Было или не было - можно долго спорить. Можно верить или не верить. Но, скажу вам одно: я там был и всё видел собственными глазами. Слышал всё собственными ушами. Видел, как юноши становились богатырями. Слышал, как песни веселые пели на гуляньях. Видел, как добры молодцы превращались в чудищ. Слышал плач материнский по сыновьям навернувшимся. Видел колдунов, зло замышляющих. Слышал крик залихватский, в атаку зовущий. Видел свет, тьму побеждающий. В дремучих лесах я плутал. В непроходимых болотах я тонул. На поле брани сражался за дело правое. Запоминал, что сказывают старые да мудрые. Смеялся над тем, что поют молодые да несмышленые. Поэтому уж я-то врать не буду. Было! А что было и как было? Сейчас расскажу! Всё и без утайки.

Ягодка.

У опушки густого леса стояла деревенька Верховка - небольшая, неприметная, как и много других поселений, расположенных по всему княжеству Краснолесью. Народ в ней жил в основном крестьянский. Землю пахали, рожь с пшеницей сеяли, урожай на зиму запасали да излишки продавали на ярмарках в соседних деревнях. С одной стороны Верховки - поля урожайные раскидывались, с другой - лес густой, а с третьей - речушка Морошка протекала. Бежали прозрачные воды, бились о камни, игриво тревожили рыбацкие лодки, привязанные у берега. Обходила речка деревню, бежала три версты да три раза изгибалась. На третьем изгибе била с разбегу в колесо мельницы и убегала вдаль, другие земли чистой водой одаривать. А мельница колесом крутила, скрипом речку встречала.

На мельнице той семья жила и работала. Отец, матушка и красавица дочка. Сколь красива дочка мельника была, столь умна и трудолюбива. Батюшке помогала мешки с пшеницей носить, в жернова её засыпать, муку собрать, на телегу погрузить и в деревню свезти - там пекарям продать и обратно. К вечеру вернутся, матушке с уборкой поможет. Нарадоваться не могли мельник с женой помощнице такой. За красоту да складность во всем родители дочь Ягодкой звали. Было все это давно. Было - да нет уже подавно. Ни деревни, ни мельницы, ни речки Морошки. Все поросло лесом густым и дремучим. В тот лес никто не захаживает. Войдёшь в него, даже в самый белый день, а солнца в нём не видно. Не проходят лучи солнечные сквозь беспросветные ветви дремучего леса. Травы в нём не растут, а только земля под ногами лежит чёрная как уголь. Выжжена земля будто. Птицы там не поют, звери не кричат. Тихо в том лесу, листочек не прошуршит. А только прислушаешься - скрип доносится. Мельница будто скрипит. Да только не радостно речку приветствует, а тебя выпроваживает. Старики рассказывают, что живёт в лесу бабка. И ей на встречу не попадись! Попадёшься - прежним не вернёшься домой. Всех кого знаю, в этот лес не хаживал. А кто хаживал, того никто не знает. В те времена, когда на месте леса деревня Верховка жила, история случилась, о которой все позабыть расторопились. Что за история? Сейчас расскажу.

В это лето месяц Страдник выдался жарким как никогда. Рожь созрела, пришло время жатвы. Мельник с дочерью Ягодкой отправились в поле урожай собирать. Отец косой режет, дочь житво в снопы вяжет. Работают складно. Солнце жар нагоняет, будто из печи, но, как говорится: «Хоть и ломота в спине, зато хлеб на столе».

Но вот беда! Коса на камень нашла! Откуда в поле пахотном камню было взяться - никто и не знает. Звякнула коса о камень, аж искры выдала, отскочила, и по ноге мельнику скользнула. Страшная рана открылась, кровь рекой полилась. Упал мельник, закричал от боли. Дочь увидела, к отцу подбежала, с головы платок сдернула, рану завязала. Но мал платок для такой раны оказался, не остановил крови.

- Сейчас, сейчас, батюшка!- взволновано заговорила Ягодка.- Хорошку пригоню. Потерпи, батюшка, я быстро.

