ловушка между торцовыми стенами каменных трехэтажек. Некромант привел меня к самой окраине Клоаки, в лабиринт обшарпанных, грязных домов, последний приют бездомных, пьяниц и наркоманов, и бродячих собак. Никто не смел подойти к нам, окруженным аурой некромантии, пока мы топали по растрескавшемуся асфальту: муниципальные власти не считают нужным проводить сюда транспортную ленту. Приведи меня Кастор в подобное место лет пятнадцать назад, когда мы были полными сил и энтузиазма студентами факультета Темных искусств, я была бы в восторге от подобного приключения. Сейчас же, чем дальше мы углублялись в Клоаку, тем больше меня охватывали усталость и раздражение, так что, когда некромант указал мне переулок, я, не колеблясь, ступила в мрачный проход.

Стены были гладкие и удивительно чистые для такого места, я коснулась холодного камня и почудилось мне, что он завибрировал а ответ. Обернулась и осознала, что Кастора позади нет. Он исчез, а вслед за ним исчез и переулок. Я оказалась в узком базальтовом каньоне, и прямо на моих глазах он удлинялся в бесконечность. Полоса синего неба потерялась где-то в невообразимой выси, а вокруг были только стены, стены из холодного черного камня и антрацитовая земля под ногами.

― Ка! Кала! Кала! ― завопила в отчаянной надежде разорвать криком черный морок.

Но стоило мне посмотреть вперед, и мой разум содрогнулся от ужаса – из глубины на меня, пожирая пространство, надвигалась волна клубящегося мрака. Каменные стены задрожали и покрылись трещинами, земля вздыбилась, и сквозь черные щели потекли миазмы антимира.

―Кала, Кала, Кала! ― кричала я, разбрызгивая слюни.

Все смешалось, явь и сон, свет и мрак. Сознание мое раскололось, как стекло, и осыпалось тысячей осколков. Я исчезла, растворилась во мраке небытия, меня, постоянной, не существовало боле. Спасти от безумия могло лишь смирение, и как только я примирилась с пустотой, мир начал возвращаться к относительной стабильности. Проступили изломанные стены, а впереди, в ореоле мягкого света, обозначилась фигура в грязно-белой простыне, на спине, против сердца – засохшее бурое пятно. Святой Накит! С диким криком я прыгнула за ним и вывалилась из переулка, неаккуратно проехав локтями и коленями по грязному асфальту. Не останавливаясь, переползла на карачках через улицу и повалилась спиной к стене. Передо мною, прочнее прочного, стоял простой каменный переулок, заросший сорной травой, а на той стороне маячила фигура некроманта. Потом он исчез.

Я от души обматерила его и всех его родственников: такой позор, что их потомок мало что некромант, так и еще и просто сволочь. Сильно саднило левое колено, и над ним на джинсах расползалось темное пятно крови, вся кофта была в пыли, ладони исцарапаны, но хуже всего болел ушибленный локоть. Я отдышалась и закурила.

Откуда-то справа появился Кастор. Он протянул мне руку и сказал, довольный:

― Молодец, не думал, что ты пройдешь.

― Пошел ты, Кастор ― ответила я зло. ― А если бы я там сдохла?

― Нет, ― осклабился некромант, ― чокнулась бы, это да. Ну так никто бы и не заметил. А как ты прошла?

― Сам сходи, ― буркнула я, принимая его руку. Рука была сухая и горячая. Машинально я отметила, что никогда раньше не касалась его, касаться некроманта – это как-то ненормально, что ли. Неприлично. Пожалуй, Накит был прав: темные силы поглотила пустая суета.

― Я ходил, ― сказал Кастор, деликатно отстраняясь. ― Но я некромант, и прошел через мертвых. А ты случаем не балуешься некромантией? С тебя станется.

― Я оставлю, ― сказала я, глядя ему в глаза, ― свои двадцать талеров, в возмещение морального и материального ущерба.

Кастор засмеялся, смех у него был сухой и лающий. И смеющимся я видела его первый раз. Сегодня всё с ним было впервые, будто и не были мы знакомы столько лет.

― Они тебе еще пригодятся. Зато я на вполне законном основании могу представить тебя архивариусу.

