Земля дрожала.

– Тпру! Стоять, колченогие! – вопил кучер, пытаясь унять перепуганных лошадей.

Те ржали, пятились и так и норовили встать на дыбы. Карета шаталась, дребезжала и грозила вот-вот опрокинуться. Анка изо всех сил вцепилась в сиденье, портфель соскользнул с её колен и шлёпнулся на пол. Сотрясались деревья, теряя листву; подпрыгивали камешки на дороге.

Затем толчки прекратились, столь же внезапно, как и начались. Стихли стук и треск, и низкий рокот. Только стая спугнутых ворон продолжала галдеть в небе.

– Что это было? – выпалил взъерошенный и помятый Санго, неуклюже садясь.

Он спал почти всю дорогу, вальяжно раскинувшись на сиденье, и напоминал Анке статую хмельного фавна из Цынского музея - она пару раз зарисовывала её, когда училась в Академии художеств. Теперь же, наконец проснувшись, Санго беспокойно оглядывался, почти не моргая, и немного походил на сову.

Третий пассажир сидел в самом углу кареты, вжавшись в стенку так, чтоб, не приведи бог, не коснуться коленкой Анкиной ноги. Словно боялся запачкаться или заразиться.

– Вы в порядке, господа любезные? – осведомился кучер. – Не зашиблись? – и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Слыхал, такие встряски в шутку тут «днем стекольщика» зовут. Они здесь, бывает, случаются.

Убедившись, что всё уже закончилось, Анка перевела дух. Она отпустила сиденье и наклонилась за упавшим портфелем. Не удержавшись, погладила выпуклый герб, тисненный на его плотной коричневой коже. Свеча и циркуль на фоне раскрытого свитка. Как и форменный мундир, портфель был доказательством её принадлежности к Королевской службе учета дарований.

Эту службу создали всего несколько лет назад по приказу Его Величества Николина VII Просвещенного, да правит он еще целый век. Провозгласив, что богатство страны в её людях, он повелел составить реестр всех талантливых ученых, музыкантов, художников и писателей. Как ныне живущих, так и уже почивших. И поскольку членам реестра обещалась денежная поддержка, заявки на включение в него посыпались градом. Чуть ли не каждый доморощенный умелец из каждого медвежьего угла пожелал испытать удачу. И несмотря на то, что девятнадцать из двадцати «талантов» оказывались пустышками, проверять приходилось их всех.

Анку приняли на службу ровно сорок три дня назад, и это был её первый выезд. Восторг и нетерпение омрачало лишь одно: люди, назначенные в одну с ней группу.

Санго – сынок влиятельного папеньки, который пристроил своё непутёвое чадо на тёплое местечко. Бесполезность и вседозволенность – так его характеризовала старшая коллега, вводившая Анку в курс дел. Мол толку от него ждать наивно, ссориться с ним – самоубийственно. Остается просто терпеть и надеяться, что он не будет сильно мешаться под ногами.

Третьим членом их группы был Мих – замкнутый и нелюдимый парень в очках. Он обожал искусство настолько, что в службе на эту тему ходило множество пошлых шуток. Мих не обращал на них внимания – он в принципе не обращал внимания на коллег, а начальство терпел лишь потому, что то подбрасывало ему на изучение и оценку всякие картины, скульптуры и нотные записи.

За время поездки он не сказал ни слова.

Глядя на своих спутников, Анка с тоской понимала, что все переговоры придётся вести ей самой. Как-то не очень весело для первого выезда: она-то рассчитывала, что в этот раз будет только смотреть и учиться у старших коллег.

 

Карета забралась на холм, и взглядам путников открылся вид на Гусью Заводь – маленький старинный городок, притулившийся в долине. Издалека он казался живописным и уютным – картинки с видами на такие охотно покупают зрелые дамы с незамысловатыми вкусами. Однако чем ближе к Гусьей Заводи подъезжала карета, тем явственней бросались в глаза следы разрухи: потрескавшиеся фасады, выбитые окна и осыпавшаяся штукатурка. Под колесами хрустели осколки стекла, обломки сорвавшейся с крыш черепицы. Вышедшие на улицу горожане спокойно и как будто бы привычно оценивали разрушения, постигшие их дома из-за недавней встряски.

Проехав через полгорода, карета остановилась возле старой церкви, выглядевшей так, словно регулярные землетрясения не щадили её особенно сильно. Левая башня обетов обвалилась, обнажив арочные своды запевальни. Судя по кусту, выросшему на груде камней, – довольно давно. Поблекшую роспись фасада разъедала черная плесень.

У крыльца, как и договаривались, их поджидала женщина лет шестидесяти на вид. Очень худая и подтянутая, с прямой спиной и седеющими волосами, собранными в идеальный строгий пучок. Стояла она неподвижно, позой напоминая «Скорбь» – мраморную фигуру, которой часто украшали надгробия.

Кучер распахнул дверцу кареты и замер в полупоклоне, приглашая «господ любезных» размять ноги. Судя по взгляду женщины-статуи, вид представителей Королевской службы её не впечатлял.

Анка очень старалась казаться компетентной умницей, потому её новенькая форма была застегнута на все пуговицы, волосы аккуратно расчесаны и уложены, а туфли до блеска натерты салом. Вот только во всём её облике так и сквозило – «вчерашняя выпускница». Мих, наверное, выглядел бы неказисто, как его ни одевай, и темно-синий китель с гербовыми пуговицами исключением не стал. Санго же стоял мятый и всклокоченный, с закатанными до локтей рукавами и распахнутым воротником.

