Алешка и ангел мщения

Алешка и ангел мщения

1

 

Ранние годы детства Алешка провел в поликлинике. Не потому что он часто болел, нет. Напротив, рос он здоровым, жизнерадостным бутузиком. Просто в поликлинике работала его мама, томная женщина с высокомерным именем Исидора Ильинична и, так же как в прошлом бывали мальчики, которых звали "сын полка", Алешка был сыном поликлиники номер шестнадцать, той, что на Сырном бульваре, прямо за остановкой новеньких, красно-желтых трамваев номер три и семь.

Шел 1960й год. Огромный мамин кабинет лечебной физкультуры весь состоял из шведских стенок и зеркал, да еще из окон, светлых, солнечных, до самого потолка. В первое из этих окон, то, которое у проржавевшего рукомойника, Исидора Ильинична каждое утро выпускала Алешку гулять. Двор поликлиники номер шестнадцать, окруженный со всех сторон серыми спинами сараев и заборами, казался Исидоре Ильиничне безопасным, будто вольер или аквариум, но проблема была в том, что Алешка уж очень любил высоту. В тайне от мамы, он успел залезть на три древние яблони, что медленно умирали во дворе, и сорваться с одной из них, ударив голову, а с другой – ударив спину, да так, мир звенел и плыл, а боль долго не давала ни вздохнуть, ни встать. Успел он залезть на шершавую, горячую крышу сарая и скатиться с нее, к счастью, удачно. Трижды он падал со старого гимнастического бревна, которое гнило во дворе, укрытое скользким мхом, и дважды срывался с высоченного, отполированного ладонями, турника на оранжевые кирпичи.

Однажды, гуляя по двору поликлиники и раздумывая, куда бы еще залезть, Алешка увидел незнакомого мальчика. Мальчик был рыжим, веснушчатым, с большим родимым пятном на левой щеке. Выглядел он совсем маленьким, не старше четырех лет.

- Эй, как ты сюда попал? – спросил Алешка.

- Знаю секретный ход, - ответил малыш. – Но этот ход только для смелых, для тех, кто не боится высоты. Ты смелый?

- Я по смелости просто ас, - уверенно ответил Алешка. – Смелее меня не найдешь.

Тогда рыжий мальчик с пятном на щеке поманил его в дальний угол двора, туда, где бетонный забор примыкал к задней стене магазинчика, принимавшего стеклотару. С крыши магазинчика свисали стебли дикого винограда, и незнакомый мальчик, ловко перехватывая руками, вскарабкался по ним и забрался в вентиляционное отверстие. Алешка последовал за малышом. Отверстие оказалось узким и ужасно твердым, с камнями, торчащими, как маленькие ножи. Просунув голову и плечи, Алешка понял, что застрял. Дернувшись было назад, он порвал майку на спине и порезал плечо, да так, что струйка теплой, липкой крови теперь стекала ему на лицо. Стало страшно и противно, но, сдавленный со всех сторон, словно нога в ботинке, он не мог даже закричать, чтобы позвать на помощь, и только в носу защекотало от слез. Пути назад не было, и судорожно извиваясь, Алешка продолжал протискиваться вперед.

Вскоре он оказался на огромной горе аккуратно сложенных молочных бутылок. Бутылки казались скользкими, как ледяная горка, и устрашающе звякали под ногами. Рыжий мальчик уже был внизу.

- В это время здесь никого нет, - сказал он, закручивая проволокой входную дверь изнутри, - но надо закрыться на всякий случай, а то прибегут на шум и все испортят.

Сказав это, рыжий мальчик подошел к горе бутылок и выдернул одну с самого низу.

- Эй, что ты делаешь! – заорал Алешка, сидевший сверху. – Они же упадут!

Но рыжий мальчик выдернул еще одну бутылку, и вся гора поползла со звоном и бряцаньем, будто поворачивающий трамвай или катящаяся стеклянная волна, увлекая Алешку за собой. Падая, он перевернулся, ударился плечом, потом спиной. Затем бутылки засыпали его с головой.

Его ноги были где-то вверху и странно вывернуты, но хуже всего было то, что он не мог дышать и не мог кричать. Бутылки казались тяжелыми, как кирпичи. Очень просто, без всяких страданий, Алешка понял, что сейчас умрет, и закрыл глаза. Но когда он открыл их снова, большие злые мужчины шлепали его по щекам.