И он повел меня в глубь Клоаки, почти к самой границе города. Дома становились все ниже, все старше и основательней, щербатый асфальт сменился выбитой брусчаткой, уродливые бетонные столбы-указатели – раскидистыми деревьями. В попытках заземлиться я уже дважды прикладывалась к фляжке Кастора и от рома, наслоенного на цвет лотоса, шумело в голове. Чем дальше мы углублялись в сказочный мир, свободный от бетона, шума и пыли, тем крепче становилось ощущение иррациональности, абсолютного волшебства происходящего. Я остановилась на очередном перекрестке и замерла.

― Что ты? ― спросил Кастор.

― Я слышу птиц, ― прошептала я.

Кастор пожал плечами. Порыв ветра принес кислый гнилостный запах: мы прошли Клоаку почти насквозь и вышли к самой восточной её окраине, за которой начиналась городская свалка.

― Пойдем, – поторопил меня некромант. ― Этих птиц здесь как грязи, они кормятся на свалке. Времени мало.

Вскоре мы вышли к липовой роще, в глубине которой скрывались старинное кладбище и одноэтажный каменный дом смотрителя. Кастор усадил меня на мраморную скамью в тени липы, сунул в руки фляжку с остатками рома и пропал в доме. Стояла удивительная тишина: не доносилось ни пения птиц, ни шума города, ни запаха свалки. Я опустошила флягу, прилегла на холодный мрамор и закрыла глаза. Магия пропитывала это место, магия древняя, тяжелая, темная, как воды первичного океана. Токи Силы пронизывали старые липы, дышала земля, колыхались подземные воды, копошились подземные жители, переваривая прах, все вокруг качалось и пульсировало в едином, безмятежном ритме. Убаюканная дыханием природы, я уснула. Не знаю, сколько я провела в блаженном забытье, но, когда Кастор разбудил меня, солнце уже клонилось к закату.

― Полегчало? ― спросил Кастор.

Я кивнула.

― Пойдем, архивариус ждет.

Мы вошли в прохладу каменного дома. Здесь пахло старыми книгами, магическими пергаментами, и слышался сухой, тихий шелест гримуаров, что читаются, даже будучи зажатыми на полках. За деревянной полированной стойкой стоял сморщенный старичок, длинная седая коса его, по обычаю магов, была скручена на макушке в большой пучок. Он был похож на старую сову: на крючковатом носу сидели очки без дужек, и за ними поблескивали цепкие, ясные глаза.

― Приветствую вас, архивариус, ― сказал Кастор и поклонился. Пока я спала, они уже обо всем договорились и происходящее сейчас – исполнение необходимого и бессмысленного ритуала.

― Приветствую вас, архивариус, ― повторила я, склоняя голову.

Архивариус подвигал носом, мне показалось, он принюхивается к исходящий от меня аромату рома или магии.

― Может ли темная сестра приобщиться к словам святого Накита? ― спросил Кастор всё тем же смиренным тоном.

― Что-то не припомню я таких родственников, ― ответствовал архивариус скрипучим голосом. ― По какому праву названа она сестрой?

― Она прошла тропу Накита.

― И как сестра прошла тропу Накита?

― Меня вывел человек в белой простыне, ― сказала я. Некромант и архивариус переглянулись.

― Кто свидетельствует? ― спросил старик более теплым тоном.

― Свидетельствует Кастор, сын Адея, сын Кирана, сын... ― далее шло двухминутное перечисление предков некроманта по мужской линии, ― сын Борохея, ― закончил некромант, ни разу не сбившись.

Старик развел и свел ладони в странном жесте, напоминающем приветствие и уковылял в темноту архива.

― Ну ты даешь, Кастор, ― восхитилась я. ― «Простой парень из вонючей Клоаки...»

― Здесь, на отшибе, в свое время был район алхимиков, Гамарилья. Просто Клоака прошла через нас, а на той стороне, где были алхимические отвалы, сделали свалку. А, впрочем, это и хорошо, обеспечивает тишину и спокойствие.

Мы помолчали. За занавеской из деревянных бусин шуршал старый архивариус.

― Я пошел, ― сказал Кастор неожиданно. ― Пока.

