Сны сотканы из той же материи, что и явь. А если нет никакой разницы, зачем просыпаться?

С тех пор, как открыл для себя эти путешествия между мирами, все чаще ловлю себя на мысли, что сновидения ничем не отличаются от бодрствования.

Закрываю глаза, и реальность становится податливой, как пластилин. Под закрытыми веками кружатся мириады вселенных. Протяни руку, коснись любой мерцающей точки, и этот мир станет твоим. Выбирай реальность, пока она сама тебя не выбрала. Иначе... всегда есть опасность поверить в чужую реальность. Всегда есть риск оказаться в слишком плотном мире и утратить контроль.

Каждый мир следует проверять на прочность. Явь и сон так похожи, что не отличить. Ткнешь пальцем в стекло, и если оно все еще остается твердым, вероятнее всего, я не сплю. Вероятнее. Ведь бывает всякое. И во сне и наяву. Некоторые сны на редкость прочные. Но чаще я все же могу просунуть руку сквозь стекло. Потому что сновиденческий мир подчиняется моей воле.

Тишина, монотонные удары пульса, темнота и едва ощутимое движение. Это так просто. И вот ты уже катишься с высокой горы, царапаешь кожу колючей травой, сухими ветками и острыми камешками. Но это твой мир, потому ты уже не падаешь, а взлетаешь в небо. Такое синее, глубокое, как океан. И ты уже не летишь, а плывешь. Видишь, как пронзают толщу воды золотистые лучи полуденного солнца. Глотаешь соленую воду, ищешь точку опоры на дне океана. Ступни упираются в мокрый песок. Вздох. И нет уже никакой над тобой исчезает. Ты стоишь на пустынном песчаном пляже. Совсем один. И весь этот мир принадлежит тебе. Только бы помнить об этом. Только бы помнить...

Порою трудно удерживать в памяти, кто ты и что. Бесполезно смотреться в зеркало, отражение переменчиво и лживо. По серебристой амальгаме плывут образы пробудившегося подсознания. Но это не ты. Это всего лишь образы. Та личность, что помнит о сне, все еще дремлет.

Смотрю на ладони, как советовал дон Хуан. Каждую черточку причудливого рисунка линий судьбы я заучил наизусть. Могу с закрытыми глазами нарисовать. Даже во сне. Линии на ладонях – мой якорь. То, за что цепляется разум, чтобы вспомнить себя.

Вижу гладкие ладони без единой линии. Закрываю и без того закрытые глаза и наношу узоры по памяти. Получается. Вспоминаю.

– Просыпайся, – толкнули в спину, вмиг смешав все воспоминания, – целый день дрыхнешь, не надоело?

– Не надоело, – буркнул в ответ, попытался перевернуться, но тут тряхнуло так, что я свалился с узкой деревянной доски,. Поежился от холода и огляделся. Меня везут в телеге. Слышен перестук копыт. Скрип колес отдается болью в висках. Будто меня через мясорубку прокручивают. Неприятно.

Мои руки связаны. Не вижу ладоней. Мне нужно посмотреть! Срочно посмотреть!..

Кто я? Куда меня везут? Но руки связаны. Мне холодно, слишком холодно для сна. А веревки больно впиваются в запястья. Дергаюсь, пытаюсь выпутаться. Не выходит.

Вздыхаю, запрокинув голову, смотрю в слишком синее небо.

– Развяжи меня! – требую у того, кто толкал меня. – Развяжи немедленно! – бьюсь, как рыба, угодившая в сеть. На ногах тоже веревки, но это не имеет значения. Мне нужны только руки. Только мой якорь... Якорь для чего? Не могу вспомнить.

– Как же тебя развязать, когда я сам связан? – усмехается собеседник.

– Кто нас связал? Кто ты? Куда нас везут?

Нельзя! Нельзя погружаться! Нужно себя одернуть. Занял чужое место, вторгся в не свою жизнь. Но уже поздно. Слишком крепко чуждая реальность вцепилась в меня когтями. Не отпустит.

