KL

Кто убил Персефону

Карлик-шут стоял напротив короля, восседавшего на золотом троне. В своих коротких, но сильных руках он держал маленький, словно детский, медицинский саквояж, подаренный ему его отцом – придворным лекарем. Обычно шут носил в нем различного рода игрушки и маски для развлечения гостей, но на этот раз саквояж заключал в себе нечто иное.

Огромный тронный зал был совершенно пуст. Не было ни гостей, ни слуг. Из него убрали все флаги, гербы, картины, скамьи и даже лампады. Лишь тусклый серый свет пасмурного дня освещал холодное пространство, через высокие и узкие витражные окна. Уже три дня как радость и жизнь покинули дворец, оставив после себя лишь траурный запах ладана. Закончились шумные пиры. Утихла музыка. Тишина и скорбь, вот что теперь здесь правит бал.

Кроме короля и шута, в зале были еще пятеро. Глава королевской стражи – огромных размеров орк, которого звали Догр'Рар. Он стоял в тени между высокими, грубо отесанными колоннами.

Слева от короля – молодой рыцарь из благородной семьи по имени Лоран. Его новые прекрасные латы сверкали даже в тусклом полумраке зала, а на лице ... на его лице даже! в такие печальные дни как эти, проступала едва заметная самодовольная ухмылка.

Рядом с Лораном пустовал стул так же, как справа от короля пустовал трон королевы. Некогда изящный, изысканный, ослепляющий своим великолепием трон, изготовленный специально для королевской избранницы, утратил свое очарование в холодном полумраке и серой пыли.

Справа от трона королевы стоял тучный архиепископ Антуан, третий глава церкви с таким именем. Он всегда тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха. На его широком лбу постоянно проступали крупные капли пота. Вся его ряса была пропитана этим потом. Карлик ощущал исходящее от архиепископа зловоние даже там, внизу, у подножия ступеней, ведущих к тронному престолу.

У края престола стояли безупречные эльф и эльфийка. Золотые прямые волосы, белоснежная гладкая кожа и совершенно белые глаза с маленькими черными точками зрачков. Их идеальные фигуры облегала одежда из ткани, что мягче шелка, легче лепестков розы, но прочнее стали.

Все эти достопочтенные господа стояли в безмолвии, ожидая, что же скажет карлик-шут.

- Я знаю, кто убил Персефону, - наконец сказал он.

Каждое слово давалось ему с трудом, застревая где-то в горле и раздирая его изнутри. Эти муки искажали в жутких гримасах и без того безобразное лицо карлика.

- Говори громче, шут. Я тебя не слышу, - сказал король.

- Я ... - карлик прокашлялся. - Ваша светлость, я з-знаю кто убил принцессу Перс...

- Я помню, как ее звали, шут. Переходи к делу. Назови нам имя, и покончим с этим.

- П-позвольте, Ваша светлость, прежде чем назвать имя убийцы, я х-хотел бы сперва задать присутствующим здесь г-господам пару вопросов.

- Это ни к чему. Назови имя и закончим.

- Но обвинение т-тяжкое, Ваша светлость. Что бы не быть г-голословным необходимо восстановить некоторые события, и Вы все сами п-поймете.

Король тяжело вздохнул и жестом руки подал знак согласия. Прежде чем карлик успел продолжить, в отдалении зала послышались шаги. Из-за колоннады вышли королева, юная девушка по имени Шейла и две служанки, скромно опустившие головы вниз. В руках одной из служанок был кувшин с вином, у другой - поднос и восемь бокалов на нем.

Королева молча, ни на кого не глядя, прошла через тронный зал и заняла свое место. Леди Шейла шла рядом. Юная девушка смотрела все время вниз, себе под ноги, но, когда подходила к стулу, стоявшему рядом с Лораном, украдкой, лишь на одно мгновение, взглянула на рыцаря. В этот момент шуту показалось, что на ее невинном личике промелькнула точно такая же ухмылка, как и у него.