Он развернулся и мгновенно исчез, только скрипнула старая дубовая дверь. Я присела за стол и покорно ожидала архивариуса, изнывая от жажды. Старик вскоре вернулся с небольшим листом пергамента, запаянным в толстое инертное стекло. Ничуть не удивившись отсутствию некроманта, он положил пергамент на стол и вернулся за стойку. Оттуда он приглядывал за мной, поблескивая стеклами очков.

Я осторожно положила ладонь на стекло и ощутила мощную вибрацию. Лежавший передо мной документ был сплетен, заполнен и запаян магом высочайшей квалификации – даже через слой кристаллического изолятора ощущалось биение магии. И полный профан мог бы понять, что сам документ представляет собою ценный магический артефакт. На пергаменте каллиграфической вязью было написано: «Хаос первороден. Практикуй только чистое знание, правильное различение и контролирование чувств».

Что ж, путь Накита прост и прям, и как далек он от того, чем живут жрецы Баала. Чем живет подавляющее большинство жрецов и магов в нашем городе. Я перечитала строчки несколько раз, накрепко запомнила их и вернула пергамент архивариусу. Взамен он великодушно предложил мне стакан воды, забрал предложенные двадцать талеров и выпроводил из архива, закрыв за мною дверь на засов.

Под липами сгущались сумерки, но мне не хотелось уходить, не осмотрев главной достопримечательности этого места – старого кладбища. Оно было небольшим, около дюжины могил, и совершенно заросшим, не производя, однако, впечатления заброшенности. Вскоре открылась истинная причина такого буйства растительности: все надгробия были сделаны из живого камня и уже обросли травой и цветами, лианами, а над верхушкой одного пробивался многоликий бересклет. Я подошла к ближайшему надгробию, покрытому лишь тонким слоем мха: верно, камень водрузили позже всех. Еще был слабо различим высеченный на поверхности камня уроборос, и я приложила ладонь к тому месту, где пасть змея смыкалась с его хвостом. Алхимическое чудо, живой камень дышал, прокачивая через себя соки земли – спящий под ним готовился вырастить из себя розу. Здесь не было слышно голосов мертвых: все, лежащие под землею, были заняты деланием, высшей, конечной алхимией, претворяя свой прах в новую жизнь. Как хорошо и покойно, должно быть, в этом месте некроманту – ни одно заклинание не поднимет того, кто соединился с живым камнем.

Кладбище окончилось сплошной стеной кустарника, и над ним открылось сумеречное небо. Облака отсвечивали красноватым светом: то был отблеск огня на шпиле храма Предвечной Матери – маяка всех заблудших Лакатии. Последняя могила, единственная на всем погосте, была отмечена простым, грубо обтесанным куском черного гранита. На надгробии высечен полумесяц, или рога – трудно было разобрать в набегающем мраке. Я остановилась у камня и закурила, размышляя, как мне быстрее добраться до дома. Старик архивариус погасил свет в доме, и дверь он мне, я знала, он больше не откроет. Возвращаться через ночной лабиринт Клоаки без Кастора показалось мне предприятием слишком отчаянным, и я решила идти вперед, к простору и свету. Продравшись через кустарник, я вышла к большому пустырю. Впереди поблескивала силовая линия Свалки, а справа горел ровным, красным огнем шпиль-маяк. Невдалеке чернели полуразвалившиеся останки дома, и среди них, в предвкушении ночи, мелькали зелено-желтые огоньки и белесые тени. Я обошла их по широкой дуге, держа направление на маяк. Вскоре нашлась тропка, и привела меня к дыре в бетонном заборе, окруженной сложным руническим орнаментом. Пустырь затянул зловещий, холодный туман, и, немедля более, я просочилась в родную стихию стекла и бетона. На конечной станции транспортера тусовались малолетние панки. Они посмотрели на меня и отвернулись – дети и дикие звери избегают ауры потустороннего. Особый шарм ещё мне придавали грязные джинсы, разодранная на локтях кофта, мятая рожа и мощный дух ромового перегара.