Анка на всякий случай посмотрела на своих спутников, проверяя, не хочет ли кто-нибудь из них начать разговор. Санго зевал и, задрав голову, равнодушно разглядывал остатки фасадной росписи. Мих крепко прижимал к себе свой портфель, угрюмо молчал и напоминал ощетинившегося ежа. Ну, чего-то такого Анка и ожидала.

– Добрый день, мы из Королевской службы учета дарований, – скрывая нервозность, улыбнулась она женщине.

– Уж думала, вы не приедете, – поджала губы та. – Я посылала заявку более двух лет назад!

Женщина вскинула голову с видом Карающей Добродетели, какой её рисовал Клим Ланьк.

Анка с трудом подавила вздох: ну почему разбираться с этим именно ей? Однако прежде чем она начала оправдываться и унижаться, голос вдруг подал Санго:

– И не только вы, – довольно грубо заметил он. – То же сделали еще сотни и тысячи людей. Так нам зайти и заняться вашей заявкой или поехать разбираться с ними?

Женщина пронзила его яростным взглядом и угрожающе прищурилась. Анка напряглась в ожидании скандала, однако, немного помолчав, «встречающая сторона» проявила милость.

– Инга Весно, - сквозь зубы представилась она. – Глава общества защиты и сохранения бесценного наследия нашего великого гения Вацлава Миеже. Следуйте за мной.

Развернувшись, женщина направилась к распахнутым дверям церкви.

– Какое длинное название у вашего общества, - зевнул Санго, поднимаясь по ступеням крыльца следом за ней.

Инга его демонстративно проигнорировала.

– Вацлав Миеже – великий художник и ученый, некогда живший в Гусьей Заводи, но как никто достойный того, чтобы стать гордостью всей страны, – поставленным голосом, особенно внушительно звучавшим под церковными сводами, вещала она. – Гений, какой рождается раз в поколение...!

Анка читала заявку и прекрасно знала, ради кого они сюда приехали. Вацлав Миеже жил более трехсот лет назад, занимался всем понемногу и оставил после себя довольно внушительное наследие. В него входили картины, научные труды, какие-то механизмы и, самое главное, церковный витраж.

Именно к нему они сейчас и направлялись по пустому гулкому залу с осыпавшимися фресками и грязными обтрепанными флагами.

– Одаренность этого человека...

– А! – крикнул вдруг Санго, задрав голову к потолку. – Неплохая акустика, - как ни в чем не бывало пояснил он обернувшимся к нему спутникам.

Анка была готова сквозь землю провалиться.

– Просто поражает, – продолжила Инга таким тоном, что Санго стоило бы озаботиться своей безопасностью. – К сожалению, значительная часть его трудов утеряна для потомков: дознаватели, изъяв их, так и не вернули.

– Дознаватели? – насторожилась Анка.

Круг Дознавателей занимался только особо тяжкими преступлениями. Теми, что представляли опасность для всей страны: измена и шпионаж, практика запретных искусств, убийства высокопоставленных лиц, какие-то особо ужасные зверства... В общем, гусьезаводский гений не курицу украл.

– Да, куда же талантливому человеку без завистников? Кто-то обвинил Вацлава Миеже в практике алхимии и запретных искусств. Разумеется, в итоге дознаватели его полностью оправдали, но перед этим выпили немало крови. К счастью, наше главное сокровище они не тронули.

Инга остановилась у арки, соединявшей главный зал богослужений с молельней, и торжественным взмахом руки пригласила гостей внутрь.

Анка, уже привыкшая к серости и блёклости окружавшей разрухи, невольно зажмурилась от ударившего ей по глазам пожара красок.

Витраж высотой в два человеческих роста занимал единственное в комнате окно и практически пылал в полумраке. Пронизывавшие его солнечные лучи расписывали пол и стены смазанными цветными пятнами. Прекрасная рыжеволосая дева, выложенная из ярких, похожих на леденцы, кусочков стекла, кротко смотрела из свинцовой рамы. Она стояла среди зарослей львиного зева, одетая в струящееся белое платье и венок из незабудок. Казалось, что сама её фигура источала тёплый медовый свет.

Мих, прежде угрюмо тащившийся следом за остальными, при виде витража заворожено замер на месте. Из его ослабевших рук выпал портфель. Словно во сне, больше ничего вокруг не видя, Мих устремился к сиявшему яркими красками окну.

– Святая Бригида, – произнесла Инга, одобрительно на него поглядывая. – Шедевр Вацлава Миеже и гордость нашего города. Этот витраж пережил пять пожаров и множество землетрясений, однако остался совершенно невредимым – настолько велик талант создавшего его мастера. Чудо? Несомненно. Не зря к нам уже три века прибывают паломники со всей округи. Кстати, вам повезло, что перед вашим приездом немного тряхнуло. Скоро сюда потянутся люди – благодарить Святую Бригиду за очередное заступничество и защиту. Сможете на это посмотреть.

Тем временем Мих взволнованно осматривал витраж, бережно касаясь его лишь кончиками пальцев, словно хотел убедиться, что тот не пострадал от недавней тряски. Львиные зевы отражались ему на лицо розовыми и багровыми пятнами. Наверное, ни один из людей никогда в жизни не удостаивался от него подобной заботы.