- Очнулся, стервец! – сказал один из мужчин. – Что с подлой сявкой станется! Живучий!

- Я не виноват, - сказал Алешка, - я не хотел.

- А дверь завязывать изнутри ты тоже не хотел? - спросил мужчина.

- Это не я.

- А кто? Пушкин, что ли?

И тогда Алешка припомнил страннейшую вещь, которую успел приметить в последнее мгновение перед тем, как его засыпало тяжелым, звонким стеклом: бутылки прокатывались сквозь рыжего мальчик так, словно тот состоял из воздуха.

Когда Алешку привели к Исидоре Ильиничне, он постарался честно ей все рассказать. Но, как только он сказал о рыжем мальчике с веснушками и родимым пятном во всю щеку, мама побледнела, прикрыла пальцами рот, кончики ее волос задрожали, и вдруг она, театрально размахнувшись, ударила Алешку по щеке.

- Эй, - возмутился один из мужчин, - нельзя так бить бедного ребенка!

- Этот бедный ребенок все врет! – хрипло орала Исидора Ильинична, вдруг сделавшись бешенной и страшной. – Не было никакого мальчика с пятном на щеке!

Доброй Исидора Ильинична никогда не была, ни к Алешке, ни к кому другому, но такой он ее увидеть не ожидал.

Вечером того дня мама притащила Алешку в спальню и выпорола его ремнем, чего она никогда не делала раньше. Порола с наслаждением, взвизгивая и почти что рыча. Было больно, но не очень: в необыкновенно длинных, тонких, почти прозрачных пальцах Исидоры Ильиничны не было силы, чтобы причинить настоящую боль. Алешка припомнил место, куда она спрятала ремень, и решил, что перепрячет.

- И чтоб я никогда не слышала ни о каких рыжих мальчиках! - орала мама. Теперь Алешка точно знал, что рыжий мальчик с родимым пятном на щеке к ней тоже приходил. У мамы имелся большой и стыдный секрет, и это было ужасно интересно.

- Да не было никакого рыжего мальчика, - сказал Алешка, потирая выпоротую попу и щурясь от боли. – Ну как бы он пролез во двор? Я все придумал.

Но тонкие пальцы Исидоры Ильиничны еще долго теребили воротник, перекладывали столовые приборы, взлетали, чтобы прикрыть ее нервные губы.

 

 

2

 

Родилась Исидора Ильинична в далеком двадцать третьем году, в семье театрального режиссёра и поэтессы. Это было так давно, что она успела увидеть живьем настоящих Есенина и Маяковского, и утверждала, что помнит обоих, хотя мало кто в это верил. С детства она проявляла незаурядный талант к игре на фортепиано и успела победить на всевозможных конкурсах исполнителей еще до войны. Те годы она всегда вспоминала как настоящее, твердое время, полное счастья, солнца и веселых песен. Но затем судьба отвернулась от нее. Отец ее погиб при бомбежке в сорок первом, мать – от водянки в сорок третьем, и только огромному черному концертному роялю суждено было пережить войну.

- О, как это несправедливо! – восклицала Исидора, когда соседи, не слишком-то ценившие ее талант пианистки, начинали орать и стучать в стену. Время было голодное и смутное, и к весне сорок пятого Исидора ослабела настолько, что не могла играть. Кто-то предложил ей обменять рояль на сахар и картошку, но она отказалась, сказав, что лучше умрет. Все же, она пережила ту весну, однажды отдавшись рыжему улыбчивому офицеру за две буханки хлеба, но сохранив рояль, а потом все стало как-то налаживаться. Жизнь снова становилась настоящей и твердой, снова зазвучали песни. Над страной весенний ветер веял, и с каждым днем, будто в довоенном детстве, становилось все радостнее жить.

- О, как это несправедливо! – воскликнула Исидора, узнав, что ждет ребенка.

Рыжего мальчика с пятном на щеке, родившегося лютой зимой, в самый мороз, Исидора тихо ненавидела. Глядя на него, ей казалось, что видит она дурной сон. Илья, названный так в честь деда, красный, веснушчатый, весь словно пропитанный той же замечательной рыжестью, что и его, всего раз в жизни встреченный отец, рос крикливым, невоспитанным, гнусным до невозможности. Впрочем, Исидоре некогда было заниматься его воспитанием. Когда Илье исполнилось два, и он все еще ел руками и не умел ходить на горшок, Исидора организовала самодеятельный театр, о котором даже писали в газетах. Театр ставил классику: "На всякого мудреца довольно простоты", "Бесприданница", а также и революционные пьесы. Убегая на репетиции, Исидора привязывала Илью полотенцем к ножке рояля, давала ему единственную игрушку – сломанный деревянный самосвал, - но мальчишка ревел белугой, и соседи грозились вызвать милицию. Тогда Исидора отнесла ребенка в детский дом.