Транспортная лента донесла меня до Зеленой пересадочной, и я, попрыгав по боковым веткам, заехала прямо в расположенный рядом крупный торговый центр. Здесь город подарил мне все, что нужно уставшему от магии человеку: манекены в ярком искусственном свете, мельтешение лиц и непрекращающийся гомон голосов, а на последнем этаже – большая, круглосуточная столовка. Я набрала себе полный поднос еды и удобно устроилась за боковым столиком у стеклянного ограждения: отсюда удобно, наевшись и потягивая напиток, наблюдать за движением людей на нижних этажах.

Два павлина в расшитых красными треугольниками куртках приставали к одинокой монашке: пускали огненные зайчики, подпаливая её серую мантию. Монашка озиралась по сторонам, осознала, что помощи ей ждать неоткуда, сложила пальцы щепотью, задвигала губами и начертила в воздухе знак, отдаленно напоминающий восьмиконечную звезду. Задиристые маги схлопнулись, испустив по тонкой струйке дыма, и ворох разноцветной одежды опал на пол. Монашка обратила очи горе в благодарной молитве и быстро смылась по боковой лестнице. Прошло несколько секунд, и из ниоткуда вынырнули двое безликих Наблюдателей, постояли над одеждой, вытащили из-под широких плащей жезлы-аннигиляторы и направились вслед за монашкой. Народ боится и не любит Наблюдателей, но всем уже давно очевидно, что лишь их жесткая сила сдерживает буйство безответственной магии. Не проходит и дня, чтобы из какой-нибудь квартиры, сожрав предварительно своего призывателя, не вылезает очередная кракозябра. Демоны скачут по крышам, аскеты-молельники напускают света столько, что люди выпрыгивают из окон прямо в рай, взрываются алхимические лаборатории, перегорают головы молодых магов. Иногда мне кажется, что Сила конечна и размазывается по числу наполняемых её сосудов – чем их больше, тем меньше приходится каждому. А может, так уходит эпоха магии, и только чаяние личного могущества удерживает нас от полного отпадения от Сил. Я попросила у девушки, что собирала со столов посуду, карандаш и записала на салфетку слова святого Накита. Когда я приеду домой, то немедленно завалюсь спать, а проснувшись мало что буду помнить.

3

По заказу муниципальных служб маги-синоптики наслали на город продолжительный дождь. Я проводила время, наводя порядок в конторе. На второй день небесного потопа дождь внезапно закончился, и я распахнула парадную дверь, чтобы проветрить контору и убрать нанесенный водой к крыльцу мусор. На улице резвились младшеклассники, гоняя по ленте разноцветный пушистый комок.

― Эй! ― крикнула я.

Один, самый здоровый, пнул комок с ленты и тот с визгом закатился в контору через открытую дверь. Маленькая собачка забилась в угол стойки и отчаянно сверкала оттуда глазами. До детворы над ней здорово потешились маги: разноцветная шерсть торчала в стороны, глаза косили, правое ухо было длиннее левого и покрыто вместо шерсти зеленой чешуей, чешуйчатым казался и хвост. Собачка была тощая и ободранная, бродяжка, мужественно избежавшая худшей участи. Я закрыла дверь, налила в миску молока и поставила на полу. Пока я искала в шкафу старое одеяло, собачка выпила молоко и устроилась под столом для картомантки. Так в конторе поселилась Бруска.

Бруска оказалась не щенком, а взрослой собакой комнатной породы, домашней и довольно смышленой. Её, скорее всего, похитили и использовали для практики трансмутации студенты Университета магии. Опять зарядил дождь, и шел остаток дня и всю ночь, и утро следующего дня, так что я вызвала ветеринара на дом. Пришел молодой друид в длинном зеленом плаще с капюшоном, резиновых сапогах, аккуратно разоблачился в прихожей и занялся Бруской. Он подтвердил мои предположения о происхождении собачьего уродства, и сказал, что может снять только косоглазие ― это довольно распространенная издевательская шутка начинающих магов над животными. Насчет хвоста и уха он должен посоветоваться в клинике. Шерсть же оказалась просто раскрашенной красками из баллончика, поэтому друид предложил Бруску обрить. Дрожащей от холода и страха собаке подлечили ушибленный пинком бок и вернули нормальное зрение. Друид, приняв щедрый гонорар, подарил нам выуженные из глубины портфеля ошейник и поводок, облачился в свой водонепроницаемый зеленый скафандр и ушел через парадный вход.