Служанки, подобно тени, бесшумно разлили вино в бокалы и раздали их всем присутствующим, кроме шута. Догр'Рар одним глотком выпил свое вино, а затем забрал из слабых рук служанки кувшин. Могучий орк запрокинул его и опустошил в несколько глотков. Пил он небрежно, проливая вино на себя. Служанка растерянно смотрела на огромное чудовище, разглядывая золотые обручи на его торчащих клыках, двуручный топор, висевший за широкой спиной, и бурого цвета кожу, покрытую пятнами, словно грязью, которую невозможно смыть.

Когда кувшин опустел, Догр'Рар вернул его служанке, но задержал в своей руке. Девушка взглянула на орка, который пристально разглядывал ее. Он подобно хищному зверю вдыхал широкими ноздрями аромат своей новой добычи. Служанка едва слышно взвизгнула и поспешила удалиться из зала. Орк довольно фыркнул, провожая ее взглядом. Вся эта сцена между ними осталась никем не замеченной. Никем, кроме карлика-шута.

- Говори же, наконец, - сказал король, отставив бокал с нетронутым вином в сторону и нетерпеливо поерзав на золотом троне.

Карлик не сразу отреагировал на слова, обращенные к нему. Его отсутствующий взгляд был направлен туда, где теперь стоял королевский бокал.

- Я ... - шут прокашлялся, - я хотел бы с-спросить достопочтенную Эйлариеэль. В-вы ведь преподавали принцессе П-персефоне "науку изящества"? Пение, танцы, игра на м-музыкальных инструментах, верно?

Эльфийка взглянула на шута, впервые за все время, что находилась в зале, но даже сейчас, когда ее совершенно белые глаза были направлены на него, карлику казалось, будто она смотрит сквозь него. В ответ Эйлариэль лишь слегка кивнула.

- Вы помните Ваше занятие с п-принцессой накануне бала? Как оно прошло?

Эйлариэль повернулась к королю, словно это он задал вопрос ей.

- Ваша дочь, достопочтенный Генрих, всегда была прилежной ученицей. Ваша светлость, - теперь эльфийка обращалась к королеве, - принцесса Персефона была исключительно талантливой юной особой, своей грацией сравнимой даже с моим народом.

- Т-так, а что же про занятие? – настаивал на своем карлик.

- Мы с принцессой репетировали ее выступление перед гостями на балу. – Эльфийка вновь обращалась к королю, - в тот день юная особа никак не могла сосредоточиться на занятии. Знаете, петь и аккомпанировать себе на арфе – это очень непростое дело. Требуется полное погружение в музыку, но Персефону что-то беспокоило. Бедняжечка никак не могла исполнить гамму. Ах! Это ее так огорчало. А за тем принцесса потеряла терпение, бросила инструмент и ушла с занятия.

- Б-благодарю, достопочтенная Эйлариэль. А Вы, лорд Сильвислейн, что можете с-сказать про принцессу Персефону? Известно, что Вы с ней часто б-беседовали.

Эльф прикрыл глаза, словно собирался рассказать присутствующим поэму в стихах.

- Персефона – милое юное создание. Столь прекрасное чистое дитя. Сколько я ее помню, с самых малых лет, принцесса всегда была преисполнена желанием посетить мою Родину – королевство Хаантилай. Каждый день светлое дитя приходило ко мне. Сколь много она расспрашивала, столь же много я ей отвечал. Мы говорили обо всем: о природе в моих краях, обычаях, городах. Ей было интересно буквально все. Я обещал, что стоит ей только пожелать, и мы обязательно посетим наши прекрасные земли Хаантилай. Увы, теперь этому не суждено свершиться.

- А В-вы помните, лорд Сильвислейн, накануне рокового бала? О чем Вы тогда г-говорили с принцессой? – спросил карлик-шут.

- Я все прекрасно помню, - отвечал эльф, не открывая глаз и слегка растягивая окончания слов. – Душа юной особы была безмятежна в тот день. Я обеспокоился, предложил принцессе свою помощь, если только это в моих силах. Увы! Мое внимание лишь распалило ее чувства. Она много кричала. Очень много. Пыталась излить мне свою душевную боль, но некая тайна стала преградой между нами. Более мы с ней не общались.