- Похоже, ребеночек дебильный, - сказала санитарка.

- Дебильный, - согласилась Исидора, обрадовавшись такому определению. – И мне нечем его кормить.

- Хочу быть летчиком, - сказал маленький Илья.

- А ты знаешь, сколько у петуха ног? – спросила его санитарка, но маленький Илья не знал и потому, насупившись, молчал.

Сбагрив ненавистного Илью, Исидора с бешенной энергией занялась театром. Кроме того, она писала стихи, выступала на поэтических вечерах и агитировала за здоровый образ жизни – да так, что сумела обратить на путь истинный не один десяток алкоголиков. В сорок девятом ей позвонили из детского дома, куда она не наведалась ни разу, и сообщили, что ее дебильный ребенок умирает от дизентерии. Вот и хорошо, подумала Исидора, вот и закончился мой дурной сон.

Увидев Илью, она не почувствовала ничего, кроме отвращения. Рыжий, неровно остриженный мальчик, с родимым пятном во всю щеку и с тупыми, оловянными глазами ползал по замызганному полу, и с задней стороны из него вываливалось что-то, похожее на перетертую свеклу: озорные детишки уже давно стянули с него подштаники и спрятали. Илья был завшивлен и давно не мыт.

- Почему он не в кровати? – спросила Исидора.

- Мы не можем стирать белье каждые десять минут, - ответила озабоченная нянечка. – Забился водопровод. И не топят по неделям, угля нет, но это не страшно, мы завешиваем окна коврами. А вот на канцелярию ковров не хватает, и там всегда лютый мороз, помереть впору, прости господи.

- Ты меня узнаешь? – спросила Исидора Илью, но тот не поднял на нее глаз.

- Я хочу быть летчиком, - простонал он, с безумной гримасой на лице, мотая головой, и это было в последний раз, когда Исидора видела его живым.

- Почему он так трясет головой? - спросила Исидора.

- Видать, ухо продуло, - злобно ответила нянечка, устав от расспросов.

Вот прелесть какая, я, наконец, свободна, - подумала Исидора, узнав о смерти Ильи на следующий день.

Некоторое время спустя Исидора крепко отравилась несвежими грибами и пролежала несколько дней в бреду, не вставая с постели. Однажды, очнувшись среди ночи, она явственно ощутила, что в комнате кто-то есть. Затем маленькие пальчики взяли ее за руку.

- Вот я и пришел к тебе, мамочка, - сказал светящийся мальчик с пятном на щеке. – Можно тебя поцеловать?

- Пришел, чтобы забрать меня, гнусный ребенок? – спросила Исидора, отодвигаясь в отвращении.

- Нет, мамочка, я же тебя люблю. Но если ты решишь завести другого мальчика, я приду и отберу его. Я теперь не маленький Илья, я теперь ангел мщения.

- Мщения? За что же ты мне мстишь? – искренне удивилась Исидора.

- Я так хотел стать летчиком, а ты не дала. Это несправедливо.

- Ты бы никогда не стал летчиком, ты был дебильным ребеночком! - возразила Исидора. – К чему было дебильчику жить? Только б мучился.

- Это неправда, - сказал светящийся мальчик. – Просто ты никогда меня ничему не учила. А старшие детки в детском доме научили меня читать и считать до ста. А после ста идет двести и триста.

- Но я видела твои пустые глаза в детском доме, Илья, - возразила Исидора. – Умные мальчики так не смотрят.

- Здесь ты совершенно права, милая мамочка, - ответил светящийся мальчик. – Когда ты видела меня в последний раз, я уже сошел с ума от боли и мучений. Так что запомни, если ты решишь завести вместо меня здорового и славного ребеночка, я клянусь, что заберу его, и это будет правильно и справедливо.

В последующие годы Исидора забросила театр, раздумала поступать в театральный и, вместо этого, поступила в медицинский. В конце концов, она таки продала рояль, удачно вышла замуж и не менее удачно развелась. Сейчас она, терпеливо и настойчиво, растила Алешку и до последних дней не вспоминала о маленьком ангеле мщения, который однажды привиделся ей то ли во сне, то ли в бреду болезни.