После обеда наступило получасовое затишье, и я сбегала в продуктовый магазин и в «Тот», где прикупила несколько пергаментов и алхимические чернила. Снова зарядил дождь, но нам уже всё было нипочем. Сытая Бруска спала в кресле, прядая ушами, и ее чешуйчатый хвост подрагивал во сне, а я выводила сентенции Накита на пергаменте, пытаясь воскресить в памяти уроки магической каллиграфии.

Странный переулок, при воспоминании о котором у меня сводило живот, сумеречный сад и старое кладбище, охраняемое призраками, совершенно выбили меня из колеи рассудительности. Стоило связаться с городским архивом и сделать запрос на записи, касающиеся ересиарха Накита и обстоятельств его гибели. Я нашла в справочнике номер архива, активировала переговорный кристалл и остановилась. Как и в первый день поисков, интуиция настойчиво советовала не оставлять информационного следа. Я посмотрела на Бруску. Бруска смотрела на меня, виляя хвостом: она полюбила старый дуб и услышала, что дождь утих. Я потушила кристалл и мы вышли во двор.

Остро и терпко пахло мокрой землей, воздух был свеж и прохладен. Я курила, примостившись на краешке мокрой скамейки, Бруска и дворовая малышня ковырялись в грязи, выкапывая прошлогодние желуди – её добрый нрав и необычная внешность приводили детей в совершенный восторг. До Бруски во дворе жила только одна собака – сумрачный белый пудель, откровенно ненавидевший детей в подражание своему престарелому хозяину. Дети визжали, а Бруска лаяла, когда дуб-патриарх, встряхиваясь, окатывал их крупными тяжелыми каплями. Я оставила их в покое и закрыла глаза. И, опускаясь в транс, уже знала, что явит мне мироздание. Того, в чье воле явить реликвию миру вновь или оставить её скрытой. Того, чьим именем я могу оправдать и действие свое, и бездействие, источнику всего этого дела. Из самой глубины, из непроглядного мрака вонзились в мой разум горящие глаза Баала.

 

4

Дождь прекратился к обеду следующего дня. А в сумерках я, собрав все свои силы, подошла к твердыне Баала на площади Великих богов. Пятиуровневая пирамида из черного камня загораживала собою луну и солнце, и неоновый свет. Баалиты, культ древний и богатый, давно уже превратились в крупную корпорацию, практически монополиста на рынке психонавтики и черной магии. Первый и второй уровни целиком работают на клиентов, жрецы располагаются выше, а на пятом, верхнем этаже, покои верховного жреца, что в полнолуние выходит на широкий балкон и простирает свои хищные руки над гудящим городом. Что творится в подземельях храма, не знает никто. Перед входом в зиккурат – вмонтированный в мостовую кристаллический экран с расценками. Пять талеров – свеча Баала, пятнадцать талеров – эликсир Баала (сильнодействующий галлюциноген, я полагаю), пятьдесят талеров – оракул Баала, сто талеров – жрец Баала, сто пятьдесят талеров – связной Баала. Внизу мелким шрифтом добавление: «на все воля Баала», означая, видимо, всякий отказ от претензий. С учетом расходов на содержание квартиры и конторы, нам с Бруской после встречи со связным останется на чай, сигареты и пяток соевых консервов. Нынешний верховный жрец совсем обнаглел.

Я вздохнула и прошла через высокую резную дверь прямо в кассу. За сто пятьдесят талеров смазливый послушник провел меня в маленькую полутемную комнату в центре зиккурата. В середине комнаты, освещаемый только тусклым шаром света над головою, сидел связной Баала – дистрофичная костлявая фигура в черном балахоне. Весь вид связного свидетельствовал о глубокой аскезе и погружении в верхние сферы: ноги в позе лотоса, руки сложены в мудру, глаза закатились в экстазе. В комнате стоял тяжелый сладковатый запах, а единственным предметом интерьера была маленькая плоская подушка напротив жреца. Я села на подушку, скрестив ноги. При ближайшем рассмотрении стало понятно, что это жрица, и она, скорее всего, в глубокой наркотической коме. И это за сто пятьдесят талеров!