- Раз уж речь з-зашла о душе, что скажете Вы, Ваше с-святейшество? – обратился карлик к архиепископу. – Не рассказывала ли Вам на исповедях п-принцесса о том, что ее беспокоило?

- Уф, - Антуан тяжело вздохнул, надувая щеки. – При всем уважении, Ваше высочество, - обратился он к королю, - но это священная тайна исповеди. Я... Уф, не могу об этом говорить даже с Вами наедине, не то, что уж в присутствии вот этого, - его пухлые руки указали на карлика-шута, словно на кучу мусора.

- Отвечай, - сказал король.

Архиепископ переступил с ноги на ногу несколько раз, вытер рукавом стекающие с висков капли пота, сделал пару глубоких вдохов, будто собирался нырнуть в воду.

- Н-ничего, - сказал Антуан. - Ничего особенного, она мне не рассказывала, клянусь всеми богами. Мы лишь иногда толковали с ней о вере. О силе духа. Ничего больше, клянусь Вам, Ваше превосходительство.

- Н-но в то утро, накануне бала, люди видели, как п-принцесса выбегала из церкви в слезах. П-почему?

- Уф, - Антуан вытер пухлыми ладонями стекающий с носа пот. - Я не помню. Клянусь, Ваше превосходительство. Я не помню. Каждый день ко мне приходят десятки верующих. Все они...

- Моя дочь, - прервал его король. - Моя прекрасная Персефона не все! Как ты можешь не помнить, что тебе говорила твоя принцесса, старый болван?

- Старый болван, старый болван, - закивал архиепископ. – Кажется, припоминаю, мы говорили о... - его округлые черные глаза забегали из стороны в сторону, - О любви. Да, да, верно. О любви и ее формах. Она была чем-то сильно огорчена. Накричала и сбежала с исповеди. Я не знал, что и думать, Ваша светлость. Никогда прежде не видел принцессу в таком состоянии. Так все и было, клянусь Вам.

- О любви, - повторил карлик-шут слова архиепископа. – М-может быть тогда достопочтенный сир Лоран сможет что-то по этому п-поводу рассказать? Ведь это о Вашей с п-принцессой Персефоной помолвке объявил на том балу король.

Рыцарь слегка кивнул шуту, подобно тому, как это принято на рыцарских турнирах, перед началом поединка.

- Принцесса Персефона была прекраснейшей из всех живущих дев. – Лоран единственный из всех отвечавших, обращался не к королю, а к карлику. Более того, он смотрел на него, не отводя глаз, и как будто насмехался над своим визави. – Да простят меня эльфы, но ее изяществу и грации на всем свете не найдется равных. Я любил ее всем сердцем и уверен, что эти чувства были взаимны, ведь она не вернула мне тот флердоранжевый венок, что я подарил ей месяц назад. А когда наш светлейший король оказал мне и моей семье великую честь, объявив о нашей с принцессой помолвке, я стал самым счастливым человеком на свете. Но кто-то отнял ее у меня! Отнял Персефону у всех нас. - На прекрасном лице рыцаря вновь проступила ухмылка, которую никто кроме карлика не замечал. - Прошу тебя, мой друг, - он особенно выделил обращение к карлику, - назови нам имя убийцы, коли оно тебе известно. Назови того, чья рука держала роковой кинжал, и, клянусь, я немедля покараю его. Покараю, кем бы ни был этот подлый убийца.

- Уже с-совсем скоро, я назову имя убийцы, сир Лоран, – лицо рыцаря на мгновение подернулось гримасой отвращения, когда карлик произнес его имя. – Еще пара в-вопросов и вы все поймете. Достопочтенная леди Шейла, Вы с п-принцессой выросли вместе, всегда были лучшими п-подругами. Почему же накануне и на самом балу она Вас не допускала к себе?

- Это так ужасно, - сказала леди Шейла, не поднимая с пола глаз.

- Говори громче, дитя, - сказал король. – Ничего не бойся. Отвечай, что знаешь.