– Кстати, моделью для Святой Бригиды послужила невеста Вацлава Миеже, Ивона. Видно, с какой любовью он воплотил её в этом образе. Потому витраж очень популярен и у юных девушек, мечтающих найти столь же талантливого и трепетного жениха.

– Ха! – презрительно бросил Санго, разглядывая витраж с таким видом, будто это была дохлая крыса. – Жалкий дилетант.

Анка зажмурилась, жалея, что нельзя оглушить его, связать и запихать в карету, чтоб не позорил их всех.

– Что вы сказали?! – с угрозой в голосе вскинулась Инга.

У героя картины «Явление призрака убийце» и то менее бешеный взгляд, чем был у неё в тот момент.

– Жалкий. Дилетант, - холодно отчеканил Санго, глядя ей прямо в глаза, после чего развернулся и вышел.

– Да как он смеет?! Что он себе позволяет?! – возмущалась Инга, обращая свой гнев на ни в чем не повинную Анку. – Я найду куда пожаловаться! Я добьюсь, чтобы этого ничтожного хама выкинули за некомпетентность! Чтобы больше никто и никогда не взял его на работу...!

– Его фамилия Ярайли.

– Да какое мне дело, ка... – Инга замолчала на середине слова и растерянно моргнула.

До неё дошёл смысл услышанного. Возмущение сменилось замешательством, замешательство недоверием, недоверие ужасом. Она вопросительно посмотрела на Анку.

– Сын, – подтвердила та, кивая.

Инга сразу притихла, словно ощетинившаяся кошка шерсть пригладила. Оскорбленный кумир оскорбленным кумиром, однако позволить себе враждовать с семейством Ярайли могли лишь безумцы да самоубийцы.

Отец Санго, Йоган Ярайли, был особо приближенным и доверенным советником прошлого короля. Он распоряжался казной как собственным кошелем, смещал и назначал министров, проводил реформы, во многом определившие нынешний облик страны. Лет пятнадцать назад Йоган Ярайли пожелал уйти на покой, уехал в своё дальнее имение и сделался затворником. Если поначалу он еще посещал какие-то приемы, то позже вообще перестал показываться на людях.

Дед Санго, Якоб Ярайли, тоже был знаковой фигурой своего времени – полководцем-героем, отстоявшим независимость страны в страшной войне с Союзом Истинных Королевств. Памятник ему стоит на главной площади столицы, а его именем назван орден.

Анка подумала о самом Санго. Что ж... Даже величайшие из родов рано или поздно обречены на вырождение.

Немного помолчав, Инга уже совсем другим тоном, словно ничего не произошло, продолжила разговор:

– Как видите, церковь находится в крайне плачевном состоянии и нуждается в срочном ремонте. Своими силами мы, как можем, поддерживаем её центральную часть, однако восстановить фасад и башни нам уже не по средствам.

«Дайте нам денег», – услышала Анка, а вслух сказала:

– Не беспокойтесь. Господин Гжецкий, – указала она на чуть ли не облизывавшего витраж Миха, – один из лучших специалистов нашей службы. Можете не сомневаться, он верно оценит талант Вацлава Миеже. При вынесении решения его заключение сыграет главную роль.

Ингу этот ответ полностью удовлетворил. Судя по довольному выражению лица, она уже прикидывала, с чего за казенный счет начнет ремонт церкви, и мысленно составляла смету.

 

Смотреть остальные работы Вацлава Миеже Анке пришлось одной: Мих даже не отреагировал, когда она его позвала. Сидя в соседнем с молельней помещении, куда более светлом из-за отсутствия части крыши, она листала старые хрусткие тетради, исписанные едва разборчивым почерком. Рассматривала разложенные на белых простынях полотна. В научных трудах по механике и математике Анка ничегошеньки не понимала, а картины оказались далеко не гениальными, но вполне ничего.

Как Инга и обещала, вскоре к витражу потянулись люди – благодарить за защиту во время землетрясения. Они падали на колени, тыкались лбами в пол, бормотали молитвы. Некоторые пытались целовать Святой Бригиде ноги, страшно нервируя этим Миха, демонстративно оттиравшего платочком все отпечатки губ.

Анка пару раз заходила к нему с той или иной картиной, желая узнать его мнение, однако он не обращал на неё внимания. Даже когда она заглянула вечером и предложила сделать перерыв до утра. Мих стоял в сгустившемся мраке посреди опустевшей молельни и безотрывно смотрел на витраж. Заходящее солнце придало его краскам густоты и насыщенности, отчего запечатленный в стекле образ смотрелся торжественней и драматичнее. Костром горели рыжие волосы Святой Бригиды, мягкими локонами спадая ей на грудь. Пылали львиные зевы, смотрясь на её белом платье пятнами пролитой крови или вина.

Решив, что Мих может торчать здесь хоть всю ночь, а вот она точно едет ужинать и спать, Анка вышла из церкви.

Со всех сторон доносилось шуршание сметавших битое стекло веников. У крыльца лежал их с Михом багаж: Санго выгрузил его из кареты, прежде чем забрать её и куда-то смыться. «Наверняка кутить», – подумала Анка со смесью облегчения и раздражения. С одной стороны, хорошо бы он не объявлялся до самого конца поездки. С другой – Анке теперь придётся идти пешком, таща на себе тяжелую сумку с вещами. Проклиная этого наглого папиного сынка, она пошла выяснять, где их разместили на ночь. Оставалось надеяться, что где-то неподалеку.