Хорошка, кобыла старая да добрая, поодаль стояла, в телегу запряженная. Ягодка кобылу пригнала, батюшке помогла на телегу забраться и промолвила взволнованно:

- Ну, Хорошечка, милая! Быстрее, быстрее! В деревню! Батюшке помощь нужна!

А Хорошка как увидела белое лицо хозяина, и без слов все поняла. Во всю прыть помчала в деревню. Руки у мельника ослабели, не может он больше рану держать. Ягодка изо всех сил ногу сжала, чтобы кровь остановить, и так не отпускала, пока в деревню не заехали. Шум, пыль от телеги, Хорошка ржет, Ягодка на помощь завет. Сбежались люди, знахаря покричали. Прибежал Знахарь с мешком банок-склянок со снадобьями разными. Тряпье достал, кричит народу, телегу обступившему:

- А ну, расступись, расступись. Давай, Ягодка, руки убирай, ногу перемотаем! Живо, говорю! Смотри, лица на нем нет уже!

А у Ягодки руки занемели - так крепко держала. Знахарь ее схватил за плечи, подвинул в сторону. Ягодка голову руками накрыла и зарыдала. А знахарь замер как вкопанный. Стоит, молчит, глаза выпучил, на мельника смотрит.

- Ты чего, окаменел? – закричали из толпы – мотай, давай!

- А чего мотать то? – хриплым голосом сказал знахарь, как будто в горле пересохло – Чего мотать-то, спрашиваю? Мотать-то - нечего!

- Ополоумел старый! Красным всё! – кричит народ. А знахарь лоб тряпьем вытирает и шепчет уже:

- Вижу я, что красным! Да только целехонький мельник, сами гляньте.

Народ телегу обступил и дивится. Нет раны на ноге, и будто не было никогда. Мельник голову поднял, и слова вымолвить не может. Как же это - сам не поймет.

- Ежели вы забаву такую сладить со мной решили, то нет в этом смеха, скажу я вам! – прохрипел знахарь, развернулся и пошел откуда бежал. Народ зашептался, забубнил. Кто - про шутки недобрые, кто - про чудеса небывалые. Да так и разошлись по своим делам. Мельник поднялся, дочку обнял.

- Не плачь, Ягодка. Обошлось всё. Не иначе, как чудо.

Ягодка руки опустила, на отца сырыми глазами поглядела и снова заплакала. Заметил отец, что прядь седая в волосах у дочери появилась - как посеребрил кто. Ничего больше мельник не сказав, поводьями тряхнул, и повезла их Хорошка к дому. Шептались деревенские после про тот случай, да вслух не говорили. А на мельнице и вовсе молчали, будто вспоминать не хотели.

На следующее лето опять беда пришла к мельнику в дом. Заболел он сильно вместе с женой, а к зиме их не стало. И жить пришлось Ягодке одной. А на другое лето, нежданно-негаданно, в дверь её дома постучали.

Дверь отворилась: на пороге мужик стоит, а за ним три женщины в слезах. На руках у мужика мальчонка. Руки, ноги, голову свесил, как не живой. Глаза закрыты, а дышит ли - и не слыхать вовсе. Мужик, обессилев, с порога упал на колени и мальчика на пол положил так, что он оказался у Ягодки в ногах.

- Спаси! Спаси, матушка! Сыночка моего единственного! – зароптал мужик.

Ягодка, остолбенев от неожиданности, не смогла и слова в ответ сказать. Губами только шевелит, а слова на слух не идут.

- Ой, спаси, Голубушка, Маковку! – запричитали женщины и тоже упали на колени.

- Да я... Да, как же? Да чем же я могу,... - еле слышно донеслось из уст Ягодки.