 

 

3

 

В следующий раз ангел мщения пришел за Алешкой ноябрьским вечером 1965го, когда толпа мальчишек собралась за мастерскими, чтобы посмотреть на очередную драку. В этот раз третьеклассник Алешка дрался с мальчиком по кличке Краб. Краб, хотя и ходил во второй класс, но был годом старше Алешки и шире в плечах. В первую же минуту драки Алешка пустил ему кровь из носу, но Краб нисколько не огорчился и не обозлился, как сделали бы другие мальчишки, и все так же размеренно сопел и махал кулаками. Алешка продолжал сочно бить его в нос, хотя это ничуть не помогало, и вскоре понял, что проиграет. Ну что ж, подумал он, драка на то и драка, чтобы кто-то проиграл. Пропустив несколько ударов в голову, он упал, и вставать не захотел, хотя мог бы, и драка была окончена. Мальчишки разошлись. Единственным, кто остался, был рыжий малыш с родимым пятном на левой щеке. Алешка сразу его узнал, но как-то не удивился тому, что мальчик совсем не вырос за прошедшие пять лет.

- Извини за бутылки, - сказал малыш. – Влетело тебе тогда от мамы?

- Еще бы! Классно отлупцевала! Лучше не спрашивай.

- Если ты не боишься, то я знаю еще один тайный ход, - сказал малыш.

- Тайный ход куда?

- Наверх, куда же еще? – малыш показал пальцем на осеннее, темнеющее небо, будто тайный ход вел именно туда. – Хочешь, покажу?

Они обошли мастерские, вышли через ту калитку, что у дома без окон и с надписью "высокое напряжение" на дверях. Малыш взобрался по кирпичной, с выбоинами, стене на покатую крышу. Подождал Алешку.

- А теперь куда? – спросил Алешка, обведя взглядом крыши. Душа пела от высоты и простора.

- Отсюда можно перепрыгнуть на крышу мастерских.

- Перепрыгнуть? Ты с ума сошел?

Крыша наклонно спускалась в пустоту, а дальше, не так уж и далеко, чернела ровная, как футбольное поле, крыша школьных мастерских.

- Ну, ты же, как я помню, ас. Или ты боишься?

- Ничего я не боюсь, - сказал Алешка. – Просто крыша-то наклонная. Если неправильно толкнешься, то уже не остановишься. А хряпнешься – костей не соберешь.

Ему совсем не хотелось бежать по наклонной крыше к краю.

- Точно, наклонная, - согласился малыш. – А значит, легче разгоняться. Смотри.

Он побежал вниз, к краю крыши, толкнулся и как-то совсем легко перелетел на другую сторону. Он даже расставил руки в полете, словно крылья.

- Вот и все, - сказал малыш. – Видишь, совсем не сложно.

- А зачем ты руки расставлял? – спросил Алешка.

- Это потому что я всегда хотел быть летчиком, - ответил малыш.

Тогда Алешка разбежался и тоже прыгнул. Однако, это оказалось не таким уж и простым делом: он шмякнулся о стену, едва успев схватиться за кирпичный карниз, укрытый просмоленным толем. – Помоги мне! – закричал он.

- Да как же я тебе помогу? – спросил рыжий малыш, свесив голову с крыши. – Ты вон какой большой, а я маленький и слабый. – Не вытащу я тебя, сил не хватит.

- Но я же разобьюсь!

- Пожалуй, нет, - сказал на это мальчишка. – Если разожмешь пальцы, то только ноги сломаешь. Может быть, еще и позвоночник, если плохо упадешь. Но на смерть не разобьешься, раз уж уцепился за карниз.

В этот момент нога Алешки нашла небольшую опору. Это был выступающий кирпич над окном мастерской. Он подтянулся на пальцах, оперся локтями на шершавую крышу и в следующую минуту уже был наверху. Его пальцы были расцарапаны в кровь, что не очень-то его волновало – не в первый и не в последний раз.

- А ты и правда ас, - сказал рыжий мальчишка. – Я думал, что ты сорвешься.

- Здорово здесь, - сказал Алешка, оглядывая крышу. На ровной поверхности здесь и там лежали старые, полусгнившие под дождями, куски красного кирпича, несколько дохлых футбольных мячей и даже одна кукла без головы.