- Я даже не знаю, что же сказать, - голос девушки дрожал и был едва слышен. В руках она теребила белый платочек с изысканной вышивкой по кайме. – Матушка, Ваша милость, - обратилась она к королеве и к королю. - Вы же знаете, мы с Персефоной всегда были дружны. У нас не было друг от друга тайн. Никогда-никогда. Кроме последних дней перед балом... Леди Шейла прервалась, говорить ей было трудно, она не сразу смогла взять себя в руки. Когда ей это, наконец, удалось, девушка вытерла платком слезинки, стекавшие по ее бархатным щекам, и продолжила. - Что-то случилось у принцессы Персефоны. Что-то ужасное, в чем она даже мне боялась признаться. Я ... я думаю, она поэтому меня не принимала. Не хотела, чтобы я ее спрашивала. Но я не знаю, что могло у нее случиться, она мне ничего не говорила. Если бы только я могла тогда понять, что... Возможно, все было бы по-другому... - Юная девушка закрыла лицо руками и, склонив голову, предалась рыданиям.

- Довольно, - сказал король. – Шут, назови имя убийцы.

- П-позвольте, Ваша светлость, последний вопрос, – король глубоко вздохнул, набираясь терпения, а затем кивнул в знак согласия. Карлик медлил. Он всегда боялся того, к кому теперь собирался обратиться. Боялся по-настоящему, диким, первозданным, животным страхом, но саквояж в его коротких крепких руках придавал ему уверенности. – Догр'Рар, - наконец сказал он, - Видели ли Вы п-принцессу на балу?

Огромная черная фигура орка зашевелилась в черном мраке зала и на тусклый свет показалась чудовищная морда Догр'Рара.

- Видел, - прорычал орк и от звука его голоса карлика охватил леденящий ужас.

- В-вы говорили с ней, о чем-нибудь в тот в-вечер?

- Нет.

Орк сощурил свои кроваво-красные глаза и злобно фыркнул. Шут непроизвольно отступил назад и умолк. Взгляд карлика упал на пол, и он был уже не в силах поднять его. Шута всего трясло, но ему не было холодно. Сейчас ему даже не было страшно. Он просто не мог больше видеть эти лживые лица. Дышать с ними одним воздухом. Слышать их лицемерные речи. Дыхание его стало тяжелым и частым. Сердце отчаянно билось в груди. Ноги подкашивались. Карлик словно стоял на краю пропасти, в которую вот-вот собирался спрыгнуть.

- Довольно! Надеюсь, ты закончил свои игры, шут? – сказал король, вставая с золотого трона.

- Я... - карлик прокашлялся. - Я, Эрик.

- Что? Говори громче, я тебя не...

- Я с-сказал, меня зовут Эрик, - громко повторил карлик. Он медленно поднял на опешившего короля налитые кровью и слезами глаза. Затем внимательно осмотрел присутствующих. – Вы. Все в-вы виновны в ее с-смерти! – прошипел Эрик, сквозь зубы, брызжа слюной. – Ни один из Вас не п-признался в своем преступлении. Не раскаялся. В-Вы убили ее. Убили мою невинную, п-прекрасную Персефону. Единственного по-настоящему с-светлого человека во всем этом п-проклятом мире. Убили! Отняли ее у меня...

Карлик рухнул на колени. Саквояж с грохотом упал рядом с ним. Рыдания разрывали грудь и горло шута. Безобразное лицо исказили муки страданий. Уродец не мог говорить, даже дыхание останавливалось в перерывах между приступами воя и стонов. Никто из господ не пошевелился. Они лишь молча наблюдали за извивающимся у их ног человеком. Только сир Лоран уже не скрывал своей надменной ухмылки. Казалось, страдания шута доставляли ему удовольствие.

Карлик с трудом собрал остатки воли и прекратил рыдать. Он придвинул саквояж к себе. Щелчок открывшегося замочка прозвучал подобно приговору в гробовой тишине пустого зала. Саквояж раскрылся, но достопочтенным господам свысока не было видно, что таится внутри него. Эрик извлек из саквояжа небольшую книжку в черном кожаном переплете.

- П-прочтите, - обратился Эрик к королю, вставая с колен и протягивая ему книжку, но король не пошевелился. - П-прочтите, же! – настаивал карлик, поднявшись на одну ступень вверх.