― Баал! ― сказала я громко.

Связная вернула свои расширенные черные зрачки.

― Баал!

Жрица зацепила мой взгляд, запавшие глаза ее начали безумно вращаться в глазницах, быстрее и быстрее. Казалось, что сейчас они оторвутся от общей плоти и вылетят из орбит, но глаза все чернели и чернели, пока не заняли все лицо, все пространство передо мною.

― Бам, бам, бам, бам, бам, ― затянула жрица монотонную мантру.

Она стала медленно раскачиваться, волосы ее колыхались в такт, кисти рук совершали плавные пассы, и я поздно осознала, что меня профессионально гипнотизируют, а сопротивляться гипнозу трудно, потому что сладкий наркотик, распыленный в воздухе, уже проник в мой организм. Накит говорил истину: то, что происходило в храме Баала не имело отношения ни к магии, ни к божественной силе. Я представила, как, обобранные бессовестными жрецами, мы с Бруской давимся безвкусными консервами, и наваждение спало. Я смогла закрыть глаза, а когда открыла их передо мною сидела немолодая, изможденная наркоманией, похотью и алчностью тетка и шевелила пред моим лицом длинными, трупными пальцами.

― Бам бам бам бам, ― повторяла она, тщетно вращая глазами, ― бам, бам,бам, бам!

― Баал! ― возмутилась я.

― Бам, бам, бам. Бам!

Атмосфера в комнате резко изменилась, и я почувствовала на корне языка горький привкус темноты, что накатывала на меня в последние дни. Глаза жрицы остекленели и выпучились, она тщилась остановить свой речитатив, но тело не слушалось её.

― Бам-бам-бам-бам!

Пришло время ей исполнить свое предназначение – отдать тело свое, душу и разум своему божеству. Мышцы связной свела сильная судорога, тягучая, как смола чернота полилась из глаз, из носа, изо рта.

― Бам! Бам! Бам! Бам! ― грохотала ее утроба

― Бам! Бам! ― плоть отваливалась от тела кусками, обнажая черные дыры, осыпалась от разрывающей внутренней вибрации. Я не смела отвести глаз от разваливающейся куклы из плоти, мои кости расплавились и тело растеклось бы, не сковывай его парализующий ужас.

― Бам!

То что осталось от жрицы распалось, превратившись в клубящийся мрак. Язык мой прилип к нёбу, и дыхание остановилось. Мир сузился в точку, из пучины родился мрак, а из мрака вышел Накит, святящийся тонким люминесцентным светом, светлячок во тьме. Накит протянул вперед руку, и перед нами открылся коридор в черноту, более густую даже, чем окружающая нас темень. Он шагнул в коридор, его длинные волосы, свитые в жгут, пролетели передо мной, я схватилась за них и нырнула вслед за святым в измерение Баала. Мы двигались миг, или вечность. Вокруг не было ничего, вокруг было все. Затем все залил ярчайший свет, и, испытав сильнейший приступ головокружения, я очутилась земном, стабильном пространстве. В руках у меня остался длинный седой волос.

Помещение, в которое привел меня Накит, безошибочно определялось как подземное хранилище. Вокруг стояли металлические и каменные контейнеры, витрины из утолщенного стекла. Несмотря на обилие экранирующих элементов на полу и на стенах, воздух был напоен магией. Прямо передо мною, на черной бархатной подставке лежало вервие, закатанное в такое мощное зачарованное стекло, что вокруг него сгущался воздух. Я сжала волос Накита двумя пальцами, легко ударила им по стеклу, и капсула распалась. Как только моя левая рука коснулась вервия, оно, как змея, обернулось вокруг кисти, и рассудок покинул меня, уступив место божественной воле.