- Знаешь, что это мне напоминает? – спросил рыжий малыш и сделал театральный жест рукой, будто любуясь собой. Так любила делать мама, говоря о музыке, стихах и прочей дребедени. Пальцы малыша были длинными и тонкими, что тоже напомнило Алешке маму. – Однажды Экзюпери приземлил свой самолет на горном плато, где не ступала нога человека. Он увидел там много метеоритов, которые нападали за миллионы лет. Здесь то же самое. Сюда тоже пока что не ступала нога человека. Ты первый.

- А как отсюда выбраться? – спросил Алешка.

- Да никак, - ответил малыш, подошел к краю, расставил руки в стороны и прыгнул. Он легко приземлился на ноги в десятке метров внизу. – Если не сможешь прыгнуть, как я, то завтра утром кто-нибудь увидит тебя из окна школы. Потом вызовут милицию и пожарных с лестницами. Вот шуму-то будет! Прыгаешь?

Но прыгать Алешка не стал.

- Да, и еще одно, - крикнул рыжий малыш. – Можешь рассказать маме обо мне. Она не станет драться, если скажешь, что зовут меня Илья, и что я ангел мщения. И еще скажи, что я пришел, как и обещал, пришел за возмездием.

- Чем, чем? – не понял Алешка.

- За справедливым возмездием.

 

 

4

 

Да, Исидора Ильинична не стала драться на этот раз, зато она повела Алешку к психиатру. Психиатр тот был старым знакомым дедушки-режиссера. Что Алешка запомнил больше всего – это огромная очередь психов, которые выглядели вполне нормальными, застенчивыми и даже интеллигентными. В этой очереди они с мамой просидели около трех часов, пока психи глядели на них виноватыми глазами.

В кабинете у психиатра была приятная полутьма и плакатик на стене с изображением свечи. "Светя другим, сгораю сам" – так было написано там, но Алешка не заметил, чтобы психиатр как-то по особенному горел, оплывал и плавился на работе. Напротив, психиатр говорил медленно, лениво, и каждое движение делал будто нехотя.

Когда Исидора Ильинична рассказала психиатру об Алешкиных видениях, он задал ей много странных вопросов, а Алешку только спросил, кем он хочет быть.

- Космонавтом, конечно, - ответил Алешка.

- А зачем?

- Я высоту люблю. Мне чем выше, тем лучше. А выше космоса ничего нет. Буду открывать новые планеты.

Психиатр попросил Алешку нарисовать что-нибудь абстрактное.

Тогда Алешка заполнил листочек карандашными двойками разного размера, так что не осталось свободного места.

- И что же это такое? – удивился психиатр.

- Это урок в школе на тему "природа не терпит пустоты", на который никто не выучил домашнее задание, - ответил Алешка.

Психиатр улыбнулся.

- Вы зря так беспокоитесь, - сказал он маме. – С мальчиком все в порядке. Просто он большой фантазер. Очень большой. Творческие гены, сами понимаете.

 

 

5

 

Но на осенних каникулах, всего две недели спустя, рыжий мальчик наведался к Алешке домой.

- Давно же я здесь не был, - сказал ангел мщения, робко оглядываясь по сторонам, словно чувствовал себя не в своей тарелке.

Алешке захотелось его приободрить. – Будь как дома, - сказал он.

Малыш криво улыбнулся.

- Ладно, буду. Ничего здесь не изменилось, только рояля нет.

- А разве был рояль?

- Еще какой! Большущий! И очень громкий. Хочешь, фотографию покажу?

Рыжий мальчик уверено, будто у себя дома, протопал в дальнюю комнату, взобрался на книжные полки и достал с верхней старый альбом. Быстро пролистал, выдернул мутное, пожелтевшее фото. – Вот он, рояль. Смотри.

Рояль стоял у окна, и наклонные лучи солнца, пронизывая серый мир фотографии, освещали пятно пола. В этой лужице света сидел совсем маленький ребенок, но лицо его оставалось в тени.

- Кто это? – спросил Алешка, но ангел мщения не ответил.

- Ты зачем пришел? – спросил его Алешка.

- За тобой. Покажу дорожку наверх, если не боишься.

- На крышу, что ли?

- Даже лучше, чем на крышу. Даже выше.