В ответ ни слова, ни жеста. Казалось, само время остановилось. Эрик поднялся на еще одну ступень выше, затем еще и еще. Он поднимался, не отводя глаз от короля, а король – от маленькой черной книжки. Наконец, Эрик поднялся до самого трона и вложил ее в руку Генриха. Только когда черная гладкая кожа обложки коснулась руки короля, он словно очнулся и испуганно взглянул на шута. Во взгляде его читался вопрос, на который он сам знал ответ.

- П-прочтите, - тихо повторил Эрик.

Король открыл книжку там, где было заложено лессе.

- Ее почерк, - сказал король. – Она все записывала. – Генрих прокашлялся, его голос охрип, лицо побледнело, руки дрожали. – Она написала: «Все ложь! Любовь. Дружба. Честь. Вера. Мечты. Все это не больше, чем просто обман. Самообман. Я позволила им обманывать меня. Хотела этого. Боялась взглянуть правде в лицо. – Когда король зачитывал слова из книжки, строка за строкой, казалось, что в зале даже зазвучал голос самой принцессы. - И вот, теперь, – продолжил он, - они растоптали все, что было мне дорого. Они убили меня. Лишь мое опороченное слабое тело осталось в этом мире, но душа моя уже мертва.

Лоран. Даже сейчас, когда я пишу твое имя, мои губы непроизвольно шепчут его. Как ты мог? Зачем было все это: стихи, тайные встречи, страстные поцелуи под луной, клятвы в вечной любви? Я отдала тебе всю себя: свое сердце, душу, мысли. Всю без остатка. Я растворилась в тебе. А ты так подло предал меня. Мне никогда еще не было так больно. Сердце больше не бьется в груди, я не чувствую его. Оно умерло, и его убил ты, Лоран. Но тебе было мало просто разбить мое сердце. Ты отнял у меня ту, которая была мне как сестра. Мою единственную родную душу на всем белом свете. Ту, с которой я делилась всеми своими мечтами, страхами, сомнениями и переживаниями. Радостью и горем. С кем впервые мы сбежали из дворца. С кем представляли, как выйдем замуж в один день, рисовали наши будущие свадебные платья, придумывали имена нашим еще не рожденным детишкам и воображали, что однажды они полюбят друг друга и тоже поженятся.

Шейла, я не знала никого честней тебя, но даже ты предала меня, и это растерзала мою душу в клочья. Я никогда, слышишь, больше никогда никому не смогу доверять. – Король поднял осуждающий взгляд на Лорана. Рыцарь разительно изменился, пока звучали слова из маленькой черной книжки. Теперь он выглядел болезненным, кожа приобрела зеленоватый оттенок, глаза слегка покраснели.

Король перелистнул страницу и зачитал следующую запись.

- Теперь я все вижу, как оно есть на самом деле. Я осознала это вчера утром на исповеди. Предо мной предстала омерзительная картина. Распухшие от обжорства пастыри, проповедующие истощавшим людям в толпе о любви к богам, смирении и тяжести грехов. Но что за грехи этими же самыми пастырями не могут быть прощены от имени богов за пару золотых? Любой. Уплати только цену, а она, оказывается, есть у всего. Возможно, даже у любви есть своя цена? Любовь. Вот последнее, что я хотела узнать у того, кто более всех прочих оскверняет само понятие «служителя богов» – архиепископа Антуана. Если бы только он ответил мне, что хоть раз в жизни любил. Любил по-настоящему, как я любила Лорана. Любила Шейлу. Возможно, тогда я бы смогла разглядеть под всем этим отвратительным наслоением ту чистую душу, с которой он, должно быть, когда-то пришел в этот мир. А в ответ лишь обман. Опять обман и лицемерие. В тот самый момент вслед за сердцем и душой умерла и моя вера в церковь, богов и людей. Все ложь!