Подземелье наполнилось ревом сигнализации и желтыми бликами ламп. Перед дверью в хранилище опустился металлический блок, но я просто вырвала и его, и двери, и выбросила их в ничто. Я поднималась по лестнице не спеша, и пространство вокруг искривлялось, из-за того (я отметила это совершенно безмятежно), что время вовне текло медленнее. Сосуд бога, поднималась я наверх, на самый верх зиккурата, где прятался, давясь слюной от страха, главный обманщик, посмевший назвать себя Баалом. Навстречу Мне бежали какие-то бледные существа, насекомые, плевались в Меня ядом, бросали раскаленные шары, не понимая, что не могут причинить Мне никакого вреда. Я легко подбрасывала их в воздух, отрывала их слабые конечности, когда они кидались на Меня, заворачивала их в стены, вплавляя кричащие рты и изломанные тела в холодный бетон. Все они не имели никакого значения, ведь этот мир есть лишь скопление атомов разной плотности, которые Я по воле своей могу двигать и перемешивать. И он уже начал Мне надоедать, этот мир, где материя столь ограничена в своем движении. Тогда Я просто аннигилировала все органические тела на верхних этажах. А главного обманщика вывернула наизнанку. Так исполнилось веление Баала, чтобы те, кто пользуется заемной силой знали, что у всякого заемщика есть предел терпения.

Опомнилась я на балконе зиккурата, а вокруг творились истинный хаос и ужас. Не было времени размышлять о содеянном: Баал ушел, а вервие, всё еще не растерявшее своей силы, призывало меня покинуть искореженный храм, который очистил наконец посетивший его бог.

Я запрыгнула на перила балкона, оттолкнулась и легко перелетела на крышу соседнего храма, и на следующую, и на следующую. Тело мое дрожало от восторга и мощи. Совершив очередной гигантский прыжок, я опустилась в тени каменной горгульи на конек крыши храма Митры. Все храмы главных богов светились передо мною: ровным красным светом – храм Предвечной матери, бирюзовым – Энки, бледно-желтым – Мани, золотым, мягким светом горел храм бога Солнца, а голубым – исцелителя Эшмуна, полупрозрачной, ажурной дымкой вырастал из темноты храм Элиля. И только над черным храмом Хаоса, разрушенным зиккуратом Баала, поднимался столб густого, белого дыма. Но мне было все равно. Ещё божественная сила пропитывала меня, ещё вервие шептало мне, что имена не имеют значения, а только энергия, только Сила, что струится из иного мира, сочится по нитям и втекает в мои вены. Все человеческое, временное, уйдет, каждая клетка моего тела наполнится антрацитовой тьмой и я познаю истинную магию. Я посмотрела вниз – транспортные ленты остановились, и на площади перед храмами собиралась огромная толпа, оглашая ночь возбужденными криками. Гнев Баала пал на его нерадивых последователей, но почувствовали его все вокруг, и устрашились. А что, если явятся другие боги? Разверзнется земля, вспыхнет солнце, поднимутся воды. Огонь пожрет наши дома и ветер пожнет наши поля! Мертвые восстанут! Предвечная Мать защити нас! Муравейник на площади почуял хаос и впал в броуновское движение. Люди кричали в ужасе, исступленно молились, метались в панике, потрясенные безжалостным разрушением храма. И только одна фигура оставалась неподвижной и сосредоточенной среди всеобщего безумия: высокий старик в простой светлой накидке смотрел прямо на меня. Вервие дернулось, ощутив его, и наваждение могущества спало. В отчаянном желании вернуть его, я прижала реликвию к груди, а старик тем временем укорял меня за то, что утеряно правильное различение и упоение силой ведет прочь от истинного знания, и кровь перемолотых Баалом жрецов пропитывает мои одежды. Что божественная магия не дар повелителей изнанки мира, а обязательство. Чтобы не слышать его, я закрыла уши руками, взбежала на крышу храма и понеслась прочь, перескакивая с одной бетонной коробки на другую. Жизненный опыт и сила святого разбудили во мне человеческое, земное разумение, и я позволила вервию отнести меня на старое кладбище под липами. Увязая в грязи, подошла я к безымянной могиле под кустом и с силой воткнула руку в напоенную дождями мягкую, липкую землю. Вервие соскользнуло с руки и буром зарылось в глубину, где достигло светящихся костей своего хозяина и свернулось восьмеркой на его распавшейся груди. Там оно и будет лежать, вторя дыханию этого странного древнего места.