Дом, в котором жил Алешка, был старым, дореволюционной постройки. Всего-то два этажа и чердак, зато высота лепных потолков – за четыре метра. Над квартирами – чердак, а еще выше световой фонарь, возвышающийся над крышей, будто сказочный домик из стекла. В свое время фонарь этот ярко освещал богатую парадную лестницу, но проходили десятилетия, фонарь ветшал, забивался пылью и все хуже пропускал свет. Теперь над парадной лестницей всегда горела лампа, а толстый слой пыли на стеклах фонаря стал вообще непрозрачен.

- Выше крыши ничего нет, - возразил Алешка.

- Выше крыши есть фонарь. Я зная секретную дорожку туда, если не боишься.

Алешка не боялся, и рыжий мальчик провел его по длинному коридору, заставленному старой, с затхлым запахом, мебелью, взобрался на шкаф и пролез в маленькое квадратное отверстие под потолком. Алешка пролез за ним, изрядно выпачкавшись в побелку. Рыжий мальчик толкнул дверь, запертую за висячий замок, и замок упал в пыль, мягко звякнув. Дверь приоткрылась.

- Гнилая совсем, - сказал ангел мщения. – Здесь иногда протекает крыша, вот дерево и гниет.

Они поднялись по необыкновенно крутым и совершенно черным деревянным ступенькам. Каждая из ступеней была такой большой, будто ее делали для великанов. На каждой ступеньке был слой пыли в палец толщиной.

- А здесь тоже не ступала нога человека? – спросил Алешка.

- Не ступала с одна тысяча девятьсот восьмого, с тех пор, когда дворник Ефим напился, скатился с этой лестницы и сломал шею. С тех пор лестницу заперли, и с тех же самых пор никто не чистил фонарь.

Они поднялись на чердак, потом на выкарабкались на крышу через сквозистое, резное окошко в виде деревянного домика. Было так высоко, что у Алешки захватило дух. Золото осенней листвы заливало весь город внизу. Алешка в первый раз смотрел на деревья сверху. Ветер клонил ветви, и казалось, что летишь.

- Ты чего остановился? – спросил его рыжий мальчик.

- Красиво очень. Я высоту люблю.

- Я тоже, - признался рыжий мальчик. – Потому и хотел стать летчиком. Знаешь, в мое время все хотели стать летчиками. И я хотел. Но не потому что все, а потому что люблю высоту. На высоте ты как будто расширяешься. Смотришь вверх, вниз, в сторону – все так далеко, и никого рядом нет. Ты такой маленький и одновременно большой, потому что очень много видишь.

- Это точно, - согласился Алешка. – Чувствуешь, как будто раньше жил в маленькой коробочке, и вдруг из нее вылез. И все другое, и даже воздух другой. И даже свет.

- Я как только научился ходить, так сразу облазил все деревья во дворе. – сказал рыжий мальчик. - Залазил на самый верх. Мама страшно злилась.

- И моя тоже злилась! А где сейчас твоя мама? – спросил Алешка, но рыжий мальчик не отвечал. – А папа? Братья? Сестрички?

- Никого нет, - сказал рыжий мальчик задумчиво, и как-то глядя в сторону. Алешке показалось, что он не хочет об этом говорить. – Один брат остался, но он обо мне не знает. Ничего, мы скоро будем вместе. Навеки.

- Везет тебе. Я всегда хотел братика, - признался Алешка.

Они подошли к фонарю, и рыжий мальчик отворил стеклянную дверцу. Дно фонаря было сделано из деревянных планок, изрядно прогнивших за сто лет. Стеклышки, вставленные между ними, были укрыты таким толстым слоем пыли, что глубокая пустота, вокруг которой вилась парадная лестница, не угадывалась под ними. Они казались обыкновенным твердым полом, и потому было совсем не страшно на них наступить. Фонарь был полон света и отраженных лучей, и казалось, что заглядываешь внутрь ледяного куба или даже громадного бриллианта.

- Что теперь? – спросил Алешка.

- Спускайся. Становись сюда. Не бойся.

- А я и не боюсь, - сказал Алешка и поставил ногу на центральную планку. Она скрипнула, прогнувшись. – Я, между прочим, хочу стать космонавтом, как Гагарин. Это еще лучше, чем летчиком. А космонавты вообще ничего не боятся.

- Если ты хочешь быть космонавтом, - сказал рыжий мальчик тихо, но твердо, с неожиданной жесткостью в голосе, - то ты пройдешь по этой палочке до самой дальней стены. Смотри.