 

Анка как раз закончила писать свой дневной отчет и уже готовилась отходить ко сну, когда в дверь постучали. Гадая, кому она могла понадобиться в такой час, Анка набросила китель поверх сорочки и открыла. На пороге стоял Санго. В тусклом свете догорающей свечи его фигура выглядела мрачной и зловещей. Анка испугалась: зачем этот наглый, уверенный в своей вседозволенности тип явился к ней ночью?

– Господин Ярайли... – пролепетала она, невольно стискивая на груди края кителя.

– Ознакомься, – буркнул Санго, пихая ей в руки стянутую бечевой стопку каких-то тетрадей и бумаг.

– Что это?

– Материалы дела Вацлава Миеже. Из архива Круга Дознавателей.

– Как? Откуда...? – Анка неверяще уставилась на тяжелую кипу старинных документов.

– Гусья Заводь относится к Загравской волости, следовательно, делом Вацлава Миеже занималось Загравское отделение Круга Дознавателей, расположенное в Бычьем Роге. Бычий Рог всего в нескольких часах пути отсюда.

– Разве дознаватели выдают документы из своих архивов?

– Нет, но я – особый случай. Мне они не посмели отказать.

Анка с удивлением подумала, что Санго всё-таки мог быть полезным.

Он ушёл, больше ничего не сказав, а Анка закрыла дверь, зажгла новую свечу и бережно развязала бечевку на документах. Да, они вряд ли имели какое-то отношение к оценке художественных способностей Вацлава Миеже, но когда ей еще удастся порыться в секретных материалах Круга Дознавателей?

Старая бумага едва не сыпалась в руках, так что переворачивать страницы приходилось очень осторожно. Здесь были выцветшие протоколы допросов и осмотров, изъятые при обыске чертежи и схемы, служебные записи дознавателя.

Дело открыли после обращения соседки Вацлава Миеже, утверждавшей, что по ночам к нему приходили подозрительные личности, а на утро из-под его двери тянулся странный терпкий запах.

Несколько человек подтвердили, что в последнее время Вацлав Миеже изменился, стал более нелюдимым, замкнутым. Оборвал связи с прежними друзьями и стал проводить в мастерской даже больше времени, чем обычно.

Анка пролистнула несколько страниц с непонятными схемами. «График движения светил в созвездии Летящего Тунца», «Графическое доказательство теоремы Шушта-Крапольки», «Расчет гороскопа на пятое ливня, Луна в перигее» – гласили накарябанные на них заголовки. Приняв за данность, что всё равно ничего не поймёт, Анка было отложила их в сторону, но вдруг заметила, что почерки, какими были написаны основной текст и заглавия, отличались. Это не сильно бросалось в глаза, однако художник разницу видел. Немного подумав над этим, Анка продолжила рыться в бумагах.

Дальше шли очередные протоколы допросов, схема мастерской с описанием содержимого, анализ покупок Вацлава Миеже... Чего в деле не было, так это показаний его невесты Ивоны. Она просто исчезла. Судя по множеству служебных записок, дознаватель наводил о ней справки и пытался отыскать, но она словно в воду канула. По словам Вацлава Миеже, Ивона сказала, что полюбила другого, и собиралась уехать с ним из города. Имени её любовника он не знал.

Все обвинения в практике запретных искусств он отрицал, странности своего поведения объяснял изматывающей работой над витражом, делом всей своей жизни, а по её завершении – предательством любимой невесты.

Дознаватель ему не верил.

 

Первым, что увидела Анка, проснувшись, было решение о закрытии дела в связи с недостаточностью улик. Ценный документ лежал у неё под щекой и немного пах плесенью. Нехотя оторвав от стола голову, Анка зевнула и огляделась. Свеча догорела и потухла, соскользнувший с плеч китель валялся на полу. Солнце, щедро лившее в окно свой свет, подсказывало, что рабочий день давно начался, и в иных обстоятельствах Анку ждал бы выговор за опоздание. Стыд и срам!

Никого из её спутников в гостинице уже, разумеется, не оказалось, так что, торопливо позавтракав, Анка снова отправилась в старую церковь. Архивные документы она взяла с собой: если что, можно было оправдаться, что всё утро занималась их изучением.

Багаж Миха лежал на том же месте, где Анка его прошлым вечером и оставила. Странно, что никто не украл его за ночь. Похоже, этот ненормальный действительно отсюда не уходил. Заглянув в молельню, Анка увидела, что сам Мих тоже стоял на том же месте, где она его прошлым вечером и оставила. Он смотрел на витраж затуманенным взглядом, а по щекам его текли слёзы.

Сразу поняв половину ходивших о нём шуточек, Анка оставила Миха наедине с его стеклянной любовью и отправилась на поиски Санго, хоть и не очень надеялась его тут найти. Инга, словно опытный полководец, командовала небольшой армией девиц с тряпками и ведрами. Теперь, когда восстановление церкви казалось ей делом решенным, она жаждала действий.

К некоторому удивлению Анки, Санго, подложив руки под голову, дремал на одной из уцелевших скамей запевальни. Услышав её шаги, он лениво приоткрыл правый глаз.