Лорд Сильвислейн. Моя надежда на то, что этот мир еще не обречен. Люди пали в моих глазах, я увидела их истинное лицо, но вы - эльфы. Прекраснейшие, мудрейшие, безупречные. И вновь самообман. Как же прежде я не замечала Ваших усмешек? Вы столько раз клялись мне, что стоит только попросить, и мы уедем в ваше волшебное королевство. Моя наивность разбилась о Ваш отказ, а ее осколки ранили меня еще больней, чем предательство людей. Ведь люди, и я всегда это чувствовала, неидеальны, но вы... Вы казались мне совершенными созданиями. Лишь казались. Вы убили мою мечту, лорд Сильвислейн.

Теперь я осознала, что и прекрасная Эйлариэль лишь высмеивала меня все эти годы. Я никогда не смогла бы стать такой же изящной, грациозной и утонченной как она. Но ей нравилось издеваться надо мной. Нравилось демонстрировать свое превосходство при каждом удобном случае. Нравилось доводить меня до истерики. Убивать мою веру в себя.

Будьте же вы прокляты, о прекраснейшие из прекраснейших - эльфы из страны Хаантилай! – Король взглянул на эльфов. Две прекрасных фигуры стояли совершенно неподвижно, подобно мраморным изваяниям, потупив свои белые глаза в пустоту.

Король перелистнул страницу и зачитал последнюю запись.

- Будь проклят весь этот мир, жестокий и беспощадный. Он стал для меня тюрьмой в тот момент, когда отец так неожиданно объявил о моей помолвке с Лораном. Ужас отчаяния овладел мной. Матушка, милая, почему? Почему для тебя важней то, что скажут люди, чем твоя единственная дочь? Я все тебе рассказала про Лорана и Шейлу, умоляла тебя поговорить с отцом, убедить его отменить помолвку. За что вы так со мной? За что обрекли меня на кошмар заточения в темнице брачной жизни без любви и без надежды на счастье?

Моя душа умерла. Осталось лишь слабое тело. Единственное, что еще принадлежало мне, но он отнял у меня и его. Растоптал. Опорочил. Я до сих пор ощущаю его грязные мерзкие руки на себе, ту ужасную боль и... Ощущаю его в себе. Догр'Рар – ты убил последнее, что у меня было, мое тело...».

Черная книжка выпала из рук короля. Не веря в только что прочитанные слова, он обернулся к тому, кто столько лет охранял и оберегал его жизнь и жизнь его семьи. Орка всего заметно трясло, его бурая пятнистая шкура казалась бледнее, чем обычно, а от пламени в глазах остались лишь угасающие тлеющие огоньки.

В сгустившемся мраке тронного зала повисла абсолютная тишина.

- Ты изнасиловал ее! – взревел король, - Ты убил мою дочь!

Орк что-то попытался сказать в ответ, но в это самое мгновение к нему бросился Лоран. Догр'Рар успел только выхватить свой огромный двуручный топор, когда рыцарь одним стремительным движением рассек клинком меча его горло, тут же вложив оружие обратно в ножны. Огромный орк рухнул к ногам короля, и темно-багровая река устремилась вниз по холодным ступеням престола.

Королеву душили слезы, она прикрывала лицо пурпурным платком. Шейла – белым с изысканной вышивкой.

- Шейла, - сказал Лоран, испуганно глядя на нее.

Девушка взглянула на рыцаря, а затем на свой платок. Его белизну окропили капли алой крови. Сперва, юная леди подумала, что это кровь орка, но в следующее мгновение поняла, что тоненькие струйки крови текут из ее носа. Во рту появился сладковато-металлический привкус. Подобный вкус Шейла однажды уже ощущала в детстве, когда во время игры с Персефоной в «догонялки» она ударилась об открытую дверь и разбила губу. Это был вкус крови. Страх невидимой стрелой пронзил и парализовал ее сознание. Сердце забилось так быстро, что под его ритм можно было плясать. Шейла быстро прижала дрожащими ручками платок к носу, но кровь шла все обильней и обильней. Девушка испуганно взглянула на Лорана и ее охватила паника.