Встав на центральную планку, ангел мщения легко пробежался по ней, через весь фонарь, и сел на каменный выступ у противоположной стены. Тогда Алешка сделал то же самое, но медленнее. Планка прогибалась под ногами, будто натянутая резина, потрескивала, но покамест держала вес.

- Здорово, - сказал рыжий мальчик. – Отличное чувство равновесия! Из тебя бы получился хороший космонавт. А хочешь задание еще труднее, для настоящих асов? Нужно пройти по этой палочке обратно, но задом наперед, и с закрытыми глазами. Сможешь? Или боишься?

И Алешка пошел задом наперед и с закрытыми глазами, расставив руки в стороны, для равновесия. На полпути обратно рыжий мальчик взял его за руку.

- Правильно идешь, молодец. Сбился совсем чуть-чуть. А теперь немножко влево.

Но Алешка сомневался, нужно ли ему влево, и потому остановился.

- Слушайся меня, - говорил мальчик. - А то не пройдешь по палочке, и не примут в космонавты. О, как это будет несправедливо!

И тут Алешку осенило. "О, как это несправедливо!" было любимой фразой его мамы.

- Я знаю! – сказал он, - ты же на самом деле мой братик, правильно? Мой!

Рыжий мальчик молчал, но Алешка и сам знал, что не ошибся.

- Хочешь, я покажу тебе мой альбом с марками? – сказал Алешка. - У меня есть монгольские, с динозаврами. Настоящий Монгол-Шудан!

- В космосе ничего нет, - сказал рыжий мальчик, помолчав задумчиво. – Только звезды и пустота. Не стоит становиться космонавтом. А хочешь быть летчиком? Это же в тыщу раз интереснее.

- Хочу, - сказал Алешка. – Летчиком тоже классно.

- Ладно. Тогда будешь летчиком. Крепче держи меня за руку. Осталось всего три шага.

 

 

6

 

Но летчиком Алешка так и не стал, подвела спина, которую он повредил в детстве, упав с яблони. Не пришлось ему управлять сверхзвуковым самолетом-истребителем. Самое больше, что смогла ему доверить родная страна, был маленький, одномотроный вертолет. Вот и проработал он вертолетчиком на дальнем севере двадцать с лишним лет, большей частью доставляя почту в труднодоступные районы. А последний раз он сел за штурвал в девяносто седьмом, когда местный олигарх на пару с местным депутатом надумали поохотиться на белых медведей.

Мишек Алешка любил и жалел, хотя не прочь был порой попугать их, пролетая низко. Когда мишка видит, что не уйти ему от злой стрекочущей птицы, он разворачивается к ней мордой, становится на задние лапы, и вступает в бой, пытаясь передними сбить вертолет, каким бы большим и страшным он ни был. Поэтому Алешка медведей уважал, хотя и гонял их по тундре иногда, рассуждая, что лишняя физкультура толстякам не повредит.

Не нравилась Алешке эта охота, но что поделаешь, человек он был подневольный и спрашивать его не стали. Вначале долго кружили над тундрой; уже начинало темнеть, и Алешка надеялся, что медведя они сегодня не найдут, но наконец, шум вертолета вспугнул одного. Как только олигарх наводил винтовку на цель, Алешка слегка поворачивал машину, поэтому первая пуля полетела в снег, а за ней вторая и третья.

- Ты что ж творишь, сволочь? – заорал олигарх, перекрикивая шум винта.

- Ничего не поделаешь, боковой ветер! – проорал Алешка в ответ.

- Ниже! – приказал депутат, костлявый мужчина средних лет с привычной жестокостью во взгляде, которая выдавала то ли бывшего милиционера, то ли бывшего зэка. – Еще ниже!

И Алешка опустил вертолет так низко, как только мог. Теперь олигарх не спешил, ожидая момента, чтобы расстрелять мишку в упор. Большой молодой медведь удирал, все еще надеясь, что ему хватит сил. Алешка медленно догонял. Вот медведь остановился, развернулся в отчаянии, стал на задние лапы, и ударил передними, зацепив боковую опору шасси. И мир исчез.