– Да... – протянул собеседник, – видать крепко тебя головой приложили.

– Куда нас везут? – я перестал дергаться и попытался выровнять дыхание. Перевернулся на бок.

– Известно куда, к шахтам, – снова усмешка.

Собеседник сидит напротив, прислонившись к борту телеги. Только руки у него связаны не за спиной, как у меня, а спереди. Ноги и вовсе свободны. Волосы с проседью, лицо морщинистое, бледное. Почти старик.

– Помоги развязаться. – прошу незнакомца.

– Зачем? – приподнял он кустистую бровь. – Кто-то должен работать на шахтах. Почему не ты?

– Я здесь... по ошибке.

– Все мы тут по ошибке, – дед многозначительно покачал головой.

Тряхнуло так, что я подпрыгнул, стукнувшись локтем. Треск, и меня швырнуло под лавку, с которой я имел удовольствие свалиться. Уперся коленями в доску, только бы шею не свернуть. Да, я все еще помню, что сплю. Пока еще помню, но эта реальность заглатывает меня все глубже. Уже не выбраться.

Движение, столь стремительно начавшееся, так же быстро прекратилось. Старик кряхтел где-то поблизости. Я попытался выползти по-змеиному, перевернулся на живот, высунул голову, и тут же соскользнул прямо лицом в грязь. Повезло, что грязь мягкая. Мордой об асфальт было бы больнее.

Асфальт... нет тут никакого асфальта. Откуда вообще я взял это слово? Не помню...

Лошадь, что тащила телегу, теперь лежала на боку, подергивая копытами. Нападавших я не увидел. Старик, кажется жив. По крайней мере, шевелится, похоже, пытается встать.

Неясно, кто правил телегой. Наверное, успели убежать. Или их тоже захватили в плен, как до этого они нас со стариком. Неважно.

Я подобрался к острому металлическому штырю. Раньше на нем держалось колесо. Теперь же я пытался с его помощью избавиться от веревок.

Прикосновение металла к коже, одно неверное движение, и запястье кольнула боль. Ладонь вмиг стала влажной и теплой. Но это не страшно, главное, что от веревок удалось избавиться.

Подошел к старику, освободил и его от пут. Дед отделался синяками да ссадинами.

– Просто расскажи, где мы, – произнес я, едва он сумел сесть. – у меня не лады с памятью.

Он раскрыл рот, но я не услышал его голоса. Старик вдруг почернел и фигура его стала расползаться, как клякса. Я резко отпрянул, не удержался на ногах, повалился на спину и ударился головой о край телеги.

В глазах потемнело, а в голове разлилась тягостная боль, будто меня оглушили. Но я рад этой боли. Просыпаюсь.

 

***

 

– Эй, Странник, – кто-то тряс меня за плечо.

Не открывать глаза, не открывать! Зажмуриться сильнее. Но мир, окруживший меня, не желал проваливаться в небытие. Пронзительный женский голос разрывал тишину моего бессознательного существования.

Открыл глаза. Заснуть во сне – плохая идея. Проваливаешься глубже, увязаешь в сновидениях, словно в болоте. Но проснуться во сне – еще хуже. Потому что просыпаешься совсем не ты.

На меня смотрит девушка, лицо грязное, в уголке рта запеклась кровь, ее волосы когда-то были светлыми, теперь же порыжели от крови, слиплись. Её бы вымыть да переодеть, получилась бы красотка. Но в таком виде она мало кому может приглянуться.

Она улыбается. Улыбнулся в ответ. Мне знакомо ее лицо. Вот только не могу вспомнить, где видел ее. Точно не здесь. Совсем в другой жизни.

– Странник, – полувздох-полушепот. Она касается моей руки, осторожно, едва ощутима, словно у меня не кожа, а крыло бабочки. Но от прикосновения будто бьет током. Я вспоминаю свою чужую жизнь. Тону в бурном потоке чужих эмоций. Теперь мне точно не выкарабкаться.