– Вот, прочитала, – протянула ему Анка стопку документов, не зная, что еще сказать. – Это же надо вернуть в архив?

«Наверное, сначала стоило поздороваться», – подумала она с запозданием. Высокородный господин Ярайли не требовал перед собой расшаркиваний и лебезения, однако простую вежливость еще никто не отменял.

– Что-нибудь поняла? – спросил её Санго, закидывая ногу на ногу.

Сначала Анка хотела сказать, что нет, ничего: не тот это был человек, с которым бы ей хотелось обсуждать серьезные вопросы. Однако желание поделиться мыслями оказалось сильнее предубеждения перед умственными способностями собеседника. Положив документы на соседнюю скамью, Анка выудила из стопки привлекшие её внимание бумажки.

– Вот, например, – сказала она, демонстрируя одну из них. – Почерк различается. «Графическое доказательство теоремы Шушта-Крапольки» написано Вацлавом Миеже, а всё остальное – кем-то другим. Думаю, заголовок не соответствует содержанию. Возможно, Вацлав Миеже считал, что дознаватели всё равно никогда не слышали о такой теореме, поэтому замаскировал под её доказательство что-то опасное. Что-то, что хотел от них скрыть. Эту схему ему кто-то дал, и он ей дорожил, потому не мог уничтожить.

Санго лежал на скамье и, прищурив один глаз, с интересом разглядывал Анку.

– А ты не безнадежна, – улыбнулся он.

Анка не знала, как реагировать на такую сомнительную похвалу, тем более от человека, которого она не уважала и не воспринимала всерьез. Однако не успела она ничего сказать, как со стороны молельни послышались грохот и истошные крики. Не ожидая ничего хорошего, Анка бросилась выяснять, что произошло.

 

По витражу стекала мыльная вода, ползли хлопья грязной пены. В луже под окном валялось пустое ведро. Клубок из растерянных и перепуганных девиц прижимал к полу сбитого с ног Миха. Стоявшая рядом Инга лупила его мокрой тряпкой.

– Она хочет умереть! Она хочет умереть! – орал Мих, вырываясь.

Девицы цеплялись за него изо всех сил, однако было видно, что они предпочли бы держаться от него подальше.

– Что случилось?! – воскликнула Анка, пытаясь перекричать царивший гвалт.

– Этот человек! – тяжело дыша, Инга указала на Миха. – Пытался разбить витраж!

Её прежде безупречно уложенные волосы растрепались. Выпученные глаза грозно сияли на перекошенном яростью лице. В этот момент Инга могла посрамить любую проклятую душу с любой из картин Богды Колека, не рисовавшего ничего, кроме разгула нечисти.

– Пытался разбить витраж!!! – проорала она, пытаясь выразить всю тяжесть едва не свершившегося преступления.

– Но... это невозможно! – беспомощно лепетала Анка, холодея. – Он бы никогда... Это какое-то недоразумение!

– С размаху швырнул в него полное ведро воды! Какое, да пропади пропадом вся ваша Королевская служба, недоразумение?!

Вдруг тело Миха скрутило судорогой, а глаза закатились. Изо рта пошла пена. Он забился, словно выброшенная на берег рыба. Державшие его девицы отпрянули: побоялись, что их обвинят в убийстве королевского служащего. Анка, по-прежнему сжимая в руках случайно захваченные с собой схемы, в панике заметалась на месте. Кто-то грубо оттолкнул её с дороги.

– Отпусти его! – крикнул Санго, входя в молельню. – Он не может тебе помочь. Он не может, а я могу. Поэтому отпусти его, Ивона!

Мих перестал дергаться и затих, словно что-то действительно его отпустило. Тяжело дыша, он лежал на полу, и витраж отражался в подбиравшейся к нему луже.

Повисло молчание. Люди недоуменно переглядывались, с опаской косились то на Миха, то на Санго. Нервничали.

– О чем вы? – озвучила общий вопрос Анка, собираясь с мыслями.

– Вы не того посчитали вероломным злодеем, – Санго бесцеремонно отобрал у неё уже порядком измятые документы и равнодушно их пролистнул.

– Как это понимать?! – прорычала Инга, сжимая кулаки и глядя исподлобья.

Она выглядела так, словно с удовольствием передушила бы всех представителей Королевской службы, если бы не страх перед родом Ярайли.

– Как понимать? Просто. Заточенной в витраже юной – хотя не думаю, что спустя триста лет это слово ей подходит – деве, отчаянно, но безуспешно занимающейся саморазрушением, посчастливилось встретить... – Санго посмотрел на Миха и наморщил лоб. – Я не помню, как его зовут, – признался он.

– Мих Гжецкий, – подсказала растерянная Анка.

– Отлично. Кстати, забери его оттуда.

– Куда?

– Не важно. Главное, подальше от витража. Ты, – ткнул он пальцем в первую попавшуюся девицу. – Помоги ей оттащить его в сторону.

Девица явно не пришла в восторг от такого приказа, однако, поколебавшись, всё же пошла его выполнять.

– Ну так вот. Ей посчастливилось встретить человека, необычайно тонко чувствующего искусство, – продолжил Санго, наблюдая за тем, как Анка со своей помощницей пытались ухватить Миха поудобнее. – Настолько тонко, что ей не составило труда установить с ним связь и подчинить себе.