Рыцарь смотрел на свои руки, испачканные в крови, которая стремительно лилась из его ноздрей, так же, как и у Шейлы. Он поднял глаза на нее и в этот момент из них тоже потекли тоненькие алые струйки. Лоран успел сделать несколько шагов к ней прежде, чем кровь ослепила ее взор. Шейла совершенно перестала видеть. Все тело резко ослабло. Она услышала удар металла о камень. Это упало безжизненное тело Лорана.

Эрик невозмутимо наблюдал за тем, как подействовал яд, подмешанный в вино одной из служанок, вошедших вместе с королевой. Юная Шейла, лишившись чувств, совершенно бесшумно соскользнула со стула вниз. Окровавленный платочек так и остался зажатым в ее хрупкой ручке.

Карлик взглянул на остальных. Эльфы, опираясь друг на друга, ощупью пытались куда-то уйти. Интересно, куда же им приказывал идти инстинкт выживания, когда разум осознает неизбежность смерти? – подумал про себя Эрик.

Антуан спиной облокотился на каменную колонну, с диким изумлением разглядывая свои окровавленные руки, словно не мог поверить в то, что его конец вот-вот наступит. Он что-то стонал, но это не были слова молитвы. Его сопротивление действию яда оказалось на удивление стойким и все же – безнадежным. Бесформенная туша, обтянутая рясой, упокоилась на жестком полу тронного зала.

- Персефона, - простонала слабым голосом королева, уставившись уже почти невидящими глазами во мрак за балюстрадой высоких колонн.

- Там ее нет, моя прекрасная Элизабет, – сказал король, подхватывая падающую королеву. – Наша дочка умерла, милая. Вы с ней скоро встретитесь, – на глазах Генриха, пожалуй, впервые в жизни, проступили слезы.

Королева приподняла ослабевшую руку, словно указывая куда-то во тьму, и в следующее мгновение жизнь покинула ее. Генрих неосознанно взглянул туда, куда был устремлен безжизненный взгляд супруги. Мрак прямо перед ним словно ожил и зашевелился. Из него вышла невзрачная фигура одной из служанок. Только сейчас, когда тусклый свет вновь осветил ее личико, король узнал в ней свою дочь. Она была бледнее снега, кожа обтягивала выпирающие кости, широкие темные круги под глазами напоминали пустые глазницы черепа, но живые горящие ненавистью темные глаза принцессы, не моргая, смотрели прямо на него.

- Доченька, - сказал Генрих. - За что?

Но принцесса лишь молча смотрела на него. Ее лицо не выражало совершенно никаких эмоций. Только пылающий черным пламенем взгляд выдавал бушующие внутри хрупкой девушки эмоции.

Король ощутил, как сильная рука схватила его сзади за волосы и потянула вверх и назад, так что волевой подбородок оставил открытой могучую шею.

- Я тебя прощаю... - прошептал Генрих прежде, чем короткий острый клинок оставил тонкий кровавый росчерк на его горле. Несколько мгновений он смотрел в глаза дочери, надеясь перед смертью увидеть в них отблеск раскаяния, любви, человечности. В последний момент, перед тем как его веки закрылись навечно, ему все же показалось, что он заметил маленькую, едва заметную искорку в ее глазах. Король пал.

Эрик поднял корону. Он с любопытством разглядывал ее, лишь на одно мгновение позволив себе представить тяжесть благородного золота на своей голове. Густая темная кровь крупными каплями стекала с нее, отсчитывая последние мгновения королевской династии. Корона звонко упала на холодный каменный пол.

Карлик взглянул на нож в своей руке, которой он три дня назад в последнее мгновение остановил короткое лезвие, прежде чем принцесса успела убить себя.

Эрик подошел к Персефоне, бесстрастно взиравшей на тела родителей. Она взяла протянутую шутом короткую, но сильную ладонь в свою тонкую и слабую ручку. Бросив последний взгляд на отца и мать, Персефона словно попрощалась с ними, со всем, что ее связывало с этим замком, и со своей прошлой жизнью, которой у нее на самом деле никогда не было. Ее убили, и теперь она воскресла, чтобы жить по-настоящему. Карлик-урод и прекрасная принцесса бесшумно растворились во мраке огромного холодного зала за пустым золотым троном.

КОНЕЦ

 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 4,00 из 5)
Загрузка...