Проснуться. Нужно проснуться!..

 

***

 

Я совсем не помню своего прошлого. У меня нет имени. Лина зовет меня Странником. Другое имя мне ни к чему. Какая разница, как тебя зовут, если шансы дожить до завтра стремятся к нулю?

Погибающий мир, истощенный, сама природа здесь ополчилась на человека, явив из недр земли таких чудовищ, что в самом страшном кошмаре не привидятся. Те, кого не убили землетрясения, наводнения и лесные пожары, теперь пытались выжить. И я выживал. Как мог.

Эти жуткие твари обладали разумом. Жестоким и примитивным. Они загнали нас в шахты. Теперь мы, словно крысы, скрывались под землей. В шахтах жили, работали и гибли. Работали в основном рабы. Они же первыми и гибли. Но только за их счет мы могли выжить. Иначе никак.

– Долго ты будешь валяться? – зло окликнула Лина. – Пора.

Туман в голове. Пора?..

Память – странная штука, всплывают картинки, образы, но мозаика не складывается. Пора для чего? Я помню, Лина что-то планировала. Что-то важное. Но забыл. Похоже, сильно ударился тогда головой. Повезло, что меня нашла Лина. Наверное, повезло...

 

***

 

Невозможно дважды войти в одну и ту же дверь. Потому что второй раз это будет уже совсем другая дверь, ведущая вовсе не туда, куда следовало бы. Потому мы привыкли не закрывать двери хотя бы в комнаты. Но когда выходишь из убежища, тебя ждет уже совсем другая местность. Это нормально. Таков этот мир. Их мир. Не мой. Я все еще помню это.

Тело с трудом слушалось меня. Воздух стал густым и тягучим, как смола. Передвигаться невыносимо трудно. Каждый шаг увязал в пустоте.

Лина вела меня в горы. Мне казалось, нас было больше, но теперь остались только мы вдвоем. Куда все подевались? Или не было никого...

– Это здесь, – произнесла она, остановившись у входа в небольшую пещеру.

Провал совсем темный – равносильно закрытой двери. Если войдем, то уже не сможем выйти. Точнее выйдем совсем не там, где вошли.

Лина застыла у самой кромки темноты, всматривалась в черный зев пещеры.

– Что там? – не выдержал я.

– Выход. Я нашла выход. Только... – она сделала шаг назад, – там же заперто!

– Выход? – удивился я. – Выход куда, Лина? Куда ты собираешься выйти, черт подери? – я начал злиться, потому что во мне вновь колыхнулись странные воспоминания. Свои ли, чужие? Это не мой мир. Не моя жизнь. Все не мое!

Выход. Я первый должен был вспомнить о выходе. Если я смог войти, должен суметь и выйти. Но здесь это не работает. Невозможно открыть одну и ту же дверь дважды. Невозможно вернуться. Потому что уходишь не ты, а место, где ты когда-то был. И выход оказывается совсем не там, где был вход.

Я встал рядом с Линой. Теперь можно было заметить, в темноте провала блеклое отражение. Будто призраки. Вход в пещеру преграждало стекло. Кто и зачем соорудил этот прозрачный барьер?

Стекло так похоже на идеальную водную гладь, не тревожимую ветром. Но стоит бросить камень, как по ней расползутся круги. И я вдруг так явно представил, что передо мной именно вода, что ткнул в стекло пальцем.

Ощутил прикосновения к чему-то прохладному. По стеклу побежала рябь, а вокруг пальца разошлись кольца волн.

– Как ты это сделал? – Лина повернулась ко мне.

– Мне кажется, я всегда так умел. Только забыл.

– Поможешь и мне пройти?

– Конечно, – улыбнулся и взял её за руку.

Не успели.

Позади послышалось шипение. Оглянулся на звук. На фоне изумительно синего неба пока ничего не видно. Лишь воздух подрагивает.