– О чем вы вообще говорите? – Инга смотрела так, словно считала Санго безумцем.

– Я говорю о том, что Вацлав Миеже убил свою невесту, замешал краски на её крови, сделал кисти из её волос, растопил печь в мастерской её плотью, а душу вплавил в стекло. И все эти годы она, обездвиженная и выставленная на всеобщее обозрение, пыталась уничтожить своё узилище, заодно руша и весь город. Кто, по-вашему, устраивал эти землетрясения и пожары?

Девица, помогавшая тащить Миха, выпустила его из рук и потрясенно охнула. Анка чуть было не сделала то же самое.

– Бред! – в гневе воскликнула Инга. – Дознаватели оправдали Вацлава Миеже! Он не практиковал запретные искусства! Этому нет никаких доказательств!

Санго закатил глаза и тяжело вздохнул. Порывшись в отобранных у Анки документах, вытащил из стопки один из них.

– Знаете, что это? – продемонстрировал он хрупкую бумажку с какой-то круглой схемой и комбинацией непонятных символов. – Здесь написано «График движения светил в созвездии Летящего Тунца», но нет, такие графики выглядят совершенно иначе. Столичные дознаватели немедленно бы это поняли, однако здесь глухая провинция, уровень образования не тот. Это запретная техника, дарующая вечные жизнь и молодость. Где я её взял? В материалах по делу Вацлава Миеже. Хотели доказательств? Вот вам доказательства.

– Ложь! – не сдавалась Инга. – Вы всё лжете! Просто несете какой-то бред, пользуясь тем, что мы не разбираемся в этих ваших графиках!

Похоже, она уже была на грани того, чтобы плюнуть на всё и объявить роду Ярайли войну.

Санго снова вздохнул, тяжело и устало, словно этот разговор его тяготил.

– Вы мне не говорили, как умер Вацлав Миеже, так ведь? – обратился он к Инге. – Предполагаю, что вскоре после окончания проблем с дознавателями, возможно, где-то через пару лет, он куда-то отлучился. Ожидалось, что ненадолго, однако он так и не вернулся. Я прав?

Санго обвел членов общества защиты чего-то там Вацлава Миеже вопросительным взглядом. Судя по выражениям их лиц, он не ошибся.

Санго снова продемонстрировал листок со зловещей схемой.

– Видите ли, создателя этой техники очень нервировала мысль, что его идеи рано или поздно разойдутся по свету, попадут в руки какого-нибудь идиота, и тот захочет устроить себе вечную жизнь. Бессмертный идиот... Ужас. Поэтому создатель спрятал в коде ма-а-аленькую ловушку. Умный человек её заметит и обойдёт. Глупый же при попытке провести ритуал испарится без следа, оставив после себя круг мертвой земли радиусом с лошадь.

Одна из девиц на последних словах встрепенулась и охнула.

– Ага, - указал на неё Санго. – Вижу, в окрестностях Гусьей Заводи есть такой.

– Откуда вы всё это знаете? – Инга смотрела с ужасом, явно подозревая Санго в том, что он и сам баловался запретными искусствами.

– Ярайли уже не одно поколение помогают бороться с такими вот молодчиками. Разумеется, я разбираюсь в этом вопросе, – фыркнул тот, закатывая глаза.

Анка кое-как отволокла Миха к стенке и, решив, что в полной мере исполнила товарищеский долг, поскорее вернулась к Санго – хотела из первого ряда послушать его объяснения. Кто бы еще утром сказал, что она будет с жадностью ловить каждое его слово!

– Почти не сомневаюсь, что события развивались следующим образом, – говорил тем временем он. – Вацлав Миеже не прекратил носиться с мечтой о вечной жизни даже после того, как едва не загремел в застенки Круга Дознавателей. Вероятно, он успел сделать копию схемы ритуала, которую не нашли при обыске. Вряд ли её передали его мутные ночные друзья: они не стали бы рисковать и приходить к Вацлаву снова, ведь за ним могли следить.

– Мутные ночные друзья? – вопросительно шепнула одна из девиц своей соседке.

– Ш-ш-ш, – не пожелала отвлекаться на разговоры та, внимательно слушая.

– Итак, первое время он старался вести себя хорошо, чтобы усыпить бдительность соседей и, возможно, приглядывавших за ним дознавателей. Однако долго медлить он не мог: ритуал не дарует молодость, а сохраняет тебя в том возрасте, в каком ты находишься в момент его проведения. Вацлаву Миеже было уже хорошо за тридцать. Если он не хотел ступить в вечность с сединой и морщинами, ему стоило поторопиться. Так что, однажды решив, что пыль улеглась, ваш Вацлав предупредил, что отлучится по делам на несколько дней, выехал за город, провёл ритуал в точности так, как было указано в схеме, и испарился. И только круг мертвой земли, на которой ничто не растёт, остался ему вечным памятником.

Санго замолчал. Он стоял и задумчиво рассматривал витраж. Остальные ждали. Девицы переминались с ноги на ногу и поглядывали на Ингу, ожидая её реакции. Всем было неуютно. Тишина угнетала.

– Святая Бригида? Серьезно? – фыркнул Санго, выдержав паузу. – Напомнить вам, как она умерла? Собственный муж кинул её львам на растерзание, чтобы повеселить жестокого покровителя и этим добиться его благосклонности. Да ваш Вацлав даже не скрывал, что сделал. Незабудки в волосах – особенно милый штрих. «Дорогая, я убил тебя ради своих амбиций, но обещаю о тебе вспоминать». Как это трогательно.