- Руки! Руки приложи! – заговорил сквозь слезы мужик. А сам Ягодку за кисти схватил и потянул к груди лежащего мальчонки. От неожиданной силы она упала на колени. Мужик рубаху мальчонке рванул и видно стало, как пятно темно синее из-под кожи на груди выступает. Мужик руки Ягодки к пятну тому притянул и держит, что есть сил. Ягодка вырваться хотела, но услышала, как мальчонка дышит. Услышала, что тяжело ему это даётся. С хрипом воздух входит и с бульканьем выходит - как самовар кипит. Так и замерла Ягодка. Все гости незваные головы опустили. Женщины рыдают. Мужик бормочет сквозь зубы:

- Ой, да говорил же я ему... Не подходи к жеребцу... Необъезженный, ведь ещё, ретивый... Лягнёт не равен час... Ох, не послушал... И зачем я эту шельму чёрную купил???

Вдруг мужик вскочил, развернулся к выходу.

- Изрублю! Изрублю, окаянного! На куски! – закричал и в дверь пошатнулся. Женщины подпрыгнули, схватили его. Обняли, удержать пытаются.

- Прости, Батя!- сквозь слезы и крики послышался детский голос. – Не руби Косматого! Это я виноват, тебя не послушал! Не руби!

Все, кто в дверях стоял, обернулись. Посмотрели вниз и радость в глазах заплаканных искорками забегала. Мальчонка поднял спину, присел и руки отцу протянул. Пятна синего на груди не видать из-под рваной рубахи. Ягодка рядом сидит на коленях, головой в пол опущена. Мужик бросился к сыну, на руки его поднял, целует. Женщины обнимают и плачут, но теперь уже от счастья.

- Не руби, батя! – бодрым голосом заговорил мальчонка, успевая уворачиваться от отцовских поцелуев. - Меня накажи, за ослушание! Косматого пожалей!

- Что ты, что ты, Маковка! – радостно дрожащим голосом говорит отец. – И тебя не накажу и этого супостата рубить не буду. Но уж продать-то я его продам или обменяю. Хоть на мешок навоза поменяю - всё пользы больше.

- Мне продайте! – услышали все тонкий голос Ягодки. Она всё сидела на коленках, только голову на гостей своих подняла. И тут увидали все, что ещё одна прядь, в волосах у неё, как посеребрённой стала. Мужик мальчонку на пол поставил, Ягодку за плечи взял, на ноги поднял, обнял.

- Что ты, голубушка! Да на что тебе этот зверь необъезженный?! Да мне же для тебя любого скакуна из своей конюшни не жаль. Даром отдам любого! У меня их пять! Один краше другого! Хочешь, рыжего, забирай. Солнцем кличут. Или белого бери, Въюжку! А хочешь, всех забирай! Не жалко!

- Косматого. Все равно продать хотите. У меня кобылка ещё по весне померла, а работы край непочатый – сказала Ягодка. - У меня денег немного, но...

- А ну, полно тебе, красавица! – отцовским тоном заговорил мужик. – Сказано тебе, какие ещё деньги! Это я тебе во век не расплачусь. Ох, и на кой чёрт тебе этот Косматый? Красивый, конечно, зараза растакая. Чёрный как смоль, ни единого пятнышка светлого. Ноги длинные. А грива? Ух! Космы! Будто самая темная ночка с себя лоскуты срезала, да ему на шею пришила. Но строптив сколь красив, а то и ещё по более... Ой, намаешься ты с ним... Ну, да ладно - будь по-твоему. Завтра же приведу тебе его.

Расцеловали гости Ягодку. Поклонились в ноги низко и ушли.

На следующее утро мужик, как обещал, жеребца привёл. Издали Ягодка услышала, как ржёт ретивый скакун. На встречу выбежала. Мужик ведёт за уздцы коня черного косматого. Ещё краше конь чем его описывали. Вдруг вырвался Косматый и поскакал к Ягодке. Мужик за ним. Да где там успеть. Кричит:

- Уходи! Уходи с дороги, зашибёт!

А Косматый до Ягодки домчал и встал как вкопанный. Морду в плечо ей уткнул и копытом постукивает.

- Аль, приветил хозяйку?! – добежав, сказал мужик запыхавшийся.