Тварь. Ее уродливая фигура черной кляксой расползлась по небу. Пятно быстро увеличивается, выстреливает в нашу сторону чернильными пятнами. От такой не убежишь.

Земля под ногами задрожала, едва тварь застыла перед нами.

Лина сжала мою кисть. Ладонь ее стала влажной, и я ощутил на кончиках пальцев ее тревожный пульс. Встретить тварь на открытом пространства – не минуемая гибель. От них нет спасения. Слишком быстрые, слишком сильные и абсолютно неуязвимые.

Клякса медленно обретала человеческое лицо. Играет. Знает, что мы не убежим. Уродливая рожа – безумная пародия на человека. Тянет беззубый рот в улыбке. Глаза – темные провалы пустых глазниц. Твари не нужны глаза. Она влезет в голову и прочтет мысли, предскажет твой следующий шаг. А стоит ей коснуться тебя, сам же станешь такой же кляксой. Одной из щупальцев безобразной черной субстанции.

– В пещеру, – произнес я шепотом.

Сжав тонкие пальцы Лины, попятился назад, к черному зеву, представляя, как тот расходится кругами, впуская нас.

Тварь атакует. Сгусток тьмы быстро заполняет расстояние между нами.

Я дернул девушку за руку, потянул за собой. Смертельный удар пришелся в пустоту, разбрызгивая чернильные пятна. Но рука Лины, она вдруг стала такой влажной. Ее маленькая ладонь выскользнула из моих пальцев.

Я слишком близко к краю черной пропасти. Не устоять на ногах, и прозрачное стекло затягивает в омут. Здесь и вправду вода. И воздуха нет. Задерживаю дыхание.

Тело Лины ударилось о стекло. Зазвенели удары хрупких кулачков по прозрачной глади, но она никак не может обратить стекло в жидкость. Лина будто муха, бьющаяся в окно.

Бесполезно пытаться вернуться. Невозможно пройти сквозь одну и ту же дверь дважды. Если я и прорвусь обратно, это будет уже совсем другое место.

Я не хотел видеть, как она превратится в черную кляксу. Опустил взгляд. Взглянул на ладони, не сумевшие удержать Лину. Бессильные пальцы, хватка которых оказалась вовсе не так уж крепка.

Линии судьбы постепенно проступали на ладонях.

Должен проснуться! Это всего лишь сон! Глупый, бессмысленный сон, каких было сотни!

Рассмеялся, испустив последние пузырьки воздуха. Зажмурился, повторяя про себя: «Это всего лишь сон, глупый сон! Сейчас я проснусь. Сейчас...».

 

***

 

– Завтракать будешь? – Лина догадалась, что я не сплю. Она как-то научилась определять по ритму дыхания. Давно заметил, едва стоит пробудиться, так она уже знает об этом. Даже если я сам еще не понял.

Перевернулся на другой бок, заворачиваясь в одеяло. Но тут девушка включила какие-то совершенно нелепые звуки, именуемые музыкой. Раздражает. Приходится открывать глаза. Мне этого совсем не хочется. Я слишком устал за прошлый сон. Но Лина не отстанет.

– Не сейчас, – ответил ей, – Дай проснуться.

– Ты уже час просыпаешься! – недовольно пробурчала супруга, удаляясь на кухню.

С неохотой встал, накинул рубашку и побрел на балкон покурить. Еще не открыв дверь, заметил, что небо сегодня необычайно синее. Такой насыщенный цвет, будто плеснули в небеса слишком много ультрамарина. Редко можно увидеть такое небо. И практически никогда промозглой осенью.

Что-то щелкнуло в голове. Я совсем не собирался этого делать, но зачем-то поднес ладонь к стеклу, прижал пальцы к холодной глади. По прозрачной поверхности пробежала рябь. Пальцы медленно начали погружаться в стекло, внезапно ставшее жидким.

Но я дома. Лина готовит завтрак. Все хорошо.

Сны порою бывают такими яркими, осязаемыми, живыми. А если нет разницы, зачем вообще просыпаться?