– Но зачем ему было так поступать с Ивоной? – робко спросила Анка, ёжась.

– Думаю, люди, обучавшие его запретному искусству, хотели доказательств, что он настроен серьезно. И без этих доказательств отказывались дать ему это, – Санго пренебрежительно помахал обтрепанным листком.

А затем он заставил всех напрячься еще сильнее, вдруг обратившись к самой Ивоне:

– Зря пытаешься разбить его снаружи, не выйдет. Тебе не по силам устроить катастрофу достаточной для этого мощи. Такие штуки куда крепче, чем выглядят. Ломай изнутри. Твой женишок – жалкий дилетант. Он запечатал и обездвижил тебя саму, однако даже не подумал что-нибудь сделать с твоим окружением.

По комнате пронесся ропот. Девицы из общества Вацлава Миеже испуганно косились на витраж. Анка тоже к нему присмотрелась. Кроме фигуры Святой Бригиды, на нем были лишь чистое небо, цветы и немного зелени. С помощью чего из этого Санго предлагал разбить стекло?!

– Постойте! – воскликнула Инга. – Даже если вы говорите правду, и Вацлав Миеже действительно так поступил, витраж из-за этого не перестает быть шедевром! Он имеет огромное значение для всей Гусьей Заводи. Это наше сокровище! Его уничтожение ничего не изменит и девушку не воскресит. Не трогайте его!

– А что вы меня-то убеждаете? Я тут вообще не при чем. Вы её убеждайте, – Санго указал на Ивону. – Объясните ей, как этот витраж важен для города. Может, она и согласится еще пару столетий побыть бабочкой на игле.

Инга беспомощно замерла и напряглась, не смея посмотреть стеклянной деве в её нарисованные глаза.

– Впрочем, не исключено, что она не поймёт, как воспользоваться моим советом, и вам... – Санго замолчал на середине фразы и вдруг ухмыльнулся: – А хотя нет, поняла.

У всех на глазах витраж начал меняться. С тихими щелчками перестраивалась его мозаика, меняли форму и окраску её фрагменты. Всё быстрее и быстрее двигались стёклышки: дробились, исчезали, множились, сливались вместе. Щёлк-щёлк-щёлк-щёлк.

Вместо каждого из губастых цветков львиного зева появлялось по настоящей оскаленной пасти. Они быстро захватывали всё пространство вокруг Святой Бригиды, по-прежнему кротко взиравшей на своих верующих с витража. Скоро не осталось ни неба, ни зелени, ни цветов – только рыжеволосая дева в венке из незабудок да бесчисленные, тесно прижатые друг к другу львиные пасти вокруг неё.

Анка смотрела на витраж с ужасом и восхищением, не смея пошевелиться. Девицы из общества Вацлава Миеже визжали, плакали, бегали и толкались, пытаясь поскорее выбраться из комнаты. Инга не сдвинулась с места. Схватившись за голову, она беспомощно открывала и закрывала рот, не зная, как быть.

Закончив перестраиваться, витраж замер. Стихло пощёлкивание. Но не прошло и десяти биений сердца, как львиные пасти разом бросились вперед, словно пытаясь прорваться в реальный мир.

Окно шло рябью под их непрекращающимися ударами. Мелькали розовые языки. Клыки царапали стекло, безуспешно пытаясь его прогрызть. Из разбитых десен брызгала кровь - настоящая, не мозаикой. И всё это в тишине: со стороны витража не доносилось ни звука.

Бледная Инга пятилась от окна, кажется, до конца не веря в реальность происходящего.

– Ну зачем же... Ну не надо... – донесся до Анки её бессвязный лепет.

Та подумала, что надо бы увести Ингу подальше от этих пастей, однако прежде чем она успела сделать хоть шаг, с грохотом и дребезгом витраж взорвался. Прыснули яркие, похожие на леденцы, осколки; просвистели в воздухе обломки свинцовых перемычек.

Взвизгнув, Анка инстинктивно шлёпнулась на колени и закрыла голову руками. С мелодичным звоном билось стекло о плиточный пол, лязгали падавшие на него кусочки металла. Анка опасалась, что все это изрешетит и её саму, однако, когда звуки стихли, она с удивлением обнаружила, что совершенно не пострадала.

Анка открыла глаза. Рядом с ней на полу, перепуганная и растерянная, сидела Инга. Похоже, она не понимала, как здесь оказалась. Анка – тоже, но её в тот момент это волновало меньше всего. Между ними и окном стоял Санго. Весь пол перед ним усеивали цветные осколки, однако у его ног словно проходила граница, за которую они не залетали.

Оконный проем был пуст. На мгновенье Анке показалось, что в нем мелькнул полупрозрачный женский силуэт, но это видение почти тут же исчезло. В луже на полу отражалось только чистое синее небо.

 

Карета ехала дальше – до возвращения в столицу королевским служащим надлежало проверить еще три заявки. Мих сидел безвольной куклой, безжизненный и потерянный. Он пришёл в себя и не пострадал при взрыве, но выглядел так, словно лишился души. Санго заверил, что всё с ним будет в порядке, и Анка безоговорочно поверила: она теперь относилась к нему с почтением, едва не доходящим до поклонения. Восторженно глядя на Санго, она спросила:

– Господин Ярайли, вы ведь с первого взгляда поняли, что это за витраж? Зачем же тогда поехали в Бычий Рог?