Обессиленная, я опустилась на колени, лицом склонившись к влажной, духмяной земле. Как никогда близко была я к ней, еще немного, и земля разверзлась и поглотила бы мое дрожащее тело, но сильные, горячие руки подняли меня и поставили на ноги. Кастор укрыл меня своим плащом, а старый архивариус влил в мою глотку целый граненый стакан самогона. Меня уложили на мраморную скамью под липами, растирали и отпаивали, пока я окончательно не пришла в себя. Кастор предложил остаться в доме архивариуса до утра, но я отказалась. Тогда он настоял на том, чтобы проводить меня до дома и повел к транспортной ленте – оказалось, здесь совсем недалеко. Мы ехали молча, как поругавшиеся любовники, и только когда я переступила порог своей конторы и отдала некроманту его плащ, он сказал, и голос его дрожал:

― Спасибо, что вернула вервие.

― Прощай, Кастор ― сказала я устало и закрыла за собою дверь. Я чувствовала страшное опустошение и навсегда закрыла свой разум от того, что видели в зиккурате мои глаза.

 

5

Болели все суставы, каждая мышца, на ногах расцвело множество мелких кровоизлияний, а голова была пуста, как сухая тыква: тела смертных плохо приспособлены к божественной силе. Бруска пряталась целый день и только к ночи отважилась вылезти из своего убежища под за столом и заскулила, просясь на улицу. Я выпустила Бруску во двор, а себе приготовила горячего чаю, крепкого и сладкого. С кружкой в руках и пачкой сигарет я долго ещё просидела на скамейке под звездами, в тишине и спокойствии, размышляя о могуществе существ изнанки, что мы здесь зовем богами, их интересах в нашем мире и наших собственных возможностях. С тех пор как магия стала перетекать в технологии, владычество богов над нами не ослабло, а лишь усилилось. Сможем ли мы освободиться от них, взрастить свою, человеческую магию, следуя совету бессмертного мудреца: «не ищи никакого иного прибежища кроме себя самого»? Больше же всего мне хотелось разрешить дело с бледным господином и закончить эту историю, что за несколько дней состарила меня на вечность.

В назначенный срок он пришел, всё в том же безупречном сером костюме, с кожаным портфелем в руках, и Бруска сразу исчезла. Только теперь холод его беспокоил меня не более, чем касание снулой рыбины. Господин поводил носом, совсем как зверек, учуял остатки высшей, божественной магии и скромно присел на краешек стула. От его самоуверенности не осталось и следа, а только вилась вокруг него тоненькая ниточка надежды, свитая наглой мыслью, будто вервие может прийти к такому странному типу.

Я торжественно приложила руку к магической печати и с легким сердцем поклялась, что вервия святого Накита у меня нет и я отказываюсь от дальнейшего его поиска. Печать осветилась желтым огнем, подтверждая мои слова и намерения. Господин вздохнул, убрал договор в свой портфель и уточнил:

― Но там, где вервие было, теперь его нет? ― как будто он не крутился весь день около разрушенного зиккурата, вынюхивая реликвию.

Я пожала плечами:

― Бывает так, что реликвия не хочет себя открыть. Я совершенно уверена только в одном – это дело для меня закончилось.

И встала, показывая, что встреча окончена. Господин кивнул головой и ретировался, прикрывшись портфелем. Его немедленно унесла транспортная лента. Вслед за ним я вышла на улицу. Синоптики, в компенсацию за дождливые промозглые дни, наколдовали синее небо и важно плывущие в вышине облачка-барашки. Среди них выделялся пушистый белый слон с неприлично оканчивающимся хоботом.

― У-лю-лю! ― кричали мальчишки, перекидывая через транспортную ленту лянгу.

На пороге появилась Бруска, понюхала оставшийся от холодного господина неприятный дух, презрительно чихнула на мальчишек и ушла внутрь. Я запулила бычок на ленту и вернулась в контору. Самое время попить пустого чаю и разделить с Бруской последнюю банку мерзких консервов.

Не прошло и получаса, как собачка звонко затявкала, а через несколько секунд звякнул дверной колокольчик.

― Молодец! ― сказала я Бруске. ― Сиди за стойкой.

И пошла встречать нового клиента. Контора работает.

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 3. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...