С тех пор жила Ягодка не одна. Помощью во всем ей был Косматый. И землю вспахать, и взборонить, и посеять, и пожать. Да на базар свезти. Слушался жеребец Ягодку, как будто все слова её понимал, а что строптивый и не про него говорили будто. А ягодка иной раз с ним как с человеком и говорила, и песни ему пела да ленты в гриву вплетала.

Всего с того дня, как мальчонка исцелился, времени немного утекло. К осени дело стало, а постучали в дверь снова. На этот раз Ягодке девку привели, что после хвори большой - ноги слушаться перестали. Знала уже Ягодка, что делать надо. Руки приложила и исцелила молодку. На следующее же утро родители исцелённой дары принесли благодарственные. Урожай свежий, пирогов горячих. А девка ночи не спала, платок цветастый ткала для Ягодки. Платок краше весенней поляны с цветами полевыми. Ягодка платок на голову накинула, волосы серебряные прикрыла да так и снимать его не хотела - до того был красив.

Ещё немного дней прошло, как вновь пришли просители за чудом исцеляющим. Мальчишка с огнём забавлялся да обгорел. И ему помогла Ягодка. И так стала вся Верховка на мельницу ходить за исцелением. Поначалу с серьёзными хворями ходили. А затем и по пустякам просили руки приложить да вылечить. Кто шишку набьёт, кто с ячменем под глазом придёт, кого оса ужалит. Никому не отказывала Ягодка. Всем помогала. Одно или два лета прошло, а может и три. Но только точно мало, для того, чтоб начали все примечать, что ягодка из красавицы писаной, старухой стала. Волосы седые совсем, спина колесом изогнулась, морщины вместо румянца на щеках, пальцы костлявые на сухих руках. Примечать-то, примечали, да вот только не сказывали ей о том. Заняты больно были хворями своими. Только шептались про то в деревне. А Ягодке в делах своих и в зеркало глянуть некогда. Чувствовала она, что сил уж не хватает да думала: от забот по людям все. Вот ещё одному помогу, а там и отдохну и силы вернутся. Как же? Просят - надобно помочь! Так и отец с матерью учили: кому можешь - помогай, кого можешь - выручай. Коли ты к людям лицом, так и они к тебе не спиной. От того и хозяйство забросила. Только Косматого подкармливать не забывает. Кормит, чем люди одарят. Что сама ест. то и ему дает. Разговаривает с ним, рассказывает, как день прошёл, кого вылечить смогла, кого на ноги поставить. Поля, те, что с батюшкой косили, бурьяном поросли. Зёрна не жнутся, мука не мелится. Крутит мельница колесом впустую. А Ягодке, вроде как, надобности нет. Даров хлебосольных полон дом. Иной раз и съедать не успевает да выбрасывает.

Однажды по концу лета, когда месяц Густоед под гору почти скатился. В один вечер. Солнце уже село. Услышала Ягодка шум телеги да стук копыт. Двинулась к двери открывать, да не успела еще дойти, как дверь распахнулась. Женщина молодая в дом со слезами вошла, одеяло комком в руках держит. Подбежала ближе и увидела Ягодка, что не просто комок это - младенец в одеяло завёрнут. Молодуха плачет, и через слезы молвит:

- Ягодка, помоги. Горынюшка мой захворал. Горит весь, пятый день уж пошел. Я к Знахарю ходила, да бестолку всё. Жар не уйдет никак. А он и не плачет вовсе. Только дышит так тяжело и всё...Помоги!