– Стало интересно, почему дознаватели отпустили его создателя, – зевнул Санго, с удобством устраиваясь на своем сидении. – Ты угадала, Вацлав Миеже сделал ставку на то, что дознаватели ничегошеньки не понимали в астрономии, а единственным в округе ученым, способным их проконсультировать, был он сам. Уверенные, что всё равно не разберутся в этой зауми, они уделили схемам недостаточно внимания.

Анка немного собой возгордилась.

– Жаль госпожу Весно, – вздохнула она. – Для неё это страшное потрясение. Да и для всех жителей Гусьей Заводи.

– Ну, зато им теперь придётся куда реже ремонтировать окна. Какая экономия на стекле. Пусть это служит им утешением. Ты отчёт по заявке уже подготовила? – спросил вдруг Санго.

– Только за вчерашний день.

– Покажи, что есть.

Анка послушно достала исписанные листы, на которых подробно изложила все события прошлого дня. Санго бегло их просмотрел.

– Нет, так не пойдёт, – заявил он.

Не спросив разрешения, он взял Анкин портфель, отыскал в его дебрях карандаш, вытащил тетрадь в твёрдой обложке, которую Анка таскала с собой на случай острого желания порисовать, шлёпнул на неё отчёт чистой стороной вверх.

– Значит, так, – сказал он, начиная что-то энергично строчить. – Когда мы приехали в Гусью Заводь, оказалось, что землетрясение, застигшее нас по дороге, полностью уничтожило витраж. Восстановлению он не подлежит. Низкий уровень же прочих творений Вацлава Миеже не позволяет нам рекомендовать его для включения в реестр дарований.

– Почему вы хотите скрыть, что произошло на самом деле? – робко поинтересовалась Анка.

Лично она горела желанием в красках поведать коллегам, насколько Санго на самом деле умен и сведущ. Как они все заблуждались на его счет.

– Это испортит мою репутацию.

– Но ведь у вас репутация бесполезного лентяя и бездаря, – осторожно заметила Анка.

– Вот именно!

Санго закончил писать и передал ей свою версию отчёта.

– Вот что-нибудь такое накатай, только подробнее и цветистее.

Анка начала читать, что он там сочинил, но на середине текста вдруг замерла. Она смотрела на него и смотрела. Смотрела и смотрела. Смотрела и смотрела, не веря своим глазам.

– Господин Ярайли, – позвала она спустя довольно долгое время, нервно облизнув губу. – Можно личный вопрос?

– Валяй.

– Сколько вам лет?

– С чего вдруг тебя это заинтересовало?

– Просто... – Анка не знала, как высказать то, что её беспокоило. Слишком дикая мысль. – Вы выглядите ненамного старше меня, а столько всего знаете.

Она не смогла произнести: «Просто те схемы написаны вашим почерком».

Это было глупо и нелепо. Скажи кому такое – на смех поднимут. Однако если Анка права, значит, в карете с ней ехал человек, которому уже более трехсот лет. Возможно, сам создатель запретных техник, дарующих вечную жизнь и молодость. И если так, тогда как он может быть сыном Йогана Ярайли?

Будь он самозванцем, его бы давно раскусили и наказали по всей строгости закона. Значит, либо королевский советник назначил постороннего человека своим наследником, возможно, в обмен на какие-то его запретно-искусные услуги, либо же... От следующей мысли Анку прошиб холодный пот.

 

Историю рода Ярайли, гордости и опоры страны, изучали в школах. Анка не очень внимательно слушала эти уроки, и запомнила только последние четыре поколения, но, если подумать, у всех известных ей глав семьи было много общего.

Каждый из известных ей Ярайли так или иначе исчез в зрелом, но еще не старом возрасте. Йоган ушёл в затворничество. Якоб пропал без вести на поле боя. Эрих отправился в далекое плаванье и не вернулся. Захарис вместе с каретой упал в пропасть, такую глубокую, что спуститься за его телом не смогли.

У каждого из Ярайли было по единственному сыну, каждый из которых впервые вышел в свет уже взрослым. Один якобы всё детство провёл за границей. Второй, вроде как, отличался слабым здоровьем, а потому до самой юности не покидал пределов спрятанного в сельской местности имения. Санго, как Анке шепнули на службе, был позором семьи, потому отец все эти годы его просто прятал.

Что если... Что если всё это был один человек?

Анке стало немного дурно. Изо всех сил стараясь делать вид, что всё в порядке, и она просто думает над отчетом, она прокручивала и прокручивала в голове эту дикую опасную мысль.

«Нужно сличить портреты», – подумала Анка, находя выход. Тогда станет ясно, полная ли это чушь. Она попыталась вспомнить лицо памятника Якобу Ярайли – во время учебы рисовала его множество раз, а потому хорошо знала. Якоб Ярайли носил усы, бороду и волосы до плеч, но его глаза, брови, нос были на виду. Анка осторожно подняла взгляд на сидевшего напротив Санго и явственно вздрогнула, когда заметила, что он с интересом за ней наблюдает.

– И впрямь небезнадежна, – усмехнулся он, отворачиваясь к окну.