Когда Алешка открыл глаза, над ним было только небо и парящий снег. Сперва он не понял, где он, и что происходит. Тело было невесомым и, казалось, медленно взлетало навстречу снегу. Страшно болела спина, точно так, как тогда в детстве, когда он упал с яблони. Болела так, что не вдохнуть, и потому еще долго Алешка лежал неподвижно, стараясь раздышаться. А потом он перевернулся и встал. К счастью все кости были целы. От вертолета остались только разбросанные обломки. Обоих пассажиров разорвало на куски и уже присыпало снегом. Один из кусков, довольно большой, волочил по снегу огромный белый медведь.

Заметив стоящего человека, медведь выпустил из пасти кусок плоти, поглядел недоверчиво, оценивая опасность, вытянул морду, принюхался. Маленькие круглые уши оставались неподвижны. Переступил передними лапами, толстыми, как мохнатые колоны. Из-за этих лап казалось, что его туловище расширяется книзу. Не обнаружив ничего страшного, громадный хищник вразвалку направился к Алешке, но не прямо, а обходя добычу со стороны, будто не интересуясь человеком. Двигался тяжело и громоздко, словно носорог или бульдозер. Желтоватая шерсть свисала до самого снега. В глазах медведя Алешка не увидел ни вражды, ни голода, а только холодное, и не очень доброе, любопытство.

А потом он услышал знакомый голос и обернулся.

Мальчишка был так закутан, что торчал один нос, поэтому Алешка не мог видеть ни рыжего чуба, ни родимого пятна во всю щеку, но сразу узнал голос.

- Погладь его, - предложил ангел мщения.

- Погладить? Он сразу отхватит мне руку!

- И это будет только справедливо. Ты же хотел его убить. Ведь справедливо же, согласись!

Алешка протянул руку к медведю, и зверь замер метрах в четырех от него, в недоумении. Морда медведя была выпачкана в кровь.

- Что случилось? – спросил ангел мщения. - Ты же никогда не боялся. Ты же по смелости просто ас. Погладь его.

Но Алешка медлил, не в силах заставить себя шагнуть вперед и прикоснуться к зверю.

- Проблема в том, - сказал ангел мщения, - что искать тебя начнут только через четырнадцать часов. При температуре воздуха в минус двадцать и ветре девять метров в секунду, ты замерзнешь значительно раньше. Так что, терять тебе нечего. А если ты его погладишь, будет немножко больно, зато быстро. И уже сегодня я покажу тебе космос, настоящий космос, а не вечно пустой.

- Значит, ты все-таки пришел за мной? – спросил Алешка.

- Я поклялся, что заберу тебя. Я человечек маленький, но честный. А честный человек всегда держит свое слово.

- Знаешь, - сказал Алешка, - я уже немало пожил на свете, и многое видел. И вот самое главное, что я понял: в жизни есть кое-что поважнее, чем честность, важнее, чем данное слово, и даже важнее, чем справедливость.

- Разве? И что же это за чудесная такая штука?

- Доброта, - сказал Алешка.

- Интересная мысль, - сказал ангел мщения, - жаль, что неправильная.

- Ты ошибаешься, - сказал Алешка. – Мама, она ведь мстила тебе за того гада, который взял ее за две буханки хлеба. Она до конца своих дней думала, что это справедливо. Как бы поменялась жизнь, если бы она предпочла быть доброй, а не справедливой?

Ангел мщения поднялся со снежной кочки, протопотал вперед, зубами стянул толстую варежку с руки и погладил медведя.

- Может быть, ты и прав, - сказал он Алешке. – А может быть, и нет, но какая, к черту, разница? Ты все-таки мой брат, и ты, я вижу, хороший парень. А теперь погладь мишутку, только перчатку-то сними. Или ты мне до сих пор не веришь?

Алешка погладил медведя, и тот лег на снег, послушный и мягкий, как откормленный белый лабрадор. Алешка и ангел мщения устроились на большом теплом животе, прижавшись друг к другу, чтоб не замерзнуть. Бок медведя вздымался и опадал; Алешка видел пар его дыхания. Время от времени медведь поворачивал морду и смотрел на Алешку с братом, затем снова клал голову на снег.

Они говорили долго, так долго, что время, казалось, остановилось. Ветер усилился, и снег запел. Затем снова стало тихо. Потом Алешка провалился в сон и видел во сне космос, но не пустой, а полный разноцветной жизни. Когда он проснулся, ангел мщения уже исчез. Медведь встал, посмотрел вдаль, принюхался к чему-то, затем пошел прочь, не оборачиваясь. И тогда Алешка расслышал стрекот вертолета.

 

 

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 4. Оценка: 3,25 из 5)
Загрузка...