Ягодка руки молча к младенцу протянула. Младенец, молча, смотрит на нее. Жар его окутал, но он белый как снег, дышит тяжко, как будто, лежит груз на груди. Ягодка в глаза его заглянула. Большие голубые, как вода в речке, что за окном бежит. Увидела Ягодка в глазах детских всё, что любила. Отца, который краюшку горячего хлеба ломает и ей подает. И матушку увидела, что ленты разноцветные ей в косы вплетает и песню поёт. Косматого увидела, что в реке резвится, брызги летят, а в брызгах радуга появляется. Положила Ягодка сухую, костлявую руку на лоб младенцу. Тихо стало. Слышен мельницы скрип, речки журчание, слышно как в хлеву конь головой трясет, как деревья по ветру шумят в лесу. Слышно как мальчик дышит, и сердце у Ягодки бьётся. И вдруг, слышит она, как замолкает всё: мельница, речка, деревья. Дыхания вдруг не стало слышно, а за ним и сердце её остановилось. Косматый в хлеву заржал, стал копытом бить, пробуждая всех. Мельница заскрипела, речка зажурчала, деревья зашумели. Вдохнул младенец, как в самый первый раз - жадно воздух проглотил. Сердце Ягодки не вздрогнуло как прежде, руки ослабли. Младенец с одеялом вниз полетели. У самого пола мать сына поймала, к груди прижала, и в доме плач детский раздался. Разбудил плач сердце у Ягодки, забилось оно вновь, но как будто иначе, чем прежде.

- Ты чего это?- вдруг поменяла слёзы на строгость молодуха – Чуть ребенка моего не угробила! Совсем из ума выжила? Карга старая!

- Дитё как? – еле слышным скрипучим голосом спросила Ягодка и упала без сил на колени – Не горит ли боле?

- Не горит! Да вот если бы я не поймала! Да что бы было-то тогда? Что было бы, говорю? А?

- Дитё как? Не горит ли, боле? – повторяла Ягодка тихо-тихо вопрос, который шёл в никуда.

- Да не горит же, говорю! Дура старая! – прошипела молодуха. И вышла вон, дверь не закрыв за собой.

Всю ночь ветер стучал дверью. То закрывал, то открывал её. Всю ночь просидела Ягодка на коленях, спрашивая кого-то: не горит ли боле дитё.

А на утро вновь просители наведались на мельницу. Кто с коленками больными, кто с бельмом на глазу, кто с коликами в животе. Но прикладывала руки ослабевшие Ягодка, а помочь никому не могла. Так и уходили люди, с чем пришли, восвояси. А к середине Ревун-месяца и вовсе ходить перестали. Дары, что были, закончились, а запасов Ягодка давно не делала. Оголодала сама, сил почти не осталось и Косматый еле на ногах стоит, кости одни из под шкуры выступают. Ехать бы надо в деревню, да сил не осталось. Стучит дверь не запертая, сидит Ягодка подле стола на скамейке, а встать - дверь запереть, и не помышляет. Листья ветер намел в дом, ковром устлал по полу. Паутины пауки наплели по всем углам. Вдруг в дверь, несмело копытами перестукивая, Косматый вошёл. Подошёл к Ягодке, копыта на колени поставил, голову склонил перед ней. Слёзы по щекам полились у Ягодки, прошептала она тихим голосом: «Прости, меня, Косматушка!» и взяла нож со стола...

По весне, на Травник месяц, Ягодка собралась в деревню. Последняя косточка была обглодана и с остальными косточками покладена. Каждую косточку Ягодка бережно складывала в уголок. А череп лошадиный на столе оставила. С ним она ночами, зимними да холодными, разговаривала: рассказывала ему сказки, песни пела. Вспоминала про батюшку с матушкой. А за всё то время, как осень прошла да и зима лютая уж растопилась весной красной, никто к ней не захаживал. Никто не проведывал. Повязала она свой платок дареный на голову. От платка уж былой красоты и не осталось весь в проплешинах, и цветов расписных не видно на нём. Взяла она костяную лошадиную ногу, чтобы было, на что опираться в дороге, и вышла за порог. Целый день с утра шла ягодка по заросшей дороге три версты, которые она когда-то пробегала, не успев краюху хлеба дожевать. К вечеру пришла, да не успела первый дом еще пройти, ветер поднялся и дождь хлынул как из ведра. Тучи затянули небо, и вечер в ночь обернулся. Постучала Ягодка в ближний дом, да не открыли ей. Заведомо люди увидали в окна, что к ним Ягодка идет. Но увидели они не дочь мельника красавицу, а старую горбатую бабку. В лохмотья одета, платком рваным голова повязана, вместо клюки костяная нага в руке. Руки сухие, пальцы тонкие, как будто и мяса на них нет, а косточки кожей обтянуты. На лице морщины глубокие, нос крючком, а глаза впали, что не видно их почти. Увидав такое, испугался люд и поспешил двери запереть. Шла Ягодка от дома к дому, стучала в двери, стучала в окна, никто не открывал ей. Промокла, продрогла. Вдруг из-за угла мальчонка выбежал. Голову доской от дождя укрывает, бежит, вперёд не видит. Узнала его Ягодка, хоть и подрос он уже. Это же Маковка, тот, кого она спасла, а взамен Косматушку получила. Вот бежит он ей на встречу. И она захотела обрадованно закричать своим звонким голосом. Но вот, только голос у неё не звонки стал, а скрипучий как колесо у той мельницы. И крикнуть не вышло, тихо скрипнуть:

- Стой, Маковка!

Маковка голову поднял, ногами заскользил по сырой земле. Молния осветила его путь, на котором стояла горбатая бабка с клюкой. От испуга он навзничь упал, в грязь плюхнулся и пополз назад спиной на бабку ошалело глядучи.

- Ты не узнаешь меня? Это ведь я, Ягодка!- вместе с раскатом грома проскрипел голос, так что Маковка не всё и расслышал.

- Яга... Яга... Яга! – закричал мальчонка, барахтаясь в грязи. На крик сбежались люди. Все те, кого Ягодка лечила, исцеляла. Все, кому возвращала здоровье, красоту, силу. Все те, кто падал ей в ноги и умолял о спасении со слезами на глазах. Но сейчас, Ягодка, не увидела в их глазах отчаянной мольбы о помощи, и даже благодарности не осталось и следа в них. А увидела она в них презрение и даже ненависть. Да и деревенские не увидали молодую красавицу Ягодку. А увидали старую, дряхлую Бабу Ягу. В толпе раздался плач ребенка, Ягодка его узнала. Этот плачь, что заставил, когда-то биться её сердце. Из толпы выдвинулась молодуха с ребёнком. Он был больше и крепче чем тогда, но, всё же, это был он. Яга протянула вперед костлявую руку.

- Убирайся прочь! Ты пугаешь наших детей!!! – прокричала молодуха.

- Прочь! Убирайся! – эхом пронеслось в толпе. Ударила молния, осветив всю деревню. Толпа стояла стеной, дождь бил по крышам, ручьи шумели, неся с собой потоки грязи, дети плакали, люди кричали, размахивая руками. Раскатился по небу гром. И вдруг всё стихло. Дождь, ручьи, дети, крики - всё стихло. Слышан был только стук сердца Ягодки. Стук -постук, стук-постук, стук, стук, стук... Стук пропал. Вместо него толпа услышала скрипучий голос, будто не человек им говорил, а мельница словами заскрипела:

- Дитё как? Не горит ли боле? – молния ударила в ближний дом. Дом полыхнул как спичка. Гром, молния, полыхнул другой дом, гром, молния...

Этой ночью Яга вернулась на мельницу, привязала к костяной ноге хвост лошадиный. Забралась на колесо мельницы. Села лицом к деревне. Поднимется с колесом, в сторону полыхающей Верховки глянет, и проскрипит:

- Не горит ли....

Было всё это давно. Было, да нет уже подавно. Ни деревни, ни мельницы, ни речки Морошки. Всё поросло лесом густым и дремучим. Птицы там не поют, звери не кричат. Тихо в том лесу, листочек не прошуршит. А только прислушаешься, скрип доносится. Мельница будто скрипит. Старики рассказывают, что живёт в лесу Баба Яга. И ей на встречу не попадись! Попадёшься - прежним не вернёшься домой. Всех кого знаю, в этот лес не хаживали. А кто хаживал, того никто не знает.